Ефросинья. Глава 7

Свадьбу Фроси и Лариона с сентября перенесли на середину октября. Народу было много, гуляли три дня. Молодые не только расписались в современном загсе, но и ради матерей обвенчались в церкви. Платье для Фроси взяли на прокат в ателье Морозовых, а туфельки одолжили у невестки Пелагеи. Даже фотокарточку сделали в фотоателье у еврея Гофмана. На той карточке Фрося получилась грустной и стояла на ней отстраненно, как будто и не с мужем. Стол для этого времени состряпали очень даже приличный: и гуси жаренные, поросенок  с кашей, пироги с грибами, пироги с ливером, пироги с рыбой, ватрушки, курник, студень, рыба фаршированная, колбаса кровяная, пельмени мясные да остальной закуски полные столы. Три дня в доме Сладковых гремела гармонь, звенела посуда, сотрясались потолки и пол от пляса и пели песни до утра, били и посуду и били друг друга трое молодца, а потом пришло время опохмеляться и наводить порядок после гостей. Сама Фрося, стиснув зубы, терпела все это торжество, которое ей было противно. Ей казалось, будто её продают, как корову, Лариону, а не замуж выдают. Оттого и слезы текли её без конца, а гости, в особенности старухи, кричали, что это к долгому и счастливому браку. Все были счастливы, все родственники, но не Фрося.

А сама свадьба даже очень удалась и это благодаря Лариону, который без продыху ходил работать и днем и ночью и по выходным, не забывая еще и будущую жену до дома проводить. Скопил почти все на свадьбу сам. В доме постель для молодой жены даже отделил шкафом и натянул занавеску, чтобы Фрося не смущалась присутствия его матери.

Все в доме Сладковых было Фросе непривычно и враждебно. Она до сих пор не могла привыкнуть к новой фамилии и к своему мужу. Ларион был же ласков, пытался ей угодить, всякий раз просил мать не нагружать её работой. Марфа же невзлюбила невестку, смотрела косо, молчала либо ворчала в её присутствии. Фрося пыталась не вступать с ней в конфликт и делала все молча, как полагается невестке, либо уходила к себе за занавеску и, вздыхая, смотрела в окно, откуда отрывался великолепный вид противоположного берега.

Но не только Ларион зарабатывал на свадьбу, свою лепту внесла и Степанида. Она, отбросив все свои страхи, снова стала торговать. Вместе с Тамарой ходила за грибами и на следующий день шла на стихийный рынок, который образовался на пересечении Конной и Базарной улицы. Среди двухэтажных деревянных и каменных домов ходило много народу разного типа и многие, нет да нет, подходили к торгашам, рассматривали товар и даже покупали. Теперь Степанида была осторожней и каждый раз выглядывала беспризорных мальчишек в толпе, чтобы вовремя спрятать деньги. Даже после свадьбы дочери, она продолжила ходить на рынок продавать или обменивать овощи на крупу, либо пекла постные лепешки и шла на вокзал, на ночной поезд и продавала всё оголодавшим пассажирам.

На дворе уже наступил декабрь, и многое стремительно менялось. Глаша ждала ребенка и должна была родить уже в марте следующего года. Илюша теперь везде таскал с собой ту самую пуговицу, показывая всем её желающим и рассказывая, какой его отец герой. Тамара же замкнулась в себе, редко разговаривает, все скучает по отцу и неохотно ходит к Петрушевым, часто прогуливая работу.
Фрося так же по утрам уходила на работу, но вставала она еще раньше, чем до замужества, чтобы успеть покормить скотину, подоить корову и поставить самовар. Марфа же обязательно её в чем то упрекнет, а Ларион вежливо попросит всех сесть за стол и молча, попить вместе чаю перед работой. Домой теперь возвращаться не хотелось. Ефросинья каждый раз искала повод задержаться на работе, например, помочь уборщице помыть полы или крыльцо либо помогала пересчитать ложки и миски, чтобы все были на месте. Она нарочно шла медленно и в круговую, чтобы поменьше побыть дома. Фрося все мечтала, что придет такой день, когда дом Сладковых и её муж станет ей родными, привычными, но пока он не наступал. С Маришей они виделись в последний раз на её свадьбе, тайком, попрощались и больше она её не видела. Это еще больше топило её в море печали и безнадежности. На работе все женщины удивлялись, почему Фрося не летает от счастья, ведь замуж вышла не за калеку, не за старого, а за относительно здорового молодого мужчину! За глаза её обсуждали, называли её не благодарной. Они вон: кто вдовы, кто с инвалидами живут, а то и пьяницами, которые все пропивают и бьют всю семью, а ей достался Ларион! Не честно! Только уборщица баба Надя понимала молодую женщину и говорила ей: "Терпи. Жизнь все расставит по полочкам. А ты терпи". И она терпела.
Больше всего она хотела сейчас потяжелеть, родить ребенка, чтобы в её жизни появился хоть какой-то свет. Но пока изменений внутри себя не чувствовала, да и супружеский долг отдавала, сжав зубы, терпя и мечтая чтобы все это быстрее закончилось. "Неужели все так живут?": иногда думала она, глядя в окно на противоположный берег: " Неужели вся жизнь пройдет так? Без радости? Без любви? Зачем тогда жить?".

Она даже не заметила, как пролетел декабрь и вступил в свои права новый 1922 год. На дворе был мороз такой, что воздух мерзнет и жгет не прикрытое лицо, а вокруг все белым бело.
Ефросинья в тот день была выходная на работе и утром она вышла на крыльцо, чтобы веничком вымести напорошенный снег. Она старательно его мела до обледеневшего дерева, что не заметила, как из коровника вышла Марфа.

- Ах ты, сучка, корову мою отравила! Тварь ты поганая!
Марфа, держа в руках вожжи, накинулась с этими словами на Фросю и стала стегать ими. Фрося от неожиданности, прикрывая лицо руками, не удержалась и свалилась вниз с крыльца, больно ударившись боком о заледеневшую дорожку. Боль так сильно разрослась, что перехватывало дыхание, и она не могла вначале даже двигаться, а Марфа, как будто не заметила падения, все стегала её вожжами и кричала, как бесноватая. Фрося все же встала на четвереньки и пыталась уползти, как животное, от сбесившейся свекрови. Эту дикую картину увидел Ларион, который выбежал из дома на крик матери. Он кинулся к ней, вырвал вожжи из рук.

- Мама, что случилось? Что вы творите?
Он кинул вожжи в снег, а сам схватил мать за руки, которыми она попыталась колотить его жену, и легонько встряхнул.
- Мама, да что случилось?
- Сучка твоя корову нашу отравила!,- с этими слова она осела на снег и завыла.
Ларион, не замечая, Фроси, бросился в коровник, где на вычищенном дощатом полу лежала корова с выпученными глазами и с трудом громко дыша. По сердце его это зрелище резануло, жалость к скотине к горлу подступила. Он вышел, помог матери встать со снега, потом попытался поднять Фросю, но та отбивалась от его рук и Ларион плюнул на это дело.

- Не виновата Фрося. Трава, какая-то в сене была несъедобная, а может и болезнь. За ветеринаром надо бы сходить. Вы в дом обе идите, и больше не деритесь, а я за ним сам схожу.
Фрося медленно встала, посмотрела в сторону уходящего мужа, а потом на свекровь.
- Ну, чего уставилась? - дерзко спросила Марфа её,- Иди дров из дровника принеси. Тут я еще хозяйка.
Лариона не было около двух часов, а пришел он с еле державшимся на своих ногах, единственным ветеринаром в городе - Семеном Константиновичем Вишняковым. Тот, принял чарочку от Марфы, поплелся в коровник, открыл свой чемоданчик и начал "колдовать" над коровой. Фросю туда не пустили, чтобы не мешалась, и она все это время сидела на своей кровати и смотрела в замершее окно. Обида и несправедливость заполняли её с головой, а тело все жгло от ударов вожжами. Хотелось прямо сейчас пойти к реке и нырнуть в прорубь, где бабы полощут белье, и всё, всё закончить одним разом.

Из темных и липких мыслей её выдернули голоса в сенях. В дом заходили Ларион и Марфа. Голоса их были радостные, веселые. Они громко отряхивали снег с одежды и с обуви, оставляя после себя небольшие лужицы на полу.
- Ну вот,- начал весело Ларион, - А вы боялись, мама. Вылечил! Поставил на ноги нашу Рыжуху! А ты на женку мою наговорила, да и побила не за что.
- Ничего, послушнее будет,- сухо ответила Марфа.
Ком в горло подступил Ефросинье, слезы потекли и глаз и она, упав на подушку лицо вниз, зарыдала.
- Ну что ты, Фрось, - вошел за занавеску Ларион и ласково заговорил с ней, - все уже решилось. Тебе бы радоваться, а ты тут море развела. Дурочка, ты еще у меня маленькая. Ничего, пройдет. Завтра Рождество, надо в мире жить. Ты полежи, а потом матери помоги, все-таки канун Рождества сегодня, день такой важный.
И Фрося, полежав еще с получаса, все-таки встала с постели и без эмоций, делала все, что ей велели. Ларион же отправился на базар, в надежде еще успеть, что-нибудь купить к Рождеству. Ему на встречу попадались уже везшие на санках туши свиней из мясных рядов, несущие вязанки баранок, калачей, а в витринах лавок стояли наполовину пустые горки с колбасой и копченой рыбой.

Канун Рождества - был любимым днем Фроси в детстве. Он был каким-то особенным волшебным, уютным. В её семье в этот день никто не ел и не пил, пока на небе не появлялась первая звезда. Поэтому маленькая Фрося с наступлением сумерек, постоянно выбегала во двор и высматривала в небе яркую звезду и если она виднелась, то с торжественными криками забегала в избу, сообщала всем что пора принимать пищу. В такой день Степанида всегда готовила пшеничную белую кашу с медом, её они ели после утреннего возвращения с церкви, а потом уже ждали первой звезды, чтобы сесть за праздничный стол. Ах, уж этот праздничный стол. Каких только не было кушаний: и щи с мясом жирные, и жареный поросенок, студень и пироги с ливером,  с мясом, с изюмом и покупной мармелад, пряники в глазури, баранки... А на подоконнике, почему то, всегда горела свечка на маленьком подсвечнике, и от этого все казалось, каким-то не реально сказочным. Как же было тогда хорошо, ведь в этот день она, Фрося, всегда ждала только самого лучшего и мечтала только о хорошем. Во что же этот день превратился сейчас?
Марфа сегодня в церковь не ходила, но белую кашу с медом сготовила. Ели  молча её, как будто их кто-то заставлял через силу, а потом стали ставить пироги в печь к праздничному столу. Но в доме не было праздничного настроения, а наоборот, все подавляло, все было напряженно, как будто били разряды молний в воздухе. Пироги сегодня будут с морковью и с капустой, ватрушек немного, а с базара Ларион принес замороженных лещей и вязанку баранок, это все что ему досталось. Марфа стала жарить рыбу, а к столу уже были готовы мясные щи и студень.

- Скромный стол, - оправдывался Ларион, - Но и время сейчас  не легкое, за корову тоже пришлось из кубышки копеечку достать. Не разгуляешься, а что делать. Потерпим. Бог терпел и нам велел.
- Вот правильно, сынок,- поддерживала его Марфа, - Бог терпел и нам велел. Не голодаем, как некоторые, и на том спасибо.

Фрося, молча, выполняла свою домашнюю работу, стараясь не реагировать на речи свекрови и мужа. Ей хотелось прямо сейчас сбежать к себе домой, но понимала, что мать погонит её обратно, как когда то её сестру Глашу. Живет ли сейчас Глафира счастливо? Нет, конечно, просто терпит. Да, Ефим её больше не колотит, пьет пока в меру, но нет-нет да влепит пощечину или за косу оттаскает. Но куда ей уходить? К матери? Так та снова вой подымет. К Черновым? Так там Клаша болеет, вот-вот на тот свет уйдет. Куда же? Вот и Фросе тоже некуда. Остается только терпеть. День прошел и ладно. Так может и жизнь вся пройдет и закончиться это мученье.
После появления звезд на небе, Марфа и Фрося стали накрывать на стол. Пришла тут и соседка Кривая Дарья. Села со всеми за стол, выпила чарочку и повеселевшими глазами посмотрела на Фросю:

- Ой, Фроська, везучая ты, стерва! Такого мужика отхватила! Небось, и ночами жарко рядом с ним спать?!
Марфа махнула на неё рукой:
- Да что ты мелешь, Дарья?
- А я то что?- удивилась Дарья, - Я сама-то несчастная, мужиком своим брошенная. Завидую я молодым девкам, а они, ровно дуры, счастья своего не видят. Все плачут, и домой рвутся. Вот я замуж выходила за своего безрукого Степана и то берегла его. Пылинки с него сдувала. Лишний раз работу за него делала. А он, сволочь такая, сбежал! Без рук и то сбежал!
Ларион вдруг рассмеялся:
- Да ты ж его колотила, Дарья!
- Била, потому что любила!- весело ответила она и подняла рюмочку, - Ну за праздничек!
Выпив, Дарья продолжила:

- Вот матушка моя слепой была и то мне говорила. "Ты, Дарья, хоть и безобразна как мятый самовар, но отчаянная девка. Ты любого скрутишь, только меру знай, а то люди шарахаться будут. Я и послушала её. Лупила Степана так, что ночью потом и одеял не надо было. Ох, и жарко с ним нам было!
- Бесстыдница! - смеялась Марфа, - Ну что ты говоришь такое, Дарья?
- А я-то чего? Правду говорю. Не выдержал он мою пылкую любовь, сбежал, черт окаянный! Хоть и рылом не вышла, а детишки у меня имеются, да какие! Залюбуешься! Не в меня, славу богу, пошли. В черта, моего, окаянного, все трое!
- Дарья!,- осекла её Марфа - Негоже в праздник нечистых упоминать.
- Ох, хорошо с вами тут, да идти надо. Сестра то моя, которая Устинья, в постель слегла. Говорят от голодухи. Ты мне пирожка какого-нибудь дай в честь праздника, я ей отнесу, а она вас век потом не забудет.
Марфа послушно нарезала пирога с морковью, с капустой и ватрушек и все передала Кривой Дарье. Та откланялась и поспешно ушла. В доме сразу стало как будто темнее и воздух гуще.

- Вот как оно,- вслух стал рассуждать Ларион,- мы тут на жизнь жалуемся, а кто-то от голода уже подняться с постели не может.
- За грехи это им послано,- осекла его мать,- Заслужили, значит. Весь род Кривой богохульный, вот и посылают болезни и голод.
- А дети на улицах тоже заслужили?- вдруг резко спросила, молчавшая всю дорогу, Фрося, - Они тоже нагрешили?

Марфа сверкнула на неё глазами, сжала губы в ниточку, но ответила:
- Они плод греха, поэтому и грешники.
- Так и вы, дорогая мама, тоже плод греха. Так почему им хуже, чем вам?
Марфа, стало было, открыла рот, но тут вмешался Ларион, который подошел к матери и, положив руку ей на плечо, произнес:
- Не будем в праздник ссориться. Не в этот день. Давайте посидим за столом вместе и поговорим о хорошем.
- Не буду я больше сидеть с ней за одним столом!- вдруг закричала Марфа и резко убрала руку сына со своего плеча - Не заслужила она такой чести! И есть из одном посуды с ней не буду! И чтоб к корове моей больше не подходила! Ведьма! Сына околдовала и меня с ним поссорить решила?
Марфа подбежала к печи, где стоял веник. Схватила его и набросилась на Фросю. Ефросинья выбралась из-за стола и, добежав до угла, где стоял иконостас, прижалась там, закрыв лицо руками. Она чувствовала, как веник хлестал по её рукам, по груди и плечам.

- Мама, что вы в праздник творите?- кричал Ларион, пытаясь отнять у матери веник, - Мама, под иконами ведь стоите!
Марфа остановилась, посмотрела на иконы и перекрестилась, потом отдала сыну в руки веник и села за стол.
- Что же ты наделал, сынок, ведь такие невесты были, такие все были славные, а ты выбрал эту, - качая головой, бормотала Марфа, - Ведьма. Околдовала она тебя. У меня тебя украла. А ведь мог на Меланье Крошиной жениться. Была бы послушной и верной женой. Слов бранных даже не знает. А чем тебе дочь Казаковых пришлась не по нраву?  Не красива? Так жена и не должна быть красивой, за то какая набожная, какая чистая душой Настенька. Я о такой дочери всегда мечтала, да бог только пять сыновей дал и то в живых только ты и остался.
- Мама...,- пытался её остановить Ларион, но мать его не слышала.
- А Игнатьевы? Они свою дочь согласны были за тебя выдать. Сейчас бы поросенка молочного ели, да ветчиной закусывали. А то, что на лицо прыщавая, так с лица воду не пить. Твоя то, женка, чем их лучше?
- Люблю я её, мама, - ответил Ларион
- Не любовь это, похоть одна. Я тебе Леночку из Больших Оврагов предлагала. Помнишь? И семья там приличная, и хозяйство имеет и с новой властью в дружбе. Иван Васильич, её отец, помог бы тебе на хорошую работу устроиться. Не руками бы жилы надрывал, головой бы думал, да с портфелем ходил. А ты?
- Не нужен мне никто, мама. Поймите вы меня.
- Не меня, не твоего отца не спрашивали, хотим мы жениться или нет. А женили! Я вас пятерых родила и еще троих до срока не доносила! А все же жили с твоим отцом, хоть и выбрали за нас все родители. Жили!
- Опять вы про это. Мама, хватит. Не будет уже как прежде. Ради праздника, перестаньте! Прошу вас!

Марфа замолчала, только было слышно всхлипы Фроси, которая так и сидела, закрыв руками лицо, в углу под иконами. Старуха встала из-за стола, строго посмотрела на невестку:
- Чего расселась? Со стола прибери! Закончились гости!
Фрося вытерла слезы и, всхлипывая, встала и стала убирать со стола. Оставшуюся ночь она не спала. Не могла. Тело её болело, но больше всего душа. А утром, еще до того как начали ходить детишки по домам, она, выйдя из дома, сразу пошла к матери, но дойдя до своей улицы, вдруг что то в её голове переменилось и она развернувшись, пошла обратно.

Двенадцатого марта на праздник Низвержения самодержавия у Глаши родился сын. Назвали его Василием. Василий Ефимович Рысков. Отец мальчика так обрадовался очередному сыну, что выбежал радостный на улицу с рюмкой и бутылкой водки в кармане пиджака и стал каждому прохожему предлагать выпить за здоровье новорожденного Васеньки. Аглая не вмешивалась, она только гордилась за сына.
Степанида тоже была рада за дочь, что её семейное счастье не рухнуло, а наоборот приумножилось. Она сидела возле дочери, гладила её по голове и успокаивала.

- Я Томку за Фросей послала. Вот придет, посмотрит на тебя и на племянничка и сама может скоро понесет.
- Мама, не до этого мне..., - уставшим голосом пресекла её Глаша.
- Ты отдыхай, отдыхай. Свое главное дело ты уже сделала.
Вскоре пришла и Фрося. Она была уставшая, похудевшая за последнее время, но, видя сестру в постели, она улыбнулась.
- Вот, недавно только из бани её перенесли...- сказала мать, - Ты на Васеньку то посмотри, Фрось. Крикун такой родился!

Фрося подошла к зыбке, где лежал Вася, посмотрела на нового члена семьи. Он был сморщенный, немного синий и кричал как сумасшедший, что даже было не понятно, откуда у него столько сил, ведь родился он меньше, чем прежде его старшие братья.

- И правда, крикун, - подытожила Фрося, глядя на маленькое тельце.
Внутри себя она ничего не почувствовала, хотя почему то шла с мыслью, что её наполнит нежность и материнский инстинкт. Но ничего не произошло. Фрося обратно подошла к сестре, села на краешек кровати. Та с улыбкой на неё посмотрела:
- И тебя такое ждет.
- Как бог даст,- сухо ответила Фрося.
- Всем дает.
- Не всем, Глаша. Ты лежи, отдыхай, ты очень устала.
- Устала...,- с той же блаженной улыбкой ответила ей сестра.
Домой Фрося возвращалась со смешанными чувствами. Она должна была радоваться за сестру, но почувствовала только зависть и обиду. Войдя в дом, её встретила Марфа, спросила, кто родился и, услышав ответ, молча, продолжила месить тесто в кадушке, а Фрося зашла за занавеску, села на кровать и стала, как обычно смотреть в окно. Все ей тут постыло, не было радости в её семейной жизни. Хотелось в прорубь с головой, но маленькая, хрупкая надежда еще теплилась в её сердце и не давала свершить этот страшный поступок.

А в семью Рысковых одновременно пришла и радость и траур. Через два дня после рождения Васи, на реке провалился под лед Николаша, за которым не усмотрели старшие ребята. Тело найти так и не получилось, и у Глаши, от произошедшего, пропало молоко в грудях. Аглая ругала её, что та вроде как специально решила еще и младшего заморить, и чуть не на коленях просила накормить маленького Васеньку. Степанида, узнав, об этом, не стала впадать в истерику, а решила искать кормилицу для младшего внука, пока не поздно. Вместе с Тамарой обегали всех недавно родивших женщин по городу, но никто так и не соглашался. И только одна женщина, про которую они узнали от третьих лиц, согласилась кормить ребенка. Эта была вдова белогвардейца, недавно родившая дочь, но та умерла уже через месяц от поноса, а молоко никуда из грудей не исчезало, и приносили  только невыносимую боль. Звали эту женщину - Мария Федоровна Соловьева. Жила она у бедной старухи на Водяной улице, снимая угол в её грязной избе. Зарабатывала Мария Федоровна частными уроками, но время было такое, что уроки нужны людям редко, да и платили все больше едой или просто кормили обедом. Обдумав, Степанида все-таки решилась обратиться к ней и та, на её счастье, ей не отказала.

В доме Рысковых смотрели на Марию Федоровну с подозрением и презрением, но жизнь маленького Васи сейчас была важнее. Она стала не только кормить грудью Васеньку, но и в перерывах учила Петю и Ваню читать и считать, читала им маленькую детскую книжку. Жила она теперь тут же, с ними, а спала в бане. Глаше очень нравилась эта женщина, она постоянно спрашивала у неё совета, осторожно, чтобы не услыхала свекровь. Она слушала, когда та читала детям или что-то им объясняла. Какая же славная женщина, эта Мария Федоровна. И только Ефим и Аглая смотрели на неё косо, как бы терпя её присутствие из-за вынужденных обстоятельств.

- Глашенька,- обращалась к ней Мария Федоровна,- вы умеете читать?
Смутившись, Глаша отвечала:
- Три зимы в школу ходила, библию читала, матери письма от отца.
- Это очень хорошо. Но кроме этого, что-то еще читали?
Глаша еще больше смутилась:
- Нет, отец запрещал и мать тоже.
- Плохо. Но все это исправимо. У меня есть сборник стихов, могу вам одолжить. Возьмете?

И Глаша согласилась. Теперь в свободную минуту и подальше от зорких глаз свекрови, она доставала маленькую книжечку, открывала и читала её. Там были стихи и о любви, о родине, о чести. Каждый стих, как маленькая история. Это её успокаивало и уносило далеко от тяжелого бремени потери ребенка. По ночам она рыдала, а утром снова вставала и делала по дому всю работу, пытаясь не думать, что её маленький Коленька так и остался подо льдом в потоке холодной реки. Работу уборщицей она тоже бросила, сил с рождением ребенка, ходить, туда не стало. Она очень похудела и как будто почернела лицом, но заботливая Мария Федоровна не давала ей сойти с ума и она жила дальше.

Фрося же в это время винила себя в смерти Коленьки. Она считала, что все это произошло из-за её зависти и злобы. Недаром свекровь её ведьмой называет. Она три раза уже ходила вечером к проруби, стояла на краю, смотрела в бездну, но так и не смогла совершить, то, что хотела - покончить с собой. Фрося возвращалась домой и делала вид, что ничего не случилось, будто все как обычно, слушая ворчание свекрови и молчание мужа. Иногда после работы она забегала к Глаше, чтобы проведать её и помочь по дому. Она быстро сдружилась с Марией Федоровной и вскоре стала брать у неё книги. Книг конечно у женщины было не много, но больше чем у всех Рысковых, Масловых и Сладковых. Фрося с упоением читала Пушкина и Тургенева, и прятала от свекрови книги под кровать.

Скоро прошел и любовный хмель Лариона и он стал все чаще огрызаться на Фросю, все больше поддерживать мать. Мог толкнуть её и даже дать пощечину, а после супружеского долга заявить, что она холодная и бесчувственная как рыба. На дворе уже звенела апрельская капель и многие были в предвкушении праздника Благовещения. Марфа понесла в церковь осветить, испеченные Фросей, просфоры, пока Ларион сидел за столом дома над бутылкой самогонки и закусывал солеными огурцами. Фрося же в церковь не пошла, сидела за занавеской и смотрела в окно. Её уже третий день мутило и сон накануне приснился странный. Будто стоит она посреди широкой реки с прозрачными чистыми водами, а воде этой видимо невидимо рыбы, да вся она большая, жирная с красным брюшком, а чешуя на солнце так ярко серебриться. Стоит Фрося по колено в реке, руки в воду опустила, и в руки сразу рыба далась и не сопротивляется, а Фрося гладит её по чешуе, как кошку, и чувствует внутри себя радость и восторг. Проснулась с улыбкой на лице и весь день ходила загадочная, что свекровь смотрела на неё как на блаженную.

- Фроська! - крикнул вдруг ей Ларион, - Жрать, то дашь? Лапша чай уже готова!
Фрося осторожно встала, вышла из-за занавески, прошла к печи и ухватом достала чугунок с лапшой и гусиными потрохами. Подала чугунок на стол мужу, принесла ему ложку, проверила, остыл ли хлеб и пирог с гречкой и грибами. Потрогала пальцем, вроде остыли и, нарезав на блюдо пирога и хлеба, тоже поставила рядом с мужем.
- Грибов то с погреба принеси, для кого солили,- недовольно опять попросил её Ларион - Как блаженная, ей богу...

Фрося опять, все, молча, сделала, как он велел. Потом снова ушла к себе на кровать и стала смотреть в окно, где ярко светило солнце сквозь весеннюю капель. Все, казалось, искрилось в этом волшебном свете как драгоценные камни. А вскоре пришла и Марфа, принесла освещенные просфоры с церкви и велела поделить их: какие-то покрошить корове, какие-то птице, а остальное съесть самим для здоровья. Потом Марфа осуждающе посмотрела на сына, но говорить ему ничего не стала, а только положила для себя и Фроси ложки на стол. Сделав, все, что велела свекровь, Ефросинья тоже села за стол и молча после одобрительного кивка головой Марфы, стала потихоньку хлебать лапшу, заедая просфорой.

В этот день для всего честного народа устроил представление Семилюбов. Устраивал он в принципе это представление каждый год. Его люди заранее ловили сто голубей, сто воробьев и еще сто синиц и на Благовещение они выносили клетки с птицами за ворота, кликали всех прохожих. Другие же выносили столы за ворота, куда ставили водку, коньяк и разную закуску. Все желающие могли выпить и закусить бесплатно, а другой человек Семилюбова начинал весело наигрывать мелодии  на гармони и петь разные не всегда приличные песни. Вокруг все становились пьяные, веселые, бабы и мужики танцевали под гармонь, а дети все пытались урвать побольше вкусностей со стола. Кульминация этого представления была в том, что все клетки с птицами открывали и выпускали на волю одновременно. Смотрелось это зрелищно и под ахи и вздохи баб и мужиков. И когда все птицы были выпущены, Семилюбов, погладив свой большой живот, произносил:

- Ну, вот и я свои грехи за год отпустил,- и уходил обратно за ворота.
Детьми Фрося с сестрой и братом тоже бегали каждый год к воротам Семилюбова, посмотреть, как выпускают птиц и наесться досыта разными деликатесами, которые выставляли на стол. Было дело, доставался ей два раза сочный оранжевый апельсин. Его она не забудет никогда. Светился он как солнышко в её руках, и ела она его по дольке каждый день, пряча потом остатки от брата и сестер.

Весело было детьми. А сейчас Фрося ждала пока и этот день закончиться. Окончательно опьянев от самогонки, Ларион ушел спать в их кровать, оставив свою жену и мать за столом одних. Марфа сидела, молчала, но видимо, поняв, что её сын все-таки уснул, начала разговор:

- Ефросинья, ешь ты плохо в последнее время. Бледная ходишь. Устаешь все время. Лапшу почти не ела, только все огурцы с просфорами ешь. Уж не понесла ли ты?
Фрося залилась краской:
- Не знаю, мама.
- И крови у тебя нет. А это тоже знак.
Фрося медленно встала из-за стола:
- Время покажет, мама. Я со стола сама уберу, вы ложитесь, отдыхайте.

Марфа пожала плечами, но больше говорить ничего не стала. Фрося убрала все со стола, потом, оглядев комнату, вздохнула и вышла в сени. Там она села на лавку рядом с пустой кадушкой и задумалась. Недавно в столовую приходили работники просвещения и агитировали девушек записываться на курсы для грамотности. Сам курс был двухмесячный и был совершенно бесплатным. За то бумага о прохождение данных курсов расширяло возможности для девушек, например, поступить на другую работу, либо получить лучшее образование. Фрося очень хотела записаться на них, ведь в будущее она своё представляла не в столовой, моя чужую грязную посуду, а в другом, в лучшем месте. Было только два но: её беременность и муж со свекровью, которые не одобрят этого решения. Первое занятие начнется уже после первого мая и до этого времени ей надо успеть решить и записаться. И все-таки решение она приняла. Записаться!

На следующий день она шла на работу с волнением в сердце. В перерыве между сменами рабочих, Фрося отпросилась у заведующей столовой Поликсении Маркелловны, которая с язвительной улыбкой отпустила её на двадцать минут. Фрося не шла, она летела в комитет! Он находился недалеко от столовой в кирпичном двухэтажном здании. Войдя во внутрь, Фрося увидела множество девушек, женщин и парней, что стояли в фойе и общались на какие то увлеченные темы. На стенах висели яркие плакаты, призывающие покончить с безграмотностью, религией и пьянством. Ефросинья сначала растерялась, но подошедшая к ней молодая девчушка, на вид, даже младше её, спросила к кому она.
- Я на курсы записаться, - неуверенно ответила Фрося, оглядываясь вокруг.
- Ааа, так это вам на второй этаж к товарищу Еркемеевой. Я вас провожу.
Фрося послушно пошла за девчушкой вверх по лестнице, завернула налево и после предварительного стука в дверь они вошли в просторный кабинет с двумя большими окнами. Они так её удивили, что не заметила, как к ней подошла женщина с короткой стрижкой и в мужских коричневых штанах. Эта женщина протянула ей руку и поздоровалась:

- Здравствуйте, товарищ. Меня зовут Раиса. Раиса Константиновна Еркемеева. А вас?
Фрося сначала растерялась: от необычного кабинета, от внешности женщины и в особенности, как она была одета, как уверенно говорила. Девчушка позади хихикнула и скрылась за дверью, а Раиса Константиновна подала жест рукой, чтобы Фрося села за стол. Ефросинья села за лакированный дубовый стол, посмотрела на большой шкаф напротив, а потом неуверенно посмотрела на женщину.

- Я на курсы записаться, - выдавила она из себя.
Раиса Константиновна села за стол напротив неё и улыбнулась:
- Это очень хорошо. Так как вас зовут? У вас же есть имя, фамилия, отчество?
- Есть, - все так же неуверенно отвечала Фрося.
- Ну, вот и хорошо. Назовите.
- Ефросинья Захаровна Сладкова. Замужняя.
Женщина снова улыбнулась:
- Ты в рабочей столовой работаешь?
- Да, оттуда я, - уже более уверенно ответила Фрося, стараясь не смотреть на коротко стриженую женщину.
- Помню. Видела. Это я своими ребятами к вам приходила. Я очень рада, что ты пришла, товарищ Сладкова. Ты идешь правильным путем. Если бы ты знала, как я переживаю за вас, девушек, которые бояться ломать старые устои и двигаться в светлое будущее. Скажи мне, ты грамотная?
- Три зимы при царе в школу ходила, а после месячные курсы грамотности еще прошла, - уже бойче отвечала Фрося.
- Вот молодец, товарищ! - она открыла ящик у соседнего шкафа, не вставая с места, а просто, тянувшись всем корпусом до него, достала оттуда исписанную бумагу и положила на стол и с соседнего стола таким же образом взяла карандаш,- Записываю тебя на наши курсы!

Поплевав на карандаш, она быстро записала Фросю в этот список, а после резко встала и снова протянула ей свою руку через стол:
- Поздравляю вас, товарищ Сладкова, вы приступаете к обучению второго мая в шесть вечера! Мои искреннее поздравления!
Раиса Константиновна произвела на Фросю неизгладимое впечатление. В столовую она уже возвращалась другим человек, человеком с целью в жизни, с надеждой в душе. Ведь все вокруг стремительно менялось, менялась страна, люди. И Фрося только это начала понимать. Да, конечно, многие предрассудки были еще настолько живучими и не давали женщинам почувствовать себя свободными. Подчиняться семье, подчиняться мужу, его матери и отцу - это так прочно осело в женских головах с рождения, что те, кто смог снять с себя " оковы предрассудков", воспринимались как минимум  "порченная".

Но все же колесо перемен крутилось и набирало обороты, создавая новое государство с новыми людьми. Мы не можем повлиять на времена, но времена меняют нас.
http://proza.ru/2024/12/06/820