Плач палача

В четырёх стенах старого лондонского паба не столько жарко, сколько душно, и определённно чересчур многолюдно. Все галдят, звенят кружками и до скрипа зубов действуют на нервы.
Грузный брюнет с ненавязчивой начинающейся лысиной и, судя по внешности, возрастом слегка за сорок, сложил руки на столе, пристроил подбородок на них, позволяя щетине колоть кожу тыльной стороны запястья, и сверлит взглядом остаток эля в стакане.
За столом он один, и даже знакомые по большей части избегают внимания его серо-голубых глаз без радостного блеска. Здесь его знают в основном как Джереми Стоуна, но есть и более осведомлённые, у коих при виде его лица в голове сразу всплывает только слово “палач”.
Джереми, раздражённо морщась, обхватывает кружку широкой ладонью, допивает большой последний глоток, и бессильно вздыхает, отодвигая пустую посуду. Палач закрывает глаза и, окончательно отчаявшись, позволяет какофонии мыслей захватить его голову.
Неподалеку два слегка хмельных джентельмена обсуждают результаты недавних скачек и сокрушаются, видимо, проиграв немалую сумму. Справа режет слух лязг стеклянных кружек после душещипательно-вежливого поздравления, которое, судя по нервозности сделавшего тост, юноша придумал на ходу, просто не сумев отказаться от присутствия на мероприятии, а затем звучные, громкие, большие глотки и улюлюканье. Где-то совсем рядом слева рыдает молоденькая прачка, пытаясь запить горе самым крепким алкоголем из тех, что вообще есть в пабе.
Мда. Кажется, Джереми недостаточно пьян, чтобы отвлечься и расхохотаться в неприличной, а может даже и опасной стадии охмеления, и отправиться домой. Если, конечно, не слишком устанет по дороге и непроизвольно не приляжет отдохнуть где-то под карнизом случайного здания по направлению домой. В целом, ему всё равно.
С большим трудом Джереми отрывается от деревянного сидения стула и немного неровной походкой направляется за ещё одной пинтой эля.

— Сегодня какой-то особенный день, мистер Стоун? — окликают его задорным, пока почти трезвым голосом, и Джереми оборачивается, чтобы взглянуть на источник звука. Им оказывается его старый приятель — Роберт Эттвуд. — Если Вы планируете пить ещё, можете присоединится ко мне, я буду чрезвычайно рад составить Вам компанию!

Палач закусывает язык и сжимает кулаки со всей оставшейся после бурного рандеву с алкоголем силы, просто чтобы не швырнуть пустой стакан прямо Роберту в его беззаботную улыбку и, если после этого жеста там останется хоть один зуб, не вырвать его голыми руками.
Джереми вздыхает снова, чувствуя привкус крови у себя во рту, и заставляет себя ответить по всем законам этикета.

— Благодарю за приглашение, мистер Эттвуд, однако сегодня я не расположен пить в компании.

Улыбка Роберта слегка меркнет, но он прикладывает все усилия, чтоб его тон остался дружелюбно-нейтральным.

— Ох, как жаль. — через пару секунд размышлений добавляет Роберт — У Вас что-то случилось? На Вас лица нет.
— Сегодня вечером я казнил своего сына.

И без того бледное худое лицо Роберта белеет и вытягивается ещё сильнее.

— Боже мой, Джереми… Примите мои глубочайшие соболезнования.
— Спасибо. — выдавливает из себя мистер Стоун и направляется обратно на своё насиженное место в углу паба.

Он пьёт здесь каждый день после работы, пытаясь забыть о ноющем чувстве в груди, о глухом лязге лезвия гильотины, о характерном хрусте шейных позвонков, о мерзотно мягком ударе плоти о дерево и о запахе крови, вездесущем и надолго остающимся фантомной железной ноткой на ближайшие несколько часов.
Джереми ненавидит свою работу. Джереми хорошо с ней справляется. У Джереми не было выбора.

— Они хотели проверить мою верность Короне. — бормочет палач, откидываясь на спинку стула, чтобы вновь пересчитать трещинки на потолке. Пусть совсем немного и ненадолго, иногда это помогает ему отвлечься.

Закончив пересчёт, он устало опускает веки.

— И ты прошёл проверку. — раздаётся где-то слева от него, и палач тотчас узнаёт этот голос.
— Эдвард? — спрашивает он, кажется, даже протрезвев от нахлынувших эмоций. Джереми садится ровнее и устремляет взор на говорящего. Действительно, перед ним стоит его сын.

Мистер Стоун Младший сверлит отца осуждающим, разочарованным взглядом и тарабанит пальцами по поверхности стола, настукивая одному ему известную мелодию.

— Раньше был Эдвардом, — медленно тянет казнённый пару часов назад, переводит взгляд на осущенную отцом пинту эля и хмурится, перед тем как продолжить. — а теперь я мятежник, угрожающий жизни граждан Великобритании и вдобавок самой королеве Елизавете. Ну, или угрожавший. Без головы весьма затруднительно кому-либо угрожать.
— Но я ведь вижу, что твоя голова на месте. — возражает Джереми, теперь тоже хмурясь.

Эдвард слабо ухмыляется, указывая на огромный, ужасный, ровный шрам, проходящий поперёк шеи где-то чуть выше кадыка.

— То есть… — в с тяжелым сердцем шепчет Джереми, прежде чем уронить лицо в ладони и после короткой паузы продолжает. — я тоже умер?
— Нет, отец. Ты как раз спас свою шкуру. — Эдвард прищуривается и теперь его лицо, на которое палач смотрел снизу выкрх, отражает отвращение. — Возомнил себя Авраамом, только вот Корона — не Бог, она жестока и не стала щадить меня.

На несколько секунд между ними висит тяжёлое молчание, наполненное шумными мыслями.

— Эдвард, — в конце концов начинает палач — прости меня, если сможешь. У меня не было выбо-
— Выбор есть всегда! — восклицает Эдвард, перебивая отца на полуслове. — И ты выбрал гореть в аду!

Посла этого восклицания у Джереии начинает страшно кружиться и болеть голова, и оставшиеся слова сына доходят до него искажёнными какими-то другиии звуками, картина перед глазами закручивается и мутнеет, и только сейчас он осознаёт, что его теребят за плечо.

— Джереми, завязывали бы Вы с выпивкой. — говорит ему Роберт, быстро убирая руку от его плеча, как только палач начинает подавать первые признаки жизни и сознания. — Такими темпами Вы в могиле закончите значите значительно раньще положенного.

Последнее предложение впивается в голову Джереми и вытесняет из неё все остальные мысли. Палач медленно поднимается из-за стола и молча покидает паб. А следцющим утром рыбаки выловят труп грузного брюнета с ненавязчивой начинающейся лысиной и, судя по внешности, возрастом слегка за сорок.

Выбор есть всегда. И Джереми выбрал гореть в аду.