Ананас и перчик

       Ананас и перчик


Заканчивалась долгожданная суббота.
В одной гостеприимной квартире общалась разношерстна компашка: женщины-холостячки, анекдоты, вино, сигареты. В уюте холла свободного места в ладошку – густогостье. Вечерок удачный, товарищества ради,достойно-спокоен: крика и мордобоя ни–ни. Сплетни, называемые отчего-то информацией, выслушаны; песни молодости – уважены. На «слуху» Евтушенко, Щипачёв, запрещённый Бродский. Хозяйка болела «коклюшем» по Рождественскому: стихи любимца удачно изложены  дочерью. От дыма сигарет можно разрабатывать уголь в лёгких.
Однако, разгуляево ни шатко, ни валко заканчивалось. Еле-еле витал смешок любезно-приветной Грани-хозяйки. Зажурилось общество, раскочегарить некому, много видавшая гитара-подруга – в углу. И стол чист, точно ларь крестьянина опосля посева...
Дочка хозяйки – ангелочек ростом с веник – убирала окурки, стаканы, матерясь шепотом. "Ёк-макарёк!" Присказка, норов паче разума. Не скрывая, хочет лавстори. Очень. Зелёноглазая плутовкой будет, лахудрой, точно. Выписать ей пенделя  некому...
Когда градус разговоров скис вчистую – звонок в дверь. С горочки на огонёк шагнули забубённые друзья-спортсмены. И, распазив дверь:

А как пОутру, поУтру, поутрУ 
Всё было нОлито, налИто, налитО... 

  Размахивая ладошкой декларировал седой, как лунь, адвокат Канифолин. Обаяшка мужчина, молодой, холост...
Словно в затухающий костер бросили хвороста: с гулом-улыбками ожила ватага. Холёные, смазливые молодые учительницы одна другой выпендроннее – буровили, тянув   за фалды: расскажите, эдакое, захватывающее...
  – Щас! Размечтались...
Характер защитника безусловно не мёд, а сладостный удар по нервам!
А слушать – всегда удовольствие. Остро перчил бывальщины... Герой хохмачек умел тонко посмеяться над юридической средой. И, в первую очередь – собою. Однако привычка – хвать гитару: вопрос не согласован.

Не пей, красавица, при мне
Ты вина Грузии заморской,
У нас в Чите херес приморский
Вполне приемлем по цене.

  Пропев, красноустый рыцарь чуточку замолк, настраивая инструмент. Добротно одет, трубка, затемнённые очки (мода). И самоирония вперемежку с юмором – ох и фактура! Если по-футбольному: Марадона – цену выставили хорошо его  знающие ...
Истина по жизни: отношения лучше устанавливаются веселящей душу горилкой. Она катится-катится блинком масляным, шевелясь в чарке, блестев ярче стекла. Гриб да огурец в брюхе не жилец, а уж коли под рю-маше-чку – слова излишни!
Приняв на грудь (крепка зараза, бо-же-ствен-на) юрмаршал взорлил, «на-гора»–экспромт.
– Хотите историй за Фемиду? – акцент одесский (служил там в армии), в глазах завертелись белкой кожуринки. – Они есть у меня: внимайте перчики и на вес ананас. Изложение жесткое, как формулы древних римлян. Таков к примеру, воп-ро-ос... обман... Мхатовская пауза...
Завидный жених: интеллигент, начитан, вирши сочиняет, пьёт весьма умеренно. Знает множество баек, рассказчик не  плох. Десятку лет отпахал следователем в милиции. Видал много интересного и не очень; значительного люда. У начальства – на хорошем счету. Уважаем и горожанами. Депутат Собрания. И вдруг – на гражданку! На вольно–душевные хлеба. Сам. Долго мурыжили в кадрах. Предложили (по слухам) шикарный букет должностей... Хапарай в целом был большой, криминал вздохнул свободней...
Суть ухода никому из друзей толково не объяснял. Отшучивался улыбаясь.  Однако многие запомнили шикарной фразой: "Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть, упустив момент".
... – В общем-то не хило рассуждая, в судебных конвейером идущим  заседаниях  термин абсолютно не этого цеха. – И антипод – правда? Юрист горбатится не для установления объективной истины, а для клиента. Не очень-то удивляйтесь: будете позже хихикать. Такова офигенная ситуация ещё с античных времён. Латынь вековых греков об этом свидетельствует. Грубее: адвокат лгать не может,  ибо правды, доводов, элементов ситуации не знает (её ведает только Боженька). И стоящему юристу ни на йоту не интересно – виноват ли ответчик.
Главное:  доказана ли вина!
  А   ложь... кривда... справедливость... за что боролись? - это ни о чём...
         Размышлял минуты в умиротворящей тишине. Слышно: из умывальника капала вода.
– О, враки – лишь эмоциональная оценка. – Мало ли кто и как вздрючивается! Чувствую, доверитель говорит судье ровно и бойко «не то». Однако вряд ли сделаю  даже малепусенькое не в его пользу. Иль на щите возвратить заяву (ох, искрит рыле совести). Хотя в любом крючкотворе есть густоватый запашок палача. И знаменитый Эверест: с него гляжу я в обе стороны. Головёшкой-решетом думаю: в этом ли сила, брат?..
Слушали внимательно, не перебивая. Романа Юрьевича знали как спеца по хозяйственно–финансовым искам, длящихся месяцами. В тёплых кружках шепоток: адвокат – фонтан! Отсекал от законов-правил-инструкций лишнее, докапываясь до сути, творя шоу 99-й пробы. Либо выигрывая тихой сапой...
– А почему так-то, Ромочка, ё-моё!? – Романтические слова-меты или теория кухни?  В лобешник  вопрос..
С девчачьим восторгом среагировала завуч 43 школы Граня. Улыбка зорево теплится, лицо – цветок после дождя. Игривая стойка, руки на предгорье груди. За худобу товарки за глаза обзывали Венерой Фанерной. Себе на уме, мотор возле этаких глохнет. Сам! Громогласная простодыра... и мужей-то, на ядрёной бомжихе вшей меньше... Не разлей вода подруги, а языки ох  уж крапивные...
Она, центр бабского венка, горемычная, заметна в райцентре. Говорила многим: образование, как вода – дырочку найдёт...  По молодости толкалась на юридическом (хер-его-знает-каковского университета). Обиженный люд – вереницею к поводырю. И нищее: «сколько...».  Разъясняла, законами опутывая «держа фасон». Забот школьных мало, чужие подавай...
Остальные  присутствовавшие глядели восковыми фигурами в музее. Закомплексованные джентльмены рассуждения мотали на ус.  Ничего кроме себя - не интересно. Умные женщины кожей чувствовали...

– Эх-х, мамочка, р-рожай дочь обратно, вопрос скользкий!
Куражлив басок журналиста Сани Тертышникова. Четверть жителей города ведало: Шекспиру – каюк; малепусенький размер заметок (певец надоев), лудильщик гимнов по искусственному осеменению. В лацканах заношенного костюма, значки. Слабина к медалькам, дешево продающихся в газетных киосках. На лысеющей голове эйнштейновские, пучками и в стороны, волосы; дико-жгучие зрачки – ежедневно. Утром шикает в рот одеколон, чтоб в момент встреч с трудящимися, начальством не так явно разило. Далеко не светоч в разбадяженном варианте, хотя абсолютно не вреден. Четвёртая жена надсадилась и выгнала за искреннюю любовь к алкоголю... Третьесортный неудачник... Пил фактически ежедневно, но у него бывали и запои...
Жуя губами-сосисками, пафосно глядя на хозяйку, языком-помелом: всё-то  знаем, кроме одного, как дальше вековать!
  Ещё тот остряк, блин, из «Комеди–клаб»...
  Канифолин шаловливый выпад раздолбая-кореша, мимо. Слегонца теребя ухоженную бородку, эдак задумчиво:
– Видите ли, братья славяне, законтрактован долгом и обожаю  мудрую формулу «не навреди». – Хотя и туговат на умишко, фантазирую: оппонент считает, что доверитель лжёт, – ну и знамя в руки! Нехай валандается, доказывая обоюдоострую истину, понимаемую как фантазию. Структура правды и лжи относительна, истиной считается доказательность иска, иль наоборот.

Я адвокатская пушка,
Стреляю туда и сюда.

  Дарю экспромт на память...

  – Всё по-человеч-чи, мля, – аппетитно улыбнулся с бронзовым пузом моржеобразный здоровяк. Сидел на кукорках хребтом на дверь. Складчатый личинкой затылок, голова босиком, по-молодёжному. Кулачищи: только молот и держать... О справедливости: архаровцу дважды зачитывался приговор за хулиганство. Беспримесно чувствовалось: золотушный, поднадсаженный  Минька крым и рым оттерпужил.  Похож на дворняжку: откликался на любой  зов... среди хулиганов слыл грубияном. – Всё, мля, по уму! Мы же не Гондурас, в натуре...
От бухарика, что хула: змий по утрам тряс пилорамой, душа издавна с парилась в водке. Жалеючи, горящие  трубы  втихаря охмеляла   хозяйка...

         ...– Теперь для многих, знаете-ли, Бог Америка, – голосом слаще девичьих бус ратоборствовал правовик. – Повезло  бывать с делегацией по обмену за океаном. Узнав будни американских коллег – до сих пор шало гудит в черепушке. Там на уважении к закону работают... А это как восход солнца на горе Фудзи!
  Никто из весёлой компашки не прерывал, ушки на макушке. Поправив дорогие очки и неспешно – далее.
– Понимаете ли, братцы, мы горбатясь на скалах, выращиваем урожай по-фермерски. А волей-неволей нужно удобрять чернозёмом. Имущественный чертополох махрово лопушится «реализмом действительной жизни». Закон потребностью увы и ах не стал, Фемида в корне отличается...
         – Чем же именно? – едва ли не хором «обшшэство».
     Монолог основательно зацепил: познавательно, нет слов; но в законе – то мы уездные лекари!
Заступник –  сам далеко не сахар – реял над братией. Ему ли не знать: нечётко гремящая адвокатская слобода, характеризовала: «Ворона! Бело-ветвистая!» Фарт частенько махал им ручкой... И захлёбывались в соплях-слюнях: Р. Ю. многое делал бескорыстно... Во как! В отбесившемся веке  разве  прощается такое, а?
А дальше – больше. – Для тех, кто в танке: умственно–восторженных "браво" избегу, кисло ограничусь словцом, шило-то видно из мешка. Что тут самое обломное?
Он убрал волосы с потного лба: братцы, мне жутко лестно за внимание.
        – У дяди Сэма адвокат запросто проводит экспертизу. – База свидетельская: в любом количестве. Я же ходатайствую – судья: тубо, нельзя! А его убедить, что Шопена перешопенить, суд–то независим. Фехтовальщик в дуэли с носорогом, короче... Торопко ходатайствуешь о допросе свидетелей; заявляю четверых, а выслушивают одного. Извините меня, барабан глушит оркестр, а заменит ли? Действие всегда равно противодействию. От зла не спасёшься: с ним нужно жить. Улавливаете разницу, или не кон?
Акуличий плавничок в горле: извините меня сто раз... душа темна, пути лукавы...
  Пауза вновь. Заглушили громкость у телевизора, выключили совсем радио. Слушали все. Внимательно. У некоторых открытые рты, выпученные глаза...
       "Ё-мое, нам Ваше общество,  награда" - себялюбивая хозяйка с улыбкой грустной.
– Истребитель летает сам, а без поддержки с земли – коршун однокрылый... У наших успех (и мой) по другому случаю, зуб даю: мы выше! И практика об этом же давно гуторит. Однако ж, не о том речь...
По-солдатски отмобилизованной вдохновенностью изрекал дорогой гость. Прядь волос то и дело спадала на лоб, жест  мысль акцентировал  искренне, точнее. Да-а, понятны стремления адвокате с иного творческого люда...


– Хлеб ешь, а правду матку р-режь. – Брехать н-неохота... У змеи легче ноги отыщешь, чем истину у правосудия... шиворот-навыворот  мучительно усложняют вопрос... А так всё зашибись, прекрасная маркиза! Всё будет тик-тики так и знатно... и я  бы присуседился.
Исподлобья, шалыми глазами и тарабарской скороговоркой дружок адвоката -   
  как бы выплеснули на усы рассол журналисту-пустобреху.
Воздух в комнате спрессовался твёрдыми духами; рассказчик уконтрапупил–озадачил. Щёлкнув пальцами задумчиво: «Эту ситуацию  да если чуть-чуть подсветить, а? Не вижу летающих чепчиков народ – господин!»
        Даже никто не чухнулся...
        Словесное узоречье далее.
– И в чём засада? – Никакого дива нет, отнюдь! Угол впереди я замечаю, а что за ним, не очень. Взбаламученные пятилетками мечемся: казарма иль бордель! Чисто истина на дыбе меняется жизнь. Время опохабилось страшно!Дикое расслоение общества! Закон многим людям не помогает. Отсутствует абсолютно идеология: богачи – середняки! Многим и сносит голову: так и прёт тесто из квашни. У правонарушителей скользить по нему, яко Христос по водам. И на лестнице в ад спотыкаются, чертыхаясь. А на гвозде всего не повесишь – молва такая у людей. С ними ситуация не примиряет; трепотня и враньё осточертели, до свидос.
– Это верно: заходи не бойся, уходи не плачь, – жалуется клиентура. – Схватка лаптей с кроссовками, – душемучительно талдычила Граня. – Вот у меня, например...
Её дружно зашикали - отвянь! - Опосля расскажешь...
И шебутной защитник, щёлкнув красиво музыкальными пальцами добавил по сути.
  "– Опять и заново: а почему, собственно? – Это выворачивание на изнанку сути проблемы. Приходится частенько ходить по тонкому льду. Тут какая вещь? Бывают времена жидкие. Бывают годины потвёрже, но впору всё одно и тоже. Неисправимо испорчен бывшей профессией, давно являясь симпазантом закона. Собирая в кучу мозги зырк-зырк, еле-еле усёк – а это приятный зуд, верьте, – аналогичное.
Из хомута не вылезешь:  с детства чутьё у меня. Трепетно  знаю заношенную идею: эту ургульку-саранку в поле озвучивал в газетах, начальству и компаниях не раз. Она, как с утра выпитая бутылка ломового самогона натощак. Душеполезна. Чирикаю игривую мысль, чтоб душу не давило. «Под углом вечных беспокойств» чувствую: психологию юристов необходимо менять. Закон видится разнобоко: вкалывание дурное, есть для многих с подлянкой адвокатов. Для имиджа очень неблаготворно: дуешь на холодную воду... Не больно шучу: граждане должны выбирать толковых судей, на их "кухне" невероятный холуёшь. Это азбучная истина. Горе-юристам в Думах разных уровней «лица не общее выражение» иметь. Нормальным людям принять бухгалтера разума – закон, хватит уже партизанщины. Без него хана, уже – уже горим ярким фитилём, а это страшней бомбёжки. В донельзя скучных школах для «золотушных шкетов» вводить уроки юридические. И больше учителей–мужчин, а то мелькают коридорах лишь физруки. Шуму и грязи выше крыши, проку же мало! Это не слова-однодневки, а мои частные плачи! Выстраданные. Поупористее. И не дефект сознания, а потный вал (называю так) вдохновения. Главное, кумекаю, – величие замысла, остальное – шалости игристого ума"...