Болезнь любви 4

 В 1822 г. А.С. Пушкин в «Кавказском Пленнике» пишет:
Перед собою, как во сне,
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь…

Так закончился платонический роман с Екатериной Николаевной Раевской, дочерью героя Отечественной войны 1812 генерала Н.Н. Раевского, которая 15 мая 1821 г. стала женой будущего декабриста М.Ф. Орлова. Очевидно, это событие повлияло на чувства Пушкина и он пишет:
Взгляни на милую, когда своё чело
Она пред зеркалом цветами окружает,
Играет локоном, и верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.

И хотя его чувства остыли он её не забывал и позже.

Екатерина Николаевна разделила с мужем его ссылку. В конце 1826 года она приезжала в Москву, чтобы попрощаться с сестрой, уезжавшей в Сибирь к мужу-декабристу С.Г. Волконскому. Пушкин узнал об этом и пытался с ней встретится:
Скучно, грустно...
Завтра, Нина. /1/
Завтра, к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мирный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.

Он вспоминает о ней и когда работал над «Евгением Онегиным». Среди черновых строф VIII главы есть ещё одна (XXVIa), не вошедшая в окончательную редакцию и изображающая появление на балу прекрасной женщины. Само имя наводит на мысль, что перед нами, возможно, ещё один вариант портрета Екатерины Николаевны:
    Смотрите: в залу Нина входит,
    Остановилась у дверей
    И взгляд рассеянный обводит
    Кругом внимательных гостей;
    В волненье перси, плечи блещут,
    Горит в алмазах голова.

Ещё будучи в Кишинёве Пушкин начинает работу над поэмой «Евгений Онегин», где первую главу назвал «Хандра». Не исключено, что мотивом этой хандры могла быть и Екатерина Орлова (Раевская). И эта хандра не замедлила вылиться в на бумагу:
Проклятый город Кишинев!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет,
И — не найду твоих следов!

Вся атмосфера Кишинёва действовала на Пушкина особенным образом, он освобождался от условностей иногда в самом прямом виде. В своих «Воспоминаниях» управляющий конторой иностранных поселенцев в Екатеринославле. А.М. Фадеев (1789 – 1867), который, во время своих командировок останавливался в Кишиневе в комнате Пушкина, писал: «Он целые ночи не спал, возился, декламировал и громко мне читал свои стихи. Летом он разоблачался совершенно и производил свои ночные эволюции в комнате, во всей наготе своего натурального образа». /2/

9 апреля 1821 г. Пушкин записывает в дневнике: Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...
4 мая 1821 г.: был я принят в масоны. /3/
6 июня 1821 г.: К сведению г. Дегильи, бывшего французского офицера. Недостаточно быть дрянью, надо еще быть им открыто. Накануне дрянной дуэли на саблях не пишут на глазах жены иеремиад, завещания и пр. и пр.. /4/
1 июля 1822 г.: день счастливый. Пушкин.

Провинциальная жизнь поэта время от времени сдабривалась дуэлями.
Дуэль с поручиком Зубовым из-за карт (в конце 1821 г.).
По свидетельству многих, и в том числе B.П. Горчакова, бывшего тогда в Кишиневе, на поединок Пушкин явился с черешнями, и завтракал ими, пока тот стрелял. Зубов выстрелил первый, но промахнулся. «Довольны вы» - спросил его Пушкин, которому пришел черед стрелять. Вместо того, чтобы требовать выстрела, 3убов бросится с объятиями. «Это лишнее», - заметил ему Пушкин и, не стреляя, удалится. В последствии, этот эпизод с черешнями поэт включил в рассказ «Выстрел».
Дуэль с полковником С.Н. Старовым (в январе 1822 г.).
Дело было на Святки, на публичном балу. Поводом стал спор о том, какой оркестру играть танец: кадриль или мазурку? Стрелялись в метель. Оба дуэлянта сделали по два выстрела, сдвигая барьер, и ни разу не попали – из-за сильного ветра и холода сводило пальцы. Дуэль была прекращена по требованию секундантов.

Но тем не менее, кишинёвская провинциальность его угнетает.

Встреча с наместником Новороссии М.С. Воронцовым, во время которой тот объявил о переходе Пушкина под его начало, состоялась 23 июля 1823 г., когда поэт уже 20 дней (с 3 июля) находился в Одессе. Решение Воронцова, определившее судьбу Пушкина, явилось результатом стараний его друзей П.А. Вяземского и А.И. Тургенева, которые считали графа просвещенным и достаточно либеральным сановником. Так, 15 июня 1823 года Тургенев сообщал Вяземскому о предпринятых для улучшения положения Пушкина мерах в своём письме:
«О Пушкине вот как было.
Зная политику и опасения сильных сего мира, следовательно и Воронцова, я не хотел говорить ему, а сказал Нессельроде в виде сомнения, у кого он должен быть: у Воронцова или Инзова. Граф Нессельроде утвердил первого, а я присоветовал ему сказать о сем Воронцову. Сказано — сделано. Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания — все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: тебя послали в Варшаву, откуда тебя выслали; Батюшкова — в Италию — с ума сошел; что-то будет с Пушкиным?»

Летом 1823 г. Пушкин получил новое служебное назначение, и из захолустного Кишинева был переведен в шумную, многолюдную, еще молодую Одессу, которая была основана всего лишь 30 лет назад, в 1794 г. Город еще не сформировался, но как порт на южном море, благодаря постоянному присутствию большого числа иностранцев с деньгами отличался в культурном плане большим разнообразием по сравнению со многими российскими городами. Одесса становилась столицей южного края России, здесь же решил обосновать свою резиденцию новый генерал–губернатор и приступил к строительству своего дворца.  Одесса привлекала гостей итальянской оперой, ресторанами с кухней из морепродуктов, первоклассным казино, сюда исправно доходили западноевропейские газеты и книжные новинки.
Пушкин в «Евгении Онегине» образно описал Одессу, в которой он прожил всего лишь год.
Я жил тогда в Одессе пыльной.
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый Славянин,
Француз, Испанец, Армянин,
И Грек, и Молдаван тяжелый,
И сын Египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.

Воронцов, по протекторату Нессельроде, оказывает честь Пушкину, и разрешает ему пользоваться своей шикарной библиотекой и быть частым гостем в его доме, где в это время проживал и дальний родственник его жены Александр Раевский, брат его возлюбленной Екатерины Раевской.

Месяцем ранее Пушкина 7 июня в Одессу приехала В.Ф. Вяземская, жена его друга поэта Вяземского, которая, как только Е.К. Воронцова в сентябре 1823 г., на последнем месяце беременности, вернулась в Одессу, стала с ней неразлучной, и даёт ей самые лестные отзывы о Пушкине, к которому та относилась до этого с предубеждением из-за слухов о его вздорность и несносности. Очевидно, эта рекомендация подтолкнула Воронцову к знакомству с Пушкиным, который в первых числах июня 1824 г. признаётся ей в своих чувствах:
«Не из дерзости пишу я вам, но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно. Не притворяйтесь, это было бы недостойно вас — кокетство было бы жестокостью, легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной, — вашему гневу я также поверил бы не более — чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью — даже ваша гордость не может быть задета.
Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, чтобы открыть свои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения. Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, — тем не менее я вас...> /5/

Очевидно, переписка между ними продолжилась и после отъезда Пушкина из Одессы, так как его сестра рассказывала Анненкову, что когда он получал из Одессы письмо с печатью, носившей точно такой же оттиск, как на и на перстне ее брата, Пушкин запирался у себя в комнате и никого не пускал к себе. Этот перстень Пушкину подарила Воронцова; отсюда исследователи заключили, что письма из Одессы были от неё. /6/

В январе 1825 г. Пушкин сжигает письмо Воронцовой, в котором, очевидно, была приписка «сожгите при прочтении»:
Прощай, письмо любви! прощай: она велела.
Как долго медлил я! как долго не хотела
Рука предать огню все радости мои!..
Но полно, час настал. Гори, письмо любви.
Готов я; ничему душа моя не внемлет.
Уж пламя жадное листы твои приемлет...
Минуту!.. вспыхнули! пылают — легкий дым
Виясь, теряется с молением моим.
Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит... О провиденье!
Свершилось! Тёмные свернулися листы;
На лёгком пепле их заветные черты
Белеют... Грудь моя стеснилась. Пепел милый,
Отрада бедная в судьбе моей унылой,
Останься век со мной на горестной груди... /7/

Очевидно, уже в середине 1825 г. Пушкин снова вспоминает Воронцову и обращается к своему перстню:
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, —
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
И снова перстень не даёт забыть её образ:
В пещере тайной, в день гоненья,
Читал я сладостный Коран,
Внезапно ангел утешенья,
Влетев, принес мне талисман.
Его таинственная сила
< ; >
Слова святые начертила
На нем безвестная рука. /8/

6 ноября 1827 г., ночью, Пушкин пишет следующие строки:
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!»

Эти строки дали повод некоторым исследователям связать их с рождение 3 апреля 1825 г. дочери Софии у Елизаветы Воронцовой, зачатие которой приходилось на июль 1824 г., когда Пушкин был как никогда близок с Воронцовой. Отец этого ребенка действительно был не Воронцов. О своём отцовстве в 1828 г. публично заявил Александр Раевский.

В июне 1828 года Воронцовы принимали в Одессе императора Николая I с женой. Гости жили в роскошном дворце Воронцовых на Приморском бульваре. В один из дней Елизавета Ксаверьевна направлялась к императрице Александре Фёдоровне со своей дачи. По пути карету Воронцовой остановил Александр Раевский, держа в руке хлыст, и стал говорить ей дерзости, а потом крикнул ей: Заботьтесь хорошенько о наших детях... (или)... о нашей дочери. /9/

События связавшие Пушкина с Воронцовой наши свое отражение в поэме «Евгений Онегин». Уже практически завершив работу над романом 5 октября 1831 Пушкин пишет письмо Татьяны Онегину:
Я к вам пишу - чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.

А в июле 1824 г. он писал Воронцовой:
«Не из дерзости пишу я вам, но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно…»
Как в «Выстреле» Пушкин описал все события свой реальной жизни, так и в «Евгении Онегине» он рассказывал читателю о том, что лично пережил.

Итак, 5 октября 1831 г. спустя девять лет после создания строк: Я вижу образ вечно милый / Его зову, к нему стремлюсь…; и семь месяцев после венчания с Наталией Гончаровой 5 марта 1831 г. Пушкин вкладывает свои воспоминания в уже начавший публиковаться роман.

Примечания.
/1/ Домашнее имя Екатерины Николаевны Орловой (Раевской).
/2/ Воспоминания;А.М. Фадеева. «Русский архив», 1891, № 3, стр. 399.
/3/ 1 декабря 1821 г. полномочный наместник Бессарабской области И.Н. Инзов написал защитительное письмо начальнику Главного штаба Его Императорского Величества кн. П.М. Волконскому, на запрос, не масон ли Пушкин. Инзов, сам масон, зная о масонстве поэта, ответил, что масонских лож в Молдавии не существует.
/4/ Дуэль Пушкина не состоялась из-за отказа от неё Дегильи.
/5/ Тетрадь Публичной Библиотеки СССР имени В. И. Ленина № 2366, лист 30. Датировка письма и его адресат рассматриваются также в статье: Фомичев С.А. Рабочая тетрадь Пушкина ПД №832 (из текстологических наблюдений) // Пушкин. Исследования. Т. XII, с. 240.
/6/ Вероятно, Воронцова заказала два одинаковых перстня именно для приватной переписки с Пушкиным, который с особым трепетом к нему относился. В Михайловской ссылке в октябре 1824 года Пушкин просит брата Льва прислать «рукописную мою книгу, да портрет Чаадаева, да перстень» и добавляет: «Мне скучно без него». Не получив перстня, он повторяет эту просьбу в письме к брату, в декабре того же года, приписывая на обороте: «Да пришли мне кольцо, мой Лайон». (Лайон - английская форма имени брата Пушкина, Льва (1805-1852).)
/7/ Очевидно, это стихотворение было использовано неизвестным автором при написании строк по мотивам британского сериала Robin Hood, 2006 — 2009 ("За Англию!" - второй сезон, шестой эпизод), когда Робин пишет прощальное письмо Мэриан (которая его так и не прочла):
Прощальное письмо, красивые слова...
Несбывшихся надежд хрустальные осколки...
Так шепчется с дождем опавшая листва,
Так лето в январе оплакивают волки.
Прощальное письмо, признание в любви -
Последней прямоты безумная отвага...
Всё рушится в огне - попробуй оживи! -
И кажется, вот-вот обуглится бумага.
Прощальное письмо... Мучительно горька
Холодная зола напрасных сожалений.
Лампадой на ветру колеблется строка
И, как пред алтарем, склоняются колени.
Прощальное письмо... Здесь медлило перо,
Тут - дрогнула рука, предвидя неудачу...
«Смешной анахронизм... Старо, старо, старо!» -
Твержу я про себя. И почему-то плачу.
/8/ На перстне подаренном Воронцовой была надпись на иврите: «Симха, сын почётного рабби Иосифа, да будет благословенна его память.» Полагаю, что еврейский ювелир воспользовался незнанием Воронцовой иврита, и написал совсем не то, о чем она просила, вероятно, «на долгую память». Либо эта фраза была таким образом умышленно закамуфлирована.
/9/ Воронцовы отбыли из Одессы в Крым 14 июня, о своей высылки из Одессы Пушкин в тот момент ещё не знал, но, очевидно, очень надеялся, что по возвращении Елизавета Воронцова примет его в свои объятья.
В это время он готовил побег на бриге «Элиз», названным в честь Елизаветы Воронцовой, в компании Гаэтано Морали, с которым у него были очень дружеские отношения. Очевидно, Воронцова известила Пушкина, что вернётся в Одессу при первой же возможности. Но 24 июля бриг отплыл, без Пушкина, так как именно в этот день в Одессу вернулась Воронцова.
Очевидно, об их встрече незамедлительно известили графа Воронцова, и 29 июля одесский градоначальник Гурьев вызывает к себе Пушкина, чтобы он подписался под обязательством «без замедления отправиться из Одессы к месту назначения в губернский город Псков». Но, Пушкин на седьмом небе от счастья, у него на руке появляется перстень от Воронцовой, и не исполняет предписание об отъезде вплоть до 1 августа, а 3 апреля 1825 г. Воронцова рожает дочь Софию, отцом которой себя считал Александр Раевский.
В январе 1825 г. Пушкин по просьбе Воронцовой сжигает её письмо и пишет пронзительные строки «Сожжённое письмо». Сегодня мы может только догадываться, что в нём было написано.