2. Маральник

В долине, на несколько сотен гектаров, раскинулся маральник. Огромные пастбища, поля с посевами овса, березняки и кедрачи по склонам гор, луга, усыпанные россыпями клубники, кислицы и буйными медоносами, ручей с ледяной водой по низу лога, синее небо и палящее солнце - вот такая картина встречает случайного посетителя. То тут, то там, пробегут пара маралов, где-то заблеют овцы, протяжно протявкает косуля, а в запруде, у ручья похрюкивает от счастья свинья. Жизнь идёт. Неспешно. С наслаждением.

- Поехали в маральник.
- Ой! Так ведь я хоть куда. А что мы там делать будем?
- Собирать клубнику.
- Её ведь за деревней - целое поле в несколько километров.
- Мелковатая она там. В маральнике, в траве, она крупная и сочная.

Заезжаем, здороваемся с работниками. Они же и дают нам указания, где клубника крупнее и слаще: «Езжайте в самую даль лога». И мы едем по пологому склону горы, собирая глазами из окна сочную, бордовую клубнику.
- Девчата, а может вас на другие склоны увезти?
- Нет. Сказали в самую даль, значит туда и езжай.
- Так, поди, это и есть самая даль-то?
- Езжай, не промахнемся.

И правда. В густой траве, красными брызгами легла ягода. Выпрыгиваем из машины и, прямо где стоим, падаем на колени, и всё собираем, и собираем. Рука наугад входит в жаркую траву, зажимаешь пальцы и тянешь. Полная горсть клубники. Кайф! И, берешь, и берёшь! И ещё хочется брать. Потом сядешь на пятую точку, колени промокли от сочной ягоды, да и пятая точка тоже. Глядишь в необозримое пространство, вдыхаешь ароматы душицы, зизифоры и мяты. Падаешь на землю и тонешь в прозрачной синеве. Где-то протрубит марал. Очнешься и опять собираешь.

- А что это за коридор такой? Тянется от склона горы до самого маральника.
- Так это загон. Когда марала гонят на срезку, важно загнать его в этот коридор, который заканчивается станком. Там идёт спил пантов.
- Жутковато.
- Хочешь поучаствовать в загоне? Завтра последний спил в этом сезоне.
- Очень хочу!
- Будет. Заночуем здесь. А утром загон.

С полными ведрами ягоды, возвращаемся к хозяйственным постройкам маральника.
- Девчонки, а у нас как раз чай готов.
И пошло метаться на стол съестное. Свежий, с хрустящей корочкой хлеб, сливки, душистый мёд и главное блюдо: огромный казан с варёным мясом. Мужчины любовно достают маслы и срезают с них распаренное мясо. А я, вообще-то, не любитель всяких хрящей, жириков, и прочего. Но луковый рассол такой ароматный, а мясо такое рассыпчатое.... Мммм... Глотаю всё подряд с сумасшедшим аппетитом. Кажется, ничего вкуснее я не видела и не пробовала.

В ночь мужчины уходят за горы, готовиться к загону. Мы же спим спокойно до рассвета. С первой зарёй идём к началу коридора. Наша задача состоит в том, чтобы, когда мы увидим летящее стадо, как можно больше кричать, шуметь и не давать маралам пройти мимо коридора.

Мое внимание упало на старика, выделявшегося из общей массы мужчин. Он явно был из другого «теста», другой породы. На голове тесьма ручного плетения, подвязывающая волосы. Раньше так славяне носили, чтобы пот и волосы не лезли в глаза при работе, и чтобы духи Нави не могли проникнуть в человека. Волосы были абсолютно седыми, спускались ниже плеч. Такой же длинны была борода. Мужчина был высокий, неестественно худой.

- Кто это? – поинтересовалась я.
- Это Саша, москвич.
- Москвич? И давно он здесь?
- Лет сорок.

Тем временем, Саша встал удаленно от других мужчин и от нас. Вдруг послышался трубный голос марала. Он нарастал с неимоверной быстротой. И вот уже, казалось, от вибраций этого голоса, должны были повалиться с гор камни. Послышался гул от топота множества копыт. Приближалось стадо маралов.

Первым вылетел в лог огромный самец. Его рога были настолько велики, что казалось, под их тяжестью сломится шея. Они были такими ветвистыми, что невозможно было сосчитать количество отростков. Однозначно, их было больше двадцати, а то и тридцати. Это невероятно! Но, оленей с такими рогами здесь никто не видел. Обычный марал имеет не более 7 отростков.

Саша-москвич будто бы знал, где выскочит марал. Он хотел было направиться на перерез зверю, чтобы не допустить его удаление от входа в коридор. Но зверь и не пытался уйти в сторону. Он явно направлялся в загон. Олень повернул свою голову в сторону Саши. Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза. В следующем прыжке зверь ступил на территорию коридора

Вдруг я, вижу движение на самой вершине. Напрягаю зрение, выхожу из прикрытия. Боже! Серая лавина ветвисто-рогатого братства летит на меня. Поразительно. Даже когда животное в панике улепетывает от опасности, остаётся горделивым, с высоко поднятой головой. Я замерла...

- Ольга-а!!! Уходи дуреха!!! Сметут!!!

Откуда-то издалека доносятся слова. Я встряхиваюсь, бегу в березняк и издаю много шума, направляя маралов. И вот когда вся эта лавина вошла в коридор, и он ожил, словно потекла по артерии кровь, я умолкаю, любуюсь и грущу.  Скоро начинается спил. А это не каждый вынесет. Поэтому мы направляемся в сторожку. И тут я замечаю, что Саша-москвич несется вдоль коридора, пытаясь догнать большого оленя. Животные замедлились, их смущает сужающаяся сетка коридора. Большой олень заметно отделился от стада. Через какое-то время было отчетливо видно, что Саша-москвич и Большой олень находится примерно на одном уровне.

Когда мы подъезжали к сторожке, я видела, что большой олень уже у станка. Еще через полчаса раздался протяжный рев-стон, выворачивающий из души нечеловеческие чувства. Я выбежала на крик. Большому маралу спиливали рога. Саша-москвич сидел на коленях за забором, но напротив зверя. Они были в полном контакте. Казалось, то, что испытывает животное, чувствовал и человек. Эта картина потрясла меня. Стало совершенно понятным, что человек испытывает не меньшие страдания, чем зверь. Не в силах больше выносить душераздирающий стон марала, я вернулась в избушку.

- Такие красивые рога, наверное, не будут вываривать?
- Конечно! Они пойдут на дорогой сувенир, который сможет себе позволить лишь очень состоятельный человек. Он вывесит их где-нибудь в каминном зале, на самом видном месте. Причастность к этому зверю будет тешить его самолюбие.

Мои друзья с радостью знакомили меня с местом, в котором я хотела обосноваться.  На следующий день мы собирались посетить святое, намоленное место – гору Церковка. Она находится прямо за деревней Сахсабай. Правильнее сказать, что это не гора, а утес. Это «грива», тянущаяся от ближайшей горы, и обрывающаяся скалой, с куполообразной вершиной прямо в Катуни. Река, врезаясь в эту скалу, делает огромный водоворот, образуя яму в несколько десятков метров глубиной.  Вода бурлит по краям ямы, выписывая витиеватый алтайский орнамент, а затем огибает скалу и устремляется вдаль. Получается, что с землей Церковку связывает только тонкая «грива». Практически со всех сторон – бирюзовые воды Катуни.

Мы начали подъем на этот утес. В это время Татьяна Кирилловна рассказывала мне историю о том, как во времена прихода сюда старообрядцев, в общине появился пришлый монах (инок, отшельник, скиталец – назовите, как вам к душе). Откуда он пришел, никто не знает. Известно лишь, что когда он поднялся на Церковку, произошло что-то невероятно мощное. Может быть, он что-то увидел, может быть, что-то почувствовал, или может быть, случилось такое, о чем мы и подумать не можем. Однако, после того как он спустился с горы, дал обет молчания. Три года подряд старец поднимался на скалу и там молился. А потом куда-то пропал, так же как и появился ниоткуда. Но люди стали замечать, что побывав на церковке, они исцеляются. Тело излечивается, душа окрыляется, сердце находит покой. Красивая история, святое место.

Я смотрела на бурлящий поток под скалой. Вода здесь собрала всю цветовую гамму, используемую при изображении на холстах. На мелководье она была бирюзовой, в рукавах – немного забуревшей от того, что была настолько прозрачной, что даж6е со скалы хорошо просматривалось дно. В самом центре потока она была густо синей. Увидев белые завитки, мне сразу вспомнились татуировки пазырыкской культуры, изображающие рога оленя, как головки лебедей. И вот, пожалуйста, все имеет место быть!

Из заводи показалось семейство огарей. Самка выводила цыплят в русло. Самец то и дело взмывал над водой, облетал обозримое пространство и вновь садился на воду. Когда птицы обнаружили нас, произошло красивое перестроение. Цыплята поплыли к берегу, а их родители взлетели и направились прямо на нас. Приближаясь, они разворачивались, летели в разные стороны и повторяли это до тех пор, пока не поняли, что птенцы в безопасности.  Встретить утку – большое счастье. Утка – участница сотворения мира.

Мы приближались к прилавкам Церковки, на которых можно было полежать, принять Благодать горы. Но… Место было занято. На самом краю, на плитах, в позе лотоса сидел Саша –москвич. Было очевидно, что он провел здесь как минимум ночь. Он, как бы слился со скалой. Та же сырая серость камня на одежде, волосы развиваются по ветру, будто случайные травинки в расщелинах скал.  Получалось, что сразу после срезки он пришел сюда.

- Пойдемте обратно. Место занято. Надо уважать чужие потребности.
- Может подождать?
- Не надо ждать. Он это почувствует. Пусть закончит начатое и получит сполна.

Я не стала спорить. Мы спустились с горы. И чтобы поездка не казалась пустой, решили попросту пройтись по деревне. И то, на что никогда бы не обратил внимания из окна автомобиля, явилось нам во всей красе.

Боярка. Она так подобралась. Нет кустовой поросли у основания основного ствола. Вся крона обращена к небу, и поверху же словно подстрижена. Оказывается ей уже более полусотни лет. Мои друзья ели с нее ягоды еще в раннем детстве.

Лиственница. При абсолютно прямом стволе, она казалась совершенно корявой из-за множества веток. Когда-то на ней висели деревянные качели.

Ручей. В нем чистейшая родниковая вода. Здесь во всех заводях гнездуются огари и крохали. Ручей бежит по самому краю деревни и возле Церковки впадает в Катунь. Несколько поваленных деревьев служат мосточками на противоположный берег – царство грибов, ягод, таволги и валежника. К августу вода в ручье покрывается ряской, и, если сесть на камушке возле воды, будет живая картина В.М. Васнецова «Аленушка». Еще можно опустить туда ноги и ощутить пощипывания мальков.

Усадьба на краю обрывистого бережка, того самого ручья. А в усадьбе множество кедров. Вдоль тропинки к домику стоят коряги, окатанные водой с вросшими в них камнями. Сказочно-красиво.
- Чье же это владение?
- А вот, как раз Саши-москвича, который сейчас на Церковке.
- Прямо какая-то легенда, а не Саша-москвич.
- У! Бывало, приедешь сюда на Церковку, а по горам, словно грифоны, художники сидят, рисуют значит. Целое лето они у Саши жили.

Так, рассматривая, вспоминая, обошли мы всю деревню. Оказалось, что в ней всего-то восемь жилых дворов. Что ж можно с уверенностью сказать, что это место покоя и тишины.

И после этого, я не была в Сахсабае более двух лет. Однако, жизнь сложилась так, что я купила дачу в Кайтанаке, а это всего-то в пяти километрах от него. И, как-то гуляя с подругой, мы решили заглянуть в Сахсабай.