4. Год 1984

Это невероятно! Всего за четыре часа полета ты оказываешься совершенно в другом мире. Вереницы горных хребтов, бурлящие реки и прямой, как стрела, Чуйский тракт. Глаз не хватает чтобы объять все пространство. Хочется все забрать в свою память навсегда.

 Лучик Света, сестричка, ты просто чудо! Я всегда верил в тебя, я всегда знал, что ты меня никогда не предашь. Как же ты могла найти до меня такую красоту, такое чудесное место. Как же ты сообразила сделать для меня здесь пристанище. Никакие мирские банкеты, никакие проспекты Мира не сравнятся с этой красотой.

Как-то отстраненно вспоминается история, благодаря которой я оказался здесь. Папа, мой именитый папа, заместитель министра культуры устроил банкет в честь своего дня рождения в популярном в Москве ресторане Узбекистан. Я помню, как пришли люди в костюмах в мои трущебы, принесли мне фрак, чтобы я выглядел достойно на приеме. Боже, с какой брезгливостью они кинули мне сумку с одеждой! И как смотрели на меня свысока. И видно было, как они страдают от того,  что это я, а не они сын знаменитого отца. Я обожал такие моменты.

Так я отвлекся. Фрак я одевать не стал. Напялил свои любимые рваные джинсы  distressed  и лоскутную рубаху хиппи, подвязал чело хайратником и в таком виде явился на мероприятие. Папа был в ударе! Я любовался, как сначала позеленела, а потом покраснела его сытая рожа. А потом, все те же люди в костюмах загородили меня от всеобщего обозрения. Меня вывели из-за семейного стола и посадили у черного входа. Но я был смел! Я Кричал: «Батя, прими от нашего стола пузырь «Раком к цели» (Ркацители) и не огорчай унитаз вонью от вашего  «с Васей в бане» (Вазисубани).

В Туекте наш автобус свернул с Чуйского тракта и мы поехали по проселку. Дороге не было конца, а красота казалась божественной. По долине меандрами вился Урсул. Скалистые горы лбами выходили к дороге. На Ябоганский перевал автобус с пассажирами забраться не смог и мы поднимались пешком. И это было большим приключением. Потом ночевка в Усть-Кане. На попутном грузовике меня добросили до Усть-Коксы, а от туда, в надежде что меня подберет попутчик, я прошел пешком все двадцать километров до Кайтанака. Там , о, люди, я вскарабкался по приставленной лестнице в люльку подвешенную над рекой и перебирая трос руками перебрался через Катунь. Когда я выбрался на дорогу в Сахсабай, уже темнело, и последние семь километров я прошагал в темноте. Кое как я нашел дом, который построили для меня. Но я так устал, что раскинулся на траве, прямо под звездами и уснул младенческим сном.

Проснулся я от жуткого холода и сырости. Туман застил все обозримое пространство. В доме заботливо были уложены в печке дрова. По неопытности своей я провозился с ней добрый час, прежде чем из трубы пошел дым.  В тепле я опять уснул, и проспал целые сутки.

На следующий день я был приятно поражен. На столе стопкой лежали книги и среди них: Гессе «Степной волк», Фаулз «Башня из черного дерева», Оруэл «Скотный двор», томик Л.Н. Толстова «Истина», а так же Конфуций «Беседы и суждения». Я перебирал книги и не верил своим глазам. Это же все было под запретом железного занавеса.  Господи! Такие книги мы покупали в большущей конспирации и платили за них бешенные деньги. Это, определенно, сделала сестричка. Я встал на колени и прочитал благодарственную молитву ей и просил за нее перед Богом, чтобы даровал ей счастливую жизнь.

Пора начинать деревенскую жизнь. Для начала надо сходить за водой. Я взял ведро и вышел во двор. Оказалось, что дом мой стоит на возвышенном берегу ручья. Вода была абсолютно прозрачной и неимоверно вкусной. Березовый лес за ручьем обещал обилие ягод и грибов. Где-то рядом грохотала Катунь и все пространство было усыпано цветами. От лабазника и чабреца шел медовый аромат. Я растянулся на поляне. Торопиться некуда! Я попал в рай!

Так шли дни за днями. Я читал, гулял и наслаждался жизнью. На утесе, который врезался в Катунь, я подолгу медитировал, ощущая себя в полете в высшие миры. И я рисовал, выводя каждый цветочек пышного соцветия медунки, поражаясь, как медленно течет время в деревне. Одиночество воспринимал за дар Богов.

Я несколько раз возвращался к  своей скандальной истории на банкете у отца. И у нее было куда более срамное продолжение… После огромного количества выпитого… На меня вдруг надвинулось тело. Оно было просто огромным. Атлас кремового цвета подчеркивал все бугры целлюлита. Оно все колыхалось и дрожало как холодец. И я стал защищаться. Я схватил его незнамо за что, потому что все бугры были одинаковые. И тело завизжало как свинья. И случилось страшное. Отец подскочил и завопил что было сил: «Воооон! Отродье!» И меня удалили. В нокаут. Но я помню, как Лучик сказала ему: «А где ты был, когда его надо было воспитывать»? Она молодец! Она всегда за меня. Только это не помогло. Тело оказалось женой министра. Поэтому пошла свистопляска. В тот же месяц в Горьком парке нас, детей цветов, взяли. И у особо одаренных, типа меня нашли марихуану. Нам светил большой срок.

Как ни странно, помог папа. И вот, я под чужим именем и с чужим паспортом приехал на Алтай. Я уверен, что про Алтай настояла Лучик. А может быть, это лично ее дело. Наличие книг, которые интересны только мне, развеяло сомнения, что это она построила все. Денег у нее не мало.  В свои 25 она уже снялась в знаменитом кино и заканчивала писать диссертацию по истории Индии. Перед ней маячило светлое будущее. Эх, Лучик! Свети!

Я очень любил залезть на ближнюю гору и часами от туда любоваться жизнью в деревне. Словно в ускоренной съемке во дворах появлялись огромные стога сена, складывались многоярусные поленницы из лиственниц, пригонялся с гор скот. Огороды незаметно опустели, выкопалась картошка. Оставались лишь торчать капустные кочаны. Я и не заметил, как пришла осень.

Однажды ко мне пришел сосед.
- Ну, что, паря? Готов к зиме?
- А чего к ней готовиться?! Бери да зимуй.
- Чудак ты, однако. И дров я у тебя на дворе не вижу.
- А чего их во двор тащить. Вот они, прямо перед домом, за ручьем. Столько валежин, что всю деревню обогреть хватит.
- Эх! Совсем дурной! Мороз-то как треснет, не то что за дровами, погадить не выйдешь.
- Не боись дед! Бог позаботится обо мне.
- Ты, сынок, откэдова прибыл?
- Из Москвы.
- Ясно. Мой двор вон под той горой, справа от кладбища. Туго будет, приходи. Чай, не звери мы.

Между тем, мне казалось, что я абсолютно готов к зиме. Я насушил целых две трехлитровых банки лабазника для чая. Столько же насушил грибов. По банке сушеной клубники, малины и черники (если их размочить и сварить компот, будет много) и даже, один раз поднялся в горы за брусникой. Я залил ее водой и поставил в подполе. К тому же, Сестрица выслала немного денег, и я купил муки, соли, сахар. Я чувствовал себя богачом. Наконец-то я встаю на путь правильного питания и жизни без насилия. Я стану настоящим вегетарианцем.

Однажды, я проснулся от жуткого холода среди ночи. Пришлось идти во двор, чтобы найти там пару сучьев, которые должны были остаться от последней топки печки. От пробившегося света из открытой двери, я увидел, что все крыльцо было завалено снегом. Стояла кромешная тьма. Ветра не было, а с неба сыпалась обжигающая холодом снежная крупа. Два раза я упал, поскользнувшись на крыльце. Пришлось вернуться в дом, взять рукавицы и руками очистить крыльцо. Глухая, тяжелая тьма лежала повсюду. Я даже не мог представить, где находятся сучья. Целый коробок спичек я потратил на то, чтобы их найти. Оказалось, что они примерзли к влажной земле и были накрыты снегом. Околевая от холода, я расчищал их от снега и отрывал от земли. Очень долго я возился с печкой и сжег часть своих рисунков, заставляя сырые дрова гореть. Когда только-только пошло тепло, я понял, что топить мне больше нечем. Нужно идти за дровами за ручей. Решив дождаться рассвета, я надел на себя все вещи, которые у меня были, лег на печку и уснул. Я понял, пришла Зима.

Сон был легкий, летний. Я лежал на спине среди цветов зеленого луга. Меня обвивала лиана душ умерших Аяваска . И я чувствовал, как моя Душа покидает тело именно по этой лозе-веревке, которая вела ее то в нижний мир, к душам предков, то в верхний мир к Богам.

Видимо проспал я очень долго. Потому что когда я вышел из дома, солнце уже клонилось к закату.  А снег все шел и шел. Чтобы открыть калитку, мне пришлось изрядно поработать руками и ногами, разгребая сугробы. Бревно, по которому я переходил ручей тоже укрылось под снегом, несколько раз я провалился в воду и намочил ноги. Все крупные валежины тоже накрыл снег. Пришлось ломать то, что находилось сверху. А это были всего лишь ветки, с руку толщиной в максимальном размере. Особого тепла от них ждать не приходилось.

Уже по темну я перетаскал во двор приличный ворох сучьев и веток. Ноги мои уже ничего не чувствовали, руки задеревенели. Кое как, изодрав в пух и прах рукавицы, я наломал, нарубил дров и внес их в дом. К этому времени дом выморозило так, что казалось, что на улице было гораздо теплее. Вода в ведре начала промерзать.  Из последних сил я все же растопил печь. Сел к ней прижавшись спиной, и когда пошло тепло, я в первый раз в жизни заплакал. Это пришло осознание того, на сколько беспомощным и никчемным человеком я являюсь. Вся спесь от бездумных сидений на горе и наблюдением за тем, как работают люди растаяла как дым. Тех дров, что я принес, хватило ровно на столько чтобы хоть немного прогреть стены дома. Спал я опять на печи.

Посреди ночи я проснулся от жуткого голода. Пришлось медленно разжевывать сухие ягоды и запивать их теплой водой, подогретой на печке. Ждать когда они размокнут, просто не было сил. После того, как я немного усмирил голод, я провел в забытьи еще пару часов. Нужно было вставать и начинать по настоящему трудовой день.

Перво-наперво, я сварил грибной суп с клецками из муки и сытно покушал. Так как рукавицы мои пришли в негодность, я нашел обычные рабочие перчатки, и отправился за ручей запасать дрова. Целый день я работал топором и руками. Погода сжалилась надо мной. День стоял солнечный. Однако, это означало, что поднимется мороз и ночь будет гораздо круче прежней. Дров пришлось заготавливать в два раза больше из расчета на то, что надо будет топить печь еще и посередине ночи.

Так шли мои зимние дни в борьбе за минуты тепла возле печи. Летом я мечтал о том, что длинными, зимними вечерами, буду читать книги, размышлять и медитировать. Выходило, что занятие у меня всего одно – принести дров и не замерзнуть. Выходило, так что весь мой городской пшик, все наше мировоззрение хиппи отвергающее работу вообще, понимая «бездействие» в буквальном смысле этого слова, трещало по швам. Приходилось принимать этот столп философии в другом ключе – действие через бездействие. Это означало, что любое бездействие дает мощный толчок к действию. И чем больше бездействие, тем больше придется действовать.

И произошло чудо. Когда силы меня оставили окончательно, и я решил, что можно уйти в мир духов. Явился тот самый дед. Имя у него Прохор. В прошлый раз мы даже не познакомились.
- Ну, что, паря? Дров-то много натаскал?
- Да, как-то не заладилось с этим.
- Ну, дык, собирайся. Пойдем разгружать воз. Зима хоть и на весну повернула, а самые морозы только сейчас начнутся. Сильно-то по забокам не шастай. Зверье сейчас потянется к деревне. Волки здесь больно злые.
Прохор, Прохор! Святой ты человек. Губы мои задрожали, я даже не смог сказать ему слова благодарности. Почти все дрова, которые привез Прохор, я старался разместить в доме. И очень правильно! Зима на самом деле круто завернула морозом. Термометр показывал -52, постоянно дул сильный пронизывающий ветер «хиус», выхолаживая мою избушку в какие-то полчаса. Он завывал в трубе, в щелях окна, и вместе с ним выли волки. Топить приходилось постоянно. Тогда я понял, что если бы не Прохор, я не смог бы перезимовать. Я бы ушел по Аяваске.