5. Яркое лето

Я очень сильно похудел за зиму. Изнуряющая охота за дровами выматывала мой организм, который держался на грибах, ягодах и травяных чаях. Первые проталины, а они появились как-то сразу после февральских морозов, вдохнули в меня жизнь. А в апреле я уже лазил по горе в поисках наивкуснейшего лука Слезун. Я собирал только проклюнувшиеся маленькие листочки с ноготок величиной, срывал их и ел , долго смакуя и катая их во рту. Все больше времени я проводил на улице, не переставая таскать дрова из-за ручья. Скоро настанет половодье и я туда не проберусь. Лес заметно очистился от валежин и весь пронзился тропами.
Однажды, это было уже в мае, я сидел на горе и вдруг увидел, как к деревне подходит толпа броско одетых молодых людей. У всех за спинами были огромные рюкзаки. Кто-то тащил еще и гитару, а кто-то коробки, непонятного назначения. Я стал приглядываться… Ну, конечно! Это были они! Свободное братство художников. Уже через час во дворе горел костер, в котелке варилась похлебка с картошкой, консервированной фасолью и свежей зеленью. Моя усадьба наполнилась жизнью.
- Слышь, чел! А мы ведь назвали тебя Тарзаном! – ребята хохотали, хлопали меня по плечу, но были безумно рады увидеть меня живым.
- Именно так я себя и чувствовал в конце зимы.
- Это же надо, забраться в такую даль!
- Да, это тупик. Больше отсюда дорог нет. А как же вы вообще узнали, где я?
- Скажи спасибо Лучику. Это она нам указала твой след. Переживает! Как бы тут один не сбрендил.
- Всякое может быть.
Я замолчал, погружаясь в страшные, темные, зимние ночи. А друзья тактично молчали.
Потихоньку они врастали в деревенский быт. Мы все так же занимались заготовкой дров, потому что вечерами подолгу жгли костры. Каждый раз   мы хотели принести все больше и больше, чтобы оставалось впрок. Когда схлынули весенние паводки, мы собрали практически все, что нанесла река. Так, во дворе у меня выросла огромная куча из валежника.
В хорошую погоду мы выходили в горы, устраивали пленэры. Часами мы могли созерцать красивейшие пейзажи. Излюбленным местом для медитаций была гора Церковка. Иногда мы рыбачили и варили вкуснейшую уху из хариуса. У нас был свой кинотеатр закатов и рассветов.
Любимым делом было собирательство. Ягоды, грибы и травы – всего было вдосталь, и я, уже как опытный деревенский житель, начинал готовиться к зиме, делая заготовки.
Еще, мы натаскали с реки глины, и изнутри проложили все швы между бревен мхом и замазали их. Все дела творились с большой любовью и охотой. Это было частью нашего духовного развития. Да! Конечно, мы очень много философствовали, с восхищением цитировали Генри Миллера и «Алису в стране чудес», писания Николая Кузанского и «Мастера и Маргариту». Какими счастливыми были эти дни!
Иногда мы устраивали себе грандиозные попойки. В муравейники мы закапывали фляги с брагой. Муравейник - еще одно чудо Природы. Перепады дневных и ночных температур не дают должным образом забродиться браге. В муравейнике температура всегда одинаковая, и брага от туда выходит отменная! Главное, не забыть, где ты ее закопал.
К нам присоединялись деревенские девчонки, за что не раз мы были биты местными парнями. Нашей пропагандой была свободная любовь. Это довольно заразительная штука. Поэтому большая часть деревенских парней, теорию нашу приняла и старательно испытывала на практике. «Мир, Медовуха, Матрас» - кто-то написал такой плакат и повесил на моей калитке. Это были времена МММ.
И вот, в один из таких вечеров, в самый разгар веселья, я оторвался от женского тела, утратив к нему всякое желание.  Я был подавлен. Неужели в тридцать с небольшим, пришла старость. Прямо в темноте я прошел к ручью и окунулся в его ледяной воде. Идти на вечеринку мне не хотелось, поэтому я улегся здесь же в шелковистой траве. В абсолютно черном небе звезды вели свою жизнь. Вот оторвалась звезда с небосвода и полетела навстречу своему счастью, а другая стала мерцать, собираясь погаснуть. У них, как и у нас, смерть и рождение. А может, наоборот, у нас как у них.
Хмель выветрился из головы и я вспомнил свою Росинку. Мою девочку, моего ангелочка. Нашу первую встречу, когда я даже не мыслил коснуться ее, первый поцелуй и, потом, жаркие ночи. Она была не из наших. Она была одна во всем мире. Все существовало вокруг нее, а в центре она. Она была удивительной скромности человек. Ни капли косметики, ни фирменных тряпок. Сандалии на босу ногу, ситцевое платьице и тонкая косичка по спине. И мне, тогда уже женатому, ничего оказалось ненужным, кроме вот этой святой простоты.
Я помню, как все глумились надо мной, как же так, а где свобода. Помню суд и развод. Надин, кажется, даже не была удивлена. Она просто дала мне развод, и все. В то время я боялся одного, как бы Росинка не сорвалась с листка, и не растворилась в бездонном пространстве.  Это была жгучая любовь. Мы не могли налюбоваться друг другом. Мы искали любой укромный уголок, чтобы подарить друг другу поцелуй. Мы заботились друг о друге, оберегая от ревности и обид. Для нас не существовало условностей, скажем, она бы запрещала мне хиповать, или я бы приглашал ее в нашу тусу. Мы любили друг друга такими, какими мы были по жизни. Мы, словно бы приросли друг к дружке, были неразлучны. Мы не выбирали куда идти, нам важно было идти вместе. Я знаю, такой любви у меня не будет больше никогда. Но я благодарен небесам, за то, что мы были вместе. Наша дочь – результат огромной, светлой любви.
Была ли это свобода? Была! Так высоко я никогда не летал. Мне хотелось стать лучше. Я бросил пить и курить марихуану. Я занялся духовными практиками. Мне кажется, за всю свою жизнь я не сделал столько, сколько за три года совместной жизни с Росинкой.
Но… оказалось, что я предал их. Предал их своим нелепым поведением у отца на именинах, предал своим образом жизни. Теперь-то я знаю, что любовь, это, прежде всего, ответственность. И как теперь смотреть на этот кордебалет в моем саду? Это не свободная любовь. Это распущенность.
Поймет ли Росинка причину моего отъезда? Приедет ли ко мне? А может быть лучше, если она забудет меня. Она молода и красива. Она найдет себе достойного мужа, не такого оболтуса, как я. Ведь что я могу им дать? Ничего! Ступай с Богом, Дитя Любви!
Так летело наше волшебное лето. Дело добралось до августа. Кто-то из моих друзей уехал, кто-то наоборот, только пожаловал к нам. Алтайский август, это прежде всего кедровый орех. И вот, путешествуя по горам за маральником, мы набрели на кедрач, где шишки было просто валом. Теперь каждый день мы ходили туда, набирали шишку и тащили домой, там ее лущили и сушили орех. В один из таких дней, когда мы бродили по кедрачу, я спросил о ребятах, которые попались со мной в милицию. Мне было немного стыдно перед ними. Все же я жил на воле, в райском месте, а они, наверное, сидели в тюрьме. Я предложил::
- Смотрите, сколько маленьких кедров. Давайте каждый из нас выкопает по одному и посадим у меня на дворе в память о тех, кто тогда попался ментам. Пусть они, в виде кедров, всегда будут с нами.
- Да ты в уме? После того, как ты уехал, их отпустили, чуть ни на следующий день. А дело закрыли. Там была полная лажа.
Господи! Я не находил слов, что им ответить. В глазах стояли картины лютой зимы, как я мокрый, ползу через ручей, с охапкой сучьев, с обмороженными и ободранными в кровь руками; как я плачу сидя у печки, прощаясь с жизнью. Из-за чего? Из-за чьей-то жирной задницы. Из-за прихоти отца. Я понял. Я в изгнании. И я отлучен. И у меня паленый паспорт. И путь мой окончен здесь.
Кедры мы все же посадили. И не один раз. Вся усадьба теперь была разделена кедровыми аллеями.
Дядя Прохор тогда пришел, посмотрел и спросил:
- Каво выращивать собрался?
- Кедры, дядя Прохор.
- Дурак ты паря! Кедры орех дадут через пятьдесят лет.
Потом еще много лет подряд, ко мне приезжали друзья, располагались в палатках под уже подросшими деревьями и жили, наслаждаясь природой.