Мастер дон Джезуальдо, ll глава, 4 часть, Д. Верга

Джованни Верга
Мастер дон Джезуальдо
1889-1893

               ll
               -4-

Канонику Лупи вдруг показалось, что дон Диего Трао, завернувшийся в плащ, прислушивается к их разговору, а у бедняги было совсем другое на уме, ведь он ждал момента, чтобы поговорить со своей кузиной Рубьерой! Каноник тут же сменил тему:
- Эх, эх, сколько всего повидал этот склад! Помню в детстве маркизу Лимоли, мать дона Филиппо, добрая душа, та самая, которая играла Аделаиду и Комингио с Маргароне, которая позже оказалась в Салониях (Салониках ?).
- Сцена в Чертозе... «Аделаида! Где ты?»  Это надо было видеть! все держали платочки у глаз! Настолько было правдоподобно, что дон Алессандро Спина от волнения начал кричать: «Скажи ему, что это ты!...» и даже бросил в ее адрес ругательное слово... Потом была история с выстрелом, выпущенном из дробовика по маркизе Лимоли,   когда она после обеда вышла подышать свежим воздухом; а история о доне Никола Маргароне, который увез свою жену в деревню и больше никогда не позволял ей видеть ни одной живой души. Теперь муж и жена покоятся вместе в склепе церкви Розария, мир их душам!

Баронесса, взмахивая метлой, чтобы отделить зерно от плевел, время от времени подтверждала это, кивая головой:
- Вот так рушились семьи. Если бы меня не было в доме Рубьера!.. Что бы осталось от стольких величий! Я не курю, слава Богу! Я осталась с деревенскими людьми, какой меня сделали отец и мать.., людьми, которые построили дом своими руками, а не разрушили его! и для них еще есть частичка Божьей благодати на складе Рубьеры, вместо вечеринок и театров...

В этот момент прибыл перевозчик с нагруженными мулами.

- Розария! Розария! - баронесса снова начала кричать в сторону ступенек.

Наконец из люка появились туфли и синие чулки, а затем и обезьяноподобная фигура служанки с волосатыми руками, грязная и растрепанная.
- Алесси вернулся с собакой, но баронелло там не было. «Дон Нини не был в Виньяцце», — спокойно сказала она.

- О, Святая Дева! - начала кричать хозяйка, теряя часть своего яркого цвета. - О, Пресвятая Мария! И где он вообще есть? Что случилось с моим парнем?

При этой речи дон Диего то краснел, то бледнел. У него было лицо человека, который хотел сказать:
- Разверзнись, земля, и поглоти меня! - Он кашлянул, поискал в шапке платок, открыл рот, чтобы что-то сказать; затем он отвернулся, вытирая пот.
Каноник поспешил ответить, украдкой глядя на дона Диего Трао:
- Он, наверное, куда-то ушел... ты это прекрасно знаешь...когда идешь на охоту,

- Всё пороки твоего отца, добрая душа! Охота, игры, развлечения... ни о чем другом не подумав... и даже не предупредил меня!..

- Представляете, сегодня вечером, когда о пожаре звенели колокольчики: "Он меня услышит!.. Ах, он меня услышит!..", я пошла искать его в его комнате и не смогла найти!

Каноник, ничего не желавший говорить, попытался прервать разговор, и с глупой улыбкой на беспокойном лице сказал:
- Э-э-э, баронесса! твой сын уже не мальчик; ему двадцать шесть!

— Хоть бы ему было сто!.. Понимаешь! Лишь бы жениться...Да и после!

- Госпожа баронесса, где нам разгрузить мулов? - сказала Розария, почесывая затылок.

- Иду, иду... Пойдем сюда. Ребята, когда закончите, пройдете через двор.
Она заперла Джакалоне и Вито Орландо внутри склада и направилась к двери.

Дом баронессы был очень большим, собранным по частям, так как ее родители разыскивали разных владельцев одного за другим, пока они с дочерью позже не переехали в замок Рубьера и не сделали все общим: высокие крыши и башни; окна всех размеров, здесь и там, как получится; элегантная дверь торчала посреди фасада лачуги. Здание занимало почти всю длину переулка.

Баронесса, разговаривая тихим голосом с каноником Лупи, почти забыла о своём кузене, следовавшим за нею шаг в шаг. Но когда они подошли к двери, каноник благоразумно отступил:
- В другой раз; Я ещё вернусь. Теперь твой двоюродный брат должен поговорить с тобой.
- Не лезь не в свои дела, дон Диего. Ах, извини, кузен. Заходите, заходите.

Уже в огромной, темной прихожей, в обрамлении низких дверей, наглаженных, как в тюрьмах, чувствовалось, что ты находишься в богатом доме: сначала запах масла и сыра резал горло; затем затхлый и погребальный запах. Из широко раскрытых ставней, словно из глубины пещеры, доносился смех Алесси и слуги, наполнявших бочки маслом при
тусклом свете маленькой лампочки, помещенной на бочку.

- Розария! Розария! - снова крикнула баронесса угрожающим тоном. Затем сменив тон, обратилась к двоюродному брату Трао:
— Надо часто дарить свой голос этой благословенной девице; ведь когда у неё под рукой мужчина, это серьезно! Но опять же, это заслуживает доверия, и вам придется набраться терпения. Что мне делать?.. Такой дом, как мой, полон таких вещей!..

Дальше, во дворе, похожем на фермерский, где жили куры, утки и индюки, толпившиеся и кудахтавшие вокруг хозяйки, вонь сменилась вонью навоза и обильного мусора. Два или три мула из длинной вереницы под навесом с ревом вытягивали шеи; голуби стаями спускались с крыши; свирепая пастушья собака лаяла и рвала цепь; кролики вытягивали беспокойные уши из таинственной темноты дровяного сарая. И баронесса, среди всего этого добра, сказала кузену:
- Я хочу послать тебе пару голубей, для Бьянки...

Бедняга кашлянул и высморкался, но даже тогда
не нашел слов, чтобы ответить. Наконец, после лабиринта переходов и лестниц, через темные комнаты, заставленные всяким хламом, грудами кормовых бобов и ячменя, укрытых решетками, деревенским инструментом, ящиками с бельем, они прибыли в комнату баронессы, выбеленную, с большим брачным ложе, сохранившимся после двадцати лет вдовства, от благословенной оливковой ветви у подножия распятия до мушкета ее мужа рядом с ее кроватью.

Кузина Рубьера обернулась, чтобы пожаловаться на сына:
- Совсем как его отец, добрая душа! Не думает ни о матери, ни об ее интересах!..
Увидев пригвожденного к двери кузена Трао в сморщенном пальто, она предложил ему сесть:
- Заходите, заходите, кузен Трао.
Бедняга упал на стул, как будто у него были сломаны ноги, вспотел, как Иисус в саду; затем снял засаленную шляпу и провел платком по лбу.

- У тебя есть что мне сказать, кузен? Ну, скажи, скажи.

Он крепко сцепил влажные руки внутри шляпы, избегая взгляда кузины, отводил грустные глаза,  бледными, дрожащими губами проговорил хрипловатым голосом:
- Да, мэм... Мне нужно с вами поговорить...

Сначала, увидев его лицо, она подумала, что он пришел занять у нее денег. Правда, это было бы в первый раз: двоюродные братья Трао были слишком горды: они принимали какие-то маленькие подарки от богатых родственников, из тех, что помогают прожить, вино, масло, пшеницу от
кузины Сганчи, барона Мендолы, но они ни разу не протянули руку. Но иногда нужда заставляет склонить голову и перед чем-то другим!.. Инстинктивное благоразумие, которое было в ее крови, заморозило на мгновение ее доброжелательную улыбку. Потом она подумала о пожаре в их доме, о болезни Бьянки (ведь она была хорошей девушой), а у дона Диего действительно было лицо, вызывающее жалость...
Она приблизила свой стул к нему, чтобы подбодрить
и добавила:
- Говори, говори, кузен... Что поделаешь... ты же знаешь... мы родственники... Время не влияет. ...но как можно меньше... Не много... а как можно меньше... между родственниками... Просто поговорить...

Но он не мог, нет! Ежеминутно поднимая на нее глаза, с горько сжатым челюстями ртом, он раскрывал губы, не издавая ни звука. Наконец он снова вынул платок, чтобы вытереть пот, провел им по пересохшим губам, и запинаясь начал:
- Произошло несчастье!.. Большое несчастье!..

Баронесса боялась, что зашла слишком далеко. В её глазах, избегавших слезливого взгляда кузена, блеснуло беспокойство фермера, опасающегося за свое имущество:
- То есть!... то есть!...

— Ваш сын такой богатый!.. Только не моя сестра!..

При этих словах кузина Рубьера навострила уши, ее лицо, отмеченное мрачным недоверием к фермерам, внезапно застыло в маске предков, которые дали ей кровь из своих вен и дом, собранный по частям своими руками. Она встала, пошла повесить ключ на гвоздь в дверном косяке и стала рыттся в ящиках комода. Наконец, увидев, что дон Диего больше ничего не добавил, поторопила:
- Но объяснись, кузен. Ты знаешь, у меня много дел...

Вместо того, чтобы объясниться, дон Диего заплакал, как мальчик, пряча промокшее лицо в хлопковом платке, согнув спину и сотрясаясь от рыданий, повторяя:
- Бьянка! сестра моя!.. С моей бедной сестрой случилось великое несчастье!.. Ах, кузина Рубьера!.. ты, мать!..

Теперь и у кузины стало совсем другое лицо: чтобы не терять терпения, губы поджались,  и посередине лба сложилась морщина, морщина людей, побывавших и на суше и на море, чтобы иметь своё  лицо или кого они должны защищать. В мгновение ока ей на ум пришло много вещей, на которые она не обращала внимания в запарке
от постоянных дел: несколько полуслов от кузена Макри; слухи, которые распространял ризничий дон Лука; некоторые ухищрения сына. Внезапно во рту у неё стало горько, как от желчи:
— Не знаю, кузен, — сухо ответила она. - Я не ввязываюсь в эти дискуссии...

Дон Диего, глядя ей прямо в глаза, некоторое время подыскивал слова, которые бы говорили так много всего, среди этих слез стыда и боли, а затем снова закрыл лицо руками, сопровождая головой свой голос, который изо всех сил пытался найти выход и выговориться:
- Да!... да!... Ваш сын Нини!...

На этот раз баронесса, не находя ни слова, осталась с выпученными глазами, устремленными на кузена Трао с большого апоплексического лица, как будто она хотела его съесть; потом она вскочила, как двадцатилетняя, и в ярости распахнув окно, закричала:
- Розария! Алесси! идите сюда!

- Ради бога! ради бога! - взмолился дон Диего, сложив руки, бегая за ней. - Не устраивайте скандалов, ради бога! И он замолчал, задыхаясь от кашля, прижимая руки к груди.

Но его кузина, вне себя, больше не слушала его. Казалось, во всем доме произошло землетрясение: шум из курятника; скуление собаки; стук дешёвых туфель Алесси и Розарии, прибежавших сломя голову, растрепанные, взволнованные, с опущенными глазами.

- Где мой сын, наконец? Что тебе сказали в Виньяцце? Говори, глупый!
Алесси, переваливаясь с одной ноги на другую, тревожно оглядываясь по сторонам, заикаясь, повторял всегда одно и то же:
- Баронелло не было в Виньяцце. Он оставил там свою собаку Маркезе накануне вечером и ушел:
- Да, мэм. Пешком. Вот что мне сказал фермер.

Служанка, склонив голову, потихоньку оправляясь, добавила, что молодой барон (баронелло), отправляясь рано утром на охоту, обычно выходил через дверь конюшни, чтобы никого не разбудить:
- Ключ?... Не знаю... Он грозился сломать мне кости... Я не виновата, госпожа баронесса!..
Как будто что-то может иметь значение для госпожи баронессы. Потом они оба уныло отшатнулись. На лестнице было слышно, как туфли спешат вниз, гонясь друг за другом.

Дон Диего, с носовым платком, закрывающим рот, чтобы остановить кашель, продолжал задыхаясь и заикаясь произносить бессмысленные слова:
- Он был там... за этой дверью!...кузен Рубьера! Лучше бы он даже убил меня... когда он направил пистолет мне в грудь... на меня!... пистолет в грудь! ...

Баронесса вытерла горькие, как желчь, губы хлопковым платком:
- Нет! Этого я не ожидала!... я этого не заслужила! скажи правду, кузен дон Диего... Я всегда относилась к тебе как к родному... И ту дохлую кошку, которую ради Бьянки я держала дома целые дни... как дочь...

- Оставь ее в покое, кузина Рубьера! - перебил дон Диего, с остатками старой крови Трао на щеках.

- Да-да, оставим ее в покое! Что касается моего сына, я о нем позабочусь, не сомневайтесь! Я заставлю баронелло сделать то, что я скажу... Мошенник! убийца! Это будет причиной моей смерти!..
И на глазах у нее выступили слезы.

Дон Диего, удрученный, не смел поднять глаз. Чолла, аптека Боммы, ироничный смех соседей, болтовня жен, а также настойчивое и болезненное ясное видение своего дома, куда ночью вошел мужчина: старый дом, в котором он, казалось, все еще чувствовал каждый камень, дрожащий от эха этих воровских шагов: и Бьянка, его сестра, его дочь, его кровь, которая лгала ему, которая молча пряталась в тени человека, пришедшего принести такое смертельное оскорбление Трао: её бедное нежное и хрупкое тело в объятиях чужого человека!.. Горькие, тёплые слезы текли по его изможденному лицу, которое он прятал в ладонях.

Наконец баронесса вытерла глаза и вздохнула в сторону
распятия:
- Да будет воля Божья! У тебя тоже, кузен Трао, должно быть, горький рот! Что вы хотите, зависит от нас, у которых на плечах лежит тяжесть дома!.. Бог знает, если бы я не шила обувь из кожи, с утра до ночи! если бы я не ела объедки (хлеб изо рта) ради вещей!.. И тут вдруг на нас свалилось такое дело!.. Но это последнее, что сделает со мной баронелло!.. .
Не волнуйся! Я всё исправлю! Ведь он уже не мальчик! Я женю его по-своему... Цепочка на шею, вот! это то, что нам нужно!... Но ты, позволь мне сказать тебе, ты должен был держать глаза открытыми, кузен
Трао!.. Я говорю не о твоем брате доне Фердинандо, который глуп, бедняга, хотя он и старший... а о тебе, потому что у тебя больше рассудительности... и ты тоже не ребенок! Надо было позаботиться об этом!... Когда у тебя дома есть девушка... Мужчина - охотник, понимаешь!... Надо было позаботиться о сестре... вернее, о ней самой.. Можно почти сказать... это она виновата!.. Кто знает, что ей взбрело в голову?... может быть, стать баронессой Рубьерой...

Кузен Трао в мгновение ока покраснел и побледнел.
- Госпожа баронесса... мы бедны... это правда... Но что касается рождения...

- О, мой дорогой! рождение... предки... все прекрасно... Я не говорю нет... Но предки, которые сделали моего сына бароном... вы хотите знать, кто они были?... Те кто землю копал!.. В поте лица своего, понимаешь? Они, работая, убивали себя не для того, чтобы их имущество оказалось в руках тех или этих... понимаете?...

В эту минуту в дверь постучали тяжелым железным молотком, стук которого раздался по всему дому и снова вызвал кудахтанье курятника и лай собаки; и пока баронесса подошла к окну посмотреть, кто это, Розария крикнула со двора:
- Вот маклер... тот, что с зерном...

- Иду я, иду! - продолжала ворчать кузина Рубьера, возвращаясь, чтобы снять с гвоздя ключ от склада:
- Видишь, сколько нужно, чтобы заработать тари за тело, с Пиртусо и всеми остальными!
Если и я всю жизнь работала и ела объедки (хлеб изо рта) из любви к дому, то я намерена, чтобы и невестка моя принесла свое приданое...

Дон Диего, помчавшись так быстро, как только мог, за своей кузиной Рубьерой, продолжил путь по коридорам и комнатам, заполненным вещами:
- Кузина Рубьера! Моя сестра небогата... У нее нет приданого, которое нам нужно... Мы дадим ей дом и все... Мы разденемся для нее... Фердинандо и я...

- Осторожно, там сломана ступенька... Точно, я же тебе говорила!... Я хочу, чтобы мой сын женился с хорошим приданым. Я та любовница, которая сделала его бароном. Не он сделал это! Заходите, заходите, мастер Лио. Туда, через деревянные ворота. Они открыты...

- Но ваш сын знал, что моя сестра небогата!... - ответил бедный дон Диего, который не мог заставить себя уйти, в то время как у его кузины Рубьеры было много дел. Затем наверху лестницы она повернулась петухом, уперев кулаки в бедра:
- Я позабочусь о своем сыне, я обернулась, чтобы сказать тебе! Ты думаешь о своей сестре... Мужчина - охотник... Я пошлю его куда подальше! Я запру его! Я потоплю это! Он не вернется в город, пока не женится! с цепью на шее! Я вам скажу! Мой крест! моя гибель!..

Затем, тронутая молчаливым отчаянием бедняка, который не мог встать на ноги, медленно спускаясь она добавила с состраданием:
- И если уж на то пошло... послушайте, дон Диего... Я тоже сделаю для Бьянки, что смогу... Я тоже мать!.. Я христианка!.. Представляю себе,  у тебя там должно быть шип..

«Мадам баронесса, вы говорите, что полба не зависит от веса», — кричал Алесси из двери склада.
- Что такое? Что он говорит?... Не зависит даже от веса сейчас? Обычная отдача! украсть у меня еще одну скидку!...
И баронесса пришла в ярость. Некоторое время в глубине склада слышался громкий шум: казалось, будто они ругаются.

 Пиртузо кричал хуже, чем ягненок в руках мясника; Джакалоне и Вито Орландо тоже кричали, чтобы они согласились, а баронесса была вне себя и говорила всякие вещи. Потом Пиртузо, увидев проходившего мимо двоюродного брата Трао, шедшего шатаясь, поджав хвост, с ввалившейся в плечи головой, остановил его у двери, вдруг изменив лицо и манеру:

— Слушай, слушай... мы это между собой уладим... Наконец, что же это было?... Ничего плохого, я уверен. Девушка со страхом Божьим... Дело останется между нами... мы уладим его между собой... Я помогу и тебе, дон Диего... Я мать... Я христианка... мы выдадим замуж за джентльмена...

Дон Диего горько покачал головой и ушел удрученный, шатаясь, как пьяный.

— Да, да, мы найдем ей джентльмена... И я тебе помогу, чем смогу... Терпение!.. Я принесу жертву...

На этих словах он остановился, широко раскрыв глаза и дрожа: «Вы!... кузен Рубьера!... Нет!... нет!.. Этого не может быть...

В эту минуту со склада вышел маклер, весь белый от мякины, даже борода, которая придавала его лицу черноту, даже когда была только что выбрита; его маленькие глазки под нахмуренными от постоянного солнца и ветра сельской местности, были серые, как два серебряных тари,

— Целую ваши руки, мадам баронесса.

- Как? Так ты уходишь? Что нового? Не нравится орфография?

Нет!- маклер тоже покачал головой, как дон Диего Трао, который уходил прижавшись к стене, продолжая покачивать головой, как будто его случайно ударили.

- Как? — продолжала кричать баронесса. — Сделка уже закрыта!...

— Есть ли залог, мадам баронесса?

— Нет залога; но есть слово!..

— В таком случае, я целую руки вашей светлости!

И он отстранился, упрямый, как мул. Баронесса в ярости кричала ему вслед:
— Плохие люди - это такие, как ты! Предлог для разгрома лавки...теперь, когда он раскаялся... достойный того мастера дона Джезуальдо, который послал вас...

Пытаясь образумить его, Пиртузо и Вито Орландо побежали за ним, но Пиртузо ушел, сказав дону Диего Трао, что тот его не слушает и даже не ответил:
— Баронесса сказала приятную вещь... как будто бы она не сделала бы то же самое в этом случае!... Теперь, когда барон Закко начал продавать со скидкой... Злодей или баронесса, залог - это то, что имеет значение. Я прав, ваша светлость?

Конец ll главы

11.12.2024