Глава 6 Гости

     Есть то, что от людей не получить,
  Есть то, что в целом мире не сыскать.
    Ни за какую цену не купить,
   Что Бог даёт — Святую Благодать.
   Она очистит сердце, исцелит
   И душу со Христом соединит.
   Всё суета и всё проходит вмиг,
  Здоровье, слава, годы — жизнь сама!
  Блажен, кто это смолоду постиг.
          Иеромонах Роман (Матюшин).


       Зима наступила снежная, настоящая. Крепчают морозы. Переливается на солнце снег и хрустит под ногами. Толстая ледяная корка покрыла дороги. На запорошенных верхушках деревьев прячутся вороны и галки.
—И где же они? Приехать обещались и нет гостей, — суетились в квартире на кухне, хлопоча бабушка с мамой.
         Анюта сидела за столом и старательно рисовала работу красками. Она частенько помогала в этом крёстной своей, тёте Але, которой заказывали нарисовать что-нибудь этакое по работе.
         Позвонили. Бабушка открыла спешно. Взору её предстали молодые, румяные с мороза, весёлые женские лица, улыбались и живо смотрели их глаза. Мужья же не под стать жёнам своим — молчаливы и скучны. Началось оханье и аханье, смех, словом, радостный приём и добрая встреча.
—Здорово, девчонки, ох, сколько лет, сколько зим, — обнимала племянниц Дмитриевна.
—Здравствуйте, тётя Алла! Дети, проходите живее, — раздевали скоро они мальчиков своих лет пяти и восьми, которые робели, но скоро освоились и носились спокойно по зале. Анюта играла с ними после обеда, взрослые ещё находились за столом.
—Как дела, Анюта? — спросила тётя Лена, подойдя к ним, и нашед мальчиков за собиранием мозайки.
—Помаленьку, — ответила Аня. Признаться ей было не просто, но Леночка с её весёлым характером, теплотой,  больше нравилась, чем тётя Аля, психолог-воспитательница.
—Надо говорить — хорошо, — смеются тёти Ленины карие глаза, смотря в Анютину сторону. Качаются в сторону золотые серьги её. Блестят на небольших упитанный пальцах колечки. Волосы с лёгкой рыжиной густые и волнистые, лежат на круглых её плечах. Она посадила маленького сынишку на колени и стала читать детям сказку.
—Ну, как? — показалась тётя Аля в связанном Аллой Дмитриевной свитере с розочкой на левой груди.
—Как артистка! — восклицает Дмитриевна, сложив руки к подбородку, довольная своей работой.
—Очень хорошо, крёстная, — добавляет Анюта, — бабушка у меня — на все руки мастер!
—Иди ко мне, маленький. — Тётя Аля берёт на руки своего засыпавшего на подушках ребёнка, который с оживлением принялся рассматривать связанную розочку. Она положила белокурую его голову к груди, а он тянулся ручками к её русой чёлке и улыбался.
—Ну, что же вы так немного съели, — качала головой мама Валя,— я вам холодец с гусём с собой кладу, — произнесла мама Валя и на все протесты отрезала отказом, всучив свёрток опершимся к стене мужьям.
         Провожали гостей долго на улице. Лена с бабушкой Аллой шутили и весело развлекали ребятню. Тётя Аля, похвалив Анютины рисунки, села в машину. Анюта вынула из кармана по большому апельсину и отдала в пухлые детские ладошки.
—Приезжайте ещё, — провожали хором от подъезда уезжающую машину, и Анюта перекрестила её.

         Лена с Алей дружили с детства. Выросшие в Дубовицком, любили  и навещали часто малую свою Родину, где жили матери их, Нина — сестра Аллы Дмитриевны и Клавдия Ивановна, двоюродная сестра, сельская учительница. По-особому тепло отношение племянниц к Ольге Дмитриевне, крёстной своей, называют ласково её "мама Оля". Дружат крепко и с двоюродным братом Николаем.
        Тётя Алла, Анина бабушка, души нечает в племянницах, называя младшую "Ленуськой". Помогает по силам, искусно выполняет заказанные  вязальные работы.
      Лена с детства мечтала стать медсестрой и помогать людям. Медсестра она, правда, замечательная. Любят её на работе пациенты, называют "Еленой Николаевной". Заботилась Лена и о маме Нине, и о родственниках.

         Вечером бабушка с внучкой отправились в гости к Раисе Никифоровне. Ничто не нарушает душевной посиделки их, доброй беседы. С крышы редко падает во двор снежный пласт или разбивается ледяная сосулька.
—Пойдёмте-с в хату. Алла, ну, пожалуйста, — просит Рая, — мне сын привёз московской наливки, я вас угощу трошки.
—Рая, ну мы же из дома, не голодные, — протянула Дмитриевна.
—Ой, ну братцы мои милые, ну что ты за баба, а?! — замечает Рая.
          Не выдержав внимательного взгляда её, бабушка Алла согласилась и прошла с Анютой к ней в залу. 
          Появилась скоро на белоснежной скатерти дубового стола консервация и закуска во главе с хрустальным графином.
         Хлебосольная хозяйка хлопотала и ловко из шкафа достала стопочки. Анюта задёрнула штору на окне. Но, как только хотели приступить к употреблению съестного, в дверь постучали.
—Ой, Вася, наверное. Да вы сидите, ён на минуту зайдёть, — успокоила Никифоровна гостей и пошла открывать.
—Ну что ты сидишь, как статуя? Спрячь графин. — обратилась бабушка к Ане.
         Анюта заметалась и, прижав графин к груди, юркнула в спальню, поставила его на трельяж, и тотчас села на своё место. Тут показался Раин сын, упитанный, невысокий, с такими же голубыми, как у Раи глазами, в сером костюме и пёстром галстуке. Баба Рая семенила за ним следом.
—Извините, я вам помешал. Я только переоденусь. — обратился он к гостьям и закрылся в спальне, куда только что бегала Анюта.
         Рая подмигнула им, махнула рукой, дескать, уйдёт сейчас. Вдруг у бабушки Аллы округлились глаза, а Анюта подавилась селёдкой с луком. Все трое смотрели то в сторону спальни, то на пустовавшее место графина.
        Наконец, показался Василий, в охотничем костюме, приветливо улыбнулся им и поспешно откланялся. Анюта скорей принесла, отсутствующий предмет на его место. Наконец, усевшись  и отведавши чудесного напитка, смеялись долго до слёз и не раз шутили над случившейся с ними оказией.

        Однажды решили бабушка с внучкой побывать в гостях у родственницы, хорошей своей знакомой — Тёти Люси. Доводилась она бабушке Алле кузиной. Договорились по телефону и пришли.
—Здравствуйте, здравствуйте, проходите, — целуя и обнимая дорогих гостей, пригласила тётя Люся.
        Приятны её черты лица: стрижка каре, подкрашенные брови, крупный нос, добрые карие глаза.
—Это деревенское, — выставляла Анюта в кухне на стол гостинцы.
—Да ну что вы беспокоились, у меня всё есть, проходите в зал.
        Присев в мягкие кресла бабушки беседовали, вспоминали детство, Дубовицкое. Анюта рассматривала фотографии на стенах. Привлекла её внимание фотография бабушки Мани — родной бабушки тёти Люси.
—На Олечку нашу похожа, — заметила она.
—И на бабушку Аню, мою бабушку, — добавила Алла Дмитриевна.
—Они же сёстры, — ответила тётя Люся. — Бабушка была очень добрая. А стихов сколько она знала. И Пушкина, и Некрасова. Как станет нараспев читать, заслушаешься!
—Они зажиточно жили, — заметила бабушка Алла.
—Да. Из семьи священника. А чистюля какая была! Помню три часа ночи, а она полы моет. У неё постоянно кто-то ночевал, всех она с дороги привечала, кормила. День её в хлопотах проходил, а ночью она молилась на коленях.
—Тётя Люся, можно я к тебе ещё приду и ты мне о бабушке расскажешь? — заинтересовалась Анюта.
—Конечно, моё золотко, — согласилась Людмила.

       Стала Аня часто навещать тётю Люсю. Привозила переданные бабушкой Аллой гостинцы, покупала конфеты к столу. Тётя Люся пила с Анютой чай, вспоминала и рассказывала о бабушке Мане.
—Помню я небольшая была, привезли нас, детей, в Дубовицкое к бабушке Анюте на горку. Церковь там не восстановили?
—Нет. Село вымирает, — ответила Аня.
—Жалко. Говорят, что Ангелы Божьи служат службу в разрушенных храмах.
—Да. И я про это читала, что в разрушенных храмах слышно бывает чудное пение. Ангелы поют.
—Так вот порядочно мы гостили, — продолжила тётя Люся. — Потом бабушку твою Аллу к нам привозили зимой. Помню с Эстонии дядя вещи хорошие присылал, костюмчик ей. Оденем её и гулять по райценту поведём. Помню купила бабушка нам, детям, шапки кроличьи, красивые такие шапки.
—А иконы были?
—У неё очень много икон было и старинных фотографий. Помню отец говорит ей, чтобы убрала иконы, раньше это запрещалось, тем более отец был на руководящей должности. Спрятала она их на чердак и ночью молилась. Днём работала. Скотины сколько было: овцы, свиньи, гуси, корова, куры и огород.
      
       Трудная её жизнь была. Война началась, она в городе жила. Бедная шла три дня до Дубовицкого к своим. Рассказывали, что дочь в партизаны  ушла и погибла. Ей было восемнадцать лет. Бабушка Маня от горя заснула крепко и никто её разбудить не мог. А другие дети около неё сидят. Женщины причитали: пожалей детей, тебя не будет, они сироты останутся. Вот она крепилась-крепилась, проснулась и выжила.
      Бабушку все любили за доброту, за мудрость. Я не помню что бы она хоть раз повысила голос, но всегда ее слушались мы, дети. Запомнила на всю жизнь — нельзя поднимать булавки, иголки. Так сказала бабушка и мне этого было достаточно. Это как пример. Научила меня вязать, читать еще до школы. Она очень хорошо шила. Ночью помню на швейной машинке стрекотала.
—А как она с дедом познакомилась?
—Дед был из семьи мещан. Семья умерла от холеры. А он с младшими братьями остался один. И люди говорят ему, что не потянет ты один, не выкормишь младших детей. Вот в таком-то селе живёт добрая, красивая девушка, посватайся к ней. Вот её и сосватали.
—А бабушку Аню тоже сосватали. Рассказывали, что дяди у деда были на охоте и зашли в дом, где жили родители её, они люди церковные были. Пустили их, накормили. Приглянулась она гостям. И сказали, что холостой у нас племянник. Так и сосватали, — задумчиво сказала Аня.
—Ясно. Я жила с бабушкой Маней пока школу не закончила, потом уже в город переехали. Бабушку привезли, она старенькая уже была. Я готовлю, говорю ей, иди на улицу, я позже выйду. А она на чердак зашла и там ходит. Одну её уже оставлять было нельзя. Все на работе целый день. Она попросила её назад отвезти, домой, отец отвёз назад в район, а дед у нас остался жить.
       У неё рушники были, полотенца, подушки вышитые. Она взбивала всё их. Вот и нашли её уже на коленях около постели. Сокрушалась я долго, что одна она умерла. Не присмотрел её никто.
—Царствие ей Небесное, — произнесла Анюта.
—Да, мне уже сколько лет, я сама бабушка, а о бабушке Мане светлая память, — ответила тётя Люся.
—Я думаю, школу закончу и в монастырь уйду. Бабушка этого не хочет.
—Аня, бабушку понять можно. Она боится
— вдруг твое желание — это ошибка. Вся жизнь у тебя впереди, и семья, и дети. Но кто знает, может быть, твое презвание — служба Богу, Богородице. Это очень важный, ответственный шаг. Нельзя спешить. Как  говорил один батюшка — спрашивай сама у Бога, своей святой, Богородицы, проси у них совета разобраться в своих чувстах. Ведь можно с Богом жить и с людьми. Это я про монастырь. Молоденькая ты еще, не ошибиться тебе бы в выборе.
—Тётя Люся, у тебя салфеток вышитых много, научишь меня крючком вязать? — Спросила девочка.
—Научу, золотко. У меня и журналы по тамбурному вязанию есть.
     Прилежно училась Анюта. Следила внимательно как показывала Люся и запоминала. Училась набирать воздушные петли цепочки, соединять, вязать с накидом и без накида, скоро уже получались у неё красивые салфетки.
       Вяжет или крестиком вышивает Анюта — призывает Божье имя. Вычитала она у святых отцов, что с молитвой освящается не только сделанное рукоделие, но и сам человек или кто вещью с молитвой сделанной пользуется. Вышьет икону бисером — подарит боголюбивым людям. Вычитала также она — когда молится кто перед сделанной иконой — часть Благодати переходит на сделавшего образ.
       Как-то, придя в гости к тёте Люсе, предложила Аня последней в церковь вместе сходить. Почувствовала девочка, что Люся добрая, но Бога не достаёт ей. "Может коснётся Господь души её и будет она в церковь ходить, уверует", — думала Анюта. Люся согласилась. Как же Людмиле всё понравилось в храме. И роспись красивая, и пение чудное, а главное Благодать, Бога почувствовала она душой. Потихоньку стала тётя Люся с Аней ходить в храм. Почувствовала она святую тишину сердцем, чудный мир в душе и покой. По словам святителя Игнатия Брянчанинова, это спокойствие, самый этот мир исходит в душу, обвиняющую себя. Обвинять себя может только умерщвляющийся для человеков. Кто же пропустит себе малейшее пристрастие к человеку, тот не возможет сохраниться в самоосуждении, а потому и в мире. Надо отдать всех людей Богу. Кто предаст себя и всех Богу, тот может сохранить мертвость ко всем; без этой мертвости не может воссиять в душе духовное оживление. Трапеза духовного утешения — как пища и вместе как отрава! Кто вкусит её, теряет живое чувство ко всему вожделенному мирскому. Всё, многоуважаемое миром, начинает казаться ему пустою, отвратительною пылью, смрадною мертвечиною. Вкусивший трапезу духовного утешения соделывается мёртвым для мира, стяжевает особенную силу к совершению пути духовного.

        Анюта по возможности приходила к тёте Люсе. Согревала помаленьку старость бабушек своих, укреплялась душой в вере, а упование свое возложила на Бога. Нимало не заботясь о будущем, отвечала любопытствующим о своих планах: не как мы хотим, а как Бог даст.