Однажды рабби уйдёт-5. Гарри Кемельман

Гарри Кемельман


                ОДНАЖДЫ РАББИ УЙДЁТ

33
Хотя Магнусон и сказал, что из соображений вежливости должен переговорить с рабби Смоллом, в глубине души он думал, что рабби, вероятно, согласится провести церемонию. Их краткое знакомство оставило у него впечатление о рабби Смолле как о разумном человеке. Магнусон сделал ему одолжение, о котором тот не просил, добившись значительного повышения зарплаты. И рабби знал это. Что ж... по правилам Магнусона, если ты сделал кому-то одолжение, тебе должны ответить взаимностью. Принимая услугу, человек брал на себя обязательство, долг, и каждый, кто не отвечал добром, был неблагодарным существом и не джентльменом.
Поэтому, отправляясь на встречу с рабби, он ожидал полного успеха и предполагал, что обсуждение коснётся лишь деталей.
– У меня возникла проблема, – начал он.
– Если я могу помочь... 
– Моя дочь выходит замуж...
– О, мазель тов! Когда запланирована свадьба? Это местный мальчик?
– Да, он здешний…
– Причина, по которой я спрашиваю, – продолжил рабби, – заключается в том, что, если это вообще возможно, мне бы хотелось встретиться с будущими невестой и женихом…
– Он республиканский кандидат на пост сенатора от нашего округа.
– Но это…
– Джон Скофилд, – заключил Магнусон.
До рабби дошло: именно поэтому Лэниган ожидал, что евреи будут поддерживать Скофилда. Но он всего лишь тихо произнёс:
– Я и не знал, что он еврей.
– Он – нет.
– А, понял. Он планирует обратиться.
– Боюсь, что нет, рабби. Об обращении не может быть и речи. 
Рабби ненадолго замолчал.
– Значит, вы планируете гражданскую церемонию? – по-прежнему тихо спросил он.
– Лора настаивает на том, чтобы церемонию проводил рабби. Я понимаю, что вы не можете сделать это в храме, – поспешно продолжил он, – но, по сути, с самого начала мы планировали провести её в доме или в нашем саду, если погода позволит.
– Это абсолютно невозможно, – категорически отрезал рабби.
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что, если это религиозная свадьба, то она должна быть между двумя евреями. Если один из брачующихся не является евреем, то религиозная свадьба, еврейская религиозная свадьба состояться не может, равно как если оба – не евреи. Это противоречие в терминах.
– Но… но… послушайте, рабби, я знаю, что это религия, и религия важна. Но когда пара приходит навестить вас по поводу вступления в брак, вы задаёте им вопросы об их верованиях и обычаях, или просто говорите: «О, поздравляю, мистер Гольдштейн и мисс Коэн. Когда вы планируете свадьбу? Будете ли вы венчаться в храме?» И при этом оба могут быть отъявленными атеистами.
– Верно.
– Но тогда…
Рабби вздохнул.
– К сожалению, посторонние, особенно наши злейшие враги, похоже, лучше понимают ситуацию, чем многие евреи. По крайней мере, они понимают, что это вопрос этнической принадлежности, и еврей – это еврей, даже если он никогда не переступает порог синагоги. Мы племя, семья, если хотите, потомки Авраама, Исаака и Иакова. В некоторых примитивных племенах брак всегда заключается с кем-то за пределами племени. Антропологи называют это экзогамией. У других племён практика состоит в том, чтобы вступать в брак только внутри своего племени. Эндогамия. Так вот, мы эндогамны. Это традиция, закон нашего племени. Потому что мы верим, что мы – как племя, учтите – заключили договор с Богом. И этот контракт требует от нас исповедовать иудаизм, нашу религию. Когда один из нас вступает в брак с чужаком, мы требуем, чтобы этот чужак не просто обязался присоединиться к нам и выполнить нашу часть соглашения, но и чтобы он стал одним из нас — путём принятия в племя.
Иудаизм – это система морали и этики, а также церемоний, ритуалов и литургических практик, которые в первую очередь призваны укрепить нас в соблюдении нашего этического кодекса. Основой этого этического кодекса являются заповеди, данные нам Богом, результат нашего договора с Ним на Синае. Некоторые евреи соблюдают эти заповеди буквально, – он улыбнулся, – можно сказать, скрупулёзно (100). Некоторые выполняют лишь часть заповедей, а есть и такие, которые вообще не обращают на них внимания. Но обязательства остаются.
Существуют и язычники, исполняющие заповеди, но это не делает их евреями. Они приходят к соблюдению другим путём. Возможно, они считают, что заповеди ведут к хорошей жизни, возможно, полагают их разумными. Но поскольку они разработали эти заповеди самостоятельно, то точно так же могут их изменить. А мы не можем, потому что заключили договор с Богом, и это те условия, которые мы приняли. Когда вы заключаете с кем-то деловой контракт, а ваш партнёр не выполняет все условия договора, это означает не аннулирование договора, а лишь невыполнение своих обязательств. И когда речь идёт о группе, общности, а не отдельном человеке, она не распадается, когда один из членов группы уходит.
Католик, который не верит в принципы своей церкви и не следует им, не является католиком. Но еврей, не соблюдающий заповеди и никогда не посещающий синагогу, остаётся евреем. И имеет право жениться на дочери главного раввина Израиля. Вполне вероятно, раввину это не понравится. Он может попытаться предотвратить этот брак. Он может даже отречься от своей дочери, но не станет оплакивать её, как мёртвую; это может быть лишь в том случае, если она выйдет замуж за язычника.
Магнусон покачал головой.
– Я не понимаю вас, рабби. Вы бы предпочли, чтобы она заключила гражданский брак…
– Я бы предпочёл, чтобы она вышла замуж за еврея.
– Я знаю, но в контексте нынешней ситуации это должен быть гражданский брак? И дети, очевидно, будут – по еврейскому закону – незаконнорождёнными?
– О нет, – потрясённо ответил рабби. – Дети будут евреями, как дети еврейской матери. Вот если бы всё было наоборот, то есть, если бы отец был евреем, а мать – язычницей, тогда они были бы язычниками, даже если бы были воспитаны как евреи и соблюдали все заповеди от и до. Фактически, даже если брак вообще не заключат, они не будут незаконнорождёнными, согласно еврейскому закону. Только в случае прелюбодеяния или инцеста.
– Ну, в моём случае это не обсуждается. Лора полна решимости быть обвенчанной рабби. Я вас не понимаю. Разве половина буханки хлеба не лучше, чем ничего?
– Ваша половина буханки похожа на частичную беременность, – отрезал рабби. – Я не могу участвовать в свадебной церемонии.
– Подозреваю, что не все рабби придерживаются ваших взглядов, – отпарировал Магнусон.
– Ни один ортодоксальный или консервативный рабби не совершит церемонию. Я слышал, что это делают некоторые рабби-реформаторы, но никого из тех, кого я знаю, здесь нет.
– Я уверен, что смогу найти того, кто проведёт церемонию, – мрачно пробурчал Магнусон, – даже если мне придётся привезти его издалека. Что ещё я могу сделать? 
– Вы можете уйти в отставку, – тихо промолвил рабби.
– Уйти в отставку? 
– Как президент храма, – твёрдо уточнил рабби.
– Почему я должен уйти в отставку? – Магнусон покраснел от злости.
– Потому что это вопрос чести, – ответил рабби. – Как президент храма, вы фактически являетесь лидером консервативной еврейской общины и планируете совершить некий поступок, противоречащий консервативному иудаизму. Если бы ваша дочь отправилась в Нью-Гемпшир или Вермонт, или где бы ни жил этот угодливый рабби, и там вышла замуж, я бы сочувствовал вам и понял бы. Нельзя вечно контролировать поведение своих детей. Но вы планируете привезти другого рабби сюда, в Барнардс-Кроссинг, в мой район и, стоит отметить, в ваш район, чтобы осуществить что-то, что я считаю неправильным. Я не могу закрыть на это глаза, особенно если так действует президент храма. Я должен запретить это. – Он не собирался заходить так далеко, но увлёкся собственной риторикой.
Что касается Магнусона, он почувствовал внезапное облегчение, в каком-то смысле оказавшись на знакомой почве. Несколько раз, захватывая другие компании, он обнаруживал, что предыдущий владелец, сохранивший акции компании, менеджер или какие-то старшие сотрудники не одобряли внесённые им изменения. Иногда доходило до ожесточённой борьбы в Совете директоров. Он льстил себе надеждой, что разбирается в политике руководства. Магнусон встал и потянулся к дверной ручке.
– Нет, рабби, я не собираюсь уходить в отставку. – Он начал открывать дверь, когда у него появилась другая мысль. – И в сложившихся обстоятельствах я бы предпочёл, чтобы вы больше не приходили на заседания правления.

 
 

34
– Ты собираешься позвонить окружному прокурору? – мрачно спросил лейтенант Эбан Дженнингс, когда Лэниган закончил рассказывать ему о Фрэн Кимбалл. Дженнингс был высоким и худощавым, с водянисто-голубыми глазами и крупным адамовым яблоком, усердно ходившим туда-сюда при волнении.
– Хорошо, давай просто подумаем. Откуда мне знать, что она говорит правду?
– Девушка не будет лгать о такой вещи, Хью. Ни одна девушка не признается, что провела ночь с каким-то парнем, если её не заставили, не говоря уже о том, чтобы добровольно это сделать.
– Ха, Эбан, всё изменилось с тех пор, как ты бегал за девчонками. Со времени возникновения противозачаточных таблеток это для них  ничего не значит. Женское освободительное движение. Они даже лгут об этом не хуже мужчин. Возьми какого-нибудь важного парня, скажем, актёра кино, рок-певца или крупного политика. И девушка может утверждать, что переспала с ним, хотя этого и не было – просто, чтобы улучшить своё положение.
– У меня не сложилось впечатления, что этот Пол Крамер – звезда.
– Возможно, и нет. Но вполне могу представить, что эта девчонка Кимбалл готова оказать ему услугу. Она сказала, что он – мозг. И яркая личность. Ладно, предположим, что он обещает помочь ей с учёбой в обмен на то, что она придёт ко мне и навешает лапши на уши, уверяя, что провела с ним всю ночь. Мы не в состоянии проверить её историю. Мы не можем спросить её маму. Сама она скажет, что была с подружкой, – он взглянул на свои записи, – Бет Мак-Аллистер. И если мы спросим эту Мак-Аллистер, всё, что она нам скажет – ей дали номер телефона для звонка, который, имей в виду, ей так и не понадобился.
– Ну, можно расспросить её мать.
– О чём? 
– Просто спросить её, была ли девица дома ночью в среду.
Лэниган покачал головой.
– Скорее всего, нет. Я уверен, что она подумала бы об этом. Хорошо, берёмся за девчонку Мак-Аллистер. И скорее всего, она не будет фыркать, если мы не будем слишком сильно давить на неё. И предположим, что она признается, что прикрыла свою подружку Кимбалл. «Она дала мне номер телефона, чтобы позвонить». «Какой номер?» «Не помню. Я где-то записала, но не сохранила бумажку».
– Но предположим, что нам сказали правду.
– Это значит, что водителю сбившей машины пришлось продолжить движение по Глен-лейн, остановиться на углу, выйти из машины, подойти к месту, где была припаркована машина Крамера, разбить фару, а затем собрать осколки, уложить их в свою машину, развернуться, вернуться туда, где лежало тело, выбросить осколки и скрыться. Объясни, зачем кому-то делать такую глупость?
– Ну, он мог ненавидеть Крамера.
– Очевидно, он ненавидел его очень сильно. Подумай о том, как он рисковал. И Крамер – новичок в городе. Он здесь всего лишь с начала учёбы. Вероятно, даже не знает никого в округе.
Дженнингс поднял очки на лоб и вытер глаза носовым платком.
– Да не так уж рискованно. Он подъезжает к Глен-лейн и останавливается. Если кто-то увидит его, он скажет, что увидел тело на дороге. Так что если он наклоняется, чтобы рассыпать осколки вокруг тела, и кто-то подходит, тогда вполне естественное объяснение – он просто хотел проверить, жив ли тот, кого сбили. – Он засунул в карман носовой платок, изогнувшись в кресле, чтобы достать до заднего кармана. – Я согласен, что это не совсем обычно, но… – он умолк от внезапно осенившей его мысли. Кадык нервно подёргивался. – Слушай, Хью, а что, если парень, то есть водитель, был обижен на девушку? Предположим, у него были чувства к девушке. Он ревнует, понимаешь?
– Так почему же он хотел повесить наезд на Крамера?
– Ну, как всегда, ты видишь парня со своей девушкой и…
– А как он узнал, что она с Крамером?
– Может, девчонка Мак-Аллистер упоминала об этом, а может быть, он видел, как Кимбалл входила в дом.
– Возможно, – протянул Лэниган.
Воцарилась тишина. Наконец Дженнингс буркнул:
– Эй, ты же понимаешь, что если история девушки правдива, нам опять придётся начинать с самого начала.
Лэниган мрачно кивнул.
– И ни малейшей зацепки.
– Моррис Гальперин, – предложил Дженнингс.
– Городской юрист? Продолжай. На него что-то есть?
– Ну, он был там. Он сообщил о наезде, – медленно произнёс Дженнингс. И внезапно разволновался: – Тем вечером я был на Совете выборщиков, и он тоже сидел там. Выглядел скверно. Сильно простуженный. Затем выборщики вместе с кем-то из городских чинуш отправились в «Корабельный Камбуз» за пивом, и я пошёл за ними. И они смеялись над Гальпериным. Кажется, Том Брэдшоу дал ему выпить хороший стакан крепкого виски для простуды, а кое-кто заметил, что на собрании Гальперин был как не в своей тарелке.
– И?
– Так, может быть, стакан подействовал. Может быть, наш юрист был подшофе.
– Как? От одного стакана?
– А почему нет, если стакан большой, и если он не привык к спиртному, и если он скверно чувствовал себя и мог принять несколько таблеток. Или, может, он остановился где-то и ещё выпил. Но точно не ехал домой, это сто процентов – что ему делать на Глен-лейн, если он направляется домой? Совсем не по пути. Итак, предположим, он пьян и сталкивается с парнем, не ожидая увидеть кого-нибудь посреди дороги в Глен-лейн, особенно в этот час.
– Да, но почему он хочет разбить чью-то фару и обвинить другого?
– Потому что наезд со смертельным исходом может разрушить его карьеру.
– Любой может попасть в аварию. Я думаю, что если бы с Гальпериным это случилось, он бы сообщил в полицию.
– Но если он ехал под действием... или думал, что он…
– Ну... Но он действительно сообщил об этом в полицию. Сказал патрульным.
– Конечно, потому что увидел их и думал, что они, в свою очередь, могли заметить его. Но он не выходил из машины. Он просто сказал, что на дороге лежит тело. И, естественно, они сразу же отправились посмотреть.
– Хм. – Лэниган прикусил нижнюю губу. – Проверка не повредит. Но я не могу просто противостоять ему, городскому юристу. Всё нужно устроить должным образом. Я могу вызвать его для заявления. И пока его машина будет находиться на стоянке, ты успеешь хорошенько её осмотреть.
Дженнингс усмехнулся.
– Если бы я оказался там, когда он подъезжал, и если бы на парковке было много машин, я мог бы пригласить его припарковаться прямо в гараже.
– Хорошо, давай попробуем. А пока я должен позвонить окружному прокурору и рассказать ему об этой девице Кимбалл.
– А зачем?
– Он должен уведомить защитника, а тот уже пусть делает то, что ему в голову взбредёт.

 
 

35
– Должен признать, – торжественно провозгласил Говард Магнусон, когда Моррис Гальперин занял своё место, – что я ошибся в оценке рабби Смолла. Я думал, что он – джентльмен. Я ошибался.
– О? 
Магнусон кивнул.
– Я предполагал, что он приложит хоть какие-то усилия, попытается что-нибудь придумать для меня. Но нет, он был непреклонен. Я признался, что нахожусь в затруднительном положении, но он и на йоту не обеспокоился. Когда я спросил его, что мне делать, вы знаете, что я услышал в ответ? Он посоветовал мне уйти в отставку.
– Он… что? – Гальперин был потрясён, но, будучи юристом и, следовательно, привыкнув получать искажённые версии фактов, переспросил: – Что именно он сказал?
Магнусон вспомнил беседу с рабби.
– Я согласился с его мнением о том, что он не может сам проводить церемонию, хотя, учитывая, что некоторые рабби делают это, не подвергаясь отлучению от храма или лишению работы, или как ещё это называется, я обоснованно полагаю, что он был излишне догматичен. Я принял его заявление, что церемония не может быть проведена в синагоге. Но его настойчивые заявления о том, что я не имею права пригласить рабби по собственному выбору даже в свой собственный дом, потому что этот дом находится на его территории и в его юрисдикции – это уж слишком. И я не намерен это терпеть. А в следующий раз он захочет осмотреть мою кухню, чтобы проверить, есть ли у нас два комплекта посуды.
Хотя Гальперин естественным образом был склонен согласиться с Магнусоном, но как беспристрастный человек он счёл, что должен объяснить позицию рабби.
– Я думаю, что рабби пытался сказать вам, что проведение церемонии в вашем доме было бы неприличным, так как вы являетесь президентом общины. С его точки зрения это выглядит…
– Я знаю, что он пытался мне сказать, – резко перебил Магнусон. – Вы с ним согласны?
Гальперин понял, что Магнусон хочет услышать от него чёткий и недвусмысленный ответ, его собственную позицию. Ему пришло в голову, что главная доблесть – суметь удержаться в седле. Он слегка пожал плечами и улыбнулся.
– Насколько я понимаю, это просто церемония, а я не очень люблю церемонии. Важен сам брак, а не то, кто и что говорит и где его заключить. Меня гораздо больше волнует вопрос о том, кто является боссом, конгрегация через своих избранных представителей или рабби. Меня интересует вопрос о том, может ли рабби при каких-либо обстоятельствах приказать или даже предложить, чтобы президент конгрегации подал в отставку. Кто выше, рабби или конгрегация? Другими словами, кто кого может уволить?
Магнусон не был дураком. Он увидел едва заметное изменение направления, на которое намекал Гальперин.
– Как вы думаете, остальные члены правления разделяют вашу точку зрения?
Гальперин на мгновение задумался.
– Думаю, да, если на этом заострят их внимание. Конечно, если вы осуществите свои планы, и пригласите какого-то постороннего рабби, я предполагаю, что Смолл заявит о своей оппозиции, уйдя в отставку. Затем он объяснит конгрегации, почему так поступает. Может подняться жуткий скандал.
– Согласен. Но мы не должны так действовать.
– Нет?
– Я бывал в подобной ситуации и раньше. Когда вступаешь во владение компанией и не можешь заставить кого-то из ключевых сотрудников смотреть со своей точки зрения, как выйти из положения? Ты их увольняешь.
– Но вы не можете уволить рабби только потому, что он не станет венчать вашу дочь.
– Конечно, нет. Но мы можем уволить его за то, что он бросил вызов авторитету правления, потребовав моей отставки. То есть эти факты пойдут одним пакетом.
– Но у него есть контракт.
– Нет проблем. Мы бы просто продолжали платить ему зарплату, пока контракт не завершится. Ждать не так уж долго. Мы могли бы даже заплатить ему единовременно. Если мы требуем от него уйти в отставку, он, естественно, сочтёт необходимым объяснить конгрегации, по крайней мере, той её части, которая приходит на вечернюю службу в пятницу. Сколько их там будет? Семьдесят пять? Сотня? Но на следующей неделе, появится двести или триста прихожан, и он снова объяснит им. Это подольёт масла в огонь (101). Но если мы уволим его, потому что… потому что потеряли доверие к нему, я думаю, что он не скажет ни слова, разве что попрощается. Он чертовски горд. Сомневаюсь, что он предположит, будто это связано с его отказом провести церемонию бракосочетания на свадьбе моей дочери, особенно если об этом не будет никакого упоминания в уведомлении об увольнении. Конечно, было бы лучше, если бы у нас имелся ещё один рабби, готовый приступить к работе уже на следующей службе. Но не знаю. Это будет трудно устроить? Как вы думаете?
Гальперин откинулся на спинку стула и скрестил ноги. Он запрокинул голову, слегка отклонив её вбок, и уставился на углу потолка, задумавшись над этим вопросом. Наконец он подчёркнуто небрежно ответил:
– Я мог бы предложить эту работу моему брату.
– Да, вы упоминали, что у вас есть брат, и он рабби. Чем он сейчас занят? Разве у него нет должности?
– Да, у него есть кафедра, но она его не очень-то волнует, и он отказался подписывать контракт. Вы когда-нибудь слышали о Джезриле в Канзасе? Вот там он и живёт.
– По какой причине?
– Без причины. Я считаю, что он чертовски хороший рабби. У меня есть видеокассета, которую он подготовил как своеобразное резюме для подачи заявки на работу. Вы можете просмотреть её и сложить собственное мнение, и, конечно, если он приедет, то с испытательным сроком, а остальное будет зависеть от него.
– Да, я бы хотел посмотреть кассету. Но если он так хорош, почему он там застрял?
– Ему не повезло. Иначе не объяснишь. Когда он закончил семинарию, то стал капелланом во флоте, главным образом потому, что его невеста, а впоследствии жена, была дочерью флотского дантиста. Затем, когда его трюк удался, он получил работу в «Гилеле» (102), поскольку в то время не было приличных кафедр. А потом взялся за эту работу в Канзасе, потому что думал, что лучше заняться своей карьерой, и любая кафедра лучше, чем ничего. Набраться опыта, понимаете ли. Да там и остался.
– Ясно. Что ж, склонен полагать, что опыт армейской службы, особенно в сочетании с опытом работы с молодёжью в «Гилеле», может оказаться как раз тем, что нам нужно. Но как насчёт моей проблемы?
– Естественно, я бы объяснил ему, что это – часть сделки. Он на три года моложе меня, и всегда смотрел мне в рот. Думаю, что смогу его убедить. Я позвоню ему, если вы даёте согласие.
– Ладно. Действуйте. Но сначала переговорите с другими членами правления.

 
 

36
Моррис Гальперин выглядел дружелюбным и сердечным, но немного озадаченным.
– У вас есть виновник, которого вы быстро нашли, поэтому я не понимаю…
– Это молодой помощник окружного прокурора, – устало выдохнул Лэниган. – Он хочет получить от вас показания, так как вы нашли тело. То есть – как вы оказались на Глен-лейн, что вы видели, что сделали. Чертовски глупо, но он этого хочет.
– Ну, если он новичок, тогда всё понятно. Ладно, валяйте.
Лэниган потянулся за блокнотом, а затем открутил колпачок старомодной авторучки.
– Начнём с самого начала. В тот вечер собирался Совет выборщиков. Вы были там, не так ли?
– Угу. А разве у вас нет стенографиста?
– Сейчас нет. Я сделаю записи, потом отпечатаю протокол, а вы просмотрите и подпишете. Вы оставались до конца встречи?
– Да, но ушёл сразу после её окончания
– Это было около десяти часов?
– Примерно так. Может быть, немного позже.
– Вы не пошли с остальными в «Корабельный Камбуз»?
– Нет, я был простужен и собирался отправиться в постель. Я с ног валился.
– И…
– У меня не было с собой тех таблеток, которые я принимаю, чтобы стало легче. Я выпил последние две, прежде чем уйти на встречу. Я хотел купить новые, но забыл. Конечно, когда я уехал, аптеки уже были закрыты. Поэтому я решил съездить в Линн, где есть аптека, которая открыта до полуночи.
– Минутку, Моррис. «Открыта до полуночи». Сбавьте темп, ладно?
– Поэтому я поехал туда, купил таблетки и принял пару прямо на месте. – Гальперин стал говорить медленнее, чтобы Лэниган успевал записывать. – Затем я отправился домой, конечно, по Хай-стрит.
– Как вы себя чувствовали?
– О, хорошо, просто отлично. Нос заложен, но голова совершенно чистая. Когда я доехал до Глен-лейн, то повернул на него, подумав, что смогу сэкономить несколько минут. Там темно, как в кармане, поэтому я включил дальний свет. Как только я подъехал к вершине холма в середине улицы, попал в выбоину. Вы понимаете, с дальним светом я не видел поверхность дороги.
– Конечно.
– Капот машины качнулся вверх и вниз. Похоже, нужны новые амортизаторы. Во всяком случае, именно так я случайно увидел тело. Подпрыгнув.
– «Подпрыгнув». Ага. И что дальше?
– Ну, я нажал на тормоза и остановился примерно в двадцати-тридцати футах дальше. Вышел из машины…
– Вы выключили мотор?
– Я… надо было. Но нет. Я просто припарковался.
– Ладно.
– Затем вернулся и присел на корточки рядом с телом. И увидел осколки стекла. Господи, я жутко обрадовался. Видите ли, на минуту я подумал, что мог сбить его. Но обе моих фары горели, поэтому я понял, что нет.
– Как вы могли видеть что-нибудь в темноте, если ваши фары были направлены в другую сторону?
– В свете задних огней. Тускло, но достаточно.
– И что вы предприняли?
– Ничего. О, я позвал его, спросил, слышит ли он меня, но старался не трогать его. Я не хотел двигать его или что-то в этом роде, потому что, если кости сломаны, я мог бы сделать ему ещё хуже. И я понял, что случился наезд, поэтому не хотел случайно уничтожить улики. Юридическая подготовка. Если бы это случилось где-то в другом месте, я бы остался там и попытался бы остановить какую-нибудь машину, но на Глен-лейн... и поздно ночью... Поэтому я вернулся в машину и направился к ближайшему телефону. Я собирался позвонить кому-нибудь в дверь, но знаете, нигде не горел свет, кроме дома рабби Смолла. Кажется, он всегда ложится спать поздно.
– Так почему вы не позвонили оттуда?
– Я собирался, но потом мне пришло в голову, что вы могли бы попросить меня подождать там, или что я мог бы заразить рабби, и я ужасно хотел лечь. Кроме того, я находился всего в нескольких минутах от дома. Как бы то ни было, я заметил патрульный автомобиль, когда свернул на Мейн. Я остановил и сказал им.
Несколько минут Лэниган продолжал писать. Затем он поднял голову и улыбнулся.
– Я думаю, хватит. Я напечатаю это, и вы подпишете, если всё в порядке.
Позже Лэниган спросил у Дженнингса:
– Времени хватило? Раздобыл что-нибудь?
– Ага. Много. Кучу отпечатков с капота и крыльев. Скорее всего, они его самого, или его жены, или заправщика с бензоколонки. Я проверю их на случай, если какой-то из них совпадёт с пальчиками мертвеца. А также нашёл волокна, которые могут совпасть с волокнами мужского пальто. Вмятин не было. Он что-нибудь заподозрил?
Лэниган покачал головой.
– Не было причин.

 
 

37
Мейер Андельман пришёл в ужас, когда Моррис Гальперин сообщил ему, что Говард Магнусон может уйти в отставку. Будучи главой ОЕП (103), он не только рассчитывал на большое пожертвование от Магнусона, но и чувствовал, что оно поможет увеличить размер взносов, которые будут вносить другие.
– Вы имеете в виду – только с поста президента, Моррис, или из храма? – спрашивал он с тревогой.
– Насколько я знаю, только с поста президента, – ответил Моррис Гальперин. – Вероятно, он продолжит быть членом правления.
– Не думаю. Если он уйдёт с поста президента из-за какого-то спора с рабби, то выйдет и из правления. И даже если он этого не сделает, вы больше никогда не увидите его на заседаниях.
– Возможно, вы и правы, – согласился Гальперин, – но сейчас это выглядит так: или он, или рабби.
– Выбор, значит? Тогда я без разговоров голосую за Магнусона. Раввинов – пруд пруди, но где нам взять другого такого бизнесмена-миллионера, как Говард Магнусон? Он – ценное имущество для правления. Я ничего не имею против нашего рабби, хотя он какой-то бесчувственный и порой ведёт себя как Всемогущий Господь, но если вы попросите меня выбрать между ними, двух мнений быть не может.
– Но, Мейер, речь вовсе не о том, чтобы выбирать одного или другого.
– Нет?
– Ну, вообще-то и да, и нет. Видите ли, если Говард пойдёт дальше и заставит какого-то постороннего рабби обвенчать его дочь, даже если церемония пройдёт в его собственном доме, наш рабби уйдёт в отставку. Но, – и он поднял указательный палец, – при этом объяснит причину всей конгрегации. А Говарду это не нужно, потому что он думает, что подобное может привести к расколу.
– Что ж, весьма тактично. Он согласен с отставкой рабби, но не желает создавать проблемы. Тогда вот что я скажу вам. Почему бы нам не уволить рабби за… допустим, ненадлежащее выполнение своих обязанностей, или просто потому, что мы хотим перемен? В конце концов, он отказался принять пожизненный контракт, предложенный ему несколько лет назад. Он хотел быть свободным, чтобы иметь возможность уйти, так почему мы не можем нанять кого-то другого? Тогда он не будет апеллировать к общему собранию, не так ли? Что он им скажет? Правление увольняет меня, потому что я им надоел, но я не разделяю их точку зрения?
Гальперин склонил голову в знак согласия.
– Это мысль. Но держите её при себе, пока я не поговорю с другими.
– Ясненько. Да, и разве ваш брат не рабби?
– Да, и что?
– Может быть, его заинтересует эта работа.
Оскар Стейн искренне сочувствовал Магнусону.
– Когда моя младшая сестра сказала мне, что собирается выйти замуж за гоя, естественно, я был расстроен, но больше потому, что знал, как отреагируют родители. Они только что не рыдали, особенно мать. И не пошли на свадьбу. Свадьба? Какая там свадьба! Я пошёл с ними в здание суда в Салеме, а затем мы отправились за праздничный стол. Если бы у нас был рабби, родители устроили бы свадьбу в доме, и чувствовали бы себя куда лучше. Потому что им нравился зять. Он очень порядочный. Я говорил об этом с нашим рабби, но он не сдвинулся с места. Очевидно, с его точки зрения, он не не имел права. Я не спорил с ним, но не мог избавиться от мысли, что нужно что-то придумать, потому что такие вещи случаются раз за разом. В конце концов, есть такие рабби, которые венчают гоев. А раз так, в законе должна быть определённая свобода действий. В смысле, если это противоречит закону, то почему другим сходит с рук? Ни разу не слышал о том, чтобы кого-нибудь разраввинили (104) или что-то в этом роде. Может быть, наш рабби – просто твердолобый упрямец. Понимаешь, о чём я?
– Многие согласны с тобой, Оскар, – кивнул Гальперин. – И я слышал, что кое-кто намерен предпринять некоторые меры.
– Да ну? И какие?
– Например, пригласить другого рабби. Многие считают, что, поскольку рабби всегда настаивал на годовом контракте, чтобы иметь возможность уйти, когда сам захочет, а то, что хорошо для одного, хорошо и для других, и поскольку он обеспечил президенту головную боль, почему бы нам не нанять другого рабби для разнообразия?
– По мне, вполне разумно.
Малкольм Ковнер рассуждал:
– Возможно, рабби прав, а может, и нет. Может ли он венчать кого-то или нет – это его дело, и я готов признать, что он, вероятно, разбирается в своих делах. Но он не имел права приказывать Магнусону уйти в отставку. Это уже не его дело, и когда он так сказал, то взял на себя слишком много. Далее, если бы Магнусон пригласил другого рабби, то наш по-прежнему остался бы вне игры, но нас бы это не коснулось. Я не думаю, что мы стали бы что-то делать, если бы не получили жалобу от Магнусона. Но если Магнусон говорит, что собирается уйти в отставку – это сваливается нам прямо на головы. Нужно учесть, что Магнусон – один из нас, а рабби – нет.
– Почему, Мал?
– Ну посмотри сам: в старых добрых американских Соединённых Штатах имеются три ветви: исполнительная власть, конгресс и судебная власть (105). – Он показал три пальца. – Видишь? Они раздельны, но равноправны. Это как баланс сил. Конгресс не может указывать чиновнику правительства, что делать. Это прерогатива Президента. Точно так же и Президент не может сказать Конгрессу: мне не нравится этот сенатор, и я хочу, чтобы вы избавились от него. Это в компетенции Сената. Далее, мы являемся правлением храма, а рабби – человек со стороны, которого мы нанимаем. Поэтому он не может приказать кому-либо из нас уйти в отставку, так же как не может нам приказывать Стэнли, уборщик. Понял, о чём я?
– Конечно, но что нам с этим делать?
– Послушай, Моррис, у нас было сколько, полдюжины президентов? Так где написано, что у нас может быть только один рабби? Время от времени мы меняем президентов, поэтому, возможно, пришло время сменить рабби.
– Многие думают так же. – Гальперин усмехнулся. – Мейер Андельман предложил мне связаться с моим братом – он рабби – и узнать, интересует ли это его.
– Ух ты, вот как! Думаешь, его это заинтересует?
– Не знаю. Сомневаюсь.
– А почему бы тебе не спросить его, Моррис? Это всего лишь телефонный звонок.
– Спрошу.
Чарли Таннеру рабби никогда не нравился.
– Он – не моего поля ягода. Я и так не в восторге от раввинов, но этот мне особенно не по вкусу. И я не одинок. Многие терпеть его не могут. Вот назови мне хоть одного настоящего друга, который имеется у него в правлении. Хоть одного, который известен как друг рабби, который стоит за ним и поддерживает его. Днём с огнём не найдёшь. А знаешь, почему? Да потому, что он ведёт себя чертовски высокомерно. Мой старик рассказывал, что в старые времена рабби был столпом общества. Он был единственным образованным человеком, и потому все привыкли полагаться на него. И рабби Смолл продолжает действовать так, будто мы в девятнадцатом веке, и он единственный, кто хоть что-то знает. Но в наши дни в обществе полно врачей, юристов, бухгалтеров, инженеров. И большинство бизнесменов окончили колледж. Так почему же он смотрит на нас сверху вниз и указывает нам, что мы можем сделать, а что нет? Вот в этом-то и суть. Он – старомодный тип в современном мире. Он анахронизм, вот он кто. Честер Каплан говорит мне, что знает Талмуд (106) наизусть. А ты знаешь, что это такое? Это законы, которые существовали ещё во времена создания Библии. Понятно, если бы мы жили в библейские времена, но ведь это не так. Мы живём в старых добрых США, в двадцатом веке, и приближаемся к двадцать первому. Так кто нам нужен? Нам нужен современный человек, который понимает, что происходит в современном мире, и может дать духовное руководство для решения проблем наших дней.
– Значит, ты не будешь против перемен?
– Моррис, Моррис, о чём я говорил? Я готов взять практически любого, только что вышедшего из семинарии, в обмен на рабби Смолла.
– Это, кажется, общее настроение.
– Так что же нам делать? Попросить его уйти в отставку?
– Нет. Это означало бы, что мы должны изложить ему какую-то причину, возможно, предъявить обвинения. Тогда он может обратиться к общему собранию, и тогда нам грозят все виды неприятностей. Наша идея – уведомить его, что контракт не будет продлён. Причина не указана. Если он спросит, мы отвечаем, что просто хотим перемен. До истечения срока действия контракта ему придётся искать другую работу. И вскоре мы получим замену.
– То есть, пока он ещё здесь?
– Почему бы и нет? Рассмотрим этот вариант. Предположим, мы уведомили его о том, что не возобновляем его контракт, и он продолжает служить, пока мы не получим замену. И что в результате? Он зубами вцепится в каждый шанс, который подвернётся. Допустим, похороны, упаси Бог. Он может сказать, что не может их провести. Или бар-мицва, или свадьба. Можешь себе представить, что случится, если идёт свадьба, а рабби нет, жених и невеста стоят рядом со всей семьёй и друзьями, а рабби и след простыл? И он может так поступить, ему это – как с гуся вода, поскольку он передаёт свои гонорары храму. Но если у нас есть ещё один рабби, готовый, желающий и способный взять на себя ответственность на следующий день после того, как мы уведомим Смолла о том, что его увольняют, тогда всё в порядке.
– Но у него есть контракт.
– Поэтому мы продолжаем платить ему до истечения срока контракта. Или можем даже осуществить ему единовременную выплату.
– Да уж. Тогда у него не останется никаких оснований крутить носом. Слушай, а мне это нравится.

 
 

38
Уведомление о предъявлении обвинения Полу Крамеру появилось в разделе «Судебные новости» местной газеты. Рабби, который обычно пролистывал газету, только чтобы просмотреть колонку «Религиозные новости», пропустил её. Но Мириам, читавшая газету более тщательно, заметила её и привлекла внимание мужа.
– Здесь говорится, что он освобождён под залог. Значит ли это, что судья считает, что Крамер, вероятно, невиновен?
Рабби покачал головой.
– Нет, судья просто решил, что парнишка не сможет скрыться от правосудия.
– Бедный мальчик. Тебе не кажется, что его следует навестить, Дэвид? Просто он сейчас один, а родители в отъезде.
– Ну, я полагаю, можно по-соседски пригласить его на ужин как-нибудь вечером. Давай так. Я пообещал его матери, что заеду и оставлю записку, чтобы удостовериться, что он будет дома, когда родители снова позвонят. Почему бы мне просто не добавить приглашение на шаббатний ужин?
– Но они будут звонить как раз в пятницу вечером.
– Хорошо, я попрошу его прийти к нам на ужин в другой вечер. И прямо сейчас.
Он немедленно сел и нацарапал записку, а затем надел пальто, чтобы выйти и доставить её.
– Я скоро вернусь.
Но пришлось задержаться, потому что в тот момент, когда рабби подошёл к дому Крамеров, Пол вышел из дверей.
– О, я просто собирался бросить записку в ваш почтовый ящик, – улыбнулся рабби. – Мать попросила меня напомнить тебе, чтобы ты был дома и ответил на звонок.
– О, спасибо. Я вряд ли забуду.
– А также приглашаю тебя к нам на ужин.
– Ну и дела, спасибо, рабби. 
– Возможно, в пятницу вечером, встретить шаббат?
– Предки как раз позвонят. Может быть, если они позвонят достаточно рано...
– Хорошо. Можешь прийти сразу после. Ты собираешься рассказать им о своей проблеме?
– Нет, не буду. И если им случится позвонить вам, я надеюсь, вы об этом не упомянёте.
– Но они узнают рано или поздно, – не отступал рабби.
– Нет, не узнают. Я уверен, что всё это лопнет через пару дней. Видите ли, появилось некое новое доказательство, которое определённо оправдывает меня.
– Да?
Молодой человек смутился, но понял, что объяснений не избежать.
– Ну, дело в том, что тем вечером я дома был не один. Мы занимались. С девушкой, и занятия затянулись допоздна, поэтому она осталась. Я думал, вы как-то догадались, когда мы разговаривали в участке.
– Ясно. – Рабби пришлось приложить некоторое усилие, чтобы на лице не отразились ни потрясение, ни неодобрение. Он сухо бросил: – И она собирается явиться в суд и…
– Уже. Когда услышала, что меня арестовали и всё такое, то заявила, что поедет к Лэнигану и расскажет ему. Я пытался отговорить её, потому что вы знаете, что люди могут подумать. И я не хотел, чтобы мои родители думали, что, стоит им уйти, как, ну, сами понимаете...
– Она пошла и сказала шефу Лэнигану, что провела с тобой ночь?
– Точно. – Пол улыбнулся, чтобы скрыть смущение.
– Ясно. Она рассказала тебе, что ей ответил шеф Лэниган?
– Вообще ничего. Да, он попросил её рассказать, как она добралась до моего дома, то есть, какой дорогой она пошла, и видела ли она кого-нибудь из знакомых, и знала ли её мать, и как она её обманула. Видите ли, когда она добралась до моего дома, то позвонила подруге и дала ей мой номер на случай, если мать захочет поговорить с ней, и подруга могла сказать, что девушка только что на минуту вышла и перезвонит прямо сейчас. Затем подруга наберёт меня, и девушка позвонит оттуда, как будто находится у подруги. А потом она сама позвонила матери и сказала, что осталась с ночёвкой, но, естественно, в доме подруги. Вы поняли, нет?
– Да, понял.
– Ну вот, я полагаю, что через день-два полиция или суд сообщат мне, что я чист, и я приеду и заберу свою машину. И тогда предкам незачем знать.
– А твой адвокат, он знает об этом?
– Я ещё не говорил ему. Может быть, полиция.
– А что ты будешь делать, когда он выставит счёт за свои услуги?
– Ну, я ему всё объясню и скажу, что скажу, что буду платить столько-то в неделю. Он кажется порядочным парнем, так что думаю, согласится. – Молодой человек с тревогой посмотрел на рабби и выпалил: – Послушайте, рабби, если вы предпочитаете, чтобы я не приходил, ну, никаких проблем. Я понимаю, что вы рабби и всё такое.
– Нет, я бы предпочёл, чтобы ты пришёл к нам, если можешь.

 
 

39
По крайней мере, в десятый раз шеф Лэниган прочитал документы по делу Пола Крамера и снова удивлённо кивнул, просматривая донельзя подробный отчёт сержанта Данстейбла:
«Осмотр мусорного контейнера, гараж Глоссопа, 16:13.
 Уведомлен начальник (лейтенант Дженнингс) по телефону из гаражного отделения, контейнер остаётся в поле зрения, 16:15.
Ожидается прибытие грузовика для перевозки контейнера. Грузовик прибыл, 16:31.
Чёрный «шевроле», номер лицензии 937254, расположен на углу Мейпл-стрит и Глен-лейн, 16:52.
Вернулся… сообщил…»
Что-то в этом отчёте озадачивало Лэнигана. И только сейчас до него дошло. Он нажал на клавишу селектора и позвал по интеркому дежурного сержанта:
– Билли Данстейбл где-нибудь рядом?
– Да сэр. Он в общей комнате.
– Пусть зайдёт. – И через мгновение, когда появился сержант: – Садитесь, сержант, садитесь. Я читал ваш отчёт об этом наезде. Я заметил, что вам удалось найти машину Крамера примерно через двадцать минут после того, как вы покинули гараж Глоссопа.
– Да, сэр.
– Как вам удалось?
Данстейбл ухмыльнулся.
– Просто обычная детективная работа.
– Но, учитывая трафик, вам понадобилось довольно мало времени, чтобы добраться до Глен-лейн от Глоссопа.
– Да, сэр.
Лэниган откинулся назад, скрестил руки на животе и, мягко улыбнулся сержанту:
– Это не обычная детективная работа. Это необыкновенная детективная работа.
Данстейбл покраснел.
– Ну, я получил наводку.
Лэниган наклонился вперёд.
– То есть кто-то сказал вам, где припаркована эта машина.
Данстейбл неловко поёжился.
– Ну, не совсем. Он подумал, что она может стоять там, где обычно паркуется.
– Кто? Кто сказал вам?
– Том Блейкли, который работает в гараже.
– Вы его знаете?
– Конечно. Вы тоже должны его знать. Рыжий громила. Разве не помните? Он был защитником команды Барнардс-Кроссинга, которая пять лет назад упустила шанс попасть в чемпионат штата.
– О да, я помню. Геройский парень. И он сейчас работает в Глоссопе? Я и не знал. Нечасто, но бывает. Я думал, что он пошёл в колледж после окончания учёбы, что ему наперебой предлагали различные стипендии.
– Так и есть. Он отправился на юг, но ушёл после первого семестра. Он сломал запястье, и его отовсюду вышвырнули. В южных колледжах такое случается.
– И с тех пор он работает на Глоссопа?
– Нет, принялся за ловлю лобстеров. До сих пор занимается этим, а также работает на Глоссопа.
– А как он узнал, где Пол Крамер припарковал свою машину?
– Он встречается с Агги Десмонд, которая живёт на Мейпл-стрит. Наверное, он видел машину, когда звонил ей.
– Похоже, вы много знаете о нём.
– Ну да, мой младший брат учился вместе с ним в старшей школе, и они дружат до сих пор.
Лэниган выпалил наугад:
– А Фрэн Кимбалл была в этом классе?
– Да уж. Она была чирлидершей (107).
– А Бет Мак-Аллистер?
– Ага. Тоже училась в этом классе.
– Поэтому они должны знать Тома Блейкли.
– Да, конечно. Фрэн Кимбалл ходила с Томом.
– Ходила?
– О да. Они были парой.
– А потом они расстались? Поссорились?
– Я так не думаю. По крайней мере, я никогда не слышал о ссоре. Но он отправился в колледж на юг, а она пошла в бостонский колледж. Наверное, встретила других и потеряла к нему интерес.
Лэниган на секунду задумался.
– Вы знаете, что я хотел бы? – Он пристально посмотрел голубыми глазами на сержанта. – Я хотел бы знать, что делал этот Том Блейкли в ту среду вечером.
Сержант Данстейбл рассмеялся.
– Могу рассказать. Вы знаете, в тот вечер мне следовало быть на встрече выборщиков по делу о винном магазине. Именно я поймал малыша с фальшивым удостоверением личности, когда тот покупал пиво. Поэтому, закончив с показаниями, я спустился в «Корабельный Камбуз», примерно в половине десятого, и Том Блейкли сидел там, опрокидывая одну за другой.
– Опрокидывая?
– Да, знаете ли, напился в стельку. Что-то бормотал о том, что его девушка продинамила его. Скорее всего, он сидел там не две и не три минуты. Затем, кажется, после десяти, его отказались обслуживать, и он ушёл – очевидно, домой и спать.
– Это было бы разумно, – согласился Лэниган. – Вы знаете, на какой машине он ездит?
Данстейбл покачал головой.
– Я мог бы с лёгкостью выяснить.
– Неважно. Это уже не имеет значения. Вы мне очень помогли, сержант.

 
 

40
В кабинете шефа Лэнигана  рабби Смолл откинулся на спинку кресла.
– Я встретил Пола Крамера, и он сказал мне, что кто-то пришёл к вам…
– Верно. Девушка, которая сообщила, что провела с ним всю ночь.
– И что вы теперь собираетесь делать?
– Ни черта. С какой стати? Теперь дело не в моих руках. Всё зависит от окружного прокурора.
– Вы сообщили об этом ему?
– Конечно. А он должен уведомить защитника. Очевидно, уже известил.
– А что будет дальше?
Лэниган покачал головой.
– Это зависит от адвоката, от его тактики. Он может попытаться заставить окружного прокурора отменить обвинение. Или сохранить этот факт для суда и затем предъявить его.
– Но я не понимаю. Это обеляет парня, не так ли? Если она готова засвидетельствовать, что была с ним всю ночь, и что они не выходили из дома…
– Но окружной прокурор может ей не поверить, Дэвид, – терпеливо объяснил Лэниган. – И адвокат Пола – тоже, и в этом случае ему лучше довести дело до суда в надежде одурачить присяжных, чтобы те вынесли оправдательный приговор.
– Будет ли девушка рисковать своей репутацией, признаваясь, что провела ночь с молодым человеком, если в наличии что-то меньшее, чем возможность осуждения за тяжкое преступление? – не отступал рабби.
– Да, Дэвид, будет. Вы просто не знаете молодых людей. Они не такие, как вы, когда вы были в их возрасте. Это другая порода.
– Я постоянно соприкасаюсь с ними, – возразил рабби. – Я занимаюсь с ними после конфирмации (108) и…
– Это совершенно другое. Они приходят на эти занятия с религиозными целями. Вы – рабби, поэтому они ведут себя хорошо и стараются не говорить ничего, что вы бы не одобрили. А я вижу их, когда они попадают в беду. Вы предполагаете, что девушке будет стыдно признать, что она была с мальчиком всю ночь…
– Полу тоже, – заметил рабби.
– Конечно, потому что мальчики, особенно молодые, ещё подростки, склонны быть консервативными. По крайней мере, в сексе. Но молодые женщины изменились. Они не стесняются признать, что переспали с мужчиной. Напротив, они склонны стесняться признавать себя девственницами. В глазах их друзей это означает, что они отсталые и, скорее всего, непривлекательные. Это отнюдь не жертва – то, что девушка пришла ко мне с этой историей, равно как если бы она сказала мне, что провела ночь со своей подругой Бет Мак-Аллистер. Для неё это ничего не значило. – Он положил обе руки на стол и продолжил: – И что у нас остаётся в итоге? Неподтверждённая история. Она говорит, что провела с ним ночь. Но вы не можете спросить её мать, правда ли это, потому что мать думает, что дочь гостила у Бет Мак-Аллистер. Вы спрашиваете Мак-Аллистер – и что получаете? Как вы заставите её признать, что она прикрывала Фрэн? Всё, что она знает – ей дали номер телефона, по которому она должна была позвонить, если мать Фрэн хочет поговорить с дочерью. Какой номер? Она не может вспомнить. Она записала его на листе бумаги, но, конечно, не удосужилась его сохранить. Или у неё может остаться номер Пола, но откуда мы знаем, что его сообщили не потому, что Фрэн и Пол обдумывали свою историю? Что касается самой Фрэн Кимбалл, она говорит, что никто не видел, как она вошла в дом Пола или покинула его на следующее утро.
Но даже если мы поверим её рассказу о том, что она была с Полом всю ночь, это всё равно не снимает его с крючка. Это не доказывает, что они вообще не выходили. Вот примерный сценарий. Она идёт к нему домой заниматься. Около десяти кто-то предлагает часок отдохнуть. Съездить куда-нибудь за пивом, или за гамбургером и кофе. На обратном пути они проезжают по Глен-лейн и попадают в аварию. А потом… – он замолчал, когда ему пришла в голову мысль. Он широко улыбнулся. – Даже лучше. Предположим, она ехала и попала в аварию. Естественно, она в панике и боится сообщить об этом в полицию. Она умоляет его не доносить на неё, и он соглашается, если она проводит с ним ночь. Затем, когда он арестован, то заставляет её прийти ко мне. Что вы думаете об этом?
– Я думаю, что ваше «даже лучше» для них гораздо хуже, – сухо бросил рабби. – Вы рассматривали возможность того, что оба могут говорить правду? Если наезд совершил Пол, или девушка, или оба вместе, стал бы он тогда парковать свою машину под открытым небом на Глен-роуд, если мог бы спрятать её в своём собственном гараже?
– Стал бы, если был пьян, или накурился травки.
– Даже если он был пьян в ту ночь, стал бы он менять фару в местном гараже? Это случилось на следующий день после обеда. К тому времени он уже протрезвел.
– Не обязательно, – возразил Лэниган. – Со спиртным он бы справился. А вот наркотики могли действовать и на следующий день. Но вопрос в ответ на вопрос: разве кто-нибудь в здравом уме попытался бы выставить кого-то другого виновным в наезде, когда всё, что требовалось – просто скрыться, и никто бы об этом не узнал? И, заметьте, собственная фара гипотетического виновника не сломалась. А теперь подумайте о том, насколько безрассудно его поведение. Его могли увидеть, когда он разбивал фару, а затем снова, когда он приехал назад и разбросал стекло около тела. Зачем кому-то так рисковать?
– Он мог...
– И не говорите мне, что он мог быть пьяным или обкуренным, Дэвид, потому что это моя идея.
– Я собирался сказать, что он мог ненавидеть Пола, – вежливо произнёс рабби.
– И хотел отомстить за причинённый ему вред? Возможно, но едва ли. Слишком длинная цепочка совпадений. Сразу после серьёзной аварии он натыкается на автомобиль своего врага в нескольких сотнях ярдов, и машина стоит на открытом воздухе, а не припаркована в гараже, и владельца нет рядом, и на улице темно и безлюдно. Это должен быть кто-то местный, иначе мало шансов, что он поедет по Глен-лейн. Но Крамеры – новички. Живут здесь всего пару месяцев. Нет никаких шансов на появление кровной вражды. И разве Пол не знал об этом? Однако, когда вы пришли к нему, он предположил, что его подставила полиция. Если у него был такой злобный враг, почему он не упомянул его вместо оскорблений в адрес полиции? Обвинение кого-либо в убийстве – довольно предосудительное дело, или вы так не думаете?
– Конечно, это так, – согласился рабби. – Мы, вероятно, считаем это более серьёзным, чем вы. Это нарушение заповеди «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (109), и у нас за это полагается более суровое наказание.
– Вот как?
– Библейский закон по отношению к лжесвидетелю гласил: «То сделайте ему то, что он умышлял сделать брату своему».(110)
Лэниган кивнул.
– Звучит разумно. Впрочем, к лжесвидетелям и мы не проявляем снисхождения. Но я думаю, что это относится только к показаниям под присягой в суде. В данном случае мы не можем предъявить виновному никаких обвинений, кроме умышленного уничтожения имущества.
– А перенос стекла к телу на дороге?
– Ну, полагаю, мы могли бы обвинить его во вмешательстве в действия полиции при исполнении ими своих обязанностей. Но не думаю, что из этого что-то выйдет.
– Не могли бы вы проверить?
Лэниган медленно покачал головой.
– Теперь дело не в моих руках, Дэвид. Это ребёнок окружного прокурора. Конечно, если бы появилось новое свидетельство, я бы изучил его, прежде чем передать его окружному прокурору. Но я не могу просто надеяться на то, что найду что-то, учитывая, что у нас имеются железные доказательства против Крамера. У меня просто нет людей для такой работы.
– Будете ли вы, по крайней мере, непредвзяты?
– Я всегда стараюсь.
Рабби встал и направился к двери, и тут Лэниган спросил:
– Как дела у Джонатона?
– Хорошо. Почему вы спрашиваете?
– Просто днём я видел его в центре города.
– О, он после школы ходит в республиканский штаб. Понемногу подрабатывает, выполняет разные поручения и всё такое за дополнительные карманные деньги. – Он широко улыбнулся. – Теперь он считает, что хочет заняться политикой.
– Отказался оперировать мозги, да? Что ж, будем надеяться, что это продлится недолго.
– Мы оба будем надеяться, – согласился рабби.


ПРИМЕЧАНИЯ.
100. Игра слов: рабби употребил слово «religiously», которое можно перевести и как «религиозно».
101. Английская идиома «масло в огонь», «the fat in the fire» гораздо сильней и выразительней аналогичной русской. Она означает: беда совершена, и придётся столкнуться с неприятными последствиями; совершена непоправимая ошибка, которая повлечёт за собой плохие последствия; совершён какой-то ужасный поступок, который, несомненно, вызовет взрыв гнева.
102. «Гилель: фонд еврейской жизни в кампусах», также известный как «Международный Гилель» — крупнейшая студенческая еврейская организация в мире, способствующая возрождению еврейской жизни: ознакомлению с историей, культурой и традициями еврейского народа. Цель движения — становление нового поколения образованных и просвещённых евреев, гордящихся своим наследием. Студенческое движение названо по имени мудреца рабби Гилеля.
103. ОЕП – «Объединённый еврейский призыв», благотворительная организация, созданная в 1939 г. В настоящее время, слившись с Советом еврейских федераций, сменила название на «Еврейские федерации Северной Америки».
104. В оригинале – «unrabbied», нечто вроде «расстригли», т. е. лишили сана, по отношению к раввину.
105. Высший орган законодательной власти — двухпалатный Конгресс: верхняя палата — Сенат; нижняя — Палата представителей. Президент США — глава исполнительной власти с функциями главы государства, правительства, верховный главнокомандующий вооружёнными силами США. Администрация президента является правительством страны.
106. Талмуд — свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма. Он охватывает две части: Мишну и Гемару. В нём содержатся дискуссии, которые велись на протяжении около восьми столетий законоучителями Земли Израиля и Вавилонии. Изначально содержание Талмуда передавалось от поколения к поколению в устной форме. Поэтому в отличие от Библии, именуемой «писанным законом», Талмуд назывался «устным законом». В основе талмудического творчества лежит комментарий Танаха, в особенности его первой части — Пятикнижия, или Торы. Талмуд содержит учения и мнения тысяч раввинов на различные темы (закон, этика, философия, обычаи, история, краеведение и пр.). Помимо этого, в нём можно найти россыпь притч и пословиц, сказок, легенд, мифов, басен, а также множество элементарных сведений по медицине, математике и географии.
107. Чирлидер, чирлидерша — это участник (участница) группы поддержки на спортивных мероприятиях. Они работают с командами на матчах, привлекают внимание болельщиков и создают позитивную атмосферу на стадионе во время матча. Чирлидинг — это командный вид спорта, который сочетает в себе элементы акробатики, гимнастики и хореографии. Во время выступлений спортсмены показывают различные танцевальные связки, составляют пирамиды, выполняют прыжки и многое другое — всё это оценивается судьями. Чирлидинг зародился в США в 1870-е годы и приобрёл наиболее широкое распространение к середине XX века.
108. Конфирмация (лат. confirmatio — утверждение) — в католицизме одно из семи церковных таинств (аналогично таинству миропомазания в православии и древних вост. церквах). Во многих протестантских деноминациях — особая богослужебная церемония. В данном случае рабби, очевидно, имеет в виду церемонии бар-мицвы (см. выше) и бат-мицвы (аналог бар-мицвы для девочек, достигших 12 лет), но употребляет термин, понятный католику Лэнигану.
109. Исход, 20:15 (20:16).
110. «Если выступит против кого свидетель несправедливый, обвиняя его в преступлении, то пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба, пред Господа, пред священников и пред судей, которые будут в те дни;  судьи должны хорошо исследовать, и если свидетель тот свидетель ложный, ложно донёс на брата своего,  то сделайте ему то, что он умышлял сделать брату своему; и так истреби зло из среды себя». Второзаконие, 19:16-19.