Змееносец Ликише 32гл

32 глава

            Тяжелые латунные двери с отделкой и филигранью были прочно замкнуты. Комната, где до сих пор лежал на большой кровати на козлах-тахте - мертвый сарфин. Двери были заблокированы магическим замком с большими шестеренками и осью. Подобный замок был и у Ликише, который с легкостью поддался ему, отворяя те самые  двери этой ночью. Но многолетний опыт Аморфа подсказывал, как действовать не напрягаясь, а с артефактами дверь сама послушно отворилась. Колдун незаметно вошел в комнату, глядя на той же большой кровати усохшее тело родного брата.
            Несмотря на почившего, прижавшись в углу мягкой тахте, с болезненным выражением лица, сидела коссея Фрийя. Сокрушенная и приговоренная на неутешительный конец, она без умолку причитала об альхидах. Искала виновных в трагедии, что развернулась на площади. Проклинала весь борейский род, призывая богов справедливости найти им достойное наказание. Женщина так была увлечена, что не увидела появление чужака в дверях, как и ее уже охмелевший от постоянной пропойки супруг.
          — Невозможно! Это было самим кошмаром! Где этот Вифалай, когда он так необходим! Ты говорила, что отпустила его? Странно, не находишь? Он исчез накануне,... некоторых событий.  —   Представляя   всякие   ужасы,   коссей  снова  приложился к медному кувшину. --- Ты видела эти глаза? Будто заклятые враги! Они расправятся с нами так же легко, как я бы с ними.
             — Как они радовались, неблагодарные. — Глотая колкую обиду, Фрийя погрузилась в рассуждения. —  Мирида стала великой. Пополнили казну больше, чем Ириль за все время своего существования! Это мы покончили с этим проклятым Домом Невест. Мы освободили нас от всевластия Данов. Они могли свергнуть наш род и занять  не свое место! Бросив зерна сомнений, мы заставили усомниться в себе этот пресловутый орден. Эти честолюбивые, чванливые мудрецы уже семь лет решают, кто же станет ордеонариусом. Забыв все свои обязанности, они все никак не сойдутся во мнении. О чем это говорит?! Об алчности каждого, кто дышит этим воздухом.
              — Благо это не так важно, когда в руках остается корона сарфина. Надеюсь, у твоего сыночка хватит ума притвориться обиженным и потребовать у бореев возмещения, а ты коссея-мать должна его подтолкнуть к правильным словам и поведению. Это не какой-то там скандал, это оскорбление Мириды! Нам хотели подсунуть мерзость!
          — В последнее время говорить Лютосу бывает трудно. Он будто сам не свой.  Стал еще грузнее, прожорливым и бесчувственным. Ему как никогда все равно что твориться за стенами дворца. Он даже не выходил из покоев. Как обычно он требовал утрешнюю еду, но в этот раз он просил не трогать его до вечера. Настоятельно рекомендовал не прикасаться к двери, пока Элл не сядет за горизонт.
        -– Это напрягает. С ним могло что-то случиться!
       --– Не говори такого! -– вскочила на ноги Фрийя и уже хотела пуститься к любимому сыну на помощь, как вдруг...
              Аморф став свидетелем их откровенного разговора, едва выдерживая себя, он медленно подошел сзади, к тому мягкому дивану, где все еще стенала коссея Фрия. Дабы передать всю силу ужаса, тяжело стуча древком бердыша об пол, Аморф снял посмертный слепок сарфина Даория-- маску, которую он не снимал уже много-много лет. Его лицо было похоже на переваренную кашу с бледно-серым оттенком, будто ее жарили в кипящем масле. Сквозь толщу жутких  рубцов пробивались маленькие кругленькие глазки. Как у заплывшей от жира рыло.  Тонко натянутая линия наталкивала на мысль, что это мог быть рот. Вместо носа остались две широкие дырки, от которых во время дыхания исходила невыносимая вонь.
       Монстр смотрел на коссею, как будто голодный хищник на легкую жертву, вгоняя женщину в полное оцепенение он протянул руку. Фрийя зачарованно застыла. Он уже хотел жадно вцепиться острыми когтями в ее горло, вырвать сердце из груди, распотрошить ее серёдки, но коссея в первую секунду пережила неведомый ужас в помутнение рассудка вовремя отскочила от навещающей жути. С криком бросилась прочь от нелюдя.
           — Нечестивая! Месть пришла и воздаться тебе за грехи! Твои муки в упряжке безликой богини будут самыми отвратительными! Проклятая, вы прикоснулась к святому! Пролили родную кровь! Я буду возмездием за смерть Вивеи Камандины.Ты не раз посягала на жизнь самого Змееносца! Твоя жертва не вымолит душу, так что гореть тебе вместе с пятым десятком грешных душонок в беглой упряжке безликой богини. Где-то там, в синих водах, тебя ждут те, кого ты погубила собственными руками и лживым языком!
           Полное ненавистью лицо монстра еще больше вгоняло в ужас, от которого хотелось бежать, однако в покоях сарфина не было куда броситься прочь, кроме террасы, откуда коссея Фрийя, будто в истинном кошмаре, и выскочила.
            Внезапное появление неведающего ныне призрака в покоях сарфина заставило окаменеть и коссея. Столь уродливое существо, как тот, о ком часто твердил воспаленный ум сарфина, устремился в сторону Годесиса. Находясь в полу обморочном состоянии, на лице регента  жаркая испарина, а ноги, точно как тысячи иголочек, сковало судорогами. Однако Аморф  не собирался терять долгожданный момент мести, потому не давал отступнику вот так потерять сознание.
— Ты Ам-морф? — Обреченный на смерть, мелкий неудачник, коссей не смог покончить с собою, как его супруга. Слишком труслива была его ничтожная натура, потому тот быстро нашел решение --– смиренно склонится перед нечестью.
        — Ха! Ха! Ха! Ты до того жалок, что решил броситься передо мной на колени?! Альхид без магии — что может быть хуже того наказания, что ждало моего брата. Позор и бесчестие роду Асхаевых!
         — Он все время твердил, что ты существуешь! И говорил, что мы схожи с тобой! Что мы одно лицо! — Жалобные всхлипывания заставили монстра торжествовать.
              — Вздор! У меня нет ничего общего с убийцей своей матери. Убийца своего отца! Убийца святозарины! Убийца альхида! Убийца своего народа!
             — Что ты хочешь? Что тебе надо? У меня все есть! Хочешь трон? Заберай! Он все равно мне не нужен! Это все она, та женщина! Фрийя!
            — Презренный, тебе ли не знать, что мне нужно?
           Ощущая в горле навеянный магией испепеляющий ком,  будто обугленный камень, коссей пустился на четвереньки, словно трусливая собака, ухватился за ноги палача, взялся молить о пощаде.
            — Это все она! Она! Опоила и управляла мной как хотела! Но ты меня спас! Спас! О, спаситель, я благодарствую тебе и буду прославлять этот день, когда ты явился.
          — Ты такой же отвратительный, как и твоя женщина. И этого достаточно, чтобы ты получил  смерть, обо что сподобилась твоя душа, — продолжал Аморф нещадные оскорбления, лицо его извратилось от ярости, от которой он стал еще уродливее.
           — Это все она! Она! Это ее проделки! Она хотела власти! Аморф как можно больнее саданул ногой жалкому, трусливому псу в прожорливое брюхо коссея, а после отвесил еще пару хороших затрещин, но коссей больше не вынес ни хлестких выражений по поводу его дурной крови, ни пинков от разъяренного мага альхида, взялся выискивать похвалу от колдуна, выложив весь лукавый план, который он со своей супругой сложили.
              — Отец издевался надо мной и моей матерью, словно мы низшие существа. Никогда не представлял меня как корсея и не желал этого. Он уничтожил богатый Дом Невест! Он знал, что рано или поздно одна из девиц сможет родить змееныша! Душегуб угробил их всех! Но этого было мало. Я не убивал мать! Она оступилась и выпала из окна. В ту ночь они повздорили и правитель… старый параноик хотел убить ребенка! Он хотел погубить Ликише!
        — Аллель, — раскатился мерзкий смех Аморфа, повернулся к широкой кровати, где лежало остывшее тело сарфина. — Слышишь, Аллель, наш род меркнет. Ты снова пошел на поводу святозаров! Это твое прошлое… твои призраки не отпускают тебя по сей день. Они как наказание за промахи будут преследовать тебя даже в следующей жизни. О боги, вы покарали отступника за его алчность! Сын сарфина — убийца, а единственный внук обрел неприкаянную жизнь в виде лича. Ради этого стоило поднять руку на брата?
                Колдун круто обернулся к кровати, где лежало тело умершего. Исполняя пару замысловатых движений, произнося невнятное заклинание, тот наслал на нечестивца его самый жуткий кошмар. Гадесис тут же пожалел, что его смерть не была такой же быстрой, как у его супруги. Тело старого правителя уже было давно окоченелым, но колдовство Аморфа оказалось сильнее, заставляя его подняться с постели, напрягаясь, оно направилось в сторону коссея. Тело старика двигалось, словно старая марионетка. Хруст ломающихся костей свел бы с ума любого, кто услышал подобное. Его ноги едва могли ходить. Застывшая гримаса покойного растянулась в довольной улыбке, вынуждая коссея едва уносить ноги. Старый сарфин вытянул руки вперед, растопырив в стороны костлявые пальцы. Его холодные кривые костищи дотянулись к просаленной шеи коссея, жаждая удавить своего убийцу.
«Сын убил отца, а отец убил сына. Какой сарказм со стороны судьбы. Какая месть! На вкус слаще меда для подобных людей. Жаль, что я не сделал этого раньше, до того, как Аллель покинул этот мир. А впрочем, скоро и Мирида перестанет существовать, но к тому времени я должен отыскать Змееносца!»
            Снова нацепив на лицо посмертную маску отца, колдун направился в сторону того роковой террасы, из которого выпрыгнула его возлюбленная Вивея Камандины.
         Как только все закончилось и месть была завершена, пустота внутри Аморфа все еще не покидала его. Будто прожорливый червь питала его ненавистью и жаждой власти над всеми. В особенности над Змееносцем. В полутьме комнаты в своих мыслях он видел себя сарфином. На голове сияла корона сарфина. Его корона. Сильные руки удерживали главные регалии венценовцев Элиды — октаэдры, лунный кристалл бореев и саму книгу А Хами, а возле него совершенно точно преданный ему бесстрашный хранитель его спокойствия — Змееносец — стоял по правую руку на ступень ниже его. Стены тронного зала украшены стягом Аморфа — кровавое полотнище над ирильским знаменем, которое он давно намеревался воссоздать. Загнанные в зал альхиды, бореи, святозары и прочие простолюдины склонились перед их великим властелином.
            Впервые не скрывая своей сущности, колдун покинул покои сарфина, вышел к альхидам на терассу, снизу доносились испуганные голоса. Вкушая слащавый привкус могущества, он уверенным шагом шагал вперед… по воздуху нисколько не заботясь о высоте. Маги, колдуны и другие волшебники тут же ощутили силу, которую он источал, насильно склонились к нему. Состоятельные простолюдины, торговцы и прочий люд, что оказались свидетелями появления великого, в страхе попятились назад. Высокородные альхиды с особой пытливостью следили за происходящим, едва ли помещаясь в арочных проемах фасада. Приглядываясь к незнакомцу в темном плаще, с заносчивыми лицами упивались новым зрелищем, не вникая в суть происходящего. Многие полагали, что это веселая часть постановки коссеи, и вели себя безмятежнo под охраной большого числа святозаров.
Колдун твердо шагнул вперед, словно под ним было что-то твердое. Взвихрившись ввысь, он, как никогда, вызвал восторг и восхищение у обступающих его людей и магов, словно его приход был запланированным номером коссеи, однако они сильно ошибались.
      — Пробудись, род альхидский! — обратился колдун к толпе, он высоко поднял посох. — Вы теперь свободны! Вам больше не нужно боятся зеркал, будто они выворачивают все потайное наизнанку.  Никто не будет  носить маски под страхом перед наказанием,... как и мне больше не нужна посмертная маска сарфина Даория. Я тот, кто я есть и вы те, кто вы есть. Все мы и есть то, что мы заслужили! — Скинув с себя ненавистную ему личину, Аморф ниспослал на людей самое страшное проклятие. — Больше не стоит стараться! Пора уже быть теми, кем заслужили! Нет масок, нет лжи! Воочию узрите, что такое оскверненное сердце, разбитая душа или ненасытная скупость! Взгляните на себя и убедитесь, что нет на свете чистоты тела, ни мыслей, все нас оскверняет зло, но прежде пусть каждый узрит, какое его внутренне зло. Носите истинные лица, настоящие тела и пусть ваш грех выйдет наружу, покажется всем!
         Магия Аморфа извратила сущность каждого, кто стал свидетелем его восхождения. По подобию Аморфа, альхиды, святозары, слуги и простолюдины становились теми, кого заслуживали по жизни. Теперь это были не совсем-то и люди, а целое стадо чего-то ужасающего. Хаотически страшенного. Больше нет лжи друг перед другом — ложь выбралась наружу и застыла на их лицах искажая все человеческое что было вних. Больше не было скрытых пороков,талантов предательства или тщеславия, ибо они также показались. Ненависть, зависть, корысть, клевета - все это обрело существенный образ.
       Мученические крики боли благородных призывали о помощи, звали святозаров, но никто так и не откликнулся. До Аморфа доносились дикие стоны людей, которые еще смогли выжить после таких нестерпимых пыток "пробуждения", но людьми их уже не назовешь. Это были истинные чудовища, монстры, подобные выродкам с двумя-тремя го- ловами, ногами и руками или искаженными телами, головой сзади или руками и головой сзади или глазами по всему телу. Подобные аномалии прошлись и по выжившим бореям. Внутренний призыв к пробуждению тут же их определил к хищникам. Они как те голодные горбатые волки набросились друг на друга, рвали глотки более слабым, а после по приказу Аморфа их целью стали выжившие альхиды, что пустились прочь от адового котла.