Тайны Чёрного Лога

Осень наступала на город с холодным безразличием. Ветер безжалостно срывал мокрые тяжёлые листья с деревьев и бросал их на мостовые, обнажая жалкие ветки. Небо давило свинцом, и тонкий дождь, будто слёзы, струился по окнам старых домов. Город словно растворялся в бесконечной серой пелене — старые дома с облупленной краской, разбитые мостовые и полупустые улицы терялись в этом холодном влажном мареве. Тихий портовый городок Чёрный Лог всегда казался Воронцову уставшим. Здесь не было блеска мегаполиса или около деревенского уюта — только затхлый запах морской соли, сырость и печаль давно забытых мечтаний и несбывшихся амбиций.
Николай Воронов, сорокапятилетний мужчина с короткой щетиной и глазами, в которых когда-то жила уверенность, некогда подающий надежды оперативник, а теперь лишь ночной сторож в местной городской библиотеке, шагал по пустынной улице, кутаясь в потёртую серую куртку. Горожане знали его как человека с мрачным прошлым — семь лет назад он провалил дело, которое стоило жизни молодой девушке. Он не простил себе её гибель. С тех пор он носил в своей душе всю тяжесть вины и самоосуждения, подобно ржавой цепи, да и ощущал себя не лучше дворового презираемого всеми пса. Он продолжал жить, даже не жить – существовать, не пытаясь чего-либо достичь или изменить.

Все его вечера проходили одинаково - он сидел в пустой библиотеке, уткнувшись в чашку остывшего растворимого кофе. Его жизнь давно превратилась в эту серую жидкость — горькую, холодную и бесполезную. Охрана библиотеки по ночам была не столько работой, сколько способом спрятаться. От людей, от прошлого, от самого себя.

Несколько дней назад в подобную промозглую ночь, когда он нашёл на работе странное письмо в ящике для возврата книг, его рутина рухнула. На пожелтевшем листке корявым почерком были выведены слова, прочитав которые он едва не заработал инфаркт: "Николай, ты знаешь, где искать девчонку. Но готов ли ты к правде? Не допусти повторения своего провала."

Эти слова оживили старую рану. Бывший оперативник ощутил, что прошлое вновь зовёт его в водоворот событий. И, дай Бог, чтобы он не оказался смертельным. Он перечитывал эти слова снова и снова. Исчезновение девочки, о котором весь город шептался последние дни, внезапно стало его личным делом.

Чёрный Лог хранил свои тайны в каждом углу. Дома на главной улице, застроенные ещё в девятнадцатом веке, смотрели пустыми окнами, словно усталые от жизни старики. На набережной ветер трепал ржавые вывески старых магазинов. Запах рыбы, мокрого дерева и железа смешивался с дождевыми потоками.
Воронов шёл через город к дому исчезнувшей девочки, Насти Зуевой. Её отец, Алексей, когда-то был его напарником, и они считались хорошими приятелями. Сейчас тот сидел на крыльце своего дома, уставившись в пустоту. Пожав друг другу руки, мужчины зашли внутрь дома и прошли на кухню.


Бывший напарник Николая сидел напротив него, держа в руках кружку остывшего чая. Лицо Алексея было иссохшим, как земля после долгой засухи, а глаза, казалось, не видели ничего вокруг.

— Настя ушла четыре дня назад, — глухо сказал он. "Из школы домой так и не вернулась. Я… не знаю, что делать, Коля. И, блин, зараза, как всегда - никто ничего не видел, никто ничего не слышал. А ребёнок исчез, испарился с оживлённой улицы! Вот как так, а, скажи?
— Лёш, давай попытаемся рассуждать здраво и не будем поддаваться панике. Ты обратился в полицию? — Николай поставил свою кружку на стол и поднял глаза на друга.
Алексей устало кивнул.
— Сразу же. Позвонил знакомым операм, заехал в отдел, написал заявление. Они ищут, но... Ты же знаешь, как это бывает. Несмотря на наше знакомство, для них она просто очередная пропавшая девочка.
Воронов задумался. Ему не нравилась эта история. Пропажа Насти, письмо, которое он нашёл… Слишком много совпадений. Но его беспокоило другое: как всё это связано с тем, что произошло семь лет назад? А он ни грамма не сомневался, что незнакомец, отправивший ему то письмо, связан с исчезновением этой девочки. Чутьё ищейки не исчезло с годами.
— Я хочу помочь. Чем смогу, конечно. Ты же знаешь, я не на службе теперь. Могу я осмотреть комнату Насти? — наконец сказал Николай, глядя на Алексея.
— Делай, что считаешь нужным, — лишь махнул рукой старый товарищ.


В комнате Насти царил порядок, который казался бы неестественным для подростка, если не знать, что после смерти её матери Ангелины, девочка стала единственной женщиной в доме и взяла на себя заботы по готовке и уборке.
Книжные полки были заполнены учебниками и какими-то книгами из школьной библиотеки, а на столе лежал толстый альбом для рисования. Николай открыл его и сразу наткнулся на законченный рисунок: маяк на скале посреди бушующих волн. И, хотя картина была немного удручающей, сложно было сделать вывод о присутствии какой-либо тревоги или депрессии у школьницы.
—  Она часто рисовала такие вещи? — Николай, взяв в руки альбом, спросил, показывая рисунок отцу.
Тот покачал головой.
—  Не знаю. Она редко показывала мне свои рисунки. Может, и рисовала. Он много рисовала в последний год.

Николай отошёл от стола и осмотрелся. На стенах он заметил множество фотографий в красивых золочённых рамках с фестивалей, школьных мероприятий. Было несколько фото с людьми, с родителями и парочка, где девочка была сфотографирована одна в разные свои возрастные периоды. Она улыбалась на всех снимках и выглядела счастливой. Рассматривая две последние фотографии, где девочка была в окружении школьных подруг где-то на экскурсии, Воронов не сразу, но заметил что-то странное. На одном из снимков, на заднем фоне, он увидел стоящую неподалёку от подростков женщину. Лицо казалось Николаю смутно знакомым, но как он ни силился вспомнить откуда он её знает, не мог припомнить - воспоминания ускользали и становились расплывчатыми.
—  Лёш, ты не знаешь, кто это стоит позади девчонок? — Николай указал на женщину на фото.

Алексей, прищурившись, задумался и какое-то время они провели в молчании, лишь напряжённо хмурящийся лоб друга явно показывал, что он размышляет над заданным ему вопросом.
— Кажется, это Елизавета Гаврилова. Её единственная дочь-студентка погибла много лет назад. Она то ли умерла, то ли пропала. Никто не знает точно. Да, я уже и не вспомню.
— Ты точно знаешь, что это она?
— Не скажу точно, но вроде она. А почему ты спрашиваешь?
— Да, так. Надо кое-что обдумать.
— Ты что-то нашёл? — с нетерпением спросил Алексей, теперь уже и сам с пристальным вниманием начавший рассматривать фото.
— Ещё нет. Надо кое-что проверить.
— Ты мне сразу звони, как что-то важное обнаружишь! Понял? Не замалчивай только, я места себе не нахожу… Моя Ангелиночка там на небесах уже изнервничалась вся, наверное. А я… болван! Дочь не уберёг.

Успокоив безутешного отца и, попрощавшись, Николай направился на работу, глубоко погрузившись в свои мысли. Имя Елизаветы всколыхнуло в голове Николая старые воспоминания. Именно она была матерью Алёны, девушки, которую он не смог спасти тогда, семь лет назад. Теперь он точно знал, с чего начать.
В библиотеке, в глубине архива, куда не заглядывали, наверное, пару десятилетий, пылились подшивки старых городских газет. Николай рылся в них больше часа, пока не нашёл нужную статью. Заголовок её кричал: "Мать пропавшей девушки исчезает спустя год после трагедии". На фотографии была та самая Елизавета в самые свои лучшие годы.

Журналист в статье во всех подробностях рассказывал о том, как после смерти дочери женщина замкнулась в себе, а затем внезапно исчезла. Соседи поговаривали, что она ушла в лес за городом, но никто не видел её с тех пор и не мог рассказать точно об её местоположении.

Память услужливо подсказала Николаю, что старый дом Гавриловых, где они жили своей небольшой семьёй, давно заброшен. Это место стало символом городской тоски — заброшенное, мрачное, заросшее травой, с окнами, заколоченными досками. Именно туда и решил отправиться Николай, предусмотрительно взяв с собой фонарик и электрошокер, с которыми он никогда не расставался на работе.
Двухэтажный особняк Гавриловых стоял на холме, окружённый густыми зарослями. Моросящий дождь превращал землю в грязь, размазывая её повсюду, превращая единственную тропинку в несуразное месиво, но Николай упрямо карабкался вверх. Дом встретил его скрипом разбитой покосившейся калитки.

Внутри было сыро и холодно. Стены покрывала плесень, мебель давно сгнила и выглядела рухлядью посреди былого великолепия и лепнины на потолках, нынче осыпавшейся и посеревшей, однако, в воздухе витало странное чувство присутствия.
На первом этаже Николай нашёл остатки жизни: старый фотоальбом, детские игрушки и книги, сваленные в углу. На втором этаже ничего не было, пустые стены с ошмётками обоев поражали своей убогостью и лишь навевали уныние и желание поскорее покинуть сие помещение. И ничего, что могло бы подсказать, где искать пропавшую девочку. В бесплодных попытках отыскать хоть кого-нибудь, Николай вспомнил, что раньше в таких домах обязательно строили подвальные помещения-убежища, в которых в старые времена прятались люди, во время обстрелов.

Он не сразу нашёл дверь, ведущую в подвал, но, когда он спустился вниз, его встретил слабый тусклый свет, бьющий откуда-то из глубины. На бетонном полу лежала переносная старинная лампа, возле стены на деревянном стуле сидела Настя, связанная и напуганная. Рядом на таком же стуле сидела Елизавета с ножом в руках.
— Пришёл, — прошипела она, с такой ненавистью глядя на Николая, что, если бы взглядом можно было прожечь одежду, в его куртке уже бы прожгло дыру.
— Лиза, отпусти девочку, — сказал он, поднимая руки, показывая обезумевшей бабе, что пришёл без оружия, электрошокер был предварительно спрятан за спину под брючный ремень. — Ей не место в твоей игре.
— В игре?  — Елизавета хрипло рассмеялась, но её смех был полон горечи. — Ты считаешь, это игра? Я потеряла дочь, Николай. А ты её не спас. А теперь ты будешь знать, что значит жить с этой болью.
— Не совершай того, о чём потом пожалеешь… Мне жаль, но пойми, гибель невинного ребёнка не поможет тебе, Лиза. И не вернёт твою дочь, — голос Николая звучал мягким, но уверенно. Короткими бесшумными шагами он подходил к женщине, удерживая на ней свой взгляд.

Девочка тихо всхлипывала, не смея закричать или пошевелиться. Елизавета злобно смотрела на приближающегося к ней мужчину, которого уже семь долгих лет она ненавидела каждый день и мечтала о мести. Но не смотря на некогда свою уверенность, сейчас она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Она дрожала всем своим телом, нож в её руке трясся.
— Ты виноват, — выкрикнула она. — Только ты один! И я хочу, чтобы ты знал это.
— Я знаю, — сказал Николай, остановившись в шаге от неё. — Лиза, я живу с этим каждый день на протяжении всех этих семи лет. Ты можешь мне не верить, и я тебя пойму. Я ошибся и буду винить себя всю свою жизнь. Но, если ты сделаешь то, что задумала, ты сама превратишься в того, кого ненавидишь.

Молчание. Казалось, оно длилось вечность. Затем Елизавета опустила нож. Её и без того сутулые плечи поникли, и она отвернулась.
— Уходите. Забирай девчонку и проваливайте! — произнесла она бесцветным голосом, уходя вглубь подвала.
Вскоре послышался глухой звук, словно мешок упал на бетон – женщина свалилась на колени и тихо, отчаянно завыла.

Николай отвёл найденную девочку в больницу, где было принято решение временно госпитализировать её. Через несколько дней Настя вернулась домой к отцу, который, казалось, за время отсутствия дочери поседел ещё больше. Елизавету Гаврилову больше никто не видел. Кто-то говорил, что она уехала, кто-то предполагал, что она заперлась в своём доме и не выходит оттуда, хотя подобного точно не могло быть, так как местные полицейские прошерстили и сам дом, и всю округу в поисках, похитившей ребёнка преступницы. Местные сплетники-фантазёры поговаривали, что она растворилась в осеннем тумане, став частью этого мрачного города.

Николай Воронов спустя неделю сидел в своей квартире, занятый важным занятием, перед ним лежала старая папка с делом Алены, которую он раздобыл в полицейском архиве. Он открыл её, впервые за многие годы, и начал читать. Потому что иногда, чтобы начать жить дальше, нужно встретиться с прошлым лицом к лицу.