Раиса

               

   Это, наверное, в первый раз, когда я ночью ничего не слышал, и лишь под утро, с постепенно возвращающимся сознанием, вошли все звуки этого мира: бой курантов, еле слышное шорканье по коридору, шум включённого телевизора и лёгкое посапывание любимой девушки. 
   А, мы всё равно продолжали валяться в тёплой постели, подтверждая старую мудрость, типа, «два индейца под одним одеялом не мёрзнут», ведь нам и без него было жарко, тем более, что никто не тревожил, и мы спокойно могли отдаваться и дальше любовным утехам.
  Но молодой организм требовал компенсации в виде пополнения калорий за бурно проведённую ночь и не менее ретивое утро…
  Уже ближе к обеду мы решили пойти в буфет перекусить и осмотреться в сложившейся обстановке. За соседним столиком сидели наши приятели, уминая бутерброды, они кивком поздоровались, не обращая на нас ни малейшего внимания. Мне даже стало интересно, чего это они все спокойные и отмороженные.
  И вот когда, пришла Наташка и села за наш стол, то сразу выпалила:
- Мы, вчера так классно повеселились, жаль, что вы так рано ушли, правда, этого сразу никто не заметил. Только после того, как мы стали играть в бутылочку – врубились, что вас нет, и все поняли, вы – уединились, но нам это даже лучше – больше места было.
- Что и Раиса, тоже целовалась? – не удержался я.
- Нет, она, молча, втупилась в телевизор, и уже не обращала на нас никакого внимания, а потом, пары начали постепенно куда-то исчезать, да так, что к двум часам ночи осталось меньше половины наших, да и то – больше девок. Тогда Раиса, сказала, чтобы мы расходились, а то она уже спать хочет. Так мы с Витькой и Сашкой, пошли к нам и, почти, до рассвета играли. Я так и не выспалась.
  Виктория засмеялась, и сказала:
- Да, дурной пример – заразителен, - а потом, подумав, добавила, - теперь нас за глаза никто не будет дразнить - «жених и невеста». У них самих, небось, рыльце – в пушку.               
   Второго января с утра, мы собрались в вестибюле гостиницы и Раиса сказала:
- Вообще-то, это мероприятие не запланированное, так, как сегодня выходной, но я предлагаю пойти всем коллективом в Третьяковскую галерею.
 Для вас, как будущих художников, я думаю, это будет очень интересно.
- Вот и хорошо, - сказал я, - это то, что надо.
  Решили прогуляться пешком, хоть, путь был не близкий но и не дальний, тем более, что Раиса оказывается до того в Москве была несколько раз и прекрасно ориентировалась, где чего находится. Поэтому мы без труда нашли третьяковку.
 Зайдя в здание, мы разделись, и нас тут же встретила женщина в круглых очках и строгом чёрном костюме с белым манишкой.
Она сказала:
- Подождите ещё посетителей, сейчас соберётся достаточное количество людей и подойдёт экскурсовод.
- А зачем нам он нужен? – удивился я, - это, небось, что бы, как солдаты в строю, не нарушая единообразия, по команде поворачивать голову: то влево, то вправо? Так, мы и сами, как говорится, - «с усами», можем тоже, кое-чего рассказать про художников и их работы.
- Неужели? – высокомерно и недоверчиво с ехидцей спросила женщина.
Тогда Раисы, видя, что назревает конфликт, сказала:
- Это студенты из харьковского художественного училища, поэтому они такие шустрые.         
- Конечно, - не унимаюсь, мне стало, как-то даже обидно, за всех нас, и я продолжил, - мы третьяковку ещё в прошлом году проходили и на лекциях слайды смотрели. Но, нам интересно в живую, так сказать, - «товар лицом, поглядеть, пощупать и всё такое прочее», - и все засмеялись.
  А у женщины в строгом костюме, сделалось такое выражение физиономии, как будто она проглотила что-то горькое: глаза округлились и стали величиной, почти как очки, а рот приоткрылся, как буква «О», и она, срываясь, почти на фальцет, примерно таким же тоном, как Райкин, читавший монолог «…в греческом зале, в греческом зале…»,  выпалила:
- Надеюсь, как будущие художники, вы не будете картины трогать руками.
 «Вот гадина, - думаю, - умничает, как будто мы тут понаехали, а она, типа,                интеллигенция «из Ма-асквы», и хотел, ей что-то ещё такого ввернуть, мол, что у нас некоторые мастера картины даже пальцами пишут – и ничего.
  Но, тут Раиса, разрядив обстановку, вежливо сказала:
- Конечно, не переживайте, я прослежу, всё будет хорошо!
 И мы небольшой группой двинулись в зал.
 Понятно, что в отличии от обычных посетителей, мы не кучковались, а разбрелись, кто парами, а кто – тройками, потому, как у каждого был свой интерес к разным работам, поэтому мимо одних картин, мы проходили быстро, а у других – задерживались.
 Вот мне было любопытно, кроме всего прочего, посмотреть полотно Шишкина - «Утро в сосновом лесу», и особенно, то место там, где, как говорят искусствоведы, сам Третьяков замазал подпись Савицкого, являющимся соавтором произведения.               
   А Виктории, она девушка, очень впечатлительная и эмоциональная, хотелось увидеть известное полотно Василия Перова - «Тройка», где трое детей тянут бочку зимой, и особенно лицо мальчика в центре. Нам, когда, на лекции рассказали, что он через год умер, а, убитая горем, мать попросила продать ей картину за свои скудные гроши, даже не догадываясь, сколько она стоила, то художник, сказав, что произведение уже продано и находится в картинной галерее, привёл её в зал, где она висела. Мать, упав на колени, сидела долго, смотрела, молилась и причитала: «Мой Васечка, мой Васечка».  Тогда Перов, написал небольшой портрет и подарил его матери…
   От этой истории Виктория, чуть не разрыдалась. А я, не менее потрясённый рассказом преподавателя, глянув на подругу почувствовал, такую родственную и ранимую душу, что после этого сразу в неё окончательно влюбился…
  В Третьяковской галерее есть, что посмотреть и мы не торопились, пропуская мимо одну экскурсию за другой. Когда прошло часа четыре и женщина в очках и строгом чёрном костюме, уже второй раз прошла, кидая на нас косые взгляды, а вслед за ней и Раиса, как квочка, собирающая своих цыплят, начала нас подгонять к выходу в вестибюль,  я понял, что эта гадина из Ма-асквы ей мозги уже полностью компостировала,  нашим затянувшимся присутствием.
    Но, правда, мы и сами решили закругляться, потому, как сильно проголодались.
   А, как говорил тот же Райкин: «…там буфет – хуже забегаловки, горячего нет, у них там только – сыр и кофе…».
    Выйдя из хранилища живописи на «свет Божий», мы, не сговариваясь, быстро пошли за Раисой по направлении к гостинице.
   А я, вообще-то не привык быстро ходить, поэтому, как меня моя подруга ни тянула за локоть,  всё равно тащился еле-еле, а, когда последний из нашей команды скрылся из виду, за бурлящим потоком пешеходов, предложил Виктории перекусить, по пути в какой-нибудь кафешке. 
  А её долго убалтывать не надо, она очень часто со мною соглашается.
  Поэтому мы так и сделали. А уже через пять минут, сидя за столиком, уминали сосиски с горчицей и жареной картошкой, запивая томатным соком. Потом, полирнув ещё кофейком с пирожным, наевшиеся и расслабленные, не спеша, вальяжно пошли в гостиницу.
  Вечер удался на славу…
 Правда, ко мне, как назло, подселили, какого-то «кренделя» и мне пришлось отдыхать на кресле в номере Виктории.
А Натаха, устроившись в своей кровати, рассказывала:


- Вот, вас не было, правда, все уже привыкли, что вы отделяетесь от коллектива, а Раиса за ужином, объявила, что завтра мы идём смотреть панораму Бородина, а потом в Кремль и Музей Октябрьской революции.
Я, не ожидавший такого оборота, выпалил:
- Опять, они нас этой историей добивают, лучше бы в музей им. Пушкина пошли.
- А нафига нам Пушкин? – удивилась Наташка.
- Вот видно, сразу, что ты двоечница и прогуливаешь историю искусства, - сказал я.
 А, Виктория, которая этот предмет знала очень хорошо, и хотела стать, скорее всего, искусствоведом, засмеявшись, пояснила:               
- Там экспозиции картин разных известных зарубежных и наших мастеров, да ещё, очень много интересных скульптур и экспонатов.
- Да? А я и не знала.
- Давайте, - предложил я, - завтра подговорим наших, чтобы они уговорили Раису, вместо Музея Революции пойти в музей имени Пушкина, а то тут осталось всего два дня, а мы лазим по всяким непонятным заведениям и местам.
  В общем, так и решили, провести разъяснительную работу среди творческой молодёжи - поменять мероприятия и не глазеть на всякие маузеры, наганы, винтовки и облезлые кожанки, а приобщиться к великому мировому искусству в виде уникальных шедевров известных художников Европы и Америки. И наш план – сработал… 
  Правда в Кремль мы пошли. Всё-таки интересно было посмотреть на Царь-пушку и, как жили наши прежние вожди. Но в последний день, мы всё-таки сходили еще и, в недавно открывшийся музей Тропинина, где было много классных портретов работы известных мастеров, а не в Музей Ленина, куда нас опять хотели затащить московские гиды, привыкшие всех грести под одну гребёнку, не нарушая единообразия…
  Вечером, садясь в поезд, я напоследок всех щелкнул на перроне перед вагоном, добавив, что вот если бы не я, то вы бы в Москве, так и шастали по кладбищам, да политическим музеям.
И все засмеялись…               
   Когда мы вернулись в училище, то передо мной и Раисой встала задача – выпустить стенгазету об экскурсии. И, желательно, чтобы она была готова к началу занятий. Вот целый день я занимался проявкой плёнок и печатаньем фотографий, а преподавательница сочиняла передовицу и подписи под фото. Ну и, как всегда, когда, что-то делаешь, то не хватает одного дня, или часа, поэтому уже смеркалось, а мы ещё работали в комитете комсомола. 
 На большой, как простыня, склеенной из нескольких ватманских листов, газете, я красной краской написал заголовок: «Поездка в Москву!», и начал монтировать уголками большие фотографии, а Раиса слева крупными буквами, писала передовицу.
   И в это время заваливает с явно раздражённым выражением лица, наш преподаватель – Роман  Иванович.
   Глянув на наши фигуры, стоявшие буквой «Г», над газетой, он сказал:
- Вам, дня мало, что вы ещё и по вечерам трудитесь?
- Да, вот, надо сегодня закончить и повесить, чтобы завтра, когда придут преподаватели и студенты, увидели наши фотографии, - и как бы оправдываясь, Раиса добавила, - я думаю, что всем это будет очень интересно.
   Метнув на неё, как мне показалось ревнивый взгляд, он сказал:
- Может оно и так, но уже шесть часов и все давно разошлись по домам, одни вы тут и пашите.
Я понял, к чему это он клонит и, решив разрядить обстановку, спросил:
 - Роман Иванович, а чего это вы в спортивной шапочке, а не в пыжиковой?
 Это на него произвело такой эффект, как будто я, мягко говоря,-  его подкалываю. Быстрым движением, сорвав свой головной убор, он показал перебинтованную голову.
- Рома, что случилось? – ужаснулась Раиса.
- Да, вот сказал он, - и, посмотрев на меня таким взглядом, как будто я во всём виноват, продолжил, - вечером дали трубой по голове и сняли шапку, чуть голову не проломили.
А я нет, чтобы посочувствовать, выпалил:
- Ну вот, хорошо, что я вовремя – продал, а так бы мне по голове дали.
 Тогда Роман Иванович, ещё больше изменившись в лице и кинув на меня недовольный взгляд, понял, что здесь он сочувствия не найдёт и, нахлобучив шапку на голову, не попрощавшись вышел из кабинета.
- Ну, ты, даёшь, - не выдержала Раиса.
- Да и я сам не ожидал, что такое скажу. У меня так, бывает, вот – ляпну, что-нибудь, а потом жалею.
- Знаю, знаю, - сказала она, - это я – поняла, ещё тогда, когда мы в третьяковке были.
 А мне стало интересно, откуда она так хорошо Москву знает, и я сразу её об этом спросил. Она немного задумалась, как бы прикидывая, стоит рассказывать или нет, а потом немного грустным голосом сказала:
- Ладно, заваривай кофе, сейчас расскажу…      
  «Когда я училась у нас в университете, - начала свой рассказ Раиса, отхлёбывая кофе, - то у нас в группе был один парень из Серпухово, это небольшой городок в Московской области.
   Честно говоря, я на него сначала не обращала никакого внимания – студент, как студен, мало ли у нас их было со всего Союза.   
  И вот, когда нашу группу после второго курса послали в строй отряд, то меня определили работать на кухню, а Сашу, так его звали, - рубить нам дрова.
    А было нам, как вам сейчас с Викторией – по восемнадцать, ну и закрутилась у нас любовь, поэтому, глядя на вас, я вспоминаю себя, и даже, немного – завидую, - уже тише сказала Рая.
  А, когда стройотряд закончился, он меня пригласил к себе домой в гости. Я с радостью согласилась. Наверное, это были самые незабываемые и счастливые дни. Мы, почти, каждый день садились на электричку и ехали в Москву. Гуляли, ходили по музеям, выставкам, театрам и даже пару раз в Большой попали. Как-то раз, когда мы были на Ленинских горах, он мне рассказал, что пытался поступить в МГУ, но провалился, уж очень большой там был конкурс на исторический факультет.  Видно было, что он сильно переживал, поэтому на следующий год, чтобы не рисковать очутиться в армии, он поступил в Харьковский университет на такой же факультет с прицелом, чтобы потом перевестись в Москву.  Но, я тогда, этому не придала особого значения и, когда закончились каникулы, поехали в Харьков и вернулись на занятия.
   Мы вместе ходили в универ и дальше продолжали встречаться.  Он жил в общежитии, а я – дома. И всё  у нас было хорошо, пока мы не закончили третий курс, и Саша поехал домой, а потом написал мне письмо, что сбылась его мечта и он смог перевестись в МГУ, и что, как только будет возможность то приедет ко мне.
- Ну, а ты не ездила к нему? - спросил я, даже не заметив, как перешёл на «ТЫ».
- Нет, сначала, я ждала, что он вернётся, а потом поняла, что в Москве больше возможностей и соблазнов. Мы ещё поначалу
писали друг другу письма, а когда начался учебный год, то и эта скудная переписка прекратилась, наверное, он там нашёл – другую. А меня после окончания университета направили сюда работать преподавателем, а потом ещё и комсомолом нагрузили.  Вот, теперь учу – вас обормотов».
  Мне стало её, даже жалко и я, решив утешить, сказал:
- Не расстраивайся так, ты ещё молодая женщина, найдёшь кого-нибудь. Вон, я вижу, к тебе клинья подбивает, Роман Иванович, даже ревновать ко мне начал.
Тогда она, улыбнувшись, подтвердила:
- Да, ты всё правильно говоришь, и это даже не страшно, что он старше на шесть лет, а вот то, что он – художник, да ещё и любитель выпить, а кроме того, как мне рассказали – ужасно ревнивый, из-за этого от него и жена ушла, вот это меня коробит и удручает. И вообще, весной заканчивается моя трёхлетняя отработка, и я уже подыскала место недалеко от дома в школе. Только это – секрет, не вздумай проболтаться.
- Не переживай, я, как могила в Новодевичем монастыре, - и чтобы немного развеселить Раю, поцеловав её в щёчку, добавил, - а, ты найди, кого-нибудь на стороне. Вот я бы, если бы не Виктория, то в тебя обязательно влюбился, даже несмотря, что ты старше на пять лет.
Тогда она, хихикнув, сказала:
- Но, это не помеха, но вот я смотрю, на тебя и твою подругу и думаю, что у вас тоже может случится всё, так, как у меня: тебя скорее всего, сразу после учёбы заберут в армию, а Викторию зашлют, куда-нибудь по распределению и поминай, как звали, - уже  грустным голосом закончила Рая, а потом добавила, - ладно, давай, доделывать  нашу газету, а то небось, этот Отелло, чего доброго под окнами ходит.
 Было поздно и мы не стали крепить наше произведение настенной информации в вестибюле, оставив это – на завтра.
  Одеваясь, я подумал: «Может она и права и у нас, как и у неё будет всё также, похоже, идентично и мы повторим её участь. Но я гнал эту мысль, надеясь, что у нас всё будет по другому», - хотя, червячок сомнения, уже начал грызть мою душу.
    Её ухажёра нигде не было видно и я, как полагается, проводил Раю домой, которая оказывается тоже жила в центре.               
   Утром, когда я пришёл на занятия, газета уже висела возле раздевалки, об этом, наверное, Раиса позаботилась, а целая куча студентов рассматривала фото и смеялась.
  Я, быстренько проскользнув, пошёл в кабинет живописи.
   Роман Иванович уже ходил важно между мольбертов, как Щорс с перебинтованной головой. Он выставил новый натюрморт с цветными тряпками, кувшином, стаканом и яблоками, и, не спеша, ходил по классу. Мы, поздоровались, и я начал выбирать ракурс, для удачной композиции, а преподаватель, покосившись на меня, вышел. Когда наша группа расположилась в аудитории, опять вошёл Роман Иванович и мы, дружно поднявшись, громко поздоровались, а наши девушки даже начали с сочувствием спрашивать, мол, что случилось.
  Он, глянув, на меня - понял, что я ничего и никому не разболтал и, посмотрев, как мне показалось даже с благодарностью, шутливым тоном, как в фильме - «Старики-разбойники», сказал:
- Бандитская пуля!
   И все заржали, а мой сосед Виктор Мороз, предложил:
- А давайте я напишу ваш портрет, как героя гражданской войны товарища Шорса и даже запел: «Голова изранена, кровь на рукаве, след кровавый тянется по сырой земле…»
  Тогда все ещё больше начали смеяться.
- Я подумаю, - сказал он и уже серьёзно, добавил, - так, работаем, пишем новый натюрморт, у вас на всё - про всё – четыре пары, так, что не расслабляйтесь.    
  И мы принялись творить…
     К концу второго урока, когда все уже покинули кабинет, а я никак не мог оторваться от работы, Роман Иванович, аккуратно перебирая и ставя ровной стопочкой подписанные с обратной стороны холсты, сказал:
- Хорошие будут работы, все разные, нет вот этого, которого я так не люблю – единообразия, - а, потом глянув на меня, добавил, - спасибо, тебе за то, что ты не проболтался про шапку, а то потом разговоров не оберёшься.
- Пожалуйста, - ответил я, - мне, вот только больше делать нечего, как трепаться, на счёт проданной шапки. У меня до сих пор никто дома и даже Виктория не знают, куда она подевалась. Так, что, как говориться, – «Бог – дал, Бог – взял».
Он, слегка улыбнувшись, сказал:
- Это, точно, - как говорил Экклезиаст: «Всё это – суета сует…», - а потом, задумавшись на секунду, добавил, - «Время искать и время терять, время хранить и время тратить…»
  Я подумал: «Интересно, на что это намекает? Может быть, на мои московские похождения?   И даже хотел было спросить, кто это, и что это за художник такой?»
  Но тут распахнулась дверь и вошла Виктория, она сказала:
- Вот ты где? Пошли быстрей на занятия, я уже место заняла и, схватив мой этюдник, начала быстро собирать краски, а потом поволокла меня из аудитории.
Бегом, поднимаясь по лестнице, я спросил:
- Ты, все даты и фамилии хорошо знаешь, кто такой этот Экклезиаст.
 - Точно не помню, но, по-моему, это что-то связанное с царём Соломоном, типа, что он под этим именем писал стихи, нам ещё картину показывали, художника-передвижника Николая Ге «Суд царя Соломона», которая висит в киевском музее.
- Ну, ты прямо энциклопедия ходячая. А я и половины не помню – забыл, но про Соломона, кое-что знаю.
  Тогда она засмеялась и сказала:
- Занятия по истории искусства не надо прогуливать, а то получается, что не знал, так ещё и забыл. Если бы я тебя сейчас не забрала, так ты бы опять опоздал.
  Когда закончились пары, и мы с Викторией договорились вечером встретиться в центре, я заскочил на минуту в комитет комсомола к Раисе.
Она, поприветствовав, меня под итожила:
- Всем наша газета понравилась, так, что съездили мы не зря.
  - Ещё бы, - и, улыбнувшись, добавил, - особенно мне и моей подруге, - но я хотел спросить вас, как историка, кто такой Экклезиаст?
 - Вообще, это из Ветхого завета, и приписывают это имя царю Соломону, но мы учили только его высказывания, - потом прищурившись, видно вспоминая, грустно сказала, - мне больше всего понравилось такое: «Вдвоем быть лучше, чем одному, ибо, если упадут – друг друга поднимут. Но горе, если один упадёт, а чтоб поднять его – нет другого.  Да и если двое лежат — тепло им, одному, же никак не согреться», - а потом добавила, - у меня есть небольшая книжечка с его высказываниями, если хочешь, я тебе могу дать почитать.
Я понял, что у неё не прошла до конца вчерашняя хандра, поэтому сказал:
- Конечно хочу, - а потом решив её утешить, добавил, - да, не расстраивайтесь так, закончится учебный год, и устроитесь в вашей школе – учителем, а про Соломона я знаю одну  притчу о том, что ему мудрецы подарили кольцо, на котором было написано: «Всё пройдёт…», а когда ему было вообще невмоготу, он его снял и на обратной стороне увидел: « И это тоже пройдёт…»
  Тогда Раиса, слегка улыбнувшись, добавила:
- А на торце была ещё одна надпись: «Ничто не проходит…»
               
                Эпилог

   Весной мы защитили дипломы, и Виктория поехала домой, а мне даже не дав погулять и двух недель, как и, предрекала Раиса, прислали повестку в военкомат. Я написал письмо своей подруге, о том, что меня ждёт служба, а она, что её по распределению посылают в Бердянск, в школу преподавать рисование. И вот тогда я понял, что как бы мы не хотели быть уникальными и неповторимыми, но и на нас накинула судьба аркан единообразия.
   А в книжечке, что мне дала Раиса я прочёл такое высказывание Экклезиаста: «Что было то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
               
                Конец