Виктория

               
 А я, как-то в старом шкафу, что стоял у нас в коридоре, надыбал свою чёрную детскую овечью шубку и решил – покрасоваться перед зеркалом. Начал натягивать, а она возьми, да и лопни на плечах. Тогда я, оторвав рукава, а вслед за ними и подкладку, увидел, что внутренняя часть меха, выглядит, как дубленка, только тёмная. Но для будущего художника – это не помеха и я, взяв темперу цвета золотой охры и разведя водой, покрасил её широкой кистью. Получилась весьма приличная безрукавка.
     Когда матушка, придя с работы, и увидела меня в таком облачении, то даже с иронией заметила:
- Что это на тебе за гуцульский кожушок, вы, что в Западную Украину на практику едете?
- Нет, - говорю, - это я соорудил из старой своей детской шубы.
А она, всплеснув руками, только и сказала:
- Ну, ты даёшь! А я её хотела родственникам отдать
- Поздно! Я в ней буду осенью на занятия ходить.
- Ладно, ходи, - сказала мама, - а к зиме, я что-нибудь придумаю.
 Вот и ходил – в бардовом свитере, меховой безрукавке, да в штанах шотландской расцветки – в синюю и малиновую клетку, их мой старший брат привёз из первого загранплаванья, но сам, потом не стал носить.  Я на занятии ездил на трамвае, который ходил прямо до училища, и в нём по утрам подобно разодетой таким образом публики хватало, а остальные пассажиры, видно рабочие и служащие – в серой одежонке, скаля   зубы, недовольно шипели: «Вот, опять едут эти художники! А одеты - чёрти в чём, да ещё бородатые и патлатые, тьфу – смотреть тошно!»   А я всегда, думал: «Не тошно, а – завидно, ведь вам приходится одеваться так, чтобы не выделятся на работе, не нарушая единообразия. Так и работать проще, как  винтики, составляющие единый коллектив, который даёт план, а в целом строит Коммунизм, ну это типа, прекрасной жизни для всех людей, при котором, все равны, все одинаковы и у всех одни и те же потребности. И не фиг выделятся, и требовать для себя чего-то особенного».
   С такими мыслями, мне всегда хотелось, что-нибудь на ваять грандиозное и гениальное, а главное – неповторимое, не такое, как у других. Но на оформительском факультете, это не особенно приветствовалось, так как наша основная профессия – наглядная агитация, то есть – опять плакаты и лозунги, призывающие к светлому будущему всего человечества. Поэтому, мягко говоря, я не был прилежным учеником. То, что-нибудь намалюю не то, что хотелось бы нашим преподавателям, а то и того хуже – хвалебно отзываюсь о Сальвадоре Дали, который в то время у нас, вообще, считался фашистом.  Поэтому, когда на Новый год после сессии на каникулах, лучших – премировали поездкой в Москву на экскурсию, я не попал в этот список.
  И мне стало обидно. Я думаю: «Во-первых – моя однокурсница, с которой у меня были амуры, едет, а я – нет. Во-вторых – мама сделала мне сюрприз. Она перешила в швейной мастерской, свою шубу из женской – в мужскую, а кроме того, мой дядя с Урала прислал мне настоящую пыжиковую шапку, это видно его матушка попросила – в довесок.
  Когда меня увидел наш преподаватель по живописи, Роман Иванович, то не без зависти, сказал:
- Ну, ты прямо, как Шаляпин, на картине у Кустодиева, - а потом спросил, - шапку не продашь? А то, в такой, у нас по вечерам ходить опасно, могут снять, да ещё и по голове дать.               
- Ладно, - говорю, - вот, в Москву – съезжу и продам.
- Так, тебя не посылают, - а потом, подмигнув, добавил, - а если шапку продашь, так я замолвлю за тебя словечко.
 Уж, больно, видно, приглянулась она ему, это и понятно – ручная работа, на базаре такую не купишь.
- Хорошо, продаю, - согласился я, - только за двести рэ, не меньше!               
   Это было почти полторы его месячной зарплаты, но он, не торгуясь, вытащил деньги. 
  И, третий – самый важный фактор. Я ещё в прошлом году закончил в Доме народного творчества курсы фотографов и кинолюбителей и, как делать фотогазету, про всякие мероприятия, так – это  я, а как – в Москву, так – фиг вам, в смысле мне».
  Поэтому, придя к нашему секретарю комсомольской организации училища - Раисе Петровне, молодой (двадцати четырёх лет) преподавательнице по истории, так всё и выложил.
  Мы с ней были в хороших отношениях, всё-таки, как-никак, вместе делали газеты, молнии всякие и другие информационные листки и сообщения.
- Знаю, знаю, - засмеялась она, - чего тебя так в Москву тянет – Виктория едет, а ты – нет. Не переживай, меня назначили руководителем поездки, так, что ты бери, паспорт, свои фотоаппараты и всё остальное, тем более что ваш преподаватель по живописи, уже просил за тебя, и дуй в бухгалтерию – оформляй путёвку.
    Я был на седьмом небе. Чего только не сделаешь ради любви, а продажа новой шапки – это вообще, мелочь…               
  Познакомился я с Викторией, когда мы работали в колхозе.
  Раньше, ну это тогда, когда я ещё учился в художественном училище, как только наступало лето, так из всех телевизоров и репродукторов только и слышно было: «Борьба за урожай, битва за урожай…», и так далее.
  Вот наших преподавателей и студентов после второго курса, тоже включили в эту «битву», в смысле, послали в колхоз недалеко под Харьковом, помогать собирать фрукты и овощи.  Расставив палатки в два ряда на берегу небольшого ставка, так, что получилось, типа улицы, в конце которой было несколько столов под навесами, как на полевых станах да кухней с печкой из кирпича, расселили контингент. Начальником назначили преподавателя по НВП – Ивана Ивановича, высокого чуть-чуть упитанного, но крепкого ещё мужчину, с сединой на висках.
 Он, как бывший военный, видно, вспомнив свою молодость, когда был ещё курсантом в летних лагерях, разбил студентов разных групп на бригады, а те, в свою очередь – на звенья.    Студентов насчитывалось, человек сорок пять, поэтому получилось три бригады, в которых было по три звена.  Пару крепких ребят он назначил помощниками на кухне: рубить дрова да подвозить воду и продукты на прикреплённом к нам вместе с шофёром, стареньком «газончике».
  Я еще подумал: «Вот повезло пацанам всегда будут и сыты и на поле под солнцепёком не надо батрачить».  С утра, позавтракав, нас развозили, кого – на поля на прополку, а кого – в сад на сбор фруктов. Ну, и конечно, что бы было без обид, производили, как говорил сам военрук: «Ротацию».
  Это, когда бригады меняются местами. Понятно, что ездить в сад и собирать черешню или белый налив – это классно, а не тяпать бурьян посреди поля. В полдень, уставших и голодных, привозили на обед, а после – опять на работу и часам к шести все возвращались в лагерь на ужин.               
  По вечерам Иван Иванович устраивал, разводы, называя их линейками, с подведением итогов дня и назначение бригад на новые работы, а после, как в армии – личное время. Он всё время сокрушался, что нет никакой возможности поставить флагшток, для поднятия флага и энтузиазма, а цеплять его на рядом стоящее дерево – это уже перебор, кто-то из начальства, может не так понять…
 Мы в свободное время, писали этюды, играли в различные игры, купались в озере, некоторые даже рыбачили, а я фотографировал для нашей фотогазеты.
Собирать в саду фрукты было – прикольно, некоторые это делали с лестниц, а пацаны, залезая на деревья, сначала наедались «от пуза», поэтому первые полчаса корзины медленно наполнялись, но потом – темпы увеличивались, так, как уже к концу дня, как говорится – не лезло больше.
Вот так посмотришь, на желтовато-белёсое яблоко с матовым блеском, откусишь раз и всё – душа не принимает, ну и, как в анекдоте, типа: «…половыну зъим, половыну – навидкусюю…», возьмёшь, да и хрястнешь его об ствол дерева, от невыполнимости желаемого.
 И такое было с каждыми фруктами, которые мы собирали. С прополкой было попроще, но и там свои, мягко говоря, неудобства.
 Во-первых – палящее солнце, это тебе не тенистый сад.
Во-вторых – длинная грядка, которую надо было прополоть, а она, не имея конца, сразу навивала мне, человеку, который вырос в городе на пятом этаже и видел такие поля только по телевизору, такую тоску и безысходность, что хоть вешайся.  Я бы может, как молодой и впечатлительный юноша, так и сделал, но рядом, как назло, не было, ни одного дерева. 
    И вот в такой момент, когда наша бригада ушла далеко вперёд, а я, согнувшись в три погибели, пытался сосредоточено орудовать тяпкой, чтобы не повредить саженцы огурцов, за моей спиной раздался звонкий   девичий голос:
- Ну, ты даёшь, - со смехом сказала моя одногруппница Виктория, - сразу видно, что ты городской и к такой работе не приучен.               
Я оглянулся. Она стояла с тяпкой наперевес, показывая своё превосходство.
   Меня, как током дёрнуло, я было дело, хотел сказать, что я по этому поводу думаю, но она, опередила мою мысль:
- Я, всё поняла по твоему лицу, давай я тебе немного помогу, - и, не дожидаясь моего согласия, начала ловко полоть.
  Мне ничего не оставалось, как принять такую помощь. Вдвоём дело пошло быстрее и уже через полчаса, мы догнали нашу бригаду, которая у края поля заканчивала работу.
    Некоторые начали хихикать, мол, Виктория оказывает шефскую помощь, но Раиса Петровна – молодой наш преподаватель по истории, как секретарь комсомольской организации, сказала:
- Нечего тут ржать, вы, наверное, не знаете известный лозунг, который у нас висел в университете, где я училась: «Видишь, товарищ отстаёт – помоги!»
  Все приумолкли, ну кто же будет спорить против такого, хорошего и правильного лозунга…
   И как, говорят: «Долг – платежом красен».
 Ну, и я, чтобы, как-то отплатить, помогал Виктории собирать яблоки. Она на лестнице, а я, забравшись рядом на ветку, наполнял её корзину. Ничего так не сближает нас, как совместное добывание пищи.  Это, наверное, повелось с того времени, когда у древних людей, ещё не совсем слезших с деревьев, и победивших первый инстинкт самосохранения, наевшись, просыпался второй – тяга к размножению, ну, в смысле, общение с противоположным полом.
  Так, мы и узнали многое друг о друге. Я – что она родом из небольшого городка под Луганском, а – она, что я родился в Харькове, учился, по тем временам, как бы сейчас сказали: «В элитной школе номер один, имени Владимира Ильича Ленина», потому, как отец у меня работал в Горисполкоме, а мать – в театре. Не знаю, может это на неё произвело большое впечатление, а может ещё потому, что я и мой приятель Серёга Коржанок лучше всех в нашей группе рисовали.               
 И мы сами не заметили, как начали всё больше и больше проводить вместе время: ходить на пленэры, играть в волейбол и
купаться. Я помогал ей рисовать и писать этюды, а она – мне, стирать носки, трусы и майки в ставке.
Один, юморист, как-то спросил: «Что, такое любовь?»
 И сам же ответил: «Любовь – это хорошее отношение к какому-либо предмету. Например: любовь к учителю, школе, к политехнизации или к женщине, но самая большая любовь, это – любовь к работе».
И в качестве примера привёл стихи известного поэта В. Маяковского:
«Любить – это значит,
вглубь двора,
вбежать и до ночи грачей,
рубить дрова
 клинком топора,
силой своей играючи…»               
    Видно, он тем самым, хотел сказать, что чем больше человек любит, тем больше способен, нарубить дров…
  И у меня случилось, почти такая же история, когда, играя с Иваном Ивановичем вечером в шахматы, я поставил ему мат.
  А он, вдруг неожиданно, спросил:
- Я, смотрю, ты в шахматы неплохо играешь?               
- Так у меня третий разряд, а у моего друга, батя, вообще,
гроссмейстер, вот он нас и понатаскал.
- А, ты сидишь, как партизан и молчишь.               
- Ну, а, что об этом надо всем рассказывать?
- Да, правильно, не обязательно, - а потом продолжил, - я смотрю, ты товарищ ответственный, хочу поручить тебе одно важное дело.
- Какое, же? – заинтересовался я.
- Да, вот, понимаешь, из соседней группы Семён, на кухне рубил дрова, и умудрился себе обухом засадить в лоб, ну его и увезли в больницу с сотрясением мозга. Может, ты вместо него поработаешь?               
  Это предложение я встретил без особого энтузиазма. Тем более, что мы дружно работали вместе с Викторией.  Но, с другой стороны – в саду урожай уже не собирали, а больше пололи, да огурцы, ползая за трактором, выбирали.   Так, что там я был помощник никудышный, а с подругой мы могли теперь встречаться и после работы. Что, мы, честно говоря, чаще всего и делали, особенно по вечерам. И я, согласился…
 Уже, значительно позже, узнал, что это Раиса, видя моё постоянное воркование с Викторией, попросила военрука разлучить нас, хоть на время, как говорят: «от греха подальше».
  Но, получила совсем обратный результат.  Видно, она плохо, читала классику, типа, - «Ромео и Джульетту».   Ведь известно, чем больше препятствий у молодых влюблённых сердец, тем более героически они их преодолевают.  Целый день работая, на кухне, я, помимо рубки дров, ездил ещё и за продуктами в колхоз, поэтом, бывало, допоздна задерживался, но зато, когда вечерело, то, мы долго гуляли, даже после отбоя.  Бедные наши преподаватели не могли уследить за сорока пятью семнадцатилетними оболтусами, у которых на природе гормоны били ключом.  Нет, конечно, не все, как мы, старались уединится, но с десяток таких же – нашлось.      
  И когда, юноши, немного возмужавшие, а юные девы, загоревшие, с округлившимися фигурками и загадочным взглядом, вернулись домой, то наши наставники, хоть и сами были не без греха, вздохнули с облегчением. Правда, несколько месяцев, преподаватели присматривалась к нашим девушкам, но потом поняли, что работа в колхозе прошла без последствий.  А, когда, начался учебный год, и я с Раисой Петровной делал фотогазету о работе в колхозе, то она даже не без   сарказма, заметила, мол, я так переживала, так переживала, что бы ты с Викторией не наделали глупостей, поэтому даже военрука подговорила перевести тебя на другую работу.
 Тогда я, вполне рассудительно сказал:
- Глупостей можно наделать, и возле дома на лавочке, а вот когда у нас, как мне кажется, настоящие чувства, то своей любимой, хочется помочь и уберечь от неприятностей.
- Ну, и как же ты помогаешь, - улыбнулась Раиса.
- Как, как? Ну, конечно, не так, как она мне помогала в колхозе.  Я просто, её рисунки немного дорабатываю, и у неё теперь оценки стали выше.
 Вы, ведь, сами говорили: «Видишь, друг отстаёт – помоги!»               
   Я, конечно, немного расстроился, что мне пришлось нашему живописцу, продать шапку, но потом прикинул, что это даже и к лучшему – в столице деньги не помешают, так, как родители субсидировали, мягко говоря, - скромную сумму на поездку.  Правда, у меня была ещё и не большая заначка, подаренная мне старшим братом на день рождения и, сложив всё вместе, получилась приличная «котлетка» грошей.
   Когда мать – дома, а потом и Виктория, уже на вокзале, поинтересовались, мол, чего это я в старой заячьей шапке, то я отморозился, типа, боюсь, что бы в дороге не спёрли.
Поездка в Москву заняла всего ночь и уже утром, мы оформлялись в номера гостиницы Россия…
    Окна моего двух местного жилища выходили прямо на Спасскую Башню, которая грохотала курантами каждый час.
  Для меня, привыкшего отдыхать в тишине, это было необычно и даже очень сильно раздражало. Так нормально и не отдохнув, я спустился этажом ниже, где поселилась Виктория со своей по-другой Наташкой - нашей общей однокурсницей. Зайдя к ним в номер, я понял, что он более уютный, чем мой. Окна выходили во внутренний двор, из них не было видно Красной площади, да и шума было меньше, удары часов – глухие, и казалось, что всё это происходит, где-то там вдалеке.
- У вас комната, - говорю, - прямо, как в стихотворении у Михалкова: «А, из нашего окна – площадь Красная видна, а из вашего окошка, только улица – немножко».
Они засмеялись, а я предложил:
- Давайте, прогуляемся сегодня, а то завтра с утра скорее всего нас всех поведут на экскурсию.
  А Натали с кислым лицом, сказала, мол, что я устала и хочу отдохнуть, а вы - идите.  Не знаю, может это была правда, а может просто она не хотела нам мешать.
 Тогда Виктория шмельком – оделась, и мы покинули номер.
  Выйдя из гостиницы, я предложил:
- Вот смотри ГУМ, давай зайдём.
А, мою подругу и убалтывать не надо, она очень часто со мной соглашается.