Довелось...

 
Новая версия, или почти по Георгу Кристофу Лихтенбергу: «новые взгляды сквозь старые щели»

Вот уже четыре часа самолёт Москва - Барнаул натужно бороздил воздушное пространство, прорываясь сквозь временные пояса и ночную мглу. Сосед по креслу сосредоточенно решал кроссворды, изредка отвлекаясь от них, чтобы отщипнуть кусочек от буханки чёрного хлеба, и вслед за этим сделать глоток «Жигулевского». Нехитрая снедь бедно, но гордо болталась в обыкновенной авоське, которую не доводилось видеть с советских времён.

- Скажите, - наконец-то решив обратиться к нему, спросил я, – где в Барнауле лучше взять такси или частника, чтобы добраться до автовокзала?

Человек сдвинул очки на край носа, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Езжай на автобусе, быстрее будешь...»

Глубинный смысл этих простых, как «здравствуй» слов, я понял лишь в аэропорту Барнаула, когда пятеро «таксистов» окружили меня плотным кольцом и стали навязчиво предлагать довезти меня сразу до Белокурихи по цене ровно в половину от стоимости билета на самолёт. Как один, все пятеро были одеты в дешёвые спортивные костюмы и кожаные куртки, на головах, чуть сдвинутые на глаза, матерчатые кепки. Слова перемежались с цепкими взглядами из подлобья и плевками сквозь зубы на пол… «Напрасно, брат, всего-то четыре часа и мы с тобой в зелёной зоне!» - нехотя бросил один из них в качестве ответа, когда я сказал ему, что ещё не заработал на его такси.

«У людей нет работы», - подумал я. И вместе с тем, очень плохо представлял себе дорогу до известного на весь бывший СССР санатория в предгорьях Алтая, в том самом месте, где термальные радоновые воды выходят на поверхность земли, и где Рерих искал загадочное Беловодье.

Автовокзал встретил меня серым опустевшим асфальтом и скучающей кассиршей в большом сумрачном зале с рядами потертых кресел. Эхо отдавало звук моих уже не совсем уверенных шагов. Сказывался перелёт и бессонная ночь, а так же не покидавшее меня чувство тревоги, появившееся ещё в Москве, по которой накануне поездки я бесцельно наматывал круги на машине и казалось не хотел возвращаться домой, где ещё надо было собрать вещи и документы. Но билеты были уже в кармане, командировка от ещё не родившегося издания «Курорт-Досье» по всем правилам оформлена и подписана главным редактором Константином Ковалевым, на основной работе в  журнале «Stereo & Video» придумана красивая легенда.

Ближайший рейс был только через несколько часов, и все билеты на него были уже проданы. «А вы попробуйте поговорить с водителем», - сказала кассирша, и я, чтобы не наговорить грубостей, отошёл от, расположенного на уровне пояса окошка,  мысленно проклиная и забывшего встретить меня водителя (правда, это выяснилось значительно позже: просто перепутали дни), и «неработающую» бумагу о том, что местные органы власти должны оказывать мне содействие, и моё собственное любопытство, которое я привык удовлетворять за казённый счёт.

После томительного ожидания, я первым зашёл в автобус и изложил водителю свою проблему.

- Ладно давай полтинник и садись вот сюда, - показал он жестом на место у него за спиной, а затем спросил моё имя. 

- А тебя как зовут? - спросил я, обращаясь также на «ты», потому что на «вы» в этом случае было бы как раз не вежливо.

- Анатолий.

Мы пожали друг другу руки.

- Зачем водителю моё имя? – подумал я, но понял это буквально через пару минут.
Когда все места были заполнены, в автобус поднялась женщина средних лет с компостером и кожаной сумкой через плечо. Проверяя билеты и пробивая их с какой-то особой нервозностью, она быстро продвигалась по салону и встреча с ней, похоже не сулила ничего хорошего.

- Ваш билет? – строго спросила она меня, и услышав, что мой билет у Анатолия, разразилась истерикой: «Да что же это такое делается? Совсем уже обнаглели, садятся в автобус без билета, как ни в чем не бывало! Анатолий, в чем дело?»
Анатолий неспешно поднялся с водительского места, вышел из кабины в салон и, сделав шаг в мою сторону, положил мне свою огромную, как лопата ручищу на плечо. Затем с чувством и расстановкой сказал: «Это мой друг, Вадим. Должен я его до матери довезти...»

В автобусе я наконец смог немного успокоиться и перекусить оставшейся аэрофлотовской котлетой. Кусочек косточки, оказавшийся в мясном изделии, чуть было не отколол мне такой же кусочек зуба, но это было уже мелочью. Припасённая бутылка водки постепенно снимала усталость и нервное напряжение. Глядя в окно, я понял, что лихие таксисты могли бы «успокоить» меня здесь не одну тысячу раз… Как только закончился мост над Обью, в холодных водах которой отражались зябкие лучи полуденного солнца, моему взору предстали бескрайние поля и равнины с синеющими где-то вдалеке лесными опушками. Однообразный придорожный пейзаж изредка оживляли большие деревянные заборы, в зимнее время служащие препятствием для схода снега, а в летнее время просто разряжавшие нескончаемое пространство вдоль дороги длиной в 236 километров, где даже заправки, и те были большой редкостью, и такую, являвшую из себя огромную ржавую бочку, за которой пугливо пряталась милицейская машина, я увидел только один раз. Дальше дорога снова побежала своим уже привычным для меня чередом: поля, заборы, лесные опушки и, если повезёт, мелькнёт вдали дым из печной трубы, оживив в воображеньи тепло и уют домашнего очага.

Закончив с трапезой на заднем сиденье, я перешёл на своё «законное» место. «Валя»,  - прочёл я наколку на руке у соседки, и тут же обратился к ней, возможно по её имени, а возможно по имени её подруги-сокамерницы. Нередко те, кто отбывал срок в этих местах, оставались затем здесь же жить и работать.
Валя скупо отвечала на вопросы, смотрела в основном перед собой и могла бы задать мне ровно столько же в ответ, но в итоге только спросила: «Вы из Москвы?»

В Бийске пришлось пересаживаться на другой автобус, в котором ещё 65 километров я проехал стоя, прижатым к металлической стойке другими соседками, поэтому когда вышел из него, то имел весьма потрепанный и усталый вид. Хотелось привести себя в порядок, принять душ и чего-нибудь поесть, но директор санатория сказал, что у нас очень много работы и попросил быть готовым через пол часа, чтобы осмотреть огромную территорию и познакомиться с персоналом. Но до того как я успел покинуть гостиничный номер, мне позвонили и поинтересовались каких бы девушек я хотел видеть вечером у себя в номере...

- Это будет ваше постоянное место, - сказали мне в столовой, когда я пришел на ужин уже без ног. Соседями по столу оказались мать с  дочерью средних лет.  Или же мне так показалось поначалу. Золотые «ворота» - нижние и верхние ряды по четыре зуба с коронками из драгоценного металла свидетельствовали о том, что дочь с матерью приехали из экологически неблагополучного района, которых в Сибири было немало, чтобы поправить своё здоровье в Белокурихе, где воздух в два раза, а то и более чище, чем в хвалёном швейцарском Давосе. (И это не было домыслом:  чистота воздуха основана на точных расчётах: среднее содержание аэроионов в Белокурихе равно 1014, на склонах гор - 2100, а в долине реки Катунь - 2200-2400)! Как не было выдумкой и про грязь озёр, где водится красный рачок, которую используют в лечении женского бесплодия. Ну, и ещё термальные воды, помогающие быстрому сращиванию переломов, передовая пластическая хирургия и отличная стоматология, - то зачем в Белокуриху ехали европейцы, всегда знающие, где лучше и дешевле. И об этом предстояло рассказать будущим  читателям «Курорт-Досье», потому что наши соотечественники либо вообще ничего не знали про санаторий с одноимённым названием, либо знали только о его основной специализации - лечении сердечно-сосудистых заболеваний.

Естественно материал нужно было проиллюстрировать оригинальными фотографиями высокого качества. Но на фотографе в редакции решили сэкономить, поэтому мне пришлось взять с собой фотоаппарат и первый раз в жизни снимать на дорогую слайдовую плёнку, с которой в силу определённой специфики, не решались работать даже многие профессионалы. К тому же, было вполне конкретное требование, чтобы в кадре были люди, в основном врачи и пациенты, а это требовало длительной экспозиции, которая возможна только в том случае, если тебе добровольно позируют. Подснять что-то набегу и не особо заметно в этом случае не получалось. Народ на съёмку реагировал отрицательно, иногда крайне агрессивно, грозясь разбить камеру, а вслед за ней и морду смотрящего в объектив. Объяснения, что я журналист и стараюсь не ради себя, не имели никакого действия. Пиетет к профессии тоже отсутствовал и был выражен уничижительным словом «писака», и вопросом «да за что вам там деньги платят»? Если в объектив попадала женщина, то сначала она закрывала лицо руками, затем следовала ругань, а потом угроза, что она пожалуется мужу, и вот он тебе всё очень быстро и доходчиво объяснит про твою работу. Добровольцев полежать в радоновой ванной или пошире открыть рот у стоматолога тоже не оказалось, поэтому в основном пришлось снимать местные пейзажи, которые редакцию волновали только в объёме одной или двух картинок.
               
                *****

Когда  в неприглядном бумажном стакане подали йогурт, то поначалу я вежливо от него отказался, но потом поддался на уговоры и после первой ложки почувствовал себя Юрием Гагариным! Еще бы, чистота лугов, на которых пасутся местные животные сразу давала о себе знать. Но полет в космос был прерван тривиальным куриным бульоном с яйцом, а далее гречневой кашей со свёклой и кусочком говяжьего языка. Завершал пиршество компот из сухофруктов или травяной чай, и я с грустью подумал, что примерно всё тоже самое будет все три дня моего пребывания. Поэтому уже на второй попросил моего сопровождающего - молодого человека по имени Константин отвести меня в какое-нибудь заведение, где можно съесть чего-нибудь жареного и выпить чего-нибудь крепкого. Константин сказал, что такое место у них, конечно же,  есть, но к сожалению, завтра вечером он встречается со своей девушкой, которая приезжает к нему издалека, и если мне очень хочется, то я могу пойти туда один.

Заведение с антидиетической кухней встретило меня полумраком и двумя тут же подсевшими ко мне за стол женщинами, которые даже не спросили разрешения, а просто плюхнулись на стулья как бы между прочим, по ходу оживлённого разговора между собой.  Это показалось мне  странным: в зале было полно свободных столиков и на двоих, и на четверых. Заняты были только два. Самый большой, за которым гулял какой-то Юрок с компанией и, судя по его репликам и жестам, он заимел свои сияющие пустотой «ворота» на зоне, и просто ещё не успел вставить потерянные там зубы. Юрок щедро разливал водку в большие стаканы, демонстративно щерился «воротами», нарочито громко смеялся и кидал в рот закуску руками. За вторым столом в самом дальнем углу заведения, в сизом сигаретном дыму растворялась компания молодых людей, которые постоянно о чем-то перешёптывались, оживлённо жестикулировали и кидали косые взгляды в мою сторону. Официант, он же бармен деловито парил над стойкой, заглядывая в стаканы и энергично протирая посуду. Его картинные движения напомнили мне театр Кабуки и в них сразу чувствовался какой-то подвох.

Между тем, я сказал женщинам, что привык быть за столом один и мне бы хотелось продолжить ужин в полном одиночестве. На что получил ответ, что это их постоянное место, что они привыкли сидеть именно здесь, и если меня что-то не устраивает, то я могу пересесть на другое. Возможно, они предположили, что я знаю про этот развод, когда вместе со счётом тебе потом выкатят долларов 500 за то, что «ты был с нашими девками», и только попробуй за это не заплати. Возможно, что-то ещё.

Делать было нечего. Я взял свои тарелки, графин с местной водкой «Колывань», способной вскружить голову только одним названием, и перенёс все это вместе с хлебницей и приборами на другой стол. Тут же от компании Юрка отделились ещё две девицы. Одна из них стала быстро, как маятник ходить передо мной слева на право и наоборот, вторая взад и вперёд, тормозя перед моим столом, словно лошадь, в последний момент передумавшая брать препятствие.

Я уставился в тарелку и боялся поднять глаза. Казалось, что я без микроскопа изучаю строение китайского риса и сосредоточенно размышляю над его отличиями от тайского или краснодарского. Я знал, что смотреть на этих людей нельзя, а не смотреть на них ещё хуже. Пауза затянулась и, в конечном итоге, я посмотрел на ту, что мельтешила у меня прямо перед глазами. Она тут же взвилась и заорала: «Юра, Юра, он на меня посмотрел!»

- Ну, и что? - спросил он, захватив щипком капусту и отправил её в широко открытый рот, запрокинув вверх голову.

- Ну, как что? Ты бы видел как он на меня посмотрел!

- Ну, и как он на тебя посмотрел?

- Как, как, да вот так! Волком он на меня посмотрел, понял, волком! - и она вытаращилась в сторону Юрка, который на мгновение застыл с куском селёдки в руках.

- Ну, и что? - снова спросил Юрок.

- Как что! Сделай уже что-нибудь! - снова завопила она истошным голосом и обхватила голову руками, как будто её мучили нестерпимые боли.

- Пускай доест, - снисходительно сказал Юрок, сделав вальяжный жест рукой, и в очередной раз ощерился «воротами» в очаровательной, как ему казалось, улыбке.
Я встал из-за стола, не спеша подошёл к стойке и незаметно для окружающих, но только не для официанта, положил на неё деньги с избытком покрывающие мой собственный ужин и мой новый заказ.

- Две бутылки «Колывани», - сказал я, поочерёдно указав на большой и дальний столы, попутно поймав на себе настороженные взгляды всех присутствовавших.

- Пойду отолью! - сказал я и для пущей убедительности сопроводил эти слова красноречивыми жестами, а когда вышел из помещения, то стремглав выскочил на улицу, а затем побежал по главной аллее, где тени мелькавших деревьев напомнили мне эпизод фильма «Летят журавли», только прокрученный в ускоренном режиме.

Я добежал до своего корпуса. Дежуривший в холле омоновец закрыл за мной дверь на засов, а когда я поднялся к себе в номер, то тут же зазвонил телефон, но трубку я уже брать не стал: пусть думают что хотят...

На следующий день прямо с раннего утра я и инструктор по горным лыжам поехали на «буханке» в горы, чтобы посмотреть, где пройдут лыжные трассы, а после обеда я уже ездил по окрестностям санатория на директорской «Волге» с пожилым и очень вялым водителем. Манера езды раздражала. Казалось, что он управлял катафалком, поэтому я не выдержал и попросил его уступить место за рулём. «Не положено, - сказал он строго. - Мне приказали тебя возить, что я и делаю. Да, и вообще, это тебе не в твоей Москве гонять по ровным дорогам. Здесь ещё пиз...ся с горы, кто за это будет отвечать?»

Но главное было в другом; я отчётливо понимал – случись что, мне с ним никуда не доехать, поэтому вечером зашёл в дирекцию и попросил дать мне водителя покрепче и побыстрее.

Моей просьбе не удивились и в четыре утра я уже сидел в другой «Волге» с роверовским движком и с другим водителем по имени Александр - крепким кряжистым мужчиной средних лет.

- Александр, у меня к вам одна просьба, что бы не случилось, пожалуйста, не останавливайтесь, - попросил я его.
Но это «что» случилось почти сразу же, как только мы выехали за ворота санатория. От поста, где тоже дежурили вооружённые омоновцы, за нами буквально с места рванула тёмная «девятка» и, сев на хвост, «приказывала» остановиться, моргая дальним светом и издавая звуковые сигналы. Мы буквально летали по горам, но оторваться от девятки не получалось. К тому же, я забыл пристегнуться и все время погони пытался это сделать дрожащими руками, но потом оставил это бесполезное занятие и просто молча сидел на переднем сиденье пока Александр так же молча вышивал на узкой дороге на грани фола и надежд. Напряжённое молчание бесцеремонно нарушала музыка, которую не успели выключить: «Вишня, вишня, зимняя вишня»... «Вот же под какую дребедень возможно придется погибнуть, - пронеслось в голове, - лучше бы играло что-нибудь типа «Highway Star». Но у водителей такой музыки, как правило, не бывает, да и вообще: «Господи, о чем я думаю!»
Резкие виражи заставляли держаться за все что попало. На каком-то этапе «девятка» всё-таки обогнала нас, перегородила проезд и заморгала аварийкой. Александр заблокировал двери, я закурил сигарету. Преследователь не спеша  вышел из машины, подошёл с моей стороны, постучал в стекло ... пистолетом. При виде ствола меня просто замкнуло. Я не знал, что мне делать. Я смотрел прямо перед собой, изредка кося глазом в сторону направленного на меня оружия. Казалось, что время остановилось, а в голове роились самые разные мысли, одна из которых повторялась снова и снова: зачем я поехал в эту командировку?
Поняв, что я отреагирую ещё не скоро, человек также неспешно обошёл автомобиль и постучал пистолетом в окно водителя. Александр опустил его наполовину, а дальше... Дальше я так и не понял, что же произошло, потому что запомнил только слова «э, брат», после которых мы отчаянно с большим креном рванули с места по кромке обрыва. Но девятка продолжила нас преследовать и через минуту снова висела у нас на хвосте, сигналя и слепя дальним светом. «Посмотрим как ты здесь сейчас», - нарушил молчание Александр и на пределе возможного вошёл в крутой поворот. Свет фар, так долго преследовавший нас, как-то косо прорубил ещё тёмный предрассветный лес...  Мы молча переглянулись, но страх что эстафету подхватит кто-нибудь другой, не отступал до самого аэропорта, во всяком случае у меня. Александр, похоже, поймал кураж: иногда он обгонял по встречке или на поворотах. По прямой белая директорская «Волга» неслась со скоростью 190. Редкие машины испуганно жались к обочине и казались попросту обездвиженными.

- А двести можешь? - спросил я.

- Могу и больше, но с двигателем будут проблемы, - ответил Александр.

Снова замелькали знакомые пейзажи и деревянные заборы. Далеко позади осталась ржавая бочка с бензином и все той же ментовской машиной. В утреннем свете отблестела широченная Обь, а я все ещё находился на измене, поэтому в аэропорту шарахался буквально от любого, кто, как мне казалось, подходил ко мне слишком близко. Последние нервы «съела» задержка рейса. Оказалось что ждали киношников. Съёмочная группа во главе с режиссёром шумно занимала места. Последним шёл Джигурда. Мы были знакомы.

- Привет, Никита! - поздоровался я с ним, когда он поровнялся со мной. 

- Привет, брат! – прохрипел он, как буд-то в его горле застрял ржавый напильник,
- вот же, где довелось!

- Довелось...   

1996-2024