Куда уходит зима?

Откуда приходит зима?
В этом году она, морозная и очаровательная, примчалась раньше обычного, неся с собою метели, гололедицу, обжигающий холодом воздух и прочие свои неизменные прелести. Для кого-то её дары – это снежки, летящие за шиворот под общий дружественный хохот. Рождество, ёлки, атмосфера посеребрённого чуда. Для других зима – всего лишь небольшие кружочки пара, непроизвольно или намеренно вылетающие изо рта: жалкие, безуспешные попытки согреть необъятное пространство вокруг себя, унылого и съёжившегося человечка, застывшего в ожидании более тёплых деньков. Облик зимы был сугубо личным, вся её красота или же мёртвая беспощадность были открыты глазам смотрящих.
Тёма смотрел на весь мир как на загадку. Он видел вокруг себя не предметы и не явления, мало помышлял он и о собственных ощущениях и выгодах. Этот вчера прилетевший в Россию мальчик округлял глазки в сторону всего для него нового, замирал на месте, где заставала его новизна, и тихим восторженным шёпотом высказывал полюбившиеся «Почему?», «Откуда?», «Как?». В этом говорящем взгляде и шепотке покоился и сам его мир, и его к нему отношение. Тёме было только шесть лет, но он ждал масштабных открытий, широких горизонтов. Впервые в своей жизни увидел… «пологий» снег. Стужа сковала его всего. Он нащупал зимние скользкие превратности своими маленькими ботинками. Тёма осознал эту зиму как новую для него загадку. Или же осознал себя в незнакомой ему зиме, ибо это он был совсем маленьким, а зима, насколько хватало и детских, и взрослых глаз, была безграничной. Тёма видел не столько отдельные признаки русской зимы, а как-то ею всю, целиком. И задавался вопросами: откуда пришла в Россию зима? Куда она уходит, когда достигает итальянского побережья?
Однажды, не далее, как год назад, он с мамой поднимался в горы, и горы были заняты снегом. Мама сказала тогда, что чем выше поднимаешься, тем снега больше, а воздух холоднее. Поэтому людям нельзя летать вне самолётов – слишком холодно. Все осмеливающиеся шагнуть из уютных кресел в свободный полёт тут же превратятся в ледышки.
Россия ломала картину уже познанного. В Москве не было ни гор, ни высоты, снега же было навалом. Снег был холодным, как мороженое, рассыпчатым. На лыжах по улицам не катались. Для строительства крепостей или лепки снеговиков такой снег не годился, но был красивым, как сахарная пудра для выпечки. Снег был для красоты… Единственно для красоты.
Тёма предложил бабушке сделать из снега мороженое. Бабушка, посмеиваясь, научилась слову «gelato», размяла свои больные ноги и принесла хрустящую пачку с хрустящим рожком мороженого. Тёма недоуменно повертел мороженое в руках. Если мороженое бабушка добыла из снега, не похоже, чтобы вафлей когда-то был лёд. В Италии было много мороженого. Наверное, его добывали в горах. Неужели в России мороженому радовались исключительно зимой? Или снег вечно лежал в России?..
Тёма грустный отправился спать. Московские квартиры были тёплыми, стоящая у окна батарея не подпускала никого и защищалась, обжигая любопытные человеческие руки. За окном шныряли многочисленные огни проезжающих машин – оживлённый проспект тянулся под домом. Во всепоглощающей зимней темноте Тёме вдруг показалось, что это не огни машин, а настигающие беглецов световые мечи из «Звёздных войн». Мечи потешались и дразнили несчастную жертву, то приближаясь, то отдаляясь. Вот-вот пронзят грудь, вот-вот! …
Тёма испугался и нырнул под старенькое пуховое одеяло, которое укрывало от страшных преследователей, мысленно перенося его на маленькую via*, где по узенькой полосе, может быть, раз в час проезжала миниатюрная машинка, а маленькая речушка умиротворенно бежала вдоль торца вилетты**.
Он сам не заметил, как заснул, гуляя босиком вдоль знакомой речки и собирая камушки.
И снился ему страшный сон. Не снятся мальчикам другие сны, когда в период столь любимого ими Рождества их вырывают в большую и холодную, незнакомую Россию, с такой милой и заботливой, тем не менее далёкой бабушкой, которая лишь глазами показывала свою безграничную любовь, руками обнимала крепко-крепко, но из всех слов неуверенно произносила одно «Ti amo***».
В сонной дымке бабушка сидела по плечи в холодном сугробе и улыбалась. Мама торжествующе накидывала комья снега на её голову. Он сидел на финских санках с грубыми железными полозьями. Почему-то плакал. Было жалко бабушку. Было что-то трагически-смиренное в её улыбке. Как у человека обречённого, который молчит и не спорит с судьбой.
–  Не плачь, снег растает, и бабушка вернётся! – весело кричала мама, всё накидывая и накидывая снег бабушке на голову – бабушка неумолимо погружалась в подснежное царство.
– Зима уйдёт, да? – спросил с надеждою Тёма, вытирая глаза варежкой.
– Всё уходит, – ответила мама таким тоном, каким в зале судебных заседаний обычно выносят приговор.
– Куда уходит зима!? – любопытство Тёмы стало ненасытным.
– Куда уходит зима? – переспросила мама как призрачное суровое эхо, – А куда уходит любовь?
Бабушка скрылась под снегом, не издав ни единого звука. Ветер срывал с сугроба снежинки и уносил прочь, в далёкие дали. Возможно, именно так в Альпах и появлялся снег…
Такой бабушку запомнил сонный Тёма: белоснежной, как зима, и тёплой, как любовь. На кухне часы с кукушкой пробили шесть часов утра. В последние мгновения сна Тёма вдруг ощутил, что тёплым было не одеяло, а снег, в который он плюхнулся с санок. Снег сулил не холод и смерть, но запах свежеиспечённого печенья, треск поленьев в камине.
Тёма открыл глаза и принюхался – что ж, с кухни и вправду летели нотки овсяного печенья. Его ножки, неуклюже погрузившись в тапочки, вновь нашли бабушку – бодрую, с косынкой поверх седой головы.
Бабушка что-то сказала на своём, празднично улыбаясь. Смыл сказанного был ясен Тёме, что бы она ни сказала.
– Vieni a trovarci****, – Тёма обнял бабушку, и из глаз его брызнули нечаянные слёзы. 
Бабушка, казалось, тоже поняла его. Она нежно положила морщинистые руки на его плечи.
Утро Рождества. Бабушка сама, ещё до их приезда, установила в гостиной ароматную ёлку. Наверняка под её ветвями Тёму уже ждали коробки с подарками. В десять они хотели созвониться с папой. До праздничного обеда планировали прогуляться по городу. Когда Тёма смотрел на Москву из окон такси, он видел много интересного. Сияющие фасады магазинов, развешанные над головой гирлянды и гремящая с разных углов города музыка. Но тогда он ещё не встретил бабушку. Ему виделось невероятным, чтобы человек, живший за несколько тысяч километров от него, человек, которого он ещё никогда не касался рукой, мог так сильно любить его. Ждать его. Она не видела его друзей. Не видела его любимых игрушек. Не ходила вместе с ним в любимое кафе. Что она знала о нём? Что понимала? Ничего. Она была просто родная. Просто любила его за то, что он где-то есть. Не понимая его, она стремилась сделать для него всё, каждое полученное мгновение вместе посвятить ему. Их объединяло большее, чем игрушки, чем язык. Его полюбили на любом языке – и Тёма почувствовал это.
Рождественское утро было пасмурным, ни один луч солнца не касался проспекта за окном. Снежинки медленно кружили – романтичный вальс. Тёма радостно провальсировал до стола. Он активно дрыгал ногами в ожидании овсяного печенья и какао. Подарки подождут. Ему не хотелось будить маму и нравилось наблюдать за хлопотливой бабушкой.

 – «При-вэт», – чеканил Тёма по бумажке. Мама предусмотрительно нацарапала русские и итальянские слова на стикерах, – «Доб-ро-э ут-ра!»

Мальчик был уверен, что выглядит глупо, но бабушка смотрела на него так, как будто он собирал с неба звёзды.
Мама тоже проснулась рано и, потягиваясь, появилась на кухне. Стыд радостно испарился в углу. 
Она поцеловала Тёму в лоб. Ему был понятен этот язык любви. Любовь… Это слово должно было бы звучать одинаково на любом языке в мире. Это слово никогда не должно уходить! Дожди ли падали с неба, буянила ли метель, палило ли солнце, зимой, весной, осенью или летом, - любовь сияла в любом уголке Земли и при любой погоде. Пугающие широкие проспекты или тихие улочки, величественные горы или простирающиеся поля…  Любовь была невидимым духом, вездесущим и всеобъемлющим.
Папа Тёмы всегда говорил, что Рождество – это любовь. Такая общая и красивая формулировка приятно поражала воображение Тёмы, но ничего конкретного ему не говорила. Теперь же, кажется, он понял.

Всю неделю он и мама слушали красивые песни, покупали искрящиеся безделушки и открытки, катались на «ватрушках» с горки, ели странные, но вкусные салаты, смотрели вдохновляющие фильмы и прикрывали ушки от разрывающих небо салютов. Всем своим праздничным восторгом Тёма делился с бабушкой. Впечатления сыпались на скайп и на папу; папа клялся, что его радость самая что ни на есть настоящая. Интернет-трафик или телефонные провода – все они голуби, переносящие радость и любовь.

А на восьмой день зима ушла так, как уходит наваждение. Всю неделю зимы было много – но тем утром её не осталось совсем. Тёма выглянул в окно и увидел одни лишь лужи и голые ветви деревьев. Наверное, зима ушла в Альпы. Погостила и ушла. Как во сне… Тёма не мог унять поспешного биения сердца. Как слон, бежал он в кухню.
–  Nonna! – кричал мальчик истошно, от испуга позабыв столь тщательно выученное им слово «ба-бу-ска».
Бабушка, как и в первый день, ждала его на кухне, переворачивая на сковородке тонкие блинчики. Она удивлённо и доброжелательно посмотрела на него.
- Sono qua! *****– ответила бабушка ему. Смешной акцент. Тёма же смотрел на бабушку так, словно она собирала с неба звёзды.
Зима ушла. Любовь оставалась.
И мороженое всё ещё лежало в хрустящих упаковках где-то на дне холодильника. Всё-таки вряд ли оно изготавливалось из снега. Вот что ещё понял Тёма.
Рождество – это любовь. Мороженое – один из способов показать любовь. Но оно не из снега.

* - (с ит.) улица
** - разновидность загородных домов, таунхаус
*** - (с ит.) я люблю тебя
**** - (с ит.) приезжай к нам
***** - (с ит.) я здесь