лесной уголок... Широкий дол...

лесной уголок, наше местечко, «всехное»;
если ручей послушать, жизнь размыслить, а может в молчании в лес-себя уйти - приходи и будь другом…

был такой уголок у нас в Миньяре на скалах;
на выступе на три стороны простор открыт, гора за горой, синие дали;
был такой уголок да зарос; на выступ, на лужайку свалило ветром огромную ель; обросла она вкруг черёмушником, а рядом ещё и берёзка затрухлявела, с вершины сучья валятся – наш островок в нас остался, а теперь здесь, на когда-то живописной горной лужайке, искусно выложенной плитняком и прикрытой сверху серебристой горной полынкой, голубоватым мордовником и травкой, похожей на мелкую осоку, а теперь здесь – дичь и глушь, да и дорога, по которой поднимались мы в гору, заколодела, замуравела, и ручей, где брали воду, недобрые существа погубили;
где наш островок? в нас остался…

в Широком долу, среди множества местечек, на которых мы останавливались, особенно одно пришлось по душе, стало нашим «пристанищем», нашим лесным садом, очень оно нам «показалось»…
от Старой пасеки в сторонку к  роднику, и от родника ещё  немного вглубь леса, среди камней, елей и берёз лесная уютность и отрешение от назойливого суетливого  существования;
случайно нашёл, бродил-ходил по лесу;
надо бы передохнуть, попить чаю;
по мановению волшебной палочки меж рухнувших погибших деревьев, меж обомшелых камней обнаружил приглядный уголок как приглашение:
заходи…
на камень присел, отдышался и принялся за работу;
нарубил, напилил жердей, соорудил вкруг будущего костра на камнях скамейки; под елью место для рюкзаков определил, на ели опилил засохшие ветви, а пару оставил – крючки-вешалки будут;
дрова – здесь,  только место расчистить;
веток-сучьев наломал, костёр, первый на этом местечке, развёл, и дальше за работу; обязательно сюда придём, а пока - прибираться;
костёр горит, местечко расчищаю; вкруг оглядываюсь:
хорошо ли?
очень даже!
и в лесу, и полянка, весёлая, солнечная, рядом, и ручей рядом, и родник,
и дров много, и близко от тропы, и ни за что не догадаешься о наличии…
закрытое, отрешённое,
затаённое, неприметное …
уголок, местечко
для тех, кто не по тропе, а по своей дорожке…

кто гостит, посещение лесного уголка как посещение Храма:
-на наше местечко сходим?
-конечно!
даже если и деньков праздных немного, один из них – обязательно – в лес, на наше местечко;
а когда далеко, созваниваемся,
понятно по чувству, по памяти, по впечатлению, о чём говорим:
-как там наше местечко?
-ждёт…
-будем мечтать; приедем, сходим;
в лес идти по внутренней потребности…
такое вот хожение по достопримечательностям,
удивительным и необычайным,
уникальным и невиданным местам?
нет, по самым обычным, мимо идти, вряд ли обратишь внимание…

однажды, поднимаясь на Аджигардак, встретил мужика:
-куда путь держишь?
-в избушку на Тридцать восьмой (квартал);
-вечером  обратно, или ночевать?
-как выйдет; пельменей загребтелось сварить, поесть в охотку;
дело, конечно, не в пельменях, дело в ином…

если кто спросит, зачем в лес идти, то что ответить?
нет ответа;
суть не в том, чтобы поесть-попить,
суть не в здоровом образе жизни,
это всего лишь подспорье,
суть не в движении как полезности;
для чего?
суть даже и не в хожении как процессе,
суть даже не в лесе как таковом,
суть во всём этом и ином…

«застолбили», обжили мы наш уголок давно;
столько сожжено лесного хлама, что кострище, обрамлённое толстыми берёзовыми сучьями ( они постоянно сырые, так как лежат на преющих остатках листьев, насквозь пропитанных водой; вода проступает, если чуть сильнее, чем обычно, ступишь ногой на листовой опад), теперь толстым слоем золы и углей, значительно возвышается над землёй;
мечтаем, вот бы эту золу да в  точильненский сад, но и здесь от золы будет  лесу большая польза;

где наш уголок?
среди больших валунов, плотно закрытых мхами, высоких ровных берёз и елей, среди чахлого подроста – кленовника, рябинника;
здесь много молоденьких хлипких ёлочек, полузасохших, полуживых-полумёртвых, которые еле-еле дышат;
место низинное, мочажинное, сплошь покрытое толстым слоем палой листвы, которая не перепревает за сезон;
ступишь – нога мягко проваливается и вода заливает сапог по щиколотку, а то и выше; если пройти дальше вниз по ручью и вблизи его, то скоро начинается лесная болотинка, где сапоги так вязнут, что еле их вытягиваешь, а кочек и мочажин ещё больше;
сапоги с длинными голенищами могут подвести:
ещё чуть и чёрной воды черпнёшь;
если скоро и споро выпадет снег на незамёрзшую землю, то у такой болотинки всю зиму наготове сюрпризы: даже в сильный мороз, хотя какие сейчас морозы, под снегом – незамёрзшие мочажины-лужи;
прошёл по ним по снегу на лыжах, оглянулся – по воде шёл;
по берегу ручья и через ручей ветер свалил много сухостойных елей и дубов;
идти – перебираться с колоды на колоду, постоянно проваливаясь в переплетение трухлявых ветвей, сучьев и камней;
того леса, который когда-то здесь был, кондового, хвойного, здесь нет;
есть лишь редкие памятки прошлого Великого Оледенения – реликтовые ели;
то есть родословная нашего хвойного лес – многотысячелетняя…
встретишь великана в полтора-два два обхвата, голову запрокинешь – верхушка в тучах теряется: да, были люди в другие времена…

почвенный слой слабый, тощий; всё, что перепревает, быстро впитывают корни молоденькой поросли и большие дерева; грунтовые воды залегают близко, корням не хватает кислорода и питательных веществ, растущим деревцам не хватает света; кто выживет? борьба нешуточная;
десятки  елок на небольшом участке воюют друг с другом, воюют с рябинками, клёнами и берёзками; война безмолвная, но – жесточайшая;
здесь тоже невидимые миру слёзы…
у костра сидишь, созерцаешь:
тишь и сласть, и божья благодать…

в солнечный сухой сентябрьский день наше местечко –
просторное, в ясной радости:
белые стволы берёз уходят в голубеющее небо и трогают, касаются, нежно касаются белоснежных облаков тонкими ветвями;
отойдёшь в сторону –
солнечные лучи разошлись  на пятна, на камни, сучья, пни;
у елей сучки норовят попасть в глаз острыми концами;
и всё время колоды на прелой земле и сухарники, которые вот-вот обрушит сильный ветер;
вторичный лес, растрёпанный, слабенький, где каждый всяк по себе, продолжается и в сторону Снеговых гор по склону, и в сторону Аджигардака;
что же тут такого завидного, восхитительного, живописного?
чем же здесь восторгаться?
восторгаться и правда нечем, да и не надо;
а вот созерцать, беседовать-слушать, вникать, познавать можно сколько угодно, не устанешь…
почему?
даже такой лес, искалеченный, больной, измученный злодействами людей,
даже такой лес – хорош, чуден, прекрасен – как бы это странно не прозвучало; не отдельные деревья и ростки, травы и каменья, а живой единый организм, высоко организованный, с миллиардами и миллиардами связей,  который сам себя созидает и осознаёт, имеющий  ясную видимую цель – жить, а для чего, на это человек может ответить, должен ответить,
тем самым определив и смысл своего существования;

может быть искал бы я местечко и более затаённое, глухое, более одинокое,
но здесь, рядом – родник – душа совсем живая, совсем родственная;
через ручей, через огромную ель, которая упала  поперёк ручейка, в метрах двадцати пяти-тридцати – родник из-под трав-мхов выбивается, из-под горы;
воду я беру обычно пониже, она спадет малым водопадом с камня;
в иной раз к самому началу поднимусь и долго вглядываюсь, вслушиваюсь;
с верховьев, с камня на камень, в трещинках и пустотах собирается по капельке живительная влага и выходит на поверхность;
была вода небесная, стала земная, а земная вскоре опять станет небесной…
шум ручья слышен постоянно, шум глуховатый, невнятный, в гармонии со всем окружающим, лечебный, успокоительный;
так и внутри самого тебя настраивается умиротворение, скромность и нешумливость внешних движений…

будет ли зима?
уже пора на лыжи вставать, но – малоснежье;
в верховьях снега достаточно для лыжных хождений, но тащиться с лыжами в гору нет желания, а бродить по лесу на своих двоих тоже не воодушевляет:
снега по колено, а вся поросль на голе, и на лыжах и пешком сквозь неё продираться – далеко не уйдёшь;
чем заниматься?
за водой родниковой ходить;
воды достаточно, но если ещё принести – не помешает;
за водой сходить – обыденный материализм и никакой впечатлительности;
идти надо ни за чем…
вот так и собираюсь: нож, спички, соль, пара кусочков ржаного хлеба, бачки для воды, ножовка, топор, блокнот для зарисовок;
всю жизнь – надо, надо, надо;
да и на самом деле надо, куда от этого денешься; а есть время, когда что-то может быть и не надо, и от этого ощущения многое более основательнее и глубже воспринимаешь;
вот и за водой ходить не обязательно, исключительно по потребности внутреннего мира; никто не заставляет, не довлеет;
конечно, по городу хочется пройти быстрее, но я уже научился себя «уговаривать», и здесь всякий интерес есть: прохожие идут, автомашины зудят, на дорогах и тротуарах – грязный налёт-копоть; в солнечный морозный день над городом виснет мутное грязно-серое, с оттенком грязного голубого и зелёного, облако, виснет и никуда не уходит;
река то закроется льдом, то опять  на стрежне образуются промоины, а серые притёсы Казарменного гребня и в солнечный и в пасмурный день угрюмы и замкнуты; что им человеческий муравейник, толкотня и мешкотня;
на окраине, через проулок, мимо  родника у Аминовского моста, далее тягучий подъём; хочется быстрее в лес, а тут ещё разбитая дорога, псы из подворотни разбитого дома озлобились, норовят разорвать в клочки, и подъём…
но я научился себя «уговаривать»;
иду, будто у меня вечность впереди,
иду, будто и вправду мне делать нечего,
иду и не иду;

Широкий дол, дорога на Аджигардак;
дорога наизусть выученная, родная, потому и нескучная;
два дня не был, выпал снежок, следы припорошил;
был морозец, по ручью наслуд пошёл, а теперь – оттепель, и вода под лёд «провалилась»;
день хмурый, изморосный; пелена слоистых туманных туч мало различимых очертаний нависла, легла на верхи берёз и дубов, а ели, словно стражники, устремили свои верхушки-пики сквозь пелену, «держат» небо;
холодная серая ахроматическая гамма: серый снег, серое небо, проступи чёрной воды, тёмные, а не зелёные ели; если подойти ближе – цвет оживает:
зелёные лапки ёлочек, бурая, тёмно-сиреневая чешую стволов елей, коричневая с белесыми, зелёными, чёрными прожилками в трещинах кора дубов, светлые одеяния клёнов, зеленовато-тёмные рябин…
на местечко пришёл, поздоровался;
что в первую очередь?
надо «печку растопить», берёсты лоскут снял, веток сухих тонких наломал, шалашик соорудил, зажёг костерок;
подложил ещё веточек и пошёл дрова заготавливать для будущих лесных размышлений;
у сухостоины рядом склад дровяной;
валежник и сухостоины пилю и стоймя складываю;
дрова есть, но надо ещё наготовить; люблю, чтобы запас был;
стволы «раскряжёвываю», «кряжи» ставлю к берёзе – вот такой у меня дровник;
сама заготовка – занятие интересное;
весь участок обхожу, убираю, что под силу и нежизнеспособно;
много молоди хвойной, которая несомненно погибнет, но кто-то выживет; вот  ради такого «кто-то» и елочки, даже окончательно пропадающие, не трогаю – не мне решать их судьбу;
валежника много; он не очень годный к костру, сырой, трухлявый, но тоже прибираю, и сами собой созидаются тропки и тропинки;
подкладываю в костёр сушняк; от костра жар и лёгкий дым, который меня «окуривает»; домой приду – лесом-дымом весь пропах;
но до дома ещё далеко и долго;
костёр разгорелся, дров наготовил, теперь за водой к ручью;
бачки в руки и вперёд;
вроде и ни к чему, а внутри волнение,  как встреча долгожданная, хотя два дня назад встречались, наверное потому, что родник – родной, живой, что само видение его движения, его журчание, его плеск есть музыка, которую больше нигде не увидишь, не услышишь, которую никто никогда не напишет…

родник, набирание воды…
перед «водопадом» небольшое углубление;
на дне –
камешки омытые,
листок дубовый, полуистлевший,
обломыши веток;
кружкой осторожно черпаю воду, набираю в бачки;
хочется сказать роднику добрые слова, но они должны быть не обычными словами, какими – не знаю…
троекратно поклонюсь:
-спасибо…

пусть слов я не знаю лесных, речь моя обиходная, простенькая,
но здесь и сейчас я в действенном общении с лесом, прибираю, помогаю;
пусть помощь моя ничтожна или вовсе никакая,
но мне – надо, ибо что я без родника, камней, деревьев…

дровишек много сгорело, набрался костёр жару;
в костёр дров больше не подкладываю,
на жердочки присел, к ели прислонился, ничего не делаю,
на огонь смотрю…
может ради такого действа и шёл…

есть ещё у меня заделье;
из причудливых коряжинок выбираю самые выразительные, отпиливаю, сколько надо, ошкуриваю; отделал  и  аккуратно на скамейке расположил:
жив буду, здоровье будет, дай бог, что-нибудь из них соберу;
в рюкзак бачки поставил, коряжинки бережно положил, инструмент прибрал, пора в обратную дорогу собираться;
рано ещё, костёр не догорел;
правильнее сказать, костёр в дрёму-сон ещё не ушёл,  гасить его – жалко;

догорают, затухают угли, зола серебристая покрывает всю большую площадь  костра, и где был огонь уже пепел и зола; большие головёшки тлеют и постепенно теряют жар и пыл, мерцают и гаснут;
сон-дрема на углях, сон-дрёма – пепел…

пройдут годы и годы, что здесь будет и зачем…
зачем сегодняшнее…

стало светлее для растущих созданий у нашего места и просторней,
стало свободней;
стало более обжитым  наше местечко и более природным;
слушаю я, и есть ощущение, что и меня – слышат…

*на фото - работа автора