К 100-летию Н. Панченко. стихи из антологии

В предыдущей публикации на ПРОЗА.РУ, посвященной Николаю Васильевичу Панченко, я написала о своем впечатлении от статьи Геннадия Красникова. А сейчас обращаюсь к антологии «Русская поэзия XXI века» (2010), в которой Красников проявился и как поэт, и как составитель, и где напечатана подборка стихотворений Панченко разных лет.
Поэтическая антология у нас –традиционное собрание текстов, где произведения разных авторов объединяются под одной обложкой, например, стихи поэтов-участников Великой Отечественной войны; стихи поэтов, умерших молодыми; стихи о любви и т.д. Фундаментальные поэтические антологии последних лет "Русская поэзия" XX и XXI века (выпуски 2000 и 2010) ориентированы на определенный временной период. В последнюю из этих книг (издательство «Вече») помещены произведения четырех поколений поэтов, т.е. составитель ввел туда произведения авторов, ставших известными во 2-й половине ХХ и оказавших влияние на отечественную поэзию следующего тысячелетия.

В предисловии составителя содержится немало важных мыслей о современной поэзии и явлениях общественной жизни в этой среде, а также биографические сведения и суждения, касающиеся не только знаменитых поэтов, но и мало известных авторов «нового столетия».

Кроме всего прочего Красников в предисловии отмечает, что в предложенных для антологии XXI века стихах русские поэты старшего поколения «все как будто объединены сегодня какою-то общей тревогой, чувством общего неблагополучия, не частно-коммунального, личного, но почти всемирного, вселенского масштаба». Причем автор этих наблюдений называет среди «наших классиков» и Николая Панченко.
Больше того, Красников рассказывает, что работая над книгой, он нередко созванивался с Н.П., «удивительным поэтом, участником Великой Отечественной войны, так же, как и все мы, оказавшимся не у дел, никому не нужным со своими великолепными стихами в побеждённой бескультурьем стране... В один из дней его не подозвали к телефону, сказав, что «он ушёл кормить птиц». Вскоре Николая Васильевича не стало, а для меня он так и остался тем великим поэтом, который, собрав крохи со своего стариковского стола, просто вышел из дома в вечность «кормить птиц»...

В отзывах на антологию мне запомнилось определение «другая поэзия», хотя это неточно: стихи как раз в основном традиционные в своих формальных признаках..
Должна сказать, что в этой книге есть и стихи самого Г. Красникова, есть и мои стихи, в том числе периода войны в Афганистане. Геннадий Николаевич принял их к публикации, хотя, судя по высказываниям в его собственных публикациях, мои тексты исходили тогда в общем из другой позиции в отношении к «Перестройке» как переломному моменту в нашей истории.

                Стихи из антологии «Русская поэзия XXI века»

                НИКОЛАЙ    ПАНЧЕНКО   (1924 – 2005)
Цикл стихотворений включает тексты послевоенные, но не печатавшиеся ранее, а также стихи прямого высказывания, нередко далеко отстоящие друг от друга во времени.

РОДИНЕ
Я был с тобою и — тобой! —
Опорной твердью голубой,
Что вдруг опоры не находит...
Ужель из памяти уходит
Последний бой,
Как первый бой?
Мы не дали тебя убить —
Сердец беспримесная плавка.
А кто не даст тебя пропить,
Проспать,
Продать из-под прилавка?!

РАССТАВАНЬЕ. 1941 ГОД
Расставались, помнишь,
                отдавались
Сердцем, телом — только бы отдать.
Расставались — с горем оставались,
Отдавались, чтоб не опоздать.
Чтобы не ушёл недоцелован,
Чтоб ушёл — с обидой незнаком.
Расставались —
           оставались словом,
в горле комом,
            в сердце сквозняком.
...Ты с подножки падала, как за борт.
Дым из топки — тучею ворон.
И рванулось полземли на Запад,
Отколовшись
Прямо на перрон...

ОНИ ИЛИ МЫ
Они не отдадут ни власти, ни мошны:
Страшны — а не смешны! — попытки
уговоров:
Чужое изымается у воров —
Ведь вор от вора эти паханы.
Им гибнуть так и так: им благо этот бой
Неискренний, где случай ломит силу.
Они Россию тянут за собой
В заждавшуюся их давно могилу.
Нам не до слов,
А им наоборот:
В гудок, в свисток—весь пар! — мели Емеля.
А что народ?
Безмолвствует народ
С тяжёлого и горького похмелья...
1946-2005

* * *
Порушены мёртвые связи,
Иная упрочена связь:
Проныры —
из грязи да в князи,
Народишко мордою в грязь,
Как раной открытой прижался —
Отторгни его,
оторви.
Прижался, приник, прилежался,
Чтоб храмом восстать на крови.
Кровит над забором рябина
Всей горечью подлых кровей —
Россия,
Опять ты — чужбина
Для лучших твоих сыновей.

* * *
Оставим счёты,
свой дух возвысим.
Пока ты беден,
ты независим.
Ну, от погоды,
ну, от природы,
Но не от банды,
И не от моды.
Гуляй по миру
в любой одёжке,
И те, что милы,
Топчи дорожки.
А что не милы
и пахнут златом,
Оставь умелым,
Оставь богатым.

* * *
Завершенье — отважное дело:
Это — сверх!
И само естество,
И предел, и незнанье предела,
И провал, и его торжество.
Это больше не слово поэта,
Что и начерно и без конца.
Это набело,
это без цвета,
Как глухое лицо мертвеца.
Завершенье — искусство! —
по сути
безответно всему вопрошать...
Мы — умрём —
И отборные суки
Сядут наши дела завершать.

* * *
Нам не верят.
Не верьте,
Не верьте!
Тут одно оправдание — смерть.
Мы ходили на локоть от смерти.
Смели то, что и вам не посметь.
Но не верьте нам,
дети и братья,
Не избывшие наших путей.
Пусть над прошлым висит, как проклятье,
Дорогое неверье детей...

* * *
В России плохо с мужиками,
Чтоб с головою
Да с руками, –
И не одна война виной,
И революцией одной
Не оправдать –
                тоска их съела:
Попробуй посиди без дела,
К беде Отечества спиной?!

Борцы,
Аскеты,
Сумасброды,
Земной презревшие уют,
Копают тупо огороды
И водку пьют
Или не пьют.

Их нет в искусстве, нет в науке,
Их запах выдрали из книг,
Чтоб внуки их
                и внуков внуки
Учились жизни
Не у них…
1956, 1961

* * *
В мире есть такие вещи,
Где не страшен перелом.
С верой в Бога всё же легче,
Чем с кастетом и стволом.
Вера в Бога — это вера
Вдохновителю души.
Вера в Бога — это мера:
Нет её — и не пиши.
Есть она — и слово дышит
Всюду — истинно! — сполна.
И сконфуженно услышит
Звук осечки сатана.

                ОЛЬГА   ПОСТНИКОВА (р.1943)

* * *
Нам плакать грех над собственной судьбой,
Потомки тех, кого не взял тридцать седьмой.
Мы — дети матерей, что не травились хиной,
Чтоб я и ты на свет не родились.
По бабкам и дядьям убитым назвались,
Крещённые военной холодиной.
Но эти имена нам столько дали силы:
Почти прервался род, но выживали мы.
Не потому ли в наших семьях были
Мы самыми любимыми детьми?

***
Всюду символы, напоминанья,
Буквы огненной хищной весны.
И везут, как ягнят на закланье,
Новобранцев для тайной войны.

И облезлая птица стенает,
Расшвыряв по асфальту галчат.
Хорошо тому жить, кто не знает,
Что горящие в танке – кричат.

Сталь охрупла, и мрамор нестоек,
И от света болит голова.
Почему на стенах новостроек
Валтасарова пира слова?

Снова женщины вышли до света,
Чтоб расспрашивать военкомат,
Почему неохватная эта,
Неподъемная родина-мать

Подневольных сынов ненавидит,
Полпланеты вгоняя в психоз.
Восемнадцатилетнего видеть
Почему невозможно без слез?
1986-96

ЗАСЕЧАЯ   ПОЛОСА
           Засека – преграда из срубленных и поваленных
           деревьев, воздвигавшаяся вокруг древнерусских
           городов при угрозе вражеского нашествия.

Вы торчите до неба, до Бога,
Все ветка корявая тянется.
Вы – защита (вас много!)
Всем людям – и психам, и пьяницам.

Не для нас эта вольница,
Но мы знаем по своим углам по грачиным,
Что сырое угрюмое воинство
Стоит по чертам пограничным.

Неужели полюбят
Высоту, прямизну в этом веке?
Вы тогда-то особо далеко видны.
Вы такие одни!
А когда вас порубят
(Ведь все вы – деревья засеки),
Вас порубят-погубят
В самый трудный час для страны.
1982

***
Дьявол истины переиначит,
Лишь чуть-чуть переставив слова,
И ласканьем до смерти занянчит,
И подменит закон естества.

И уйдет из торжественной плоти
Дух добра, и всклекочет нутро,
И тогда в троеперстной щепоти
Вдруг убийственным станет перо,

И напишет призывы такие,
И такие начертит пути,
Что запутает души людские,
И спасенья уже не найти.

Дай мне, Господи, косноязычья,
Дай мне немощи и немоты:
По-звериному лучше, по-птичьи
Мне кричать из моей темноты.

Не оставь меня, я умираю,
Мне могильник цементный отлит.
Я хочу говорить, повторяя
Лишь слова покаянных молитв.

Отвори мне священное Слово,
Дай покоем избыть забытье,
Чтоб для Истины было готово
Окремневшее сердце мое.
1993

                ГЕННАДИЙ   КРАСНИКОВ  (р. 1951)

* * *
...И если ты открыл случайно,
как на путях добра — пустынно,
молчи,
   не потому, что — тайна,
а потому молчи, что — стыдно.
И если за чужие брашна
душой кривили мы искусно,
молчи, не потому, что страшно,
а потому молчи, что — грустно.
И если древней Парки прялка
рвёт нашей жизни нить невольно,
молчи, не потому, что жалко,
а потому молчи, что — больно.
И если отчий дом заброшен,
и в нём, как в детстве, не согреться,
молчи, не потому, что — в прошлом,
а потому молчи, что — в сердце.
И если мерзость ненасытна,
а глубина небес — кристальна,
молчи, не потому, что — стыдно,
а потому молчи, что — тайна...

* * *
С жизнью все узы развязаны,
новых — не завязать,
все теоремы доказаны,
все анекдоты рассказаны,
новых — не рассказать.
Старые фляги осушены,
в новых — отрава и яд,
старые парки запущены,
старые флаги приспущены,
новые — не веселят.
Все барыши пересчитаны,
ветер в карманах поёт,
певчие птицы ощипаны,
глупые книги прочитаны,
собран с них мудрости мёд.
Вот уж больничной карболочкой
пахнет осенний покой,
а над открытою форточкой
кто-то с летящего облачка
весело машет рукой...

* * *
Звёзды яркие на тёмном небосклоне,
ты опять всю ночь, мятежный, ищешь бури,
а наутро в бардаке или в притоне
просыпаешься, башка трещит, в натуре!..
Ох, и трудно быть поэтом в Вавилоне...
Мухи плавают в компоте и в бульоне,
и рассолу нет, и не в кого влюбиться,
у Лауры грудь и зад на силиконе,
все девицы потаскушки и блудницы...
Ох, и трудно быть поэтом в Вавилоне.
Все здесь пишут — чинодрал и вор в законе,
ты ж обязан дифирамбы петь халтуре,
не сечёт никто ни в Данте, ни в Вийоне,
потрепаться не с кем о литературе...
Ох, и трудно быть поэтом в Вавилоне!
Сволочь всякая на троне и в короне
всё гребёт и пересчитывает башли,
словно в зоне, водят нас в одной колонне
на строительство всемирной адской башни!
Ох, и трудно быть поэтом в Вавилоне.
Пир весёлый правят Бендер с Алькапоне,
а на свалке, где пируют бомж и птицы,
встретишь с родины ворону... и вороне
будешь рад...
И как же тут не прослезиться!..
Ох, и трудно быть поэтом в Вавилоне.

* * *
       Ад — это другие...
           Жан-Поль Сартр

И всё ж сказать тебе позволь, —
что ;ад; искать в ;других; не надо,
ад — это я, я — сам, Жан-Поль,
и нет, Жан-Поль, страшнее ада.
Ад — это мы, ;других; — уволь!..
В нём каждый — со своим билетом,
а, впрочем, ты и сам, Жан-Поль,
теперь ты знаешь сам об этом.

* * *
      ...И дольней лозы прозябанье
                А.П.

Явились незваны-непрошены,
и судят грехи наши тяжкие —
пророки с биндюжными рожами,
оракулы с бабьими ляжками.
Шумят языки празднословные,
уста не смолкают лукавые,
и шьют нам судьбу уголовную,
и сны навевают кровавые...
Галдят о каком-то призвании,
что было-де им откровение —
и дольней лозы прозябание,
и ангелов горних видение...
А листьев полёт всё летальнее,
и мысли приходят невольные,
что всё-таки дольнее — дальнее,
и не всякое дальнее — дольнее...

* * *
Не будем сожалеть о том, что не случилось,
довольно и того, что сердце сладко билось,
быть может, остудив от милых упований,
Господь нас уберёг от разочарований.
Любимые мужья — украшены рогами,
старинные друзья — давно глядят врагами,
у столбовых дорог — братва и проститутки,
а возле наших ног — трава и незабудки...

А мое любимое стихотворение  у Геннадия Красникова:


МОЛИТВА

Если б я умел Тебе молиться,
повторял бы только и всего:
«Господи, минута эта длится,
и не нужно больше ничего!»

Если б я умел Тебе молиться,
я просил бы именем Твоим:
«Дай минутой этой поделиться,
словно хлебом, с теми,
кто любим!..»

Ольга Постникова