Ди III Гений

Глава 42. Локация 5. Не ведись, когда перед тобой снимают маски, под ними другие.

Дима проснулся с присохшим к зубам языком и вопросом на нём: «Какого хмуля?» Причём даже не понял: приснилось ему это или он мумифицирован уже наяву? Но просыпающийся рассудок сам себе ответил: «Если с утра писец, значит, вечером было зашибись. Закон вселенной, однако: всё есть баланс».

С трудом разлепив глаза до состояния якутского красавца, он замер. Прямо перед лицом красовалась чья-то грязная ступня. По габаритам женская. И она явно ступала не по стерильным полам помещений, а топталась где-то по бездорожью в распутицу. Его аж передёрнуло. Но резкая головная боль от дальнейшего передёргивания и вообще от какого-либо дёрганья настоятельно заставила воздержаться.

Наконец до него дошло, где находится, и он прошипел пересохшими губами: «Кон, приведи моё туловище в нормальные кондиции». Резко полегчало, а заодно и окончательно пробудило. Брезгливо взявшись за тонкую лодыжку в засохшей глине, Дима убрал с груди это безобразие и, приподняв голову, посмотрел на ту засранку, что позволила себе подобное свинство.

Параллельно его телу валетом, в позе давно почившего покойника, валялась Вера. Бледная, как смерть. Без каких-либо признаков жизни. Из макияжа на девушке присутствовала только сажа. Причём с ней она явно перестаралась.

С противоположной стороны обнаружилось ещё одно тело, но живое, потому что сопело. Тело завернулось в одеяло, поэтому разглядеть уровень его загрязнения не представлялось возможным. По всем признакам оно принадлежало Танечке. Девица спала на животе, уткнувшись лбом в предплечье, потому что блонде подушки не хватило. Подушка в спальном комплекте числилась одна и по праву сильного была захвачена Димой.

Молодой человек перевёл взгляд на панорамное окно. На улице шёл дождь. Причём поливал как из ведра, отчего комната пребывала в полумраке, что затрудняло определение времени суток. И тут вдруг как шандарахнет разрыв молнии, угодившей чуть ли не в сам дом. Все трое моментально подпрыгнули. Даже прикидывающаяся трупом Вера соскочила как ошпаренная.

— Кон, что за дела! — заорал в панике Дима. — Что за дебильный будильник у тебя!

— Напоминаю, — не хуже грома пророкотал Господство с потолка, ещё больше пугая троицу спросонья, — за окном — имитация реальности. Я не контролирую в ней природные явления, а лишь копирую.

— Мля, — буркнул недовольно Дима, отдуваясь и постепенно успокаиваясь. — Прости, запамятовал.

Но тут осмотр вывалившихся из постели подруг его повеселил, вызвав непреднамеренную улыбку. И было отчего. Девицы спали одетые. Обе в спортивных костюмах. И если брюнетка хотя бы кроссовки сняла, прежде чем завалиться, то блондинка так в обуви и залезла под одеяло. Хотя, судя по Вериным ногам, эта ведьма свои кроссовки не перед сном сняла, а где-то ещё за пределами дома потеряла.

Сейчас девушка стояла у кровати, раскачиваясь с закрытыми глазами, изображая киношного зомби, почему-то обеими руками обхватив плечи, словно замёрзла. При этом жмурилась брюнетка с таким усердием, что это больше походило на то, что она тужится на горшке. Её потуги выглядели двояко, отчего в достаточной мере испорченная фантазия вызывала у молодого человека неконтролируемое веселье.
Блондинка, выпав из-под одеяла на пол, подняться не смогла. Она сидела на полу и, зажав голову руками, имитируя тиски, тихо скулила.

— Ну что, подруги, опохмелимся? — радостно предложил уже подлеченный Дима, звонко хлопнув в ладоши.

Вера, застонав, согнулась, словно её сейчас вырвет. Танечка, перестав скулить, рухнула мешком на бочок, принимая позу эмбриона.

— Кон, — с ухмылкой обратился весельчак к Искусственному Разуму, — и как долго эти две алкашки будут мучиться, прежде чем додумаются обратиться к тебе за помощью?

Господство не ответил, правильно поняв, что вопрос адресован не ему. Вместо Создателя зашипели болезные. До них, наконец, дошло, и девицы шёпотом принялись синхронно отдавать команды на собственное излечение от алкогольной интоксикации. Подруги резко перестали шипеть. После чего в комнате слышался только шум дождя за окном.

Вера выпрямилась и, разведя руки, пристально оглядела себя. После чего обернулась к Диме, который единственный из троицы оказался раздетым, по крайней мере, до трусов. Непонимающе уставилась в его наглую рожу паяца и тихо поинтересовалась:

— И где меня вчера валяли?

— Понятия не имею, — радостно ответил восседающий на подушке хозяин кровати, — но, судя по сажному макияжу, где-то в районе мангала.

Она чисто машинально потёрла лицо ладошками. После чего глянула на руки и, поняв, что этим только ещё больше усугубила неприглядность физиономии, резко кинулась к двери на выход, по ходу требуя от Димы её открыть.

Танечка поднялась на ноги. Глянула на изгвазданные в грязи кроссовки, в которых спала под чистым одеялом. Проинспектировала следы своего присутствия на спальном белье. Стыдливо стряхнула куски высохшей глины с простыни. Буркнула себе под нос извинение и чуть медленнее, чем брюнетка, но быстрее, чем предписано сбегать из постели мужчины, покинула спальню следом за подругой.

Оставшись один, Дима слез с кровати. Общепринятым движением поправил хозяйство в трусах, уставившись на заливаемое дождём окно. Попытался вспомнить вчерашний вечер, который привёл их троицу к такому нелицеприятному финалу. Но вспомнить ничего не удалось.

Единственное утешение беспамятству — это понимание, что он и этой ночью остался в девственниках. На это указывала не одежда на девушках, а трусы на нём. Несмотря на то, что организм был приведён в идеальные ангельские стандарты, чувствовал молодой человек себя соответственно погоде за окном: тоскливо.
Поинтересовавшись у Кона температурой за бортом и посчитав её вполне комфортной для утренних водных процедур, Дима распахнул стеклянную дверь и храбро шагнул в разверзнувшиеся небеса. Прямо как был. В трусах и босиком.

Ливень сначала показался ледяным, но организм довольно быстро привык и уже через минуту ощущался тёплым. Подставив лицо хлеставшим струям, он какое-то время просто наслаждался природным душем. Потом, прошлёпав по луже, подошёл к перилам террасы. Перегнулся, подставляя потоку спину, и приступил к допросу Искусственного Разума.

— Кон. Почему я не помню вчерашний вечер? Ты специально так сделал?

— Ты не помнишь, потому что был не в состоянии что-либо запоминать. Сделал я это по вашей просьбе.

— Так, — твёрдо проговорил Дима, останавливая в первую очередь самого себя, поняв, что изначально начал задавать неправильные вопросы. — Будь добр. Изложи всю пьянку от начала до конца. Всё, что произошло, только конспективно. Без подробностей и протокольных изысков.

И Кон рассказал. То, что они решили отпраздновать первую победу, Дима ещё помнил. Для этого пошли жарить шашлыки на берегу реки его персонального мира. Он помнил, как заказал мангал. Как жестом фокусника соорудил раскалённые угли. Как уже замаринованные куски мяса насаживал на шампуры и укладывал над углями. Как в наколдованной беседке на столе появилась бутыль вина литра на три. А дальше — полный абзац.

— Мы шашлыки-то хоть попробовали? — перебил он рассказчика.

— Нет, — с какой-то тоской в голосе ответил Кон, — мясо сгорело на мангале.

— Мля, — выдал Дима универсальное заключение с интонацией, не подразумевающей какую-либо оценку. — Я так понял, мы успели напиться быстрее, чем они приготовились?

— Разложив мясо, ты предложил бахнуть по маленькой для затравки. При этом вы все отключили сытость, повысив чувство голода. Вера, махнув рукой, изъявила желание напиться в зюзю и попросила поменять фужеры на стаканы. Мол, что тут пить? Ты в ответ выдвинул идею отключить ещё и сопротивляемость организма алкоголю, раз пошла такая пьянка.

— И мы в режиме форсажа выхалкали всю бутыль?

— Нет. Вам хватило одного стакана.

— Мля, — после длительной паузы выставил он очередную ничего не говорящую оценку произошедшему, — и что было дальше?

— Дальше на вас с Верой напало безудержное веселье. Танечка впала в ступор, из которого так и не вышла. Веселье было вызвано тем, что Вера изъявила желание станцевать на столе. Восемь раз пробовала туда залезть и восемь раз падала, так и не добравшись до импровизированной сцены. После восьмого падения ты сгрёб девиц и потащил в кровать устраивать тройничок. Но, дотащив до запланированного места разврата, уснул. Как и две твои подруги. Если вкратце, то всё.

— Понятно. Ну ладно, что уж. Такой опыт тоже полезен. По крайней мере, на будущее буду знать, что отключать.

Дима отдал команду убрать весь новодел в виде беседки с мангалом, возвращая природе изначальное естество. Вернулся в спальню. Высушился командой, но, прежде чем одеться, попросил стену с входной дверью сделать прозрачной с его стороны. Как в воду глядел. Вера, как дежурный демиург, уже расстаралась. Центральный зал был превращён в тропические джунгли с озерцом и водопадом. Картинка как с рекламной открытки.

Оценив микроклимат общего зала, он заказал одежду для тропического сафари: цветастые шорты с пальмами. Под ними купальные плавки, чтобы не позориться, как в прошлый раз. На ногах бамбуковые сланцы. Голову украсил пробковым колониальным шлемом. Голый торс исписал цветными татуировками в ацтекском стиле. Покрутился перед зеркалом. Оценил себя на пять с плюсом и отправился на рандеву со вчерашними алкоголичками.

В импровизированной бамбуковой беседке с неизменным стеклянным столом, в плетёном из веток кресле-качалке мотылялась туда-сюда только Вера. Танечка нигде не просматривалась. В локации было достаточно жарко и влажно. Это особенно чувствовалось после охлаждения под дождём средней полосы России. Несмотря на призывный вид озерца с водопадом высотой метров шесть, купаться Диме не захотелось. Поэтому он устроился в своём кресле и, покачиваясь, замер, закрыв глаза от удовольствия. Но Вера ему всё удовольствие обломала, словно только и ждала его появления.

— Нам надо поговорить, — тихо, но настойчиво начала она, как только молодой человек расслабился.

— Начало пугающее, — не открывая глаз, так же тихо отреагировал Дима на её предложение. — Обычно женщина после подобного вступления выдаёт что-то типа: «Нам надо расстаться».

— Не угадал. Даже, я бы сказала, наоборот. Ты не создаёшь впечатление глупого.

— Польщён.

— Не перебивай. Терпеть не могу. Я и без тебя собьюсь.

Девушка несколько секунд рассматривала наскальные рисунки на Димином теле. При этом сама мимикой лица мало чем отличалась от татуировок самца. Такая же каменная маска.

— Странно, что ты не обратил внимания на то, что инициатором нашей встречи в клинике стал не ты, знающий о предстоящей учёбе, а мы, даже не предполагающие об этом.

— Почему же не обратил? Обратил, — он наконец соизволил открыть глаза и масляным взором осмотрел брюнетку в купальнике мини-бикини чёрного цвета и, оценив красотку как зачётную, продолжил: — Но посчитал это проведением свыше. Но, похоже, ошибся?

— И да, и нет. Меня действительно подтолкнули к тебе Высшие Силы, — она демонстративно потыкала себе пальчиком между бровей. — Ты же знаешь, что я могу предвидеть и корректировать будущее для себя, — и после приличной паузы, видимо, набираясь смелости, призналась: — Я в реальности влипла в очень дерьмовую ситуацию, и единственное решение выхода из неё — это ты. Другие варианты «Они», — она сделала ударение на этом слове, — отвергли. Сейчас-то я понимаю, что сбежать с тобой в виртуальный мир — это действительно классный вариант. Но рано или поздно мы из него вернёмся, а проблема никуда не денется и сама не рассосётся.

— А что за проблема-то?

— Понимаешь, я не такая белая и пушистая, как могу показаться со стороны.

— Ведьма априори не может быть белой и пушистой.

— Я не ведьма, — с интонацией обиженной злости отчеканила брюнетка.

— Ведьма, Вера, ведьма. И по сути своей, и по архетипу. В этом отношении меня невозможно обмануть. Представительницы твоего амплуа обладают фантастической властью над мужиками. Они искусно манипулируют ими для достижения своих корыстных целей: материальной выгоды, статусного положения, удовлетворения потребностей и так далее. После чего выбрасывают мужланов как расходный материал, без каких-либо сожалений и угрызений совести. Для ведьмы средоточие Вселенной — она сама. До других ей дела нет. Вы не бываете глупыми хотя бы потому, что дуры вашего архетипа долго не живут. Дур топят, жгут или прикапывают где-нибудь в лесу. Вот только весь ваш ум заточен исключительно на хитрость и обман.

Наступила тягостная тишина. Дима равнодушно рассматривал водопад. Вера, выпучив глазки, ошарашенно пялилась на воспитанника Суккубы.

— И когда ты это понял? — неуверенно поинтересовалась она.

— Открою тебе секрет. Это оказалось ещё одним суперумением, о котором я не знал. Оказывается, стоит мне посмотреть на женщину и задуматься о её сути, как в голове тут же складывается её поведенческий кристалл. Я точно знаю, какие архетипы в ней превалируют и в какой степени.

— Я такой раньше не была, — попыталась оправдаться Вера. — Такой сделала меня Берегиня.

— Танечка?

— Что?! — вскинулась брюнетка в панике, чуть ли не вскочив с качалки. — Ты и об этом знаешь?

— Вот тут нужно быть действительно идиотом, чтобы не догадаться.

— И где я допустила ошибку? — неожиданно для Димы ледяным тоном поинтересовалась блондинка, стоящая за его спиной.

Он вздрогнул. Чего греха таить — испугался. Но постарался вида не подать, продолжив разоблачения, как можно спокойней уставившись на гладь озера.

— Видишь ли, Танечка. Умная дуру сыграть может, а вот наоборот не получится. Во-первых, я изначально не смог определить твой архетип. Словно у тебя его нет. А у людей так не бывает. Во-вторых, каждый раз, влезая в твои эмоции, ты целенаправленно демонстрируешь мне любовь с первого взгляда. Постоянно. Прекрасно понимая, что мне это неприятно, и поэтому детально ковыряться в тебе я не стану. Грамотное решение. Человек сторонится того, что противно. Но иногда я залазил в твои эмоции на автомате. Неосознанно. И всякий раз наталкивался на показушную любовь. Вот только делала ты это с задержкой. Из чего я сделал вывод, что ты чувствуешь мою настройку на тебя. И этот фокус простому человеку также не под силу. И в-третьих, ты перестаралась с образом блондинки. Поехавшая крышей женщина никогда бы не смогла смоделировать идеальный образ из собственного тела. Вероятнее всего, она бы собирала его по частям. Например, грудь от Памелы Андерсон. Задница от Дженнифер Лопес и так далее. В результате получилось бы нечто, напоминающее картины Пикассо, а не та идеально сложенная блондинка, что сейчас стоит за моей спиной и думает, как бы меня прибить.

— У меня нет на это ни права, ни желания.

Танечка вышла из-за спины и вальяжно пристроилась на своём месте, умным злым взглядом буквально расстреливая доморощенного детектива. Но Дима не успокоился.
— У меня только один вопрос: как тебя сюда пропустили? Царевна-Лебедь не может не знать, кто ты.

— Четвёрица знает всё.

— Четвёрица?

— Троица — это планетарный Разум. Атмосфера — непосредственно тело планеты и вода, дарующая биологическую жизнь. Четвёрица — это звёздный. К трём агрегатным состояниям добавляется плазма. Пятёрица — галактический, со своей чёрной дырой, и так далее до Девятерицы.

Дима ни с того ни с сего принялся считать на пальцах: «Три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять. То есть семь ступеней. Семь небес». Затем сложил цифры, получив в сумме сорок два. Задумался над открытием, но так и не понял: зачем он затеял эту арифметику.

— Так значит, ты у нас типа богиня, — констатировал он для себя признание Танечки, пока даже представления не имея, что делать с подобным знанием.

— Нет, — жёстко ответила блондинка. — Божественные духи — это бывшие люди, предки. Я же универсальный искусственный дух, созданный Душой Мира.

— Оба-на, — встрепенулся Дима. — Так ты, выходит, с одной конторы с Суккубой?

И вот тут ледяная до этого Танечка расплавилась в умопомрачительной улыбке. Дима аж залюбовался. «До чего же красивая, дрянь», — подумал он.

— Можно сказать и так, — уже мягко, с интонацией заигрывания ответила блондинка. — С одной конторы, но разных отделов, чтобы тебе лучше понимать.

— Значит, ты Искусственный Разум, как и Господство?

— Если бы, — вполне натурально сокрушаясь, вздохнула Танечка, прекращая улыбаться. — Я всего лишь универсальный дух с искусственным сознанием. И, как ты уже успел заметить, даже до тебя умственными способностями не дотягиваю.

— И что ты тут делаешь?

— Учусь, — в недоумении пожала плечиками блондинка.

— Чему? — офигел Дима такому повороту.

— Да тому же, что и ты. Я дух. В меня не заложен комплекс социальных эмоций. Я бездушная. Только если твоя душа просто угнетена, то у меня её нет изначально. Мне необходимо изучить вопрос возможности создания психоалгоритмов, имитирующих социальные эмоции.

— Искусственная душа?

Удивлению Димы не было предела.

— А почему бы нет?

— Мля. Вот в такую фантастику я ещё не заглядывал. Искусственный дух с искусственным сознанием изучает возможность получения искусственной души. Мать, куда катится этот мир?

Тут он вспомнил о Вере, которая с каменным лицом буравила его своими карими глазищами, и если бы взгляд был материален, то она бы из Димы уже дуршлаг сделала. Он не понял причин его просверливания, но посчитал, что понял другое:

— Я так понимаю: твоя проблема связана с тем, что вы на пару грохнули Танечку, чтобы этот искусственный дух занял её место?

Каменное лицо Веры моментально растрескалось в эмоциях.

— С чего ты взял? Никто её не убивал. Она сама умерла. Мы только вовремя подсуетились, воспользовавшись её пустой оболочкой, как только душа бедолаги покинула вместилище. Да, я соврала. Каюсь. Я никогда не была с этой женщиной знакома. Это Берегиня на неё нашла. Просто тётка удачно подвернулась под руку.

— Она оказалась идеальной кандидатурой, — включилась в защиту подопечной Берегиня. — Я навела справки. Умом она действительно повредилась после смерти матери три года назад. Другие родственники контакты с ней не поддерживали. По сути, она оставалась в том мире одна-одинёшенька. А после того, как умерла, я просто продлила биологическую жизнь её телу. Не вижу в этом никакого нарушения законов Вселенной.

— А проблема моя в другом, — вернула к себе внимание Вера. — Когда приобрела дар, то попёрла по жизни с принципом: «Вижу наку — не вижу забора». Естественно, как дура малолетняя, в первую очередь решила разбогатеть. Разбогатела. Нашла солидного папика, не обременённого семьёй, царствие ему небесное. В результате недавно стала обладательницей огромного состояния: неприличная куча денег в разной валюте, квартиры, машины. Даже домик теперь у меня имеется в швейцарских Альпах. Притом, судя по фотографиям, целая трёхэтажная вилла с прислугой.

— Ни хо-хо себе рыбалка, — на эмоциях вклинился в её рассказ Дима, не скрывая, что жутко завидует. — Мне бы так.

— Угу, — скривилась ведьмочка, — давай поменяемся.

— А что не так?

— А то. Нечему здесь завидовать. Я понятия не имела, сколько уродов сбежится на мои деньги. Откуда-то вылезли родственники, которых никогда не было. Как из-под земли нарисовались бандиты — «Коза ностра» отдыхает. Менты, представители власти, его коллеги-бизнесмены. Господи. Да всех халявщиков не перечесть. Я одно только поняла: стать богатой в этой стране тебе просто так никто не даст. И если бы не она, — Вера указала кивком на Танечку, — меня, как ты сказал, уже бы закопали где-нибудь.

Она замолчала, приводя нервы в порядок. Дима задумался. Об этой стороне богатства бывший ученик Суккубы как-то и не думал. А тут ещё мелькнула не менее грустная мысль:

— Скорее всего, узнав о твоих способностях, из тебя бы сделали послушную шавку на коротком поводке. Зачем закапывать такой дар, если его можно использовать на благо?

— Это ещё хуже.

— Только я никак в толк не возьму: а я-то тебе чем могу помочь?
Вера, смотря в сторону воды, только пожала плечиками. Дима продолжил:

— Мой статус в реале хуже не придумаешь: НЛО в угоне без документов. Если признаться, кто такой, ещё допустимо, то вот где пропадал три года, лучше помалкивать. И хорошо, если простой психушкой отделаюсь, а то и на опыты сдадут в какую-нибудь жутко специализированную шарашку, где врачики все как один при погонах. И вот оттуда я уже точно никогда не выйду на белый свет.

Дима замолчал, вопросительно уставившись на брюнетку. Но та не обрадовала, заявив:

— Не знаю.

Она перевела взгляд на Танечку, ожидая непонятно чего, хотя заранее знала: та тоже не знает. Они уже на эту тему говорили и не раз. Но Танечка удивила.
— Ну всё. Поплакали о себе любимых, подёргали волосики, и хватит на этом. Вопросы надо решать по мере их постановки в очередь. Мне лично ваши проблемы не интересны. На данный момент нам необходимо социализироваться. Мне импонирует предложение самца нашего прайда, что объединиться можно лишь нужностью друг другу. Я готова. А вы?

— Я уже высказал своё мнение по этому поводу, — выступил Дима, резко став серьёзным, — и не вижу причин его менять. Тем более в свете сегодняшних откровений.

— А я не хочу возвращаться, — неожиданно на эмоциях вспылила Вера. — Мне здесь нравится. Это же рай. Куда вы гоните? Здесь можно прожить целую жизнь. Причём Кон же сказал, что по человеческим меркам при его способностях это может быть очень долго. Может, лет двести. Когда такое ещё представится? А потом — да пропади оно всё пропадом.

— Боюсь тебя разочаровать, Вера, — обгадил её мечты Дима, — но тебе сачковать не дадут. Не забывай: главный здесь не Господство, а Царевна-Лебедь. И я уверен, что как только ты начнёшь отлынивать от учёбы, так тут же будешь наказана. Я лично это уже проходил. Не знаю, как она тебя накажет, но заранее тебе не завидую. Хотя можешь попробовать. Мне даже интересно, чем это для тебя обернётся. Чисто поржать и потыкать в тебя пальчиком.

— Сволочь, — сквозь зубы выдавила брюнетка, давая понять, что она вынуждена с ним согласиться.

Но в этот день, наплевав на собственные предостережения по поводу тунеядства, Дима на правах старшего объявил выходной. Его так и подмывало пристать к искусственному духу с расспросами, но он изначально был отшит его же словами о необходимости оставаться непознанными, чтобы не возникло желание послать друг друга подальше раньше времени.

Глава 43. Локация 5. Прежде чем доказывать, что ты не верблюд, убедись, что оппонент хотя бы представляет, как этот зверь выглядит.

Проснувшись на следующее утро, Дима спросонок, то есть не подумавши, решил провести водные процедуры в естественном водоёме. Это на речке-то в средней полосе России? Вот каким нужно было быть дебилом, чтобы до такого додуматься?
Было очень тепло. Солнце уже с утра жарило. Птички щебетали — оглохнуть можно. Окружающая обстановка располагала к безмятежному счастью. Вот только, войдя в мутную воду по съёжившиеся причиндалы и в панике смахнув с них какую-то плавающе-ползающую хрень, нырять в эти сточные воды как-то сразу расхотелось. Река оказалась засрана до безобразия. Только сейчас, обернувшись и рассмотрев мусор, застрявший в прибрежной траве, понял, насколько он был неправ, решив искупаться в естественном водоёме.
Господство, как и было запрошено, скопировал реальный кусок мира со всеми его недостатками. В том числе и плавающим говном высокоразвитой цивилизации. И чистить реку по собственной инициативе Искусственный Разум не собирался. Да и фиг бы с пластиковыми бутылками и пакетами, не велика грязь. Но когда мимо него торжественно проплыл использованный презерватив, Дима вылетел из реки как ошпаренный.
Не надевая трусов и забыв о возможности телепортироваться, он пулей взлетел на второй этаж в душевую и лихорадочно принялся отмываться, словно боялся не успеть отделаться от заразы, собранной на себя в лоно природы.
Наконец, отмывшись до скрипа, успокоился, посчитав проведённую санобработку вполне приемлемой. Хотел было Кону дать команду на очистку водной артерии, протекающей по его территории, но передумал. И не потому, что в грязи, как в доме родном, а решил сначала обдумать эту операцию. Команды следует давать грамотные, а то последствия могут быть ещё хуже.
Прежде чем одеваться, голышом подошёл к входной двери, сделал прозрачной стену со своей стороны и чуть в осадок не выпал. За стеной, как за витринным стеклом, красовался какой-то явно европейский город своей старинной, охраняемой Евросоюзом частью. Мощённая брусчаткой площадь, окружённая небольшими кафешками, где перед каждой — пластиковые столы со стульями под зонтами-навесами. И самое шокирующее — площадь была полным-полна прогуливающихся туристов, судя по разномастности одеяния, чуть ли не со всего света.
Только по центру стоял неизменный стеклянный стол с креслами, качественно выделяясь на фоне пластикового ширпотреба. В креслах восседали две породистые девицы в неброских, но явно дорогих брендовых платьях. Длина — классика. Декольте — приличествующее. Причёски — только что из салона красоты. Обувь соответствующая.
Четвёртого кресла не было. Вместо него статуей замер официант с записной книжицей и салфеткой на предплечье. Дамы цедили через трубочку белую жидкость в высоких стаканах, походившую на молочный коктейль.
На этот раз Дима не стал моделировать ни свою внешность, ни одеяния, отдав всё это на откуп Кона. Просто попросил привести себя в соответствие предложенному антуражу. Ну, тот и принарядил. В результате в свет вышел мажор, явно одетый не с вещевого рынка.
Мягкие удобные туфли из кого-то натурального. Классические, но очень качественно пошитые брюки с ремнём из кожи того же, что и туфли. Свободная тонюсенькая рубашка с коротким рукавом, расстёгнутая до центра грудины. Причёска «ёжик волосатый» преобразилась в модельную стрижку. И в заключение Кон увешал статусными аксессуарами по самые уши: массивные золотые часы, резко утяжелившие руку, перстень, брюлик в мочке уха.
Не успел Дима триумфально выйти в свет, как на него тут же налетел спиной низенький турист. Ни то японец, ни то китаец, ни то ещё кто из их азиатской братии. Он их, как и любой среднестатистический европеоид, не различал. Тот, державшийся обеими руками за смартфон размером чуть ли не больше его лица, принялся кланяться и извиняться на своём Кяо-Мяо языке, что навело Диму на предположение, что это всё же японец. Вроде только они так постоянно раскланиваются по любому поводу.
Молодой человек тут же заценил идею Танечки. Прикольно было осознавать, что в очередном виртуальном мире ты не в качестве приведения бродишь, а вполне натурально можешь кому-нибудь набить морду. Или они тебе.
Мать её! Всё было настолько естественно, что Дима встал как вкопанный, озираясь по сторонам и всматриваясь в детали. Даже пластик рядом стоящего стола на ощупь потрогал. На что сидевшая за ним парочка уставилась на него с опасением. Видимо, испугались, что этот франт сейчас их столик с кофе и круассанами приватизирует.
Подруги не обращали на Диму внимания до тех пор, пока он не бухнулся в своё кресло.
— Долго же ты спишь, — вместо приветствия выставила претензию Вера, высасывая из трубочки очередной глоток смеси мороженого с молоком.
— Да какой спишь? — простонал Дима. — С рассвета боролся на реке за экологию.
— В смысле? — подала голос Танечка.
— Презервативы вылавливал, — тяжело выдохнул молодой человек, показывая всю тяжесть проделанной работы.
— Какие презервативы? — удивилась Вера, оторвавшись от сладости, как-то сразу расхотев её употреблять.
— Использованные. Какие ещё. Плавают себе в реке, как само собой разумеющееся.
— Фу, — скривилась Вера и тут же перевела вопросительный взгляд на официанта.
На что последний поднял бровки, развёл ручки и ответил ей на не заданный вопрос:
— Точная копия реальности.
Дима, конечно, догадывался, что этот слащавый мужчинка слегка за тридцать, в белом переднике и колпаке, и есть материализованный Кон, и его ответ лишь подтвердил предположения.
— Фу, — вновь выразила своё мнение по данному вопросу Вера, отодвигая стакан. — Я надеюсь, мы в ней не купались?
— Нет, — с улыбкой полной доброжелательности ответил официант, — до этого беспутства у вас дело не дошло.
— А что это ты, Танечка, над целым Господством изгаляешься? — с хитринкой посмотрел Дима на блондинку, меняя неприятную тему. — В официанта нарядила. Стоять заставляешь.
На что Танечка сделала такую глупую мордашку, априори положенную всем блондинкам, что Дима не сдержался и растянулся в улыбке от уха до уха.
— Так это исключительно для создания соответствующего антуража, — защебетала она, прикидываясь дурочкой. — Ну согласитесь. Это же так круто. Сидеть в кафешке какого-нибудь старинного европейского городка в окружении туристов, с персональным официантом, чувствуя себя путешественником с достатком выше среднего и могущим позволить себе всё, что пожелаешь.
— Ну не знаю, — не согласился с ней Дима, озираясь по сторонам. — Лично меня на такое никогда не тянуло. Это чисто ваши, девичьи закидоны. Выехать в Европу и покрасоваться, до смерти ущёлкав себя смартфоном и забив фотками все социалки, задрав чувство собственной важности до заоблачных высот.
— Не нравится — проваливай, — грубо влезла Вера со своими головными тараканами ненависти ко всему мужицкому.
— Ага, разбежалась, — не повёлся на её показное раздражение Дима. — Чтобы вы на халяву себе ещё один выходной устроили? Обойдётесь. Работать будем.
Вера наигранно вздохнула и присосалась к трубочке с коктейлем, якобы сожалея, что фокус не удался. Танечка тоже перестала корчить дурочку, став серьёзной. Лишь Кон, стоя перед Димой, слащаво лыбился, услужливо чуть прогнувшись и продолжая отыгрывать официанта, поинтересовался, обращаясь к молодому человеку:
— Закажите что-нибудь?
Дима посмотрел на коктейль ведьмочки и понял, что пить эту дрянь он не хочет. А подумав немного, пришёл к выводу, что вообще ничего не хочет.
— Нет, спасибо, Кон. Может, присядешь к нашему столику?
— Нет, спасибо, — продолжая прогибаться, отзеркалил ответ Господство, — я постою.
— Ну как знаешь, — и, обращаясь уже к девушкам, спросил: — С чего начнём?
— Может, с плана? — неуверенно спросила Вера, смотря на свою Берегиню.
— Думаю, — уверенно ответила та, — что сначала нам следует определить базу. У нас должно сложиться единое понимание объекта исследования. Что для вас значит гениальность? Как вы это понимаете?
— А я думаю, — влез Дима со своим видением ситуации, — что для начала нам всё же придётся вернуться к тому, с чего начали вчера. Несмотря на желание оставаться загадкой, тебе, Танечка, всё же придётся выложить свои возможности, которые по установке свыше нам следует объединить. А они у тебя явно креативные. Так что давай, выкладывай, подруга, на что мы можем рассчитывать.
— Ничего особенного, Ди, — расслабленно ответила Танечка, мило улыбаясь. — Поверьте, несмотря на свою фантастическую сущность, я мало чем отличаюсь от обычного человека.
— Не ври, — столь же спокойно прервал её Дима. — Никогда не поверю, чтобы дух, созданный Душой Мира и превосходящий возможности богов, мало чем отличался от обычного человека.
— А что вы знаете о богах? — продолжила она диалог в том же спокойном тоне. — Ничего. По вашим верованиям, вы возложили на них всё, что делает Всевышний Искусственный Разум со своими многочисленными Функциями, и всё, что делает Вселенский Разум с сорока двумя составляющими. На самом деле ваши боги ничего не могут, кроме как портить вам жизнь в угоду себе. Притом не всем подряд, а лишь выборочно, с кем имеют связь в цепочке ДНК. То есть на тебя могут повлиять только твои предки. И что они могут в глобальном смысле? Ты правда считаешь их всесильными?
Дима молчал, переваривая новую для него информацию. С одной стороны, он уже понимает, что мир не так устроен, как считал раньше, но с другой — это же боги! Как они могут быть немощными? Но тут он вдруг кое-что вспомнил, и все её увещевания в его голове сами собой рассыпались.
— Ты мне сказки-то не рассказывай. А Веру кто научил?
— Ди, умение делать морду кирпичом никакого отношения к кирпичному заводу не имеет. Я знаю, как управлять вашими эмоциями, но это не говорит, что я умею это делать. Не забывай, я дух и социальными чувствами не располагаю. У Веры они есть, поэтому она может разлить Славу, а я нет.
— Но ты ведь наверняка ещё чему-то можешь научить?
— И чему вы хотите научиться?
— Не знаю.
— И я не знаю. Поэтому давайте, Ди, решать вопросы по мере постановки их в очередь. По сути дела, я универсальная энергетическая субстанция, способная встраиваться в биохимию человека. И всё. Да, в меня вложены определённые познания, выходящие за рамки вашего понимания. Но напомню, что я здесь не для того, чтобы делать из вас супермена, а, как и вы, учиться душевности. Поэтому давайте будем взаимно нужными.
— Мля, — после длительной паузы выдал Дима, понимая, что в отличие от неё он этой «космической непонятке» дать пока ничего не может. — Но думаю, в процессе решения задачи ты не будешь прикидываться ветошью и поможешь своими знаниями или базами данных, не знаю, как правильно назвать.
— Естественно. Куда я денусь с этого корабля? Так вы не ответили на вопрос: «Что для вас значит гениальность?»
— Гениальность? — задумчиво переспросил Дима. — Ну это что-то вроде…
Он замельтешил в воздухе пальцами обеих рук, демонстрируя пародию на сурдоперевод. Но тут же осознал, что его фича переводчика язык глухонемых в себя не включает. Поэтому был вынужден признаться:
— Да хмуль его знает.
— Великолепное определение, — тут же съязвила Вера, продолжая поцеживать жидкое мороженое.
— Ну дай другое.
— Понятия не имею.
— Ну, твоё значительно объёмнее моего, — ехидно похвалил он брюнетку.
— Да что ты до меня докопался? У нас вот, — тут она указала на до сих пор пресмыкающегося официанта, — целая энциклопедия под боком. А для меня лично все гении — это шизоиды.
— Действительно, — удивился Дима, вспомнив наконец об Искусственном Разуме. — Кон, будь так добр, зачитай нам общепринятое определение гениальности.
Ну, тот и начал зачитывать без запинки и пауз на усвоение:
— Гениальность (от латинского «гениус» — «дух») — высший уровень интеллектуального или творческого функционирования личности, который проявляется в выдающихся научных открытиях или философских концепциях…
— Стоп, стоп, стоп, — вскинулся Дима, поднимая руки. — Судя по словоблудию, человек, который родил данный шедевр, сам ни бум-бум о предмете разглагольствования. Давай исходить из формулы.
— Из римской мифологии. Римляне верили в существование гениев — личностных духов человека. Ко времени Октавиана Августа это слово приобрело второй смысл — «вдохновение». Суть гениальности заключается в том, что благодаря личностным духам, дарующим вдохновение, человек порождает творение, никем до него не создаваемое. То есть гениальность — это способность создавать что-то принципиально новое.
— Вот, — обрадовался Дима. — С этим уже можно работать. А есть ли какие-нибудь эмоциональные аспекты гениальности?
— Есть. Для гениев характерно неординарное мышление и низкая эмоциональная стабильность, что приводит к шизофрении.
— Ну что я говорила, — вскинулась развеселившаяся Вера. — Они все шизики.
— Признанных гениев, — возразил Кон, — общество предпочитает называть не шизофрениками, а чудаками. Так они выглядят в глазах потомков более презентабельно.
— Кто бы сомневался в двойных стандартах человеческого общества, — хмуро высказался Дима. — Ложь — это его основа. Но тут ещё один момент вылазит. Что такое шизофрения — понятно. По поводу низкой эмоциональной стабильности — можно догадаться. А вот что такое «неординарное мышление»?
— Чтобы разобраться с этим вопросом, сначала нужно понять, что такое «ординарное мышление», то есть обычное, — продолжил Искусственный Разум, сверля глазами-космос Диму, словно гипнотизируя. — Какой процесс происходит в голове, когда ты думаешь?
Молодой человек, почувствовав, что уплывает, смотря в его далёкие звёзды в зрачках, сконфуженно отвёл взгляд. Это позволило прийти в себя и спокойно подумать. Наконец, после долгой паузы он ответил:
— Ну я лично, мысленно разговариваю.
— То есть для того, чтобы думать, ты создаёшь в воображении виртуальную среду, в которой путём фантазии формируешь кого-то, с кем ведёшь диалог. А кто управляет этим виртуальным миром мысли?
— Я. Кто же ещё?
— А что произойдёт, если не ты будешь контролировать этот диалог, а воображаемый мир?
— У меня диагностируют шизофрению.
— Правильно. А если человек будет находиться в пограничном состоянии сознательно? Не переступая грань в безвозвратное безумие.
— Ты хочешь сказать, что неординарное мышление — это голоса моих личностных духов в голове на грани реальности?
— Новые знания — это синтез анализа старых. И никак по-другому. Они не берутся из ниоткуда. Анализ, в свою очередь, — это разбор на составляющие. Синтез — собирание разобранных частей в нечто целое. Когда эти процессы производятся обычным мышлением, то всегда получается то, что уже было кем-то собрано. А когда к анализу и синтезу подключается неординарное мышление, то всегда получается «чёрт-те что и сверху бантик», как у вас говорят. Но, проанализировав неадекватный результат нормальным сознанием, можно преобразовать это в нечто логичное и однозначно эксклюзивно новое, не имеющее аналогов.
Кон замолчал, давая возможность переварить сказанное.
— Технологию уловил, — задумчиво проговорил Дима, почёсывая переносицу. — И как заставить себя балансировать на грани, окончательно не свалившись в шизофрению? К тому же управлять этим процессом во времени, уходя в астрал, когда заблагорассудится. Приведи хоть один пример.
— Например, фанатизм. Это явление по определению характеризуется заменой реальности виртуальной верой. Но вера здесь не в смысле религии, а слепое верование без разницы во что. Например, фанатичная вера в собственную гениальность.
Господство-официант замолчал, а находящийся в раздумье Дима как бы сам себе задал вопрос:
— То есть талант, доведённый до фанатизма, рождает гения?
— Гением может стать любой, и ваша задача — это доказать, — тут же отреагировала ангельская сущность. — Но только талант, доведённый до фанатизма, как ты выразился, порождает нечто значимое для человечества. Обычный же человек благодаря свалившейся на него гениальности может только в психушку загреметь.
— Мля, — горестно констатировал Дима, вспомнив, что в реале он уже там, и без всякой гениальности. — И как стать фанатиком? Я вот если даже захочу — ничего не получится. Как этому научиться?
— С этим тебе придётся разобраться самостоятельно. В этом и есть суть задания. Но если такая задача поставлена, то она однозначно решаема.
— Логично, — закончил за всех Дима с созданием единого базиса понятия «гениальность».
Глава 44. Локация 9. Для того чтобы стать безумным, много ума не требуется.
В локацию Наполеона троица направилась с разным настроением. Танечка с показным равнодушием. Дима с реальным азартом исследователя. Вера — как на каторгу, только кандалов и тюремной робы не хватало. Мало того, она ещё и на коллег смотрела, как на надзирателей: низко опустив голову и зло зыркая то на одного, то на другого из-под ровной чёлки, висевшей импровизированной шторкой.
На этот раз средиземноморская Корсика встретила их менее радушно, чем в прошлые разы. На небе возвышались грандиозные серые тучи в несколько слоёв. В отличие от Диминой фазенды, где дождь почему-то лил через день, да каждый день, придавливая небо к земле, здесь облака были высоко, и взгляд в перспективу моря порождал ощущение, что в тучах произошёл взрыв, взметнув их веером. И были они не свинцово-серыми, как в России, а перисто-дымчатыми. Красотень!
По всем признакам, на острове царила зима. По крайней мере, маленький Набулио, спящий прямо на улице в кроватке, был одет словно полярник для экспедиции на Северный полюс. Троица окружила младенца и внимательно его разглядывала. Дима встал у изголовья с одной стороны, Танечка — с другой. Вера, плетущаяся за ними следом, остановилась в ногах. Она лишь мельком взглянула на спящего и принялась вертеться, осматриваясь по сторонам.
— Если учесть, что Наполеон родился в августе, а на дворе зима, то ему, наверное, полгодика, — выдал Дима логичное заключение.
— Верно, — подтвердил Кон, вышагивающий позади всех в виде старичка-боровичка.
По общему решению, экскурсовод впредь будет являться на глаза абитуриентов в качестве вот такого умудрённого знаниями профессора, независимо от локаций. Эдаким старичком-боровичком неброской наружности, чтобы не отвлекал своим видом.
— А ну пошла вон, блохастая, — неожиданно громко взвизгнула перепуганная Вера и своей узкой попкой въехала в текстуры колыбельки.
Но тут же отпрыгнула в сторону, выставляя руки в жесте защиты. В этот же самый момент на кроватку с грацией пантеры запрыгнула облезлая кошка блёклой пегой расцветки и с наглостью гопника продефилировала по спящему ребёнку, сунув морду ему в лицо, принюхиваясь. Набулио распахнул глазки, вздрогнул от вида кошачьей морды у самого носа и дико заверещал, словно его режут или заживо обгладывают.
Кошка, вместо того чтобы рвануть куда подальше от вопля, выгнулась дугой, распушив всё, что смогла, и, оскалившись, зашипела. На шум из дома с грохотом дверей выскочила тётка с мокрыми руками и полотенцем. Шерстяная гопница, прикинув, что её сейчас будут бить, сиганула с кроватки с такой скоростью, что наблюдатели даже не успели заметить, как и где она пропала из виду.
Да и не до этого было. Вера, продолжая визжать и подпрыгивать, при этом изображая бензопилу, вопила: «Уберите эту дрянь от меня»! Хотя пегое недоразумение вообще на истеричку внимания не обратила. Танечка с перепугу, притом непонятно с какого, то ли от неожиданности явления кошки, то ли от неадекватности поведения подруги, принялась с выпученными глазками кричать: «Кыш!», испуганно пытаясь столкнуть животное с ребёнка.
И, несмотря на тщетность попыток скинуть кошку на землю, так как руки проходили сквозь неё, она в натуральной панике продолжала это делать, пока та не встала дыбом. Вот тут Танечка, приняв её устрашающую позу на свой счёт, завизжала в унисон Вере и отпрыгнула от изголовья, заметавшись взглядом по земле в поисках чего-нибудь тяжёлого.
Она стояла к дому спиной и не видела выскочившей тётки. А заодно и не слышала выбиваемой с пинка двери, так как была оглушена собственным ором. Странно, но даже когда увидела выбежавшую женщину и ускакавшую в непонятные дали кошку, искусственный дух уровня «Бог» ещё долго не мог угомониться. Дима и то быстрей пришёл в себя.
Он, конечно, тоже чуть не обосрался от этой хоровой истерики, чего греха таить. Но, несмотря на изрядную порцию адреналина, быстро перешёл в режим офигивания, так как заметил взгляд ребёнка. Тот смотрел на Диму и, похоже, боялся его больше кошки.
Именно это обстоятельство не позволило старшему группы пугаться дальше, а перейти на командный ор: «Молчать!» Девочки хоть и не имели понятия об армейских уставах, но резко заткнулись, уставившись на грозного командира.
Незнакомая тётка подбежала, схватила ребёнка и, прижав его к груди, принялась успокаивать крикуна. Вот только у неё ничего не получалось. Мелкий Набулио, явно находясь в неадекватном состоянии, с глазами, полными слёз, с ужасом продолжал пялиться на Диму.
Скоротечный клип начал меняться, и молодой человек скомандовал: «Стоп, клип». И тут до него дошло, как до жирафа, что это безобразие нужно было уже давно остановить. Хотел было отмотать воспроизведение на старт, но передумал, решив, что подобная встряска с впрыском адреналина очень даже в тему.
Дима за считанные секунды увидел реакции Веры и Танечки, которых и теоретически бы не смог предположить. Особенно его удивила Танечка. Эта «хрень космическая» вела себя как обычная перепуганная баба.
С одной стороны, это удивило. С другой — заставило задуматься. Получалось, её искусственное сознание действительно в эмоциях максимально приближено к человеческим. Только по «заводским настройкам» оно у неё абсолютно эгоистичное. Хотя подобных ей в современном обществе пруд пруди. Выйдет в люди — затеряется.
Отсюда Дима сделал вывод: Танечка может пугаться, испытывать вожделение, голод, жажду и удушье, как все. Притом, скорее всего, эти низкие по эволюционной градации чувства у искусственного духа идеально подогнаны под человека. «И что мне это даёт?» — думал он, внимательно рассматривая пришелицу с того света.
Танечка поймала его взгляд, и это окончательно заставило её успокоиться, моментально, как и Вера, превратившись в безэмоционального робота. Она, сделав вид, что ничего не произошло, деловито подошла к замершей няньке и принялась зачем-то изучать ребёнка с остекленевшими слезами.
Дима перевёл внимание на Веру. Брюнетка рентгеновским взглядом просвечивала равнодушного Кона, который, сложив руки на груди, любовался взъерошенными тучами. Дима не понимал её недовольства, пока девушка не принялась за допрос Господства, что разом всё объяснило:
— Кон, признайся честно. Ты же знал, что я панически боюсь кошек?
— Нет, — со спокойствием памятника ответил лысоватый старичок.
Вера тяжело выдохнула, разжала кулачки и принялась настороженно осматриваться, полагая, видимо, что страшный для неё зверь залёг где-то поблизости, продолжая на неё охоту. Но кошки нигде не было видно.
— Ну всё, — Дима наконец решил возложить на свои плечи руководство операцией. — Успокоились и собрались. Кон, будь добр, выдай нам подноготную этого взрывного в эмоциональной составляющей клипа.
— Никакой подноготной нет, — продолжая равнодушно рассматривать тучи, ответил невзрачный экскурсовод. — Это лишь констатация факта.
— Ой ли? — с первых же слов не поверил ему Дима. — Хочешь сказать, что это копия реальности?
— Нет, — сделав недоумённый вид, Господство перевёл взгляд на молодого человека, вроде бы как не понимая вопроса.
— А раз клип искусственен, то имеет смысл, — тут же добил ангельскую сущность Дима его же логикой. — Думаешь, я не заметил, что ребёнок в состоянии истерики увидел меня? Хотя я для него дух, привидение. А увидеть он меня мог только в одном случае — сознание малыша перешло в неадекватную фазу. Попросту говоря, он от страха поехал кукухой.
— Да, — как ни в чём не бывало согласился старичок. — Это был его первый опыт перехода из реальности в виртуальность собственного подсознания.
Дима изобразил недобрый взгляд, всем видом показывая, что поймал Кона на лжи.
— Так выходит, — принялся он его разоблачать, — не только фанатизм способен вывести за грань?
— Конечно, — легко согласился Искусственный Разум. — Фанатизм я привёл в качестве примера, если ты забыл. А так любая сильная эмоция, выходящая за рамки своих нормативных пределов, способна отправить человека за грань. Так люди и сходят с ума. При запредельных эмоциях у кого-то срабатывает предохранитель, и он возвращается в реальность. А у кого-то этот предохранитель перегорает, и бедолага остаётся в собственной виртуальности навсегда.
— М-ля, — задумчиво произнёс Дима, мысленно обозвав себя дебилом.
До него только сейчас дошло, что первоначальный настрой на изучение феномена фанатизма был ошибкой. Сознательно стать фанатиком — это, конечно, прикольно, но реалии подложили другую свинью для изучения. И вопрос, который у него родился по этому поводу, ему очень не понравился. Как, простите, раскачать в себе запредельную эмоцию и при этом вовремя её откатить, не сойдя с ума? Это же психологический мазохизм чистой воды.
Неожиданно Дима поймал себя на том, что куда-то идёт, заложив руки за спину. Резко остановился. Обернулся и замер. За время размышлений он, оказывается, отошёл уже метров на десять. Вся группа в составе Кона, Веры, Танечки и тётки с ребёнком уставились на него с таким видом, будто он у каждого что-то взял и не вернул. Дима непонимающе вскинул брови и спросил: «Что?»
— Ничего, — ровным тоном кирпичной кладки ответила Вера. — Ты куда пошёл?
— На хутор бабочек гонять, — сострил он на её тупой вопрос, но тут же поспешил вернуться к коллективу, чтобы для успокоения попытать Искусственный Разум. — Кон, какие последствия для Наполеона имел этот испуг?
Император французов боялся кошек до состояния паники всю оставшуюся жизнь. А так, в общем-то, никаких. Он до двух лет рос спокойным, тихим ребёнком, но потом проявил необузданный темперамент. Набулио был самым непослушным из всех детей Летиции. Упрямый и всегда желал делать только то, что хотелось ему. Домашние называли его не иначе как «Ribulione». Что с корсиканского переводится как «ребристый». Аналог русского «ершистый». Его прельщало всё запретное, хотя мальчик знал, что его ждёт за это наказание. Мама не скупилась на розги. Тем не менее, истерики с катанием по полу закатывал регулярно.
Следующий клип их вновь встретил роскошным летом средиземноморского острова. Притом прибрежной полосой пляжа. Хотя такого понятия, как «пляж», аборигены стопудово не знали. Мерные спокойные волны выбрасывали на белый песок растительный мусор, огрызки брёвен, обломки досок. И всё это превращало кромку воды в импровизированную помойку.
Узкая, всего метров десять, полоска песка, зажатая между лесом корявых кустов и лазоревой водой моря, была истыкана «росшими» как из-под земли огромными обгрызенными валунами. Эта россыпь скальных «самородков» наблюдалась и в воде на мелководье, и наверняка уходила глубже. Пляжные камни в рост взрослого человека и выше порождали причудливый природный лабиринт, в проходах которого мелкая пацанва в пару десятков голов увлекательно играла в древнюю детскую игру: «в войнушку».
Вооружившись палками в качестве мечей, плетёными из веток щитами и такими же плетёными шлемами, малышня с истеричными воплями носилась по песку между камнями и с яростью берсерков лупила друг друга почём зря. Диме даже сначала показалось, что пацаны сражались каждый сам за себя, но, присмотревшись, через несколько секунд пришёл к выводу: бой идёт команда на команду. Вот только как они определяли, кто свой, кто чужой, абсолютно было непонятно.
Лавируя в проходах между камней и всякий раз инстинктивно уворачиваясь от озверевших мелких вояк, он даже не пытался найти главного героя в этой суматохе. Да в принципе в этом и не было необходимости. Практически все как один находились в неадекватном состоянии: озверевший азарт.
Глаза на выкате. Ор до срыва голосовых связок. Мимо проскочил мальчишка с разбитой головой. Но, судя по всему, он в состоянии эйфории не чувствовал боли. Диме даже не надо было настраиваться на их эмоции. Сама атмосфера боя была заразна. И он эту заразу мгновенно подхватил, резко почувствовав в себе азарт сражения.
Аж самому захотелось заорать что было мочи и побегать, но воздержался. Хотя глаза выпучил, но скорее от удивления. Пацаны рубились по-настоящему, лупя друг друга со всей дури. И это была ни жестокость, ни ненависть, а именно зашкаливающий азарт, вырывающий их из реального осознания происходящего и переваливая сознанием за грань, доводя себя до сумасшествия.
— Стоп, клип! — неожиданно скомандовала Вера откуда-то из-за камней, и, судя по голосу, она блудила уже в метрах десяти-пятнадцати от Димы.
Все замерли. Даже морская волна остекленела, нависая над прибережным мусором.
— Танечка, Ди, вы где? — продолжала голосить брюнетка.
— Я тут, — ответила ей блондинка со стороны моря. — Я пыталась в воду войти, да не тут-то было. Хожу по ней, как Иисус, аки посуху. Море оказалось твёрдым, как стекло. А на волнах перекатываться прикольно, как на аттракционе.
Дима отзываться не стал, а просто проследовал в сторону призывающей и, обогнув пару камней, вышел на негодующую Веру, которая, сопя от возмущения, стояла напротив парочки драчунов, в одном из которых он признал Набулио. Его противником был более взрослый пацан и по возрасту, и по росту, превышая главного героя почти на две головы.
— Я его нашла, — возвестила Вера, заметив Диму и указывая при этом на шибзика.
— А зачем? — ехидно поинтересовался молодой человек, всем видом показывая, что этого делать было не нужно, и, раскинув руки в стороны, добавил: — Они все в одинаковом неадекватном состоянии. И чтобы понять, что нам хотят показать этим клипом, искать его было вовсе необязательно.
Наконец, наигравшись в Иисуса, к ним присоединилась скучающая Танечка. И если в Вере чувствовалось возмущение по поводу повального детского мордобоя, то блондинке эти пацанские забавы были по барабану. Пусть хоть все друг друга поубивают.
Дима огляделся в поисках Кона. Старичок стоял в сторонке, опираясь плечом на торчащий из песка огрызок скалы, скрестив ноги и сложив на груди руки, с видом скучающего мачо на пенсии. Но обратиться к нему не успел. Опередила Вера.
— Кон, что это за безобразие? Почему никто из взрослых за ними не следит? Дети же поубивают друг друга!
— Что поделать, — равнодушно ответил Господство, отлепляясь от камня и медленно подходя к группе, — таковы были реалии этого времени. Недаром же цивилизованная Европа считала корсиканцев дикарями.
Он подошёл вплотную. По-отечески потрепал Набулио по торчащим из плетёного шлема волосам, что у него, кстати, вполне реально получилось, и с сожалением добавил:
— Это ещё цветочки. Ягодки будут дома. За каждое подобное сражение мама Летиция порола его розгами, как сидорову козу. Вот где было по-настоящему больно. Но, несмотря на порки, он с завидной регулярностью, применяя различные ухищрения, сбегал из дома, чтобы повоевать.
— Адреналиновый наркоман? — задумчиво поинтересовался Дима.
— В какой-то степени — да. Но, будучи уже молодым офицером, он поймёт, что подобное состояние боевого азарта делает из него гения войны. В настоящих боевых походах, когда сражение вступало в фазу непредвиденного и царствовало время импровизаций, Бонапарт открыл для себя, что именно это и есть его истинная стихия. В ней он не имел равных. Она приносила ему как полководцу наибольшие успехи. Во время военных кампаний Наполеон был вихрем энергии, находясь в состоянии бешеного азарта, выглядя со стороны сумасшедшим. Именно тогда, осознав в себе гения войны, он изрёк свой знаменитый принцип, который стал своеобразным девизом всей его жизни: «Надо ввязаться в бой, а там будет видно! Надо уметь дерзать. Надо именно уметь это делать».
Наступила звенящая тишина. Все задумчиво смотрели на застывшего в драке Набулио. Затянувшуюся паузу прервал Дима:
— Война план покажет, — тихо перефразировал он девиз Наполеона на современный лад. — И что означает «надо уметь это делать»? Он что, каким-то образом научился входить в это состояние сознательно?
— Да, — ответил Кон, оборачиваясь к спросившему.
Примерно с минуту все молчали. И вновь паузу нарушил Дима:
— А я почувствовал, что эта хрень заразна. Даже не окунаясь в их эмоции, у самого адреналин подскочил. Еле себя удержал, чтобы не накинуться и не настучать всем по башкам.
— Стадный рефлекс, — развёл Кон руками и хитренько улыбнулся. — Кстати, Наполеон в своём неистовстве был действительно крайне заразен. Там, где он появлялся, солдаты неимоверно воодушевлялись и бросались в атаку, как за богом. Причём обожествляли по-настоящему. Те, кто испытал ауру боевого азарта Наполеона, не иначе как на бога на него не смотрели. Его авторитет среди солдат и офицеров был безоговорочный.
— Любопытно, — изрекла загадочная Танечка, не понятно о чём задумавшись.
Но тут влезла сердобольная Вера.
— Кон. Нам в этом клипе есть ещё что смотреть или можно этот мордобой пролистнуть? Терпеть не могу смотреть на драки. Тем более когда бьют детей.
— Ты остановила его практически на завершении, — ответил дедок-профессор, — так что не вижу ничего предосудительного в том, чтобы его закончить и отправиться дальше.
На этом и порешили.
Как бы Вере не хотелось исключить из просмотров батальные сцены, но следующий клип опять оказался мордобойным. Только это уже была не Корсика, а Франция. Бриенн. Зима в полном разгаре. Много снега, из которого были мастерски сооружены оборонительные редуты и самая настоящая крепость.
Куча пацанов под предводительством юного Наполеона штурмовала снежную цитадель, забрасывая её снежками. Другая толпа оборонялась, отвечая теми же снарядами. С боку, как на трибунах, — толпа зрителей, среди которой виднелись монахи — учителя школы, но большую часть составляли зеваки-горожане.
Бой выглядел феерично. Пацаны голосили на пределе выпученных глаз. Снежки летели в обе стороны сплошным потоком. Наполеон аж визжал, отдавая команды, пребывая в режиме гения войны. Зрители не хуже воюющих орали в фанатском угаре. В общем, хаос был шедевральный. Финал чемпионата мира по футболу отдыхает.
Но вот атакующие подобрались к стенам. С обеих сторон резко уменьшился снежкопад. Стороны перешли в рукопашную. Началась откровенная драка. Преподаватели как один кинулись разнимать и растаскивать. Но не тут-то было. Не успевали они вытащить за ноги одного, как тот, что был вытащен ранее, уже врезался обратно в кучу-малу.
Помогли зрители. Только когда в дело войны вмешались мирные жители, удалось остановить побоище. Притом кто-то умный, как пить дать, из числа учителей, дал команду сортировать оттаскиваемых по принципу: атакующих влево, обороняющихся вправо. Лишь разделив петухов по разным насестам, удалось остановить кровавое побоище.
И тут выяснилось, что почти десяток из осаждённой крепости серьёзно пострадал. Разбитые лица, повреждённые руки, ноги, тела с гематомами. Несмотря на то, что драчунов растащили, словесная баталия не прекращалась. Обороняющиеся все как один, но как один, вразнобой выставляли перед учителями претензии, что атакующие вели бой нечестно, используя вместо снежков камни.
На что армия Наполеона орала в ответ те же обвинения, выталкивая на первый план своих покалеченных. Те же разбитые лица, головы и синяки в разных частях тела. На этом клип резко поменялся. Такого раньше не было. Словно телепортация прошла. По крайней мере, Дима прочувствовал те же неприятные ощущения, как при перемещении в пространстве.
Большая мрачная комната с низко нависающим потолком. Разделена проходом из толстых каменных колонн на два симметричных зала. Длинные столы с массивными скамьями, за которыми сидят, опустив головы, ученики. Перед каждым глубокая миска с ложкой. По середине ряд котлов из расчёта один котёл на шесть человек.
В торцах столов у колонн — по монаху со сложенными в молебном жесте руками. По центру прохода на коленях стоит Наполеон с опущенной головой. Перед ним ещё один монах. По виду — главный. Все учителя натянули на головы капюшоны, поэтому лиц не было видно. А главный вообще стоял к путешественникам во времени и пространстве спиной.
В полной тишине этот главнюк тихим, но пронимающим до мурашек голосом зачитывал приговор. А по-другому его речь назвать было нельзя. Дима заранее включил знание французского языка, поэтому синхронно перевёл:
— В связи с нарушением правил военной игры, инициатором которой был ученик Наполеон Бонапарт, подобные игры впредь запрещаю. Я не буду дознаваться до виновника, кто первым бросил камень. Наказание понесёт зачинщик самой игры, пока вы сами не выдадите мне того мерзавца, кто начал творить безобразие. Предписываю ученику Наполеону Бонапарту до моего особого распоряжения принимать пищу в покаянной рясе, босиком, стоя на коленях. Гордыня — один из величайших грехов, и я намерен выкорчевать эту ересь из ваших голов.
Он, похоже, ещё чем-то хотел постращать взбрыкнувших недорослей, но тут с Наполеоном случился припадок. Мальчик затрясся, словно попал под высоковольтное напряжение. Лицо и руки побледнели, и его начало неистово рвать. Бедняжка сначала встал на четвереньки и, когда приступ рвоты отпустил, повалился на бок, забившись в конвульсиях.
Вся торжественность момента была испорчена. Ученики вскочили с мест, моментально наполнив трапезную гулом. Учителя-монахи забегали, явно не понимая, что делать. Старший и тот до смерти перепугался, затребовав у непонятно кого лекаря. Но через несколько секунд паники, когда Наполеон повалился на бок, принялся, яростно жестикулируя, раздавать команды, сообразив, что у пацана начался эпилептический припадок. И, судя по грамотности команд, он хорошо был знаком с подобным явлением.
— Стоп, клип! — голос Кона прогремел, как гром среди ясного неба.
Дима уставился на его встревоженное лицо, ничего не понимая. Пока тот рукой не указал на валяющуюся без чувств Веру. Девушка имела вид — краше в гроб кладут. Она была белее Наполеона в приступе и, кажется, уже не дышала. Пару секунд Дима находился в ступоре. В голове словно что-то заклинило, но, несмотря на весь абсурд происходящего, чисто на автомате подхватил девушку на руки и бегом рванул в портал.
Выскочив на городскую площадь, заметался, не понимая, куда бы её пристроить и где тут вызывается скорая. Но в этот момент в голове резко прояснилось, и показалось, что даже соображать стал значительно быстрее.
— Танечка, срочно скорую сюда! — заорал он на пребывающую в шоке блондинку.
— Где я её возьму! — завизжала та, пуская слёзы.
— Твою маму! — рявкнул на неё Дима, продолжая держать на руках безвольную тушку. — Это же твой мир! Дай команду!
Блондинка тут же спохватилась, приходя в себя, и, быстро утерев слёзы, принялась за дело. Уже через считанные секунды на площадь старинного европейского городка выскочила российская бригада реаниматологов.
Глава 45. Локация 5. Пока дебилы дерутся, умные договариваются, как следующих дебилов стравить для их шоу.
На площади воцарился цирк — шиворот-навыворот. Это когда зрители на арене, а все места в амфитеатре захватили клоуны. В мгновение туристы с площади, вооружившись гаджетами, окружили плотным кольцом стеклянный стол с креслами, в одном из которых Вере оказывали квалифицированную помощь.
Какой-то хрен с горы даже залез на подлокотник Диминого кресла, чтобы сделать эффектный снимок сверху. Это было уже перебором.
— Танечка! — в раздражении завопил Дима, перекрикивая шумную толпу. — Да убери ты этих гондонов к чёртовой матери!
Блондинка что-то быстро заговорила Кону-старичку, на которого со спины тоже напирали, чуть ли не опрокидывая на стол. Тот с услужливой улыбкой кивнул, и над площадью заверещала сирена воздушной тревоги. Все замерли, одновременно уставившись на небо. И тут скрежетом древнего громкоговорителя времён Великой Отечественной противный голос по-фашистски заорал:
— Achtung! Luftalarm! (Внимание! Воздушная тревога!)
Мало того, что мир был виртуальным, так ещё и выглядел как бред сумасшедшего. Многочисленные туристы в панике, с визгом и воплями кинулись в рассыпную. Да и хмуль бы с ними. Так в рассыпную кинулись и реаниматоры.
— А вы куда, сукины дети? — стараясь переорать толпу, заголосил Дима, вскакивая на кресло с ногами. — Вы же, козлы, кровную клятву давали этому, как его, сука. Ну тому, что у вас по рюмке змеёй ползает.
Его негодование резко сошло на нет по мере призыва к совести врачевателей. Причиной этому стал истеричный смех обеих сокурсниц. Он опустил сначала недоумённый взгляд на отошедшую от обморока и теперь умирающую от смеха брюнетку. Затем зло зыркнул на давящуюся хохотом блондинку. Сплюнул. Соскочил на землю, плюхнувшись в кресло, по которому только что топтался, и с ненавистью уставился на консультанта их группы, рассудив, что именно этот хмырь во всём виноват. Кон хоть и не гоготал, как эти две гусыни, но лыбился очень мерзопакостно.
— Дуры, — в сердцах, но беззлобно выдавил из себя Дима, продолжая пялиться на Искусственный Разум. — Я с вашими заскоками гением стану быстрее, чем разберусь с этим понятием. Учтите, — он перевёл взгляд на утирающую слёзы Веру, — если свихнусь, то все вернёмся в психушку, потому что я вас поубиваю.
— А я-то тут при чём? — вскинулась брюнетка. — Я с самого начала в эту локацию идти не хотела, потому что знала, что меня там ждёт капец.
И она демонстративно потыкала себя между бровей, напоминая о своём даре.
— А почему молчала? — в негодовании повысил голос Дима.
— А что бы это изменило? — взаимно перешла на повышенные нотки Вера.
— Слушай. Никто не заставляет нас ходить по клипам под ручку. Мало того. Я изначально предлагал знакомиться с материалом порознь, чтобы у каждого сложилось своё виденье вопроса. А потом, совместно сопоставив, найти решение или пройти ещё раз, уточняя предположения и догадки. Кто тебя заставлял идти? Рассказала бы о своём предвидении, и всё. Что, мы бы не вошли в твоё положение?
— Я думала, что справлюсь, — насупилась брюнетка. — Только эта кошка, тварь, с самого начала выбила из колеи. Да и вообще. Похоже, там собрано всё, что я не приемлю. От насилия, а тем более над детьми, мне становится плохо. Ненавижу.
— Успокойтесь, — вклинилась в диалог Танечка. — То, что Вера не рассказала о предвидении, — это действительно неприемлемо, но и разбивать коллектив — идея не лучше. Надо просто поменять подход к прохождению локаций. Вошли — остановили воспроизведение. Выслушали Кона. Поняли, чего ждать, — вдумчиво прошли клип. Без истерик и вызова скорой.
— Ну давай так попробуем, — согласился Дима после паузы размышлений, а затем обратился к всё ещё улыбающемуся Господству: — Кон, обрисуй, пожалуйста, что вообще произошло в последнем клипе. Что-то я не очень понял, что к чему.
Тот неукоснительно начал просвещать:
— В Бриенне Наполеон часто устраивал военные игры, которые всячески поощрялись преподавателями. Это единственное, что выводило мальчика из замкнутого состояния и вызывало пламенное воодушевление. Влияние среди сверстников, которого он добился этими играми, было настолько велико, что остальные дети слушались его беспрекословно. Чтение древних авторов принесло свои плоды. Это позволило ему качественно изменить военные игры, превращая в театрализованные представления.
— Военная реконструкция? — предположил Дима.
— Именно так. Он воссоздавал эпизоды из греческой и римской истории, устраивая импровизированные сражения и осады. Особенно благоприятной для таких забав стала суровая зима 1783 года, показанная в клипе. В том году в школе преподавалась фортификация, к которой Наполеон обнаружил живейший интерес. И благодаря обильно выпавшему снегу Бриеннское училище смогло применить теорию на практике. Каждый день под командованием маленького корсиканца строились валы и рвы, и школа превратилась в настоящий снежный форт, возбуждавший любопытство даже у жителей города, особенно у местных детей. Воспитанники училища делились на два лагеря. Бонапарт то защищал укрепления, то переходил на сторону осаждавших. Его гений войны порождал необъяснимую сообразительность и мгновенную находчивость, что повергало в изумление даже опытных вояк. Причём азарт Наполеона, как вы уже знаете, был крайне заразен. Возбуждённые школьники превращались в управляемое им стадо с неуправляемыми стадными эмоциями. Они забывали, что это игра. Невинное оружие оказывалось недостаточным, поэтому хватали камни, и нередко на обеих сторонах оказывались раненые. Ввиду чего игры были запрещены, а зачинщик был наказан. Ну, а дальше вы видели сами.
— Понятно, — подвёл итог Дима, — только я не успел заглянуть в его эмоции. Какая именно пошла вразнос, сотворив приступ?
Вопрос он задал в риторическом ключе, не подразумевая ответа, но Кон неожиданно раскрыл секрет:
— Стыд. Ему стало настолько стыдно за своё унижение, что он полностью утратил над собой контроль.
— Стыд? — не веря в услышанное, переспросил Дима, задрав брови.
— Ну а что такого? — неожиданно вклинилась Вера. — Патологический стыд. Его ещё называют токсичный. Был у нас в клинике такой пациент. Как мне объяснил Сан Саныч, обычный стыд от токсичного отличается только тем, что токсичный человек не может выдержать. Он не может с ним справиться. Стыд его буквально пожирает, деморализует и парализует. Я почему об этом знаю, Богомолов тогда попросил меня помочь. Ну, я беднягу и прибила Славой.
— И как? — подтолкнул её Дима, видя, что рассказчица ушла в воспоминания, ехидно лыбясь.
— Результат впечатляющий, — совсем развеселилась брюнетка. — Больной мгновенно вылечился от токсичного стыда и принялся лечиться от токсичной любви. Как уж они от неё лечили — не знаю. Но его вроде уже через недельку выписали.
— Да ты у нас прямо Авиценна психиатрии, — поддела её Танечка.
— Так ты что, — удивился Дима, — рассказала доктору о своих способностях?
— Не всё, — смутилась Вера, — но достаточно, чтобы он меня боялся. А заодно и заинтересовался. Богомолов, знаешь ли, обожает эксперименты над пациентами. Он собирает материал для диссертации. А так как специализируется на гипнозе, то и мою способность воспринял чем-то подобным. Это и была основная причина, по которой он взял меня на работу. А это, в свою очередь, позволило мне спрятаться.
— Понятно, — хлопнул себя по ляжкам Дима. — В связи с перенесённым стрессом, и это касается не тебя, Вера, а меня, объявляю на остаток дня выходной. По крайней мере для себя любимого. Танечка, давай этот городской антураж поменяем на какую-нибудь райскую лагуну с тёплой водичкой. Я бы сейчас с удовольствием в ней расслабился.
Блондинка возражать не стала, да и заморачиваться с фантазией тоже. Уже через несколько секунд перед ними было вчерашнее озеро в джунглях. Дима осмотрел льющуюся со скалы воду и попросил:
— А можно водопад пониже сделать, чтобы вода не так сильно по башке стучала? Хочу понежиться под природным душем.
Танечка и с этой просьбой самца не артачилась. Сделала, как запросил. Хотя ехидная улыбка на её лице при этом могла бы и насторожить, если бы Дима её заметил. Но не заметил, потому что был занят сменой цивильного наряда на бесстыже-купальный.
Какое-то время троица в экстравагантных купальниках бессовестно бездельничала, плавая какашками по поверхности озерца, нагретого солнцем до температуры тела. Наконец Дима, окончательно размякнув, добрался до водопада и устроил себе гидромассаж. Неожиданно пройдя стену воды, он оказался в небольшом гроте, где на песочке лежала абсолютно голая Танечка. Она, призывно уставившись на самца, соблазнительно извивалась, словно змея подколодная, и бесстыже лапала себя руками за анатомические особенности женского тела.
Первая реакция Димы — он офигел. Вторая — резко возбудился, да так, что его купальные стринги не справились со своей функцией сокрытия сокровенного. Но вот третья оказалась уже здравой — он возмутился. А так как падающая вода создавала изрядный шум, то возмущаться пришлось, напрягая голосовые связки:
— Танечка, ты меня достала!
Он быстро плюхнулся около соблазнительной блондинки на живот, зарывая вылезшее из плавок хозяйство в песок, и зло уставился на девушку. Та перестала корчить из себя развратную шлюху за сто рублей в час и, взаимно обозлившись на сволочь мужского рода, отказывающую ей в интиме, не менее зло, чем он, высказалась взаимным криком:
— Вам что, жалко? Вы что, усохнете или шерстью покроетесь оттого, что поможете? Научите, по крайней мере, это тело возбуждаться до состояния оргазма! Секс — это же элементарная физиология!
— Да вот хмуль тебе! Возбуждается до оргазма не тело, а вот это! — Он бесцеремонно постучал пальцем по её лбу. — Эмоциональная разрядка — это уже вторичная реакция, как ответ на перевозбуждённые мозги.
Блондинка надула губки и, демонстрируя обиженность, взбрыкнула, резко переворачиваясь на живот и утыкаясь лбом в сложенные руки, словно реветь собралась, пряча лицо. Дима терпеть не мог ревущих женщин. Он хоть и понимал всю наигранность ситуации, но какие-то самцовые инстинкты попытались взять верх над здравым смыслом. Молодой человек хотел было кинуться её успокаивать, но неимоверным трудом, призывая силу воли, остановил роспуск соплей.
— Танечка, — стараясь как можно спокойней, но вместе с тем перекрикивая водопад, начал он, — чего ты вообще добиваешься? Зачем тебе нужен этот грёбаный оргазм? Как я понимаю, ты преследуешь какую-то конкретную цель?
Блондинка перевернулась на бок, умными и злыми глазами уставившись в наглые и бесстыжие Димины. Затем приблизилась вплотную, но исключительно лишь для того, чтобы не орать, призналась:
— Мне нужно нащупать выход на социальные эмоции, за что можно было бы зацепиться. Секс — это физиология спаривания. А пара — это основа социума. Я посчитала, что, научившись получать физиологическое удовольствие от парного соития, выйду на эмоциональную составляющую этого процесса. Я стараюсь разобраться в высших чувствах человека, начиная с его животных азов.
— Ты в корне неправа, — прервал её Дима. — Потому что делаешь всё шиворот навыворот. Вспомни, что является основой души?
Танечка не ответила. Лицо её не выразило никаких эмоций. Взгляд оставался злым и умным. Не дождавшись ответа, Дима сам себе ответил:
— Основой души является стыд. Именно стыд — фундамент всех социальных эмоций. Он — корни этого грёбаного древа познаний. Тебе надо начинать со стыда, а не с бесстыдства, которое ты всячески мне тут демонстрируешь.
— Где я вам его возьму? — не меняя мимики, прошипела, до предела напрягая голосовые связки, Танечка. — Я прекрасно осведомлена, что основой души является стыд. Но я также прекрасно помню, при каких условиях он появился у Адама и Евы. И раз я оказалась в раю, то именно вас посчитала за змея-искусителя, перед соблазнением которого я не устаю и вкушу этот запретный плод.
— Мля, куда тебя понесло, родимую, — развеселился Дима, не ожидая подобной интерпретации обстановки их виртуального мира. — Ничего себе ты аллегорию выстроила. Боюсь, что это так не работает. Да и в собственной сказке ты выбрала не ту роль. Ты ведёшь себя не как Ева, а как раз как змея-искусительница. Не находишь?
И тут ему в голову неожиданно пришла идея. Вернее, он вспомнил наставления Суккубы по поводу основного инстинкта и театральности жизни. Дима резко задумался, уставившись на песок пустым взглядом, а потом выдал:
— А знаешь, я, кажется, нашёл выход.
Он выдержал паузу и, уставившись в глаза бесстыжей Танечки, предложил:
— Суккуба, объясняя мне управление основным половым инстинктом женщины, заставляла всякий раз играть роль определённого самца для определённой самки. Становиться для каждой персоны неким мужчиной её мечты. При этом требовалось вживаться в роль до такой степени, что это со временем меняло меня самого. По принципу: стараясь походить на очередного принца, ты рано или поздно им станешь. Наигранные повадки, поведение становятся привычками. Понимаешь, о чём я?
Танечка, судя по неизменному выражению глаз, не очень понимала: о чём это он. Дима, расплывшись в улыбке, растолковал непонятливой:
— Ты же неплохая актриса. По крайней мере, любовь с первого взгляда отыгрываешь на «ура». А ведь это эмоции высшего порядка. Так начни играть «стыд», «стыдливость», «застенчивость». Входи в этот образ с головой. Начинай играть в «душевность». Начинай программировать себя, вырабатывая нужные для социальных чувств привычки.
Тут он резко замолчал и задумался. В задумчивости пребывала и Танечка. А задумался Дима потому, что до него, как до жирафа, дошло, что именно это и самому ему надо. Ведь в восстановлении души и был его изначальный запрос, и подобная методика вполне может сработать.
Он поднялся на ноги, отряхивая с себя мокрый песок, продолжая находиться в состоянии внутреннего диалога с умными мыслями. Наконец, решив, встрепенулся. Дал команду Кону очистить себя от песка. Поменял бесстыжие плавки на семейные трусы по колено. Этого показалось мало, и он облачился в длинный шёлковый халат, тщательно запахнув полы и утянув себя поясом. После чего, не прощаясь, телепортировался на свой лежак, продолжая находиться в задумчивости, анализируя и синтезируя новый для себя образ добропорядочного мужчины.
Через несколько секунд в халате и широкополой шляпе рядом материализовалась Танечка, пребывая в таком же «самоедном» состоянии. Парочка переглянулась, и оба, не сговариваясь, перевели взгляды на озеро, где перед стеной воды, как раз в том месте, откуда только что исчезли, в нерешительности буйком плавала Вера. Но именно в тот момент её нерешительность закончилась, и та с видом сотрудника спецподразделения ринулась за водную стену в грот. Только вопля не хватало: «Всем лежать! Руки за голову!»
Она практически сразу выскочила обратно, но уже в панике, заподозрив, что её все бросили. Заметив на берегу пропажу, целомудренно восседающую в халатах, купальщица постаралась сделать вид, что метания туда-сюда были задуманы изначально. И как бы в продолжении нырнула в водную стену обратно. Но на этот раз якобы наслаждаясь гидромассажем.
Диме довольно быстро надоело созерцать этот показушный спектакль, и, решив заняться чем-нибудь полезным, он неожиданно вспомнил о необходимости постановки жизненной цели.
— Танечка, — степенно, как и положено джентльмену на колониальном острове, которого он изображал, — кто-то хвастался умением ставить цели, если мне не изменяет память.
— Конечно, Ди, — откликнулась благовоспитанная блондинка, помахивая изящным веером, непонятно когда выклянченным у Кона, потому что изначально у неё его в руках не было. — Желаете поговорить на эту тему?
— Полагаю, что в данный момент сложилась вполне благоприятная для этого обстановка. Мы не заняты исследованиями. Мы не заняты междоусобными разборками. Мы не испытываем, ну, кроме некоторых, — он взглядом указал на Веру, — какого-либо дискомфорта, как внешнего, так и внутреннего. Почему бы нам не заняться вопросами философского толка, в общих чертах обрисовав для себя тему жизненных целей?
— Я с вами согласна, — отыгрывая роль благовоспитанной выпускницы пансиона светских девиц, согласилась Танечка, строя из себя паиньку. — Давайте поговорим об этом. Главное в постановке цели — это её конкретность и чёткость восприятия. Знаете, цель как мишень при стрельбе. Если она размыта, размазана или двоится, то попасть в неё крайне затруднительно. Поэтому резкость и чёткость цели — это первое правило её достижения.
— Логичное правило, — согласился Дима. — Давайте попробуем сразу конкретизировать на нашем примере. Нам необходимо перевести поставленную перед нами задачу в цель. Итак, как стать гением? Хотя, по-моему, это звучит как-то размазано, не находите?
— А вы хотите стать гением? — перевела Танечка ехидный взгляд с озера на джентльмена в халате.
— Стать гением? — задумался Дима. — Балансировать на грани сумасшествия? Что-то меня это не очень прельщает. К тому же гений с отсутствием таланта — гарантированная койка в психиатрической клинике. Нет, я не хочу становиться гением. К тому же наша задача не в том, чтобы ими стать, а узнать, как этого можно гарантировано добиться.
— И кто на что будет целиться?
Дима не ответил. Он размышлял, параллельно рассматривая выходящую из воды Веру в купальнике мини-бикини чёрного цвета, подобранного в тон её волосам. Наконец, когда брюнетка, показушно смахивая с себя воду, вышла на песок, демонстративно не замечая напарников в упор, он ответил:
— Нет, Танечка. Это неправильная постановка вопроса. У нас должна быть общая цель. Это изначальное условие. Нас подталкивают на обязательное объединение своих способностей для достижения именно общей цели.
Вера добралась до кресла-качалки и, продолжая изображать одиночество среди людей, манерно прилегла, качнувшись и замирая с закрытыми глазами. Она всем видом демонстрировала обиженку из разряда «сама придумала, сама обиделась».
— Это будет сложно, — задумчиво произнесла Танечка, как и Дима, следя за действиями подруги. — Мы очень разные. И в первую очередь в эмоциональной составляющей.
— Вот и я об этом, — согласился Дима. — Добавьте к этому ещё тот факт, что некоторые особо одарённые вообще не хотят учиться, желая просто провести жизнь в раю. В этом случае о постановке единой цели даже не может быть и речи. Поэтому я вижу только единственный выход из сложившейся ситуации: я ставлю для себя персональную цель, а вы, Танечка, как универсальная сущность, под неё подстраиваетесь и оказываете поддержку.
Дима замолчал, ожидая ответа блондинки. Та задумалась, слегка пожёвывая нижнюю губу. Вера делала вид, что её здесь нет.
— Ну что ж, Ди, — наконец отмерла Танечка. — Давайте попробуем. Такая расстановка сил не противоречит нашим договорённостям, потому что это можно делать параллельно.
— Согласен. Одно другому не мешает. Вот только что выбрать в качестве цели? У меня как-то нет желания ни травиться, ни трепать нервы. Я изначально нацеливался на фанатизм. Пожалуй, его и оставлю. Мне нравится быть исследователем в этих мирах. Талантом я, конечно, пока не оброс, но никто не запрещает мне стать фанатом своего дела, уверовав в собственную гениальность.
— Ха, — раздалось презрительное со стороны чёрного одиночества.
— А вам, Вера Батьковна, — отреагировал на её развязность Дима, — не мешало бы завидовать молча.
— Не обращайте на неё внимания, Ди, — театрально вскинулась Танечка, — мне так стыдно за мою подругу.
И она настолько натурально изобразила стыд, реально покраснев, что у Димы глаза округлились. Он, впечатлённый образом, даже не удержался от демонстрации восхищения, показав оттопыренный большой палец актрисе.
Вера, сильно качнувшись, буквально вылетела из кресла-качалки и в состоянии разъярённой фурии, сжав кулачки, зло уставилась на стыдливо раскрасневшуюся блондинку.
— Что это всё значит? — принялась она изливать желчь обиды и негодования. — Вы что, специально выводите меня из себя? Что я вам сделала?
На её глазах навернулись слёзы. Танечка, продолжая отыгрывать зашуганную сиротку, застенчиво опустив глазки, ответила:
— Ну что вы, Вера Игоревна. Вы ничего нам не сделали, не делаете и не собираетесь делать, судя по вашим заверениям.
— Извините, дамы, — влез в их зарождающуюся перепалку Дима, вскакивая со своей качалки, испугавшись, что его эти Тузики, объединившись, могут порвать на лоскуты, как это было уже в обезьяннике, — но я вынужден вас покинуть. Как урегулируете все вопросы, дайте знать через Кона.
И немедленно телепортировался к зелёной двери своего мира. Но в этот день его так никто и не побеспокоил.
Глава 46. Локация 9. Коль приспичит, и говна наешься, лишь бы получить желаемое.
На следующее утро, ближе к обеду, не заморачиваясь с обстановкой центрального зала, троица в строгих деловых костюмах отправилась на дальнейшее изучение гениальности Наполеона. Нет, они не проспали. И это время не было потрачено на выцарапывание глазёнок и выдёргивание волосёнок с простановкой фингалов при выяснении отношений. Танечка с Верой ещё на вчерашней разборке урегулировали всё, не доводя процесс до мордобоя.
Несмотря на напряжённую обстановку, при которой Дима покинул приготовившихся к драке девиц, они умудрились довольно быстро договориться. Танечка просто сдала ей все договорённости с Димой, а заодно и секреты Родины. Дальнейшая их беседа, как выразилась блондинка, проходила между ними на полностью уничтоженных эмоциях, что быстро привело к консенсусу.
Вера прониклась их решением играть роли стыдливых и застенчивых, но сама от этой игры воздержалась. Она заявила, что ей и так за них стыдно, и ещё больше усугублять, доводя собственный стыд до токсичного, не собирается. Вместе с тем Танечка продала Диме и саму Веру с потрохами, по поводу того, что брюнетка тоже собирается обратиться к нему за помощью по вопросу своей болезни. Хотя до сих пор этого так и не сделала.
Дима, предупреждённый, а значит, вооружённый, тем не менее понятия не имел, что с этой вооружённостью делать. Прибить брюнетку её же Славой в качестве лечения? Так он уже несколько раз это делал. Не помогает. Она, как только приходит в себя, заболевает к нему ненавистью по новой. Применить метод «ширмы», который один раз уже дал положительный результат? Но не носить же с собой переносной забор, всякий раз от неё отгораживаясь?
Вышли в локацию только к обеду, так как все в той или иной мере были заняты своими делами. Вера насиловала компьютер. Предсказанный расклад на день её не устраивал, и она старалась во что бы то ни стало найти обходные пути. Поэтому просидела неожиданно долго. Раньше у неё этот процесс много времени не занимал. Как выяснилось, она умудрялась проделывать свои компьютерно-шаманские манипуляции рано утром, задолго до того, как кто-то из сокурсников выходил из своих апартаментов.
Танечка порхала на кухне. Она что-то варила, жарила, закидывала в микроволновку, взбивала миксером, толкла в ступе, строгала и резала. Притом производила эти манипуляции практически одновременно, с бешеной скоростью переключаясь с одного на другое. Странно. Несмотря на то, что там всё парило и дымилось, ни один запах от её готовки в зале не чувствовался.
Дима тоже не отсиживался в своём скопированном мире, но и беговую дорожку не трогал. Для ходьбы-размышления он использовал весь зал. Вернее, курсировал по периметру, как по беговой дорожке стадиона, всякий раз проходя то мимо Веры, то мимо Танечки. И всякий раз ехидно подкалывал, мешая девушкам и теша своё ЧСВ поганца. Просто ходил и доёживался до них с видом генерального директора, возложившего на себя единственную, но самую важную функцию руководителя: не давать подчинённым расслабляться от безделья, как он, чтоб не подсидели.
Проходя мимо Танечки в очередной раз, Дима неожиданно задался вопросом: а с чего это искусственный дух поимел такую тягу к кулинарии? Прошлое её объяснение показалось ему байкой. Но, как выяснилось, не всё так однозначно. Энергетическая сущность не просто встроилась в ДНК женщины, пользуясь телом, но и вынуждена была сосуществовать с её сознанием, которое никуда не улетучилось. Она его просто по праву сильного прогнула под себя, оставив в памяти мотивационные закладки, которые посчитала полезными.
Вот эту стойкую привычку отвлечённо думать в процессе приготовления пищи решила использовать по полной. Подобная технология мышления оказалась для неё новой, и даже она не понимала всей подноготной этого процесса. Это, как Берегиня выразилась, не было похоже на приступ гениальности с его неординарным мышлением, но, тем не менее, давало ощутимый результат в анализе и синтезе принятия решений.
И вот, наконец, к обеду все успокоились, взяли молодого человека под руки с двух сторон и, пустив старичка-экскурсовода впереди, вошли в учебную локацию. Вера, никого не спрашивая и не дожидаясь появления пегого зверя, тут же остановила клип, сразу промотав на три сюжета вперёд.
Следующий за Бриенном виртуальный мир встретил их на паузе, и при виде абсолютно голого Наполеона все, кроме Кона, так же встали на паузу, раскрыв рты. Картинка оказалась далека от канонов эстетики.
Большая походная палатка, в которую они вошли из портала, была установлена в чистом поле. На это указывала трава под ногами. Прямо напротив входа на земле красовалась золотая ванна с парящей водой и заполненной мыльной пеной. С одной стороны ванны на коврике стоял голый император, а, судя по возрасту в клипе, где ему было явно под сорок, именно император. С другой стороны стоял слуга с деревянным ведром, в котором парил кипяток.
Назвать Наполеона альфа-самцом язык не поворачивался. Хотя, в принципе, назвать его мужчиной — тоже. Женоподобная аморфная сущность, ростом ниже Веры. Кисти рук и ступни очень маленькие. Притом маленькие даже для женщины. Мягкая, слегка закруглённая грудь. Практически полное отсутствие волос на теле, кроме головы и паха, в кудрях которого напрочь потерялся половой орган. Его вообще не было видно, что в сочетании с рыхлой задницей он больше походил на женщину, чем на мужчину.
Почти с минуту исследователи тупо пялились на обнажёнку с расстояния. Первой из троицы ожила Танечка. Она подошла к Бонапарту вплотную и даже слегка наклонилась, рассматривая его причиндалы. После чего обернулась к Диме и почему-то именно его спросила, словно он должен был знать:
— А где?
Дима тоже подошёл и, вспомнив бородатый анекдот про единственного старика в деревне, бодро ответил:
— Исчи. Должон быть.
— Он же у него как у ребёнка, — подкралась к парочке со спины Вера. — Как же он мог…
На этом она оборвала скользкую тему, предлагая остальным самим додумывать, о чём это она.
— Кон, — решительно обратился молодой человек к деду-экскурсоводу профессорского вида, — я надеюсь, данная анатомическая особенность не является обязательной для талантливости, гениальности и величия?
Дедок похекал, изображая старческий смех, и ответил, вгоняя спросившего в ступор.
— В каком-то смысле — да. Связь непрямая, но косвенная имеется. А что ещё оставалось делать таланту и гению с таким мелким половым органом, как, ненавидя остальных, кого природа не обделила, поставить мир на колени? Вполне достойная цель. Он всю жизнь испытывал стыд по этому поводу. Каждая женщина, согласившаяся лечь с ним в постель, доводила Наполеона до приступа неимоверного стыда. И это, как вы уже понимаете, играло ему на руку. Но со временем женщины столь легко ложились под императора, наплевав на собственное удовольствие, что чувство стыда притупилось, а вместе с ним пропал и интерес к данному занятию. Сексуальные отношения перестали его интересовать, когда ему исполнилось сорок два года, поскольку император стал импотентом.
— Стоп, — остановил его Дима, задумавшись. — А зачем он ему был нужен? Я имею в виду стыд. То, что при определённой дозе стыда он становился неадекватом, — понятно. Но что он в этом неадекватном состоянии получал?
Вся троица исследователей прокурорски уставилась на бедного старичка Кона. В их глазах как у одного читался немой вопрос: «Отвечай, сука, когда тебя спрашивают?» Но Искусственный Разум на такой дешёвый развод не поддался. Он отошёл от ванны и, указав на голого Наполеона, проговорил:
— Он сам ответит. Смотрите клип.
Троица переглянулась, и, последовав примеру Кона, отойдя к арке портала, Дима запустил воспроизведение. Картинка ожила. Наполеон осторожно, постепенно привыкая к горячей воде, забрался в ванну. Погрузился в пену и замер, закрыв глаза. Так он пролежал минуты две, пока лицо явственно не раскраснелось.
Ленивым жестом своей маленькой ручки подал знак слуге с ведром. Тот, словно запрограммированный робот, поднял парящую ёмкость и аккуратно вылил строго дозированную на глаз порцию кипятка в ванну. После чего так же роботоподобно вернулся в исходную позицию. Было видно, что данная процедура доведена у него до автоматизма.
Через несколько секунд Наполеон открыл глаза, уставившись на входной проём, и пальчиком другой руки указал слуге на выход. Тот поклонился и неспешно покинул шатёр, но практически тут же вернулся на прежнее место, не производя ни единого звука.
Как только «доливальщик» занял исходную позицию, в шатёр вошёл расфуфыренный военный, явно из командного состава. Он церемониально прошествовал к ванне с императором и замер. Наполеон вновь закрыл глаза, продолжая расслабляться, и тихо спросил:
— Дюрок. Что у нас?
— Государь, — так же тихо ответил вошедший, — к вам графиня Мария Валевская. Милая девочка. Взгляните на неё. Она не побоялась протиснуться сквозь толпу, чтобы увидеть вас.
Бонапарт сделал глубокий вздох, резко распахнул глаза, глядя сквозь просителя, и, чуть приподнявшись, лишь слегка оголив покатые плечи, проговорил: «Проси». Франт изящно поклонился и вышел.
Ещё через несколько секунд в палатку вошла девушка лет двадцати. На ней было белое платье с розоватым отливом. Оно полностью скрывало тело, оставляя для просмотра только кисти рук и белую аристократическую шею, замкнутую воротником-жабо. Тонкая талия определялась поясом из фиолетовой ленты, завязанной чуть сбоку от центра в огромный бант, формируя подобие пышного цветка.
Рыжие прямые волосы собраны в неприхотливую причёску. Мелко завитые кончики обрамляли лицо кудряшками наподобие веночка. Остальные собраны на макушке в виде такого же кудрявого облака. Пухленькое наивное личико с большими печально-коровьими светло-серыми глазами, которые почему-то принято у дам называть голубыми. Изрядно контрастный румянец, указывающий на стыдливую возбуждённость. Красивый аккуратный ротик с чуть выступающей нижней губкой. Никаких драгоценностей, никаких побрякушек.
Бросалась в глаза изрядная покатость плеч и щуплость рук, про которые развратные гусары любят острить, мол, она ими, кроме мужского достоинства, ничего тяжелее в своей жизни не поднимала. Несмотря на полностью сокрытое платьем тело, наличествовала приличных размеров грудь. Но, судя по раздавленности платьем, она по текстуре была мягкая, желеобразная, хотя возбуждённые соски отчётливо топорщились двумя бугорками, что придавало образу определённую сексуальность.
Мария сделала несколько неуверенных шагов, проходя внутрь. Прищурилась от резкого перехода из света в сумрак шатра. А когда, наконец, разобрала внутреннее убранство, разглядев голого императора в ванной, замерла, распахнув в изумлении глазищи и сексуально приоткрыв ротик. Такого приёма от повелителя Европы она даже в больных фантазиях бы не смогла себе представить.
Картинка клипа превратилась в статичную, словно показ остановили. Девушка замерла в состоянии шока. Даже нельзя было определить, дышит ли она. Наполеон тоже никаких телодвижений не производил. Но, по крайней мере, дышал. Да ещё как. Дыхание его стало резким, отрывочным. Он покраснел, как варёный рак. И было непонятно: его разморило в горячей ванне или возбудила пикантность ситуации.
Дима моментально нырнул в эмоции молоденькой графини. Возбуждающий стыд, усиленный страхом. Половое возбуждение, доходящее чуть ли не до оргазма. Девушка буквально плавилась и текла, как горящая восковая свеча. Но, переключившись на эмоции Наполеона, он так же, как и Мария, замер с выпученными глазами, приоткрыв рот. У плавающего в ванне императора зашкаливал стыд! И не только.
На фоне цепенящего стыда с ним происходило что-то странное, непонятное. Влившись в чужие эмоции, Диму объяла всепоглощающая пустота до резко усилившегося звона в ушах. Закружилась голова. Картинка перед глазами поплыла. К горлу подступила тошнота. Он непроизвольно закрыл глаза, чем прервал контакт с реципиентом, и, утерев выступивший пот на лице, только и произнёс: «Пипец».
— Стоп, клип, — скомандовала Вера и, заглядывая в лицо Диме, участливо поинтересовалась: — Скорую вызвать?
Молодой человек потряс головой, как собака, вылезшая из воды. Глубоко вздохнул, расфокусированно посмотрев на брюнетку, и признался:
— Ещё бы чуть-чуть, и скорая бы не помешала.
Затем перевёл взгляд на равнодушно стоящего Кона.
— И что это было?
На что тот скучающе укорил:
— Вы не досмотрели клип.
Дима ещё раз глубоко вздохнул. Прошёлся по шатру туда-сюда. Затем в задумчивости ещё постоял с минуту и запустил клип дальше.
Статичная картинка не поменялась. Исследователи несколько долгих секунд рассматривали то Валевскую, то Бонапарта. Дима, по крайней мере, словно следил за волейбольным матчем, разглядывая соперников по мере перелёта мяча через сетку.
Первым эту статичную напряжённость прервал Наполеон. Он медленно погрузился в ванну с головой. Тут же вынырнул, обтёр лицо и спокойно спросил:
— Вы что-то хотели, графиня?
Валевская встрепенулась, выходя из оцепенения. Сделала неуклюжий книксен и, бурля в смятении, произнесла с заметным акцентом по-французски очаровательным голоском:
— Я пришла выразить благодарность вам, как нашему освободителю. Мы все рады видеть вас на польской земле.
Она сделала очередной книксен. Наполеон скабрёзно улыбнулся и выдал ответную речь:
— Надеюсь, мы увидимся в Варшаве, и тогда я потребую благодарности из ваших прелестных уст.
Мария вся заколыхалась в нервном возбуждении. Ещё больше покраснела, хотя казалось, куда ещё больше. Исполнила очередной кривой книксен и, что-то невнятное бормоча под нос, бегом покинула шатёр, даже не сказав императору «до свидания». Хотя и «здрасте» при входе тоже не произносила.
Тут же в шатёр вошёл разряженный франт, ехидно лыбясь и наигранно чопорно подойдя к ванне, заговорщицки поинтересовался:
— Привести её к вам ночью, государь?
— Нет, — жёстко ответил Наполеон, — не сегодня. Узнай о ней всё.
И после паузы размышлений добавил:
— Эта женщина впоследствии станет моей польской женой и родит мне сына.
— Эта? — в недоумении скривился франт, не веря в услышанное и указывая на вход в палатку.
— Запомните, Дюрок, — по-императорски грозно изрёк Наполеон, смотря в его растерянные глаза, — в моей жизни не происходит ничего, чего бы я не предвидел.
На этом клип стал заканчиваться, и Дима поспешил его остановить, чтобы получить консультацию от Искусственного Разума по всему произошедшему.
— Кон, — начал он, — мне показалось или Наполеон в состоянии токсичного стыда становился провидцем?
— Не показалось, — спокойно ответил старичок-профессор. — В прошлом клипе, в Бриенне, этот дар раскрылся перед ним впервые. Притом сразу в глобальном масштабе. Пока он бился в конвульсиях на полу трапезной, перед его глазами пролетела вся его будущая жизнь. Вплоть до смерти на острове Святой Елены. Он тогда даже не знал, где последний находится, но тем не менее сделал запись в своём дневнике: «Остров Святой Елены». Без каких-либо комментариев. Кстати, это была последняя запись в той тетради.
— То есть, — вмешалась Вера, — он, ещё будучи мальчиком, знал, что станет императором Франции?
— Императором французов, — поправил её Кон. — Именно так официально называлась его должность. И да. Он знал все ключевые моменты своей жизни. Что станет императором. Что завоюет всю Европу. И что умрёт на острове Святой Елены только после того, как выполнит своё предназначение.
— И какое предназначение у него было? — поинтересовался Дима.
— Стать самым великим из живущих, — усмехнулся Кон, как бы говоря, вам ещё предстоит с этим разбираться в будущем, но не сейчас.
— Слушай, — неожиданно обратилась к Диме Вера, — а ты случаем лазишь в ванны не за этим?
Молодой человек почесал щёку и задумчиво ответил:
— Нет. Я до такого даже не додумался. Я в ванной просто ловлю кайф от расслабухи. Да и со стыдом по поводу собственной оголёнки, как ты знаешь, у меня проблемы. Я бесстыжий.
И он похабно растянулся в улыбке. На что Вера только презрительно фыркнула. Но тут к обсуждению подключилась Танечка, обращаясь к Искусственному Разуму:
— Но стыдливость, как и любая острая эмоция, от чрезмерного употребления притупляется. Вы же сами говорили, что со временем стыд перед женщинами у него пропал.
— Да, вы правы, — ответил Кон, обойдя ванну с другой стороны от троицы и смотря на сидевшего в воде Наполеона. — Молодой Бонапарт довольно быстро разобрался, при каких условиях у него возникает дар предвидения, и старался вызывать чувство стыда сознательно. Для этого он не чурался ничем, стараясь вогнать себя в чувство всепоглощающего стыда любым способом.
— Например? — не успокаивалась Танечка.
— Например, приём пищи. Он завтракал в присутствии супруги с ребёнком и приближённых, но никого из них никогда не приглашал за стол. Ему было нестерпимо стыдно смотреть в голодные глаза присутствующих. Поэтому он ел сумбурно, находясь в крайне возбуждённом состоянии. Кушал со всех тарелок сразу, не делая никакого различия между блюдами, зачастую наплевав на этикет. Причём зрители знали, что от них требуется, и всячески старались играть оголодавших родственников. Хотя и понятия не имели, для чего это Наполеону было нужно.
— То есть он постоянно искал или создавал искусственно ситуации, при которых бы ему становилось стыдно?
— Совершенно верно, — хитро улыбнулся Кон. — Именно создавал. Вот ещё один пример. Со временем, когда испытанные методы перестали действовать, пошёл на откровенную непристойность. Он нашёл им замену в виде барона Гаспара Гургара, что стал его личным ординарцем и прослужил в этом качестве 6 лет.
— В смысле? — удивился Дима. — Он что, подался в гомосеки?
— А что такого? — взаимно удивился Кон. — Я говорил, что Наполеон не чурался ничем. Нет, он не поменял половой ориентации. Но это для него было очень стыдно. Чего и добивался.
— Фу, — выдала свою оценку происходящему Вера и презрительно проговорила: — Пошли отсюда.
Следующий клип оказался вовсе и не клипом, а эдакой трёхмерной фотографией. Движения в ней никакого не было. Просто застывшая объёмная голограмма. Огромный зал в готическом стиле. Нарядно одетая толпа народа.
Троица исследователей оказалась непосредственно перед тронами императора и императрицы. Мельком оглядев зал, все трое пристально принялись разглядывать императорскую чету. Тем временем Кон без запроса приступил к пояснению, причём его голос звучал с эхом, словно они находятся в пустом объёмном помещении.
— Коронация Наполеона. Действо происходит в Соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года. Этой коронацией Бонапарт жаждал придать сакральную легитимность режиму своей власти. Я не буду вовлекать вас в подробности. Во всей этой картине прошу обратить внимание только на некоторые атрибуты императора. А именно на пчёл, нашитых на его коронационную мантию, корону, скипетр и меч.
Троица с интересом подошла к парадно одетой чете поближе и принялась разглядывать перечисленное экскурсоводом. Тем временем Искусственный Разум продолжил:
— Пчёлы на бархате и горностае из гробницы Хильдерика Первого. Легендарного короля франков из династии Меровингов, предшествовавших Бурбонам. Корона, выглядящая как средневековая, на самом деле новая, но созданная точной копией короны Карла Великого — завоевателя Европы. Меч принадлежал Филиппу Третьему Смелому, коронованному на африканском берегу во время Крестового похода. Вернувшись, этот монарх быстро усмирил бунтующих французских вассалов и добился признания своей верховной власти, при которой владения короны расширились. Скипетр принадлежал Карлу Пятому, который смог практически полностью вернуть территории, потерянные его предшественниками в ходе Столетней войны, и восстановить власть над государством.
Кон окончил краткий экскурс по навесам Наполеона и с некой хитринкой уставился на Диму. Тот поймал его взгляд и, не понимая, к чему это странное перечисление регалий, спросил:
— И к чему это всё?
Дедок-профессор, не убирая улыбки, пожал плечиками, мол, сам думай. Моё дело маленькое. Велено довести — я довёл. Но тут с неожиданным вопросом нарисовалась Танечка:
— А Наполеон был суеверным?
На что Господство ещё больше расплылся в улыбке и одобрительно кивнул.
— Ещё каким. Да и как могло быть по-другому? Он уроженец Корсики, а там суеверий было больше, чем признанной религии. Притом суеверия коренного народа острова довольно своеобразны. В некоторых вещах даже эксклюзивны, не имеющие аналогов в других культурах. Желаете ознакомиться?
— Нет, спасибо, — поспешил откреститься Дима от лишней информации, понимая, что это может быть надолго, и, обратившись к блондинке, поинтересовался: — А почему ты об этом спросила?
— Не знаю, Ди, — легкомысленно пожала та плечиками, заодно напоминая, что они перешли на «вы» для необходимости играть в душевность. — Но чтобы стать фанатом, которым вы желаете стать, надо в это, по крайней мере, верить. А любая вера складывается из сонма суеверий: ритуальные обряды, святые тексты, артефакты, татуировки, магические жесты, приметы и так далее. Мало определить цель, необходимо осознавать пути её достижения. Вот вам подсказка. Наполеон увешал себя атрибутами суеверия — талисманами. Только они ему вряд ли помогли.
— Почему? Он что, в них недостаточно верил?
— Не в этом дело. Просто это так не работает. Во-первых, не всякая вещь является артефактом. Во-вторых, не всякий артефакт работает по прихоти владельца. Как вы думаете, Ди, если бы золотой амулет, что висит на шее Веры, достался бы вам, Вы бы обзавелись Берегиней?
— Ну, судя по постановке вопроса — нет. А почему?
— Потому что для запуска и работы каждого артефакта требуется свой ключик. Каждый действенный амулет работает в резонансе с той или иной эмоцией. А для некоторых артефактов требуется даже не одна, а несколько одновременно. Иначе он не включится. Это такая своеобразная защита от дураков, как у вас говорят. К тому же в талисманах Наполеона я не чувствую «жити» — зерна. Это просто вещи. Старые. Принадлежащие кому-то из бывших правителей. Но не предкам самого Наполеона, что могло иметь хоть какое-то значение посредством единения крови. Для него они абсолютно бесполезны. Просто понты и не более.
— А что вы имеете под «зерном», Танечка? Что за «жити» такие?
Танечка задумалась, соображая, как бы попроще объяснить.
— Ну, про нежить же все слышали?
— Про нежить слышали.
— Так вот, есть нежить, а есть «жить». Это такое зерно жизни. Я искусственный дух. То есть содержу в себе универсальный жизненный код и могу встраиваться только в существующую ДНК. Неважно какую: человека, животного, растения.
— Вы хотите сказать, что у Вериного талисмана есть своё ДНК?
— Внутри его есть «жить», некая структура, напоминающая код жизни. И во всех артефактах он обязателен. В каких-то зерно родовое, кровное, осуществляющее связь с предками. В каких-то универсальное, позволяющее пользоваться всем знающим.
Воркование парочки неожиданно взбесило Веру, и она бесцеремонно влезла в их беседу.
— Это всё, конечно, интересно, — зло перебила она, рассматривая вместо Наполеона наряд Жозефины, — но вам не кажется, что мы здесь несколько застряли? Не пора ли двигаться дальше?
— Это последний клип, — тут же откликнулся Кон.
— Замечательно, — продолжая непонятно на что злиться, процедила сквозь зубы брюнетка, поворачиваясь к парочке. — Тогда давайте вернёмся на базу. Я чувствую себя здесь несколько дискомфортно.
Возражений не нашлось, и вся группа устремилась в портал.
Глава 47. Локация 5. От перемены гендерной принадлежности количество населения не увеличивается, зато число идиотов возрастает.
Расположившись за стеклянным столом, а заодно усадив Кона в качестве четвёртого члена их маленького коллектива, Дима медленно осмотрел пустой зал. Сегодня он был дежурным, но в голову никакие мысли по обустройству не лезли. И только после долгой паузы он обратился к Господству:
— Кон, изобрази вокруг открытый космос.
Мгновенно зал накрыла кромешная темень, утыканная миллиардами звёзд, засветившими в виде сказочной полусферы.
— Мягкая подсветка столешницы, — продолжил дежурный демиург раздавать команды.
Толстое стекло невообразимым образом засветилось холодным голубым светом, окуная сидевших в креслах в атмосферу приватности. Причём источник света не определялся, словно излучало стекло само по себе.
Никто не кинулся устанавливать своё местоположение во вселенной. Все просто любовались, крутя головами. Наконец Вера с придыханием дала оценку творению:
— Красиво.
— Красиво? — удивился Дима. — Я, вообще-то, просто хотел напомнить, в гостях у кого мы находимся, чтобы не расслаблялись.
— Да пошёл ты, зануда, — развязно, но беззлобно выругалась брюнетка, закидывая ногу на ногу и откидываясь на спинку, — без тебя…
Что «без него» она договорить не успела, так как вместо Кона материализовался звёздный элемент Разума. Только на этот раз не в виде Царевны-Лебедь, а в образе Солнце Моё. Рыжее создание с ухмылкой, но при этом прожигающим взглядом уставилась на Веру, от которого брюнетку, похоже, пот прошиб. По крайней мере, она резко сменила позу с расслабленной на напряжённую. И ноги на пол поставила, как приличная девочка, сев прямо, вытянув спину в струнку.
— Первое предупреждение, — мелодично и очень спокойно проговорила рыжее создание, продолжая гипнотизировать девушку светящимися зрачками, в сумраке обстановки напоминающими прожекторы. — Я лишаю тебя возможности преобразования мира.
По реакции Веры, она была готова зареветь от обиды. Дима попытался заступиться:
— Она не виновата, Солнце Моё. Просто клипы оказались для девочки провокационными. Ты же знаешь, что она больна.
Звёздный Разум перевела прожекторы зрачков на Диму и, проявив на лице удивление, ошарашила защитничка:
— Ну так лечи.
Дима аж воздухом поперхнулся от подобного заявления.
— Я? — в недоумении уставился он на рыжую красотку, тыкая пальцем себе в грудь. — Я что, по-вашему, психопатр какой-то? Да меня самого скоро лечить надо будет по ходу этого грёбаного обучения.
И тут у него в голове из хаоса мыслей сверкнула одна, словно озарение: нужность друг другу. Он резко осознал, в чём именно он может быть полезен обеим сокурсницам. И она заключалась не в том, чтобы одну вылечить, а другую одушевить, а в самом процессе, декларируя основной принцип всех лузеров: главное не победа, а участие.
— Правильно, — улыбнулась Солнце Моё, резко смягчая черты, — только не забывай думать медленно.
С этими словами звёздная надзирательница эффектно преобразилась, уступая место улыбающемуся Кону. Вот так заявилась, по-быстрому наказала, озадачила и киношно исчезла.
Очередное напряжённое противостояние. Все уставились на Диму в ожидании. Вера с надеждой. Танечка с любопытством. Кон просто уставился за компанию. Молодой человек тем временем внушал себе новую мантру: «думай медленно», как можно старательнее растягивая слова. И так же медленно пытаясь размышлять над вопросом: «И как эту ведьму лечить?» Но тут промелькнула очередная шальная мысль: «Клин клином вышибается».
— А что, — зацепился он за эту идею, проговаривая вслух, — в этом что-то есть.
Он перевёл хитрый взгляд на съёжившуюся брюнетку, а затем поинтересовался у старичка-профессора:
— Кон, мы же можем делать со своими телами всё, что угодно?
Тот кивнул. Дима вновь уставился на зашуганную Веру и весело спросил:
— Слышала такое выражение: «Клин клином вышибается»?
— Что ты имеешь в виду? — встретила она вопрос в штыки, непонятно о чём подумав, но явно не о хорошем.
— Преобрази своё тело в мужчину. В того, кого ненавидишь. Побудь в шкуре мерзкого мужлана со всеми его достоинствами и недостатками.
— Зачем? — округлила глаза Вера, впав в ступор от подобного предложения, а заодно резко забыв, что обиделась за наказание.
Но Дима не ответил, так как у него уже родилась следующая идея, только уже на счёт Танечки. Он тут же крутанулся к лыбящейся блондинке, оценившей шутку с Верой, и настоятельно потребовал:
— И тебе надо сделать то же самое.
— А мне-то зачем? — вскинулась блондинка, в мгновение став такой же недоумённой, как и подруга.
— Осуществишь свою мечту по поводу оргазма, — усмехнулся Дима. — Мужской — он тебе не женский. Там научаемость не требуется. Там сплошная физика из курса «Трение». Вызовешь в свои апартаменты эскортницу-ротодельницу, и не захочешь, да получишь.
Опять молчаливая пауза размышлений. Каждый думал о своём, но, по сути, об одном и том же.
— Тогда и тебе придётся пол сменить, — холодно приговорила Вера распоясавшегося самца к всеобщей гендерной толерантности.
Она уже оклемалась от потрясения и загнала эмоции ниже плинтуса, продолжив:
— Ты маячишь передо мной, как красная тряпка перед быком. Раздражаешь.
Дима хотел было опротестовать приговор, но почти сразу согласился:
— А что? Давай попробуем. Это ж когда ещё такое в жизни представится? Прикольно будет попробовать.
Очередная пауза со смешливым переглядыванием друг на друга. Троица напоминала пакостных ребятишек, только что придумавших очередную бяку от безделья. Их глазки блестели в предвкушении отпадного, на грани запретного развлечения и оттого щекочущего нервы до самого «невтерпёж». Они, как по выстрелу стартового пистолета, одновременно сорвались с мест и бегом кинулись каждый к своей двери. Развлекалово началось.
Дима уже минут десять стоял столбом перед зеркалом в чём мать родила и тупо пялился на отражение. Да и какой он после всего этого Дима? Молодой человек превратился в чертовски соблазнительную шатенку, отдалённо напоминающую Солнце Моё. Притом настолько сексуально привлекательную, что собственный клитор опух от напряжения, а между ног ощущалось нечто мерзко мокрое.
Титьки ещё эти. Сосками прямо глаза выкалывали. Хорошо, что изначально запросил двоечку, а не больше. И с этими-то ощущение было такое, будто на грудь два мешка с песком навесили. Выглядели они в зеркале как родные, а чувствовались как нечто чужеродное. Это был полный пипец.
Причиной его неадекватного ступора было то, что, поменяв тело, мозги-то остались прежними, его собственными. Вот теперь этот клубок нейронных связей и творил с ним беспредел, заставляя возбуждаться от собственного отражения, воспринимая клитор по ощущениям как детородный орган. «Вот так бы и оттрахал бы», — мелькнуло в голове, и мысль ему не показалась прикольной.
Он разглядывал своё сглаженное лицо, которое словно отутюжили. Притом сгладили не только кожу, но и по костям черепа фрезой прошлись. Личико сделалось округлым, с мягкими плавными линиями. Дима это осознавал, даже не касаясь его. Губки, носик, бровки, так и хотелось ко всем чертам применять исключительно уменьшительно-ласкательные формы. Даже глаза превратились в глазки, хотя радужка вроде бы как и не поменялась.
Собрал губы в куриную жопку. Они беспрекословно послушались, но по ощущениям казались чужими. Дима с наскока даже самому себе затруднялся объяснить, почему эти ощущения были не его и в чём отличие. Пошевелил пальцами. Такая же хрень. Прижал ладони к бёдрам, погладил себя по ягодицам, проверяя тактильные ощущения. Опять чужеродность. Всё было мягкое, гладкое, а пальцы чувствительней, словно раньше он ко всему прикасался в резиновых перчатках, а теперь их снял.
Возбуждение достигло таких пределов, что дальше обследовать новое тело не было никакой возможности. Мозг захватила презренная похоть. Ему не оставалось ничего, кроме как помочь себе в этом деле пальчиками. Ну не мужика же запрашивать у Кона. До этого он ещё не дотолерантнился. Мозги бы не поняли подобного извращения.
Помог, что получилось довольно легко. Вот только в отличие от мужского туловища, это успокаиваться не собиралось. А если собиралось, то не сегодня.
— Нимфомантка недогрёбаная, — обозвал себя Дима, заодно насладившись собственным нежным голоском, заценив его как зачётный.
Наконец, бросив смотрины к чёртовой матери, он решительно направился остывать под душ. Но его решимость закончилась на первых же шагах. Повело, как пьяного. Тело слушалось и не слушалось одновременно. Привычная моторика не работала. Вернее, работала, но больше сводя собственный вестибулярный аппарат с ума, чем выполняя команды, кругом пошедшей головы.
Добрался по стеночке. Долго стоял под прохладными струями, утирая лицо и борясь с тошнотой, которой центральный аппарат выражал протест неадекватностью ответов от периферии.
— Кон, — взмолился Дима, — и как долго это будет продолжаться?
— Пока нейронные связи не перестроятся под новые реалии, — обрадовал Искусственный Разум баритоном с потолка. — Должны выработаться новые условные рефлексы.
— Мля, — выругалась мокрая рыжуха, заканчивая процедуру намокания и мысленно уговаривая себя, что она теперь женщина, а значит, думать о себе надо как о женщине, чтобы его обленившееся сознание быстрее приспособилось к резко изменившемуся мироустройству.
Стоя обтекающим столбиком, Дима тупо пялилась на гладь бассейна, при этом совершенно ни о чём не думая. Мыслительный процесс сам себя вогнал в ступор. Она закрыла глаза и прочитала мантру «я — ведущая», заставив обозлиться на себя. Тут же вспомнив новую установку и растягивая гласные, на длинном выдохе медленно проговорила: «Думай медленно».
Помогло. Уже через считанные секунды она перестала пугаться собственных телодвижений, пустив их в режим автопилота, и, высушившись, попросила Кона одеть её в деловой костюм, не решаясь пока на откровенное платье. Хотя какой-то продвинутый бюстгальтер для демонстрации декольте нацепила. Просто в качестве эксперимента. Интересно стало ощутить на себе, как они с этим ходят. От туфель на шпильке отказалась категорически, понимая, что в этом состоянии на первых же шагах отправится в реанимацию.
Прежде чем выйти в «открытый космос» центрального зала, уже по традиции сделала стену прозрачной. В сумраке единственного светильника в виде стеклянного стола, походкой навалившего в штаны мужика, ковылял длинноволосый чернявый парень. На негнущихся ногах и раскинув руки в стороны, ни то для равновесия, ни то кого отлавливая, он шаркающей походкой обдриставшегося зомби двигался на свет.
Дима не выдержала и залилась смехом со слезами в два ручья, представив себя вышагивающей ему на перехват. Приступ хохота скрутил хрупкое тело в бараний рог, и, держась за прозрачную стену, она повалилась на колени, нечаянно хлопнув по двери рукой. Та исчезла. Рыжуха не удержала равновесия и, продолжая припадочно веселиться, вывалилась наружу. В «открытом космосе» центрального зала царила групповая истерика.
Встав на корячках, Дима увидела, как широкоплечий парень в чёрных джинсах и такой же чёрной рубашке, гогоча басом, схватился за живот и попытался обернуться в её сторону. Ноги подломились, и он повалился на пол. Не прекращая ржать, как конь, свернулся на бочок и во всю глотку завопил: «О-о-о!»
«А-а-а», — раздался визгливый возглас от стола, и только тогда рыжая обнаружила сквозь слёзы стройного блондина, корчащегося на месте Танечки в конвульсивном припадке. Притом, судя по динамике и жестикуляции, у этого красавца, в отличие от остальных, не было проблем с локомоторными функциями. Хотя, может быть, и показалось.
Истерика длилась долго. Пока чернявый поднялся. Пока доковылял до кресла Веры. Пока Дима, даже не собираясь принимать вертикальное положение, на четырёх конечностях добралась до своего. Пока отпыхивались и приводили себя в рабочее состояние уже с помощью Кона. Только после всего этого кое-как успокоились и принялись рассматривать друг друга.
Вера превратилась в своего близнеца мужского пола, только раза в два увеличив габариты. Она однозначно не конструировала образ, а тупо «обра;тилась», оставив в чертах лица чёткую узнаваемость. А вот Танечка, наоборот, кардинально отошла от ДНК носителя и смоделировала красавца блондина, ни то скандинава голубых кровей, ни то эльфа с подстриженными под человека ушами. Хотя вряд ли. Кудрявая голова под барашка вроде как не подходила ни для одного, ни для другого. И если скандинава ещё можно представить завитого плойкой, то вот кудрявый эльф — это уже моветон.
— А из вас неплохая девушка получилась, — выдал свою оценку смазливый блондинчик, масляным взором ощупывая приглянувшуюся ему шатенку.
— Ну вы тоже получились мальчики зачётные, — не осталась в долгу теперь единственная девушка коллектива, оглядывая по очереди то одного, то другого. — Я так понимаю, нам придётся поменять имена.
Парни задумались. Первым представился брюнет:
— Моё имя Верон.
— Ну тогда я Натан, — тут же среагировал блондин, пока другие как-нибудь обидно не обозвали.
— Рада познакомиться, мальчики, — кокетливо улыбнулась шатенка, — а я леди Ди.
Верон буркнул, словно подавился. На самом деле сдерживая смех, но воздерживаясь от комментария. Натан изобразил галантный поклон, приветствуя, а заодно напоминая о необходимости продолжения игры в душевность со стыдливостью. Леди Ди подтвердила своё участие в пьесе «кивком» ресниц, которые у неё оказались длинными, как у коровы.
— Мне сдаётся, — продолжила она, — что мы некоторое время будем не способны ходить по локациям. Требуется время для акклиматизации к новым телам.
— Согласен с вами, леди Ди, — смущённо проговорил Натан, вживаясь в роль застенчивого мальчика, — предлагаю это время потратить с пользой. Продолжим начатую дискуссию по поводу суеверия?
— Я не возражаю, — откликнулась шатенка, плотно сжав ноги и укладывая на них руки, отыгрывая пай-девочку. — С этим вопросом действительно следует разобраться.
Только брюнет, хмуро разглядывая паяцев, никак не желал включаться в игру сокурсников. Пока они обменивались любезностями и витиеватыми фразами, он пребывал в задумчивости, видимо, взвешивая все «за» и «против». В конечном итоге, сложив руки на груди, прервал воркующих голубков басовитым: «Нет».
Натан и Ди в недоумении уставились на хмурого Верона, не понимая его протеста. Да и вообще не понимая, какого хмуля он так грубо влез в их приватную беседу.
— Что «нет»? — ехидно поинтересовалась Ди. — Вы не собираетесь разбираться с механизмами суеверия? Так вас никто не заставляет. Мы с Натаном сами разберёмся.
— Я не буду играть в ваши игры, — обиженно пробурчал здоровяк. — У меня со стыдом и так всё норм.
— Да флаг тебе в зубы, барабан на шею, а палочки сам знаешь куда себе затолкать, — забыв о выбранной маске приличия, включила режим гопника шатенка.
— А что по поводу суеверий? — встрял в зарождающийся конфликт кудрявый блондин, стараясь переключением темы похоронить его на корню.
— У меня мама в нашем местном драмтеатре администратором работает, — казалось бы, невпопад, расслабленно улыбаясь, ответил Верон.
— И что? — непонимающе продолжала таращиться на него Ди.
— А то. Она мне такого про их внутреннюю кухню порассказывала. Волосы дыбом. Артисты — самый суеверный народ.
— Ну-ка, ну-ка, — поддержал Натан, обрадованный, что Верон подключился к общей беседе и на этот раз не выпадет из команды.
— Ну вот, например, уронил какой-нибудь косорукий актёр сценарий, то на него, не поднимая, тут же надо сесть. И не важно, куда он упал: хоть в грязь, хоть в лужу. Посидеть. Затем достать из-под себя, прижать к груди и только после этого вставать. Как вам?
— Идиотский обряд, — выдала заключение леди Ди.
— Ну как сказать. Служители Мельпомены верят в него безоговорочно, — не согласился с ней Верон. — Ещё: порог гримёрной переступают только левой ногой. А в самой гримёрной нельзя рассыпать грим. Это как в простонародье — рассыпать соль. Обязательно между собой поцапаешься.
— Как будто они без этого мирно живут, — вновь влезла рыжая со своей колокольни. — Там, наверное, за главные роли любят друг друга так, что рукастый Отелло отдыхает.
Верон только одобрительно хмыкнул, растягиваясь в улыбке, и продолжил:
—      А когда актёр гримируется, никто не должен заглядывать в зеркало через его плечо, как это обычно делают парикмахеры. За такие дела и глазки могут повыцарапать, и последние волосики повыдергать.
— Правильное суеверие, — неожиданно на полном серьёзе поддержал артистов Натан, но в чём эта правильность, пояснять не стал.
— Со сценой много примет, — тем временем продолжил рассказчик. — Если найдёшь на ней гвоздь, значит, получишь новую роль. В декорации никогда не используют живые цветы. Категорически запрещено. Нельзя желать удачи перед выходом на сцену. А ночью она должна быть освещена. Все театралы верят, что по ночам там играют призраки — когда-то игравшие на этой сцене, но уже умершие. Естественно, в каждом театре свои, и раз в неделю им надо отдавать сцену полностью. Обычно это понедельник. А для живых в этот день — выходной. Ну и так далее. Притом это общие для всех суеверия, а у каждого артиста есть ещё набор своих, персональных. Притом это для них как обязаловка. Но об этом мало известно. Личные суеверия обычно скрывают. Хотя о некоторых я слышал…
— Слышал, — на автомате поправила его Ди.
— Слышал, — усмехнулся Верон, пойманный на оговорке. — Фаина Раневская перед тем, как облачаться в реквизит и гримироваться, всегда курила, стоя голая перед зеркалом, и очень радовалась, когда её за этим делом кто-нибудь застукает. Это означало для неё особо удачную игру.
— А Пугачёва никогда не выходит на сцену без какого-то заговорённого крестика, — неожиданно ожил Натан. — Танечка как-то с мамой ходили на её концерт. Его задержали почти на два часа. Как позже выяснилось, она дома оставила крестик, и пока за ним не съездили, она на сцену не вышла.
— Кон, — неожиданно прервала их леди Ди, — предстань пред нами, пожалуйста.
Ухмыляющийся дедушка-профессор тут же материализовался, складывая руки на груди.
— Скажи, пожалуйста, — продолжила она, предпочитая общаться с Господством, имея визуальный контакт, — я так понимаю, что у всех хоть что-нибудь значащих персон в человеческом муравейнике были свои заморочки по поводу суеверий.
— У всех, — с лёгкостью ответил ангел, — суеверие — основа веры. В том числе и в себя, как что-то собой представляющего.
— Будь добр, приведи нам примеры значимых людей.
— Например, Людвиг ван Бетховен никогда не брился, приступая к работе. Кроме того, он специально создавал вокруг себя хаос: разбросанные нотные листы, тарелки с недоеденной едой, раскиданная одежда, книги. Так называемый творческий беспорядок. Проводил ежедневный утренний ритуал: выпивал чашку кофе, сваренный ровно из шестидесяти четырёх зёрен. Слуга каждый раз отсчитывал, он пересчитывал, и горе слуге, если в кучке было хоть на одно больше или меньше. К этому ритуалу он особенно строго относился. Перед началом самой работы в обязательном порядке выливал себе на голову ведро холодной воды.
— Ну это всё довольно безобидно. А были у великих какие-нибудь неординарные заскоки? — поинтересовался бывший ученик Суккубы в надежде на пикантность.
— Заскоки имелись у каждого гения, — неожиданно жёстко ответил Господство, указывая, что на это следует обратить особое внимание. — У Фридриха Шиллера, например, развилась нездоровая любовь к яблочным червям. Его рабочий кабинет всегда был завален гнилыми яблоками и просто кишел червями. Он ими питался во время работы, так как без этого ничего не мог написать.
— Фу, меня сейчас стошнит, — скривился Верон.
— Чарльз Диккенс тяготел к некрофилии. За вдохновением он ходил в морг. Подкупал ночных сторожей и целую ночь непонятно чем занимался с трупами.
— А что-нибудь менее чернушное? — вновь эмоционально отреагировал брюнет, — и избавь, пожалуйста, меня от тошноты.
Видимо, избавил, так как длинноволосый облегчённо выдохнул. А Кон продолжил.
— Менее чернушное? Да пожалуйста. Лорд Джордж Гордон Байрон боялся солонки на столе. Этот элемент кухонной посуды приводил его в бешенство. А ещё он был ненасытным любовником, бисексуалом и фетишистом. Только во время одного путешествия по Венеции он поимел по разным постелям 250 женщин. Количество мужчин неизвестно. У каждой любовницы он срезал прядь лобковых волос, упаковывал в конверт и подписывал. Коллекция набралась приличная. Долгими зимними вечерами Байрон любил нюхать эти волосы и при этом заниматься рукоблудием.
— Господи, какие вы все мужики извращенцы, — вновь влез Верон, никак не соглашаясь, что временно сам им стал.
— Раз уж начал обобщать, то не забудь про себя, мужлан, — презрительно хмыкнула леди Ди. — Обобщение — верный признак ошибочности утверждения, — но тут же, переведя взгляд на консультанта, поинтересовалась: — Ну ладно деятели искусства. Они все с прибабахом испокон веков. А среди гениальных учёных? Они же в основном научные атеисты.
— Альберт Эйнштейн никогда не носил носки и, стыдясь этого, на светские приёмы надевал ботинки с высокими берцами, — тут же выдал Господство, расплываясь в улыбке. — А вы помните его знаменитую лохматую шевелюру?
Троица, не сговариваясь, кивнула. Кон продолжил:
— Он очень редко мыл голову и вообще не использовал моющие средства, потому что разводил на голове вшей. И ни убеждения жены, ни настоятельные рекомендации семейного врача не заставили Альберта избавиться от них. Он фанатично верил, что эти маленькие паразиты двадцать четыре часа в сутки стимулируют нервные окончания коры головного мозга, что способствует стимуляции кровотока и его гениальности.
Он ехидно оглядел ошарашенных учеников, у которых как у одного распахнулись рты от удивления.
— Кроме того, — решил добить ангел-консультант душными фактами, — Эйнштейн переспал со всеми своими родственницами: тётями, сёстрами, племянницами, и всё только из сакральных убеждений.
— Вот кобель, — в очередной раз не выдержал Верон, почему-то ни разу ещё за весь разговор не загнавший свои эмоции под плинтус.
А тем временем Кон продолжал рубить правду-матку:
— А Зигмунд Фрейд что вытворял? Вы знаете, что он никогда не пользовался туалетной бумагой, а подтирался пальцами? И это тоже из разряда личных суеверий. В результате от него всегда пахло фекалиями, и знающие доктора люди никогда не здоровались с ним за руку.
— Фу. Достаточно. Лично я уже поняла, — вскинулся Верон, чуть ли не вскакивая с кресла.
— Понял, — в очередной раз поправила её леди Ди.
— Да понял я, понял, — согласился Верон, зло зыркнув на доставшую его шатенку. — Все гении с тараканами в башке, что лишний раз доказывает, что они ненормальные.
Наступила тишина. Кто-то обмозговывал услышанное. Кто-то приводил свои эмоции в порядок. Кто-то пытался анализировать. Неожиданно голос подал Натан, притом, казалось, совсем из другой оперы:
— Скажи, Кон, а уходил ли кто из великих за грань другими способами, не такими разрушительными, как наркотики или запредельные эмоции?
— Сальвадор Дали практиковал «послеполуденный отдых с ключом» или «секундная сиеста», как он это называл, — тут же ответил Господство. — Он садился в кресло. Брал в руку большой медный ключ. Рядом ставил металлическую миску. Как только начинал засыпать, ключ падал, раздавался звон. Дали просыпался и тут же кидался к холсту, если что-то интересное мелькнуло на границе сна и бодрствования.
— Мля, — не скрывая изумления, воскликнула леди Ди. — Вот тебе вполне нормальный способ перехода в неадекватное состояние. Без химии и психа. А меня интересует другое. Есть какая-нибудь классификация суеверий? Их вообще кто-нибудь изучал на этот предмет?
— Конечно, изучал, — ответил Кон, — но не в таком ключе. По крайней мере, классификации нет.
— Можно прикинуть самим, — предложил Натан. — Например, приметы. Они могут быть как отрицательными, так и положительными. Если что-то начал, а тут появляется плохая примета, то надо остановиться. А если благая, то начатое непременно следует доделать до конца. Приметы — это как светофоры на дороге. Красный — запрет. Зелёный — разрешение. А вот ритуалы, ну как, например, у Бетховена с кофе, тут всё не так просто. Во-первых, ритуал, который ты себе инициируешь, должен иметь уровень закона, а не правила.
— В смысле? — вопросительно уставилась на него Ди, не особо понимая разницу.
— Первый закон вселенной: закон не имеет исключения. Закон, получивший исключение, преобразовывается в правило. Даже Всевышний не может создать для себя исключение ни в одном из законов бытия. Появление исключения превращает закон в правило, а это моментально разрушит Мироздание. Поэтому, придумав себе ритуал, надо возвести его в ранг закона и не делать исключения ни при каких условиях. Иначе ритуал перестанет работать. И чем дольше ты поддерживаешь ритуал-закон, тем отдача от него существеннее.
— А много ты знаешь законов вселенной? — задумчиво поинтересовалась Ди.
— Основных — семь. Первый — это закон законов, о котором я только что сказал. Второй звучит так: абсолютности не существует. Третий: ничто не вечно. Четвёртый: в мироздании всё взаимосвязано. Пятый нам постоянно декларирует Четвёрица: всё есть баланс. Любой объект, явление, событие — есть система балансов разновекторных воздействий. Шестой: деградация константна, из которого вытекает, что эволюция — это преодоление деградации. И седьмой: цель мироздания единственна — эволюция вселенной.
— И всё? — удивилась рыжая красотка, переведя недоумённый взгляд на Господство.
Тот лишь одобрительно кивнул.
— Какие-то они больно простые?
— Это только кажется, — не согласился с ней Натан, — если их начать раскрывать, то по каждому можно будет писать отдельную диссертацию, да ещё и в нескольких томах.
— А к ритуалу применим только первый закон или все семь? — после долгой паузы размышлений спросила леди Ди.
— Хороший вопрос, — мгновенно отреагировал Кон, который стал похож на кота, обожравшегося сметаной.
— Да, интересный вопрос, — задумавшись, проговорил Натан. — С этой позиции я эту тему не рассматривал. Я лично знал о применении к ритуалу только первого закона. Давай попробуем проанализировать остальные. Допустим, разберём «Бетховенский кофе» из шестидесяти четырёх зёрен.
— Давай, — оживилась Ди.
— Итак. Кофе варим только из шестидесяти четырёх зёрен. Это закон. Если кофе правильный — это прибавляет тебе капельку в твою бочку гениальности. Если же в количестве ошибёшься — всё содержимое бочки — на землю.
— А не слишком? — подключился к разговору Верон.
— Не слишком. Иначе ритуал не будет работать, — обрезал его Натан. — В жёсткости исполнения закона его сила, — и после короткой паузы сам себя спросил: — Как к этому ритуалу применить второй закон: абсолютности не существует?
Он замолчал, пребывая в задумчивости. Верон и Ди уставились на него в ожидании предложения, но его так и не последовало. Поэтому шатенка, недолго думая, обратилась к консультанту:
— Кон, а ты можешь прокомментировать этот закон? Несколько раскрыть его.
— Нет ничего абсолютного, — не стал артачиться Господство. — Есть лишь разная степень приближения к нему. Нет ничего жёстко предопределённого, и каждую предопределённость можно выразить через процентное отношение достижения определённости. Благодаря этому закону Всевышний защищается от возможности стать Абсолютом. Являясь бесконечным к нему приближением, он получает право на ошибку. Притом он не обязан ошибаться, а имеет на это право, которым при необходимости может воспользоваться. А вот что в этом случае произойдёт, пожалуй, даже ему неизвестно.
— Да, — почесала леди Ди свою рыжую шевелюру, волосы которой почему-то зашевелились, — понятней от твоего комментария не стало. А разъяснять, как мне кажется, ты не будешь.
— Не буду.
— Могу предположить, — заговорил Натан, — что ритуал имеет право на ошибку. Когда я предположил, что правильный кофе даёт каплю к гениальности — это не совсем так. В результате может быть пшик, пустышка, а может и ведро сразу налиться. О какой-то абсолютности результата не может быть и речи. Ты должен понимать, что даже отсутствие результата — это тоже результат, а не опрокинутая бочка с гениальностью.
— Логично, — согласилась с ним единственная девушка, вопросительно смотря на Кона.
Тот в ответ лишь пожал плечиками, мол, вам решать. Моя хата с краю. Но и возражать не стал, что давало надежду на правильное решение.
— Хорошо. Что там на третье? — уже уверенная, что они угадали, поинтересовалась рыжая.
— Третье? — вышел из размышлений блондин, переключаясь на следующий аспект. — Вечности не существует. Всё имеет начало и конец.
— То есть и у ритуала должно быть начало и конец. Точка старта, включения и момент, при котором действие его должно заканчиваться. То есть ритуал должен содержать в себе замкнутый цикл. Ну, с началом понятно: момент отсчёта зёрен. А конец?
Тут он перевёл вопросительный взгляд на Господство. Тот вновь пожал плечиками.
— Скорее всего, помытая чашка, — вступил в разговор Верон.
— Или последний глоток, — предположил Натан.
— А как же гадание на кофейной гуще? — не согласился с ним брюнет.
— Да какая разница, — влезла наконец леди Ди, — мы этот момент сами определяем. Главное — знать, что он должен быть, чтобы ритуал приобрёл законченную форму. Так, — потирая ручки, продолжила захваченная азартом шатенка, — что у нас четвёртое?
— Взаимосвязь ритуала со всеми элементами мироздания, — подсказал Натан.
— В том числе и с Высшими Силами, — задумчиво уточнила рыжая.
— Точно, — спохватился Верон, — пока пьёшь, обращаешься за помощью. Своеобразная, заранее подготовленная молитва-обращение. Которая для действенности тоже должна иметь статус закона, чтобы наверняка работала.
— Принимается, — удовлетворённо согласилась девушка, одаривая Верона похвальной улыбкой. — Так, и этот закон в принципе закрыли. Следующий.
— Деградация константна. Эволюция — это процесс преодоления деградации.
— Типа: через тернии к звёздам? — хмыкнула леди Ди.
— Типа: подъём по эскалатору, спускающемуся вниз, — уточнил блондин. — Ритуал, скорее всего, сам по себе должен каким-то образом эволюционировать. Совершенствоваться.
— Но ритуал — это закон. Он не может меняться, — вставил свои пять копеек Верон.
На что шатенка тут же выкрутилась:
— Но он может обрастать другими микроритуалами для усиления или для стабилизации результата, чтобы пшиков было меньше. Как та же молитва-обращение.
— Согласен, — поддержал её Верон.
— Да. В этом что-то есть, — пробубнил под нос Натан и тут же продолжил: — И, наконец, последний: единственность цели: эволюция вселенной.
Все замолчали, размышляя, как подобное утверждение можно приклеить к ритуалу кофеварения.
— Мне в голову приходит только нечто обобщённое, — начала обсуждение леди Ди. — Ритуал должен быть направлен на развитие гениальности реципиента, как на неотъемлемую частицу мироздания.
— И цель должна быть единственная, — поддержал её Натан, — и никаких побочных целей ритуал преследовать не должен.
— Точно, — поставила точку в рассуждениях леди Ди, торжествующе уставившись на деда-профессора.
— Молодцы, — пренебрежительно заявил тот, — возьмите с полки пирожок.
— Кон, — хитро сощурившись, спросила леди Ди, — а у ангелов есть ритуалы, суеверия или вы все оголтелые атеисты?
— У нас, в первую очередь, нет такого убожества, как человеческий мозг. Нам нет необходимости его конструировать.
— А вот сейчас не понял. То есть не поняла. А причём тут суеверия и конструирование мозга?
— Вера во что-нибудь или в кого-нибудь — это атрибут седьмой системы вашего жизнеобеспечения, — менторским тоном принялся поучать Господство. — Под воздействием веры, как упорядоченным набором суеверий, вы меняете конструкцию головного мозга, превалируя те поля и подполя больших полушарий, которые вы для этого интенсивно используете. Под воздействием веры эти участки мозга увеличиваются за счёт экспансии соседних.
— То есть, — выпала в осадок рыжая, — суеверия, которые костерят в хвост и в гриву как нечто вредоносное и антинаучное, на самом деле имеют прикладное значение для совершенствования нашего мозга? А что, по-другому никак нельзя эти области увеличить?
— По-другому нельзя. Седьмая система жизнедеятельности — это абстрактное мышление, то есть виртуальность вашего внутреннего мира, необходимого для мышления. Простая тренировка мыслительного процесса увеличивает связи. Тренировка с верой, кроме увеличения количества связей, увеличивает и размеры областей, в нём участвующих. А то и создаёт новые подполя, не имеющие аналогов.
— Вот это ты меня огорошил, — опешила леди Ди, падая на спинку кресла. — Это же в корне меняет мотивацию. Над этим надо подумать как следует.
На этом все затихли, и надолго.
Глава 48. Локация 10. Мы знаем о других лишь то, что нам велели знать.
Переступив портал пушкинской гениальности, леди Ди на правах командира группы сразу же остановила клип. Белый колонный зал, примерно десять на пятнадцать метров. Между двумя колоннами массивный стол, покрытый красным сукном с золотой бахромой, на котором на наклонном постаменте лежала нарядная бумага, типа грамота.
С одной стороны стола, в три шеренги по десять, были выстроены мальчики в синей, уже знакомой форме лицеистов. Все примерно одного возраста, лет по двенадцать, но разного роста и комплектности, что сразу бросалось в глаза. Первая шеренга — самые низкие. В ней и был обнаружен Саша Пушкин. С другой стороны стола, судя по одинаковой униформе, только коричневых оттенков, собрались преподаватели.
Напротив стола стояли ряды пустых стульев. Было понятно, что это импровизированный зал для гостей. В стороне лицеистов у стульев стояла ещё одна группа взрослых во главе с нарядным господином. Судя по обособленному положению и вычурности одеяния — главного среди присутствующих, но отчего-то бледного, как смерть.
Всё внимание собравшихся было направлено на распахнутую дверь, и в глубине длинного коридора, напротив которого как раз стояла троица исследователей, виднелась нарядно одетая делегация. По представленной картинке было понятно, что присутствующие в зале ждали тех, кто шёл к ним по коридору, но, прежде чем запустить клип, рыжая всё же решила попытать всезнающую ангельскую сущность.
— Кон, я так понимаю, это Царскосельский лицей?
— Совершенно верно, — лекторским тоном начал вещать Господство, заложив руки за спину и медленно направляясь в центр зала. — Сегодня 19 октября 1811 года по старому стилю. Торжественное открытие нового императорского лицея. Александр Первый…
— Стоп, — прервала его шатенка, понимая, что если не остановит его поток информационного красноречия, то они через пару часов в нём утонут.
Подражая или пародируя словоблудливого профессора, она тоже, заложив руки за спину, проследовала вдоль шеренги мальчиков, внимательно всматриваясь в лица каждого. Наконец, дойдя до Пушкина, остановилась и неожиданно спросила:
— А с чего это он стал таким кудрявым? Он же не был таким.
— Вы не поверите, — растянулся в улыбке Кон, — но Саша, после образовательного спурта в Захарово перед поступлением в лицей, где единственным преподавателем была его бабушка, решил выделиться своим ганнибальским происхождением. Волосы к этому времени потемнели и стали виться, но не до такой степени, как ему хотелось. Поэтому он их попросту начал завивать.
— Что? — послышался недоумённый возглас басовитого Верона. — Он что, на бигуди спал?
— И на бигуди спал, и нагретыми щипцами обжигался, — съехидничал Кон. — Африканская красота тоже, знаете ли, требует жертв.
— А кого они все ждут? — подплыл к группе эльфоподобный Натан, продолжая всматриваться в коридор. — Императора?
— Императорскую чету, — ответил псевдопрофессор, поворачиваясь в направлении распахнутой двери. — Сегодня официальное открытие. Поэтому сейчас будут торжественные речи. Поздравления. Наставления.
— Только не говори, что нам их надо будет выслушивать, — вставила леди Ди, продолжая внимательно рассматривать Сашу Пушкина.
— Нет, конечно. Клип короткий. До речей не дойдёт.
— И на что нам надо будет обратить внимание? — не успокаивалась шатенка, стараясь по максимуму выжать из Господства полезную информацию.
— А вы здесь по поводу кого находитесь? — по-еврейски хитро, вопросом на вопрос ответил старичок-экскурсовод, сощурившись.
— Понятно, — недовольно подвела черту рыжуха, понимая только то, что дальше спрашивать бесполезно.
— Ну что? — подал голос Натан. — Все осмотрелись? Крутим дальше?
Клип запустили, и вся группа отошла к столу, выстроившись в ряд, уступая место входящему в зал императору с сопровождающими лицами.
Мордастый Александр Первый — блондин с заметными залысинами, ведя под ручку какую-то старую кошёлку, но наряженную как императрица всея Руси, мило о чём-то с ней переговаривался. Все присутствующие в зале как по команде вытянулись в струнку.
Радостный император, не прекращая беседы, мазнул взглядом по группе преподавателей, по шеренгам школяров, административной группе во главе с уже теряющим сознание директором. Довёл расфуфыренную тётку до центральных стульев и принялся её усаживать.
Следом за этой парочкой, на дистанции три-четыре шага, шла красивая молодая женщина. Хрупкая. Нежная. Чем-то напоминающая ангела. Лик её буквально светился очаровательной улыбкой. Она, так же вскользь осматривая зал, неожиданно задержала взгляд на маленьком Пушкине, у которого, единственного из лицеистов, был открыт рот и глаза, которые, казалось, сейчас вылезут из орбит.
— Стоп клип! — резко скомандовала рыжая командирша и, подойдя вплотную, поочерёдно принялась разглядывать глаза женщины и мальчика.
Только через несколько секунд пристального изучения она, находясь в изумлении, повернулась к Кону и, указывая пальцем на ангела, спросила:
— Это кто?
— Как кто? — прокудахтал в негодовании старичок-профессор, вздёргивая плечиками. — Императрица Елизавета Алексеевна.
— А та кто? — продолжая оставаться в непонятках, ткнула она пальчиком в даму, которую привёл император.
— Императрица Мария Фёдоровна, — издевательски посмеиваясь, изрёк Кон. — Это, — он подошёл к красавице, — жена императора. А та, — Господство повернулся к сидевшей даме, — мать.
— Теперь понятно, — тяжело выдохнул Верон, — почему жена держит такую дистанцию с мужем. Свекровь — она и в царской семье свекровь.
— Свекровь как свекровь, — не поддержал его Кон, уже собираясь прочитать брюнету очередную лекцию.
— Да отстаньте вы от тётки, — пресекла леди Ди зарождающееся словоблудие. — Если Кон сейчас про неё начнёт рассказывать, то мы уже через пять минут забудем, зачем вообще сюда пришли. Вы лучше гляньте на эту картину маслом.
И она указала на Сашу Пушкина. На лице мальчика замерло такое восхищение, словно он действительно настоящего ангела узрел. Он единственный из всех лицеистов без стыда и совести пялился на жену императора. Когда как другие смотрели на Александра Первого.
Путешественники во времени и пространстве собрались между Елизаветой и Сашей, тут же отмечая, что женщина с интересом рассматривает мальчика, а тот ошарашенно пялится на неё.
— И что? — непонимающе спросил Верон, как самый непонятливый.
Но ему никто не ответил, потому что рыжая, проигнорировав его, поинтересовалась у Кона:
— И сколько годиков императрице?
— Тридцать два, — равнодушно ответил тот.
— А ему? — он указал на Пушкина.
— Двенадцать.
— Ты хочешь сказать, что у них возникла аномальная любовь с первого взгляда? — опять не по делу влез Верон, никак не в состоянии избавиться от девчатости в мозгах, в которых любовь по приоритету забивает всё и насмерть.
— У Елизаветы Алексеевны в эмоциях только любопытство, — ответила наконец ей леди Ди. — Словно неведомую зверушку в зоопарке увидела. А вот у этого шпендика крышу снесло. И это в двенадцать-то лет?
Она прокурором уставилась на Господство, одним взглядом обвиняя его в растлении малолетних. На что тот, состроив наглую физиономию, посоветовал:
— Себя вспомни.
Леди Ди призадумалась. Вспомнила, но тем не менее всё равно возмутилась:
— Не, ну я тоже не подарок. Ещё в детском саду, помню, за верандой с девочками письки друг другу показывали. Но в двенадцать? Это какой класс?
Она вновь задумалась, высчитывая в уме.
— Шестой, получается. Да в шестом классе заикнись ты о любви — на смех поднимут. Грязью обольют — не отмоешься. Разговоры про любовь всяко позже начались. В классе седьмом, восьмом. Хотя да, — тут же пошла она на попятную. — Может, и в шестом уже у особо озабоченных начиналось. А по той информации, что мы знаем о Шурике, этот кадр по жизни без разбора любил всё, что шевелится.
Неожиданно дедушка-экскурсовод снял улыбку с лица, которая красовалась практически с самого начала клипа, и серьёзно, с некоторой долей грусти, проговорил:
— Этот взгляд в упор в одно мгновение сделал Елизавету пожизненной музой поэта, — и, словно читая строку из стихотворения, загадочно продекларировал: — «Чьё имя называть нельзя».
Почти минуту все изображали стоп-кадр, находясь в размышлении. После чего, как обычно, никого не спрашивая, рыжая командирша запустила воспроизведение дальше.
Клип закончился, как только императрица пристроилась на стул рядом с мужем. Начался следующий. Пруд. Небольшой травяной пляж. За ним парк, заросший кустами. Перед одним из таких кустиков и оказалась группа исследователей. По принятой на общем собрании технологии прохождения клипов, демонстрация была тут же остановлена.
Несмотря на парковые просторы, осматриваться особо не пришлось. Картинка стала понятна сразу. Тёплое летнее утро. На берегу пруда обнажённые женщины. В кустах — Саша Пушкин. Что называется, без комментариев.
Мальчик вырос в юношу. Выглядел лет на четырнадцать. А вот с моралью не только не подружился, но и, кажется, вовсе деградировал до уровня примата. Хотя, честно говоря, и внешне мало чем отличался от обезьяны. Причём, чтобы понять запущенность в его половом воспитании, даже в мозги его залазить было не обязательно. У него всё на обезьяньей морде было написано.
— Не запускайте пока, — обратилась леди Ди к мужчинам, — я схожу гляну, за кем это он тут подглядывает.
И быстрым шагом двинулась к оголённым натурщицам. Те и не стали запускать, но и отпускать одну не собирались. Поэтому гуськом двинулись следом.
Женщины, а это были именно молодые женщины в количестве трёх особей, застыли в момент захождения в воду. Две из них в фешенебельных купальниках начала девятнадцатого века — в прозрачных ночных сорочках. Та же, что шла по центру, — абсолютно голая.
Со своего ракурса исследователи видели только их спины, но как только леди Ди обогнула купальщиц по воде аки посуху, то, подойдя вплотную к той, что шествовала налегке, всплеснула руками и, растянувшись в улыбке, громко озвучила узнавание:
— Мля! Елизавета Алексеевна собственной персоной. Кто бы сомневался.
Императрица замерла в стоп-кадре с ехидной ухмылкой на, так и хочется сказать, сахарных устах. В глазах бесенята. Две её товарки имели выражения лиц, мало чем отличающихся от патронессы. По виду, женщины, как и во все времена, занимались откровенной провокацией, приятно щекоча ЧСВ и почёсывая либидо.
И тут рыжая задумалась, притом вслух, обращаясь к подошедшему Кону:
— Это что? Они знают, что мальчик за ними подглядывает?
— Знают, — спокойно подтвердил экскурсовод и, указывая на куст с наблюдателем, добавил: — Трудно не заметить.
И действительно. Солнце падало на засаду незадачливого соглядатая, и он был виден как на ладони. В полный рост. Даже не собираясь как следует прятаться или просто не умея этого делать. Шурик оказался тем ещё партизаном. Что называется, до первого патруля.
Леди Ди, находясь в состоянии жуткого раздражения от поступка императрицы, годящейся Саше в мамы, со злостью окунулась в эмоции женщины и запустила трансляцию. Картинка ожила.
Извращенка Елизавета вошла в пруд по колено. Бессовестно наклонилась, выставив пухлый зад на обозрение юноши. Зачерпнула воду в ладони и, развернувшись фасадом к единственному зрителю, принялась демонстративно растирать грудные отвислости в стиле приватного стриптиза.
У леди Ди, как и у распутной императрицы, по всему телу побежали мурашки. В кудрявой головке Елизаветы царил стыд, густо замешанный на зашкаливающей похоти. Этот коктейль доставлял ей такое удовольствие, что рыжая исследовательница сама чуть не кончила от чужого возбуждения.
Исследовательница закрыла глаза, разрывая контакт с реципиентом, и, глубоко выдохнув, скомандовала:
— Стоп, клип.
Пока рыжая приходила в себя, успокаивая разом нахлынувшее либидо, её сокурсники без зазрения совести и, несмотря на мужской облик, чисто по-бабски принялись гнобить представленную обнажённую модель.
— Фу, что за кошмар, — выдал свою авторитетную оценку Верон. — Молодая ведь ещё, а жопа как у старухи. Сплошной целлюлит.
— Да она вообще, похоже, за собой не следит, — вторил ему брезгливо Натан. — Мало того, что вся дряблая, так ещё и кожа соплями висит везде и всюду. Одно галифе на ляжках чего стоит. В одежде выглядела куда привлекательнее. Я бы на её месте вообще бы на людях не раздевалась. Даже в женской бане. Позорище.
— Как на такую мужики могут позариться? — продолжал распаляться Верон. — Тело несуразное. При кажущейся хрупкости у неё же шире маминой юбка синяя. Груди — одно название, да ещё и кривые какие-то. Пузо мешком висит.
Рыжая усмехнулась, выслушивая оценки диванных экспертов по женской красоте, и, бросив товарищей продолжать обливать грязью голую императрицу, направилась к подростку-страдальцу, для того чтобы снять эмоции со спермотоксикозника. Это было куда значимее, потому что она уже начала догадываться о «технических» аспектах его гениальности.
После того как леди Ди влезла в эмоции Саши, она запустила клип, отмотав на начало. Уже на старте презентации в голове подростка творился полный гормональный хаос. А когда Елизавета вошла в воду и повернулась, Сашенька чуть сознание не потерял. По крайней мере, рыжая его точно чуть не лишилась, так как её бедную повело. Она вынуждена была оторваться от эмоций подростка и обессилено присесть на травку.
По лицу экспериментаторши стекали струйки пота. Колотила дрожь. Руки, ноги тряслись. В трусиках в буквальном смысле слова чавкало. Колом торчавшие соски болезненно впились в ткань бюстгальтера. Она огляделась. Трое лже-мужчин уже кучковались рядом, и все как один с одинаковым выражением на лице, изображая интернетных «Ждунов».
— Сегодня же, к чёртовой матери, верну своё тело, — зло пробурчала леди Ди. — Как вы только с этим живёте? Пипец.
— А как вы с этим? — не остался в долгу Верон, указывая на собственный пах. — Постоянно мешается, потеет и противно залипает. Теперь я понимаю, почему мужики то и дело его теребят, поправляя в трусах.
— Ладно, всё. Хватит бузить, — приказала пришедшая в себя рыжая командирша, поднимаясь с травы и не запуская клип на воспроизведение, сразу дала команду на запуск следующего.
Оказавшись в тёмном коридоре, похоже, того же лицея, троица исследователей, щурясь после солнечного света, принялась было осматриваться. Первой бросалась в глаза Елизавета Алексеевна в светлом платье, двигающаяся по коридору им навстречу и практически дошедшая до них.
Леди Ди не успела остановить клип, как из тёмной ниши, практически сквозь них, как чёрт из табакерки, выскочила чёрная тень насильника и душегуба, в прыжке накинувшаяся на беззащитную императрицу. Та хотела было завизжать, но разбойник мгновенно заткнул её страстным поцелуем, впившись, как клещ, намертво.
В тишине тёмного коридора громко ухнул Верон. Видимо, хотел по старой привычке завизжать вместо Елизаветы, но получилось это басом, и оттого не очень феерично. Скорее пугающе.
Не успели путешественники по временам и весям прийти в себя от столь резкого старта, как за спиной послышался женский вскрик. Троица моментально оглянулась, увидев нарядную тётку чуть старше императрицы, вышедшей из-за угла и теперь прикрывающей обеими ладошками рот, вытаращенными глазами пялясь на насилие, учиняемое над императрицей Российской.
На этом короткий клип заканчивался, и Кон, пользуясь служебным положением, его остановил. Троица абитуриентов прибывала в шоке. Глаза привыкли к сумраку, поэтому они уже чётко распознавали всех фигурантов сцены. Никто из них даже не сомневался, что налётчиком на женские прелести целой венценосной особы оказался обезьяноподобный лицеист Саша Пушкин.
— Я не просто так остановил клип, — лекторским тоном начал старичок-профессор свою вводную речь, заранее отсекая вопросы. — Этот эпизод в жизни Александра Сергеевича, Елизаветы Алексеевны и Екатерины Андреевны Карамзиной станет ключевым.
Первым из троицы от состояния шока оклемался Натан. Он вальяжной походкой подошёл к выскочившей из-за поворота женщине и детально её зачем-то осмотрел со всех сторон. Леди Ди тем временем подошла вплотную к целующейся парочке. Глаза Елизаветы были распахнуты от ужаса, а вот насильник свои с силой зажмурил, то ли испугавшись содеянного, то ли считая, что страстный поцелуй должен выполняться с обязательным закрытием глаз. Верон стоял подавленным и, по виду, пытался обнулить расшалившиеся эмоции. Кон тем временем спокойно продолжил:
— Если бы не Екатерина Андреевна, застукавшая парочку, скорее всего, об этом инциденте никто бы не узнал. Но Карамзина, непонятно по каким причинам, минуя мужа и директора лицея, кому рассказать была обязана в первую очередь, побежала напрямую к императору Александру первому.
— Дура, — прокомментировала леди Ди её поступок.
— Как сказать, — не согласился с ней старичок-боровичок. — Если бы она доложилась директору Малиновскому, то, скорее всего, о таком поэте, как Александр Сергеевич Пушкин, никто бы в будущем не знал. Мальчика бы с позором вышвырнули из лицея, а так скандал замяли. Главной заступницей перед императором выступила как раз Елизавета Алексеевна. Она всех убедила в своей жалости к этому дикому потомку Ганнибалов, поведав, что мальчик был с детства лишён материнской любви. Ему никто не пишет. Никто не навещает. А это была общеизвестная в лицее информация.
— А это действительно было так? — влез со своей жалостью Верон.
— То, что никто не навещал, — факт. Но не в этом дело. В какую-либо связь между мальчиком и своей супругой император, естественно, не поверил. Ему такое даже в голову прийти не могло. Но, учитывая, что Елизавета Алексеевна всё же императрица, коей такие пассажи не к лицу, попросил супругу умерить свои материнские инстинкты, а Екатерине Андреевне поручил проведение воспитательной работы с ребёнком. Та, растрогавшись по поводу бедного мальчика, согласилась отыграть сердобольную мамашу. Хотя она и «сердобольность» находились в разных углах ринга. Дама была не великого ума, к тому же в достаточной степени испорчена императорским двором. Для беседы она Пушкина, конечно, пригласила. Стыдила, упрекала, но делала это несколько своеобразно. Саша плакал. Просил прощение. Но что удивительно, единственное, что подросток вынес из их беседы, так это то, что нельзя на подобных вещах попадаться. Тем более если это касается венценосной особы. И Саша сделал правильные выводы, и в последствии всё, что касалось его любви к Елизавете, а он пронёс её до самой смерти императрицы, поэт запечатал в особо охраняемую тайну.
— То есть, — в недоумении высказалась леди Ди, — не хочешь ли ты сказать, что у них дошло до постели?
— Конечно, дошло, — с хитринкой подтвердил экскурсовод. — Разве могла Елизавета, падкая на острые ощущения, упустить столь лакомый кусочек? Это же реальный сюжет «Красавицы и чудовища». К тому же такая разница в возрасте и пылкие домогательства молодого человека однозначно повышали ЧСВ дамы увядающего возраста, когда ой как не хочется расставаться с уходящей молодостью. Роман их был бурный, но мимолётный. Елизавета вообще меняла мужчин, как перчатки. В развратной жизни императрицы задерживались только те, от кого залетала. От Пушкина забеременеть не успела. Вмешался император. Александр Павлович был по натуре либерал. Кто другой на его месте и любовников бы всех казнил, и развратную жёнушку пнул под зад пинком или устроил бы ей скоропостижные похороны. Как раз то, что, в конце концов, с ней сделала свекровь после смерти сына. А император-рогоносец по мягкости своей лишь высылал горе-любовников с глаз долой. Пушкин не стал исключением. Именно в этом и была причина его южной ссылки.
— Подожди, — остановила докладчика леди Ди, — не увлекайся. Вернёмся на исходную. Так в чём этот момент стал ключевым? Каким боком повлиял он на гениальность поэта?
— Не сам момент, — хитро улыбнулся Кон, — а последствия. Душеспасительная беседа с Карамзиной, из которой он сделал неожиданные для себя выводы. Он родил ритуал суеверия, ставший для него неписанным законом, который позволял ему выходить в воображении на границу неадекватного мышления. Пушкин был чрезвычайно влюбчив по жизни. Влюблялся в каждую встреченную красавицу, не пропуская ни одной. И каждую новую влюблённость он клал на алтарь своей богини, значащуюся в его знаменитом донжуанском списке под литерами NN (нельзя называть). Обладая феноменальной визуальной памятью, он помнил свою Лизу в мельчайших деталях и легко вызывал в воображении при написании любовной лирики. Она была единственная женщина, которую он любил всю свою жизнь, храня это в строжайшей тайне от всех.
— Мля, — выдала своё фирменное заключение леди Ди, задумавшись, — выходит, его главной эмоцией, позволяющей уходить за грань, была дикая любовная страсть, помноженная на похоть?
— А после ссылки они пересекались? — наплевав на разборки с гениальностью, поинтересовался Верон, требуя в душе продолжение любовного сериала.
— Нет. Елизавета была ветрена и непостоянна. Стоило заинтересовавшему её мужчине исчезнуть из поля зрения, как за несколько дней она о нём забывала. Да и у Александра Сергеевича с южной ссылки началась другая жизнь. Там других соблазнов хватало. Да и скандал в Одессе с графиней Воронцовой затмил его прошлые похождения. Пушкин к тому времени приобрёл имя. Его читали. Им восхищались. Поэтому император решил его запереть в глухой деревне, от светских дам подальше.
— В Михайловское?
— В Михайловское.
Кон небрежно махнул рукой, и заканчивающийся клип перескочил на следующий. Как раз на деревенскую ссылку, судя по обстановке.
Небольшая комнатка, пахнущая сосной. Ночь. Деревянный самопальный стол с горящей толстой свечой, слабо освещающей помещение. За столом взрослый уже Александр Пушкин что-то быстро строчит пером на листе бумаги, но не сочиняет очередной поэтический шедевр, а, судя по формату писанины, пишет письмо.
— Стоп, клип, — скомандовала леди Ди, давая остальным оглядеться и самой приготовить вопросы для пытки Искусственного Разума.
Осмотрелись.
— А это что за моча? — первым задал вопрос Натан, заглядывая и принюхиваясь к жёлтой жидкости в мутном стеклянном кувшине.
— Лимонад, — спокойно ответил экскурсовод. — Пушкин заимел привычку не садиться за работу без этого энергетического напитка.
— А что это у него за кольца? — ожил Верон, склонившись над рукой поэта, рассматривая украшения. — И зачем ему такой длинный ноготь на мизинце?
— Мизинец — это, как у вас говорят, понты;, — усмехаясь, начал отвечать Кон. — Он хотел было придать его росту некий потусторонний смысл, но не преуспел. Уж больно хлопотное оказалось занятие. А вот с кольцами у Пушкина сложился самый настоящий сакральный фетишизм. На протяжении всей жизни у поэта было семь колец. Некоторым он придавал мистическую силу.
— Эти два точно артефакты, — подтвердил Натан, главный в их группе специалист по сакральным приблудам.
Он разглядывал кольца и даже пытался дотронуться до них, после чего пояснил:
— Тот перстень, что на указательном, — кровный. А вот на большом пальце, что с зелёным камнем, — универсальный и очень сильный. А где остальные?
— Первое кольцо с сердоликом появилось у поэта, когда он стал членом тайного сообщества «Зелёная лампа» в 1819 году, — принялся читать лекцию старичок-экскурсовод. — На камне был выгравирован пифийский треножник, указывающий на талант предвидения. Второе кольцо Пушкин отдал в качестве приза для благотворительного аукциона. Судьба третьего перстня с сердоликом, которое вы видите на указательном пальце, наиболее интересна. Он был подарен той самой графиней Воронцовой. Кольца Воронцовой и Пушкина были парными, ими тайные любовники пользовались как печатями, отправляя письма друг другу. Вторым обладателем перстня стал Жуковский, позже — Тургенев, а после — Полина Виардо, которая передала реликвию в музей Царскосельского лицея, где оно, согласно официальной версии, было украдено во время одной из выставок.
— То есть, — не унимался Натан, любитель талисманов, — сейчас это колечко находится у кого-то в частной коллекции?
— Нет информации, — штампом ответил Кон. — Знаменитый же перстень с изумрудом, что красуется на большом пальце, — загадка. Бытует мнение, что среди его владельцев были царь Иван III, дочь Бориса Годунова или даже сам царь Соломон. Пушкин был уверен, что этот перстень наделял его исключительным литературным талантом. Умирая, он подарил его Далю, который позднее составил словарь, войдя в историю. Сейчас перстень хранится в музее Санкт-Петербурга, но искусствоведы в своих кругах не верят в его подлинность, считая, что перстень в коллекции — копия.
— А где оригинал?
Этим колечком заинтересовалась даже леди Ди, прикидывая, что неплохо бы завладеть чем-то подобным.
— Нет информации, — пожал плечиками Господство, продолжая перечисления дальше. — Пятым по счету стал перстень с бирюзой — охранительное кольцо от насильственной смерти, но по иронии судьбы, или, что вероятней, сознательно, Пушкин перед самой дуэлью с Дантесом передарил его другу-лицеисту, который, в свою очередь, потерял кольцо в снежном сугробе. Отыскать его так и не удалось. Шестое кольцо появилось у Пушкина в день свадьбы. Во время церемонии его уронили на пол, и это он расценил как очень плохой знак. С этим роковым кольцом поэта и похоронили. Седьмое кольцо появилось у Пушкина благодаря Анне Керн в 1827 году, и особой мистики за ним не просматривалось.
— Мля, — прозвучала привычная оценка леди Ди всему услышанному. — А что, собственно, здесь происходит? Что за письмо он строчит? И почему в эмоциях растерянность?
— Завтра на Сенатской площади произойдёт восстание декабристов, среди которых много его друзей. Он очень хотел там присутствовать, несмотря на ссыльное положение. Но вырваться из Михайловского ему не дали как раз сакральные препятствия. Первый раз он был вынужден вернуться, потому что ему дорогу перебежал заяц. Перезапряг повозку и вновь пустился в путь. Но во второй раз ему навстречу попал чернорясочник. Монах. И это было для суеверного Саши приговором. Если ещё через зайца, как чёрную кошку, он мог переступить, то по поводу последнего, как вы выразились, красного светофора, он противопоставить ничего не мог. Это, как выяснится позже, его и спасло. Поэтому ему ничего не оставалось, как сидеть в Михайловском и писать письма будущим каторжанам.
— Вот вам пример возведения суеверия в ранг закона, — задумчиво констатировал Верон, прикидывая, видимо, как бы себя заставить делать нечто подобное.
— В этом клипе ещё что-нибудь будет? — поинтересовалась леди Ди после долгой паузы безмолвия, сообразив, что тут больше рассматривать нечего и надо двигаться дальше.
— Нет, — равнодушно ответил Кон. — Всё, на что нужно, вы внимание обратили. Примерные суеверия Пушкина я до вас довёл. Можно двигаться дальше.
И они двинулись.
Группа оказалась на заднем дворе то ли какой-то усадьбы, то ли большого дома. Судя по цветущим фруктовым деревьям — весна. Сашу Пушкина нашли сразу. Он стоял, навалившись на ствол дуба спиной, и тупо пялился на невзрачный земляной бугор, напоминающий заросшую могилку.
— Билёв, 1829 год. Годовщина смерти Елизаветы Алексеевны. Пушкин, после отказа предложения руки и сердца, срывается на русско-турецкую войну. По пути делает крюк в двести вёрст, чтобы побывать на этом месте. После вскрытия умершей императрицы, её внутренности были запечатаны в сосуд. Их захоронение перед вами. Именно на могилу сердца своей богини Пушкин и завернул сюда.
— Зачем? — удивлённо задался вопросом Верон, то ли не понимая, зачем поэт приехал поклониться внутренностям покойной, то ли не понимая, зачем вообще потроха надо было захоранивать отдельно.
— Его тянула сюда неведомая сила, — торжественно произнёс Кон, тут же продекларировав стихи поэта: — Мне грустно и легко, печаль моя светла. Печаль моя полна тобою. Это был очередной переломный момент в жизни Александра Сергеевича. Со смертью музы он похоронил свою гениальность.
— Как так? — чуть ли не хором отозвались ученики.
— Вот так. Как вы уже поняли, Саша был очень суеверным человеком и, как все суеверные, боялся мертвецов. И если раньше при написании любовной лирики ему озарение дарила страсть к Елизавете, пестуемая в мечтах, то после её смерти всё кардинально изменилось. Он не мог себя заставить мечтать о трупе и представлять себе её, занимаясь любовью с другой. Поэтому был вынужден отказаться от ритуала, дарующего ему выход за грань сознания, то есть гениальность. Он продолжил писать, но уже на голом таланте, который, как известно, ни пропить, ни проиграть в карты не получится.
— Логично, — подвела итог леди Ди. — Если талант благодаря такому обязательному компоненту, как феноменальная память, ни пропить, ни проиграть, то, потеряв возможность выходить за грань, лишаешься озарения.
Все присутствующие погрузились в задумчивое молчание. А Александр Сергеевич, стоявший рядом, находился в нём изначально. Только минут через пять, узнав от Кона, что этот клип последний в череде рассказов о коротком периоде гениальности поэта, троица отправилась на базу.
Глава 49. Локация 5. Каждый задумывается о собственной жизни, но мало кто в ней думает.
Центральный зал встретил пустотой. Дежурным по его благоустройству сегодня числился Верон, но он был наказан, а сокурсники решили не нарушать сложившуюся традицию очерёдности и оставили общие апартаменты в девственной чистоте заводских настроек.
Натан для дальнейших размышлений отпочковался на кухню. Верон — к компьютеру. Леди Ди в очередной раз игнорировала беговую дорожку, но и нарезать круги по пустому залу тоже не стала. Она отправилась в свой клонированный мир и то ли из жалости, то ли на крошечных остатках приличия пригласила наказанного Верона к себе в гости. Но тот отказался.
Рыжая, закрывшись у себя и избавившись от костюма, первым делом вернула мужское тело. Став прежним Димой, молодой человек поплавал в бассейне без трусов и шапочки, чем грубо нарушил все мыслимые и немыслимые правила Санэпидемнадзора. Затем, не вытираясь, прошлёпал на веранду и, облокотившись на деревянные резные перила, задумчиво уставился вдаль, на степные просторы заречья.
День в его персональном мире клонился к вечеру. Погода стояла комфортная, если бы не комары. Сначала Дима запросил Господство, чтобы эти твари просто не кусали. Они и не кусали. Эти сволочи устроили форменный Армагеддон одним своим присутствием.
Уже через несколько минут огромный рой в прямом смысле заточил его лакомое тело в зудящий кокон, выбешивая хозяина этого мира писком и закрывая собой обзор броуновским мельтешением перед глазами. Хоть насекомые и не кусали, но защекотать до смерти вполне могли проще простого. К тому же беспардонно лезли во все отверстия. Наконец, выплюнув очередную смертницу, он не выдержал.
— Да откуда вас столько взялось, суки? — в раздражении замахал он руками, разгоняя собравшуюся вокруг него тучу и рывком устремляясь в спальню.
Безжалостно, с помощью Кона, уничтожив прорвавшихся вслед за ним кровососов и развалившись на кровати, Дима задумался: «Чем бы заняться?» В режиме экспресса пробежав по своим хотелкам, сделал плачевный вывод: «Заниматься абсолютно ничем не хотелось». А когда коту делать нечего, правильно, он причиндалы вылизывает.
Но так как для вылизывания собственных Диме не хватало гибкости, он через Кона вызвал более эластичное тело — путану. А если учесть, что ученик Суккубы этим делом уже чёрт знает сколько времени не занимался, то этим вызовом решил наверстать упущенное. Тем более что халявная партнёрша была готова на всё априори, а от него для получения удовольствия ничего не требовалось.
Участвуя в качестве расцветающего бревна в процессе минета, Дима, заложив руки за голову, как и положено мужчине, управляющим целым миром, задумался о глобальном. На ум пришла концепция «Золотого миллиарда», во что бы то ни стало желающего избавиться от излишка населения на планете Земля. Ну вот зачем им войны с эпидемиями и повальное ЛГБТ? Создай поцам рай — сами вымрут. Да, рай однозначно расхолаживал. Человечеству жить в комфорте категорически противопоказано.
Отсюда следовал неутешительный вывод: технический прогресс, как форма облегчения жизни, ведёт к деградации. Но это же нонсенс какой-то. Получается: чем круче технологии, тем ленивее люди. А что произойдёт с цивилизацией, когда системы с искусственным интеллектом возьмут на себя полное обеспечение человечества всем необходимым для безбедного существования?
На этом моменте процесс получения удовольствия был завершён феерией блаженства, и Дима даже с некоторым испугом поймал себя на ещё более кощунственной мысли: кайф и думать — вещи не совместимые. А если вся жизнь превратится в сплошное блаженство? Это ж человек вообще думать разучится.
Успокоив разошедшуюся «прости Господи» жестом, чтобы не приставала к мыслителю, а тихонько повалялась рядом, не мелькая перед глазами, Дима обратился к потолку:
— Кон, а можно с тобой поговорить на отвлечённые темы?
— Ты про то, чем занимаешься в данный момент?
Ехидства в баритоне Господства было хоть выжимай.
— Да нет. В этом деле после Суккубы у меня вопросов практически не осталось. Сам могу выступать секс-инструктором на любом ток-шоу. Хоть по телику, хоть в интернете, хоть вживую перед аудиторией. Я тут задумался о глобальных вещах эволюции. И полученными выводами сам себя загнал в тупик.
— Похвально, — не переставая ехидничать, польстил потолок, только на этот раз сексуальным голосом Солнце Моё.
Женский голос с потолка инстинктивно заставил Диму заметаться в панике, уподобляясь мужику, застуканному на горячем. Нервным жестом, сопровождая шипением: «Исчезни», избавился от путаны, одновременно с этим прячась под одеяло. Не прекращая паниковать, затребовал одеть на себя трусы. После в мгновение ока облачился в халат и выскочил из кровати с видом, что ничего не было, побив все рекорды по скорости заметания следов. И только после этого здраво задумался: «А чего это я задёргался?»
Вот уж действительно. Элементу звёздного Разума не только по барабану, во что он одет и чем занимается, ему даже в бубен, о чём подопытный думает, так как шастает у него в голове, как у себя дома, при этом никак не реагируя на его крамольные измышления. Тут же промелькнула мысль, что их тут содержат под неусыпным контролем 24 часа в сутки, и увещевания Кона о том, что он якобы по протоколу не смеет читать их мысли — откровенный развод. Скорее всего, он делает вид, что не делает этого. А вот Солнце Моё даже вида не делает.
— Мля, — удручённо выдавил из себя Дима, присаживаясь на кровать и осознавая, что у них тут просмотр с прослушкой круче «Дома 2».
Хотел было в качестве протеста вновь оголиться, мол, красоту одевать — только портить, но воздержался, вспомнив, что сам для себя решил вживаться в роль застенчивого скромника. Надо же каким-то образом стыдом обзаводиться.
Он сидел напротив панорамного окна, за которым в правой стороне красовался закат, почему-то странно разукрасив перистые облака в насыщенно зелёный цвет. Это было необычно и завораживающе. Умиротворённая картинка довольно быстро успокоила, притом настолько, что позволила ему никак не отреагировать на цоканье каблучков подходящей к нему рыжеволосой звёздной сущности.
Та без зазрения совести, без «здрасьте» и попыток испросить разрешения пристроилась рядом и так же, как и он, с восхищением уставилась на открывающийся за стеклом пейзаж. Посидели, помолчали. Дима, вспомнив, что думать надо медленно, а значит, и говорить затормо;женно, расслабленно начал диалог, ради которого, по сути, и пригласил элемент космического Разума.
— Объясни мне тупому, пожалуйста. Почему с развитием цивилизации, с одной стороны, мы вроде как становимся умнее, порождая череду технологических революций, но с другой — тупеем, пользуясь плодами этого технического прогресса?
— Если ответ заводит в логический тупик, — через длинную паузу ответила Солнце Моё, — значит, вопрос задан некорректно. Ты путаешь зелёное с квадратным. Технический прогресс — это закономерность развития общества. Биологическая эволюция — это процесс адаптации к изменяющимся условиям окружения. Если адаптационные изменения преобладают над постоянством деградацией — объект эволюционирует. Нет изменений или они недостаточны — деградирует.
— Ты хочешь сказать, что эти процессы не взаимосвязаны?
— Согласно закону «Всеобщности»: во вселенной всё взаимосвязано. Твоя ошибка заключается как раз в нарушении этого закона относительно собственного «Я». Человек — не пуп Мироздания, а всего-навсего планетарный паразит, и ваш мозг Разумом не обладает. Вам дан лишь нейробиологический адаптер для связи с ним. Сознанием, дающим возможность мыслить отвлечённо от входного потока информации. И всё.
Дима задумался, лихорадочно стараясь переварить услышанное. Ничего не понял. Тут же спохватился и, вновь замедлив мыслительный процесс, поинтересовался:
— Чем сознание отличается от Разума?
— Представь себе бескрайний океан. Многокилометровая толща воды — это Разум. Пена на поверхности — ваше сознание. Связь прямая, но суть несоизмеримая. Появление у биологических объектов сознания — это всего лишь очередная ступенька в эволюции, дарующая вам некое превосходство над биологическими конкурентами. Абстрактное мышление даёт возможность при отсутствии изменений в окружении создавать их искусственно.
— В смысле? — встрепенулся Дима, отдалённо начиная понимать, куда она клонит. — Зажравшись в технологическом раю, нам необходимо самим себе создавать трудности? Которые самим же потом героически преодолевать?
Солнце Моё лучезарно улыбнулась, поворачиваясь к ученику, и, смерив его глазами со светящейся радужкой, подтвердила:
— Главное предназначение сознания — это создание для себя проблем, преодолевая которые, человек развивается.
— Звучит дико, — не согласился Дима.
— Почему? — продолжая лыбиться, шутливым тоном поинтересовалась Солнце Моё. — Вы же осознали, что требуется преднамеренно насиловать собственных детей, заставляя их учиться. Или принудительное образование ты не считаешь за искусственные проблемы для подрастающего поколения?
— Ну, образование — это образование. Как без него? Но при чём тут биологическая эволюция? Ум и знания по наследству не передаются. У талантов с гениями, насколько я знаю, вообще рождаются посредственности. Принято считать, что на детях великих природа отдыхает.
— Неверный вывод. Посредственности не рождаются, а выращиваются. В тени величия родителей детям просто не создаются трудности. Генетика, согласно закону «Абсолютности», — это всего лишь предрасположенность, несмотря на которую из любого человека можно вырастить и талант, и гения. Изучением данного вопроса, кстати, вы как раз и занимаетесь.
Дима вновь надолго задумался.
— Ну хорошо, — наконец продолжил он. — Но это всё касается развития личности, а при чём тут биология? Ведь ты говоришь об эволюции как о биологическом процессе.
— А вот теперь правильный вопрос, — удовлетворённо похвалила его Солнце Моё. — Биологическая эволюция — это длительный процесс, затрагивающий многие поколения. Полезные мутации — дело редкое и вами пока не управляемое. Сегодняшнее человечество напоминает тот презерватив, что проплыл мимо тебя по реке. Куда несёт — туда плывёт. Максимум, о чём задумываетесь, — куда вас это течение теоретически вынесет. Но даже ещё не начинали думать — а куда вам надо.
— Не понял, — набычился Дима. — Ты же говорила, что эволюционируем не мы, а наша планета. Мы лишь элемент её развития. Выходит, мы тоже можем влиять на этот процесс?
— Вы обязаны это сделать, если не хотите исчезнуть как вид. Вам необходимо перестать быть земными паразитами. Вы должны стать самостоятельными. А для этого необходимо обзавестись в голове генераторами опорных частот, не связанных с планетоидом.
Дима непонимающе пялился на звёздный Разум. Нет, он понял, о чём речь. Но как это сделать? И тут ему на ум пришла мысль о суевериях, конструирующих структуру мозга, но он тут же сам себя окоротил: «Да ну, бред».
— В определённый момент, — тем временем продолжала добивать его Солнце Моё, — планета поменяет тактовые частоты, как делала это уже не раз, и всё живое на ней, имеющее мозги, прекратит своё существование. Душа Мира запустит новую эволюционную цепочку. Но это будете уже не вы.
— И как скоро это произойдёт?
Рыжая красавица мило улыбнулась, отчего у Димы по всему телу проскакал табун исключительно тактильных виртуальных насекомых, погладила по щеке, что вообще чуть не вызвало обморок, и обнадеживающе ответила:
— На твой век хватит.
— Мля, — не удержался молодой человек, зло уставившись на закатный пейзаж.
На этом вечер вопросов и ответов о глобальности эволюции как-то вяло завершился.
Проснулся Дима не выспавшимся. Вечером долго не мог уснуть после «милой» беседы о беспросветности человеческого будущего. В голову лезла всякая хрень, и вся как по заказу апокалиптическая. Даже вызванная обратно Наташенька только на время отвлекла. Он не смог на ней ухомаздаться до потери сознания, так как мысли о собственной никчёмности и неминуемом конце света умудрились нагло влезть и в этот процесс, испортив всё удовольствие.
Встал. Сдал спящую Наташеньку в утиль. Заправил кровать. Собственноручно! Попытался с помощью Кона привести себя в хорошее расположение духа, но обломался. Тот, пробурчав старым дедом, мол, по ночам спать надо, а не заниматься мастурбацией с искусственной куклой, откровенно послал просителя на шесть знакомых букв: «работа». Типа: все в сборе, лишь его, тунеядца, дожидаются.
Но сделав стену прозрачной перед выходом, молодого человека тут же настигло состояние: «пробудился окончательно». От увиденного глаза на лоб полезли. В центральном зале царил инопланетный пейзаж! Фиолетовый! Мать его!
Фиолетовые кусты, по пышности и воздушности напоминающие облака. Всевозможных фиолетовых оттенков трава на поляне, на которой стоял их стеклянный стол с креслами. Единственно — небо голубое и облака белые, как на Земле. Это вселяло надежду, что Натан, сволочь белобрысая, атмосферу создал приемлемую для дыхания.
Его изумление было столь велико, что он чуть без трусов не шагнул в новый мир, лишь в последний момент спохватился. Как одеваться под внеземную среду — понятия не имел. Ни Верона, ни Натана в креслах видно не было, хотя Кон уверял, что они уже извелись от нетерпения. Из этого сделал вывод: либо коллеги на кухне, изгаляются над инопланетным фастфудом, либо за компьютером, рассылают в местные социалки свои фотки во всех возможных ракурсах.
Наконец Дима отошёл от эстетического шока неземной красоты и затребовал у Господства приодеть его по последней моде иномирян данной локации. Результат превзошёл даже самые его смелые ожидания.
Первое, что он ощутил, — его одели в презерватив на всё тело. Резиновое ощущение, по крайней мере, было однозначное. Хотя эта плёнка визуально на резину не походила. Она больше соответствовала синтетической ткани, очень тонкой, эластичной и непрозрачной, цвета молодой зелени. Причём туловище охватывала полностью, кроме кистей рук, а сверху заканчивалась воротником под горло.
Поверх этого термопрезерватива было надето нечто типа футболки с длинным рукавом, по фактуре — явно искусственного происхождения. Хотя на вид очень напоминала шкурку змеи, только очень мелкоячеистую. На ощупь склизкая, но пальцы после пробы остались сухими. Футболка, как решил называть её Дима, была эластичная, но, попробовав её растянуть, упёрся в жёсткий предел растяжимости.
Ткань тянулась на десяток сантиметров, после чего превращалась в нечто жёсткое. Странная фактура. С такой фигнёй Дима раньше не сталкивался. Футуристическая футболка пестрела всеми цветами радуги. Рисунок напоминал приступ авангардизма от корявого ИИ, написанного с похмелья. Пиксели картинки были не квадратные, а круглые и наплывали один на другой.
Вместо привычных штанов — юбка в пол. И вот в ней как раз ничего резинового не обнаруживалось. Плотная ткань, и, похоже, из натурального растительного материала, подпоясывалась широким кожаным ремнём с магнитной пряжкой. Это Кон подсказал. Нажав пальцами на выпуклости, пряжка теряла намагниченность и расстёгивалась. Но стоило бугорки отпустить и поднести части друг к другу, как они с ужасающей силой и металлическим лязгом притягивались. Да ещё с такой скоростью, что Дима чуть без пальцев не остался, вовремя отдёрнув руки.
Наигравшись с пряжкой, молодой человек вызвал ростовое зеркало, обозревая себя в отражении в полный рост.
— Мля, — с придыханием выдал он универсальную оценку, на этот раз выражающую восхищение.
Задрав юбку, осмотрел обувку, которой не было. Вернее, она была, но не совсем та, что принято под этим подразумевать. Просто внутренний презерватив снизу утолщался, порождая подобие ни то сапог, ни то ботинок с высоким берцем. Подошва при этом дарила ощущение, что ты в кроссовках.
— Мля, — с удовольствием протянул инопланетный гастарбайтер, только пять минут назад получивший вид на жительство в инородном мире.
Всем он был хорош, только протокольная рожа с зековской причёской выдавала в нём коренного сидельца матушки Земли, и этот косяк Дима тут же поспешил исправить. Стрижка «ёжик волосатый» приобрела сопливо-блестящий ярко-фиолетовый цвет. На радостной физиономии появились разноцветные голубые разводы, изображающие роспись под хохлому. Такой же ажурной вязью покрылись и кисти рук.
— Мля, — торжественно подвёл итог инсталляции расписной Дима, довольный собой. — Писаный красаве;ц. Теперь все инопланетные девки фиолетом пи;сать будут при виде меня. Правда ведь, Кон?
— Непременно все углы обфиоле;тят, — поддержал его клоунаду Искусственный Разум.
«Когда только успел научиться хохмить?» — задался вопросом Дима. Хотя уже знал ответ, лишний раз убеждаясь, что Господство нагло врёт, что не лазит к ним в головы. Только там он мог нахвататься земных приколов.
Своё фееричное явление аборигенам Дима обставил с помпой. Вышагивая по фиолетовой траве походкой аквалангиста в ластах, почему-то посчитав данный походняк самым достойным для такой важной персоны, как он, молодой инопланетянин произвёл ритуальное приветствие:
— Халя-маля, братаны!
Он изобразил при этом нецензурный жест с резким ударом под сгиб локтя с задиранием кулака к небесам, после чего, расслабившись, закончил:
— Шашлык-машлык, кирдык баян.
На этом инопланетный словарный запас у него закончился. Да и сам выход резко застопорился, словно на невидимую стену налетел. Причиной тому стало появление слева инородного существа с ликом Веры, но на привычную ему ведьму совсем не похожего.
Первое, что бросилось в глаза, разрушающее шаблоны прежнего образа, это голова. Ведьма перекрасилась в белый цвет, что для неё было совершенно нетипично. Ни с желтизной, ни с рыжиной, ни с голубизной, а чисто белый, под молоко. Волосы, начиная от самого лба, были заплетены в две толстенные косы, создающие впечатление дилофозавра на выпасе. Но, приглядевшись внимательней, Дима увидел, что не все волосы ушли на эти два гребня. Часть была заплетена в тонкие косички, свисающих в виде еврейских пейсов с висков.
И только потом он обратил внимание на самое главное. На ней красовался белёсый, бесстыдно прозрачный балахон, по форме напоминающий плащ-палатку. Судя по полностью просвечивающейся фигуре, другого белья на распутной девке не было. От слова «совсем». Данный факт выходил за рамки не только приличия, но и однозначно вероломно провоцировал. Притом именно Диму, так как из всей компании только он числился мозгами мужчиной, который, как и положено, моментально физиологически отреагировал.
— Мля, — сдавленно выдавил он себе под нос, выражая растерянность и пока не понимая, что делать и с какого хмуля она устроила этот ведьминский шабаш.
От непонимания он на автомате включил все свои способности, просвечивая Веру по всем параметрам, и от того, что осознал, у него даже челюсть на грудь упала, а глаза полезли на лоб. Преобразившаяся красавица превалировала в своём поведении архетип ведьмы, находясь в режиме охоты на самца. На него, мать её!
С первой встречи девушка проявляла к нему лишь брезгливость и раздражение, не считая случая за ширмой. Сейчас же ведьма по жизни и по архетипу пыталась его без зазрения совести соблазнить! Притом настолько откровенно, что ни в какие ворота, то есть трусы, не лезло.
Находясь в шоке, он растерянно уставился в её карие, широко распахнутые глазищи, которыми она, словно выпуклыми блестящими пуговицами, заворожённо рассматривала его прикид инопланетянина. А потом как схватится за живот. Да как закатит истерику. Чуть не померла со смеху, бедная. Даже на колени рухнула, не удержавшись на ногах.
А смеялась дрянь действительно волшебно. У Димы аж в сердце ёкнуло. Такой завораживающий смех мгновенно превратит любого мужика в муху, кружащуюся над… Ну сами понимаете над чем. Развеселилась бесстыдница надолго. Не успокоилась даже тогда, когда добралась до своего места за столом переговоров. А когда к ним пристроился Натан, единственный не поменявший обратно свой пол, принялась закатываться на второй круг. Хотя Диме абсолютно была непонятна причина.
Натан выглядел вполне презентабельно. Как настоящий эльф. С длинными белыми волосами по пояс. С длинными острыми ушками, торчащими, как рожки. Под длинным ни то плащом, ни то халатом проглядывались белые лосины с белыми сапогами до колен и прозрачно-белая рубаха-распашонка, по длине больше напоминающая платье. Лицо бледное, строгое. И если у Димы смех девушки, не желая того, вызывал улыбку, как нечто заразное, то на Натана её весёлость, похоже, действовала в обратную сторону. Его мимика выражала нечто типа: «Как же ты меня раздражаешь, дура». Да. Клоуны разных цирков не дружат по определению. В каждой труппе своих дурней хватает — девать некуда.
Наконец белая ведьма с чёрной душонкой, сочащейся через тёмные зрачки, успокоилась. Натан, вовремя отцепивший взгляд от истерички и переведя внимание на нарядного Диму, успокоился ещё раньше.
— А вы, Ди, таким расписным и будете ходить? — поинтересовался блондин у фиолетового соседа. — Довольно вызывающий образ, а для некоторых, — он сделал паузу, зло зыркнув на Веру, после чего закончил, — даже деморализующий.
— Извините, Натан, — жёстко ответил Дима, беря себя в руки, — но это её проблемы. Она уже одно замечание заработала. Похоже, девочка у нас конченная мазохистка.
— Что, опять начинается? — неожиданно рявкнула Вера, резко переключилась из состояния веселья в лютую ненависть. — Задолбали, уроды!
Она демонстративно дёрнулась в раздражении и отвернулась, надев на лицо маску неподдельной озлобленности.
— Ты на себя посмотри, — взаимно рявкнул на неё псевдоинопланетянин. — Ты на кого тут решила устроить охоту, тварь? На меня? Да я смотрю, ты совсем рамсы попутала, ведьма. Или забыла, с кем имеешь дело? Да я тебя не только насквозь вижу в этом одеянии, я даже насквозь вижу все твои намерения. Не ту игрушку для своей балалайки выбрала.
Столь грубый наезд не на шутку напугал девушку. Она моментально сжалась, прикрывая руками просвечивающуюся грудь. Эмоции выскочили из-под контроля. В них взорвалась злость, ненависть, но впервые для неё их затмил страх. Как тогда, на той грёбаной вечеринке, с которой начались все её злоключения. Не зная, что предпринять, она даже порывалась долбануть этого урода Славой, но ума хватило одуматься, быстро поняв, что тут же получит сдачу. Тем временем Дима не успокаивался.
— Что молчишь? Колись, что задумала?
— Ничего, — буквально выплюнула красавица и в психе кинулась к себе в комнату.
Когда дверь за Верой закрылась и видя, что взведённый Дима и не думает успокаиваться, Натан, не понимая то, что только что произошло, осторожно поинтересовался:
— Что случилось?
Но фиолетовый расписной инопланетянин не ответил, продолжая зло смотреть куда-то сквозь прозрачную столешницу. Вернее, смотреть в никуда.
— Она просто хотела, чтобы вы, Ди, обратили на неё внимание, и всё, — продолжил эльф свои дипломатические увещевания, стараясь сгладить конфликт.
— Да нет, Натан, всё намного хуже, — тяжело вздохнув, вышел из тяжких раздумий Дима. — Она не просто своим внешним видом хотела обратить на себя внимание, она включила режим манипуляции. Причём в очень жёсткой форме. Был бы я простой человек, это, может быть, и прокатило. Но я-то на экзамене у Суккубы обломал целую стопроцентную ведьму, причём с первого захода. А с этой пародией даже мараться не хочу. Главная черта любой ведьмы — эти твари чётко знают, чего хотят и как этого добиться, используя мужчин как расходный материал. Я не знаю, чего захотела Вера, и знать не хочу, если честно, но вот для материала я точно субъект неподходящий.
— Вы уверены? — сомневаясь в предложенном раскладе, переспросил Натан.
— Абсолютно, — отрезал Дима, поднимаясь с кресла. — Ты не представляешь, как таким, как я, жить тяжко. Любую женщину насквозь видишь со всеми потрохами и тараканами. Никакой загадочности, никакой романтики и, соответственно, никакого интереса. Ладно, пойдём работать, а она пусть поревёт, подумает. Хотя подумает она явно не в том направлении, в каком нужно. Своей ошибки не признает. Виноватым сделает меня. Но разъяснять ей пагубность её позиции не буду. Бесполезно.
— Хорошо, — нехотя согласился блондин, поднимаясь следом, — я попробую с ней позже поговорить.
Но тут Дима неожиданно встрепенулся, улыбнулся, резко меняя настроение, и, хитро уставившись на подобие эльфа, спросил:
— Белобрысый, а ты почему обратно в Танечку не вернулся?
Натан взаимно улыбнулся, поняв, откуда и куда ветер дует.
— Да, — махнул он рукой, наигранно смутившись, — вы, Ди, оказались правы.
— Кто бы сомневался, — самодовольно хохотнул фиолетовый, соглашаясь с оппонентом, что мужчиной всё же в этом мире жить проще, по крайней мере, с точки зрения секса.
И они на пару уже в приподнятом настроении отправились в локацию гениальности Пикассо, обсуждая по пути особенности получения сексуального удовольствия самцами.
Глава 50. Локация 11. Реальность — это совокупность того, что тебе кажется, поэтому крестись или плюй через плечо на выбор.
Как только дверь в локацию растаяла, оба виртуальных испытателя остолбенели от неожиданности происходящего за ней. В проёме виднелась небольшая комната, заваленная всяким хламом, присущим мастерской любого художника. Самих героев клипа видно не было. Зато как было слышно! К тому же войти внутрь ученики неадекватного образования не смогли по причине рефлекторного страха, что их ни за что ни про что прибьют, напрочь забыв о своей нематериальности.
И слева, и справа мимо пустого проёма телепорта пролетали предметы, распознать принадлежность которых из-за скорости не представлялось возможным. С одной стороны побоища визжала и ругалась тётка, как пьяный сапожник. С другой, явно уступая в крепости слов, голосил плохо подкованный в этом деле Пикассо. Да, рисовать он, может быть, и умел, но вот сквернословить у художника получалось плохо. Словарный запас хромал, в отличие от оппонентки.
Только Дима начал приходить в себя и собрался было поставить скандал на паузу, чтобы наконец войти и во всём разобраться, как разборки резко перешли в более динамичную форму. Тётка, пронзительно завизжав, тараном пронеслась мимо наблюдателей и, судя по звуковому сопровождению, перешла в рукопашную.
Вот тут путешественникам по временам и весям словно кто пинка под зад дал. Они синхронно рванули к открытому проёму, интуитивно не желая пропустить всё самое интересное. Дима, схватившись за дверную коробку портала, высунул в комнату только голову, опасаясь прилёта чего-нибудь увесистого. Натан оказался ещё более осторожным, разглядывая драку, прикрываясь спиной товарища.
Женщина, превосходящая габаритами главного героя чуть ли не вдвое, рассвирепевшей курицей наскакивала на щуплого художника, продолжая душераздирающе истерить. Пикассо, пребывая в не менее неадекватном состоянии, отбивался как мог. Драться он явно не умел, но, загнанный в угол, к бестолковому размахиванию руками добавлял и брыкание ногами, стараясь держать агрессивную бестию на дистанции, что в некотором роде уравнивало весовые категории.
Не успел Дима насладиться боями без правил на бытовой почве, как пространство мигнуло, и если бы не держался, то точно бы рухнул на пол от головокружения. Обстановка резко поменялась с агрессивно-воинственной на предельно умиротворённую.
И Пабло, и, как оказалось, вполне ещё молодая женщина, абсолютно голые, в состоянии «дура-дурой» валялись на широкой кровати. На чахлой груди Пикассо лежала какая-то странная флейта с круглым набалдашником посредине. Веки у «непримиримых бойцов» были полуприкрыты. На губах отчётливо прослеживалась «улыбка идиота», что указывало на их отлёт из реальности. У исследователей даже не возникло сомнение: парочка находилась под наркотическим воздействием.
Несмотря на синяки и ссадины, взлохмаченная женщина выглядела вполне привлекательно. Она относилась к той соблазнительной группе прелестниц, про которых принято говорить: кровь с молоком. Рослая, в достаточной степени упитанная, но не жирная, с роскошными рыжими волосами. Великолепная пышная грудь. Притом не жидкое вымя, растекающееся между пальцами, а стоящая даже в положении лёжа круто набитой колбасой в оболочке.
Покатые плавные формы живота и ног заставили Диму, навидавшегося уже всякого, задержать внимание на заманчивой конфигурации женской особи. Даже два здоровенных синяка на ляжках не портили картину. На её фигуристости это не сказывалось.
А вот на лицо женщина ему не понравилась. Оно было у неё какое-то колхозное, простецкое, да к тому же ещё и пьяное. Плюс фингал под глазом и разбитая губа красоты не добавляли. Пикассо тоже выглядел потрёпанным. Грудь, плечо и ухо расцарапаны. Взмокшая чёлка небрежно закрыла один глаз. На запястье наливался лиловый синяк. Видимо, чем-то увесистым прилетело.
Клип в очередной раз мигнул, меняя обстановку. Не перетёк в следующий, как обычно, а резко скакнул через темноту. Подобные игры разума всегда у Димы вызывали приступы дурноты. Не обошлось без тошнотворности и на этот раз. Его замутило, и он уставился на Натана. Ему захотелось посмотреть, как напарник реагирует на подобные выкрутасы. Но, судя по олимпийскому спокойствию, блондина подобные трюки с телепортацией нисколько не напрягали.
Парочка героев клипа осталась прежней, но антураж поменялся. Большая светлая комната не из дешёвых. Пикассо сменил наряд на зажиточного коммивояжёра. Клетчатый костюм-тройка. Штиблеты со светлыми вставками. Побрит, подстрижен. Такого, глядишь, и в пристойный ресторан пустят.
А вот женщина от своего первоначального образа ушла недалеко. К тому же закатывала очередную истерику. Правда, на этот раз соло. Пикассо скандал не поддерживал, зло и напряжённо буравя её странным взглядом. Дима, погрузившись в его эмоции, остолбенел. В первый момент он даже подумал, что Пикассо обладает той же фичей, что и он. Словно Пабло перенимал её эмоции и, при этом сдерживая себя, с каким-то маниакальным интересом их препарируя.
В головах у обеих чувства клокотали с удивительной симметрией. Всепоглощающая обида, замешанная на безнадеге, с проскальзывающими искрами ярости. Дима даже пожалел, что не может влезть в их головы одновременно для оценки синхронизации. Но всё выглядело именно так. Только женщина выплёскивала ядрёную смесь чувств совокупно с мимикой и жестикуляцией, а Пабло свой бульон держал в себе, то ли изучая, то ли запоминая столь сильные переживания. Дима даже задался вопросом: «А это вообще возможно?»
Кроме того, судя по его выражению лица и цепкости взгляда, он, как профессиональный художник, старался запечатлеть в памяти её гримасы и отчаянные жесты. Словно он не просто истерику наблюдал, а собирался писать с неё портрет, и при этом женщина не скандал закатывала, а эмоционально позировала художнику.
Смысл представленной сценки выяснился практически сразу. Пикассо попросту выгонял подругу к чёртовой матери, а она, не желая туда идти, выливала на «бездушную сволочь» одно словесное ведро помоев за другим. Видимо, таким образом старалась смыть с него чёрствость и добраться до совести, которой, судя по поведению мужчины, у него и не было никогда. Дима остановил клип, выныривая из эмоций гения.
— Кон, — обратился он к Искусственному Разуму, — будь добр, составь нам компанию.
— Ну что ещё, — пробурчал старым дедом Господство за спинами учеников.
— Ты извини, что сразу не позвали, — обернулся к нему Дима. — Тут такое творилось, что не успевали отпавшие челюсти с полу собирать.
— Не мудрено, — еле слышно проворчал ангельский консультант в образе старичка-профессора, проходя в глубь комнаты. — Этим гениям никогда нормально не жилось. Всё бы им скипидару в задницу накапать, чтоб через неё, родимую, над собственными мозгами поиздеваться.
— Извини, конечно, за бестактность и дремучесть культурного образования, но не мог бы ты нас с этой женщиной познакомить. Кто она?
— Отчего ж не познакомить, — продолжая отыгрывать ворчливого пердуна, Кон приступил к культпросвету. — Перед вами Фернанда Оливье. Известная модель парижского бомонда начала двадцатого века. Она ему как-то позировала, а затем, накурившись опиума, занялась с ним любовью, да так и осталась жить в его конуре. Оливье, кстати, тоже рисовала, но посредственно. Банальная история: молодой, бедный, но амбициозный художник прибился к единомышленнице, которая кормила и обстирывала его во имя любви и искусства. Богемная любовь Пабло не мешала ему ходить по борделям, а её чувства к нему не препятствовали спать с другими заказчиками на её натуру. Потом, естественно, кричали друг на друга, бросались пожитками, дрались. В их среде это называлось страстью. Пока были молоды, верили, что их жизнь полна самой настоящей любви. Правда, Пабло верил только до тех пор, пока не начал прилично зарабатывать.
— Слушай, — задумчиво произнёс Дима, после того как Кон замолчал, показывая, что закончил с выкладкой информации. — У Пикассо в эмоциях очень знакомая для меня техника. Вот только откуда она у него взялась? Или я что-то путаю?
— Путаешь, — кряхтя, продолжая отыгрывать роль старого деда, Кон с трудом примостился в кресло. — Это не твой дар. Просто эмоции, как ты должен помнить, заразны. Но тем не менее дар в этой области у него всё же был. Причём он сам его себе придумал и тщательно культивировал. Пикассо изобрёл технику эмоционального анализа, позволяющего ему любое чувство овеществлять, разлагая на цвета и формы. Формы — это особенности воздействия. Чем резче контуры, тем эмоция ярче. А цвет олицетворял градацию чувства. Например, красная, глубинная обида, внешне не проявляемая, отличалась от жёлтой, ядовитой обиды, выливающейся на обидчика исподтишка. И тем более они отличались от обиды синей, сверкающей слезами и искрами. А фиолетовая вообще уносила обиженного на грань сумасшествия.
— Прикольно, — сделал заключение Дима, уже фантазируя: каким образом цвета помогали художнику управлять своим сознанием на грани рассудка.
— Оригинально — да. Но ничего прикольного в этом не вижу, —
тут же изгадил его фантазии Кон.
— Я так понимаю, что именно эта техника позволяла ему переходить в неадекватное сознание? — высказал напрямую своё предположение Дима.
— Неправильно понимаешь, — спокойно ответил Господство. — В период становления его как художника, для ухода за грань Пабло использовал опиум. На этой дряни сидели все творческие личности того времени. А техника разложения чувств на цвета и формы всего лишь сформировала Пикассо как художника нового направления.
— Так он что, был пожизненный наркоман? — наконец подал голос Натан.
— Нет, — с какой-то непонятной задумчивостью ответил ему Кон, — к моменту этой сцены Пабло, в отличие от Фернанды, марафетом уже не баловался. Он избавился от этой пагубной привычки разом, стоило ему увидеть собственными глазами повесившегося на этой почве соседа. Тоже, кстати, художника, из Германии. А если учесть, что у него и самого в то время нет-нет да проскакивали суицидные помыслы, то смерть, увиденная воочию, очень сильно напугала. Надо отметить, что Пикассо по жизни был откровенный трус. Причём трус в самом обыденном смысле этого слова.
Дима тут же, без какой-либо подоплёки, поинтересовался:
— А он использовал страхи для выхода за грань как усилитель?
Господство изменился в лице, одним застывшим ликом как бы спрашивая: «А не охренел ли ты, между делом, ученичок, задавая подобные вопросы?»
— Извини, зажрался, — без капли сожаления отреагировал фиолетовый наглец на негодующую мимику Господства, сообразив, что на прямые вопросы по существу предмета изучения Кон отвечать не будет.
Исследователи замерли в размышлениях. Со стороны могло сложиться впечатление, что не только клип стоял на паузе, но и оба абитуриента с экскурсоводом тоже. Первым ожил Натан.
— А как долго они прожили и почему расстались?
— Они прожили семь лет, — ответил Кон, — а расстались, потому что у него появилась другая.
— Так он и при ней гулял налево и направо, — удивился Дима, не понимая подоплёки разрыва.
— Другая эмоциональная модель для творчества, — спокойно уточнил экскурсовод. — Эта изрядно приелась, а он в то время постоянно находился в творческом поиске чего-нибудь новенького. При Фернанде Пикассо родился как художник-кубист, одного из авангардных направлений в живописи начала ХХ века. Его имя приобрело известность в определённом кругу бизнесменов от искусства. Появились деньги. Он начал зазнаваться. Амбиции увеличивались. Пикассо льстило быть первооткрывателем. Эмоции Оливье он изучил вдоль и поперёк. Она перестала быть интересной. Приелась. Поэтому он нашёл ей замену — полную противоположность.
Клип, по вялому жесту Господства, плавно перетёк в следующий. Декорация резко поменялась на удручающую. Судя по обстановке — военный госпиталь. Большое помещение, забитое железными кроватями с умирающими. Именно с умирающими, а не с просто больными. Подавляющее число страдальцев замотаны окровавленными бинтами. Стоны, хрипы, снующие сёстры милосердия.
Исследователи оказались в узком проходе между рядами кроватей, перед одной из которых на хлипком табурете сидел Пикассо. Перед ним лежала девочка-мумия. Её тело было высушено до состояния «кожа и кости». Дима хмуро огляделся по сторонам. Вид мерзопакостный. И он подумал: «Хорошо хоть запахи ликвидированы, а то бы блеванул».
Клип остановился. Судя по всему, это сделал Кон, потому что тут же приступил к экскурсии по лазарету.
— А вот так Пикассо прощался со своей следующей пассией.
Дима и Натан словно по команде перевели взгляды на лежащую мумию.
— Её звали Ева Гуэль. Девушка из того же бурного парижского сообщества молодых художников, но, в отличие от Фернанды, не рисовала. Она значилась гражданской женой одного скульптора-поляка, который привёз её в Париж с исторической родины. Пабло как-то встретил Еву в кафе, где она, прозрачная, с синяками под глазами после очередных побоев своего скульптурного сожителя, молча плакала в одиночестве. Пикассо подсел и буквально с первого взгляда влюбился в её страдания. Это были новые, незнакомые для него эмоции, и он увидел в них будущее для своего творчества.
— Его что, привлекали только негативные эмоции? — не удержался от вопроса Дима, с задумчивым видом разглядывая явно умирающую женщину, и чисто инстинктивно, демонстрируя стадный рефлекс, тоже страдальчески скривился.
— Его привлекали человеческие страдания, сильные и болезненные для сознания чувства. Они давали ему неимоверную энергию для творчества.
— Странно, — вышел из кривляний Дима, вопросительно уставившись на Господство. — Обычно злость является реактором энергии действий. А страдания, наоборот, угнетают.
— Не в его случае. Я уже говорил, что он не сопереживал эти чувства, а занимался их анализом, расщепляя на составляющие. Это порождало в художнике исследовательский азарт, на энергии которого он и работал.
— В принципе, тоже вариант, — кивнул Дима, соглашаясь.
— А чем она болела? — вклинился в их диалог Натан, так же, как и Дима, кривя физиономию.
— По одним данным, туберкулёз, по другим — рак.
— Ну тут скорей второе.
— Не суть важно, — активировался Дима.
Он подошёл к Пикассо вплотную. Заглянул ему в глаза и запустил клип, тут же настраиваясь на эмоции реципиента, поинтересовавшись между делом:
— И чем новым в творчестве он при ней занимался?
— О, — хмыкнул экскурсовод, — чем при ней Пабло только не занимался. Он пробовал себя в экспрессионизме и других экзотических направлениях живописи. Делал попытки писать стихи, прозу. Начал заниматься скульптурой. В этот период Пикассо попробовал себя во всех смежных творческих профессиях. Это был, пожалуй, самый разнообразный этап его жизни.
На этих словах Дима остановил воспроизведение всеобщего госпитального страдания и неожиданно поинтересовался совсем о другом, будто не услышав экскурсовода.
— А со следующей он как прощался?
Кон ехидно хмыкнул, растянувшись в кривой улыбке, давая одним видом понять, что ученик угадал с концепцией демонстрации клипов. Картинка расплылась и поменялась на вполне комфортабельные хоромы, тут же встав на паузу.
В богато убранной комнате замерло трое: две женщины, судя по визуальному контенту, устраивающие склоку, и непосредственно Пикассо, стоящего в стороне в позе рефери на их разборках. Слева от него — женщина постарше, с красным от негодования лицом. Справа — совсем молоденькая, тоже красная как рак, но при этом с забитым и зарёванным видом, явно уступая первой по всем статьям.
Кон неспешно подошёл к той, что старше, и, обойдя красивую и ухоженную женщину вокруг, как бы разглядывая со всех сторон, представил:
— Следующей его значимой женщиной, а заодно и первой официальной женой, стала балерина русского балета Дягилева — Ольга Хохлова. Хотя назвать её очередной эмоциональной моделью — нельзя. С ней изначально всё было по-другому. Русский балет в то время блистал на пике европейской моды, поэтому такая жена служила, скорее, ценным трофеем, статусом. С помощью её связей Пикассо поменял образ жизни, вырвавшись из богемного сообщества нищих художников, перейдя в общество цивильных буржуа. Появилось нужное окружение: спонсоры-галеристы, рекламные агенты. Он стал востребован, богат и знаменит. Живи — не хочу. Вот только для Пабло Ольга оказалась лишь очередной ступенькой в его жизни на лестнице тщеславия. Несмотря на то, что он прожил с ней девять лет, надоела она ему довольно быстро. Он пытался и её абьюзить, вот только на откровенные провокации супруга не велась. Вернее, заводиться заводилась, но до разрыва отношений дело не доходило. В конце концов они перешли на свободные отношения. Он открыто гулял, она, не стесняясь, транжирила его деньги. Это продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный момент Пикассо, израсходовав все свои фантазии в издевательствах над Ольгой, не столкнул лбами законную жену и свою очередную эмоциональную пассию, которую звали Мари-Терез.
Господство обошёл по кругу парочку, возвращаясь к абитуриентам. Те, рассмотрев довольную харю Пикассо, синхронно переключились на его любовницу.
— А она не слишком молодо выглядит? — первым задал вопрос блондин.
— Девочке семнадцать лет, — равнодушно ответил Кон.
— Несовершеннолетняя? — Натан в недоумении уставился на Господство.
— Ну и что? — пожал плечиками консультант.
— А это законно было?
— Конечно, нет, — по-старчески отмахнулся от него экскурсовод, как от назойливой мухи. — Она была кроткой, если не сказать забитой девочкой, не способной отказывать и тем более постоять за себя, если её оскорбляли, унижали или заставляли делать то, что для нормальных людей неприемлемо. Это-то Пикассо в ней и нравилось. Она оказалась абсолютно безвольной куклой перед его тиранией.
— То есть, — влез Дима, — он очередной раз кинулся в противоположность?
— Можно сказать и так, — подтвердил Кон. — Ольга не была эмоционально зависима от мужа, предпочитая любить исключительно его деньги, поэтому прогибать жену на основе чувственности у Пабло не получалось. Зато Мари-Терез прогибалась под извращенца, как пластилиновая. Он с садистским наслаждением захватывал над девочкой власть, круша границы дозволенного, ломая детскую психику и упиваясь тем, насколько бесхребетной получается из неё игрушка. Его заводило сочетание детского лица, слёз с горошину с тем, как покорно она исполняла все его, часто болезненные и унизительные фантазии.
— Мля, — поставил Дима брезгливую оценку озвученным фактам, с презрением зыркнув на довольно наглую рожу Пикассо.
Тем временем Кон продолжил:
— Эта парочка оказалась хороша ещё тем, что он мог их стравливать между собой. В его портфолио чувств парные эмоции были чем-то новеньким, до этого не исследованным. Ольга терпела Мари-Терез из-за денег и положения. Мари-Терез терпела Ольгу, потому что не терпеть не умела. А когда девочка забеременела, он без зазрения совести поселил любовницу под одной крышей со своей венчаной женой. Только тогда Ольга забрала сына и ушла, но развод Пикассо так и не дала до конца своей жизни.
Экскурсовод замолчал. Дима через несколько секунд размышлений запустил клип и влез в эмоции Пикассо, уже догадываясь, что он там увидит. И не успел он как следует настроиться, как Кон подтвердил его предположения:
— Там то же самое.
На что Дима только согласно кивнул. Тем временем проснулся интерес и у Натана.
— А как он молодую бросит?
— По накатанному сценарию, — расплылся в ехидной улыбке старичок-профессор. — Он найдёт новую пассию.
Клип поменялся на большую и светлую студию. Поменялись и герои, но сюжет остался прежним. Знакомая уже Мари-Терез слева, а незнакомая красивая статная женщина — справа. Клип, как и все прежние, тут же встал на паузу, а Кон продолжил:
— Её звали Дора Маар. Она, в отличие от Мари-Терез, была уже состоявшаяся женщина. Дора была популярной, хорошо зарабатывающей фотопортретисткой и сотрудничала с глянцевыми изданиями. Чуть не все знаменитые фотопортреты Пикассо принадлежали объективу этой женщины. Кто такой Пикассо, она прекрасно знала — и потому увлеклась им настолько, что по уши влюбилась. Чего она не знала, так это о Мари-Терез. Пабло скрывал последнюю от всех. Но не смог отказать себе в удовольствии столкнуть их у себя в мастерской. Была сцена, которую вы наблюдаете. Чувство для очередного исследования, ради которого он соблазнил новую пассию, — это её патологическая любовь к нему, зверю и садисту. Все работы Пикассо с Маар — это портреты, когда она плачет. Он обожал смотреть, как страдает женщина, которая безмерно его любит. Тем временем начнётся Вторая мировая война, и трусливый Пикассо сбежит в Швейцарию, бросив и свою живую игрушку с ребёнком на произвол судьбы, и женщину, которая без него жить не могла. После окончания войны, вернувшись в Париж, Пабло не станет возвращаться к своим бывшим игрушкам. Они были уже слишком сломаны, и требовалось ломать новую.
Кон умолк, давая ученикам переварить услышанное. Дима не стал запускать клип, чтобы залезть в эмоции главного героя, по одной его наглой роже понимая, что он там увидит. Он задумался о другом: зачем Царевна-Лебедь нарезала им эти клипы, которые, по сути, не несут никакой информационной нагрузки по заданной теме?
Все они так или иначе показывают неадекватного человека с извращёнными наклонностями. А эти женщины, скорее, служили Пикассо батарейками для фантастической трудоспособности, но никак не помогали выходить на грань разумности для общения с собственными гениями.
Продолжая обдумывать учебный материал в принципе, Дима поинтересовался у Господства:
— Следующие клипы подобны?
— Нет, — хитро улыбнувшись, ответил Кон. — Следующий клип заключительный, и он в корне противоположен представленным ранее.
— Запустить следующий клип, — тут же скомандовал ученик с фиолетовой причёской, зачем-то махая при этом рукой, словно без этого жеста переключения бы не произошло.
Богатый дом с богатой обстановкой и двумя героями в нём встретил абитуриентов вновь на паузе. Пикассо — грузный лысый старик далеко за шестьдесят. Судя по замершей ярости на его физиономии, он был в бешенстве и в данный момент что-то орал, брызгая слюной. А вот его очередная пассия, прелестная молодая женщина, была спокойна, как удав. Стоп-кадр застиг её в момент укладывания вещей в большой чемодан. Она, по всему, собиралась бросить старого маразматика и уйти к другому мужчине. По крайней мере, Дима именно так изначально воспринял застывшую картинку.
— Франсуаза Жило, — торжественно представил женщину такой же дряхлый, как и Пикассо, экскурсовод, зачем-то заглядывая в её чемодан. — Она не была трофеем, как Ольга или Дора. Она не умирала на его глазах, как Ева, не давилась слезами, послушно выполняя всё, что велят, как Мари-Терез, не делила тяготы, как Фернанда. Она просто представляла собой восхитительно молодую и потрясающе сильную женщину. Франсуаза Жило была профессиональной художницей. К Пикассо пришла позировать, а заодно и учиться. Он был на сорок лет старше, знаменит и обаятелен. Она тоже от отсутствия обаяния не страдала. Он по своей мужской наивности думал, что соблазнил двадцатидвухлетнюю прелестницу своей харизмой. Она его от этого заблуждения лечить не стала. Он, как всегда, постарался сделать её зависимой, сделав ей ребёнка — даже двух, одного за другим: мальчика и девочку. Посчитав, что период соблазнения закончен, Пабло, как всегда, стал груб. Несмотря на возраст, открыто изменял. Унижал, оскорблял. Пикассо ждал, когда она начнёт плакать и её прорвёт на эмоции, но не дождался. В один прекрасный день она просто забрала детей и ушла к другому. Франсуаза Жило — это женщина, которая сломала самого Пикассо. По сути дела, на ней он как художник закончился.
Кон запустил клип, который тут же разразился воплем Пабло:
— Ненавижу, мразь! Ты не можешь от меня уйти! Ни одна женщина не покидает таких мужчин, как я! Ты пожалеешь, сука! Я уничтожу тебя!
На этом Господство, подняв руку, остановил клип и, скривившись, словно лимон съел, посмотрел на Диму с немым вопросом: дослушивать будете?
Фиолетовый юноша, до сих пор косящий под инопланетянина, отрицательно покачал головой и отправился в портал на базу. Натан с видом ничего не понимающего человека последовал за ним.
Глава 51. Локация 5. Нас ищет то, что ищем мы, а найдя, заворотив зенки, проходим мимо.
Устроившись за стеклянным столом на фоне инопланетного пейзажа, троица молча сидела минут пять. Дима, впав в оцепенение, думал. Натан по традиции изучал собственные руки. Похоже, этот бзик как-то был связан с процессом его мышления: ему требовалось что-то ими делать либо на кухне, либо вот так гадать на ладонях. Кон, откинувшись в кресле, делал вид, что задремал. Наконец, фиолетовый Дима подвёл итог своим тяжким думам:
— Ни хмуля не понимаю.
Он встал и, заложив руки за спину, принялся ходить вокруг стола, шелестя странной травой, по фактуре похожей на бумагу, и продолжая размышлять вслух:
— При чём тут гениальность и то, что нам показали? Пикассо скорее доводил своих женщин до их гениев в головах, сводя с ума, чем добирался до собственных. У меня вообще сложилось такое впечатление, что он гений липовый.
— Скорее, маковый, — не согласился с ним Натан. — Опиумный. Вся его гениальность, похоже, закончилась ещё при Фернанде вместе с наркотиком. По сути дела, кубизм — это и есть единственный продукт его гениальности. Всё дальнейшее творчество заключалось лишь в том, что он на все лады изгалялся в этом направлении, делая вид, что постоянно творит нечто новое.
— Кон, — встрепенулся Дима, остановившись у кресла Искусственного Разума, — а ты не мог бы нам поведать историю, как Пикассо изобрёл кубизм?
Господство открыл глаза-космос. Тяжело вздохнул с выражением «как ты мне надоел» и старческим голосом ошарашил:
— Он его не изобретал. Название течения, как это часто бывает, возникло совершенно случайно. В 1908 году жюри Осеннего Салона в Париже отвергло картину Жоржа Брака «Дома в Эстаке». Один из членов жюри, знаменитый Анри Матисс, высказался, что эта странная картина «написана кубиками». Критики подхватили и тут же окрестили мазню Брака «кубизмом», но сам по себе стиль рисовать мозаикой возник годом раньше — в 1907 году. Последователей этого направления было достаточно много. Перечислять бесполезно, ты всё равно из них никого не знаешь. Пикассо стал лишь одним из сонма подражателей.
Дима вновь принялся ходить, всё больше распаляясь от непонимания. С одной стороны, после просмотра клипов сложилось впечатление, что Пикассо — никакой не гений. Он ничего нового в изобразительном искусстве не изобрёл, пользуясь и видоизменяя то, что было создано до него. Но с другой — Царевна-Лебедь однозначно утверждала, что все три представленные особи для изучения являются гениями.
— Мля, — обозлился он на самого себя, вновь пристраиваясь в кресло. — Кон, так в чём гениальность этого мудака? Что он в своей мазне сотворил такого, чего до него не делал никто?
Ангельский консультант не ответил, но состроил такое выражение лица, что молодой человек по одной его мимике понял: он только что обозвал его дебилом. Но Диме от этого было ни холодно ни жарко. Молодой человек с фиолетовой причёской невидящим взглядом уставился в открытый космос глаз Господства, продолжая лихорадочно думать. Его накрыло ощущение, что он что-то упускает в своих размышлениях. Что-то очень важное. Это что-то постоянно мелькает в голове, но ухватить эту дрянь никак не получается.
— Ди, — осторожно вмешался Натан в их гляделки, — мне кажется, надо проанализировать начало. Ну не с самого детства, а с того момента, когда он перестал нормально рисовать и принялся экспериментировать. Что-то же его натолкнуло на это?
— Точно, — растянулся Дима в хищной улыбке, из всей речи блондина вычленив лишь одно слово «проанализировать». — Анализ и синтез эмоций. Овеществление чувств. Вот в чём его ноу-хау! Он первым декларировал подобный подход к живописи. А что его подтолкнуло к этому?
Продолжая неотрывно смотреть на старичка-профессора, он вежливо, но не без доли ехидства попросил:
— Кон, поведай нам, пожалуйста, что его подвигло к этому открытию согласно писанных биографий.
Такую постановку вопроса Искусственный Разум проигнорировать уже не мог. Хотя и отвечать не стал. Он наигранно тяжело приподнялся с кресла и, достав непонятно откуда, выставил на центр стола старинную деревянную статуэтку, от которой прямо повеяло дикой Африкой с её чёрной магией. Дима с нескрываемым любопытством уставился на грубо отёсанную скульптурку из потемневшего, почти чёрного дерева. Натана статуэтка просто парализовала, вогнав в ступор с широко распахнутыми глазами.
Но тут из зелёной двери порталов выскочила, как ошпаренная, разъярённая Вера. Она переоделась в чёрный брючный костюм с чёрной полупрозрачной сорочкой без признаков лифчика под ней. Вернула волосам родной цвет — крыла ворона. Навела на лице привычный боевой макияж. В общем, вся стала чёрной, как и положено быть приличной ведьме. А золотой амулет, выставленный на обозрение на фоне траурного одеяния, только подчёркивал экстрасенсорный статус его владелицы.
Девушка, обнаружив оторвавшийся от неё коллектив, быстро, почти бегом, резкой рваной походкой в состоянии психа направилась на своё место, всем видом показывая, что она не в духе. Мало того, она просто в ярости, и её сейчас лучше не трогать.
Отрывисто и резко испепеляющим взором оглядела присутствующих, каждого из троицы наградив презрительным укором. Заметила странную статуэтку, тут же её схватив загребущими ручонками. Повертела со свирепым выражением на красивом личике, словно хотела ей голову оторвать. Но, видимо, не определив, где голова, где жопа, со злостью брякнула обратно. После чего плюхнулась в кресло и в негодовании подвела итог своему фееричному выходу:
— Все мужики козлы!
— Приз в студию, — ехидно лыбясь и рассматривая красивую бестию, издевательски спокойно проговорил Дима.
— Да тут и на «Оскар» потянет, — поддержал его шутливый тон Натан.
— Да что вы, пацаны, мелочитесь, — неожиданно подал голос старичок профессорского вида, — сразу надо выдвигать на Нобелевку за такое открытие.
Девушка неверующе уставилась на Господство, явно не ожидая от ангельской сущности ничего подобного. Затем резко размякла, словно из неё воздух выпустили, а вместе с ним и всё напряжение. Скривила улыбку из разряда «а я сошла с ума» и с явным довольством тихо произнесла:
— Ну точно козлы.
— Проехали, — прервал спектакль одной актрисы Дима, закрыв глаза и растирая лоб ладонью, — вернёмся к нашим баранам, — и, вопросительно уставившись на Кона, спросил: — Что это?
— Старинная статуэтка Иберии, привезённая во Францию из колоний Северной Африки. Эта безделушка попала в руки Пабло на одной из творческих богемных вечеринок.
— Это не безделушка, — тут же возмутился Натан, — это оригинальный магический артефакт. Я его чувствую.
— Неважно, — отмахнулся ангельский консультант. — Пикассо вертел статуэтку в руках весь вечер, изучая каждый миллиметр, а на следующий день посетил парижский этнографический музей, где впервые познакомился с творчеством народов Африки, Океании и Полинезии. Художник был потрясён. Как я уже говорил, он в тот момент находился в творческом поиске. Причём в поиске длительном и отчаянном. А согласно одному из правил Вселенной: нас ищет то, что ищем мы.
— Правила? — переспросил Дима. — Не закона?
— Правила, — подтвердил ангел. — В нём есть исключения.
— В смысле?
— Например, если то, что ты ищешь, столь же отчаянно не желает, чтобы его нашли. В этом случае возникает конфликт интересов, и правило не срабатывает. Но в случае с Пикассо оно отработало на сто процентов. Он нашёл то, что искал. Или оно его нашло.
— Я этим правилом постоянно пользуюсь, — неожиданно ожила брюнетка, то ли смирившись с тем, что все мужики скоты рогатые, то ли пожалев противоположный пол за их скотскую натуру. — Только до сегодняшнего дня я полагала, что это закон. У меня он всегда срабатывает, только не всегда явно. В большинстве случаев завуалировано или в виде скрытых подсказок. Поэтому-то я ищу, находясь в «ангельском режиме», чтобы не пропустить скрытого. Хотя признаюсь. Было несколько случаев, когда я не нашла то, что искала. Как ни старалась. Но я тогда подумала, что просто плохо искала.
— Прикольно, — выдал заключение новым знаниям Дима, — надо будет запомнить, — и, переключившись на Господство, спросил: — И что же он там нашёл?
Но вместо ангельской сущности ему ответил загипнотизированный артефактом Натан:
— Да то, что искал — овеществление эмоций, — и с этими словами ткнул пальцем на деревянного идола, поинтересовавшись у Димы: — Ты видел когда-нибудь настоящие африканские маски?
— Ну видеть видел в музее, хотя в руках ни разу не держал.
— Обрати внимание, — блондин с каким-то трепетом взял деревянную поделку, внимательно рассматривая со всех сторон. — Вместо лица — африканская маска. Идол передаёт не образ, а суть божества и исходящую от него энергию, то есть определённое чувство. Именно в этом ключе Пикассо и стал работать. Он переносил на холст не то, как человек выглядит, и не то, как его крошили анализом до мозаичного состояния другие художники. Он принялся писать суть человека и его эмоции. Изображаемый превращался в идола с ликом ритуальной маски, которая и несла в себе магию запечатлённого чувства.
— Браво, — наигранно захлопал в ладоши старичок Кон, подтверждая правоту его заключения. — Первой картиной в этом ключе стало знаменитое полотно, известное как «Авиньонские девицы». Хотя сам Пикассо назвал эту картину «Философский бордель».
За спиной Господства, над головой, материализовалось вышеупомянутое полотно. Огромная квадратная картина, два с половиной на два с половиной метра, с пятью розовыми обнажёнными тётками с разной степенью уродства. Причём слева направо отчётливо прослеживался градиент трансформации обычного лица в стопроцентную африканскую маску. Кон, подняв указательный палец, продолжил:
— Картина, выставленная на одной из закрытых выставок, эдакого богемного междусобойчика, произвела эффект разорвавшейся бомбы среди друзей и соратников по ремеслу и однозначно была принята в штыки. Дошло даже до того, что коллеги обвинили художника в убийстве искусства как такового.
Кон сделал паузу, медленно, с улыбкой киношного дьявола осмотрев присутствующих, после чего продолжил с театральной загадочностью:
— Но магия, которую ему удалось воплотить в холсте, сделала своё дело. Равнодушных к этой картине не было ни одного. Она так или иначе вторглась в сознание каждого, кто на неё посмотрел. И когда испуг от убийства в кавычках прошёл, художественную богему захлестнуло ликование. У творцов неадекватного искусства от открывшихся перспектив захватило дух, и многие кинулись подражать живому гению.
Наступила тишина. Дима разглядывал девиц на полотне, стараясь определить, где у них что. Натан, наверное, как и Пикассо в своё время, крутил в руках статуэтку, внимательно разглядывая деревяшку со всех сторон. Вера с нескрываемым восхищением пялилась на Кона, заворожённая его актёрской игрой, напрочь, кажется, ничего не замечая вокруг. Она с одухотворённым ликом только что не крестилась на величие Господства этого мира. Так уж её проняло его лицедейство, такое понятное в её ведьминском восприятии.
Кон изображал… непонятно кого. Он, не прекращая лыбиться, устремил взгляд к потолку и скрестил ладони на груди, словно наиграно восхищался гением психологического садиста. Чем-то эта пафосная сцена Диме не понравилась, и он решил прервать данный перфоманс, переведя посиделки в практическое русло. Он, тоталитарно избрав себя председателем общего собрания, торжественно открыл пленарное заседание:
— Подведём итоги, — и, не встретив возражения, добавил: — У кого какие соображения по существу вопроса о природе гениальности вообще?
После паузы с переглядываниями слово взял Натан.
— У меня по Пикассо остался ряд не выявленных моментов.
— Каких ещё? — скривился Дима, которому не хотелось больше трясти грязное бельё этого морального урода.
— Степень его суеверия, — ответил блондин, искоса поглядывая на вновь задремавший Искусственный Разум. — Был ли Пикассо суеверен? И если да, то являлся ли фанатом собственной гениальности?
— Да, Пикассо был крайне суеверным, — не открывая глаз, сонно принялся отвечать Кон, — как и все в его окружении. Но фанатом собственной гениальности никогда не был. Хотя очень любил, когда его так называли. Он воспринимал подобное лишь как почётный титул обожествляющих его творчество людей, и не более. Но фанатом он всё-таки был. Правда, в другой области: Пикассо фанатично верил в свою исключительность.
— Самовлюблённый подонок, — вставила свои пять копеек мужененавистная ведьмочка.
— Мне кажется, — поддержал её Дима, — мы ещё намучимся с этим при изучении его величия.
— Похоже на то, — согласился с коллегами Натан, но тут же, переведя взгляд на фиолетового коллегу, поинтересовался:
— А в каком эмоциональном состоянии Пикассо находился во всех этих клипах? Судя по твоей реакции, он везде был одинаковым.
— В том же, что и его женщины, — не задумываясь, ответил Дима. — Он им сопереживал, но вместе с тем параллельно смотрел на них, как художник разглядывает модель перед тем, как рисовать, подмечая мелочи, нюансы. Но он не выходил за грань реальности. Это точно. Я бы почувствовал.
— С его больной фантазией этого, наверное, и не требовалось, — зло высказалась Вера, имея в виду фантазию извращенца.
— Больной фантазией, говоришь? — задумался Дима. — А что? Не дотягивая в эмоциях до границы с гениями, он вполне мог нафантазировать искусственную виртуальность подсознания, в которой разлагал на цветные фигуры бурлящие чувства.
— И безоговорочно уверовать, что это его дар свыше, — дополнил Натан.
— Так это что получается? Он унижал и стравливал женщин для того, чтобы лишний раз пофантазировать по поводу своей мазни? — вскинулась Вера. — Вот же урод!
— А что? — повеселел Дима, наблюдая за невиданными ранее эмоциями брюнетки. — Оригинальная техника. И на грани сумасшествия не балансируешь, и неадекватное мышление имеешь. Пикассо, похоже, придумал для себя некий словарь для перевода эмоций в цвета и формы. Вот только работал этот переводчик на высоком напряжении, поэтому он и изгалялся над своими пассиями. Самостоятельно-то себя на такие чувственные пики было не поднять самовнушением. Он не урод, Вера. Он паразит. Самый обыкновенный психологический паразит.
— Да чтоб он сдох, — не мудрствуя лукаво пожелала взбудораженная ведьмочка.
— Да сдох он, сдох. Угомонись, — рассмеялся Дима, успокаивая разошедшуюся брюнетку. — Зато дал нам ещё один инструмент для достижения гениальности.
— Псевдогениальности, — поправил Натан.
— Ну пусть будет псевдо, — согласился Дима. — Но инструмент-то рабочий! Фантазия, если она ещё и извращённая, может иногда и покруче гениев фортеля выкидывать. А если фэнтезийный мир регулярно обихаживать, уточнять и детализировать, то со временем такой человек в азарте фантазий не сильно будет отличаться от шизофреника.
— Согласен, — растянулся в улыбке Натан.
— Согласна, — поддержала его хмурая и недовольная Вера.
— Так, всё. Закончили с этим уродом. В принципе, мне лично с ним всё понятно. Предлагаю сделать перерыв на перекур, после чего сядем за мозговой штурм общей формулы. Кто куда, а я домой.
Он поднялся и, даже не поинтересовавшись мнением остальных на своё единоличное решение, отправился в апартаменты.
Глава 52. Локация 5. Любовь — это психическое заболевание, которое психиатры не лечат, потому что оно само проходит без затрат на медикаменты.
Закрывшись в спальне, Дима в первую очередь избавился от инопланетного прикида, вернув себе человеческий вид. Затем принял душ. Сделал он это, во-первых, из-за того, что изрядно чесался от необычного обтягивающего одеяния. Во-вторых, ему хотелось смыть с себя нравственную грязь, собранную в последней локации. Струями воды он на уровне самовнушения пытался очистить душу, хоть и прибитую ниже плинтуса, но всё же воспринявшую чужую мерзость богемного мира художников.
Затем в чём мать родила прошлёпал на террасу сушиться и, памятуя о последствиях стриптиза на природе, заблаговременно попросил Искусственный разум оградить его от всякого рода кровососов, затребовав, чтобы эти «суки кусучие» от него шарахались, как от дихлофоса, в радиусе десяти метров как минимум.
Но он не успел ни высохнуть, ни насладиться просторами, так как в его апартаменты постучали. Притом что странно: входная дверь была далеко, а стук слышался, будто она за его спиной. Дима оглянулся, не поверив в слуховую галлюцинацию. Стук повторился, и, судя по аккуратности, к нему в гости просилась Вера. Хотя тут же усомнился. Натан, наверное, тоже бы так стучал. Не та ситуация, чтобы пинать ногами, как в прошлый раз.
— Кого там ещё чёрт несёт? — выругался молодой человек, наколдовывая экстренную сушку тела и домашний халат, после чего дал команду на открытие двери.
Через несколько секунд на террасе показалась смущённая Вера. Ведьмочка на себя была не похожа. Не собираясь скрывать эмоции, как делала это обычно, она, наоборот, всячески демонстрировала стыдливость и неуверенность в своих действиях. Дима даже успел удивиться небывальщине, прежде чем напрячься. Брюнетка заговорила, и он тут же почувствовал себя не в своей тарелке.
— Ты не занят? — начала она дежурно и тут же, не дожидаясь ответа, выпалила, словно бросаясь в омут с головой: — Я хочу поговорить с тобой по личному вопросу. Мне нужна твоя помощь как мужчины. В прямом смысле этого слова.
Выговаривая всё это, она страшно смущалась, смотря куда угодно, только не на Диму, который от подобного заявления дар речи потерял. Первое, что пришло на ум: девочка, перебарывая себя, желает склонить его к сожительству. Так сказать, заняться самолечением своего душевного недуга по принципу: «клин клином вышибается».
Второе, что пришло туда же, куда и первое: она пытается его тупо развести, поймав в медовую ловушку, чтобы устроить очередному самцу очередную бяку. Было ещё и третье, и четвёртое. Пока он соображал, то, естественно, молчал. Вера, как и положено женщине, поняла его неразговорчивость неправильно, то есть по-своему.
— Но ведь это и в твоих интересах, — встрепенулась она, впервые взглянув ему в лицо.
Вот это утверждение Диму совсем обескуражило, заставляя остановить размышления и закончить молчанку.
— Каких интересах? Ты вообще о чём?
— Я согласна поиграть с тобой в любовь, — выпалила брюнетка, окончательно покраснев и выламывая себе пальцы. — Я думаю, это поможет мне избавиться от проклятья, а тебе, — она пожала плечиками, — активировать свои социальные эмоции.
Дима вновь промолчал, ибо опять задумался, разглядывая стройную фигурку девушки и вспоминая её голой на пляже, но профессиональный соблазнитель в нём безоговорочно выдал вердикт: в сексе эта девочка будет ещё тем бревном с занозами. Но тем не менее всё же начал прикидывать возможные варианты доведения больной мужененавистницы до оргазма. Только красавица, очевидно, в очередной раз что-то надумав себе о его помалкивании, ошарашила:
— Только без секса.
У Димы аж лицо вытянулось, выталкивая глаза наружу. Да так, что он это отчётливо прочувствовал, будто не мимические мышцы тянули лицо, а сам череп трансформировался непонятным образом.
— Платонический разврат? — на автомате ляпнул ученик Суккубы, вспомнив миры архангела, и, криво улыбнувшись, добавил: — Боюсь, на такое посмотреть даже сама Джей заявится в этот мир. По крайней мере, она изъявляла желание лицезреть подобное в своё время.
— Не смешно, — надула губки Вера. — Секс — это физиология. А наши с тобой проблемы в психологии. Я предлагаю поиграть в социальные эмоции, так же как вы это делаете с Натаном. Только с ним вы имитируете стыд, а мы с тобой будем имитировать любовь. Вот и всё. Не знаю, что из этого получится, но попробовать же можно?
Дима задумался, но голова совсем уже ничего не соображала. В мозгах наметился явный перегрев, поэтому он тяжко вздохнул и попросил:
— Дай мне время подумать. Сейчас голова другим забита. Твоё предложение интересное, но его надо взвесить и всесторонне обмозговать. Давай вернёмся к нему чуть позже.
— Хорошо, — радостно встрепенулась брюнетка, не получив отказ с порога, тут же выдвинув встречное предложение: — Я думаю, это надо будет сделать совместно, чтобы выработать единые правила игры, поэтому, как будешь готов — зови. Ну, не буду тебе больше мешать.
С этими словами она мило улыбнулась, чуть ли не напомнив Диме улыбку Солнце Моё, от которой у него мурашки по спине побежали, и шустро покинула его персональную локацию.
— Мля, — выдавил из себя дипломированный соблазнитель, почёсывая стриженный затылок, подводя итог произошедшему.
Этот короткий диалог окончательно выбил его из равновесия, и вернуться к обдумыванию чего-либо у него при всех усилиях не получалось. Он старался во что бы то ни стало выбросить брюнетку из головы, но пакостная ведьмочка цепко ухватилась за его мыслительный процесс коготками и отрываться даже с кровью не желала. Оставалось только одно: ухамаздать себя физически. Чем он тут же и занялся в бассейне.
К вечеру по его локальному времяисчислению, когда персональное солнце клонилось к закату, Дима, уставший бороться с Вериным предложением, так и не настроившись на рабочий лад, плюнул на условности звёздного образования и отправился в гости к соседке устраивать свою личную жизнь.
Приодевшись цивильно, но простенько, терпко воняя самцовым парфюмом, он, как последний колхозник из совхоза или совхозник из колхоза, наколдовал у Кона охапку сена под броским названием «букет полевых цветов». Причесался для приличия растопыренными пальцами по стриженному ёжику и уверенно постучался в апартаменты Веры.
Долго ждать и заниматься самоедством под дверью не пришлось. Преграда растворилась практически сразу. Брюнетка в лёгком халатике с выпученными глазками и отсутствующим макияжем стояла у кровати как раз напротив входа с видом, словно с утра ждала. Дима шагнул в спальню с заводскими настройками и на пороге замер.
Вроде готовился. Перебрал кучу различных вариантов поведения. Набросал примерный сценарий предполагаемой любовной игры. Конспективно определил правила, которые хотел предложить для обсуждения. Но реальность всё это порушила к чёртовой матери. Вернее, их порушила хозяйка. Она обезоруживающе улыбнулась.
Простая, естественная улыбка оказала на молодого человека воздействие, подобное стреле Амура, пробивая сердце, дырявя душу и взрывая мозги в эйфории идиотского счастья. Хорошо, что Дима уже выработал привычку на подсознательном уровне, как непременный элемент защиты, автоматически окунаться в чувства реципиента. И как только он нырнул в эмоции Веры, у него из рук чуть охапка ромашек на пол не посыпалась.
Ведьма, дрянь такая, атаковала его Славой. Но не так, как раньше. Её сила как бы переквалифицировалась из боевой в бытовую. Ведьмина магия не взорвалась ядерным грибом в башке, а мягко и с ощутимым теплом окутывала всё тело. Можно даже сказать, поглаживала, возбуждая всё, что могло стоять, в том числе и каждый волосок на теле. Притом всё встало в буквальном смысле слова «дыбом».
Естественно, он отправил ответочку. Непроизвольно. На автомате. И изначально ответ не походил на её поглаживание, а однозначно мог квалифицироваться как БДСМ-доминирование. Но быстро сообразив, что перестарался, тут же угомонил своё колдунство и ослабил напор до щекочущей нежности.
Вера, получившая первичный любвеобильный удар, скривилась кошкой, которой на хвост наступили, но после коррекции постепенно расслабилась. Она глубоко и часто задышала, глаза замаслила и с придыханием выдала:
— Вот так я, примерно, предлагаю.
— Неплохо, — напряжённым голосом ответил возбуждённый самец, чувствуя в ушах приступ тахикардии, — я о таком даже не подумал. Вот как тут только можно обойтись без физиологии? Я же с ума сойду.
Девочка, похоже, тоже от взаимной всепоглощающей любви, наведённой не совсем естественным образом, потекла по самые коленки. Ей не хватало воздуха. Ей не хватало контакта, и стоять вот так на расстоянии трёх шагов от вожделенной цели было невыносимо. Это походило на пытку.
Дима на ватных ногах подошёл вплотную, с жадностью всматриваясь в глаза принудительно любимой. Та же не всматривалась, а буквально пожирала его взглядом, неожиданно пустив слезу.
— А к чёрту! — вдруг выругалась Вера, лихорадочно развязывая завязку халата и сбрасывая шёлк на пол, решившись наконец пуститься во все тяжкие.
Дима ответным ходом наотмашь выбросил веник, разлетевшийся по спальне дождём из ромашек. Дальше они вцепились друг в друга мёртвой хваткой, как ненормальные, и принялись с дикой жадностью отъедать друг у друга губы. Похоронив под нахлынувшей волной инстинктов всякую человечность, парочка, как последние животные, принялась интенсивно размножаться.
Лесом пошли предварительные ласки и условности, принятые у людей при романтическом свидании. Поэтому взаимно удивились, придя в чувства при завершении акта вопиющей страсти, обнаружив себя на голом полу рядом с мягкой, удобной кроватью в порохе остатков одежды и колючих ромашек. Тяжело дыша, вспотевшие от усердия, они безумными глазами переглянулись и, не сговариваясь, с трудом вскарабкались на ложе, где тут же продолжили марафон бесстыдства.
Только после третьего акта артисты любовного импровизированного спектакля неожиданно пришли к одному и тому же выводу: они, кажется, заигрались. Дима, вывалившись из роли, вдруг вспомнил, что неплохо бы, прежде чем вживаться в роль, почитать сценарий. Или хотя бы предварительно его прикинуть в общих чертах. А то так экспромт может завести чёрт-те куда, откуда заколеблешься выколупываться.
Вера подобными мелочами не заморачивалась. Какие там роли? Какой сценарий? Она, мать её, заигравшись, не подумала о контрацепции! Вот что теперь делать? Можно ли будет с Коном договориться, чтобы не было последствий? Но тут же постаралась себя успокоить, что никаких последствий не будет. Она же может делать со своим телом всё, что хочет. А когда до неё дошло, что тело в этом мире, вообще-то, тоже виртуальное, как и всё вокруг, успокоилась окончательно, что позволило ей расслабиться и в очередной раз плюнув на планы с договорённостями, принудить самца к исполнению дальнейших обязательств.
Примерно через сутки секс-партизаны покинули убогий схрон Вериной спальни и крадучись, как воры, передислоцировались в открытый мир Диминых апартаментов. Притом Вера хоть халатик на себя накинула, правда, на левую сторону, а Дима вообще переместился лёгкой пробежкой с голой задницей, прикрывая причинное место остатками скомканной одежды и зачем-то прикрывая лицо парой туфель с вложенными в них носками, словно скрывался от камер наблюдения.
Вера предлагала всё это бросить, когда увидела разорванную на две части рубашку, мол, она потом всё утилизирует, но Дима, которому правило: не оставлять следов, вбитое стеком Суккубы по самое «не хочу», от её предложения категорически отказался. Он хотел было ещё и ромашки собрать, но посчитал это уже перебором. В конце концов, цветы выступали в качестве подношения. Так пусть подарок остаётся в доме той, которой и предназначался.
Сбежали герои-любовники из Вериной спальни не из-за того, что приелась обстановка, в желании поменять и как-то разнообразить свои постылые занятия, а тупо изъявили солидарное желание поплавать в бассейне. Ибо разгорячились до такой степени, что её стандартный душ уже не остужал.
Только оторвавшись друг от друга разными дорожками бассейна и охладив пылкость натур прохладной водой в большом количестве, секс-марафонцы взаимно потушили Славу, окончательно пришли в себя и почувствовали, насколько же они устали.
Буквально выползя из бассейна, они мокрые, поддерживая друг друга, как два инвалида, добрались до Диминой кровати и, не говоря ни слова, вырубились на одной подушке. Запросить у Кона вторую Дима даже не догадался. Не до того было.
Пробудился молодой человек от щекотки. Проснулся, но сделал вид, что продолжает спать. Вера, уютно устроившись на его плече, пальчиком, едва касаясь кожи, что-то писала на его рельефном прессе. От подобной процедуры у него волосики на всём теле вставали дыбом, а вот безволосый орган на это не отреагировал. Дима не чувствовал на себе давление её Славы, а без подобного домкрата переработавший орган от дополнительной сверхурочки категорически отказывался.
— Как ты? — тихо спросил он, не открывая глаз и продолжая находиться в расслабленной неге.
— Нормально, — также тихо ответила она, не прекращая процесса письма или рисования закорючек. — Давно это уже надо было сделать. Не знаю, чего боялась. Я же знала, что всё получится. Я словно бы заново родилась. Пропало это болезненное отвращение. Непонятная ненависть. Не поверишь, но мне даже нравится, как ты пахнешь.
Она, щекоча его своим смолянисто-чёрным каре, зарылась лицом подмышку, откуда закончила свой монолог:
— Обалдеть, — и, выныривая обратно, чмокнув его в шею, закончила: — Как всё же здорово снова чувствовать себя живой. Спасибо.
— Пожалуйста, — ответил Дима, открывая глаза и поглаживая девушку по голове. — И что будем делать дальше?
Вера ничего не ответила, но, прекратив писать, уложила руку ему на грудь. Похоже, она задалась этим вопросом, наверное, сразу, как проснулась, и либо так не пришла к какому-то однозначному ответу, либо не желала его по каким-то причинам озвучивать.
Дима напрягся. Он не ожидал столь быстрого результата от неадекватной секс-терапии. Как-то лечение слишком стремительно закончилось, а всё, что произошло, ему чертовски понравилось, и он был бы не прочь продолжить. И тут же поймал себя на мысли, что подобное, в их случае, может вообще быть растянуто на всю оставшуюся жизнь. А ему это надо?
Но тут девушка заговорила, словно читая его мысли:
— Такой пары, как мы, больше не существует ни на том, ни на этом свете. Ничего подобного с другим мужчиной у меня не получится. Как и у тебя. Но с другой стороны — ты Суккубский выкормыш. Ты же будешь от меня гулять, как последний кобель, переевший конского возбудителя. Ни одной дырки не пропустишь. Даже дупла в дереве.
— Чья бы корова мычала, — хмыкнул Дима, расплываясь в улыбке. — Ведьма Берегиневская. Уж что-что, а в этом отношении мы точно друг друга стоим. Прям два сапога — пара. Я бы не прочь продолжить отношения в этом ключе, вот только чую, ничего хорошего из этого не получится.
— Почему?
— По кочану. Ты была в состоянии что-нибудь соображать в этом состоянии?
— Нет, как, наверное, и ты. Но я была счастлива.
— Напомню, — с некой горечью вздохнул Дима. — Счастье — это критическое состояние шестой системы жизнеобеспечения человека. Счастливый человек — это хомо сапиенс безмозглый. Если прибывать в этом состоянии 24 часа в сутки, то очень скоро превратишься в овощ и природа уничтожит тебя за ненадобностью любым возможным способом. В состоянии счастья долго не живут. К тому же ты понимаешь, что эта любовь ненастоящая. Искусственная.
— Всё искусственное имеет смысл, — неожиданно здравым голосом не согласилась с ним Вера, словно только что не раскисала и не сюсюкала на его плече, — а значит, у нас будет любовь осознанная. А чтобы не превратиться в овощ, осознанная у нас должна быть вся остальная жизнь. Мы вполне в состоянии сделать это. Я сама не вытерплю такого безобразия долго. Я хочу учиться, развиваться. Хочу стать значимой и удовлетворённой полной жизнью. Хочу стать богатой и знаменитой. Ездить отдыхать на райские острова в океане. Заводить знакомства с интересными людьми. И вообще — жить интересно и умереть интересно. Я только что поняла, что смогу всё это сделать осознано. Не плыть по течению и не клянчить у Высших Сил подачек с подсказками. Я могу всё сама. Вот только осознано жить могут и другие при желании, а быть осознано счастливым — только мы. Не находишь?
— Вынужден согласиться, — задумчиво ответил ей Дима, — осознано любить, как мы в режиме «включил-выключил», нормальным людям точно не дано. Хотя влюбиться любому смертному в конкретного человека осознано — вполне реально. Есть технологии. А вот сделать каждый аспект в жизни осознанным — идея довольно любопытная. Вот только, боюсь, в этом случае мы можем потерять изюминку непредсказуемости. Лишиться приятных-неприятных неожиданностей.
— Ой, — развеселилась Вера, умопомрачительно рассмеявшись своими волшебными колокольчиками, — вот за это можешь быть спокоен. Приключения себе на задницу ты всегда найдёшь, даже не напрягаясь. В реальности — это не в замкнутом мире, как сейчас. Там этого добра за каждым углом. Хотя и здесь никогда не знаешь, что произойдёт через минуту. Даже мне, с моим умением предсказывать своё будущее, никогда не удаётся этого сделать хоть сколь-нибудь точно. Всегда только приблизительно.
С этими словами она отлепилась от Димы. Села. Соблазнительно потянулась. Подняла с пола свой халатик и принялась одеваться.
— Уже уходишь? — дежурно поинтересовался Дима, даже не пытаясь её удержать.
— А что, я, по-твоему, в таком виде и буду ходить? — удивилась Вера, распахивая халатик и соблазняя открывшимся видом возлегающего на подушке самца. — Вставай давай, лентяй. Работать надо. Притом осознанно. Действительно, — буркнула девушка, завязывая поясок, — надо будет на Берегиню наехать, пусть своё расписание дня рожает. Без этого никакой осознанности у нас не получится.
Дима, закинув ногу на ногу, руку на руку с улыбкой обожравшегося борова в луже, наблюдал за брюнеткой в её естественности в полной уверенности, что жизнь удалась. А дальше он её заставит, сволочь такую, удаваться осознано. Это он про жизнь.
Глава 53. Локация 5. Куда ни плюнь — одна подстава.
Как только Вера покинула его гостеприимные апартаменты, Дима в чём был, то есть только с волосами на голове, и то донельзя укороченными, вышел подышать утренним воздухом. Но по закону подлости или по причине того, что ведьма накаркала, в светлой голове непрошено зашевелились мысли, которые никогда раньше там не шевелились. Им даже в тёмном пыльном закоулке сознания не разрешалось лежать.
Любовь, влюблённость, симпатия. Они сознательно привиты нам в комплекте души, а значит, имеют смысл. И в чём он? Если отбросить всю морально-этическую шелуху с розовыми соплями, то все эти чувства напрямую относятся к основному половому инстинкту, а значит, к продолжению рода. И если последние лишь сближают, не отталкивая, то любовь, отключая всякую разумность, толкает человечество к безудержному размножению, выполняя тем самым основную задачу любой биологической формы жизни — увеличение популяции.
А что с остальными социальными эмоциями в этом плане? Считается, что самый главный признак человечности — это сострадание к себе подобным. Способность делиться. Только когда лысые обезьяны научились отдавать друг другу еду во время голода, они встали на путь человечности. Но ведь это если и не размножение, то сохранение популяции.
Выходит, все социальные эмоции, формирующие душу, так или иначе направлены только на одно — выживание во времени и пространстве. Рождение, кормление, обучение, защита, лечение. Всё это способствует умножению рода человеческого и даёт надежду, что в будущем он не прекратит своё существование.
Но тут возникает одно «но». С одной стороны, душа — это инструмент социализации, объединяющий разных людей в нечто целостное. Наличие души позволяет плодиться и сдерживает от того, чтобы не поубивать друг друга раньше времени. Создаёт в обществе тормоза в виде норм морали, правил поведения. Не будь этой подушки безопасности в виде социальных чувств, человечества бы не было. Оно бы просто не разрослось до объёма «цивилизация».
Но, с другой стороны, социальные эмоции формируют стадность и душат свободу воли. Индивидуальность для социума — это порицаемый эгоизм. Но как бы людей не чесали под одну гребёнку, каждый человек — это личность, и единственная возможность сосуществовать с себе подобными — это играть общественные роли сознательно. Так вот почему ложь — основа общества, где каждый индивид — клубок эгоистичных проблем. По-другому просто не получится.
Тут мысли неожиданно перекинулись на другой парадокс. По заверению их искусственного представителя, а он знает, о чём говорит, все духи — это абсолютные эгоисты. У них вообще отсутствуют социальные эмоции. Они не любят, не ненавидят. Им чуждо сострадание и вера в светлое будущее. Правда, и поубивать они друг друга, похоже, не могут. Они уже и так не живые.
Нет социальных эмоций и у ангельских сущностей. У космического Разума вообще чувства отсутствуют. По сути дела, их нет у всей высшей касты Вселенной. Социальные эмоции есть только у человека с его душой, сформированной архангельской планетарной системой.
А почему Высшие Силы бездушны? Да потому, что перед ними не стоит задача размножения. Их количество предопределено. Их единственная цель — эволюция вселенной, и они апеллируют исключительно разумом, не допуская даже возможности влиять на свою деятельность эмоциям.
Выходит, они вообще бесчувственные? Как роботы? А как же демонстрация эмоций Кона, Солнце Моё, да и в образе Царевны-Лебедь она их ни раз показывала. Или это просто игра? Но зачем? Это же однозначно указывает, что Разум, искусственный ли, естественный ли, способен на обман. Но обман в мелочах непременно ведёт к обману и по-крупному. Мля! Что за чёрт? Как там Суккуба говорила: «Побеждает не сильнейший, а всех обманувший». Так кому ж теперь верить? Выходит, что вообще никому!
И всё-таки зачем Вселенной надо, чтобы мы так упорото размножались? Как это связано с её эволюцией? Срабатывает правило перехода из количества в качество? Вряд ли. В истории человечества каждая культура, достигавшая определённых высот в своём развитии, непременно демографически деградировала и либо вымирала, либо уничтожалась более отсталыми, но плодовитыми культурами. Шумеры, египтяне, греки, римляне. Да все! Все империи и сверхцивилизации исчезали!
А значит, Вселенной на хмуль не нужны наши жалкие достижения, наши мыслительные потуги, наши индивидуальные совершенствования. Ей тупо зачем-то нужна биомасса, и неважно, какой консистенции. Притом не где попало на звёздных просторах, а локально на Земле, всеми всевозможными силами удерживая нас на поверхности, как некую планетарную биологическую оболочку. Как мох на пне.
На этом размышления были самым наглым образом прерваны стуком в дверь. Дима не стал давать команду дистанционно, а угрюмо побрёл открывать вручную. За дверью оказался встревоженный Натан, который с порога заговорщицки заявил:
— Ди, мы уже вторые сутки ничего не делаем. Есть предпосылки, что нас накажут.
— Да нафикалить, — зло буркнул Дима, всё ещё не отойдя от апокалиптических угрызений жалкого сознания.
— Не надо так, — просительно скривился блондин. — Нас же всех накажут. Пойдём хотя бы для вида посидим за столом.
— Для вида? — хмыкнул короткостриженый, воспринимая предложение сокурсника как удивительно «в тему» его глобальным думам, и, сделав великое одолжение, согласился: — Ну пойдём, сделаем вид.
И как был, в одном халате на голое тело, босиком, двинулся к стеклянному столу. В голову пришла, как ему показалось, вполне здравая мысль: неплохо было бы попытать Искусственный Разум, задав ему ряд вопросов, что задавал в никуда, то есть самому себе.
Центральный зал был девственно чист. Он, похоже, уже вторые сутки прибывал в «заводских настройках». Но задаваться вопросом: чья очередь творить окружение, Дима даже не подумал. Было всё равно.
Сели, посидели. Натан непонятно чему радовался, глядя на Диму, как собака, соскучившаяся по хозяину. Видимо, его подмывало расспросить об резко вспыхнувших отношениях между коллегами, но тактично помалкивал. Лысый сокурсник, в свою очередь, сверлил пустое кресло Господства, покусывая губу. Он пытался мысленно представить себе диалог с Коном и сейчас взвешивал, как и что спрашивать.
Но тут, боковым зрением поймав счастливую рожу блондина, неожиданно вспомнил, что Танечка-Натан тоже не человек и, по сути, один из представителей Высших Сил. Хоть и мелкого пошиба, но тем не менее.
— Послушай, искусственный дух с искусственным сознанием, — начал Дима, нагло уставившись на довольного Натана, — зачем тебе нужна душа?
Блондин резко перестал лыбиться, сменив выражение лица на вопросительное с нотками недоумения. А Дима тем временем продолжил наезд:
— Все представители Высших Сил бездушны. Социальные эмоции им попросту не нужны для достижения общей цели. Но тем не менее твои боссы с ними прекрасно знакомы и вполне качественно могут ими притворяться, играя как на сцене социальные роли. Почему в твои настройки изначально не были прошиты эти эмоции? Или ты соврал? Играть роль человека с душой ты изначально мог не хуже меня. Одна влюблённость с первого взгляда что значит.
В глазах блондина сверкнула божественная злость, от чего расслабившийся Дима мгновенно испугался и, вздрогнув, вжался в кресло, неожиданно осознав разность их весовых категорий. Он тут же мысленно обозвал себя дебилом с языком без костей, потерявшим всякий страх. Ведь искусственный дух может с лёгкостью встроиться в его ДНК, и, если с виртуальным телом он ничего сделать бы не смог, то прокрутить его дебильные мозги через мясорубку — как два пальца об асфальт.
Но Натан не стал демонстрировать свои божественные возможности, как и отвечать. Он резко размяк и, как побитая собака, опустил взгляд в пол. Сначала Дима не понял его реакции, но уже через секунду всё встало на свои места. Боковым зрением он заметил Царевну-Лебедь. Та, бесшумно проплыв за кресло блондина, остановилась за его спиной и, смотря расплавленным золотом глаз в упор на Диму, начала свою абсолютно безэмоциональную песнь:
— Искусственный Разум бездушен, но не робот. ЭФИРЫ находятся в сложном отношении со свободой воли. Она у них отсутствует, если заняты непосредственными функциями. Но во всём остальном получают свободу воли, формируя личности. Они познают мир. Совершенствуются. Эволюционируют.
Она сделала паузу и, не меняя безликой интонации, неожиданно проговорила:
— Садись, Вера. Не стой за спиной.
Девушка в спортивном костюме беззвучно прошмыгнула на своё место и, узрев Диму в халате на голое тело, вытаращила карие глазищи в недоумении, мол, как ты мог в таком виде появиться на людях, хотя из людей тут были только она да Дима. Царевна-Лебедь своё пустующее кресло занимать не стала, оставаясь стоять за спиной поникшего Натана. Словно боялась, что тот с цепи сорвётся и всех покусает.
После того как брюнетка закончила визуально высказывать своё недовольство Диминым нарядом и послушно сложила ручки на колени, внимательно уставившись на хозяйку солнечной системы, космический Разум продолжил:
— Система «Душа Мира» тоже эволюционирует. Сегодня она качественно отличается от той, что была активирована изначально при рождении планетоида. Система значительно усложнилась. Душа человека, даруемая ему при рождении в виде капли, после его смерти возвращается в общее хранилище. Капля при рождении, в посмертии превращается в объёмный шар, неся в себе информацию социальной жизни индивида. Суммарно собранная информация анализируется, и в последующие капли рождения вносятся коррективы. Но иногда возникают единичные случаи деформации души, которые под статистический анализ не попадают. Бесконечно малые величины. Но, тем не менее, наличие подобных феноменов представляет интерес. Например, такие, как ты с Верой.
На этом Царевна-Лебедь улыбнулась, расцветая эмоциями. И Дима зуб готов был дать, что её улыбка была ехидной. Он в одно мгновение осознал, что на него не обратили внимание, как был уверен до этого, а просто нашли в нём неординарную лабораторную крысу, которую необходимо посадить в клетку виртуального мира и изучить. Он, видите ли, выпал из статистического однообразия.
— Мне не интересно вас изучать, — сбила его невесёлые мысли Четвёрица. — Ни в каком аспекте. А вот для «Души Мира» — это прямая обязанность. Поэтому он здесь и делает то, что должен.
Она, как истинный Павлик Морозов, сдала с потрохами Натана, который, тем не менее, никак не отреагировал на её разоблачение. Дима перевёл тяжёлый взгляд на блондина и шаблонно для себя выругался:
— Мля. И ты, Брут, засланный казачок. Духовный дрон-шпион, сука.
Натан медленно поднял лик, исподлобья уставившись на наглого человечка, но выговаривать ему всё, что он думает по его поводу, не стал, хотя ответил:
— Я универсальный дух. Я совершенен, поэтому могу становиться кем угодно. В вашем случае я дух-исследователь. Мне поставлена задача — я её выполняю. Вот только вы своей выходкой разрушили все планы исследования. Ну поиграли бы в любовь, мне эта технология программирования показалась очень интересной, но зачем же было для этого Славу использовать? Это уже называется читерство.
Он укоризненно посмотрел на Веру, как на дитя несмышлёное. Та в ответ дёрнула плечиками, отводя взгляд, как бы говоря: «Извини, так получилось». Вслух же оправдываться не стала.
— Вы умудрились сорвать мне процесс, — продолжил искусственный дух, вновь переводя взгляд на молодого человека в халате, — но вернуться на свой срез реальности я не могу. Процедура выхода из этого виртуального мира изначально была определена однозначно. Воспользоваться единственной оговоркой тоже не представляется возможным. Я не могу лишить вас жизни: это противоречит моей внутренней инструкции. И проводить дальнейшие исследования инкогнито, как предписывалось, тоже не могу. И что прикажете с вами делать?
После длительной паузы первым встрепенулся Дима. Почёсывая короткий ёжик затылка обеими руками, он неожиданно расцвёл в улыбке.
— Значит, будешь продолжать исследования в открытую, — радостно подвёл он итог почёсывания. — Вот только теперь придётся с нами торговаться, договариваться. А тут правило простое: ты мне, я тебе. Тебе надо нас исследовать — мы готовы помочь. Мы становимся нужными друг другу. Ты по необходимости будешь определять алгоритмы. Мы будем стараться их выполнять. Твоя работа выходит на новый уровень. Это же мечта любого исследователя: возможность напрямую договориться с подопытными. А то и совместно участвовать в экспериментах. А за это ты будешь делиться нечестно нажитым.
Натан в ответ расслабился и тоже улыбнулся. Только как-то криво.
— И что ты хочешь, вымогатель? — настороженно поинтересовался он, не скрывая ехидной улыбки.
— А весь список огласить можно?
— Нет.
— Я так и знал, — в наигранной манере расстроился Дима, откидываясь в кресло и задумываясь.
Наконец, после минутной паузы размышлений, запросил:
— Ну хорошо. Для начала научи меня оборонительной технологии Веры. Чую, ой как пригодится мне в будущем это умение.
— А чего ему учить? — неподдельно удивился искусственный дух. — Надевай на лицо каменную маску, и всё. Ты же знаешь, что сознательно сформированная мимика порождает изображаемые эмоции. Окаменей мимикой, и окаменеют твои эмоции. А чтобы это получалось по щелчку пальца, как у Веры, так тренировки тебе в помощь. Сначала будет получаться плохо. Но вода по капле камень точит. Сложного в этом ничего нет. Успех заложен в практике.
— Так просто? — не поверив, уточнил ошарашенный Дима.
— Это — просто. А ты что думал? Это какая-то суперспособность? Да ничего подобного. Элементарная технология маски.
И Натан расплылся в довольной улыбке. 1:0 в его пользу. Обманули дурачка на четыре кулачка.
Царица-Лебедь, всё это время улыбаясь, стояла как вкопанная, а когда торговля закончилась, то медленно поплыла к своему креслу, но садиться не стала, а вновь встала за спинкой, скрыв своё изумительной красоты бесполое тело, и, продолжая мило улыбаться, пригвоздила Диму взглядом дознавателя.
— Отвечать по теме будете? — хитро сощурив золотые линзы глаз, спросила она его.
Молодой человек перевёл взгляд на Веру, одними глазами спрашивая о её готовности. Затем на Натана, который вроде бы как выключился из их учёбы. По крайней мере вид имел такой, будто ему уже на всё наплевать.
— Даже не думай отлынивать, — сквозь зубы выразил он своё пожелание блондину. — Тебя от учёбы никто не освобождал.
Натан встрепенулся, всем видом показывая «а я-то тут при чём». Перевёл выпученные глаза на хозяйку. Тяжело вздохнул, поняв, что лысый прав, и вновь вернув внимание на Диму, согласно, но с явным нежеланием кивнул.
— На счёт ответа не знаю, — наконец проговорил старший группы, — но поразмышлять на данную тему — обязательно. А примешь ли ты это за ответ — не знаю.
— Готова послушать, — милостиво разрешила Царевна-Лебедь.
— Ну что ж, — выдохнул Дима, поглубже устраиваясь в кресле. — С понятием феномена мы определились. Повторяться надо?
Он вопросительно посмотрел на экзаменатора.
— Нет необходимости, — согласилась она.
— Тогда нам остаётся только указать возможные пути его достижения, которые мог бы повторить любой желающий. Нам удалось определить, что для этого существует множество способов, но не все они безобидные. Балансировать между здравым смыслом и безумием — вещь сама по себе крайне опасная. Можно сесть на мухоморную диету, уподобляясь сибирским шаманам. Можно расширить сознание, откушав наркотиков. Можно и нащупать у себя нестабильную эмоцию, выводящую за грань. Например, такие как азарт, стыд, обида.
Дима остановил рассуждения, переведя взгляд на Веру, находящуюся в опале, давая ей возможность реабилитироваться. Она не подвела, правильно расценив пас.
— Наполеон становился гением войны в состоянии азарта. А гений предвидения откликался у него на патологический стыд. Пушкин сумел раскачать в себе запредельную влюблённость благодаря феноменальной визуальной памяти и развитой фантазии. Пикассо, кроме опиума в определённый период жизни, опять же благодаря феноменальной визуальной памяти и извращённой фантазии внушил себе наличие сверхумения переводить эмоции в цвета и формы.
Она закончила перечисления, вопросительно уставившись на Царевну-Лебедь. Но тут её неожиданно дополнил Натан.
— Кроме того, по мере изучения конкретных персонажей нам удалось выяснить и ряд не встречающихся у них форм достижения неадекватности восприятия мира. Полуденная сиеста у Сальвадора Дали с его медным ключом. Фанатичная вера в собственную гениальность посредством комплекса суеверий и действующих артефактов, чем грешили многие гении, если не все.
— Или использовать сон как источник неадекватных решений, — перебила его разошедшаяся Вера, — как, например, в случае с Менделеевым с его периодической таблицей элементов.
Короткую паузу, возникшую при перечислении, подытожил Дима:
— Стать гением можно любым доступным способом, который выводит на рубеж адекватного-неадекватного мышления, когда начинаются подсказки голосами в голове, визуальными или звуковыми галлюцинациями. Но главное: не имея таланта, заниматься технологиями гениальности противопоказанно. Гений без таланта — пациент психдиспансера.
Наступила звенящая тишина. Царевна-Лебедь, как замерла изначально, так в этом замершем состоянии и находилась, никак не отреагировав на их словоблудие.
— Ну как-то так, — попробовал подтолкнуть её Дима в выдаче оценки, давая понять, что на этом их соображения исчерпаны.
— Хорошо, — ожил звёздный Разум, — принимается. Можете переходить к следующему этапу.
И, обращаясь уже конкретно к Диме, добавила:
— Нагоняй на этот раз делать не буду. Хоть и коряво, и местами незаконно, но коллектив ты умудрился сплотить. Хвалю.
После чего величественно развернулась и вышла вон в жёлтую дверь портала. Экзамен прошёл уж как-то слишком просто и обыденно. Даже повода для праздника не появилось. Ощущения победы не было.