Рубашка цвета рая

    Памяти Юрия Оноприенко
Юрия Алексеевича Оноприенко я впервые увидела на литературном объединении в 2006 году, он добро, открыто улыбаясь рассказывал о себе и своём творчестве.  Спустя год принесла в редакцию «Орловской правды» статью об очистке реки Орлик. Юрий Алексеевич, работавший в этой газете, мгновенно придумал название-плач о загубленных деревьях: «Потерянное поколение берёз» - вот как надо называть! После съемок фильма Владимира Переверзева «Два голоса из умирающей деревни», где мои авторские песни дополняли его размышления, мы окончательно подружились.
«Напишу когда-нибудь про тебя, только изверну это, знаешь, как…» - сказал мастер… Мы сидим в кафе напротив Дворца пионеров. Юрий Алексеевич Оноприенко угощает, внимательно слушает, схватывает необычные детали, складывает в своём творческом тайнике… Выбрал меня и актрису Елену Крайнюю, решив на живом материале наших рассказов написать повесть «Несбыточный роман», позже переименованную в «Василёк – травинка здешняя». Я - прототип героини романа – Таня. 
Когда получила в подарок тёплую, словно пирожок, книгу, почудилось, будто там «нарисован» с меня шарж, но писатель сказал: «Герои моего романа лучше, чем в жизни, персонажи идеальны». Позже поняла: внутри милой шаржевости, «волшебной ошибки» лиц и характеров, закрутки сюжета в оноприенковских строчках неистребимо парят глубокие, важные человеческие чувства, высшие ценности, дух любви.
   «Ты могла бы сочинить песни на стихи из романа и исполнить на его презентации?» — обратился Юрий Алексеевич ко мне. Музыка написалась быстро, я спела ему на пробу «Госпожа ты моя печальная». И вдруг закралась догадка... «Это обо мне»? — «Да» — сказал Юрий Алексеевич. Стелющийся над лугами зов несбыточных здешних травинок…Я ощущала в нём голос автора, его понимание «Госпожа моя – в лентах барышня – Так боится любви-пожарища… Обожглась очень сильно, милая, и старается дуть на стылое…», его бережное отношение «…Госпожа ты моя хрустальная, радость тихая, изначальная». Песня «Разменяла золотник на пятаки» вызвала кучу размышлений. Счастье на дешёвку не купить, оно должно быть неразменным, но почему все стремятся его разменять? И кто умеет любить? — «Таня умеет…» И тут же «Таню ждало счастье…»
 Презентации не было… Оноприенко пошутил, чтобы привлечь моё внимание к роману и создать стимул…
  Прогулялись до мостика возле ДСО Труд и направо, на Дворянку, там крутой проход, можно в оттаявшую речку соскользнуть. Пошли, точнее, полезли, как альпинисты… «А вот и скамейка! Какая экспрессия! Ветви тянутся куда-то… Деревья - это мои чувства». - «Ты мне напоминаешь черёмуху» - «Я что, белая?» - «Ты не понимаешь, это не на самом деле…» Продолжил мысль, указывая на ступени дома из прошлого века: «Вот смотри, какой-нибудь бездарь написал бы: «старые, выщербленные ступени», а я скажу: «как зубы старой собаки». Сразу запоминается. Зримый должен быть образ, из жизни взятый».
    «Главное, писать нескучно, ясно и в меру коротко, всё хорошо в меру, — посоветовал Юрий Алексеевич, — в конце восьмидесятых я послал роман в Москву, в издательство «Современник».  А они ответили: из этого автора может вырасти прекрасный писатель, но текст надо сократить вдвое или на одну треть. Я убирал на каждой странице по десять строк. в оставшихся фразах по пять-шесть слов. Ни один эпизод не пропал. зато я научился различать ненужные слова в каждом тексте. Любая мысль, выраженная в двух фразах, легко умещается в одну — такое у меня правило. Лучше редактировать свой текст через 3 месяца, он будет смотреться, как чужой. Новых версий писать не стоит. Надо одну-единственную оттачивать и шлифовать, убирать лишние слова. Писать, чтобы прощупать слово, к примеру «стол». Не воспринимать мёртвые слова, рожденные из инструкций, из отвлеченных слов, из газет: например, вместо «мероприятие», можно сказать «вечер». Выключить и заменить такие слова, как «человек», «который», «что», «всё». «Он, он, она ответила…» — придумай имя, но не имя, отчество и фамилию. Повторы убивают».
«А ещё нужно иметь большую душевную чуткость», — подумала я, вспомнив, как из потока «настойчивых, ломких, как паводковый лёд, неудержимых фраз» пришедшей в редакцию странной особы вышел замечательный по своей психологичности, глубокой эмпатии — рассказ «Глупышка», напечатанный в книге «Маковка». И сколько таких тёплых, душевных «пирожков» у Юрия Оноприенко!
И с какой любовью написан очерк о старушках — «Бабий век»!
    Оноприенко — этик, защитник всего живого, почитайте хотя бы «Убийцы птицы Додо», «Слётки» или «Боковушка» из Поэмы «Что синице снится?» Какое бережное, внимательное отношение к птицам и даже кузнечикам!
   Описывая трагичное, мрачное писатель выступает тонким психологом, продолжая линию мысли русских писателей — Тургенева, Бунина, Достоевского о загадке, противоречивости человеческой души, способной спасти и погубить, о высших ценностях, таящихся в её тёмной, грешной глубине. Главный герой рассказа «Ласковый Зина» Зиновий — типаж, подобный Герасиму из «Му-му», собственной огромной силищей создавший в бурьянном логе образцовое хозяйство, столкнувшись с непорядочным поведением друга рушит всё созданное, уходит в никуда, кинув за пазуху ласку, ставшую символом свободы, чистых, непорочных отношений.  Тургеневский Герасим, утопив Му-му, то есть по сути, разрушив, освобождаясь от внутреннего рабства, рабских социальных отношений, от самого себя прошлого, тоже уходит в свободу, в свою деревню, которую любит с «несокрушимой отвагой, с отчаянной и вместе радостной решимостью, спешит «…как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования на чужой стороне, в чужих людях...

   «Гоголь мой любимый писатель. «Мёртвые души» — любимая книга. Там сквозь фразы такое просвечивает! Каждый раз перечитывая, обнаруживаю что-то новое: дороги, расползаются, как раки из открытого мешка… Тараканы, как чернослив! Коробочка похожа на знакомую писательницу: добрая и тупая», — восхищался мой друг, обнаружив в интернете аудиобиблиотеку. 
   Показал, где в интернете напечатаны его статьи. «Откуда радость при чтении с первых строк "От Казачьих слобод до планерных высот", "Курские улицы: реки текут вверх" — язык, стиль и юмор? Наверное, Вам, зная много об Орле, нескучно ходить по нему? Всё движется, прошлое, словно необычная, объемная детская игрушка… Как можно так много информации переварить и выдать статейной, живой, краткой»? – «Старожилы рассказывают, у меня есть телефоны».

    Позвонил зимним утром, а я собралась кататься на коньках. Встретил у катка в шапке с ушками, подаренной художником Силаевым, похожий на симпатичного бегемотика, улыбающийся, добрый, с блестящими розовыми щеками: «Смотрел, как ты катаешься и получал истинное удовольствие! Знаешь, почему я выделил тебя среди многих? У тебя есть детское восприятие, это очень редкое качество у взрослых».
  Вывел на возвышенность, к памятнику Бунина, там — солнце, можно даже зимой загорать. И я ощутила счастье…
«Нет единого пути к счастью. есть только один путь — быть честным перед самим собой. И в математике нет единого пути решения задач. Иногда решается случаем: мимолетное прикосновение рука к руке…»
Я прочла, посвященное ему стихотворение:
Писатель на даче   

На необитаемом острове,
На человеческом остове
Уютно, как на плоту,
Плыть Робинзону чудному,
В сердце копчёном — чуткому,
Чувствовать красоту!
Фразы его ругачие,
Словно грачи на даче,
А огурцы любви
Ждут чьих-то зубок женственных —
Что же себе он жертвенник   
Строил, да на крови?
Сладкое одиночество,
Словно вино в отрочестве,
Флаги ракит — ветрам!
Яблок зелёных хочется
И без бумаги строчится —
Там…
«В деревне… Там хорошо пишется … — поправил Юрий Алексеевич и погладил кусающегося котенка, — жил бы в деревне десять штук бы завёл».
    «Красиво здесь, потому и прихожу сюда», — взглянул на мужской монастырь в одуванчиках возле Герценского моста.  Лёг в траву жизнерадостным наблюдателем: «Живёшь, замысел сидит внутри, идеи, задумки, как сперматозоиды, их много, но воплощается небольшая часть. Надо писать, чтоб познать себя и смысл жизни. На это уходят многие годы. Люди странные, если у них всё хорошо, выдумают, сделают так, чтоб хуже было… Ты рассказала о себе. Видишь, сколько впечатлений! Пиши не для званий, они лишь охрана от дураков. Пиши, чтобы лучше понять себя и свои терзания, для этого настоящие люди и пишут. А читатель найдётся. Можно прочитать одну книгу и обдумать, понять жизнь, а можно прочесть много — и ничего. Есть начитанные, те, кто читает, а потом выдаёт свои мысли, а есть, я их называю «начётчики», они без цитат не могут, чужие мысли заимствуют, а если свои, то такие простые, как «летом жарко, зимой холодно»». Разделся, залез в речку, не взирая на железные штыри в бетоне. Плавал далеко, нырял с радостью, голова, как поплавок. Вышел, качаясь, счастливый, в глаза — море. «Это часть моря», — показал на реку. Пока купался собака сжевала его одежду. «Не отдавай ты её, нормальный пёс, объясняй, чего нельзя делать, он умный, должен понять», — без всякого неудовольствия произнёс «пострадавший» и попросил купить новую рубашку «на свой вкус».
«Всем нравится купленная тобой рубашка». — «Я только сейчас поняла, у неё цвет рая, розово-лиловый»…
В этой обновке Юрий Алексеевич пришел в гости к знакомому священнику. «Убежден: зло побеждает добро».  — «Наоборот, добро зло!» — возразил батюшка. «Я долго над этим думал. К сожалению, зло побеждает, но добро всё равно возрождается». Так и не пришли к согласию служитель церкви и автор книг, в которых живёт чудо, цветная, неуловимая тайна бытия, но расстались друзьями.
Я пришла в редакцию, нарисовала портрет Юрия Алексеевича с натуры и принесла второе стихотворение:

         ***               
Если бы я могла кричать,
Как мать спасает ребёнка,
Судьба не поставила б Вам печать
Рюмки на лик тонкий,

И розовых щёк бессмертных полёт
Над всей суетой и тенью,
Миру и мне дарил бы свой мёд,
Капая в рот мгновеньем,
Если бы я могла любить,
Не отпуская ранью
Вас, в тупиковую морозь, в «пить»,
С улыбкой-месяцем раненым... 

    Есть ли пропасть между земными мыслями, реальной жизнью писателя и духовным концентратом его книг, пахнущим душистыми травами, свободой, впитавшим торжество жизни? Может ли создатель строк спасти себя, пребывая в чуде, которое породил, растил в душе, чтоб подарить людям?
   Оноприенко, как и Чехов за внутреннюю правду, за снятие «футлярности» внутреннего рабства, за свободу человека, который всегда чем-то повязан, не обходится без зависимости. «Общая идея» Чехова, придающая смысл человеческой жизни, которая «…спасает человека от одиночества, тоски, отчуждения, страха смерти, рабских чувств ненависти и презрения к людям, равнодушия...» — (В.Я. Линьков «Скептицизм и вера Чехова» 1995), негласно, скрытая между строк ощущается и в произведениях Оноприенко.
    На предпоследнюю встречу писатель пришёл с палочкой, отпустив усы, похожий на генерала. Выслушивал с блаженной улыбкой мою болтовню. Спросила: «Не надоело?» — «Нет — покачал головой, внимательно направляя на меня взгляд. Остановился, присел отдохнуть на выступ возле магазинного окна. Мимо проносились длинные ноги прохожих. Вспомнилось, как он, увидев двух глухонемых, чуть не плача от радости, с умилительным выражением лица проговорил: «Они так трогательно, мило общаются между собой жестами, раньше таких в яму сажали»…
   Я вдохнула больше, чем могла… Рядом лыбилась морда машины, несущая на уголке крыши солнце! Как дельфин — мячик… Мир стал цветным, интересным, обычные предметы «ожили». Не в этом ли «эликсир» блаженства, «волшебный ключик» правополушарного счастья, рая для всех людей на земле в книгах Юрия Оноприенко? «Час, прожитый под гулким ливнем, стократ ценней паркетных заседаний…», «Мы пришли, чтоб восхищаться, — куда же ты глядел?» —  это в «Дождях неурочных» награду… И если ощущать запах трав, научиться у автора замечать каждую деталь, тогда, как писал Уолт Уитмен в книге «Листья травы»:  «И каждая пылинка ничтожная может стать центром вселенной»…
«Вы создаёте уют в душах! —  воскликнула я, — после общения с Вами у меня прилив образов!» —  «Ты моя ученица», — улыбнулся «генерал», непохожий на того Юрия Алексеевича, которого я рисовала.  И мне представилось, что всё и все включены в какую-то удивительную, странную игру превращений…
  Передо мной вырезка из «Орловской правды» за 17 марта 2007 года. Очерк мастера обо мне, уличной художнице — «Фиалка марта», написанный с чуткостью, сочувствием и, в тоже время, поддержкой сильных качеств — романтический «Портрет» с глубоким исследованием характера. Перечитываю и ощущаю: от трепетного отношения автора, оттого, что с каждой прочитанной строчкой лучше познаю себя, в душе и в мире усиливается чувство любви. Пожелтевший газетный лист —солнышко, под его лучами моя жизнь с корягами, обидами, впадинами-ранами расплавляется в нечто мягкое, текучее, счастливое: «Вселенная нашей жизни не должна быть застывше-больной; она должна быть целебной, праздничной, давать нам всё больше открытий». 
            2024г.