Побег из темноты

       Не смотри в прошлое с тоской. Оно не вернется.
       Мудро распорядись настоящим. Оно твое.
       Иди  вперед, навстречу туманному будущему, без страха и с мужественным сердцем.
               
                Генри Уодсворт Лонгфелло.               
                ________________________

          Бессонница совершенно измотала Марину. Мысли, мысли... Их бесконечная толкотня помимо воли заполняла мозг, не давая уснуть. Но однажды, из толкотни бессвязных мыслей, выделилась одна и прочно засела в сознании, превратившись для Марины в странное, но спасительное, как ей показалось, средство от бессонницы.

     Отныне каждый вечер, укладываясь на  узкий матрасик в прихожей, она закрывала глаза и отправлялась в призрачное путешествие. Нет, не навстречу неизвестному и пугающему будущему, а туда, где можно было безмятежно радоваться солнцу, небу, каждой пташке, каждой травинке и где была она ещё ребёнком. Там было тепло, безопасно, радостно. И не было войны.

     – Как это верно,  – думала она, – человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал – цепь бежит вместе с ним.* Но иногда это – спасительная цепь!

     Её путешествие почему-то всегда начиналось в одном и том же месте – на перроне вокзала, где на втором пути стоял пассажирский состав готовый к отправлению. Обойдя испускающий клубы белого пара и запах разогретого металла паровоз, Марина быстро переходила через колеи. Миновав будочку путевого обходчика, перебиралась через неширокую канавку, по которой струилась вода смешанная с мазутом и покрытая красиво переливающейся радужной плёнкой. Далее, поднималась на небольшой пригорочек и выходила на тропинку ведущую к зеленеющим впереди садам. Там, за ними,  уже начинал проглядывать краешек её улицы. Но приблизиться к ней никак не удавалось – на полпути Марину успевал сморить сон. Видимо срабатывал защитный механизм стремящийся оградить её от того, что могло бы разбить ей сердце.

     Но однажды всё переменилось.  Она не уснула на полпути, как это бывало прежде, а двинулась дальше – мимо стоящего слегка на отшибе дома с зелёными ставнями, где когда-то жила её «заклятая» подружка Райка. А вот и поворот на родную улицу и, боже мой! Там всё, как  было прежде! Словно каким-то чудом эта улочка осталась островком непреходящего постоянства среди окружающего хаоса.

     С замиранием сердца Марина разглядывала знакомые с детства дома. Пролетевшие над ними годы ничуть не изменили их.
Вот в этом приземистом, покрытом красной черепицей, жила маленькая юркая баба Шура. Марина заглянула через забор – двор был всё таким же и так же по обе стороны тропки ведущей к нему цвели высокие пышные георгины. Ей захотелось войти, но калитка не поддалась, и Марина, вздохнув, двинулась дальше.

     А вот в этом доме ей однажды позволили сбить сливочное масло в стеклянной банке. Банку нужно было  долго трясти, взбалтывая в ней молоко, пока на поверхности не появлялись крохотные сгусточки, которые постепенно собирались в стайки. Больше, больше... И вот уже наверху плавает кусочек ароматного масла. Хозяйка дома тетя Нюся достаёт его ложкой с дырочками, намазывает на теплый еще кусочек свежеиспеченного домашнего хлеба и... как это было вкусно!

     Рядом с тётей Нюсей жила Даша. Почему-то все так и звали её – Даша, хотя было ей в ту пору уже годков шестьдесят. Соседи шептались, что купила она однажды у проезжих цыган маленькую трехлетнюю девочку. Девочка появилась невесть откуда и была в точности похожа на маленькую цыганочку. Поговаривали, что и сама Даша была из оседлых цыган.

      Марина так увлеклась своими вечерними «путешествиями», что упустила тот момент, когда грёзы и реальность внезапно слились в её сознании воедино.

     Днём её не покидало сосущее чувство безвозвратной утраты. Марине хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и можно было вновь возвратиться в тот давно утраченный, но такой уютный и тёплый мир детства.

     Однажды осознав это, она всерьёз испугалась и дала себе зарок не возвращаться больше в то благословенное, но, увы,  иллюзорное прошлое. Но  тут же, как безжалостный палач на время затаившийся во мраке выжидая удачный момент, Мариной вновь завладела бессонница.  Зарок поневоле пришлось забыть.
 
     И опять шла она тем же путем, мимо тех же домов, по той же улице. Однако теперь, прежде чем сон успевал сомкнуть ей ресницы, она уже могла продвинуться по улице немного дальше. И вот, в одну из ночей, до родительского дома ей осталось миновать всего лишь один низенький ветхий домик в котором жил дед Маслов – добродушный пьяница и балагур.

       Когда он бывало «на бровях » тащился домой, верхняя часть его тела забавно моталась из стороны в сторону, а ноги, как ни странно,  шли ровно, словно по линеечке, что изрядно веселило их – детвору. А мужики удивлялись: «Как тебе Семён это удаётся?  – «А я, как часы!»  – ответствовал он. Так и приклеилось к нему прозвище  «Маятник-как часы».   

     – Вот, сейчас, сразу за усадьбой Семёна, наконец-то я увижу свой милый дом, –  успела подумать Марина и... уснула. А во сне увидела, что за домом старика пустота. Нет ничего. Лишь заросший чахлыми бурьянами пустырь. В ужасе она проснулась, а назавтра всё повторилось опять – пустота, пустырь...

     Марина перестала есть и даже не вспоминала о еде. За окнами выла сирена,  гремела канонада, что-то взрывалось, а она этого будто и не замечала.

     Но в один далеко не прекрасный день, когда снаряд с оглушительным грохотом разорвался у самого дома и в квартире посыпались оконные стекла, Марина  будто  бы очнулась от долгого забытья.

     Мимоходом заметив своё отражение в зеркале висящем на стене, она ужаснулась. На неё глядела незнакомка с иссиня-бледным исхудавшим лицом, на котором выделялись одни лишь лихорадочно блестевшие глаза.
 
     – Это я?.. – в изумлении прошептала она и вдруг отчётливо поняла, что ещё немного и ей уже не возвратиться из своего воображаемого путешествия. Останется там навсегда, так и не найдя сил пройти зияющую пустоту, не увидев родительского дома, не найдя сил вернуться к реальности.

     – Дома больше нет. Нет! А я? Что я делаю? Я что, схожу с ума?.. – шептала она, вглядываясь в своё отражение.
 
      Но я ведь здесь. В настоящем. И  каким бы ни было оно ужасным, спрятаться в прошлом от него нельзя! Нельзя! Да, там было тепло и уютно, а здесь холодно, страшно. Здесь война. Но и это пройдёт.

     Вот ведь как – о тех давно ушедших днях чаще всего вспоминается только хорошее. Но и в памяти о сегодняшних – страшных военных, время неизбежно сгладит всё плохое, оставив его лишь далёким щемящим воспоминанием. 

     – Что-то хорошее может быть и сейчас, – думала она, – несмотря на этот мрак, звуки разрывов, разбитые окна, ледяной  ветер, задувающий в них. Только для этого нужно не грезить о невозвратном, а что-то делать. Что-то такое, о чём в будущем можно будет вспоминать без содрогания. Нужно наполнить настоящее чем-то таким, что превратившись в прошлое, будет вспоминаться с таким же теплом и с такой же лёгкой ностальгией, как вспоминаются спустя годы счастливые дни детства.

     – Хорошо, что я успела зарядить телефон до блэкаута, – пробормотала Марина, набирая номер.

     – Слушаю, – прозвучал в трубке усталый голос. – Говори быстрее, нам везут новую партию раненых.

     – Я... Ты говорил, что в госпитале нужны санитарки... Я согласна.

     – Но ты же  играешь... Твои руки...

     – Что ж из того, что я скрипачка? Что мои руки?  Люди жизни теряют! Когда явиться?

     – Вчера, – угрюмо ответил ей тот же усталый голос.

     – Уже комендантский час, – с сожалением взглянула она на часы. – Утром буду.

     – В приёмном отделении спроси Аллу и приступай. Потом оформим.

     – Да я  готова без оформления...  – проговорила Марина, но в трубке уже звучали гудки отбоя.
___________
*Цитата из Ницше.