Нелюбимая

Я никогда не писала тебе писем. Хотя, чего я только не писала тебе и о тебе! Нашу историю я отразила в повести, с которой началось мое писательское возрождение, а может и становление. Я даже роман в письмах написала, но не тебе они были адресованы. Ты был слишком реален, и сказать тебе будто нечего.
Странно, что эта страница моей жизни так и не перевернулась. Кажется, она стала серой и истончилась от бесконечных попыток ее перевернуть. На ней пометки карандашом и каракули ручкой, заметки на полях, текст еле виден, уголки обтрепаны. Но стоило тебе вновь возникнуть на горизонте, двадцати лет разлуки как ни бывало.
Есть такая писательская техника «Письмо обидчику». Впрочем, ты меня ничем не обидел и я тебя никогда ни в чем не винила. Просто решила разобраться, за что зла на себя - из-за тебя. Раньше эта техника мне помогала, особенно если письмо сжечь, а потом вспомнить все, за что человеку благодарна. Надо пережить эти мгновения, воскресить в памяти до мельчайших подробностей. Просто отпустить негатив мало - нужно запечатать благодарностью, как бутылку сургучом.
Мы так привыкли к ютубу и тиктоку, что стали романтизировать свою жизнь и мним себя главными героями или интересными персонажами. Так вот, человек, который «наблюдает» за мной – ты. И, разумеется, он видит не ту женщину, которая в тридцать семь лет выходные проводит у родителей, спит на одноместной кровати, готовит для них завтрак, ходит с папой в «Светофор» и с неохотой возвращается в одинокую квартиру, о которой некогда мечтала. Разумеется, он видит красивую, стройную и умную женщину, с которой есть, о чем поговорить и которая подбирает любую песню на пианино, которая не отмалчивается в компании и когда начинает говорить, все слушают, открыв рты. Все сказанное этой женщиной чрезвычайно интересно, и никто не спешит по делам и не лезет в телефоны. Уж кому, как ни тебе знать, какая я на самом деле! Не ты ли обращал внимание на мое громкое молчание? Я видела, что ты хотел меня слушать и услышать. Есть планы и цели, а есть мечтания. Только там я и пытаюсь измениться. Там лишь стараюсь доказать себе и тебе, что я больше не такая, но когда доходит в реальности до дела, я пугаюсь звука своего голоса, теряюсь от чужого внимания, боюсь, что говорю слишком долго и пафосно, что я уже всем надоела и строю из себя дюже умную. Я стала выпускать книги и проводить их презентации, где я хоть немного, но вынуждена говорить и показывать себя с лучшей стороны. Ох, не хотела бы я, чтобы ты там оказался! Этого и не будет – ты, как я всякий творческий мужчина, поглощен собой и на чужие мероприятия не ходишь.
 Думаешь, все эти годы не могу тебя забыть? Нет, разумеется. В моей жизни были если не отношения, то другие мужчины. Недавно вспоминали с сестрой, как мы двадцать лет назад хоронили деда. Ноябрь. Снега не было, пасмурно и холодно. Земля на кладбище была коричневатая, глинистая. Мы с сестрой стояли, обнявшись и тихо плакали. Обнявшись легче пережить горе, хотя, не могу сказать, что деда мы сильно любили и убивались, когда его не стало. Но любая смерть - трагедия. Это отец нашего папы.
- А потом помнишь, подошла какая-то баба и стала плести про какие-то ладанки, которыми надо от дурного глаза оградиться? Якобы  такие мы красивые, что все только и думают, как бы нас сглазить… – спросила я сестру.
- Да-да! И откуда она только взялась?
Такое на похоронах и свадьбах бывает – появляются люди, которых не видел ни до, ни после.
- Вот и накаркала, стерва, стали мы двумя старыми девами!
- Ну ты хоть пару раз замуж сходила, - напомнила я, - за себя и за меня.
Так вот, о мужчинах в моей жизни. Тобой я жила долго. Никак не могла поверить, что ты - отец семейства. Представляю, как ты тяжело переживал необходимость приземленно зарабатывать, а не разрабатывать философские теории. Сейчас молодые люди совсем другие, наверное, ты по детям видишь. Ты же при бедности родителей даже не чесался зарабатывать. Твое призвание - сидеть в депрессии и писать стихи. Однозначно, я бы тебя из этого не вытащила – сама там была. Нашлась другая. С ней ты зажил нормальной жизнью и стал примерным семьянином.
Но тогда я тебя даже жалела. Жениться по залету, как это банально и без всяких философий! Наверное, ты почувствовал себя обманутым и пойманным. Сейчас я склонна думать, что так вам и надо. Вы себя не обидите, и природа о вас позаботилась, а девушкам с этим сложнее – поматросил и бросил, сама разбирайся. Или «сорок лет - бабий век» и ты списана в хлам, когда некоторые мужики только вынюхивают первую жену после пятнадцати неофициальных. Правильно она все сделала и взяла тебя в оборот. У нее появилась семья, которой ей не хватало, а ты излечился.
Что же в этом не прорисованном любовном треугольнике делаю я? Номер второй, серебряная медаль, отвергнутый светлый ангел. Проклятие мира любимых – нелюбимая. Веришь, я по сей день не избавилась от этого клейма. Second best.
Сейчас пишу это, слушая Эми Макдональд. А еще перечитываю «Одиночество в сети». В тот год в моей жизни была виртуальная любовь. Он прекрасный, несмотря на его абсолютную реальность. Я написала о нем повесть, и постепенно все изгладилось из памяти. Мы общались весной и немного летом, а осенью все сошло на нет, и мне стало одиноко без него. Я скучала по его письмам. Я снова поверила, что могу нравиться мужчине – умному, увлеченному, сложному, классному. Наши письма ничем не хуже переписки Дживахарлала Неру с Эдвиной Маунтбетен, по его словам. А уж Януша Вишневского с редакторшей журнала «Пани» – сто процентов. Это были сладкие полгода. Если бы не он, я бы сошла с ума от попыток оправдать свое существование.
Летом того года я проснулась с мыслью, что мне двадцать пять и я дозрела до семьи. Но Господь мне ее так и не дал. Просить я не научилась – уже многое выпросила, но это либо не приносило мне счастья, либо у меня тряслись руки, когда я это получала, либо получала не совсем так и в том объеме. В общем, я все обесцениваю и вечно всем недовольна, как старуха из «Золотой рыбки». Пойду полировать разбитое корыто. Хотя нет, корыто у меня класс. Джакузи не работает, но по объему – целый бассейн. Жаль, не с кем там плескаться.
Через год я придумала себе любовь. Еще через два втащила его в свою жизнь, а потом год перебеливала без него. И вот мне уже двадцать восемь, но до тридцати ты веришь, что чудеса бывают. Судя по всему, мое счастье было в детстве. Кто-то назовёт это гордыней – мол, проси и дано будет, но я уже объяснила свою позицию. Я получила, что хотела. Квартиру и книги. В квартиру меня не тянет, а издание книг вошло в привычку и идет по накатанной. Да, это дало мне уверенности, из воина без меча и птицы без крыльев я стала писателем с книгами. Романтика нехватки меня больше не привлекает.
Во всех моих отношениях я желаю о несказанных словах. Я ни с кем так и не поговорила, поэтому и компенсирую своими фантазиями, где я ораторствую, а все слушают, развесив уши.
Заметил, что это письмо обо мне, а не о тебе? Такой была и моя любовь. Я любила в ней себя, а не тебя. Тебя толком и узнать не успела. Мне казалось – простительная иллюзия молодости и влюблённого сердца – что я тебя знаю тысячу лет и мне все о тебе понятно, потому что мы очень похожи. Нет ничего хуже отношений со своей копией! Себя еле выносишь, а уж какая радость познавания? Неудивительно, что тебя привлекла полная противоположность.
Так вот, когда я втащила в жизнь мужчину, которого потом год оплакивала, я вспомнила о тебе. Подумала, как же тогда было просто и хорошо! Все заботы – ответит это чудо взаимностью или нет? Что он обо мне думает, нравлюсь я ему или нет? Никаких бывших жен, разводов, жгучей похоти, постели на втором свидании и пьяных поцелуев, а потом – побегов от себя то в вермут, то в паломничество, то в романы. Я выздоровела на больничной койке. Его из меня вырезали вместе с аппендицитом. С тех пор прошло десять лет, и я его даже не вспоминаю. Если такое случается, с вопросом: что я в нем нашла?
Нет, мне не стыдно ни за одну мою влюбленность – он однозначно был человеком интересным и персонажа на три романа хватило. Ты – это юность, ты – новый мир, изумление, узнавание, удивление, черта, разделившая жизнь на «до» и «после». Несмотря на твои недостатки, о которых я прекрасно знала и сейчас слышу от подруги, со мной ты себя вел хорошо. Может, не успел проявить себя в полной мере, а может и чувствовал ко мне хоть что-то.
- Он к тебе очень хорошо относится, - сказала мне тогда подруга, - просто сейчас ему нравится другая девушка…
Что за трагедия? Я все понимаю. Не понимаю, почему нельзя было так и сказать мне в лицо. Меня будто оставили про запас, на коротком поводке – под предлогом того, что боялись причинять боль. Ты не представляешь, какими пустыми были эти годы ожидания! Любой твоей реакции, любого ответа. Уже стало очевидно, что положительным он не будет, но хоть просто, поставь точку, как тот человек, которого я теперь не воспоминаю. «Смысл общения исчерпан», - написал он, когда я отказалась стать его любовницей. И мой гештальт закрылся, особенно когда я узнала, что с женой он не разводился. А уж когда в его жизни появилась очередная молодка, и об этом знал весь интернет – тут вообще плюнь и разотри.
Как мне не хватает по жизни определенности, важных, вовремя сказанных слов! Кажется она вся – оборванные хвосты и недогоревшие мосты, битые мечты и кладбище надежд.
И вот однажды моя подруга сказала, что к ним пришел работать этот, который поет у Любови Дягилевой.
- Знаешь, когда-то я была в него безумно влюблена, - сказала я ей.
Мы репетируем по четвергам. Благодаря ей, как когда-то тебе, я вернулась к музыке.
- Да ты что! А я спросила, есть ли ты у него в друзьях, когда узнала, что он у Дягилевой поет. Ты же ходила на ее мюзиклы! Он сказал, что нет.
Конечно, дружбы после любви не бывает. Даже виртуальной и даже после любви неслучившейся.
Моя подруга и твоя коллега, разумеется, стала звать тебя на свои творческие мероприятия – она много с кем играет. Мы с ней нигде кроме закрытого клуба писателей не играли и то, лучше бы этого не делать. Много ли наиграешь раз в неделю за два часа? То одна заболеет, то другая дома ничего не успевает, то на работе аврал, то выступление на носу. Но надо же как-то разнообразить эту серую одинокую жизнь! Вдруг мы так еще лет сорок протянем, и что, сопли до колена распустить?
Знаю, что и ты звал ее на спектакли Дягилевой. Как я там побывала, расскажу позже, но подруга так и не сподобилась. То какой-то казус у вас произошёл и все отменилось, то прошло полгода, и она заявила мне в один из четвергов:
- Знаешь, я уже не могу себя заставить. Мне неприятен этот человек. Он не упустит случая возвысить себя над другими и растоптать того, кто ниже.
Я осталась такой же молчаливой, а ты – таким же надменным гордецом?
- Но он же не один там поет! – пыталась я переубедить подругу. – Там куча народу и он далеко не на главных ролях.
Там действительно есть хорошие голоса. Такое чувство, что тебя держат на вырост или просто обидеть жалко. Двадцать лет назад мне нравился твой голос. Пятнадцать лет назад, когда ты пошел работать на завод и был зол на весь мир, твой голос изменился. Он стал хрупким, высоким, гундосым и нравиться мне перестал. Я знаю, что теперь ты учишься в школе вокала, слышала твои арии в записи и живьем. Поешь ты посредственно, но стараешься, это повально. Я рада, что ты находишь время на творчество в бурном море житейском. Не прикрываешься больше семьей и работой, которая высасывает мозг. Это я вроде как от нечего делать книжки пишу, чем еще время занять? Кто этого наркотика вкусил, тот не соскочит. Времени нет всегда. Особенно чем больше денег.
Деньги у тебя теперь есть, и подруга видит, как они меняет людей. Давно ли мы лаптем щи хлебали, дорогой? Давно ли ты извинялся перед компашкой, что день рождения отмечать не будешь – денег на стол нет? Мы все равно собрались и пошли в лес, купив на мои деньги сухарей и пива. Двадцать лет назад – это много или мало? Что ж, теперь у меня есть время, а у тебя – деньги. И они действительно меняют людей.
Я была на спектакле Дягилевой, когда ты там еще не пел. Вся эта толкиенутая фигня никогда мне интересна не была, как ни пытались друзья приобщить к фэнтези и фантастике, ролевкам и фестивалям. Но вот на работе заговорили о Любови Дягилевой, как об интересном композиторе нашего города. Любопытно, что же она делает. Пригласила меня тогдашняя начальница, с которой мы до сих пор поддерживаем связь и которая к творческим людям относится с некоторым пиететом.
Ничего я в этой зонг-опере не поняла и вынесла только одну песню, точнее арию в исполнении знакомой по контакту, красивой и, как оказалось, очень голосистой девушки. Она сделала мой вечер. Я написала отчет на сайте – не помню, что было и как я могла отчитаться о том, чего не поняла. Есть люди, которые могут часами говорить о том, в чем не разбираются, а я могу писать о том, чего не понимаю и не чувствую, но выглядит убедительно.
Я давно поняла, что не люблю мюзиклов и опер. Видела «Призрак оперы» в лондонском театре Ее Величества с живой музыкой, потрясающими декорациями, невероятной игрой актеров и такими же вокальными данными. Не проняло. Самым любимым так и остался «Нотр-Дам де Пари», где что ни песня, то яркий хит и почти все мне было понятно, несмотря на мой хилый французский.
И все же меня уговорили посетить второй мюзикл Любови, четыре года спустя. Ты уже был. Уговорила наша общая знакомая, фотограф. После тяжелого развода она прилепилась к Любови на добровольных началах и до сих пор с вами дружит. Историю нашу знает в общих чертах - я поведала ее, когда мы отмечали мой день рождения в кафе. Помню, я тогда сказала, что коль с тобой не сложилось, я решила, что никто другой мне на фиг не нужен. Однако годам к тридцати я передумала.
- Вот эта главная и светлая мысль, - похвалили меня.
Однако мы отвлеклись. Я пошла на премьеру мюзикла Дягилевой в последний день зимы. День рождения мужчины, который проявил ко мне интерес и даже помышлял позвать меня замуж, но предпочел убедиться, что я не откажусь. Я его не виню. Он потерял отца и хотел как можно скорее заполнить внезапно образовавшуюся пустоту. Во мне обрел  внимательного слушателя и единоверца, но когда боль притупилась, я стала не нужна. Однако он скрасил мой год, и благодаря ему я приняла тяжелую мысль, что навсегда одна.
Современные мужчины часто пропадают. Я узнала, что он жив и здоров, но предпочел уйти из моей жизни без объяснения причин. Один день мне было горько. Больше я на вашего брата слез не потрачу. Мне дороги мои нервы, зубы и волосы, сердце и печень. Годы тратила, жила призраками прошлого. Довольно. Любовь для меня – синоним жертвенности и страдания. Отношения – камера пыток, а не отдых и безопасность. Я не  знала иного. Только по родителям видела, но надо быть мамой, встретить папу в пятнадцать и вместе прожить жизнь. Мне такого уже не светит. Надеюсь, у тебя все идет по плану и хорошо, что не со мной.
Итак, последний день зимы. Все-таки я вспоминала его. И сколько ни говорили мне подруги, что он простоват и не мое, хотя не знали его лично, я вспоминала. Я не была влюблена, поэтому легко отпустила. Закрадывались мысли, что зря – человек-то хороший и не убогий, не странненький, адекватный. Нормальный мужик, который отнесся ко мне, как к нормальной женщине. С ним было легко и надежно.
И вдобавок, я увижу тебя. Девять лет не видела. Не было тебя в моей жизни, ни в каком виде, даже виртуально. Твои дети уже взрослые. Жена – толстая и отекшая. А все-таки что-то общее у нас есть: волосы и цвет глаз. Ничего плохого о ней сказать не могу. Подруге юности нашей она запомнилась как грустная девчонка, которая от Бога ничего хорошего не ждет. Знаю, что ее бросила мать. Видела фотку ее длинноволосого, похожего на индейского вождя, отца. У нее хорошие отношения с бабушкой и она закончила девять классов. Она создала семью, не имея своей, нормальной. Ты оказался хорошим парнем – женился, хотя в наш продуманный век быть обремененным семьей в двадцать два нелегко. Горжусь, что выбрала тебя для первой любви. Лучшего не найти.
Сколько-то лет я паслась на странице твоей жены и силилась понять, чем она превосходит меня? Почему ты выбрал ее? Как же это все глупо, Господи! Химия либо происходит, либо нет, и ничего тут не объяснишь. «Ему просто нравится другая девушка…» Можно подумать, была бы она доктором наук или мисс вселенной, мне было бы легче. Я бы нашла, к чему придраться – эта страшная, а та дура. Вот в тебе я что нашла? Мне ж такие кощеи бессмертные никогда не нравились. У Господа нашего прекрасное чувство юмора. Я немного подустала от Его приколов.
Было воскресенье, все уже начало таять и опять подмораживать. Весь день я была в каком-то разобранном виде, не знаю почему. Как же мне надоело чувствовать себя так из-за мужчин! Единственный, который меня не напрягает и любит безусловно – мой отец. От остальных лишь нервные тики и чувство, что со мной что-то не так.
Забравшись на балкон, я увидела перед собой твою жену с детьми. Надо же, какие они взрослые! Свет погас, и она не оглядывалась, но я уверена была, что она меня не вспомнит. Вскоре появилась и сама Дягилева. Принесло же всех на мой балкон!
Я по-прежнему не люблю, когда музыка обслуживает историю. Трехчасовая тягомотина, в которой две-три ярких композиции. Или вовсе куски текста на распев. Будто шикарных голосов достаточно, чтобы спеть телефонный справочник и прикрыть блеклые мелодии. Когда ты затянул свою арию, твоя жена подошла к краю балкона и стала фоткать тебя на «Никон». Знаю, она увлекалась фотографией и неплохо у нее получалось, однако за весь мюзикл она снимала только тебя.
В антракте я встретила твою жену, и она меня узнала. Интересно, сказала она тебе потом, что видела меня? Наверняка.
Мне было холодно и неуютно, хотелось перестать быть или отключиться от времени. Сюжет истории меня не увлекал, не прониклась я театральщиной и чем там еще надо проникнуться в мюзикле. Мне надо танцевать пого на рок-концерте или слушать фортепиано со струнным квартетом, закрыв глаза.
Под конец у тебя была еще одна ария и несколько слов. В целом ты справился - говорю ровно, без восторгов и обесцениваний. Любопытно, волнуешься ли ты, выходя на сцену? Боишься ли забыть слова или не взять высокую ноту? А что с движениями, пластикой? Почему-то я не верю, что ты как Соловьев, тащишься от себя и живешь на сцене.
- Пойдем с нами на сцену, - звала меня фотограф, - там поздравляшки, обнимашки!
- С кем мне обниматься? – не поняла я.
- Со мной!
Я обняла ее и ушла. Обычно в воскресенье я ночую у родителей, но в такой час к ним тяжело уехать, поэтому пришлось возвращаться в одинокую холостяцкую хибару. Получилось это не сразу – я заблудилась, села не в тот лайн и проехала свою остановку. Околела. Зашла в спар за роллами и алкоголем. Скоротаю вечер за «Спортлото», а завтра у меня недельный отпуск. Можно не бояться проспать и перепить.
Больше я на мюзиклы не пойду. Даже на «Призрак оперы» в театре Ее Величества. Хватит с меня. Почему-то когда я часами топчусь по комнате и говорю сама с собой, я не считаю это пустым времяпрепровождением, а когда я вынуждена куда-то идти, где-то быть и не получать от этого удовольствия и пользы, - считаю. Причем, никто не вынуждал, а просто настойчиво звал. Больше на провокацию не поддамся.
Музыка нас связала. Как действует на меня «Унхайлиг» и «Артросис»! Это про ту самую осень, когда я скучала по чужим письмам и писала свою любимую повесть. Когда читала «Одиночество в сети», и в хорошее еще верилось, ведь мне всего двадцать пять. Так и прошла юность без любви, пишет Татьяна Толстая – единственное, что я вынесла из ее непонятной «Кыси».
Уверена, ты помнишь, как двадцать лет назад я сочинила музыку к твоей песне. Я благодарна тебе как минимум за то, что ты вернул мне музыку и заставил поверить в себя. Ты считал меня умной и талантливой. Это много, и я умею это ценить. Так вот, музыка получилось слишком сложной, к песне с тремя куплетами она не очень подходила. Так и не сошлись вступление и основная часть. Символично, да? У тебя остались стихи и четыре ноты, а у меня – вечный ля-минор на пять минут. Как же много историй…
Чуть не забыла эту вещь, потому что играла мало и нерегулярно. Тяжело это, знаешь ли, держать в руках чужую песню, возвращаться к ней мыслями и пальцам, а музыка воскрешает время, которое давно пора забыть. Нельзя открыть новую дверь, не закрыв старую. Интересно, тебе бы хотелось доделать эту песню? Я видела эти стихи в твоей творческой группе. Признаться, в юности они меня больше впечатляли. Быть может, я стала слишком искушенной и литературной грамотной? Опубликовал ты эти стихи не так давно. Значит, помнишь. Не верю, что в связи с ними ты не вспоминаешь и меня – ведь сам сказал, что будто обо мне их писал, хотя мы еще не были знакомы.
Когда я плавала в бассейне, до меня дошло, как все это соединить. Два твои стиха, один мой, моя музыка и немного текста – не написанного, а произнесенного. История, иначе будет непонятно. Я назвала это мини-моно спектаклем. На какое-то время забыла об этом – где и кому показывать? Разве что на собрании клуба «Успешный спикер» – такие у нас проводятся и там кто во что горазд. Одна известная тебе особа соединила свою речь с танцем на пилоне. Почему бы мне не соединить свою историю с музыкой и поэзией? Но это потребует некоторых усилий, учитывая, что туда еще надо пианино притащить.
Всплыла в моей памяти эта задумка, когда знакомые тетушки решили основать свой поэтический клуб. Пару раз все срывалось, один раз я была там одна и поиграла – пианино хорошее. А почему бы мне не показать тетушкам эту задумку? Публика дружелюбная, немногочисленная, а мне, глядишь, и опыт, и тоже какое-то разнообразие.
Показ выпал на день рождения моей мамы. У нее деменция, но еще не так критично, чтобы она не находила дорогу домой, теряла документы или забывала мое имя. Человек вроде жив и рядом, но это уже не совсем моя мама. Я знаю, ты год назад похоронил отца и о сложности ваших отношений мне кое-что известно. Думала, что самое страшное в моей жизни уже случилось, но теперь знаю, что оно еще впереди и висит надо мной как пресловутый меч.
- Это по-прежнему твоя мама, она просто болеет, - сказала мне подруга, потерявшая отца.
То, что мои родители живы – огромное счастье. В будущее мне смотреть некуда. Оно есть только при наличии детей.
Врач советовал устраивать маме активную и интересную жизнь, семейные сборища, паззлы, прописи левой рукой. Вот и решила я с позволения тетушек маму выгулять на свой спектакль. Всю дорогу молчали. Говорить стало не о чем не потому, что я не хочу делиться и не потому, что ей неинтересно. Просто ничего не держится в памяти больше минуты. Ты, наверное, помнишь, как я люблю вхолостую трекать языком. Горько и больно это все, но я уже приняла. Прошлой осенью меня так ломало, что я не могла заставить себя встать с кровати, собственноручно резала волосы - еле удержалась, чтобы не побриться налысо и радикально не забиться татуировками. Все заканчивалось пьянкой с сестрой. В нашем возрасте депрессию уже не романтизируешь.
Я заставляю себя жить дальше, хотя не знаю, зачем. Глупо горевать из-за семьи, которой не создал, пока есть на свете люди, которые любят и ждут. Ради них я и живу.
Я познакомила маму с тетушками – их было всего две. Одна поэтесса и детский писатель, другая делает игрушки и очень суетливая. Знаешь таких людей, которые вроде шума не производят, но постоянно мельтешат? Быстро говорят, все хватают, захлебываются слюной. Неспроста это говорю. Зовут ее Ольга. Были также моя сестра и подруга, твоя коллега. С ней мы сыграли одну песню вместе, а потом я начала свой тринадцатиминутный спектакль.
Не представляешь, сколько и как я его репетировала! Задумка была просто выйти, рассказать, почитать стихи и сыграть как на духу, но поскольку тогда сорвалось, я решила подготовиться. Записала даже пару раз на видео и на диктофон. Стояла перед зеркалом, читала отдельно текст и потом все прогоняла вместе с музыкой. Кому-то даже отправила диктофонную запись и получила обратную связь. Она меня устроила. Все, мол, органично и понятно.
Итак, я села за пианино и начала рассказывать, как жил-был ты, написавший стихи о девчонке-поэтессе, потом жила-была я, которая усложнила музыку к твоим четырем нотам. Огромный кусок этой музыки разделила на две части, чтобы легче воспринимался, продолжая рассказывать историю. И в заключение – мой ответ. Пять лет спустя девчонка-поэтесса все так же одинока и так же с чем-то борется, но там больше горечи и кажется, ничего никогда не поменяется.
Как раз когда я читала это стихотворение, Ольга закашлялась. Вот что делать в таких случаях, когда у тебя всего пять зрителей? Дать ей прокашляться или продолжить выступление? Я выбрала второе, но никто ничего не услышал, хотя Ольга пыталась сдержать свои приступы, хватала чайник, воду, гремела посудой. Вода ей не помогла, она аж заходилась. Выступила, короче. Конец у меня получился замятым донельзя. Как думаешь, полегчало мне, перевернулась страница?
Как-то мы шли по парку с модной поэтессой, и она сказала, что книга ей никакого морального удовлетворения не принесла. Главное – общение с публикой, спектакли, отыгрыш, эмоции, адреналин, сцепка. Тебе, наверное, понятно. Мне теперь тоже - что это не про меня. Я не поэт и не актер. Писатель живет в книгах, о стальное – бла-бла на воздух. Собрала отзывы от сестры, подруги, всем все понравилось, если бы не Ольга. Попили  чаю, поболтали о чем-то. Детская писательница заняла  весь эфир, моя мама кивала и улыбалась, поэтому никто никакой деменции не заметил. Ей исполнилось 70 лет, которые ей никто бы не дал. Спектакль – не подарок ей. Хорошо бы она этот выход хоть как-то запомнила.
В общем, я решила сделать видео из этого спектакля. Не то, как я сижу, говорю и играю – там смотреть не на что. Записать пианино толково тоже не получилось - при подключении к компу оно то подтормаживало, то дублировало ноты. Решив, что откладывать дальше смысла нет и маяться с этим слишком сложно, я опять записала на диктофон. Выложила на ютубе приватно и делилась ссылкой с друзьями, которым хотелось это показать. Разумеется, ты в их число не входишь. И поскольку там твои авторские права, доступ к видео я не открываю.
- Давно бы уж написала ему и попросила разрешения использовать его стихи, - сказала мне сестра за баночкой коктейля на набережной.
- Еще чего! Тогда же придется ему эти сопли показать.
Я не могу представить, что в твоей голове сейчас. Что бы ты почувствовал, если бы это все услышал – с моей колокольни, так сказать. Я сама себя ненавижу за то, что двадцать лет ношу это в себе, но это слабо помогает.  Юность – особое время. Оказывается, держать в руках чужую песню правда нелегко.
Расскажу еще одну историю, ладно? Гулять так гулять.
Двадцать лет назад подруга нашей юности, для простоты Настюха, пришла ко мне в одно из ноябрьских воскресений и сказала, что написала песню. Текст еще, правда, не готов, но пока я подбирала на пианино музыку, на нее снизошло вдохновение. Моих дома не было, так что мы никого не стесняясь, давили песняка, усложняли и совершенствовали мелодию и завывали под «Найтвиш».
- Насть, где мы а где Тарья? – пыталась я быть благоразумной.
Подруга не вняла – ей хочется повыше. Тянули изо всех сил, уж не помню, что у нас получилось тогда, но сейчас меня не вдохновляет. Поскольку в песне нет припева, я с каждым куплетом нагнетала аккомпанемент, потому как кроме двух рук и пианино иных средств выразительности у меня не было. На следующий день я впилила в конце соляк и пыталась сыграть его Настюхе по телефону, но получилось плохо. При встрече она оценила его высоко.
Не знаю, почему мы на двадцать лет забыли об этой песне. Видимо, тогда те, кто мечтал играть в рок-н-ролл, увлеклись ролевками и забили на музыку. Она требовала куда больше времени и сил, чем изначально планировалось. Я периодически поигрывала песни, которые сама сочиняла, которые подбирала или сочиняла для кого-то. Подумала, что хорошо бы альбом записать и выкинуть из головы эти застрявшие осколки. Собственно с тех пор ничего музыкального я больше и не придумала.
Потом от моей жизни начали отпадать куски.  Друзья, пианино, та квартира. Кажется, все эти музицирования, глупые мечты и фантазии, полные иллюзий разговоры, шатания по лесам и философствования на крыше остались в другой жизни. Пианино у меня теперь цифровое, играла я поначалу с удовольствием, а потом забросила.
И тут стоит поблагодарить твою коллегу, которая появилась в моей жизни три года назад. Ту самую, что играет на скрипке и обращает внимание на всякие мелочи вроде маникюра. Благодаря ей я вернулась к своим песням, а шеллак делать перестала. Именно она вдохновила меня не предавать эти песни забвению, именно она как музыкант, а не дилетант увидела в них потенциал.
Но вдруг подумалось мне: а почему сразу альбом? Можно же съесть слона по кусочкам, правда? Масштабность отталкивает, пугает, парализует, а что если записать хотя бы одну песню? Еще лучше - не свою. Это отдельная мотивация, которая не даст слиться. Я написала моему хорошему товарищу, Алексею Трифонову, который много лет пишет ребят на собственной студии, играет в куче проектов, а когда-то очень помог мне с выбором цифрового пианино. Давай, дескать, запишем Настюхину песню – фоно и голос, как мы с ней делали. Думаю, ей будет приятно.
- А че фоно и голос? Давай полный фарш сделаю.
Леха попросил меня положить диктофон рядом с фоно и намурлыкать песню. Так я и поступила.
- Гармонии крайне готические, - наговорил он голосовое, - от чего будем отталкиваться? «Димму» и «Крэдл»?
- Настя их не воспринимает, она нас побьет за такое. Изначально был закос под «Найтвиш», особенно по вокалу.
Долго мы еще что-то обсуждали и не сразу до записи дошли, но в итоге, что от меня потребовалось – приехать в Лехину студию, записать клавиши и чистовой вокал, а дальше он все сделает. Договорились на пятницу.
У Лехи мидиклавиатура «Роланд», 49 клавиш. После классической, где их 88, тот еще пряник. И, конечно же, стоило мне сесть за чужой непривычный инструмент, как я напрочь забыла, что я там вчера структурировала и вспоминала. Алексей – человек тактичный, ни словом не выказал раздражения и никуда меня не торопил. Однако на меня обрушилась игра под метроном, а это отдельный навык, которым я не владею – перестаю слышать это цоканье в какой-то момент.
- И педаль ты передерживаешь, давай я буду нажимать.
Что-то мы упростили, где-то переносили октавы, но в целом, играла я все как оно было двадцать лет назад. Только соляк из ритма выбивался напрочь и ни в какой метроном не ложился.
- Слушай, у нас тут рокешник, а не Шнитке, - сказал звукач, и эта фраза меня до сих пор веселит.
Замедлив соляк, который по понятиям гитариста и не соляк вовсе, а арпеджио, мы уложили его в ритм, и минус почти готов.
- Ты уверена, что тебе комфортно будет петь высокие ноты?
- Совсем не уверена, - призналась я, - иногда получается, но зачастую так себе.
- Давай я тебе тональность спущу, и все красиво будет.
А сто так мозно, да? Почему я сама не додумалась подбирать там, где было бы удобно петь?... Вот ведь как здорово – играешь, как привык, а поешь на полтора тона ниже.
Перед записью вокала я осушила здоровенную кружку воды. Думала, будет хуже, серьезно. Единственное, что никак не давалось – не проморгать вступление. Его там нет, сразу надо петь. Мы сделали три дубля, Лешка потом выберет лучшие куски, сделает из меня красавицу. Всего на вокал и пианино мы потратили два с половиной часа, а я уж изготовилась полдня убить.
Прошло месяца полтора. После долгого писательского молчания я закончила работу над рассказом «Песня» и приехала на субботний ужин к родителям.  Рассказ тоже на эту тему и в частности мне хотелось оформить одну мысль: когда ты прикладываешь руку к чужому творчеству, в тебе будто застревает кусок другого человека, и ты его носишь в себе годами. Хорошо это или плохо – не знаю, но в какой-то момент хочется этот осколок выдрать и двигаться дальше. Не тратить энергию на удерживание в памяти того, что самому автору уже вряд ли нужно.
Итак, дописала я «Песню», а Леха в тот же вечер присылает мне «нашу» готовую композицию. Решила сначала поужинать, а потом спокойно послушать в наушниках – в телефоне «рокешник» звучит пошло. Чувства мои сложно описать и еще сложнее осмыслить и понять. Мало сказать, я обалдела от той «Тристании» в которой оказалась и от того, как звучал мой голос. В целом я была довольна, как спела на записи, но со стороны и в оформлении тяжелой музыки – впечатление космически отличается. Я услышала все свои клавиши, хотя ожидала, что Леха что-то уберет в пользу гитарного соляка. Нет, все отлично ужилось, они создали плотную подложку. Слушала несколько раз и все хорошо, но мало. Хотелось, чтобы еще музыка в конце позвучала, хотелось больше этой красоты. Всего 4 минуты!
Сердце  из ушей выпрыгивало и спать не давало до полтретьего. Это не про восторги. Это что-то другое, чего я никак не могу ухватить и назвать. Ведь песня даже не моя, что за странность такая? Сам факт причастности к тому, что в итоге стало таким прекрасным? Путь длиною в двадцать лет от сырого замысла до такого воплощения, о котором даже помыслить не мог? Восторг от масштабности чужой мысли и мастерства? Странная пустота на душе – больше не нужно держать в руках кусок чужой жизни, боясь забыть…
Наша музыка – это слух и мышечная память. Ноты я недолюбливаю и никогда ничего ими не записывала. Пробовала – две ночи впустую. Одна надежда на высокие технологии и добрых друзей.  Ведь забывать жалко – каким бы примитивным и несущественным ни казалось творение, но эмоциональная наша жизнь протекает по каким-то своим законам, чуждым здравому смыслу. Это важно – переворачивать страницы, ставить свои книги на полку, отпускать людей, записывать песни, отыгрывать спектакли. Мир прекрасно прожил бы и без симфоний Шостаковича, и даже без Шекспира – не надо наделять его сверхчувствительностью. Если это важно всего лишь одному человеку – хотя бы тебе самому – надо творить и вытворять, доделывать и делиться. Наслаждаться, удивляться, вдохновляться и делать снова – еще лучше, еще чище и прекраснее.
- Творчество нас самих вычищает, - сказала как-то подруга.
Одна из причин, почему мы все это делаем...
Какая была реакция Настюхи? Я боялась, что она не вспомнит - знаешь ведь, какая она растрепа. Написала ей голосовое, чтобы она послушала в спокойной обстановке, в наушниках или в колонке, а не на бегу и не на лету. Она сказала, что «прифигела», что вспомнила даже то, как писала этот текст, как мы с ней его пели у меня в зале. Вспомнила все. Несмотря на то, что Лешка расстарался с аранжировкой, мотивчик-то простой и песня получилась этаким стыком между прошлым и будущим. То ли ей нужно второе дыхание, то ли гештальт уже закрылся и больше не нужно ничего.
Признаться, я ожидала более живого отклика. В соцсетях она этим не поделилась. Быть может, потому что ее голоса там нет? Я сказала ей, что минус у Лехи, запиши, мол, свой вокал, но она считает, что петь должны мы вместе, а это очередная тяжесть при записи, которая ляжет на звукача. Одно дело петь вместе в восемнадцать, когда ничего не знаешь и не умеешь, зато мнишь себя мега-талантливым. Настюха будет петь первый, потому что он слышнее и проще запоминается, а партию второго мне пришлось бы прописывать для себя и буквально разучивать. Адский ад. Так все и заглохло.
Меня же так и подмывало поделиться. Отправила подругам и сестре, некоторым тетушкам, понимающим в музыке и любящим мои творчества. Всем, конечно, понравилось, кроме одной. Ей скучно стало за четыре минуты. Ну и еще один друг, который общается с такими звездами, что куда нам косорылым… если оные проникнутся этой песней, сделают лучше. Что требуется от меня, дабы они прониклись? Стриптиз на столе станцевать?
Никто не сделает лучше. Леха объяснил мне феномен. Раньше он делал демо-версии и собирал обратную связь, но быстро понял, что люди влюбляются в демки – психологическая штука. Что первым услышал, то в памяти и застряло, другого не воспримешь. К тому же, для нас это не просто песня, это эпоха, как ни пафасно звучит. Думаю, ты понял бы мои чувства.
И последний аргумент. Пятнадцать лет назад Алексей был сильно влюблен в Настюху. Она не ответила ему взаимностью, но они остались друзьями. Я так не умею. Но здорово, что песню сделал именно он. Денег с меня, естественно, не взял.
Однако у меня в душе что-то повернулось. Я будто увидела себя с другой стороны и эта сторона мне понравилась. Я поняла, что хочу записывать остальные песни только с Лехой, качество снижать нельзя. Эту песню я больше не играю - не хочется. Не скажу, что у меня камень с души свалился, но стало легче, когда не приходится помнить чужое. Это мое время, моя энергия, моя голова, мои незакрытые гештальты. Быть может, я даже боюсь, что с твоей песней случилось бы так же, запиши я ее нормально? Разве мне хочется ее забыть?
Нет, тут все-таки другое. Она сложнее, красивее, она, можно сказать, мое боевое крещение, возвращение к музыке, и обязана я этим тебе. Никак мне от этого не уйти. Лучше, не обязана, а благодарна - хватит с меня долгов.
И вдруг я после записи той песни почувствовала, что могла бы с тобой по-дружески встретиться, поболтать и дальнейшую судьбу твоей песни обсудить, если бы это всплыло в разговоре. Про свой спектакль я бы тебе не сказала. Открыться настолько я по-прежнему не готова.
Знаешь, была еще одна веселая история с твоей песней. Теперь точно последняя, обещаю. Совсем не таким получилось это письмо, каким я его себе представляла.
Так вот, мы с твоей коллегой и моей подругой выступали в ее родном городе на праздник жен-мироносиц - этакое православное восьмое марта. Мы готовили небольшую программу с чтением стихов, нашей общей песней, и тремя произведениями по отдельности. На скрипке два коротких, на фортепиано - одно длинное. Как раз на твою песню. Много было нервов и сомнений по поводу инструмента - скрипка-то своя, а вот фортепиано... в церкви есть синтезатор, но там иной принцип звукоизвлечения и надо к нему приноровиться. Слава Богу, батюшка привез из дома цифровое пианино, на котором учились играть его сыновья. Подруга сказала мне, какие лица были у них с матушкой, когда я играла - словно они, наконец, услышали, как этот инструмент может и должен звучать. Меня назвали композитором и после батюшка похвалил мою стряпню.
- Я думал, вы какого-нибудь Бетховена играете, а это ваше!
Наше. Разве я могу, играя эту вещь, не вспоминать о тебе? Меня беспокоит лишь то, что в последнее время я вспоминаю тебя слишком часто, даже когда не играю. Зачем, почему? Не было тебя двадцать лет под боком, и прекрасно, а стоило тебе устроиться на работу подруги - будто за каждым углом могу тебя встретить. Бывало, мы с ней покупали в спаре еду и шли на вашу рабочую кухню в восемь вечера. Даже день рождения мой там праздновали - пиццу заказывали и сидели до половины одиннадцатого. Неужели это все накрылось?
- Да нет, он давно ушел, - заверяла меня подруга.
Теперь все накрылось потому, что она вышла замуж, и больше так со мной сидеть не сможет. Мы и играли раньше до десяти, а теперь муж звонит уже в девять, готовый забрать. Что ж, семья заменяет все, как сказала Раневская. Вот у меня есть все, а семья... пока, слава Богу, тоже. Но другая. По версии Олега Куваева я «бомжую». Что, мол, было делать с Масяней? Надо замуж выдавать, семью создавать. Не бомжевать же до сорока лет...
Ну да ладно. Хотела было поныть про женскую долю, но мужикам такое говорить точно не стоит. Ты, небось, тоже недолюбливаешь дочкиных ухажёров? Она такая красивая, наверняка толпы за ней ходят. Хотя, не знаю. Говорят, в современной еде столько химии, что у молодых мужчин нет такого влечения к женщине, как раньше. Судя по моему племяннику, точно. Ему важнее деньги и независимость, которую они дают, а девочки - эта курит, эта нудная, эта толстая, эта матерится. Все не так. Тургеневской барышне, которая книжки читает и на рояле играет, с ним говорить не о чем.
Так вот, мои первые гастроли еще и денег принесли - заплатили за наше двадцатиминутное выступление столько, что можно было пять раз прокатиться на такси в соседний город. Я отложила эти деньги, решив потратить их на что-то хорошее, и вот подвернулся сборник стихов. Выпускаю очередную книгу, впервые в твердой обложке. Решила, что к стихам обращаешься чаще, чем к романам, замусолишь быстрее. Хочется спросить, гордишься ли ты мной или хотя бы рад за меня. Глупый вопрос. Это женское дело - вдохновлять и пестовать гения. Творческая женщина для творческого мужчины скорее конкурент. Видит Бог, я не хотела им быть, но кто знает, как ты это воспринимал?
Вот, пожалуй, и все. Пора ставить точку. Жаль, двадцать лет назад нам так и не удалось нормально поговорить. Не выяснять отношения, нет. Просто поговорить. Хотя бы у лекториев института, хотя бы прогуляться пару раз по дворику, как получалось с твоим братом - с ним я общалась гораздо больше, и он стал моим другом. Почему так нельзя было с тобой? То ли я боялась сделать шаг навстречу, то ли ты этого не хотел. Мой шаг оказался квантовым скачком. Не могу сказать, что не повторяла ошибки - вторую любовь тоже я втащила в свою жизнь. Но и выкурила тоже я, меня не отвергали. Там все ясно и это здорово. Благодаря ему я стала писателем.
Надо сделать две наколки на ягодицах: на одной перо, на другой ноту. И может быть когда-нибудь их увидит только тот самый, единственный. Нда, когда кожа обвиснет так, что уже ничего нельзя будет разглядеть. Смешно и грустно, как и вся моя жизнь.
Прощай!
Благодарю тебя за музыку. Страшно представить, насколько пресной была бы моя жизнь без нее.
З.Ы. Признаться, мне трудно было представить, что бы ты почувствовал, прочитай ты подобное письмо. Раздражение? Злость? Недоумение? Вероятно, ничего из перечисленного.
Я увидела тебя на концерте дружеской группы. Пригласительные дала мне моя подруга и твоя коллега. Буквально за минуту до выхода из дома меня ошпарила мысль, что и ты можешь оказаться там. Я ее отогнала. Помнится, ты не любил концерты. Однако, за двадцать лет кое-что изменилось.
Когда я подходила к зданию, подруга написала мне в вацап, что мое место сразу за твоим. Ты мог сидеть где угодно - на балконе, в амфитеатре, но не прямо перед моим носом, так чтобы я натыкалась взглядом на твою плохо прокрашенную желтую голову. Удивило меня не это.
Ты не просто узнал меня, но поприветствовал меня с такой улыбкой, таким теплым взглядом, которого я никак не ожидала.
- Он усиленно махал тебе, пока ты обходила ряды, - сказала мне подруга, - но ты в его сторону не смотрела.
Разумеется, я искала свое место и смотрела на номера рядов и кресел.
- Такой радости я у него не видела за весь год работы вместе. Он прям светился.
Значит, общая юность отзывается в душе теплыми воспоминаниями, и мне от этого радостно. Тебе-то уж точно не в чем винить меня и не за что обижаться. Со своими чувствами я когда-нибудь разберусь. Наверное, когда пойму, что наш Господь не автомат: бросил монетку - получишь конфетку и справедливости на земле нет. Она у Него Своя, нашему уму непостижимая и земным категориям неподвластная.