Девять миниатюр из прошлого. Номер Один

«Я оглянулся назад, чтобы посмотреть вперед» 
Ф. Ницше «ECCE HOMO»

Если смотреть в эту трубу назад, то можно вспомнить многое, но нечетко - так, будто видишь все через расфокусированный объектив. Память не фиксируется на чем-то конкретном, скорее это цветные стекла, слагающиеся в веселый, радостно-симметричный рисунок. Скошенная трава вместе с запахом – это стекло зеленого цвета. Меловые невысокие горы – сине-серые, но рядом красный – это кизил, растущий на склонах. Черный – это море, которое обволакивает весь стеклянный пейзаж по контуру трубы, оно заливает незанятое пространство, омывает стекло горизонта, щекочет ноздри. В этой картине нет неба. Андрей Болконский увидел его над полем Аустерлица. Мне было семнадцать лет, когда я в первый раз посмотрел наверх – над Карачаевским поселком Дамхурц, когда местный милиционер, смеясь, посоветовал мне больше не уходить в лес одному. В этом советском лесу бродили беспризорные волки. В этом лесу дикие люди перегоняли угнанный скот, не оставляя свидетелей.
Милиционер отстегнул магазин и проверил патроны. Потом он поднял голову и опять усмехнулся, оглядев мертвенно-черное небо: «Что подэлать, нэт здесь ни электричества, ни советской власти!» В этом кошмаре было и изящество, и удовлетворение открытием: чем меньше советской власти, тем меньше электричества, тем чернее и доступнее небо и это непостижимым образом укладывалось в примитивную диалектику, которую там, внизу, у подножия Кавказских гор нам вдохновенно втирали под кожу диалектически продвинутые люди.
Мне кажется, что я все еще там, в этих диких горах и вся моя последующая жизнь — это только момент, проекция, последнее озарение сознания о том, что могло бы быть, если бы тяжелые челюсти не раскромсали (далее штамп) мой утлый челн-череп и не определили в сознании мой последний цвет – цвет черного неба, которое можно увидеть только в отсутствие света.


Калейдоскоп.

Смотрю немного огорошен
На бег и блеск цветных горошин:
Стекло шуршит, оно как шепот,
В моем зрачке, искрясь, дробится,
И дальше катится, и длится
Восторг увидевшего это.
Я так стою, по горло в лени,
Кузнечик сел на пыльный палец,
Изгиб зеленого колена – его замысловатый танец.
Я очень мал, я меньше лужи,
В которой мокро отражаюсь
С трубой своей, и бродят камни
Во тьме ее и ловят малость
От света, что им очень нужен.
А за трубой, далеко где-то,
Где блики, всполохи и тени,
Без капли дегтя - бочка лета,
Вся в лоскутах из настроений
Моих, расплавленных от зноя
И чуть саднит, саднит и ноет
Заноза этого сюжета.