9. Вера

Когда в маральнике начинается загон оленей, вся деревня участвует в этом мероприятии. Я делал это впервые. Будучи человеком закрытым, не склонным к любому общению, я держался поодаль от всех.
Раздался трубный голос марала. Я и раньше знал его. Не раз, находясь в горах, я его слышал. Сейчас он был особенный. Торжественный, что ли, будто бы предназначался только мне. Я замер. В это мгновение прямо на меня вылетел огромный олень. Его рога были невероятных размеров. Никогда я такого не видел. Когда он пронесся мимо меня, глаза наши встретились, и я прочел в них страдание, может быть даже в разы большее чем то, которое испытывал я. А когда я увидел, как он прямиком идет в коридор, то понял, что он делает это специально. Он знает, что там ждет его освобождение от страдания.
Зная, что выход к станку закрыт, и какое-то время движение по коридору заступорится, я побежал, что было сил за ним. Я несся вдоль коридора, высматривая этого самца. И мы опять встретились. Его первым вывели к станку. Конечно, такие рога имели большую ценность. Сама их форма говорила о том, что это очень редкий вид оленя, не такой, как все остальные маралы. 
Он спокойно прошел к станку и остановился. Может быть, он здесь уже бывал не раз. Я упал на колени, чтобы лучше видеть его морду. И в третий раз он посмотрел на меня. Начался спил.  Процедура эта очень болезненная, не все маралы выдерживают ее. Панты, это сплошное скопление нервных окончаний, даже если рогами задеть за ветку во время движения, это принесет страдание, а тут спил. Олень застонал, заревел, но взгляда от меня не отвел. А потом… В его наполненных слезами глазах, я прочитал облегчение. Облегчение от избавления от тяжкой ноши. Вот, что хотел сказать мне олень. Я был потрясен.
В стрессовых ситуациях я поднимался на скалу и уходил в медитацию. В этот раз я ярко увидел картину из прошлого. Мама, вся в слезах тащила меня за руку к огромному белому зданию в Москве. Кажется, это был Дом правительства. На проходной нас остановили, начали чего-то выяснять. Мама кричала, плакала навзрыд, а я стоял и молчал, боясь еще больше огорчить маму. Когда мы летели на самолете в этот город, мама тоже плакала. Я хотел ее обнять и утешить, но она отшвырнула меня, и заплакала пуще прежнего. Поэтому, стоя на проходной, я старался молчать. Я был сильно напуган. В какой-то миг, мама даже хотела подраться с охранниками, а потом, просто резко развернулась и ушла. Прибежала какая-то тетенька,  наверное, доктор, стала осматривать меня, что-то спрашивать. Но я ничего не мог сказать. Мне было два года, я был сильно напуган. Потом прибежал мужчина. Он уставился на меня своими недобрыми глазами. Он был ужасно потрясен моим присутствием. Его бил озноб. На лбу выступили капельки пота. Тетенька доктор сказала, чтобы я не расстраивался, что это мой папа, что теперь все будет хорошо. И я потянул руку к папе, желая утешить его. Но он отшвырнул меня еще сильнее, чем мама в самолете. Он присел в поставленный для него стул, а тетенька доктор занялась теперь им. Я присел на корточки в углу проходной, стараясь быть как можно незаметнее. Я словно окаменел, боясь шелохнуться. Через какое-то время подъехала машина, и дяденька потащил меня за руку в эту машину. Я не успевал за его размашистыми шагами и поэтому большую часть пути проехал на коленках, изорвав свои нарядные штанишки. А потом, случилось ужасное. Я обмочился. Я стал противен не только всем, но и себе.
Потом нас встретила очень добрая женщина. Она ласково гладила меня по головке. Говорила, чтобы я не боялся. Ругала дяденьку. Он же сел у большого стола в гостиной, голова его упала на подставленные его же руки. Он молчал.
С этой картины начиналась моя детская память. Добрая женщина, наверное, была прекрасной феей. Но только с ней я мог общаться в этом доме. А потом у меня появилась сестренка, мой Лучик Света, мой лучший друг и соратник.  Спустя какое-то время, отец оставил нас троих, и ушел к другой женщине. И у нас появился еще один братик. По отцу.
Выйдя из медитации я рассуждал над этой историей. Когда я стал отверженным? Не здесь, в Сахсабае, а еще в утробе своей матери. Когда отец покинул ее, она захотела избавиться от меня, но было слишком поздно. Теперь я понял, что мне надо отпустить эту обиду.
Сахсабай, как материнская колыбель, как мир Саха в буддизме Махаяны сравним с местом, где все существа подвержены рождению и смерти, и прежде всего, рождению и смерти души, наполнил меня спокойствием, всепрощением, состраданием и мудростью Вселенной. В этом месте я постиг основы всех религий. В этом месте я понял, что все эти религии - суть одно, и суть эта предельно проста. Она представляет собой Десять заповедей и близость к первозданной простоте. Это есть религия. Все остальное – обряды, придуманные людьми, из-за правильности исполнения которых разыгрываются самые жестокие войны в мире.
Сахсабай, в переводе с древнего тюркского означает «король олень». Мне повезло встретиться с самым умным королевским оленем. Сахсабай дал мне материнскую любовь и отцовскую мудрость.   
Пребывая в таком благостном состоянии, я понял, что рожден я для того, чтобы выпросить прощения у Вселенной для моего отца и моей матери. Это было необходимо для всего нашего рода. Мы нуждаемся в очищении нашей Кармы. И выполнить это надо не закрывшись в себе, не уйдя с головой в собственные проблемы, а придя на служение Божественному.
Я собрал все самые необходимые вещи и книги. Путь мой лежал в монастырь.