Геннадий Панов

Геннадий Панов - шарж
дружеский шарж в личном фонде поэта

Имя поэта Геннадия Панова в меня отчетливо вошло из рассказов молодой учительницы литературы Родинской средней школы (сегодня я ее имя уже не помню — она у нас преподавала литературу только один год), учившей нас в десятом классе в 1964-65 годах прошлого века.
Геннадий Панов был ее однокурсник и из одной группы.
Запомнилось ее восторженные, с некоторым правда элементом иронии рассказы о нем.
Человеком он, насколько я его помню был веселым и обаятельным.
Помню ее рассказ о том, как тот писал пародию на известное стихотворение Сергея Есения. «Дай Джим на память лапу мне».
Панов был уже тогда на слуху, и та о нем нам охотно рассказывала, отвечая на наши вопросы. О знаменитости, с которой ей довелось вместе учиться.
И это чем-то неожиданным не было в то кипевшее событиями время. А Геннадий Панов в литературном регламенте шел тогда по линии поэта прежде всего комсомольского.
Комсомольских, песенного склада поэтов и тогда можно было по пальцам пересчитать. Геннадий Панов из них в крае был первым. Если не единственным. И это тогда ценили. А он этим — гордился.
Страна тогда находилась на марше гордых строек пятилеток и героически штурмовала космос и песни целинной эпопеи еще тогда не смолкали на подиумах нашей потом перекрасившейся эстрады, бросившейся бешено и исступленно зарабатывать бабло.
…
Самого же Панова впервые я увидел в редакции «Молодежь Алтая», где мы околачивались тогда с моим закадычным другом Михаилом Русаковым денно и нощно.
Выглядел он по стандартам тех лет броско и эффектно.
И этот облик его тот я хорошо помню до сих пор.
Тогда перед нами прошла целая вереница людей, вошедших яркими буквами в историю края.
Юрий Козлов, Дмитрий Горбунцов, Евгений Гущин, Геннадий Комраков, Владимир Козаков, Борис Брязгин, Зимель Горфмнкель… Там же впервые я увидел художника Геннадия Вильмса, ставшего в крае легендой газетной графики. Не побоюсь преувеличения, лучшего даже на тот период жизни газетного художника страны. Хотя никаких полиграфических институтов он не заканчивал. Ивана Кудинова я там впервые увидел (он купался в лучах славы первой своей публикации в журнале «Юность») и сделал тогда на него один из первых своих шаржей. Юрия Майорова. Тогда еще такого молодого. Литературная студия «Поиск» квартировалась по средам вечером в его большом гостеприимном кабинете. Дано уже отломанном от главного корпуса.
Видел в эти же годы Геннадия Панова я и в большом помещении Союза писателей, размещавшегося тогда в здании в самом начале Ленинского проспекта (Ленина 8). Союз писателей в конце 60-х размещался в большом помещении на втором этаже. Из старых остались в памяти облики писателей Льва Квина, Николая Дворцова…

Потом много и неоднократно я видел его в Союзе писателей при всех его переездах на новые квартиры, на литературных совещаниях. В том же ДК завода Трансмаш, тоже родном доме Алтайских литераторов, где долгие годы, пока Союз писателей не переехал на проспект Строителей, собирались литстудии и проходили семинары. Помню Александра Родионова на одном из семинаров с его первой книжкой стихов в подвале этого ДК.
Хорошо помню чтение Геннадием Пановым перед литературным активом его перевод «Слова о полку Игореве» на проспекте Строителей.
…
В личном фонде писателя в музее литературы и искусства, с удивлением недавно обнаружил для себя, что там лежит большого формата  мой дружеский шарж на него.
Дружеские шаржи я рисовал много.
В начале 90-х я положил глаз на альманах «Алтай».
И для него сделал до десятка шаржей на местных знаменитостей. И что-то там у меня было опубликовано.
Альманах тогда выходил трудно.
Всех уже кого я тогда изобразил не помню: Бородкин, Гущин, Свинцов… Кто-то еще был.
А последним был — Геннадий Панов.
Повторяюсь, альманах жил трудно и еле-еле существовал.
Запомнился мне Геннадий Панов с этим шаржем незадолго перед тем, как он ушел из жизни.
Он шел с трамвайной остановки на Челюскинцев к цинкографу Боре Пирогову и держал скрученный в большой рулон под мышкой. Шарж мною был сделан на большом листе ватмана.
— Вот несу, чтобы переснял…
Это произошло как раз напротив того места, где стоит теперь по соседству с редакционным комплексом небо подпирающий небоскреб. А там тогда стояло характерного облика двухэтажное строение, кажется, с коричневою штукатуркой.
Напротив которого на небольшой площади перед зданием редакции, где стоит неброский и на скорую руку изготовленный бюст Фролова, вспоминая о которых я всегда припоминаю  фото времен гражданской войны, на котором изображены надменного вида английские офицеры в характерной для них форме у английских полевых гаубиц на конной тяге.
Одна из которых во время боев с партизанами у белых полковника Окунева утонула во время боя в болоте около бора.
А еще припоминаю тут же долгий разговор по соседству этим бюстом с Александром Родионовым о революции барытмачей в Туве.
По жизни мы с ним были не очень близки, хоть и виделись неоднократно и друг друга немного знали, а тут столкнулись и долго-долго разговаривали, найдя много общего в разговоре. В том числе и по деревянной архитектуре города. У меня была книга его с его автографом — приз от «Молодежи Алтая» за мои публикации в ней.
Кроме того, я долго занимался деревянной резьбой Барнаула и Новосибирска и сотрудничал по этому вопросу с академиком Окладниковым. А также снял в начале 70-х годов большое количество строений деревянной архитектуры, и они составляют внушительную часть моего личного архива.

Напротив нас, за трамвайными путями высилось вычурное деревянное строение женской гимназии, где училась описанная Славкой Козодоевым героиня истории, тогда разворошенной жалостливо его стараниями в местной прессе. О том, как гимназистка и молодой офицер застрелились из-за любви страстной и как дореволюционный Барнаул хоронил их на разворошенном в дым потом городском кладбище на горе.
А еще где в подвалах контразведка белых держала красных, в том числе знаменитую тогда Эмилию Алексееву.
— Ты нас рисуй-рисуй эти шаржи, пока мы еще не перемерли все… — пробасил он тогда своим характерным басом грустно.
Эти слова отчеканились в моей памяти.
Писатели в это время жили крайне туго. И шутка отражала более чем ярко тогда реалии тех дней.
А вскоре его не стало.
Помню – картинка была большого размера, на целый лист ватмана. А что я там на ней тогда изобразил, убей меня! — сегодня уже не помню
И потом я, помню сожалел о том, что труд мой пропал даром.
Именно этот шарж мне было жальче более всего.
Я слишком, помню, вложил много в него старания. Дескать, все прахом пошло.
А нет вот, бывает в жизни и удача — и не пошло!
Оказывается, рукописи хоть и горят, но не все и не всегда
…
Дата только создания его в аннотации указана не та.
Шарж был нарисован мною в октябре 1992 года.
...

Изобразительный ряд материала можно посмотреть здесь

https://ok.ru/profile/459972409179/statuses/156848165729115