Невыносимость нравственности

…Домофон?!
Давно такого – чтоб прежде без звонка на мобильник -- не было…
Ответил в трубку с досадой – будто кому-то на улице как пройти:
-- Да. Вот ещё…
-- Это Татьяна!
И после… уже неизбежной паузы:
-- Та. Та самая.
-- Открываю.
Машинально так он...
И тут же – спохватился.
…Да он-то чем виноват?!
И будто – запах… будто запах тот известный -- ледяной стерильный – ударил ему в ноздри… опьяняя, отрезвляя…
Он почувствовал.
Всерьёз.
Данная минута – не-за-бы-ваемая.
Тем более – сходу он проговорился!
Не переспросил даже хотя б для вида…
«Та самая»…
«Открываю»…
То есть – УЖЕ ВСЁ ЗНАЛ!
И теперь…
Так, наверно, чувствовал бы себя тот… кто оказался на сцене впервые и перед целой бездной зала… да и притом не зная никакой роли!
Обнаружил себя пойманным. О да!.. Пристыжённым. Но в чём?.. Нужен немедля ответ. Какой?.. Кому?.. Вот именно…
«Кому»…
Минуло – будто целый час…
Дверь он распахнул сам – лишь бы так же, как отвечал, решительно.
…Прыжок!
В него.
Чужим… чуждым…
Она.
Таня… Татьяна…
Она всё стояла.
Словно -- ещё в упор глядела в закрытую дверь.
Он… испугался.
Действительно.
Она – поняв это:
-- А я к тебе.
-- Открываю.
Сказал… не слыша себя…
Происходило всё это -- с мига домофона, -- будто в каком-то кощунственном сне…
…И правда.
Как бы -- запах.
Как бы -- тот.
Будто та невесомость. Тяжёлая невесомость.
Она… немного пополнела… Или… Как-то…
Он – просто часто моргал.
Да-а!.. Не-ет!.. Не умеет он играть. То есть: чтобы – с принуждением.
Стал кое-как припоминать… какой-то, что ли, давнишний, какой-то, что ли, приличный тон:
-- Прошу!
Но сердце в нём – было громкое и самостоятельное!.. грудную же клетку вздымающуюся и вовсе нельзя было скрыть!..
…Вчера, вчера звонила их однокурсница. Собирается, мол, завтра к ней зайти Татьяна. Та. Их. После, мол, её больницы… В расцвете-то, мол, наших лет!.. У неё, дескать, подозрение… НА ВСЯКОЕ НЕХОРОШЕЕ…
И значит, она, Татьяна, эта Татьяна, узнала только сегодня, вот сейчас, его адрес…
…В комнате – почувствовал ещё острее: ведь надо ему быть… каким-то.
Каким?..
Вся квартира сделалась – будто со всех сторон прозрачной… или будто оказалось окно вдруг совсем нараспашку…
Она села на диван. Прямая. Держа свою сумку на коленях. Всеми пальцами… обеих рук…
Он стоял… словно на краю обрыва…
Взрослый-то человек!..
Она – опять поняв, что он понял, что следовало понять, -- подняла на него… своё лицо… целиком своё лицо…
-- Ну… рассказывай.
И он – вдруг-наконец – чуть ли не благодарность почувствовал!
Хорошо -- что не ему ей довелось адресовать этот вопрос…
Развёл – извиняясь за свою, что ли, внешность – руками. Но вышло -- будто он и готовился как раз к этой встрече… с нею… с такой…
Она же – забыла про него: быстро, нахмурясь, открыла свою сумку… достала какие-то бумаги… посмотрела на одну… опять всё убрала…
А он-то надеялся… На что?.. Будто, может, всё сейчас изменится?.. отменится?..
…За долгие эти мгновения – он, ещё глубже вздохнув, постарался настроиться говорить… о себе! Что угодно. Лишь бы о себе.
На тему… самую невинную: современную и всё прочее подобное…
Тем более, как бы само собой разумелось, что они -- трое, однокашники, -- какие-то, если честно признаться, непутёвые: зачем-то окончили исторический факультет… в эпоху-то всего, так сказать, искусственного… интеллекта и мяса… семью не который не заводит…
Чего-то выжидают?..
Нет.
В чём-то уже пребывают.
Как ясно вдруг понялось это… сейчас!
И все, наверно, – на удалёнке.
Во всех смыслах!
Все отдалены друг от друга… И не потому, что сети.
А потому что – исчерпаны какие-то ресурсы…
Какие?..
…Она же теперь – откинулась на диване, отложила сумку в сторону.
Значит – была настроена. И решительно.
Разве и этого всего мало?!..
Чуть склонила голову к плечу – повторила то своё наступательное:
-- А я к тебе.
Комната вся – раздалась в стороны… потом – сжалась…
Он – вспыхнул!
Что-то натуральное нагло шевельнулось в нём…
Тем более… она сама -- после визита в больницу…
Глаза его вцепились в её глаза… и он, проклиная свои глаза, никак не мог их отцепить!
Было так – было, и в квартире, и во всём городе, так, будто они уже проговорили-переговорили всё-всё будничное.
И теперь – само собой – следовало быть… между ними, мужчиной и женщиной… разговору самому непринуждённому, доверительному! самому смелому, рисковому!
Он загнанно стал вспоминать, о чём собирался говорить…
Но губы его… ответили ей, увы не увы, -- по существу её вопроса:
-- А я… насколько помню… тебе не признавался…
-- В чём?
-- В чувствах. Ни в каких.
-- Причём тут это?
Сказала он тише… грубовато… отведя, наконец, глаза…
В минуте тишины – он опять оказался под целым обвалом тех самых редких и самых строгих соображений!
Боль…
Беда…
Сочувствие!..
Сострадание!..
Ситуация прочитывалась так, будто она… гостья не гостья… только что откуда-то убежала!.. и нечего было скрывать – что убежала и что – только что…
Посмотрела на него – ещё строже, сказала – опять тихо… и уж совсем другом, чёрствым, голосом:
-- Ты что… такой нерадостный?
Ему даже послышалось… что она говорит чуть присвистывая… как бывает у тех, кто недавно вставил зубы…
Ещё бы лучше… если бы они были вовсе незнакомыми – не бойся, в случае чего, обидеть.
Но она – опять не сводила с него того своего цепляющегося взгляда:
-- Ты можешь мне… меня утешить?
А он – лишь моргал… лишь моргал…
И с проклятием почувствовал… что пальцы его ноги в одной тапке… заметно, сквозь тапку, пошевелились…
Она опять – как-то особенно трезво:
-- Чего тебе стоит.
А он – даже вроде бы немного клевал-кивал… словно выслушивал глубокомысленный монолог…
Она:
-- Я же, может быть… скоро сдохну.
Его – будто ударили кулаком по спине!
И он -- ничего не слыша – громко:
-- Сегодня… э-э-э… собрался в банк!
Она… она не шевельнулась.
И как бы само собой было: что она… совсем не дышит.
Он – он стал вспоминать, где у него… его глаза…
Видно было, что в недавнее время она – которая она -- уже не в таких ситуациях, по разным кабинетам, побывала и не такое, всякое разное, услышала и узнала.
Спросила – с мстительным пониманием:
-- Почему ты одинок?
Он даже вроде бы обрадовался:
-- С чего ты взяла?
-- А нет?
Невольно – как бы невольно ему вспомнилось… что ведь они учились в университете!
И он так осмелел, что попытался тут, в комнате, как-нибудь шагнуть…
Воспользовался случаем сменить тему… только бы не очень топорно…
Сказалось же – такое:
-- Люди пишут книги и снимают фильмы… про ничтожество вождей и убийц… потому что им страшно говорить про ничтожество… своих родных и близких.
-- Ты намекаешь?
-- С чего ты взяла?
-- А! Ты живёшь… с этими самыми… как их?.. с идеями. Со своими.
-- Ну не с чужими же.
-- Ты намека-аешь.
-- Да с чего ты взяла?
-- Ну я же вот намекаю… А! Ты хочешь сказать…
-- Я ничего не хочу сказать. Я говорю.
Он вдруг словно только сейчас заметил, что она – сидит, а он – стоит; получается – перед нею.
Но не садиться же ему – после всего прозвучавшего -- с нею рядом на диван!
И сразу же понял, что не мог бы сейчас вообще никак и ни на что тут присесть… так как это было бы – что?..
То самое, по поводу её грозной судьбы, полное участие?.. Или -- наоборот -- смирение?..
Она – впрочем, равнодушно:
-- Ты хочешь сказать… что ты… честный!
-- Я ничего не хочу сказать.
-- Во-от! Ты уж и сказал. Как раз это самое. «Ничего не хочу»…
Да она пошлая.
А хорошо бы!
Ну-у… это ты уже… вон куда ты…
С другой стороны. Все-то понимают – кто чего хочет сказать! За других! Только не за себя!
…У неё черты лица были правильные.
Почему… были?!..
Она пришла к нему… просто потому, что дома их, его и той однокашницы, совсем рядом.
И-и-и… как хорошо, что… что тогда, в студентах, он за нею не ухаживал… А то вышло бы теперь… будто он её когда-то вроде бы как бросил -- ну вот, мол, теперь и получай…
Правда, он тогда особенно-то и ни за кем не волочился. По крайней мере – на её глазах.
И разве всё-таки у неё сейчас нашёлся повод… выбрать именно его?..
Так вот, что значит: быть на удалёнке!
А потому все и на удалёнке…
Наконец-то…
Свершилось…
Историческое…
Точнее уж, пожалуй: генетическое.
…Он качнулся -- от усталости.
И – оправдываясь за предыдущее им сказанное и намекая на их исторический факультет:
-- Никто не хочет прежде всего поесть, пожрать… Как писали те наши теоретики… Все прежде всего… добиваются. Один от другого. Певец… стать для другого звездой. Болван… стать для другого политиком…
-- Я… стать твой любовницей… Виновата! Куда мне. Партнёршей. Хотя бы.
Он почувствовал – весь горя от возмущения – словно вырос до потолка!
Да она… преступница…
Но продолжил чуть громче, как бы пересиливая какой-то посторонний, за стеной, шум:
-- Но никому ничего от другого не добиться! Все, извините за выражение, разные. Поэтому остаётся… демонстрировать оружие…
-- Насиловать.
Он – скороговоркой:
-- Всякое общение это насилие.
Да она, может быть, не умеет и моргать!
После этого…
К счастью… или – ещё к чему-то…
Оба словно бы выдохлись.
И мгновение – были как незнакомые… в каком-то пустом вагоне… где-то в какой-то темноте… пустоте…
Он уже подумывал о единственно спасительном: в какой момент намекнуть ей, что он проводит её до остановки.
Она – словно услышав… наверняка услышав!.. эти его мысли – нарочно прилегла на локте:
-- А ты когда последний раз сношался?
В самом деле! Больная!
Он – испугался… что не владеет даже своим языком…
-- Не помню… как тебя оскорбить…
-- Да уж оскорби… хоть как-нибудь.
Сказала это – вдруг устало: будто, и правда, они разговаривают давным-давно…
Да и разве не так. Только, друг для друга, – безвестно. И, один для другого, -- в разных районах города пребывая…
-- А! Я поняла. Ты, и правда, не такой, как все.
Он же – наконец шагнул в сторону…
Но тотчас опять замер на месте…
Вдруг она тут ещё что-нибудь будет вытворять!
И он теперь – то ли чуть строже, то ли всё-таки тоном их прежней дружбы:
-- Дело в том, что ты… шла ко мне, заранее уверенная, каким я должен быть.
-- А нет, что ли?
…Позавидовал вдруг он ей!
Вот как, оказывается, ведут себя люди в положениях самых, для них, крайних…
Вот она… теперь… «теперь»!.. имеет даже какое-то особенное право… быть смелой! По-настоящему. Искренней! По-настоящему. Наконец-то. За всю жизнь. За её жизнь…
И вот – оказывается! -- какова она, та смелость.
То, что люди называют напыщенно: дескать, за пределами добра и зла…
А оказывается – наоборот!
Одно само существование людей в мире и есть реальность добра и зла.
…Она же, что-то и сколько-то в себе утолив, – сделалась как бы миролюбивой, как бы мягкой:
-- Ты никого не сделал счастливой!
Сказала вдруг так она – или само это такое сказалось…
Открыто открылось самое женское, что есть в женщине. – Её, женщины, самая тайная тайна: мужчина есть тот, кто всегда и во всех смыслах – при ней. И для неё.
Но -- к месту ли?.. Ко времени ли?..
Оба – сделались прежними. Вроде бы… Или не вроде бы… Как когда-то. Если не друзьями. То однокашниками.
Оба поняли – поняли по-особенному: им – предстоит.
Ей – то…
Ему – то…
Ей – одно…
Ему – что-то другое…
Вся жизнь была и есть это ПРЕДСТОИТ. Или – когда-нибудь далеко, или – совсем близко. Только в обычной жизни все боятся так сами себе сказать.
А вот они, оба, -- на сию, наконец, минуту -- настолько прониклись этим, каждый своим, ПРЕДСТОИТ, что… уже мешают друг другу. – Понимать это. Каждый – о самом себе! Только о себе. И быть в состоянии такого понимания.
И оба – в сию минуту… а может, так было и всю жизнь… -- ненавидят… всякое другое устройство мира.
Где – каждый перед каждым.
Будто – обязан.
Быть.
Каждый перед каждым.
Всего-навсего…
ХОТЯ КАЖДЫЙ – ПЕРЕД СВОИМ РОКОМ.
И ей – стыдно за свою слабость. – Что прилетела через весь город всех баламутить… эко дело, что б у тебя ни было…
Ему же стыдно – за слабость за свою: что не пыжится, как это, наверно, принято, утешать, обнадёживать…
…Улыбнулась вдруг она!
Он, похолодев… вспомнил про тот запах…
Подмигнула!
Словно только что пришла…
Бегло глянула на окно: задёрнуты ли шторы?..
Он… позорно-машинально… посмотрел туда же…
Или… ему прыгать от неё с балкона?!..
И словно это был предлог – отошёл, с болью в ногах, к окну.
…Да и есть же у неё, в конце концов, какая-то родня!
И он – похолодел от таких своих соображений… догадок?.. возможностей?..
Спасительных?..
Губительных?..
Стоял – упрямо: будто, опять же, и в самом деле был какой-то – там, во дворе, в городе – повод смотреть и смотреть…
Было – понятно.
Всё.
Даже чересчур.
Когда же она?.. что?.. станет… перестанет…
Что?..
Пребывать…
Ведь нет сил – просто видеть её… быть с нею -- просто в одном помещении…
Нет, впрочем, даже и сил стоять, глядя хоть куда…
…Ситуация.
И почему он сразу не сказал в домофон – что занят! что не может никого принять! что очень и очень занят!
И почему… они -- историки?.. Какой, право, фарс!
Ситуация…
Человечество для подобных – драматических -- ситуаций ничего не изобрело, кроме как послать своего ближнего к чёрту или к психологу.
А попробуй сказать это вслух – скажут: бессердечность…
Стоять отвернувшись было, право, легче… полегче…
«Отвернувшись»!.. Да и всё-то прошлое было – так же!..
Странно! Дико! Или как ещё выразиться?.. Ведь они, они вот двое, прожили всего-навсего половину, может быть, жизни… И как дальше жить?.. если жить…
…Было -- за его спиной – тихо.
Что она там… поделывает?..
Почувствовал в ужасе: глаза его – округляются… фантазируя что-то о ней…
И он – извиняясь… нет! – прося у неё прощения, сказал… нет! – само проговорилось… как бы, опять же, не от него:
-- Если бы…
Она – застонав и мешая ему продолжить:
-- Если бы! Все всё «если бы»!
-- Если б я не знал…
Она – уже спокойнее -- за него:
-- …почему я по больницам. Ну а раз знаешь… Тем более!
Но он -- нервно передразнивая:
-- «Тем более»…
Опять возвращалась та непристойность…
Боже мой!.. Ага! Вспомнил, про чего следует вспоминать…
И действительно. Как странно! О самом важном в жизни – о прекращении её, жизни, -- никто на свете… не умеет говорить…
Так вот какие ресурсы исчерпаны...
И вот какое слово – болезненное слово! – всё просилось быть хотя бы помянутым.
Ресурсы нравственности. Исчерпаны. Ресурсы нравственных представлений. Обо всём. В жизни. Вообще в мире.
В самом деле. Чтоб далеко не ходить… Вот минувшие два века… Что они творили и сотворили!.. Золотой век. Серебряный век. Войны… Революции… Космос. Атом.
А каков результат?!..
Сейчас эра – девальвации нравственности. Недаром: на замену ей – подслушивающие устройства и видеонаблюдения…
И он вот… стоит. Спиной. Ко всем. И ко всему.
Стыдно было думать…
Стыдно было не думать…
Или она сейчас там… где-то… ползает?.. танцует?.. раздевается?..
«Ситуация»!
Рассуждать не время?
И почему всегда не время – именно рассуждать?!
Но зато всегда время – кого-нибудь, да в этом укорить.
А что, что… предпринять?!
Сочувствовать?..
Значит – врать.
Правду признавать?..
Значит погребать…
И он, прокашлявшись, – поспешил, притом стараясь как-то, что ли, лирически:
-- Ты убила… если на то пошло… саму ту возможность… между нами…
Вспомнил вдруг -- чуть не со слезами! -- как хорошо было когда-то быть отроком… непроизвольным… и главное – наивным…
-- Не говорила бы никому…
Она – за его спиной – согласилась?.. поникла?..
Он – уже чтоб не забыть сказать самое простое… и самое чёрствое, взрослое:
-- Мы жили в одном городе. Столько лет.
Она – за его спиной -- продолжила:
-- …и ни разу друг другу даже не позвонили.
-- Не нужны были. Стало быть.
-- И вдруг! Да?
Но он… сейчас не сказал бы даже: на каком он этаже… сколько ему лет…
Она – где-то в комнате -- сухо и буднично:
-- Не волнуйся. Не знакомы вон даже соседи по одной площадке.
…Понятно было, что разговор окончен.
Любой.
Она – стараясь быть, что ей как раз труднее всего, хоть сколько-то будничной:
-- Значит, ночевать ты меня у себя не оставишь.
Он – тихой скороговоркой:
-- Нет, конечно.
И сходу – и тоже скороговоркой:
-- Я тебя провожу. Сейчас.
Она… вдруг оказалась -- мудрой!
Мудрейшей!
-- Я… не тороплюсь.
Он – почти сходя с ума… стараясь, как сумел, показать, что понял её слова иначе:
-- Почему-то все всё пеняют на время. Сейчас такое время! Или на страну. У нас такая страна! А там такая страна!..
Сам же – всё у окна… и лицом – куда-то…
А он-то настроился было говорить о себе… И получилось бы – ложь и ложь!
Правда же – вот… За его спиной…
О достижениях науки и о том, когда погаснет Солнце, -- об этом по телевизору говорят каждый день…
А о том – о том, что для каждого означает – быть… или что для означает -- не быть…
О том – о чём-то невыразимом.
Но – неотвратимом.
И между тем – о самом явном.
О ПРИСУСТВИИИ СВОЕГО ПРИСУТСТВИЯ… ОБ ОТСУСТВИИИ СВОЕГО ПРИСУТСТВИЯ…
Об этом – никто даже и не собирается говорить!
Не способны? Вообще не приспособлены?!..
Не верилось, что сию минуту происходящее и та, в вузе, отличница-скромницы… это – одно и то же…
И что он, сейчас пригвождённый к окну, и тот студент-энтузиаст… это – одно и то же…
Да и, кстати не кстати: почему они, учась, никогда не были – вот как сию минуту! – открыты? откровенны?..
Или… они и всегда были на удалёнке?!..
Как и вообще все люди.
И было – понятно.
Всё.
Чересчур.
Что-то двойственное, ясное и ледяное, прыгало в нём.
Возмущение…
Отчаянье…
И главное – то, что -- до самого дна:
ПРИЧЁМ ТУТ – ИМЕННО Я?!
…Понятно было. Что она -- что она сейчас… в каком-то порыве! Не в себе, что ли…
Но почему она – для таких своих порывов – избрала… других? У кого ничего подобного в жизни нет. Тем более, своих однокашников.
А попросту оказались невдалеке…
И что же.
Общение – это…
Общаться значит объясняться.
Общаться значит оправдываться.
Никогда раньше – ничего такого и в голову ему не приходило.
Такого гадкого… до откровения. Такого… откровенного до гадости…
…И почему у неё черты такие правильные?
В глазах у него – всё плыло…
Он чувствовал, будто по-настоящему умирает.
Спасением -- в этом текущем мёртвом мгновении – было бы, как всегда, лепетать что-нибудь самое современное, актуальное…
Например – сказать ей расхожее: а ты поищи в интернете!
…То двойное – разрывало его.
Уныло и яростно.
Яростно и уныло.
Одно – возмущалось:
Я-то тут причём?!
Другое – лепетало:
Люди прекрасны… люди конечны…
Никто -- не готов. Быть прекрасным. Быть конечным.
И было… невыносимо.
Не верилось – не верилось, что в жизни может быть так, что вот он… сейчас… повернётся… и посмотрит – на неё!.. на неё!..
Или – НА ЧТО?!..
Почудилось вдруг ему… что всё сейчас происходящее с ним, торчащим у окна, – из-за того, что он… не знает даже, какая сейчас там, на улице, погода…
Он – не слышал, что говорит… и говорит ли…
-- Почему-то… никто не скажет… прежде всего!.. самое главное!.. крокодил это такое существо, которое… человек это такое существо, которое…
Было – невыносимо.

Ярославль, 24 ноября 2024

(С) Кузнецов Евгений Владимирович