Допрожить

               
В 36 лет я впервые по-настоящему захотела мужчину. Если точнее, молодого парня. Ну ладно, семнадцатилетнего пацана я захотела.
Мы вкалывали как лошади, жить не успевали. Я возилась с посадками. Наваривала свиньям по 20 ведер в день. Завела свою первую и последнюю корову. Работы все прибавлялось, хозяйство множилось прямо-пропорционально нашей усталости, Надька затеяла очередной новый сарай. Овчарню для целого детского сада кудрявой ребятни. Очень быстро рос не только скот, неожиданно сильно прибавили и соседские мальчишки. Они как-то по-взрослому договорились с нами великовозрастными  фермершами и приступили к ежедневной стройке.
Теперь каждое утро я варю 4 чашки недетской крепости эспрессо, скрывая его то в молоке со сгущенкой, то в брикете мороженого с северным мишкой, то в размятой новорожденной клубнике. Как сильный наркотик в серебряной фольге. Как напасть сзади. Как украсть у слепого.
Лето душит жарой. Я лью и лью в трещины грядок давлю пальцем на ледяную струю, чтобы долетало подальше, до самой смородины. Я опять делаю вид, что не замечаю, как он уже подкрался сзади и собирается напасть, чтобы выхватить черный скользкий шланг, залить меня колючими брызгами и моим же смехом. Я борюсь с ним, но всегда уступаю конечно же: -Дай сюда!- смешно мне тыкает он. Такое острое ты. Аж все ноет от этого Ты. Я чувствую, что оно истинное, что Вы точно не про меня, а Ты всегда было и будет. И в 37 и в 38 и в 45.
В своем огороде ничего не заставишь сделать, а тут они помогают! - кричит уже накрученная за день Ольга. 2 месяца терпит. Еще бы парни у нас с утра до ночи. С утра работа, а вечером мы играем в мафию. Мы просто боги мафии. Мы гениально блефуем. Мы постоянно врем. Саид врет, что просто ходит к нам строить сарай. Я вру, что не вижу, как он в меня впервые влюблен. Надя врет, что не видит, как я влюбилась в его влюбленность.
Он выглядит как мужчина. Для меня, да. Он берет целое бревно и легко закидывает его на плечо. А еще если он пропустит пару дней, у него настоящая мужская щетина. Он единственный отличник, да и ученик единственный же в своем одиннадцатом классе нашей вполне большой деревни. Он учит ездить меня на своем двухколесном велике, но я только больно бьюсь лобком и хохочу.
Он поскальзывается в своих сланцах и рассекает подбородок о край шершавой  ржавой бочки.  Я долго лью перекись на алый разрез. Так близко живой дрожащий кадык, загорелая шея в мурашках. У меня соль во рту. Всегда теперь пересолено.
Сарай они не достроили. Осень, поступление, город. Надька материлась до зимы, сама прилаживала двери, зашивала щели, скребла и скоблила.
Через три года будет 20летний мальчик. Потом другой, на год постарше. Я как будто жадно добираю сейчас, то, что как-то странно пропустила полжизни назад. Дурацкие ночные переписки с орфографическими и моими ошибками. Пешком за руку по серому резко состарившемуся городу. Мокрая соленая спина, как то мое последнее с ней наше лето.
Мне нужно ускоренно допрожить еще лет 19, чтобы больше не убегать. Не морщиться. Не бояться. Моя  какая –то обратная пропорциональность из зрелости в юность, чтобы наконец повзрослеть. Чтобы, вероятно, так и не вернуться обратно за свои сорок.