Ди I Основной инстинкт

Глава 1. Локация 0. Что у пьяного на уме — трезвому не догадаться, а алкашу не вспомнить.

Дима был пьян, но, несмотря на это, вёл машину. Притом с превышением скорости по ночной трассе, обгоняя редкие «тормоза» через двойную сплошную. Как лихач до сих пор не разбился — непонятно. Он уже мало что соображал. По сути, за него рулил автомат подсознания, лишний раз доказывая: рефлексы не пропиваются. Даже тот факт, что неадекватный водитель пристегнулся ремнём безопасности, говорил, что инстинкты самосохранения иногда закусывают.

А ещё он не стал мочиться под себя, когда приспичило. Правда, пожалел не штаны, а новую машину, за которую ещё кредит не выплатил. Вот этот факт всплыл в голове даже в шторме выпитой водки. Только, добравшись до обочины отлить, не удержал равновесия и нырнул в кювет, продолжая при этом справлять физиологическую потребность.

Благо откос оказался неглубоким. Да и мощный борщевик принял на себя падение бренного тела, не дав бедолаге закончить начатое, лёжа в кювете с разбитым носом. Мощное растение застопорило размякшее туловище между своими травинами в руку толщиной в экстравагантной позе с прогибом спины. Вот и говори после этого о вреде сорняка. Может, он тогда Диме жизнь спас.

Как назло, ни один гаишник по пути не тормознул. Не отобрал права. Не загнал машину на штрафстоянку. А главное — не конфисковал оставшуюся недопитой бутылку водки, которая, к счастью, уже сама где-то потерялась. Да и какие стражи дорожного развода в глухой ночи и так далеко от Москвы? Где вообще находился, Дима уже давно не понимал, а дорожные указатели категорически отказывались читаться, превратившись в абракадабру нерусскую.

Как он покинул столицу — не помнил напрочь. Потому что проревел этот момент. Даже не так. Прорыдал в голос от обиды и отчаяния, колотя по рулевому колесу и по соседнему пассажирскому креслу. Притом последнее лупил наотмашь, со всей дури и с особым остервенением.

Казалось, всё выпитое за свадебным столом, где они с Ольгой гуляли в качестве друзей жениха, вылилось через слёзы практически сразу. После чего наступило отупение. Время и какие-либо мысли замерли. Так он проехал ещё непонятно сколько.

Затем вспомнил о прихваченной со стола бутылке водки. Не сбавляя скорость, откупорил «беленькую» и хлебал, как воду, абсолютно не чувствуя, что за дрянь употребляет. А после падения в борщевик вообще обозлился на весь мир. И вот в этом «приподнятом» из кювета настроении и находился последнее время.

Все стёкла в машине опустил, кроме лобового и заднего. Их тоже пытался, но кнопки не нашёл. А к ночи посвежело. Градусов десять, не больше. Зачем-то в полную силу молотил кондиционер, но при этом ему было жарко. Особенно горело лицо, словно его абразивной шкуркой натёрли.

Дима открыл окна, не вентилируя поганое настроение, а выплёскивая его на всю округу. Он что было мочи голосил непристойные ругательства в адрес своей теперь уже ненавистной супруги, полоща её светлый образ в нечистотах разной консистенции. Затем какое-то время без слёз выл и опять принимался костерить супругу, всякий раз обещая как можно скорее развестись с этой сукой к членам собачьим.

А всё начиналось вполне благопристойно, как и любой семейный праздник подобного уровня. Они с Ольгой, нарядные, трезвые и, на взгляд со стороны, влюблённые друг в друга, сидели за свадебным столом и кричали молодым «Горько!». Их собственный брак длился уже больше двух лет, и для молодожёнов они считались благополучной парой со стажем.

За их столом сидели только друзья жениха. Пацаны прибыли на торжество все как один с подругами. В своей компании сиделось комфортно, непринуждённо, весело. Пока не напилась Ольга. Дима даже не заметил, как это произошло. Да и не следил он за ней, общаясь в большей степени с друзьями.

Он не помнил, кто завёл разговор на постельную тему. Все ржали. А вот Оленька сначала ни с того ни с сего пьяно разревелась, да так, что не остановить. А при попытке её успокоить с ней вообще случилась истерика. И благоверная при всех начала такое говно на Диму выливать, что он теперь за всю жизнь не отмоется.

Оказалось, что её муж, то есть он, как мужик — полный ноль. Ничтожество с членом на полморковки. Скорострелка конченая, что только сунул, тут же кончил. И что она, бедная, оказывается, за всё время их близко-телесного знакомства ни одного оргазма от мудака не испытала. И что козёл, то есть опять же он, сделав свои два «дрыга», отваливает на бочок и тут же засыпает. А она, разнесчастная, чтобы получить разрядку, вынуждена заниматься мастурбацией и реветь в подушку.

Да, Ольга много чего наговорила. Дима и не запомнил всего. Но такого публичного унижения в жизни не испытывал. И как только смог всё это пережить? После такого он видел для себя только два пути: либо её убить, либо покончить с собой, не пережив позора.

Вот последним он и занимался. Потому что, положа руку на сердце, посчитал, что Ольга была всё же в чём-то права. Он как-то о подобных вещах даже не задумывался никогда. Но зачем при всех-то?

— Сучка драная! — с остервенением процедил он сквозь зубы, обгоняя очередную фуру. — Ненавижу!

И, ныряя обратно в правый ряд, вдруг высунул лицо в окно навстречу ветру и что было мочи заорал: «Суккуба вонючая!»

— Это с какого перепуга вонючая? — раздался истеричный женский возглас с пассажирского сидения. — Ты свои штаны понюхай, зассанец.

Дима обернулся на неожиданно объявившуюся пассажирку. Вдавил педаль тормоза в пол что было дури и попытался вывернуть руль в противоположную от привидения сторону, материализовавшегося рядом. Но миниатюрная ручка девушки не только вовремя перехватила баранку, но и, не прилагая усилий, крутанула её в обратную сторону, чуть не выломав водителю руки!

Машина, вереща резиной по асфальту, юзом скользнула на гравийную обочину, прошуршала ещё несколько метров и встала как вкопанная, окончательно заглохнув в клубах пыли. Сзади раздался протяжный рёв фуры. Большегруз взбесившейся электричкой пронёсся мимо, объезжая с выездом на встречку. Видимо, предчувствуя, что от придурка с тормозами на всю голову можно ожидать чего угодно.

Дима тем временем враз протрезвел. Панически вытаращившись на непонятно откуда взявшуюся попутчицу откровенно наглого вида, лихорадочно пытался отстегнуть ремень безопасности, что, как назло, не удавалось. Наконец рука что-то там сделала, ремень улетел за спину, но тут его настигла другая проблема — ручка открытия двери потерялась.

Он несколько долгих секунд царапал обшивку ногтями, пытаясь обнаружить пропажу на ощупь. Но плохо соображающие мозги неожиданно приняли кардинально иное решение и экстренно эвакуировали тело через открытое окно головой вперёд. Как только Дима грузно плюхнулся на землю, вжимаясь в гравий и изображая неодушевлённый предмет, из салона раздался заливистый смех с топотом ногами.
Эта какофония безудержного веселья с ритмичным стуком оказала на молодого человека такое же воздействие, как африканский барабан на зомби. Невидимая сила подняла с земли, скрючила в три погибели и сунула головой обратно в салон. И как только девица успокоилась, он выдавил из себя самый уместный вопрос в данной ситуации: «Ты кто?»

Его обессиленный рассудок, конечно, догадывался, «кто» перед ним. Но тот же мозг по другим нейронным связям категорически отказывался в это верить. Дима вообще не верил ни в бога, ни в чёрта, ни в зомби с привидениями. Только ввиду необходимости, прописанной законодательно, был вынужден верить в отечественную медицину, что, в принципе, являлось одним и тем же. И тут его накрыло: «Мля. Допился. Белая горячка».

Девушка, охая, утёрла ладошками лицо. Сдула со лба ярко-красную чёлку на фоне иссиня-чёрного каре. Нагнулась. Выудила из-под сидения недопитую бутылку водки и, брезгливо держа двумя пальчиками за горлышко, вышвырнула её в открытое окно.
В темноте кювета затрещали кусты, а следом послышался глухой взрыв разлетающейся вдребезги бутылки. Подобный звуковой фейерверк заставил Диму впасть в очередную панику. Он выдернул голову из салона машины, ударившись затылком. Присел, сжавшись в комок, держась за ушибленное место, и в скрюченном положении заметался из стороны в сторону, полагая, что на него сейчас рухнет и само дерево, в которое угодила стеклотара.

Тут наконец в пустой голове возникла первая здравая мысль: «Надо остановить какую-нибудь машину». Как назло, и впереди, и сзади зияла кромешная тьма. Ни одного проблеска фар. Тогда мысль резко поменялась, приводя его к выводу, что необходимо срочно бежать. Но он не мог сообразить, в какую сторону. Пристально вглядываясь то в одну темноту, то в другую, Дима мучительно выбирал, какая из них предпочтительнее.

Неожиданно перед ним в такой же позе пацанского приседа возникла «белая горячка» с крашеной чёлкой и на полном серьёзе заявила:

— Если собрался в бега, то делать ноги надо в ту сторону, — и она ткнула пальчиком туда, откуда приехали.

— Почему? — чисто на автомате спросил до смерти перепуганный молодой человек с видом мало что понимающего идиота.

— Потому что по правилам дорожного движения по обочине следует двигаться навстречу потоку, а не наоборот.

Вот тут голова наконец-то осознала, что слишком резко протрезвела. Дима впал в приступ глубочайшего похмелья со всеми вытекающими последствиями и лозунгом: «Ну почему я не сдох до того, как?» Он упал перед «белочкой» на колени и, схватив голову руками, замер, стараясь даже не дышать, пережидая резкий приступ боли.
— За простое напоминание ПДД мог бы и попроще отблагодарить. Без коленопреклонения.

Хохотушка в очередной раз разразилась смехом, от которого Диме совсем поплохело и затрясло, словно он стоял на рукояти отбойного молотка при попытке вскрыть бронированный лист. Благо это продлилось недолго. Ладонь незнакомки легла на разламывающийся затылок, и похмельный синдром как рукой сняло.

— Что, головка бо-бо? — издевательски поинтересовалась «горячка», заглядывая в опухшие глаза похмельно-пострадавшего.

— Ты кто? — выдавил он из себя, как бы упрашивая: «Только не говори правду».

— Я та, кого ты звал.

— А кого я звал?

— Ты дурак или прикидываешься? — спросило привидение, не меняя издевательской формы общения. — Ты оторвал меня от важных дел, а теперь взад пятки? Не, мальчик, так не пойдёт. Я за ложный вызов знаешь, что с тобой сделаю? Да то, что произошло за свадебным столом, тебе покажется простым недоразумением, не стоящим выеденного яйца.

Такая осведомлённость окончательно добила протрезвевшего. У него словно предохранители перегорели, а с ними и всякая способность сопротивляться обстоятельствам пропала. И Диму неожиданно отпустило. Он отчётливо осознал, что поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. И от этого ему стало всё равно, всё равно.

Он грузно поднялся с колен. Сделал вялую попытку отряхнуть брюки, оглядывая их в рассеянном свете фар. Заправил вылезшие из расстёгнутой ширинки трусы с вывалившимся в них содержимым. Застегнул молнию. И только сейчас осознал, что всё то, что он заправлял и застёгивал, было мокрое.

Но это абсолютно его не покоробило. Не заставило устыдиться. Будто так и должно было быть. Дима проделывал эти манипуляции неторопливо, растягивая время, при этом судорожно стараясь вспомнить последний отрезок своего существования до того, как «это» появилось. Но в потяжелевшей голове заключительный кусок жизни словно вырезали. Наконец, бедолага сдался, решив сыграть со своим глюком в честность.

— Ну хоть убей, не помню, кого звал. Я даже не понимаю, как здесь оказался.

— Да пьянь ты моя, — издевательски посетовала непонятно кто, — водка — субстанция бесцветная, но порой умудряется так разукрасить последствия её употребления, что всю жизнь приходится оттираться.

Она, как бы делая одолжение, лениво хлопнула в ладоши, и мир пропал. Дима от увиденной картинки не только на колени — на задницу плюхнулся. И на ней даже умудрился отползти на пару метров задним ходом.

В светлой серости «ничего», без краёв и горизонтов, без верха и низа прямо перед ним стоял самый настоящий ангел за три метра ростом, с чёрными крыльями за спиной. Предстал он то ли абсолютно голый, имея блестящую чёрную кожу, то ли был обтянут облегающим материалом типа латекса. Диме показалось последнее более вероятным.

Лицо небожителя, светящееся белым расплывающимся пятном, по всем признакам принадлежало той самой девице, появившейся непонятно откуда. Даже ярко-красная чёлка присутствовала. На лбу, в зоне межбровья, проступала золотая спираль, чем-то похожая на латинскую букву «G».

«Сатана», — обречённо подумал Дима, опуская глаза, как побитая собака. — «Вот и всё. Надо же, как просто. Боль, как от зверского похмелья. И кранты».
Неожиданно ангел разразился смехом, в очередной раз лишая Диму воли. Молодой человек вскочил на ноги и изобразил бег на месте, высоко задирая колени.

— Ну ты дебил, — гулко пророкотал крылатый, вдоволь навеселившись. — Твои познания о мире оставляют желать лучшего. И как только умудрился при такой степени кретинизма вообще вспомнить моё имя? Да ещё и призвать!

— Ну, — сконфуженно ответил новоиспечённый «покойник», — я, наверное, очень хотел умереть. Оттого и призвал Сатану. Не в рай же мне проситься с моими-то заслугами.

Ангел, осознав, что со смертным не имеет смысла разговаривать загадками, решил попросту представиться, тяжело вздохнув.

— Я непременно передам Сатане о твоём желании с ним встретиться. Но я не он. Твои соплеменники дали мне имя «Суккуб». И, учитывая твою убогость, даже не буду применять карательных мер за то, что обидел моё достоинство, обозвав вонючей. Хотя и простить не смогу. Я не умею этого делать.

Вот тут Дима вспомнил о вопле навстречу ветру, сам не понимая, с чего это вдруг помянул похотливую дьяволицу. И тем более с какого перепугу обозвал её вонючей. Она вроде вообще ничем не пахнет. Но глубоко закопаться в аналитику своего поступка ангел не дал, очередным хлопком вернув несостоявшегося самоубийцу в реальный мир, к сиротливо стоящей машине.

Воскрешённый лихорадочно заозирался, а затем тупо уставился на хрупкую с виду девицу. Та стояла в свете фар, в узких светлых джинсах, вдрызг разодранных в районе колен. В тёмной футболке без рукавов и каких-либо принтов с надписями, довольно плотно обтягивающей её грудь среднестатистического размера. И нагло лыбилась.

— Так я не умер? — обескураженно спросил Дима.

— Нет ещё, к сожалению, — с наигранной досадой ответила Суккуба. — Тебе ещё как до Китая пешком, через Гималаи напрямик. Не заговаривай мне зубы. Ты тратишь моё время, смертный. Говори, зачем звал.

Вот тут Дима всерьёз задумался. С одной стороны, он безоговорочно поверил, что, признав вызов недоразумением, эта сущность того света устроит ему такой душевный ад — врагу не пожелаешь. С другой — ну надо быть полным идиотом, чтобы не воспользоваться случаем, наверняка выпавшим единственный раз в жизни. Он ещё никогда и нигде, даже в свободном от правды интернете, не слышал, чтобы кому-то так же повезло.

То, что дьяволица затребует в оплату душу, он даже не сомневался. Но так как до сегодняшнего дня являлся законченным атеистом, ему эта субстанция вроде бы как была без надобности. Таких бездушных в современном мире пруд пруди. Наверное, каждый второй, если не чаще. Но что попросить взамен? Вот тут фантазия зависала, как маломощный комп на продвинутой «стрелялке».

Взглянув на слабо освещённое лицо Суккубы, заметил, что та как-то странно улыбается. Диму тут же посетила догадка, что она тупо слышит его мысли и откровенно издевается! Молодой человек сначала обиделся, что его подслушивают. Затем растерялся, не зная, как можно обдумывать, не думая при этом. Тут же непонятно зачем вспомнил Ольгу с её истерикой. И, даже сам не ожидая от себя, выпалил требование:

— Научи меня ублажать женщин.

Видимо, заминка в сознании, вызванная необходимостью не думать, что думаешь, дала возможность подключиться для решения задачи глубинному подсознанию. Проделать в нём необходимую работу и выдать решение на-гора в полной неожиданности для хозяина.

Ангел в виде наглой девахи с вытаращенными от изумления глазами уставился на смертного и через несколько секунд оторопи выругался: «Мать моя девственница опосля шести абортов. И откуда ты такой умный взялся? А прикидывался, дурак-дураком».

Дима был доволен собой. Кажется, ему удалось удивить не только себя, но и самого ангела разврата! К тому же он мгновенно оценил свой экспромт. Одно дело — убить кого-нибудь: Ольгу или себя. И совсем другое — получить эдакую фичу. Вернуться и показать всем бабам без разбора, кто тут царь на их Лысой горе. Да Оленька себе локти сгрызёт, когда о нём по всей Москве начнут складывать легенды.

— Да, — неожиданно прервала девица его мысленные закидоны, — лишний раз убеждаюсь, что идиоты никогда не переводятся. Они со временем просто деградируют в нечто более тупое.

— Извини, — тут же стушевался пойманный на подростковых грёзах Дима. — Замечтался.

— Проехали. В мечтах не принято ни в чём себе отказывать. Так что мастурбируй иллюзии на здоровье. Только помни: фантазия — это наркотик. Он делает действительность рафинированной, превращая фантазёра в никчёмность в реальности, — заумно выдала Суккуба, продолжая о чём-то размышлять.

Но тут адская деваха встрепенулась. Быстро подошла к Диме и бесцеремонно схватила его за плечи мёртвой хваткой. Прощупала, чуть не выломав суставы. Повертела из стороны в сторону, как ничего не весящего пластмассового манекена. И в заключение ущипнула за задницу, явно оставляя на ней синяк. Она тискала его, словно проверяла товар на невольничьем рынке. После чего выдала заключение:

— А знаешь, мальчик, из тебя выйдет неплохой насос. Правда, тебе придётся над собой поработать, но это дело решаемое. Я согласна.

С этими словами Суккуба протянула руку для заключения договора.

— Погодь, — спохватился Дима, отстраняясь от рукопожатия и хватаясь за только что обиженную задницу, заглаживая боль. — Я не понял. Во-первых, ты ничего не сказала об оплате. И что это за насос ты собираешься из меня соорудить? Сделка должна быть прозрачна, и прежде чем заключать договор, неплохо бы было с ним ознакомиться. Вас, демонов, хлебом не корми, дай только обдурить доверчивых смертных.

— Ты глянь, как он заговорил! — вскинулась наглая красночёлочная девица, убирая руку и подбочениваясь. — Ты кому тут пытаешься диктовать условия, плесень алкогольная? Я и так пошла на беспрецедентное действо, согласившись учить тебя элементарным азам, а тебе в твоём мире и этого за глаза. По поводу оплаты — она стандартная: треть эмоций твоего оргазма с любой партнёршей. И цени мою доброту. С тебя беру только треть, как больного на всю голову.

— А как же душа? — недоумённо вытаращился Дима, ничего толком не поняв.

— Чья душа? — столь же непонимающе уставилась на него Суккуба.

— Ну, — замялся молодой человек, — демоны вроде душу в оплату берут.

— Уму непостижимо, до чего глупость безгранична! — тяжело выдохнуло потустороннее создание. — Ты хоть знаешь, убогий, что это такое?

— Ну… не очень.

— Душу нельзя забрать или отдать. Это просто невозможно. Душа покидает человека лишь со смертью. Но она может истончиться до ничтожности. Что, кстати, с ней и произойдёт к концу твоего обучения.

— Не понял, — набычился Дима, продолжая тупить.

— А тебе и не понять, убогий. Твой ум как у младенца, — резко поменяла она тон на нечто презрительное. — Ты ничего не знаешь ни о духе, ни о душе, ни о разуме, как и об устройстве мира вообще. И учить я тебя этому не собираюсь. Ты запросил другое. Поэтому давай договоримся на берегу: ты не касаешься сакральных тем.

— Да и не собирался я учиться этой ахинее, — насупился Дима. — Просто про торги душой все вроде говорят.

— Забудь, — грубо прервала она. — Я тебя предупредила.

— Понял, — не стал перечить Дима.

— И последнее. Ты должен дать мне имя для тех миров, где будем работать. Некий абстрактный позывной. И не спрашивай зачем.

Дима мгновенно вспомнил её ангелом с золотой загогулиной на лбу и предложил:

— Джей.

Девушка задумалась буквально на секунду, отсканировала его мыслительный процесс, в результате которого родился этот шедевр, выругалась про себя, что этот дебил ещё и латинский алфавит не знает, но поправлять не стала и решительно кивнула в знак согласия.

— А я тебя буду звать Ди. И постарайся земных имён не поминать, а то зацепят.
Дима закивал, как болванчик, даже не обратив внимания на странное предупреждение, потому что мысли были заняты другим: «Круто! Путешествие в другие миры!»

— Наивный, — с горечью в голосе проговорила девица с позывным «Джей». — Прыгнуть в выгребную яму проще простого. А вот выбраться обратно — не всем под силу. Скользко, знаешь ли.

После чего настойчиво протянула руку. Новоиспечённый Ди, не раздумывая, ухватил её за кисть... и вновь оказался в светло-сером «ничего», держась за палец ангела с чёрными крыльями.

— Договор заключён, — констатировала Суккуба, выдернув из ручонки смертного свой палец, и, чему-то усмехнувшись, добавила: — Воистину. Когда Высшие Силы хотят наказать, то исполняют желания.

Глава 2. Локация 1. Главное в инструктаже — не то, что довели, а то, за что расписался.

Просыпаться не хотелось. Но это вездесущее «жу-жу-жу» заставляло Диму с душевной мерзопакостностью расстаться со сладостным состоянием сонной неги. Противная стрекотня самым беспардонным образом лезла не только в уши, но и расползалась по всему телу чесоткой.

Он разлепил глаза. Зло уставился на голубое небо, видневшееся на фоне стены из высоченной травы. Твари мельтешили перед глазами хаотичным роем разнокалиберных элементов фауны. По непонятным причинам злость резко переросла в ненависть. Откуда что взялось?

Но тут его вниманием завладел огромный жук. Грузное насекомое медленно прожужжало перед лицом с натужностью бомбардировщика из фильмов о Великой Отечественной. Экзотический экземпляр фауны совершил жёсткую посадку на высоченную травину в палец толщиной, отчего та вальяжно качнулась, словно мачтовая сосна под порывом ветра.

Дима сел. Уставился на невиданное насекомое размером со спичечный коробок. Офисный планктон айтишного бизнеса лицезрел данную причуду природы впервые в жизни, тут же приняв решение, что его надо непременно поймать и посадить в банку. Он был уверен, что этот великолепный экземпляр наверняка редкий и должен стоить ну ОЧЕНЬ дорого.

Рассматривая эксклюзив со всех сторон, боковым зрением заметил движение и, повернув голову, тут же забыл о жуке и своих далеко идущих бизнес-планах относительно его выставочного будущего. В пяти шагах сидело грустное «нечто» и время от времени торопливо почёсывалось, как мартышка.

Дима даже дышать перестал, чтобы не спугнуть подобную невидаль. Он, вытаращив глаза, принялся лихорадочно изучать инопланетное существо, стараясь не спугнуть резким движением и соображая по ходу, что это такое. Оно было похоже то ли на очеловеченную обезьянку, то ли на обезьяненного человечка.

Маленькое, щупленькое, лысенькое. Чудо природы сидело в круге вытоптанной травы на земляной кочке, прижав колени к груди и уложив на них руки и голову. «Недообезьянка» печальным взором уставилась в одну точку. Ну просто один в один модель для картины Васнецова «Алёнушка перед тем, как утопиться». Только топиться здесь было негде. Вокруг стоял травяной лес выше человеческого роста.
По мере изучения Дима пришёл к выводу, что оно вовсе не лысое, а наоборот: с ног до головы покрыто светлыми мелкими волосиками. Эдакая «няшная мохнатка». И только когда до него дошло, что создание имеет красную чёлку, понял, кто перед ним, и его по непонятной причине накрыл истеричный смех.

Это произошло столь резко, что живот с лёгкими мгновенно схватило спазмом, а из зажмуренных глаз брызнули слёзы. Он даже расхохотаться в голос не смог. Поэтому, скорчившись и повалившись на бок, забился в конвульсиях, издавая лишь несуразные звуки с плеванием слюны через нос. Что его так рассмешило, он сам не понял.
Приступ закончился столь же скоропалительно, как и начался. Стоило ему только на пределе удушья втянуть в себя воздух, ткнуть пальцем в направлении объекта веселья и раскрыть глаза, полные слёз. Бедолага увидел собственную руку, покрытую сплошным ковром рыжей растительности. Волосы произрастали везде. Даже на пальцах. Сначала сдуру показалось, что и ногти покрыты волосами!

Смех как обрезало. А истерика триггером поменяла полярность. Он тут же выставил перед собой вторую руку, зачем-то сравнивая. Вскочил и принялся осматривать своё, но явно чужое тело, которое всё оказалось волосатым сверху донизу. Схватился за лицо и в очередной раз задохнулся, только на этот раз от отчаяния. Он, как и то создание, в котором признал Джей, являлся чем-то средним между человеком и обезьяной!

Преобразившаяся до неузнаваемости Суккуба отреагировала на его обеспокоенное буйство не так бурно, как Дима. Она, растянувшись в улыбке, явно получала удовольствие от разглядывания мечущегося полуобезьяна, хлопающего себя по телу, словно он в панике тушил горящую на себе шерсть.

Наконец молодой обезьян обнаружил жидкий отросток между ног, габаритами с мизинец. Брезгливо вытянул его двумя пальчиками, держа за кончик, и, выпучив глаза на эту несуразность, замер, как статуя. И вот тут обезьянка с красной чёлкой уже сама впала в ответную истерику. Она так же, как и самец поначалу, повалилась в конвульсиях на бок и мелко задёргалась.

Дима, не приходя в себя, тем не менее осознав, что это всё проделки этой мелкой дряни, моментально распалился. Да так, что глаза налились кровью, и он что было мочи заорал: «Убью!» Вот только получилось из этого ора «у-ю», и всё. Но тогда он даже не обратил внимания на кардинальное изменение собственной фонетики, упростившейся до гласных. Да и на то, что от лексики в голове осталась лишь ненормативная. Дикая, поистине звериная жажда убивать мгновенно затуманила разум и восприятие реальности. То, что тело чужое, стало понятно сразу. Но что и эмоции будут не его, оказалось для попаданца полной неожиданностью.

Джей, как и положено примату, среагировала исключительно на инстинктах. Она звонко, по-обезьяньи взвизгнула и метнулась в траву, скача на четырёх конечностях и при этом задирая голую задницу выше головы. Следом в те же дебри врезался разъярённый рыжий обезьян, изображая пыхтящий паровоз и образовывая просеку. Его состояние было таковым, что попадись на пути деревья, и они бы легли, как травины.

Буквально через полминуты, запыхавшись, он встал. Огляделся. Хотя что толку было оглядываться в этих зарослях выше его роста? Единственное направление, куда можно было смотреть, — это назад, на накатанную из травы дорогу. Дима так увлёкся процессом погони, что, практически сразу потеряв цель, бежал только для того, чтобы бежать, выбрасывая из себя негативные эмоции. Вот только отдышавшись, он осознал, что не только потерялся непонятно где, но и лишился последней связующей ниточки непонятно с чем.
— Ы, — позвал «потеряшка».
Она не отозвалась. Дима пристально вслушивался в окружение, крутя головой в надежде уловить шорох пробирающейся через траву белобрысой сволочи. Но в истеричной трескотне обитателей растительного царства, которых он поднял с насиженных мест своим забегом, услышать что-либо помимо жужжащих насекомых было невозможно.
Он принялся махать руками, разгоняя тучи агрессоров, обнаруживших нарушителя их спокойствия и кинувшихся на его ликвидацию. Они кусали, жалили, щекотали. При этом твари навалились всем скопом, беря числом и облепляя Диму своими тельцами сверху донизу. Бедолаге пришлось пуститься в пляс с притопами, прихлопами и выгибонами.
Не прекращая отчаянного сопротивления, он ещё раз позвал Джей, но уже громко. Ответа вновь не последовало. Наконец, сообразив, что с его речевым аппаратом какие-то нелады, принялся с усилием двигать языком и челюстью, заодно выплёвывая особо наглую живность.
Инструмент разговора оказался толстым и на редкость неповоротливым. Возникало ощущение, что в язык всадила жало пчела и он опух, превратившись в чужеродный кусок мяса во рту, который, тем не менее, просто взять и выплюнуть, как муху, не получалось.
Найдя для себя единственный выход в сложившейся ситуации в виде просеки, обеспокоенный «потеряшка» решил вернуться на поляну. Притом бегом, стараясь оторваться от агрессивных преследователей. Там, к своему облегчению, он и обнаружил цель погони.
Белобрысая, которую, в отличие от него, никто не кусал, сидела на том же месте и в той же позе, словно ничего не произошло. Но запал ярости был исчерпан, и ей на смену пришла растерянность. Дима подошёл, сел напротив и, продолжая почёсываться, добивая остатки ползающих по телу тварей, с интересом заглянул Джей в мордочку, покрытую светлым пушком волосиков.
Ему показалось, что черты потусторонней бестии несколько изменились. Хотя тут же отметил, что в темноте на дороге он её как следует не разглядел. А в образе светящегося ангела вообще черты были смазаны. Тем не менее что-то узнаваемое всё же угадывалось. Белобрысая была спокойна и расслабленно улыбалась, следя за его действиями.
Наконец Джей поднялась, отряхивая с попы траву, и встала перед ним в полный рост. Только тут Дима с изумлением осознал, что они оба абсолютно голые. Ну, если не считать бурной растительности. Хотя и не такой густой, как у настоящих приматов.
Сказать, что эта самка «недообезьяны» произвела на него возбуждающее впечатление, — значит откровенно соврать. Она имела фигуру и все половые женские принадлежности в состоянии подросткового зачатия, напоминая «гадкого утёнка».
Вместо грудей — два опухших прыща в стадии воспаления. Талия, как и задница, отсутствовала, формируя тушку в виде плохо обработанной доски. Руки вытянуты до колен. Ноги укорочены до безобразия. Маленькая круглая голова на несуразно тонкой шее. Два лопоухих локатора ушей, торчащих в плоскости нормали. Одним словом, красота неописуемая. Потому что описывать стыдно.
Дима, после критичного изучения псевдоженской особи, сделал неутешительный, но при этом исключительно мысленный вывод: «Мля. На такой не сексу обучаться, а стойкую импотенцию зарабатывать», при этом напрочь забыв, что она может подслушивать.
— А ты себя-то хорошо рассмотрел? — скривилась в презрении Джей.
— Ак не сесно, — взорвался в негодовании рыжий, вскакивая и с ожесточением принимаясь гонять кусок мяса во рту, стараясь его хоть немножко размять, сделав более покладистым.
— Честно, — обрезала белобрысая, — и не мучай свой отросток за зубами. Здесь все так говорят. У тебя даже лучше получается, чем у особей местного анклава. Да и говорить тебе необязательно. Просто думай. Я услышу.
— Но эо не павино, — продолжал возмущаться Дима, стараясь как можно чётче проговаривать буквы. — Ты зе мозес сдеать, шоб я говоил номано. И пеестань подсушивать мои мыси!
— Ди, — вздохнула Джей, усаживаясь на кочку и показывая рукой, чтобы он тоже где-нибудь пристроил задницу. — Я специально высадила нас в этом безлюдном месте. И, прежде чем тебе влиться в дружный коллектив себе подобных, прочитать небольшой вводный экскурс по особенностям наших с тобой взаимоотношений.
Дима резко сменил эмоциональный окрас поведения. Он успокоился, сел и приготовился слушать. В очередной раз отметив странную реактивность смены настроения. Предположив, что эти перепады как-то связаны с особенностями нового организма, он постарался задавить всякое проявление чувств на корню силой своего интеллекта. Мозги, слава тебе яйца, оставались родными и принадлежали особи двадцать первого века, утяжелённые как минимум корочкой диплома о высшем образовании. Хотя сколько там эта корочка весит. Джей тем временем начала:
— Во-первых, я не могу не слышать твои мысли. Во-вторых, речь человека этого мира ещё недоразвита.
 «А какая это планета, кстати?» — стараясь держаться спокойно, подумал Дима, осматриваясь.
— Это планета Земля. Континент Африка. Только ты в очень далёком прошлом, когда человек ещё находился на заре эволюционного восхождения.
«Зачем?» — недоумевал ученик.
— Ты изъявил желание учиться, а всё познаётся постепенно: от простого к сложному. Поэтому сначала должен будешь усвоить, что в женщине заложено природой. Но не в полном объёме, не пугайся, а лишь в той части, что касается нашей специфики.
Дима кивнул, соглашаясь с предложенной концепцией. Устроился на примятой траве поудобнее и приготовился слушать, понимая, что без теории, оказывается, и тут никак.
— Итак. Тема первого урока, — тоном нудной училки начала она образовательный процесс. — Основной половой инстинкт. Что ты знаешь об этом чуде природы?
«Пришёл, увидел. Поймал, оприходовал. Что тут знать?»
— Ди-бил. Что я ещё могу сказать? — раздосадовано проговорила Джей. — Основной половой инстинкт — это постоянный процесс выбора в общности предпочтений и аверсивности.
«Чего?» — скривился обучаемый, услышав непонятную муть.
— Корову. Аверсивность — это способность вызывать неприятные эмоции, отвращение. Вот как раз ты для меня в данный момент и есть полный аверсив.
«Взаимно, — огрызнулся Дима. — Меня аж тошнит, какая тут умная обезьяна завелась. Это где тебя так натаскали?»
— Это я, в отличие от тебя, иногда с умными людьми общаюсь, — нисколько не обидевшись, парировала Джей. — Кстати, на будущее. Мужчина, выделяющийся по интеллектуальному развитию среди окружающих, способен вызвать у женщины интерес, даже если он внешне уродлив. Примитивный красавец быстро утрачивает привлекательность.
«Выходит, чтобы быть интересным женщине, я должен как минимум стать членом команды «Что? Где? Когда?» — тут же отреагировал ученик.
— Многознание уму не научает, дебил.
«Сама дебилка, — вскипел Дима. — И вообще, хватит уже обзываться. Это, по крайней мере, непедагогично. Кстати, а про многознание я уже где-то слышал».
— Эту формулу вывел Гераклит, дебил, — ответила она, не собираясь обращать внимание на его протесты. — Один из первых древнегреческих философов, основатель научной диалектики.
«Ну всё, понеслось, — продолжал бурлить эмоциями рыжий. — Давай не будем пока растить из меня интеллектуала. Я уж как-нибудь с этим сам когда-нибудь. И так от всего творящегося вокруг шифер едет не спеша».
Он зачем-то с остервенением выломал травину, нервно понюхал стебель, куснул, словно злая собака. После чего, задавив в зачатии очередное нервное возбуждение, невпопад подумал: «Хотя любопытно. Почему это многознание не научает уму? Я полагал, как раз наоборот».
— Не тем полагал, — хмыкнула Джей, явно настроенная на желание помолоть языком, который, в отличие от Диминого, нисколько не пострадал от отката в эволюции. — Ты можешь стать ходячей энциклопедией, выучив её наизусть. И при этом быть непроходимым тупицей по жизни — лохом средней комплектации. А можешь иметь три класса образования, и то в тюрьме, и при этом быть в высшей степени разумным созданием. Ум — это некий аналитический центр обработки данных, поступающих от органов чувств, в совокупности с внутренней информацией от блоков абстрактного мышления.
Дима только успел открыть рот и распахнуть глаза. Но не успел при этом ни прервать лектора протестом по поводу заумности, ни заставить замолчать физическими методами. Он мало что понял из сплошного потока слов. Его мозг, изрядно перегруженный со времени появления этого чуда, был уже не в состоянии воспринимать непонятную тарабарщину. Да ещё загружаемую в ускоренном режиме. Джей это заметила.
— Понятно, — махнула она щупленькой ручкой. — Включаю режим: «Не впихивай невпихуемое — подели на удобоваримое». И ты зря делаешь такую кислую обезьянью рожу. Я ведь тебе не школьная училка и двойки в дневник ставить не буду. Я тебя просто не выпущу из этого мира, пока весь материал мне в переводе не сдашь. А если начнёшь артачиться, то и в двух.
«Не понял, — в самом деле принялся артачиться ученик, резко переключившись с одного непонимания на другое. — В каком ещё переводе? Мы с тобой так не договаривались. И вообще, я тут учусь сексу или иняз заканчиваю? Или это одно и то же?»
— А где ты видел, убогий, чтобы наставник с учеником договаривались о методике преподавания? — начала заводиться белобрысая наставница, как и ученик. — Как потребую, так и будешь тут пляски с бубнами устраивать. А не сможешь, так обезьяной и сдохнешь. Знаешь, сколько у меня таких дебилов по разным локациям сидит? Ты не в том положении, прыщ, чтобы мне указывать.
«Я не понял, что значит перевод», — надулся Дима, идя на попятную, неожиданно вспомнив, что имеет дело с потусторонней сущностью.
— А то и значит. Всё, что буду вдалбливать в твою тупую башку как обязательные для тебя тезисы, будешь раскрывать их, сделав перевод с русского на русский в развёрнутой конфигурации. Только тогда поверю, что освоил материал.
«То есть пересказ своими словами, что ли?» — выпучил он глаза, продолжая ничего не понимать.
— Внимательно меня слушай. Не своими словами, а другими, несовпадающими с моими, и с детальным комментарием.
Накал страстей взаимно возрастал. Похоже, у Джей в теле полуобезьянки, так же, как и у Димы, образовались проблемы с гормонами, поэтому оба уже чуть ли не прыгали, сидя на задницах.
«Как можно сказать другими словами, что многознание уму не научает?» — мысленно орал ученик, пуская пузыри носом. — «Многознание — оно и в Африке многознание. А уму ты только что дала чёткое определение».
— Внимательно. Меня. Слушай. Дебил, — в голос кричала на него Джей, стирая пятой точкой земляную кочку. — Во-первых, это твои проблемы, как ты это будешь делать. Во-вторых, только обязательные для тебя познания на этом уровне. А относительно мужчины-интеллектуала я чётко дала понять, чтобы ты запомнил это на будущее. Каким был обязательный для усвоения закон, который я до тебя довела?
«Не помню», — мысленно рявкнул Дима, сопровождая подуманное мимическим букетом озлобленности с ослиным упрямством, всем видом показывая, чтобы она уже шла лесом со своими нравоучениями и как можно глубже в задницу.
Джей не осталась в долгу. Она, скорчив свирепую мордашку, вскочила и замерла напротив, уставившись следственным дознавателем на обвиняемого, словно гипнотизируя.
Диме стало аж холодно от её пронизывающего взгляда. И он, забыв, что эта нехорошая сущность адского замеса читает мысли как по писаному, принялся нецензурно про себя выражаться, пытаясь разгрести в памяти кашу, превратившуюся уже в однородное пригорелое месиво.
Наконец, сдавшись и вспомнив, что исчадье разврата прекрасно слышит все его мыслительные изыскания, резко сменил негативно-эмоциональное мышление на раскаяние: «Ну я действительно не помню. Ты уже столько наговорила, что я запутался».
— Хорошо, — ожила блондинка на всё тело, — но учти. Повторяюсь в первый и последний раз. Основной половой инстинкт — это постоянный процесс выбора в общности предпочтений и аверсивности. Переведи.
Дима замешкался. Он почему-то даже не смог повторить про себя эту фразу целиком. Какой уж там перевод.
«Всё как-то расплывчато. И не совсем понятно», — он принялся растирать виски, стараясь физическим воздействием заставить мозги работать. — «Вернее, совсем непонятно. Я имею право на уточнение?»
— Браво, — неожиданно расцвела белобрысая недообезьянка в прикольной улыбке. — В рамках основной темы я буду отвечать на все твои сопутствующие вопросы, пока ты, тупоголовый, не посчитаешь, что понял суть. После чего или замолкнешь, или сделаешь требуемый перевод.
«Ну хоть на этом спасибо», — облегчённо вздохнул зашуганный ученик, осознав, что появилась отсрочка от наказания в виде немедленного ответа у доски. «Что значит основной? Есть ещё и неосновной?»
— Начну с конца, — начала Джей, переходя в рабочий педагогический режим и принимаясь расхаживать, как препод, по аудитории. — Есть. И достаточно много. Но этот даже среди всех законов продолжения рода резко выделяется. Он подобен основанию, без которого вся пирамида остальных законов рассыплется. Любое живое существо стремится к тому, что его привлекает, и сторонится того, что неприятно.
«Понятное дело, — подумал Дима. — Рыба ищет, где глубже. Человек — где халява».
— Правильно. Но это в общем. А ты помнишь, что такое ум?
«Анализатор информации».
— А откуда он её получает?
«От органов чувств и внутреннего блока абстрактного мышления».
— Умница, — не скрывая изумления, восхитилась Джей. — Отсюда следует, что и для глаз есть картинки прекрасные и отвратительные. И для ушей существуют завораживающие звуки и режущие слух. И запахи для носа — благоухающие и зловонные. И прикосновения — приятные и вызывающие омерзение. Притом, заметь, выбор всегда делается неосознанно. Это не говорит, что весь мир поделён на плюс и минус. Наоборот. Информация априори нейтральна и зависит лишь от твоей оценки. Положительно оценённая вызывает ощущение гармонии и порождает то, что называется искусством. Гармония для зрения — живопись. Гармония для слуха — музыка. Гармония слов — поэзия и так далее.
«Ну я с горем пополам разобрался, почему он основной. Потому что является фундаментом. Но с какого перепугу он вдруг стал половым?»
— Он является основой для законов продолжения рода. Потому что самое гармоничное создание по совокупности всех потоков информации для человека — особь противоположного пола.
Тут белобрысая смешно принялась перед ним крутиться, изображая показательные выступления топ-модели на подиуме. Она задрала ручки над головой, выставляя себя во всей красе. При этом продолжила нравоучение в самовлюблённой тональности.
— Самое прекрасное зрелище для мужских глаз было, есть и будет красивое, гармоничное обнажённое женское тело. Нет для мужчины сладостнее звуков, чем щебетание любимой на ушко или её завораживающий смех, — она тут же продемонстрировала и то, и другое. — А её запах? А прикосновение и ощущение упругой плоти на ощупь?
«И нет ничего более отвратительного, чем несуразность этого туловища», — укоризненно подумал ученик, отводя глаза от уродливо непропорционального тела «недообезьянки».
Джей никак не отреагировала на его колкость, продолжая вертеться, и, сама собой довольная, продолжила:
— Ты каждую встречную женщину неосознанно оцениваешь: «нравится — не нравится». Даже если заставишь себя этого не делать, ничего не получится. Потому что твой мозг в этом случае работает автоматически. Это очень древний животный рефлекс.
Дима задумался, как бы проверяя данный постулат на собственном опыте, вспомнив почему-то переполненное метро. И был вынужден согласиться. Было такое.
— Кстати, — уточнила Джей, — женщина проделывает с каждым мужчиной то же самое. Она, как и любой человек, всегда стремится к тому, что привлекает, и сторонится того, что вызывает у неё неприязнь. Так формируется её внутренний мир предпочтений. Как бы она ни была внешне безразлична, но её мозг всегда автоматически поставит на каждом мужчине клеймо: «нравится — не нравится».
«И что мне даёт знание этого закона, если он автоматический, а значит — неуправляемый?» — мысленно буркнул ученик.
— Ты не вправе его выключить, дебил, — скорчила наставница кислую мордочку, — но управлять им просто обязан! В твоих силах выглядеть так, чтобы понравиться её взору. Одеться в соответствии с её вкусами, предварительно походив в спортзал, где приобрести хотя бы нечто отдалённо похожее на мужскую фигуру. Благоухать не потом с перегарным выхлопом, а соблазнительными ароматами, производя на избранницу благоприятное впечатление. Ты можешь при желании, что называется, поставить голос, чтоб ЗВУЧАЛ, а не мямлил. А покорять женщину разумностью своих суждений и интеллектом — тут уж сам Бог велел.
«Мля, — недовольно подумал ученик, — опять «Что? Где? Когда?»
— Дело не в этом, — пресекла Джей его недовольство, — просто умный изобразить дурака может, а вот наоборот не получится. Дурак выше собственной дурости не прыгнет.
«А я, по-твоему, достаточно умный для этого, раз согласилась на обучение?» — не без потаённой гордости поинтересовался Дима.
— Для подавляющего числа современных женщин — вполне. Для многих красавиц с ногами от ушей придётся даже выглядеть глупее, чем есть, чтобы общаться с ними на понятном для них уровне.
«Но это же буду уже не я, — подумал Дима. — Это же будет обман, который рано или поздно раскроется».
— Но ты же хочешь овладеть любой женщиной, а не только той, что подобрала тебя под забором? А для этого потребуется перевоплотиться под вкус избранницы, сыграть роль её кумира. Каждая женщина в голове имеет идеал мужчины, и чем дольше ты пребываешь в роли идеала, тем дольше владеешь ею безраздельно. А вжившись в персонажа, заодно и сам изменишься, реально став похожим на её кумира. Куда ни плюнь — одна польза с выгодой.
«А если я не захочу меняться? — задумался ученик. — Я люблю себя таким, какой есть».
— А придётся, — тихо, но тоном, не терпящим возражения, пресекла она его попытки уклониться от перевоспитательного процесса. — В том виде, в котором пребываешь сегодня, ты ни на что не годишься. Играя в жизни роль обычного человека, ты никому не интересен.
«Обидно, — сник ученик. — Я был о себе лучшего мнения».
— Каждый определяет личную ценность, сравнивая себя с ничтожеством. Поэтому всегда имеет завышенную самооценку. Я тоже люблю себя, но всякий раз вынуждена меняться, выполняя свои функциональные обязанности. Артистичность — наше всё! Совершенствоваться — значит меняться. Стать совершенным — значит научиться становиться всем, кем угодно.
«Но это же пожизненный обман!» — мысленно негодовал ученик, уверовавший с детских сказок в силу правды.
— Ложь — это основа человеческого общества, где каждый индивид — клубок эгоистичных проблем. В людском гадюшнике выживает не сильнейший, а всех обманувший. Правда, за которую ты цепляешься, — худшее из зол. А вот враньё, воспринимаемое за правду, — высшая добродетель вашего мира.
«Фу», — выразил своё несогласие с данной концепцией Дима.
— Не нравится определение в данной формулировке? Могу перефразировать по-другому: весь мир — театр, а люди в нём — актёры. Так приемлемо?
Дима задумался. С этим выражением он был хорошо знаком и даже согласен. Но первый вариант всё равно оставался для него «фу». Но тут Джей его добила:
— Но у жизни есть одно кардинальное отличие от театра. Если ты не хочешь в неё играть, то жизнь начинает играть тобой. И тут у любого нехочухи начинаются проблемы. Она безжалостно гнёт и ломает, пока ты не начнёшь соответствовать роли. Каждый человек исполняет выбранную или навязанную обстоятельствами партию. Ты идёшь по улице — играешь пешехода, костеря водителей. Сел за руль — пешеходы превращаются в тупых баранов. В кабинете начальника ты безропотный подчинённый. Вламываясь к подчинённым, ты авторитарный босс. Когда ты ухаживаешь за девушкой, ты один. А когда добился её, другой. И так ведёт себя каждый. И женщина не является исключением. Мало того, она явно превосходит мужчину в маскараде масок. Даже в одном и том же сюжете, но с разными актёрами, отыгрывает сценарий по-разному.
«Ну и как понять, какая она настоящая?» — поинтересовался ученик.
— Неправильный вопрос. Она настоящая не какая-то конкретная, а совокупность всех масок вместе взятых. И ты такой же. Вспомни себя. Даже наедине с собой ты разный, в зависимости от настроения, обстоятельств и даже элементарной сытости. И при этом каждый старается выглядеть более значимым, чем является на самом деле. Обман — это один из основных механизмов эволюции человечества, и формируется он в первую очередь из половых отношений. Она надевает маску Золушки на кухне и Суккубы в постели, лишь бы заполучить успешного мужчину. А тот, в свою очередь, распустив хвост, как павлин, врёт в три короба о своей состоятельности и значимости. А что, кстати, в твоём понимании означает успешность?
«Ну, в первую очередь, наличие денег, наверно», — предположил Дима.
— То есть преуспевающий бизнесмен.
«Или известная личность».
— Медийность — это тоже бизнес. А как стать богатым и знаменитым?
«Кто бы знал, — хохотнул он, — а они не признаются. Наверное, для этого надо много работать».
— Исходя из твоих представлений, если ты начнёшь работать по двадцать часов в день, то в будущем появишься в списках «Форбс»?
«Навряд ли, — усмехнулся ученик, почёсывая затылок, — скорее сдохну, чем разбогатею».
— Правильно. Секрет успешного бизнеса — это честность и порядочность при условии, что умеешь их имитировать. Успешными становятся лишь те, кто свято блюдёт основной закон бизнеса: обмани или обманут тебя. Безголосые певцы благодаря технологическому обману звукостудий собирают стадионы. Бездарности благодаря лживой раскрутке СМИ становятся знаменитостями. Политики обманывают народ ради власти. И так далее, и тому подобное. Вся успешность коренится исключительно на одурачивании. И чем лучше индивид играет выбранную роль, тем успешней он в глазах окружения. Так что меняться тебе не только придётся, но и требуется сознательно этому учиться. А не научишься притворяться, так это обезьянье стадо, где тебе придётся проходить практику, через год-другой деградирует тебя в настоящего примата, опустив на самое дно социального подвала.
Дима, скрепя сердцем, переваривал услышанное, всеми фибрами души сопротивляясь нехитрым истинам. Но тут, уловив слово «практика», встрепенулся и попытался прервать разговор на неприятную тему: «А это ещё что за «практика»?»
Но Джей пропустила вопрос мимо лопоухих ушей, продолжая культпросвет.
— Кроме того, что человек отыгрывает роли, в него, как на грядку, посажены два семени, — она оттопырила два пальчика и принялась загибать, — первое принадлежит природе и даётся ещё при оплодотворении, определяя тебя как животное, млекопитающее. В этом семени заложена биологическая составляющая, естественным образом влияющая на поведение человека. Второе семя закладывает окружение, которое, как правило, вступает в конфликт с биологическим началом. Оно формирует запреты, голося на все лады, что люди, в отличие от животных, разумные, коим надлежит бороться с низменными инстинктами. Так вот, в поведении любого человека всегда ищи борьбу между этих двух начал. Но так как мораль местное стадо ещё не придумало, то твоя задача будет изучить поведение женщины, доставшееся ей от природы. И на которое в будущем будут наложены морально-аморальные аспекты.
Дима вновь разволновался, задницей почувствовав подвох. И собрался было задать ей массу уточняющих вопросов, но Джей опередила, не желая более отклоняться от намеченного учебного плана, отвечая на его тупые вопросы не по теме.
— Кстати, кроме того, что тебе надлежит прижиться в их стаде и заняться научными изысканиями, у тебя будет ещё одно практическое задание. Оно будет касаться персонально тебя, раз уж разговор пошёл об актёрстве в обыденной жизни. Говоря вашим сленгом, тебе надо будет изменить свои базовые прошивки.
«Это ещё что за дичь?» — вылупился на неё Дима.
— И мой тебе совет, — не слушая мыслительное бескультурье ученика, перебила Джей. — А к тому, что я тебе буду советовать, мальчик, рекомендую отнестись даже с большим вниманием, чем к знаниям, вдалбливаемым в твою пустую голову. Ибо каждый мой совет — это подсказка. Своеобразная техпомощь от духовной службы поддержки. Итак, в первую очередь научись управлять тем, что тебе в данный момент не подвластно, — своими эмоциями.
С этими словами она подскочила и врезала ученику промеж глаз. Дима сначала потерялся от величины физического воздействия и фактора неожиданности. А затем захлебнулся в негодовании, тут же запутавшись в последовательности надлежащих ответных действий и словесных высказываний в адрес агрессора. И пока он с выпученными глазами и судорожно сжатыми кулаками соображал, как бить и какой руганью сопровождать свой адекватный ответ, она успела опередить, выставив ему в лицо указательный пальчик и прямо туда же заявив:
— Ты абсолютно не владеешь ими. Тобой управляют извне. Тебя обижают — ты обижаешься. Тебя злят — ты злишься. Тебя смешат — и ты смеёшься. Ты меня понял, дебил? Не ты управляешь, а тобой.
Дима, задыхаясь от негодования, тем не менее бить её передумал, а вынужден был признать, что действительно обиделся на то, что его обидели. Но как можно по-другому? Тем временем Джей, опустив руку, продолжила:
— Ты должен воспринимать окружение в полном объёме, но быть при этом не «ведомым», а «ведущим». Только получив контроль над собой, ты будешь в состоянии контролировать других. И в первую очередь свою женщину.
«Но как?» — задался он мысленным вопросом.
— Подумай. Моя задача не выложить перед тобой разжёванный материал на блюдечке, а заставить над ним помучиться и зажевать самостоятельно.
«Подумай над этим», — недовольно передразнил он, тем не менее решив подумать. «Я — ведущий», — проговорил он про себя как можно уверенней, словно занимаясь самовнушением. «Я — ведущий».
Неожиданно он поймал себя на состоянии успокоения. Вместе с ним появилась какая-то непонятная внутренняя уверенность. И этот резкий эмоциональный скачок лишний раз напомнил, что рыжий обладает довольно странным, реактивным по перемене настроения телом. Он тут же решил, что к нему следует как можно быстрее привыкнуть и использовать данную способность себе на пользу.
— Уже лучше, — похвалила Джей, заметив внутреннюю трансформацию ученика, и тут же коварно ринулась вперёд, чтобы повторить унижение и попытаться вывести его из состояния равновесия.
Дима, продолжая бубнить про себя «я — ведущий», легко и шустро уклонился, даже успев порадоваться ловкости подаренного тела. И чтобы предотвратить дальнейший беспредел, попытался схватить и вывернуть её шаловливые махалки. Но руки прошли сквозь обезьянку, словно через призрак!
«Мля, — вытаращился он на Джей. — Так ты что, ненастоящая?»
— Дебил, — со смешком констатировало привидение. — Конечно, настоящая! И ты бы это ещё раз почувствовал, если бы не увернулся. Просто это мои миры. И меня в них много. Я могу находиться одновременно везде, но только в качестве аватара, как у вас это называется.
Дима завис в очередном ничегонепонимании, но на всякий случай отошёл от этой мегеры подальше. И тут у него родился вопрос: «Но ты же можешь предстать в любом образе. Зачем тогда обезьянничаешь?»
— Ну ведь прикольно, — по-детски наивно обрадовалась Джей.
Белобрысая недообезьянка тут же превратилась в балерину в белоснежной пачке и ярких красных стрингах, резанувших сексуальным клочком материи по глазам и сознанию молодого, гормонально нестабилизированного обезьяна. У бедного, как по мановению ока, дёрнулся тонкий отросток между ног, намереваясь, видимо, тоже поглазеть на высокое искусство балета.
«Во! — поддержал он её весёлость, стараясь ладошками скрыть оживший торчок. — Вот так и пойдёшь со мной в стадо приживаться».
— Да пожалуйста, — неожиданно легко согласилась балерина с красной чёлкой и такого же цвета клиторопрекрывашкой, продолжая медленно кружиться на пуантах, не касаясь земли. — Всё равно, кроме тебя, меня никто не сможет увидеть и услышать. Я твоё персональное наказание, милый.
Тут Джей звонко рассмеялась своим ангельским смехом, от которого у Димы мурашки по всему телу побежали, поднимая все до одного волоска дыбом. Ножки задрыгались, а щуплый отросток вновь прикинулся шлангом, вернее, трубочкой для газировки, притом сильно пожёванной и изрядно укороченной.
Это обстоятельство невидимости для других, оказалось неожиданным. И, ещё раз взглянув на распутную представительницу Мельпомены, он нехотя подумал: «Не. Лучше вернись в обезьянку».
— Правильно, — преображаясь в свой первичный образ, похвалила Джей. — Теперь понял, почему?
«Понял, — протяжно подумал он, по-обезьяньи почёсывая подмышку, — не дурак. Мне надо будет других разглядывать, а не тебя».
Глава 3. Локация 1. Мудрость по поводу встречи по одёжке нудистам не писана.
Инструктаж закончился. Джей, окрылённая предвкушением неминуемого провала ученика на практике, повела горемыку в пункт приведения в действие педагогического наказания. Двигалась она в зарослях травяного леса посредством привидения, просачиваясь сквозь травины. А вот следом продирающемуся Диме было не позавидовать.
Проламываясь сквозь заросли, он постоянно накалывал голые ступни, поскальзывался и неистово матерился, даже с плохо ворочающимся языком. При этом успевал отплёвываться от сплошного облака чего-то мелкокрылатого и к тому же нещадно покусывающего его, как ненавистного врага всего живого.
Кроме того, ему постоянно приходилось огрызаться на издевательские высказывания и нравоучения безжалостной наставницы, у которой всю дорогу рот не закрывался.
— Поздравляю, Ди, — торжественно изрекла Джей, — сегодня самый великий день в твоей никчёмной жизни. Ты идёшь изучать Изначальную Женщину!
«Что-то я уже не горю желанием никого изучать. А вот что действительно хочется, так это прибить всех без исключения. Начиная с тебя», — мысленно бурчал ученик, продолжая отплёвываться, отмахиваться и шлёпать себя по всему, до чего дотянется.
— А что тебе надо узнать о женщине? — не обращая внимания на его потуги огрызнуться, тоном ментора продолжала белобрысая.
«Ну и что я у них ещё не видел?» — недовольно думал обезьян, тут же переключаясь на нецензурную ругань в сторону окружающей среды.
— Всё! — радостно воскликнула адская училка, пропустив оскорбления природы мимо перпендикулярно торчавших ушек, — и в первую очередь её особенности анатомии и физиологии.
«Анатомия с физиологией — понятия общие. Так в умных книжках написано. Учебники называются», — не сдавался Дима.
— Дебил, — показательно горестно вздохнула красночёлочная бестия, — Обобщение — это стопроцентное искажение истины. Не существует двух идентичных особей. Они что для тебя, на одно лицо?
«Ну, на лицо, может быть, и разные», — ответил он мысленно.
— А это что, не анатомия, по-твоему? У них разная внешность, строение тела.
«Гадкий подростковый утёнок» развернулась на сто восемьдесят градусов и, плывя спиной вперёд, взвесила на ладонях свои грудные прыщи, при этом сделав такую довольную рожу, что Диму аж передёрнуло. А Джей, поглаживая те места, где должна была быть талия, изящно переходящая в покатые женские бёдра, и кокетливо дрыгая короткими ножками в воздухе, продолжила:
— Они по-разному двигаются, о разном думают. И для покорения конкретной женщины требуется знать её особенности, определить которые поможет внимание.
«Любая попытка концентрации внимания ведёт к непреодолимому желанию отвлечься. На собственной шкуре сорок раз проверено», — недовольно бурчал про себя ученик.
— Я имела в виду внимание в другом ключе. Запомни: женщина может простить мужчине всё, абсолютно всё: измены, загулы, рукоприкладство, кроме отсутствия проявления внимания к ней.
«А, ты в этом смысле?» — сразу понял он, о чём речь.
Рыжий тут же прикинул, чем простая концентрация внимания отличается от внимания к женщине. Помусолил эту тему с разных сторон и в первую очередь с точки зрения понимания её анатомии и физиологии и пришёл к выводу, что не понимает, как это работает и какая между ними связь.
Джей с безразличным видом, слушая его мысленные потуги, тем не менее вмешиваться не стала. Только когда он пришёл к неутешительному выводу по поводу своих умственных способностей, чему-то кивнула и продолжила.
— Даю новую вводную: внимание к женщине будет твоей второй задачей после овладения собой.
«Мля, — вскипел Дима, — сколько же времени я тут буду обезьянничать, пока во всём этом разберусь?»
— А в чём тут разбираться? — взвизгнула белобрысая наставница. — Мир человека зиждется на трёх китах. Первый — это физиологические потребности. Второй — беготня в поиске источников для удовлетворения этих потребностей. И третий — сотворение иллюзий с фантазиями по поводу первых двух пунктов. Всё.
Тут неожиданно заросли закончились, и парочка оказалась на открытом пространстве с вырубленной травой под корень, которая оставила после себя острые пеньки в виде акульих зубов. Джей отплыла в сторону, давая возможность Диме осмотреть перспективу. Увиденное его не обрадовало.
«Зубастое» поле простиралось метров на пятьдесят, а в его конце, похоже, из этой же срезанной и связанной жгутами травы красовалась преграда в два роста человека. На стенах импровизированной крепости виднелись фигурки четырёх чёрных обезьян с копьями. Охрана травяного форта уставилась в их сторону, настороженно припав на четыре конечности, как собаки в охотничьей стойке.
Солнце палило нещадно. Влажность воздуха зашкаливала. Дима, с ног до головы облепленный шелухой от травы, насекомыми и ещё непонятно чем, принялся отряхиваться и чесаться, стараясь избавиться от мерзкого налёта флоры и фауны. При этом он не упускал возможности соображать между делом по поводу: что делать и кто виноват.
— Как что делать? — тут же влезло потустороннее создание в его мысленный процесс. — Иди, веди переговоры. Напрашивайся в гости. Только учти: если убьют, то вернёмся на поляну, и придётся проделывать весь путь заново.
«Оба-на, — встрепенулся Дима. — Так я, типа, бессмертный, что ли?»
— Ты, типа, всякий раз не до конца убиваемый, — обрадовала его Джей, — то есть убивать убиваемый, но не полностью. И при этом получающий изумительный спектр незабываемых ощущений по этому поводу.
«Вот уж спасибо. Что-то как-то резко расхотелось, — но тут же, вспомнив её прежнее запугивание, встрепенулся. — А как же обещанная смерть от старости, если не справлюсь?»
— К старости, — многозначительно протянула Джей, — я тебя просто сотру. Не превращать же прекрасный, девственно чистый мир в помойку такими отходами, как ты.
Дима в ответ, стиснув зубы, даже умудрился мысленно промолчать, всматриваясь в травяной бруствер и переключаясь на другую тему. Он провокационно подумал: «Ну ты ведь мне объяснишь их обезьяньи закидоны, чтобы я понимал, как себя вести. Мне как-то не приходилось изучать приматов в естественных условиях. Хотя я их и в зоопарке ни разу не видел. Не был там никогда».
Джей брезгливо осмотрела убогого и принялась за очередной культпросвет:
— Девственность твоих мозгов поражает. Разве ты никогда не интересовался, чем человек отличается от обезьяны?
«Умом и сообразительностью», — мысленно отшутился рыжий, подражая известной инопланетной птице из древнесоветского мультика.
— С этим у тебя как раз БОЛЬШИЕ проблемы. Человек — единственное животное, самка которого имеет полноценный оргазм. И, в отличие от вас, мужланов, выстроен он у них на условном рефлексе. То есть они ему обучаются. Запомни этот факт. Это позволяет женщинам доводить половое удовольствие до высот совершенства, о которых вам даже мечтать противопоказано.
«Ну и что это мне даёт? — съязвил Дима. — Кроме понимания, что ты феминистка недоделанная и обезьяна мужененавистническая».
— А то, что, выработав привычку получать оргазм, женщина кардинально изменила структуру сообщества приматов, превратив его в нечто человеческое. Там нет единого альфа-самца с гаремом самок и молодняка, ждущего своей очереди, как у прочих обезьян. За этой преградой поселение с большим количеством семей разной степени сложности. Глава одной из которых верховодит над остальными. Эдакий самоизбранный доминант. Так что хватит тупить и ступай знакомиться. Видишь, сторожа уже извелись от нетерпения утыкать тебя острыми палками.
Дима ещё раз осмотрел «пограничников». Те действительно стали вести себя нервно. Они уже не прижимались к травяному настилу, а возбуждённо скакали, прыгали, махали палками и что-то нечленораздельно вопили. Вероятно, таким образом стараясь отогнать непрошенного гостя от своего блокпоста.
Рыжий основательно почесался для приличия и уверенной обезьяньей походкой вразвалочку отправился на встречу с далёкими пращурами, которые действительно уже совсем извелись, ожидая своего непутёвого потомка.
Переговоры как-то сразу не задались. Язык мимики и жестов, сопровождающийся невнятным звуковым аккомпанементом, был непонятен обеим сторонам в равной степени. Ещё бы. Такой временной разрыв обособленного существования даже родные языки делает иностранными. К тому же сторожа оказались жгучими брюнетами, а Дима предстал пред ними породистым шатеном. Какое уж тут родство?
Наконец кривляние рож закончилось, и начались танцы. Вернее, танцевал только Дима, а четверо гомо-дебилов, как окрестил этих уродов потомок из будущего, исполняли роль диджеев. Охранники поочерёдно швыряли в него всем, что попадало под руки. Как выяснилось, на стене был припасён внушительный арсенал «швырятельных миксов»: палки, фрукты, кости. Господи, чем они в него только не швыряли.
Дима, попрыгав от прилетающих подарков какое-то время, принялся отправлять «ответки». Первым же камнем зашиб ногу одного. Вторым брошенным предметом оказалась палка, приложившаяся плашмя о волосатую спину другого пограничника.
Но, к сожалению, на этом Димино веселье закончилось. Самоотверженные вопли сторожей привлекли внимание остальных самцов поселения, поднятых по тревоге для отражения коварного нападения чужеродной армии захватчиков. Их высыпало на стену столько, что пришлый аж опешил от переполненного стадиона фанатов, замерев с очередным метательным снарядом в руке.
Всё то время, что шли переговоры и выполнялись ритуальные приветственные протоколы, Джей как сумасшедшая визжала от удовольствия, находясь в состоянии патологического азарта. Она всем видом изображала махрового футбольного болельщика, только без пиротехники и омоновского садомазохизма. И, кажется, даже умудрилась свои ангельские голосовые связки сорвать. Вот как орала околоспортивные и совсем неспортивные «кричалки».
Дима замер. Расслабился, понимая, что бежать не имеет смысла, так как, похоронив себя тут, он и без всякого бега с препятствиями окажется на первоначальной поляне. К тому же он неожиданно вспомнил об обязанности быть «ведущим» и, похвалив себя, улыбнулся, раскинув руки подобно звезде эстрады, приветствуя всю эту ораву с кольями. Как ни странно, но это подействовало на публику положительно, судя по волне фанатской радости, прокатившейся по их рядам.
— Э, — крикнул ему самый пузатый самец, сделав вполне понятный жест рукой, как бы подзывая.
Диму уговаривать долго не пришлось, и он, выбросив незнакомый плод и отряхнув ладони, спокойным шагом направился к вождю, как он его для себя определил. Подойдя вплотную к стене, остановился, задирая голову. Вождь повторил жест, чем-то напоминающий «иди ко мне». Гость легко вскарабкался наверх и тут же, получив дубиной по башке, потерял сознание. Вот вам, Димочка, и встреча предков, явно по тёщиной линии.
Очнулся он то ли от струи воды, прилетевшей в лицо, то ли от коллективного плевка. С трудом разлепив глаза, увидел перед собой кучу весёлых рож с малой порослью волосяного покрова. Чему эти морды радовались — непонятно. Похоже, полуобезьянки были довольны, что шоу не закончилось. Раз объект развлечений ещё жив, то ожидается продолжение.
Рыжий оказался к чему-то привязан, притом по стойке смирно. Свободной от привязи оставалась только голова. Похлопав глазками, Дима осмотрелся. Судя по грудным отвислостям, перед ним стояла свора разнокалиберных самок разной степени потасканности, разглядывающих его с наивным любопытством.
Среди этой радостной толпы пленник заметил Джей. Она лыбилась больше остальных, что Диме сразу не понравилось. Но не успел он мысленно высказать всё, что думает по поводу её образовательных стандартов, как одна из самок с грудями в виде ушей спаниеля резко подскочила и, выдернув из его тела пучок волосинок, отпрянула, внимательно разглядывая, обнюхивая и пробуя на вкус приобретённый трофей.
Пример оказался заразителен. Его принялись ощипывать, как курицу перед варкой в супе. Даже Джей, сволочь, не упустила возможности поиздеваться над беспомощным, подключившись к процессу его безнаркозной депиляции. Дима, то ли не выдержав боли, то ли обидевшись на оказанное «звёздное» внимание, истерично заверещал и задёргался в эпилептическом припадке, как на электрическом стуле. Вернее, на столбе.
Отстали. Принялись недовольно перегукиваться.
«Джей! Ты за меня или за них?» — накинулся он на наставницу, при этом мыча и выпучивая глаза, словно бычок с отдавленными яичками. «Они же меня сейчас в супе сварят. Что это за образовательный процесс такой, мать твою?»
— Заткнись, ведомый, — резко став злой, сменив белки глаз на черноту со светящейся радужкой, рявкнула Суккуба. — Опять эмоциями обделался! Ну-ка, соберись, тряпка. Это не кухня с кулинарией, а твои смотрины. И оттого, как ты себя покажешь на этой выставке эксклюзива, будет зависеть твоё будущее. Вспоминай основной половой закон, дебил. Ты им пока не нравишься.
Как выяснилось, непонятный рыжий самец действительно не понравился местным самкам. Одна за другой они стали отходить к основной массе, стоявшей сплошной стеной за их спинами. Каждая при этом давала выставленному экземпляру свою оценку недвусмысленной мимикой, презрительными возгласами и уничижительными жестами. При этом все как одна указали на недопустимую величину его мужского достоинства, что было понятно даже без сурдопереводчика.
Разошлись все, кроме одной. Той самой кошёлки с отвисшими плоскими грудями, показавшей пример в ощипывании. Она, выпятив волосатое пузо, задумчиво почёсывала его, смотря в землю и нервно жуя нижнюю губу. Как показалось пленнику, самка обдумывала явно нехорошие мысли относительно его персоны. Наконец решившись, уставилась на жертву немигающим взглядом, перестав жевать собственную плоть и сжав губы с силой слесарных тисков.
Он как-то сразу всё понял. Эта самка его выбрала. Но не из жалости к горемыке, а от собственной безысходности. Прям по глазам читалось: когда ещё попадётся бесхозный самец. Пускай он и уродец с недоразвитым органом, но всё же хоть какая-никакая отдушина в одиночестве.
Дима лихорадочно завертел головой в поисках белобрысой сволочи, устроившей эту подставу, и, обнаружив Джей в состоянии полного умиления, будто она мимишных котеек в интернете разглядывает, мысленно завопил, чуть не плача: «Не хочу я её!».
— Пф, — презрительно фыркнула белобрысая. — А тебя тут кто спрашивал? Радуйся, что хоть эта выбрала. А то просто бы выгнали. А так, считай, прошёл вступительный тест. У тебя появилась возможность начать познавание окружающего мира Изначальных Женщин.
Дима встрепенулся, собираясь возразить, но не успел. Самка уверенно шагнула и присосалась к избраннику разжёванными губами, затыкая его рот, а вместе с ним и мыслительный процесс. Сделала она это с такой киношной страстью, что голова Димы звонко брякнула затылком о то, к чему был привязан, отчего поцелуй оказался незабываемым, с искрами в глазах.
Зрители возликовали и принялись возбуждённо друг с другом у-укаться. И рыжий с какой-то обречённостью подумал, что шоу с ним только начинается. Он, собрав последние моральные силы в кулак, приготовился терпеть дальнейшие издевательства.
Но, как оказалось, на этом бесплатный аттракцион закончился, и зрители начали расходиться. А женщина с отвисшими грудями принялась нарочито медленно развязывать травяные верёвки зубами, освобождая приобретённого мужа, то и дело томно заглядывая ему в глаза, словно в душу.
Как только она закончила торжественный ритуал «освобождения от пут прошлой жизни», то мёртвой хваткой вцепилась в запястье суженного и в прямом смысле слова потащила его в своё логово создавать полноценную семью. Диму только одно порадовало, что до ритуала бракосочетания эти гомо-дебилы ещё не додумались. Ему только обезьяньей свадьбы с волосатым тамадой не хватало для полного счастья. Вот где было бы наказание, так наказание.
Обезьянья моромойка, доведя до норы, выкопанной в склоне земляного холма, затащила внутрь, где молодожёны уединились. Вездесущая Джей не в счёт. Началось обстоятельное знакомство. Хозяйка землянки усадила приобретённого мужа в самый дальний закуток на травяную подстилку, видимо, служившую ей постелью, а сама загородила выход, чтобы не сбежал раньше времени.
— Афа, — торжественно представилась она, тыкая пальцем между грудных «ушей» и смотря на Диму с вопросительной мимикой.
— Ди, — еле справившись с языком, ответил новоиспечённый муженёк, тоже тыкая в себя пальцем.
Жёнушка задумалась, шевеля беззвучно челюстью, пытаясь воспроизвести первый согласный звук его имени. И, несколько раз опробовав, громко и отчётливо выдала:
— Ди.
Радости её не было предела. Она ещё с минуту тыкала пальцем поочерёдно то в себя, то в него, на все лады повторяя своё и его имя, как бы боясь забыть и оттого заучивая наизусть. Диму позабавила эта эмоциональная тётка своей непосредственностью. Было в её простоте что-то заразное, и уже через минуту общения он был откровенно рад знакомству, по-иному взглянув на супружницу. В сумраке земляной норы она показалась ему не такой уж и старой. Он даже мысленно поинтересовался у Джей, сидевшей рядом, о её возрасте. А когда узнал, что моромойка его ровесница, несказанно удивился.
После взаимного представления с тыканьем пальцев началось тактильное ознакомление. Афа застенчиво пододвинулась вплотную и принялась гладить, щупать и чесать, освобождая его волосяной покров от частичек мусора. А поймав какую-то мелкую живность, тут же её съела, смачно причмокнув и расплываясь в умилении.
Диму подобная выходка не обескуражила, ибо ему было не до оценок огрехов в её воспитании. Он сам с любопытством ощупывал самку, трогая и проминая мнущиеся части тела, мгновенно возбудившись. Афа, заметив это, даже не думая скрывать эмоций, всем видом показала, что непомерно удивлена его органом размножения, который вместо того, чтобы просто подняться, ещё и значительно увеличился в размерах. Похоже, у местных самцов такая анатомическая особенность не встречалась.
Она, недолго думая, раздвинула ноги, предлагая себя для более тесного знакомства. Дима был не против. Первая брачная ночь средь бела дня пролетела как пуля, закончившись быстрей, чем началась.
«Перевозбудился», — подумал горе-муженёк, и ему стало нестерпимо стыдно.
Он тут же вспомнил Ольгу, и к позору добавилась лютая ненависть к своей никчёмности. Возбуждение как сквозняком сдуло. Он стыдливо отполз и, отвернувшись от довольной морды своей обезьяньей супруги, забился в уголок, собираясь немножко пореветь. Но его тут же взяли в клещи. С одной стороны, Афа, нежно пристроившись сбоку, поглаживая и успокаивая неопытного любовника, а с другой — больно ткнула под рёбра Джей, с раздражением зашипев на ученика:
— Ди, знаешь, в чём твоя проблема?
«В чём?» — мысленно встрепенулся оплошавший самец.
— В твоей безмозглой башке! — рявкнула ангельским ором Суккуба прямо в ухо, отчего Дима чуть не подпрыгнул, и Афа, не поняв, что случилось, резко увеличила темп успокоительного поглаживания.
— Ты о чём думаешь, придурок, когда частью своего тела сливаешься с партнёршей?
«Об этой части и думаю», — зло огрызнулся он про себя.
— Дебил. Тебя что, возбуждает разглядывание собственной письки?
Дима бросил взгляд на свой завядший отросток и подумал: «Нет. Меня возбуждает разглядывание её письки».
— Так какого ты, вместо того чтобы возбуждаться женщиной во время соития, переключаешься на собственного лысого! Да ещё вспоминая при этом бывшую!
Рыжий, погладив чернявую головку Афы, пристроившейся на плече, уставился на белобрысую бестию и раздражённо подумал: «Я её во время этого не вспоминал. Я о ней вспомнил после, поняв, что опять облажался. Я во что бы то ни стало старался не кончить... — Тут он замешкался, после чего стыдливо выдал заключение. — И кончил».
— Наконец-то дошло до идиота! — возликовала Джей, всплеснув ручками. — Во время секса ты не имеешь права думать о себе и тем более о злополучном отростке. Только о партнёрше и ни о чём больше. Ты должен научиться чувствовать ЕЁ, дебил, а не себя. Сознание обязано покинуть твою тупую башку, слиться с эмоциями партнёрши и чувствовать то, что чувствует она. Давай, пробуем ещё раз.
«Как ещё раз?» — не на шутку перепугался ученик, полагая, что во второй раз уж точно не получится.
— Ка;ком, — грозно взвизгнула Джей. — Для начала просто прилепи внимание на тело партнёрши. И помни, мужчина в этом деле может позволить себе абсолютно всё, чему имеет меру дозволенного. Женщина же допускает делать с собой только то, что повлечёт для неё исключительно положительные эмоции. Так что вперёд, бездарность. И держи мой подарок на свадьбу.
С этими словами наставница с размаха врезала ученику подзатыльник, от которого подбородок рыжего смачно клюнул в грудь. Афа аж вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась, а замерла и напуганно уставилась на мужа с подозрением: «А не болен ли ты на голову, любезный?».
Рыжий помотал мохнатой шевелюрой, разгоняя помутнение в мозгах. Собрал глаза в кучу и постарался сообразить, как ему почувствовать её эмоции.
— Ведущий, — тихо подсказала ему Джей.
«Ах да», — мысленно спохватился Дима. — «Я — ведущий». «Я — ведущий».
— Сконцентрируй на ней внимание.
«Не мешай. Отвлекаешь», — мысленно заткнул он её словесный фонтан.
Тем не менее совету последовал, постаравшись полностью переключить внимание на самку... и офигел. Он с удивительной ясностью почувствовал весь разброд и шатания эмоционального шторма в голове Афы. Притом чётко понимая, что это не его, а её эмоции. У Димы даже ритм сердца синхронизировался с её пульсом. В голове самки был испуг и непонимание. Озабоченность и до сих пор не угасшее половое возбуждение, поймав которое, Дима тут же возбудился.
Афа непонимающе хлопала глазками, но оказывать сопротивления даже не подумала. Она послушно легла на спину, подчиняясь его мягкому, но настойчивому напору, с любопытством следя за разглядывающим её самцом, который принялся ласкать нежными прикосновениями, что по их обезьяньим понятиям делать было не принято.
Её не разрядившееся возбуждение стало набирать обороты, и рука скользнула вниз, собираясь помочь себе в удовлетворении. Но рыжий, проследив её намерение, решительно взял инициативу в свои руки. Да как взял! Афа аж невольно застонала от блаженства. И когда стало совсем невтерпёж, настойчиво потянула его на себя, умоляющим взглядом требуя естественного совокупления.
На этот раз Дима старался не переключать внимания с эмоций партнёрши на себя. И у него хоть и коряво, хоть и скачками, но получилось! А когда она забилась в оргазме, он буквально утонул в её эмоциональном шквале, полностью умудрившись отключиться от окружения.
Такого качественного секса у Димы не было никогда в жизни! И даже закончив процесс, напряжение в детородном органе не спадало. Только поймав себя на собственной эрекции, торчок разом обмяк, лишний раз доказывая правоту Джей о недопустимости оказывать внимание самому себе.
Дима был доволен и, валяясь с закрытыми глазами между двумя представительницами противоположного пола: истинной и аватаром Ангела, косившего под женщину, счастливо улыбался, ни о чём не думая.
Афа, пристроившись головой у него на груди, тоже была довольна приобретённым мужем. Вернее, довольная своим решением подобрать это никому не нужное недоразумение. Джей, развалившись по другую руку от рыжего и закинув ногу на ногу, расслабленно ею покачивала. Она хищно лыбилась, но по поводу чего — оставалось загадкой.
Глава 4. Локация 1. Подъём престижа без финансового домкрата возможен лишь при наличии реактивной тяги нужных связей.
Время шло. В его новой семье цвела полная идиллия, чего нельзя было сказать об отношениях с остальным сообществом. Несмотря на то что Афа его выбрала на законных основаниях, остальные сородичи относились к рыжему с долей презрения. Они всякий раз подчёркивали чужеродность шатена в их дружном коллективе исконных брюнетов.
До огня в своём уровне развития эти гомо-дебилы уже додумались. Но он явно был эксклюзивом. Костёр имелся один на всех и горел в центре поселения в импровизированном очаге, обложенном камнями. Охраняли его даже лучше, чем пограничные подступы. Диму к огню ни разу не подпустили, отгоняя, даже если просто мимо проходил.
Еда была крайне убогой. Какие-то корешки с вершками да фрукты с ягодами. За скудным пропитанием они с Афой ходили в джунгли, что начинались на другой оконечности поселения. Мяса Дима не видел вообще. Нет, мясо сородичи потребляли и даже готовили его на общем костре, не поедая сырым, но это было привилегией избранных.
За добычей в виде мелких обезьянок типа макак ходил отряд взрослых особей, устраивая коллективную охоту, но Диму с собой не брали. Он попытался пристроиться к «мясному рейду», но самцы с воплями прогнали чужака. Это обидело попаданца из будущего, и он в порыве очередного негодования решил всем этим уродам показать, где тут макаки зимуют.
Навыками, необходимыми для жизни в первобытном обществе, он не обладал. Сидя в уютном офисе, ему как-то и в голову не приходило учиться выживанию в дикой природе. Как коренной москвич, он не умел ни охотиться, ни разбираться в съедобности того, что произрастало даже в московских парках. Ни разу не пробовал добыть огонь без зажигалки. По большому счёту, он, как представитель отряда белых воротничков, вообще ничего не умел делать руками, кроме как давить клавиши на клавиатуре.
К тому же, имея перед собой Джей как постоянное напоминание о цели своего нахождения здесь, он больше старался решать поставленную перед ним задачу, чем пытался влиться в общество гомо-дебилов, оставаясь недочленом.
Памятуя об особенностях женского восприятия: «нравится — не нравится», он занялся собственным внешним видом. В первую очередь спрятал то, что так раздражало аборигенок и его самого — недоразвитые причиндалы, смастерив изысканную набедренную повязку.
Аксессуар выглядел как поясок с прочными на разрыв листьями какой-то травы, типа осоки. Дима нанизал их на шнурок, сплетённый супругой, образуя эксклюзивную шторку-висюльку по кругу. Вышло прикольно. Конструкция вызвала у окружения самый настоящий эстетический шок.
И если самцы при виде набедренной повязки презрительно выпячивали нижнюю губу, давая понять, что им, в отличие от чужака, прятать свою гордость нет необходимости, то вот самки модным аксессуаром заинтересовались. И кое-кто даже изобразил на заднице нечто похожее.
Правда, их элементы нажопных штор скорее предназначались для выпендрёжа, давая лишний повод выделиться из окружения. Но это уже дело другое. Главное, он обратил внимание всей женской части поселения, качнув весы «нравится — не нравится» в нужную для себя сторону.
Следующий шаг, утяжеливший его чашу на этих весах, — непонятная для дикого общества чистоплотность чужака, вызвавшая резкий контраст с местными самцами. Мало того, что рыжий и так по цвету волосатости был бельмом на глазу иссиня-чёрного коренного населения, так он ещё постоянно мылся в мелкой речушке, протекавшей вдоль селения, и тщательно вычёсывался, презентовав дикарям такое понятие, как стильная причёска.
Сделал он это неосознанно, а так получилось. Собирая в джунглях очередной полуголодный ужин в виде каких-то кисло-сладких плодов, надувавших пузо, но не насыщавших, Дима провёл исследование на предмет предпочтения запахов своей супруги.
Когда Афа поняла, что он от неё добивается, то, взяв за руку, отвела к реке, где буквально унюхалась до потери сознания большим розовым цветком, всем видом отдавая ему предпочтение в линейке вонючести. Определившись со вкусами сожительницы, Дима после очередного омовения нашёл этот цветок и использовал его в качестве дезодоранта, вымазав для начала только волосы на голове.
Вот только цветок оказался не только ароматным, но и до неприличия сочным. Он буквально изливал из себя липкий нектар, придав волосам блеск и клейкость. Глядясь в воду как в зеркало, рыжий уложил нестриженую чёлку набок, как привык носить в прошлой жизни, и, заявившись в прилизанном виде в селение, произвёл очередной фурор среди эстетически отсталого населения.
Больше всего это преображение возымело действие на Афу. Она, только встретив его у входа в жилище и вдоволь насмотревшись и с придыханием нанюхавшись, чуть ли не тут же на глазах у всех попыталась с ним совокупиться. Такого разврата хорошо воспитанный Дима позволить себе не мог. Поэтому утащил её в нору, где был аж дважды вознаграждён за созданный образ дикого, но очень симпатичного обезьяна.
Следующим его деянием, вызвавшим недоумение у аборигенов, стала фитнес-тренировка. Он понимал, что нужная фактура тела появится лишь со временем, когда нарастёт то, что можно будет пощупать. Вот только для этого требовался белок в пище, а от раздачи мяса Дима был по-прежнему отстранён.
Афа показала ему пару разновидностей толстых гусениц, которых он сначала с брезгливостью, а затем с удовольствием выискивал и поедал, убедив себя, что это чистейший и крайне полезный протеин. Джей, кстати, подтвердила. Но этого было до слёз мало.
Но самой большой проблемой в управлении основным половым инстинктом самок стал последний компонент — «убийство» волосатых красавиц посредством неподражаемого интеллекта. Как можно было вешать им лапшу на уши неповоротливым языком, Дима ума не мог приложить. Хотя из своего времени помнил замызганное до дыр утверждение, что женщина любит ушами. На каком этапе эволюции она успела это полюбить?
Но исследования исследованиями, а жрать в этом голодном краю хотелось до одури. Следовательно, вопрос с качественным пропитанием необходимо было как-то решать. Притом в его случае самым неординарным образом, то есть в одиночку.
Ненавязчиво изучив орудия охоты аборигенов, пришелец решил обзавестись собственным оружием. Но не каменным молотком, с которым многие тут бегали, а замахнулся на технологию дальнего боя — лук со стрелами. Дима не знал, как его сделать, но, по крайней мере, имел представление, как он вообще должен выглядеть.
Через несколько дней проб и ошибок ему удалось совершить ряд революционных деяний в первобытном обществе. Первое — он углубил нору, превратив её в полнометражные хоромы, укрепив потолок балками на распорках. Из вынесенной земли соорудил забор, застолбив придомовую территорию.
Проковырял в потолке дырку. Под ней смастерил каменный очаг, где после многочасовых мучений запылал небольшой костерок. Персональный! Радости у Димы не было предела. Хотя и массу неожиданных проблем приобрёл на свою красиво зализанную голову.
В этот же день к ним в нору наведалась целая делегация племенного пожнадзора, прокурора и судьи в одном лице. И этой мордой оказался сам вождь. Прибыл толстопуз то ли с инспекцией, то ли сразу с ордером и готовым приговором не один, а с группой агрессивно настроенных понятых. И, судя по юридической жестикуляции, тут же обвинил новенького в воровстве.
На что Дима в качестве доказательства представил «лицензионный» инструмент по добыванию огня и прямо у них на глазах, орудуя веткой с травяной верёвкой и палочкой, в считанные секунды вызвал белёсый дымок. Это произвело на «надзорный орган» неизгладимое впечатление, лишая представителя всех властей улик с обвинениями.
Далее рыжий обзавёлся копьём, как у всех. И самое главное — смастерил свой первый лук. Корявый, но вполне дееспособный на короткие дистанции. Афа наплела ему верёвок, из которых Дима решил изготовить петлю-ловушку, имея по этому поводу лишь очень отдалённое представление. И вот он во всеоружии, в гордом одиночестве направился в джунгли на свою первую в жизни охоту.
Надо отдать должное, что вечно ходящая по пятам Джей, поначалу скептически относящаяся к его революционным деяниям, тем не менее с завидной регулярностью снабжала дельными советами. И нисколько в качестве техподдержки, сколько бесплатного развлечения, потому что ржала над его безрукостью до слёз, с покатами. А Дима от её хохота устраивал пляски с нечленораздельной руганью.
Как оказалось, она много что знала не только в области разврата. Хотя уровень навыков Джей по выживанию был нисколько не выше Диминого. Знать знала, а уметь ничего не умела, так как ни разу сама не делала. Тем не менее первый свой капкан Дима соорудил, опираясь именно на её подсказки с издёвками.
Не успел горе-охотник навести маскирующий марафет на примитивную ловушку, как из зарослей выскочил здоровенный кабан с огромными жёлтыми клыками и, недолго думая, рванул на опешившего ловчего. Рыжий зверолов отскочил назад и замер как вкопанный, парализовав сам себя от страха.
Кабан влетел в ямку с петлёй обеими передними копытами. Ловушка сработала. Загнутое дерево выпрямилось, но поднять полностью тушу в воздух не смогло, отчего тот, задрав передние лапы, принялся скакать на задних, круша всю растительность на своём пути, как сенокосилка. Кроме деревьев, конечно.
Ломая и уничтожая естественную декорацию, кабан устроил целую балетную вариацию, вереща при этом так, что зверолов, вышедший из одного ступора, тут же впал в другой. Дима выронил копьё и заткнул уши пальцами.
Радостная, как ребёнок Джей, носилась за кабаном, вереща не хуже последнего, и зачем-то пинала танцующее животное, то и дело что-то голося в сторону охотника. Но что конкретно, Дима в этой истеричной феерии режущих по ушам звуков разобрать не мог.
Потом, видимо, сообразив, что не кабана надо запинывать, а горе-охотника, Джей переключилась на рыжего. Только после третьего пинка он начал приходить в себя и, подобрав с земли копьё, с опаской стал примериваться к броску по быстро движущейся мишени. Хорошо, что не бросил. Метать копья он совсем не умел и вряд ли бы попал.
Кабан всё сделал сам. Дима даже сказал «спасибо» ему за это. Сам прибежал. Сам поймался и, по сути, сам убился. Бегая, он не только умудрился намотаться на ствол дерева, но и каким-то невероятным образом зацепился клыками за намотанную верёвку. Повиснув и не доставая задними копытами до земли, свин бешено дёргался.
Получив ещё один пинок, у Димы наконец прорезался слух, и он услышал визжащую Джей.
— Да коли ты его, придурок! В шею коли! Кровь пускай! Верёвка порвётся, он тебе кишки выпустит, дебил!
Дима никогда никого в жизни не убивал. Комары, мухи и иже с ними не в счёт. Он с опаской на дрожащих ногах подкрался к добыче, но перед самой атакой совсем растерялся. Рука на убийство живого существа не поднималась. Но, пристыженный очередным пинком, неуверенно попытался вонзить оружие в шею зверя. Вот только ничего не получилось. По ощущениям, заточенная деревяшка ткнулась не в мягкую плоть, а в бревно. Кабан от укола только заверещал ещё сильнее и резко увеличил амплитуду телодвижений, словно ему кто скипидаром задницу намазал.
От истеричных брыканий верёвка под клыком заметно надорвалась. Вот тут горе-охотник с великого перепуга чуть кишечник не расслабил. Дима в панике, сам себя не помня, выдал душераздирающий визг, чем запугал кабана до смерти, заставив замереть. После чего с короткого разбега вогнал копьё в шею жертвы снизу вверх, пробив толстенную шкуру.
В порыве неистового беспамятства вырвал палку, намереваясь проделать ещё одну дырку, но хлестнувшая горячая струя крови в лицо резко перевела ярость охотника в гипнотическое оцепенение. И он, в очередной раз выронив орудие убийства, перестал дышать.
Только когда почувствовал нестерпимое жжение в распахнутых, залитых кровью глазах, бросив все дела и в первую очередь эту сраную охоту, Дима с остервенением принялся утираться, стараясь избавиться от выедающей глаза субстанции.
Хорошо, что удар оказался настолько правильным, что кабан умер сразу, подёргавшись не больше минуты. В наступившей тишине у Димы уши заложило от внутреннего звона. Утерев залитое кровью лицо и промывая слезами воспалённые глаза, он сослепу принялся искать потерянное копьё, быстро озираясь в скрюченном положении.
И только когда Джей, стоя возле поверженной жертвы, нарочито издевательски похлопала в ладоши, сдувая со лба якобы взмокшую красную чёлку, Дима обессиленно плюхнулся на задницу, осознав себя победителем. Вернее, что наконец-то всё это закончилось к чёртовой матери.
Кабанчик, по утверждению наставницы, весил около пятидесяти килограмм, хотя Дима был уверен, что она врёт. Кабанище, по его ощущениям, явно переваливал за стольник. Тащил он его на волокуше из связанных веток с широкими листьями, впрягшись в остатки ловчей верёвки.
Ещё проходя примыкающие к поселению джунгли, которые на десятки метров представляли собой общественный туалет, что отпугивало лесного хищника похлеще травяной стены с пограничниками, Дима почуял неладное. Слишком тихо было в поселении средь бела дня.
Каково же было его удивление, когда, вынырнув из зарослей, он наткнулся на стену копий. Всё мужское население, вооружившись до зубов, приветствовало чужака, ощетинившись неровным строем. Но при этом они не издавали ни звука. И в самом селении, где вечно галдел разноголосый ор с детским визгом, стояла гробовая тишина.
Дима, вымазанный с ног до головы кабаньей кровью, с верёвками крест-накрест на груди, словно пулемётными лентами, с окровавленным копьём и почему-то таким же кровавым луком, одетым через плечо, замер со злорадной ухмылкой, медленно обводя строй зверским взглядом.
На самом деле он был не злой, а сильно уставший. У него просто уже сил не было нормально улыбнуться. Но черноволосые аборигены в нём не иначе как Рембо признали. Хотя нет. Киношный герой нервно бы курил в сторонке при виде такого эпика.
Воины, не желая связываться с этим садистом, который голыми руками целый час мучительно убивал свинку, заставляя её визжать на все джунгли и нагоняя эпидемию инфарктов на округу, почтительно расступились, перестраиваясь в живой коридор.
Такая реакция придала Диме силы. Вернее, он сам их себе придал, не желая позориться в столь фееричном эпизоде своей жизни. Он вальяжно поправил верёвки, напрягся и потащил законное «своё» в родную нору.
— Обрати внимание на реакцию женщин, — назидательным тоном выдала вводную Джей, царственно восседая на поверженном кабане верхом.
«Где ты здесь видишь женщин?» — удивился бурлак, бросая косые взгляды по сторонам.
— А я тебе не про «здесь» говорю. Тебе ещё полпоселения тащить. Сейчас все набегут.
«И на что я должен обратить внимание?» — продолжал про себя Дима.
— Вот я и проверю твою наблюдательность. Только не делай скоропалительных выводов. Смотри, запоминай, думай, что представляют собой их реакции. А я вечером послушаю твои соображения вместо сказки на ночь.
Джей оказалась права. Как только вошёл в поселение, из всех нор, как тараканы, высыпали представительницы женского пола, а к ним в придачу целая кодла детёнышей, мгновенно устроившая кирдык тишине и спокойствию местного дебило-питомника.
Дима волок добычу и снисходительно лыбился, разглядывая лица набежавших самок. Вот только, кроме восхищения кабаном, он ничего не приметил, как ни вглядывался и ни настраивался на их эмоции. Ни одна сволочь на него, героя, даже мельком не взглянула! Только дотащив волокушу до дома, исследователь увидел реакцию, отличную от всех остальных. Единственной женщиной, кто вела себя никак все, была его Афа.
Супруга стояла у земляного забора, сгорбившись, низко опустив и без того длинные руки, и на её лице застыла улыбка наглой уркаганки. Она растянула рот от уха до уха, а зрачки, словно в прорези маски, метались из стороны в сторону. Но разглядывала она опять же не муженька с добычей, а реакцию соседок, всем видом как бы говоря: «Ну что, суки, съели?»
Лишь когда до предела вымотанный охотник подтащил кабанчика к ней вплотную, Афа наконец обратила внимание и на него. Сделав лицо попроще, она тут же кинулась к своему самцу и, нежно прижавшись, принялась поглаживать добытчика, наплевав на то, что он весь в крови. Притом делала это опять как бы напоказ для ненавистных товарок по селению.
Дима на ломаном обезьяньем, сопровождая речь сурдопереводом с тактильным комментарием, чуть ли не пинками погнал сожительницу за водой, желая умыться. А сам, бросив оружие и освободившись от пут, оглянулся.
Вот теперь было на что посмотреть. Самки поселения все как одна принялись проявлять к чужаку резко возросший интерес, несмотря на возраст и положение. Притом делали они это настолько вызывающе-бессовестно, что даже не обращали внимания на своих самцов, стоящих рядом.
«Похоже, одна половина меня сейчас будет насиловать от большой любви, а вторая — убивать от ревности», — подумал он, косясь на Джей.
— Не делай скоропалительных выводов, — напомнила училка, слезая с туши и отряхиваясь, будто замаралась. — Сейчас не будут.
— А, — произнёс он вслух, поняв её по-своему, и продолжил мысленно: «Чуть попозже?»
— По крайней мере, не сейчас, — успокоила его Джей, — но обязательно постараются сделать и то, и другое.
«Вот спасибо! Успокоила. И куда бежать?»
— А бежать некуда, — припёрла его наставница к воображаемой стенке. — Так что срочно продумывай стратегию поведения. Ибо от этого зависит твоё выживание. Пока мне зачёт по этой теме не сдашь...
Джей неопределённо покрутила ладонью в воздухе и с усталым видом, будто это не он тащил её с кабаном, а она их обоих, побрела в нору, оставив ученика на растерзание толпы. Хорошо, что пока только визуального.
С горем пополам содрав с кабана шкуру, он отпилил передние лапы, оставив себе на прокорм, а остальное мясо оттащил вождю, этим подношением убив сразу двух зайцев. Во-первых, подкупил власть, которая с подобающим пиететом приняла взятку, дав понять, что чужак всё правильно сделал по их обезьяньим понятиям. И поэтому может рассчитывать на «крышу». По крайней мере, на время, пока они этого кабана едят. А во-вторых — избавился от излишков мяса, которое всё равно уже к утру по такой жаре начнёт вонять.
Вернувшись со «стрелки» с вождём, Дима застал в доме собрание женского кружка. Около десятка разновозрастных самок, забившись в его просторную нору, что-то невпопад укали, ыкали и акали, восхищаясь хоромами и бытовыми аксессуарами: аккуратным очагом, вертелом, самопальной посудой и пылегоном в виде пушистого веника.
Афа выступала почётным экскурсоводом, купаясь в лучах заслуженного зазнайства. Она держалась так высокомерно, что у неё даже «уши спаниеля» затопорщились, оторвавшись от пуза.
— О, а вот это уже интересно, — подытожила увиденное Джей, таскавшаяся с Димой к вождю.
С этой репликой она устроилась на бревне во дворе и жестом предложила ученику занять место возле себя, явно предвкушая интересное зрелище. Дима присел рядом, искоса поглядывая на довольное исчадье ада и ожидая подвоха.
Гостьи обнаружили хозяина быстро. Они, словно по выстрелу стартового пистолета, гурьбой кинулись в узкий проход на двор. Выражая взаимную ненависть, разнокалиберные самки пихались, пинались, оттаскивали вылезающих вперёд конкуренток за волосы и даже кусались, устроив при этом своим визгом переполох во всём селении. Каждая старалась оказаться первой.
— Запомни. Женщины живут исключительно эмоциями, — прокомментировала Джей начало спектакля, — а если учесть, что у большинства ещё и ума нет, то эмоциями неконтролируемыми.
Выскочив на простор, все как одна резко превратились в само обаяние. Они принялись расхаживать перед единственным зрителем, бессовестно поглаживая себя по голым задницам и нежно теребя выставленные напоказ молочные железы различных форм и габаритов. Диме даже стало как-то стыдно за их распущенное поведение, и он начал неосознанно отводить глаза в сторону, а Джей тем временем продолжала:
— Если женщина принарядилась или принялась показательно демонстрировать элементы женской аутентичности, это безоговорочный признак, что она в своей милой головке «включила» неотразимость. В этом эфемерном состоянии любая особь женского пола уверена, что источник обольщения просто обязан пасть пред ней, поражённый её красотой и сексуальностью. И обязательно обидится, если тот, на кого направлено это воздействие, поведёт себя как-то иначе. Она ещё на заре человечества осознала, что природная красота — вторична. Главное — умение себя подать. На природной красоте мужчина лишь задерживает взгляд. А вот умение правильно себя подать вынуждает его действовать. В этом случае она исходит из простого женского правила: если она хочет, то ты просто обязан.
«Да щас», — мысленно огрызнулся Дима.
— Я довела — ты услышал, — равнодушно закончила Джей.
И тут потерявшие всякий стыд самки, резко закончив с вульгарной эротикой, приступили к грязной порнухе. Они как по команде принялись показательно мастурбировать, предлагая себя наперебой прямо здесь и сейчас.
Что любопытно, в этом бедламе не было однообразия. Наоборот, от обилия сценических образов глаза разбегались, потому что каждая творила это в меру своей испорченности. Кто стоя, кто лёжа, кто на четвереньках, и Дима сразу понял, что аморальность данного общества в своём бесстыдстве просто зашкаливает.
Спасла его от неминуемой измены Афа. Супруга выскочила с пушистым веником и, по-обезьяньи вереща, принялась «выметать» этот позорный мусор со двора поганой метлой. Сексуально озабоченные односельчанки повизгивали в ответ, но драться с хозяйкой не кидались. Руки были заняты. Какие тут могут быть драки, когда оргазм светил вот-вот.
Наконец Афа, видимо, поняла бесполезность своих действий и решила возникшую проблему кардинально. Она хлёстко врезала веником по возбудившемуся хозяйству распустившему слюни муженьку, отчего тому резко стало не до просмотра порнухи. После этого насильно уволокла самца в нору, загородив проход заборчиком, смастерённым Димой в качестве входной двери.
Для него шоу закончилось. А вот гостьи, явно поймав кураж, расходиться и не подумали, продолжая свои непристойности до желанной эмоциональной разрядки. Только сладостно отстонав нестройным хором на всё поселение, труженицы секс-индустрии успокоились, но двор всё равно не покинули, устроившись там на групповой пикник.
Дима, загнанный веником в дальний угол, сидел смирно, исподлобья поглядывая на разъярённую Афу. Та металась из угла в угол в состоянии озверения. Грозно порыкивая и негодующе попискивая, она рвала и метала. Рвала и метала всё, что попадало под руки.
Джей за ними в нору не пошла, оставшись досматривать дворовое секс-шоу, и Дима несколько растерялся, не понимая, как себя вести в подобной ситуации. С одной стороны, в гости этих волосатых шлюх он не звал, глазки не строил. Но с другой — грыз его какой-то червячок за случившееся. Не понимая вины, он вместе с тем винился.
Наконец рыжий вспомнил, что ему следует обуздать себя и перестать управляться внешними обстоятельствами. Он решительно встал. Расправил обезьяньи плечи. Почесал хозяйство, высвобождая мошонку. И с высоты приматского патриархата глянул на беснующуюся самку, потерявшую берега.
Удивительное дело, но, осознав силу своего мужицкого мяса и потного духа, Дима абсолютно по-другому взглянул на сожительницу и сложившуюся ситуацию. Её истеричная беспомощность даже возбудила, и он, не раздумывая, кинулся на Афу мириться прямо на пороге дома, где поймал.
Та как-то быстро перестала рычать, лишь продолжая повизгивать, но при этом явно поменяв тональность. Поотбивавшись от насильника несколько секунд, и то только для порядка, торопливо отдалась, посчитав подобный расклад её вполне устраивающим.
Эмоционально-негодующее возбуждение Афы моментально переросло в сексуальное, и она с такой страстью помирилась, что у Димы «крышу снесло» от ощущений, переполняющих сознание. Они рычали и визжали, словно дикие обезьяны, а не одомашненные, то есть не проживающие в отдельно взятой земляной квартире.
Примирение вышло классическим, по разумению Димы, и в высшей степени качественным. Но вынырнувшая, как чёрт из табакерки, Джей, непонятно когда успевшая по-турецки устроиться сбоку от парочки, его в этом не поддержала.
— Дебил, ты чем занимаешься? — устало поинтересовалась она, притом всем видом показывая, что усталость эта была не физическая, а моральная, потому что уже заколебалась объяснять тупому воспитаннику прописные истины.
«Не видишь? Мирюсь», — так же утомлённо, но от усталости физической, мысленно ответил ученик, валяясь на спине и затащив на себя обмякшую и уже прикорнувшую на его груди самку.
— Примирение — дело хорошее, только делать его вот так нельзя. Моральные раны, нанесённые партнёрше, сексом НЕ ЛЕЧАТСЯ. Подобная процедура не только не способствует их заживлению, а наоборот. Глупо верить, что междоусобицу между мужем и женой сможет примирить совместная постель. Она рождает в её душе лишь стену отчуждения.
«А я-то тут при чём? — непонимающе подумал Дима. — Я виноват, что эти дуры меркантильные позарились на меня?»
— А ты подумай. Чем можно ранить женскую душу?
Дима ничего не смог придумать и просто с неким раздражением буркнул носовое «хм», добавив про себя: «Да хоть чем».
— Правильно, — тут же расплылась в довольной улыбке Джей. — Женщину можно ранить словом, поступком, нечистым телом. А можно, наоборот, ранить, что-то не сказав, не сделав и вообще поведя себя так, как она это не санкционировала.
«Кто бы сомневался, — презрительно хмыкнул Дима. — Как всегда. Ни так сидишь, ни так свистишь. Сама придумала, сама обиделась».
— А отчего это зависит?
«Да кто вас знает».
— Дебил, — подытожила Джей короткий диалог. — Это зависит от её настроения.
«А я-то каким боком к её настроению?»
— А вот сейчас ты даже меня обидел, мужлан, — наигранно надула губки белобрысая, уподобляясь жене с ПМС без таблеток, и самым натуральным образом пустив слезу, с надрывом театрально продекламировала, вскидывая руку ко лбу. — Ты меня не любишь.
— Тфу! — сплюнул раздосадованный самец в порыве чувств, грубо скидывая с себя размякшую самку.
— Вау, — презрительно улыбаясь, протянула Джей. — Опять обделался.
Дима тут же спохватился и, нежно поглаживая ничего не успевшую понять Афу, показал жестами, что проголодался. Самка ответила звероподобной улыбкой сквозь заспанные глазки и услужливо поползла на четвереньках к очагу.
«Выйдем», — мысленно скомандовал злой обезьян училке, отодвигая декоративный заборчик входной двери, и, не дожидаясь реакции наставницы на подобный тон, отправился на свежий воздух, воняющий нечистотами.
Ветерок дул от леса, вернее, с импровизированного туалета, отчего дышать было нечем. Джей выскользнула следом, заносчиво прогнув спину и укладывая руки на груди, замерев с кислой рожицей в ожидании очередного педагогического скандала.
«Ты полагаешь, что я должен каким-то образом регулировать её настроение?» — мысленно поинтересовался Дима, заложив руки за спину и смешно переваливаясь сбоку набок, принялся вышагивать перед Джей туда-сюда.
— Конечно, — в полном изумлении всплеснула ручками белобрысая, выходя из оборонительной стойки и пристраиваясь к вышагивающему сбоку. — Настроение женщины, как флаг, развёрнутый по ветру. И ты для него главный ветродуй. Внешние обстоятельства могут лишь вызывать порывы, нагоняя тучи, но в твоих силах и тучи разогнать, и флаг в нужном направлении выставить. В этом отношении ты стопроцентный «ведущий», а она «ведомая». Поэтому, если у неё плохое настроение — это полностью твоя недоработка.
Дима остановился и, не расцепляя рук, пристально посмотрел в бесстыжие глаза Джей, которые в ожидании реакции на сказанное то и дело похлопывала ресничками, как у молоденькой дурочки в ожидании умопомрачительного подарка.
«Ты кого из меня выращиваешь, вражина?» — подумал рыжий, зло прищурившись. — «Ты из нормального пацана подкаблучника решила вылепить? Я что, по-твоему, всю жизнь жопу ей должен вылизывать?»
— Насчёт последнего я бы не была столь категорична, — опуская стыдливо глазки, смиренно проговорила Джей. — Всю, конечно, не надо, но если у неё появится такое желание, то да.
«Да я тебя…»
— Ты меня?!
Суккуба блеснула ангельскими глазами со светящейся радужкой, в которой Дима с оторопью узнал диск планеты Земля на чёрном фоне космоса. Она моментально преобразилась в сверхъестественную сущность, одним только взглядом заставив ученика упасть на колени.
— Не забывайся, смертный. Надо будет — будешь вылизывать, пока язык не сотрёшь.
Адская сущность шипела с такой яростью, что Диму от эмоциональной плотности её «наезда» даже стоя на коленях качнуло, как от ударной волны, а по спине пробежал холодок. Но тут же она резко преобразилась в Джей и ехидно добавила:
— Да не ведись. Любая женщина по своей природе — брезгливая чистоплюйка. Она же не полная дура и прекрасно понимает, что после этого ей ещё с тобой целоваться. К тому же мужчина, делаясь по отношению к женщине «ведомым», превращается для неё в тряпку. И она, вытирая об него ноги, идёт искать того, кто стал бы для неё «ведущим». Вспоминай основной закон, по поводу изучения которого ты здесь находишься.
Дима ничего не ответил, тяжело поднимаясь с колен. Но задумался над нравоучением. После минутной паузы он пришёл к выводу: «Женщина может простить всё, кроме отсутствия внимания. А внимание и чрезмерная предупредительность — вещи разные».
— Молодец, — с нескрываемым удивлением похвалила его училка, — начинаешь вникать в суть.
«Вот только я не совсем понимаю, как я должен умудриться понравиться каждой и при этом не нанести душевные раны единственной?»
Джей молчала, но своей дурашливой мимикой демонстративно подзуживала, вынуждая ученика ответить на поставленный вопрос самостоятельно. Решение пришло словно озарение: «Я могу нравиться и при этом их игнорировать, обделяя вниманием. Находясь в роли «ведущего», я просто обязан это делать. Как бы ни соблазняли внешние обстоятельства, внутренний «ведущий» легко пройдёт мимо. Вместе с тем, уделяя внимание единственной, я не дам даже повода ей усомниться в себе».
— Браво, — похлопала маленькой ладошкой по его заросшей грудине Джей, — ты всё больше начинаешь мне нравиться. Хорошо. Иди пожуй чего-нибудь. А то твоя зазноба уже в проёме вся извелась, махая всеми конечностями и приглашая на прокорм. А я пройдусь по селению. Похулиганю по старой памяти, а то с тобой совсем соскучилась по разврату.
Она звонко взвизгнула и, потирая руки, двинулась в ближайшую соседнюю нору. Диму даже покоробило, то ли от ультразвука её визга, то ли от предчувствия того, что там сейчас начнётся.
Глава 5. Локация 1. Демонстрация силы — это понты, а понты — демонстрация отсутствия умственных способностей.
Утро следующего дня для Димы ознаменовалось очередным стрессом. Обновив огонь в очаге, он вылез из норы, умываясь на ходу слезами от едкого дыма, в котором успел прокоптиться, пока раздувал жалкий костерок. Но это не испортило хорошего настроения оттого, что выспался. Он прищурился слепящему солнцу. Но торжественно-весёлое «та-та-та-там» от вездесущей Джей его резко напрягло, и рыжий, припав к земле, с опаской осмотрелся.
На огораживающем двор земляном заборчике сидели две самки, а над ними, широко раскинув руки, висела в воздухе уже конкретно осточертевшая белобрысая недообезьянка. И выражение её мордашки Диме сразу не понравилось. Джей откровенно ликовала, а это было не к добру.
Он присмотрелся к ранним гостьям, явно ожидавшим именно его выхода. Одна оказалась запредельно старая, а вторая — совсем молоденькая. И обе были худыми до безобразия, будто первую давно перестали кормить, а вторую в этой жизни ещё и не начинали.
«Из какого модельного агентства ты их сюда притащила?» — мысленно поинтересовался ученик.
— Ни из какого, — воскликнула Джей, — они сами притащились. Это У-у, — показала она на бабушку в виде сморщенного урюка, — а это типа её дочь Уаух, — представила белобрысая малолетку-недокормыша, — прошу любить и жаловать.
«И на кой они мне?» — продолжал недоумевать Дима.
Тем временем пожилая гостья, скорчив жалостливую рожу «подземно-переходной» попрошайки, раздвинула трясущиеся мослы коленок и, оттянув отвисшие половые губы, принялась мастурбировать, изображая игру на балалайке.
Скосила белёсые зенки на рядом сидящую молодку, что с нескрываемым любопытством, разинув рот, разглядывала Диму. Ткнула её острозаточенным локтем, выводя из созерцания. И та, в отличие от выжившей из ума старой кошёлки, занялась беспутством, как и подобает, с подростковым задором, явно получая удовольствие от непотребства.
«Ты что творишь?» — мысленно прорычал Дима, мгновенно побагровев.
Но накинуться в праведном гневе на Джей не дала Афа, подкравшаяся со спины. Повиснув на его руке и выпятив губы в трубочку, она принялась издавать жалостные звуки, как бы упрашивая и тем самым показывая, что она с гостьями заодно.
«Это ещё что?» — ещё больше распалился Дима. — «Афа упрашивает меня заняться с этой парочкой некрофилией с педофилией?»
Его негодованию не было предела. Всё в нём клокотало и бурлило, как в жерле вулкана, но произвести извержение вновь не дала супружница. Перестав виснуть на руке, она ловко вскарабкалась на шею, умудряясь при этом что-то жалостливо выпрашивать плаксивыми звуками, которых Дима не понимал.
Он пытался отцепить от себя супружницу, но та, как и положено обезьянке, оказалась на удивление цепкой. Наконец, устав бороться с женой, он глубоко вздохнул и, грозно уставившись на Джей, мысленно потребовал: «Объясни».
— А что тут объяснять? — наигранно удивилась белобрысая. — У-у и Афа — старые подруги по несчастью. Обе давно живут без самцов, и до появления тебя были одной семьёй. Подруги, уже давно плюнув на неустроенную личную жизнь, на пару занимались в селении тем, что подбирали детей-сирот. И тут ты, такой ничейный, осчастливил одну из них. Вот Афа и просит тебя разделить счастье с её подругой. Ну или хотя бы взять их совместных детей на прокорм. Хотя она и так им всё своё мясо перетаскала.
Дима, выслушав, долго раздумывать не стал. Ему показалось это очень по-человечески. Места в норе действительно много, да и охотник он уже знатный, как он не без гордости о себе возомнил. И рыжий согласился, абсолютно забыв, зачем он здесь находится.
После недолгого ликования самки куда-то унеслись, а Дима неожиданно по-хозяйски призадумался, вообразив в одночасье себя отцом семейства. И на охоту надо бы сходить, припасы пополнить, и двор самым настоящим забором огородить, непонятно зачем. И даже прикинул, что неплохо бы было вместо норы в земле дом деревянный поставить. Но как подумал, так и отмахнулся от этой идеи. Всё равно не знал, как эти дома строятся. Но на будущее, может быть, может быть...
Самки вернулись быстро. Даже помечтать Диме не дали как следует, потому что грёзы разом улетучились, когда увидел, на что согласился. Афа и У-у привели и принесли с собой аж восемь детёнышей разного возраста, мал мала меньше. И всё «хозяйское будущее» из него как-то сразу улетучилось.
В норе начался полный кавардак. Пополнение принялось обживаться, отчего у него сразу возникло стойкое необоримое желание сбежать куда-нибудь, например на охоту. Что он тут же и сделал, выскочив из норы, на ходу хватая оружие и наматывая на плечо новые верёвки.
Джей, естественно, увязалась следом, но неожиданно всю дорогу до места их охоты двигалась молча, абсолютно не вмешиваясь в мыслительный процесс ученика, отчего тот даже и забыл, что наставница слышит его думы. Только дойдя до вырытой на звериной тропе ямки, где был изловлен кабан, и начав обустраивать новую ловушку, она впервые заговорила, подсказывая. И Дима, завязывая верёвки к деревьям, неожиданно поймал себя на мысли, что белобрысая сволочь подозрительно немногословна сегодня.
Памятуя о недочётах с первой ловушкой и кабаньем балете, охотник усовершенствовал новую западню, использовав на этот раз два дерева на растяжку вместо одного. По его прикидке, это позволит не только зафиксировать жертву, но и оторвать её от земли, сделав более беспомощной.
Удивительно, но все помыслы были связаны не с тем, а заявится ли зверь вообще, а с тем, как он с ним будет расправляться. Дима даже не сомневался, что добыча придёт почти сразу, как только смастерит и подготовит орудие ловли. Так оно и случилось. Вот только зверь на этот раз оказался не тот, кого ожидал охотник. Вместо сытной свинины из джунглей показался... лев.
Грозный хищник вышел. Посмотрел на глупый корм, раскидывающий прелую листву на тропе, и грозно рыкнул. Этого вполне хватило охотнику, чтобы перестать дышать, выронить из рук оружие и обделаться от страха. Правда, только по-маленькому, смочив жалкой струйкой толстый слой листвы у ног. Ну и сами ноги сполоснул заодно.
Дима в одночасье понял, почему эту кошку называют царём зверей. Ему, оказывается, даже охотиться не надо, как прочим. Подошёл, рыкнул, парализовал, поел, пока тёплое, и пошёл дальше гулять и размножаться. Ну чем не Царское Величество.
Всё дело оказалось не в силе львиного рыка. Он был не оглушающий. Но, мать его, настолько ужасающий, что любая жертва от страха просто теряет способность что-либо делать, кроме расслабления органов выделения всего, что можно. Дима оказался физиологически нормальной полуобезьяной и отреагировал на душераздирающий рык вполне естественно.
Тем не менее царь зверей не пошёл к остолбеневшей жертве вразвалочку, а ленивыми прыжками допрыгал и так же, как и кабан, угодил в ловушку передними лапами. Палочки под его весом хрустнули, деревья взметнулись, выпрямляясь, и петли, мёртвой хваткой вцепившись в массивные лапы, задрали хищника в воздух.
Он оказался в некоторой точке равновесия у самой земли, отчего принялся прыгать, словно на батуте. Всякий раз, когда задние лапы касались тропы, лев сразу подпрыгивал, стараясь выскочить из ловушки.
Рёв в джунглях стоял такой, что зверьё, наверное, за километр в обморок попадало. Макаки с деревьев посыпались, подобно переспелым яблокам. Собирай — не хочу.
Охотник хоть и не относил себя к макакам, но отставать от братьев меньших не стал. Он мягко завалился на траву расслабленным кулём, распластавшись на спине, и изобразил звёздочку с расфуфыренными лучами.
Джей, дрянь адская, вместо того чтобы оказать первую помощь пострадавшему, как дитя малое, во всю развлекалась с попавшей ей в руки кисой. Ухватив бедное животное за хвост, она принялась помогать ему раскачиваться, всякий раз дёргая вниз, когда тот устремлялся вверх. Белобрысая верещала от удовольствия, пожалуй, громче, чем охеревший от всего этого лев.
Именно её смех и сделал своё чёрное дело. Дима, находясь в полном беспамятстве, поднялся, словно киношный зомби. Заторможенно подобрал копьё. Подошёл со спины к развлекающейся парочке. Несколько прыжков понаблюдал, уставившись на оттянутый хвост, и, выйдя из-за спины Джей, на очередном львином подпрыгивании вонзил острозаточенную палку точно ему в задний проход. Даже шкуры не попортил. А когда зверь, пройдя верхнюю точку экстремума в своём колебательном процессе, отправился вниз, то тупо насадился на кол по самые уши.
Душераздирающий рёв льва и истеричный смех ангельской садистки оборвались одновременно. Киса умерла, даже не дёрнувшись. Джей пребывала в шоке. Многое она повидала, но такого изуверского способа убийства зверя в суккубской памяти не значилось. Это был уже перебор.
Лев по весу раза в два превосходил кабанчика, поэтому, таща его на волокуше, Диме даже несколько раз пришлось останавливаться, чтобы передохнуть. Копьё из задницы вынимать не стал. Побрезговал.
Джей уже по традиции ехала верхом на добыче, а когда рыжий миновал общественный туалет поселения и вышел на неровный строй ощетинившихся копьями гомо-дебилов, даже затамкала бравурный марш, махая ручками, как заправский дирижёр.
Рыжий на этот раз даже не стал останавливаться, а пропёр добычу через расступившийся строй с видом обыденности. Тем не менее заметил, что некоторые из аборигенов от вида льва на палочке приходили в буйное расстройство психики.
Когда он уже протащился через весь строй, толпа за спиной взревела футбольной трибуной, словно там гол забили. Как из-под земли материализовались самочки с визгливым потомством. А на полпути на него накинулось собственное, резко увеличившееся семейство, что в состоянии всеобщего ликования помогло дотащить добычу до огороженной придомовой территории.
Затащив тушу во двор, Дима устало скинул с себя верёвки. Оглянулся и пристально осмотрел жителей поселения. У его норы собрались практически все, от мала до велика, чуть ли не в полном составе. Мужские особи с нескрываемым страхом рассматривали труп льва. Женские — с восхищением. Причём в большей степени восхищались охотником, а не насаженной на копьё страшной кошкой.
Памятуя об основном инстинкте, Дима не без гордости отметил, что очередным героическим поступком вознёс свою значимость в их глазах чуть ли не до небес. Тут же подумав, что если так и дальше пойдёт, то в скором времени надо будет привыкать к режиму Бога, ибо тут поголовно на него начнут молиться. Но вездесущая Джей не была бы Суккубой, если бы морально не подгадила.
— Возвышенный поступок — это всего лишь деяние, поднимающее тебя в глазах окружения, — наставительно постаралась она опустить ученика на грешную землю. — Оно не возносит над себе подобными, а лишь делает достойным этого.
«Достойность — это и есть возвышение. Посмотри на них. Ты же тоже можешь чувствовать их эмоции».
Училка ничего не ответила, но очень нехорошо скосила прищуренные глазки на непомерно задравшего чувство собственной важности ученика. И то, что наставница не смогла донести до него словами, тут же исправила обстоятельствами.
Восхищённая толпа расступилась, и, не спрашивая хозяйского разрешения, прямо через забор на частную территорию запрыгнули четыре гомо-дебила из личного окружения вождя. Не сказав ни «здрасьте», ни «до свиданья», сделав морды кирпичом, самым наглым образом схватили добычу за четыре лапы и куда-то потащили.
Дима аж офигел от их наглости и, недолго думая, схватил первое, что попало под руки. Это оказался лук. И в порыве негодования практически в упор всадил обожжённую стрелу в накаченную задницу одному из «несунов».
Инъекцию от наглости произвёл по всем правилам уколопроставления. Точно в верхнюю четверть ягодицы. Полеченный таким образом вор бросил ношу и, дико замычав, умудрился обеими руками схватиться за рану. Пока ничего не понимающие подельники смотрели на него, как на идиота, Дима подхватил с земли ещё одну стреловую инъекцию и, не целясь, прописал вакцинацию от наглости ещё одному.
Тот тоже резко завязал с воровством, взвизгнул и упал вперёд, аккурат поперёк земляного вала, выпятив голую жопу кверху с торчащей стрелой. Вакцинированный замер, вроде даже потеряв сознание, видимо, от стыда за содеянное.
Оставшаяся парочка, поняв, что их всех бессовестно убивают, бросила отобранное по праву сильного и, издавая нечленораздельные вопли, кинулась жаловаться вождю на произвол чужака, поступающего с их филейными частями не по обезьяньим понятиям. Первый подстреленный, продолжая держаться за раненую ягодицу, издавая стон мученика, заковылял следом. Второй так и остался лежать кверху задом на заборе.
Вождя долго ждать не пришлось. Как и всегда, когда дело касается того, что власть считает своим просто потому, что так считает, местный царёк заявился чуть ли не бегом и сразу со всеми «придворными». Дима ещё издали насчитал двенадцать мордоворотов с пиками и приготовился. У ног осталось лишь три снаряда.
Он поднял стрелы, зажав их в зубах. Не спеша подошёл к раненому и вырвал из его зада четвёртую, заряжая лук. Раненый боец, жалостно постанывая, перевалился за земляной забор и на четвереньках, подтягивая за собой ногу, пополз умирать на руки хозяину.
Толстопуз, остановившись примерно за двадцать шагов, испепеляющим взглядом уставился на бунтовщика, с прищуром стараясь рассмотреть, что это он держит в руке, и соображая, насколько это для него опасно. Дима, поняв, чем тот заинтересовался, решил усугубить его настороженность.
В стороне от входа в землянку росла старая пальма, которую он использовал в тренировках в стрельбе из лука. Дима решил продемонстрировать всю силу дальнобойного оружия в показательных выступлениях. Он поднял лук со стрелой над головой, как бы говоря вожаку: «Смотри!» — и, натянув тетиву, выстрелил.
Откуда ни возьмись, наперерез летящему снаряду из лопухов выпорхнул жёлто-зелёный попугай величиной с курицу. Стрела, пронзив птицу, пригвоздила летуна к пальме, из-за которой тут же высунулась мордочка Джей и, жестом дёрнув паровозный гудок, издала победное: «Ес».
Стрелок от такого цирка сам обалдел. Грудная клетка Димы вздулась так, будто пацан лет пять безвылазно в качалке просидел на анаболиках и теперь ему грудные мышцы девать некуда. Да, самцовый рельеф класса «альфа» качается зазнайством мгновенно, в отличие от железа с тренажёрами.
Рыжий в приступе звёздной болезни осмотрел фанатов, пребывающих в ступоре. Медленно крутанувшись, остановил покровительствующий взгляд на Афе и небрежным кивком выдал команду своей самке: «Фас».
Супруга, купающаяся в лучах славы её самца, без промедления кинулась выполнять повеление, но, боясь отчего-то прикасаться к самой стреле, натужно выдрала её из ствола, держась исключительно за тушку птицы.
Вожак тоже по достоинству оценил эффектную демонстрацию силы, но, будучи самоназначенным лидером этого обезьянника, отступить и тем самым передать бразды правления этому выскочке ну никак не мог. Вкусивший власть подвластным свиньям не товарищ. И в деле доминантности однажды высунувшийся обратно ни в какую не засовывается.
Он считался в стае не только самым пузатым, потому что лучше всех питался, но и самым хитроумным. По крайней мере, он был о себе именно такого мнения. А раз так, то попытался решить конфликт дипломатическим путём, то есть обманом.
Главарь резко сменил гнев на милость. Он уже не махал копьём типа «всех убью, до дуршлага затыкаю», а использовал его как посох патриарха. Вождь миролюбиво и расслабленно направился к чужаку. Рыжий опустил лук, но разряжать не стал, ожидая, как и положено в подобных киношных сценах, отборной пакости.
Глава поселения подошёл вплотную к земляному забору. Сопровождение на такой смелый шаг не решилось, остановившись поодаль. Пузан осмотрел лежащего у ног охотника льва и, мило улыбаясь, сначала ткнул пальцем в трофей, а затем указал на себя, как бы говоря: «Дай мне его по-хорошему». И тут же мимикой добавил: «Ну очень надо».
У Димы моментально созрела идея, как можно разрулить данный конфликт с коммерческой для себя выгодой. Улыбнувшись в ответ, он одобрительно кивнул, соглашаясь, но тут же добавил на пальцах, казалось бы, ничего не значащие условия, мол, я тебе льва, а ты мне мяса макак пожрать на всю мою ораву. Так сказать, честный обмен по живому весу.
Вождь сначала растерялся, не понимая, чего хочет за льва чужак. А когда сообразил, принялся торговаться, будучи уверенным, что непременно облапошит лоха. Ведь он — вождь. Ведь он — хитрый.
Уже через пять минут дипломатические переговоры превратились в самый настоящий восточный базар с театральной жестикуляцией, подкреплённой «клятвами мамами» в обязательном порядке. Но, как и всегда бывает, когда схлёстываются пройдохи одной весовой категории, взаимно проиграв, оба остались довольны своими победами. Вождь получил льва, а Дима — мясо четырёх макак, притом уже ободранных и разделанных.
Его женщины были в восторге. Они, как и он, оказались не кошатницами и понятия не имели, как готовятся львы. А вот это мясо было им знакомо, и поэтому, не соблюдая никакой санитарии при приготовлении пищи, прямо волоком по земле потащили тушки в нору.
Попаданец хотел было возмутиться на уровне рьяного инспектора санэпиднадзора, но тут же, уверив себя, что поварихи таким нетрадиционным способом лишь добавляют специи в мясо, успокоился.
День прошёл на сытый желудок. А что ещё надо для счастья? Обожравшийся Дима сидел на подстилке у входа и, щурясь, как кот, отдыхал от забот, слегка подрёмывая. Даже вечно прилипчивая Джей его не домогалась, пропав куда-то после торгов, в которых принимала участие, между прочим, за две стороны.
Дима даже не сразу сообразил, как это у неё получилось. Но, вспомнив, с каких краёв это «милое» создание, успокоился, убедив себя, что эта адская дрянь может в собственном мире творить абсолютно всё. Особенно если это касается её развлечения. Только когда в джунглях «выключили» солнце, а именно так здесь наступала ночь, напрочь игнорируя понятие «вечер», Дима, находясь в полусонном состоянии, отправился спать.
В норе уже все угомонились. Домашний очаг догорал, превратившись в ночник. В его персональном углу был свежий настил, на котором он благополучно устроился, собираясь как следует отдохнуть от напряжённого дня. Но не тут-то было. Не успел Дима расслабиться, как ему под бок пристроилось женское туловище. Странно пофыркивая и чуть ли не мурлыча, как кошка, оно принялось нагло захватывать спальную территорию.
Сна как и не было. Дима понял, что это не Афа, а старушка У-у решила отблагодарить его своей безотказностью. Вот только он не оценил её податливую жертвенность. Рыжий резко сел, но тут же наткнулся взглядом на вездесущую Джей, в одно мгновение поняв: всё, что сегодня произошло, — это подстава. Поэтому мысленно спросил: «Ты хочешь сказать, что я должен буду собрать все отбросы и, вылезая из кожи вон, всю эту погань удовлетворять?»
— Расслабься, — притушила его эмоциональный крик потусторонняя сущность, — ты здесь на учёбе, а не на «трах-тибидох» полигоне. И занимаешься не обезьяньим сексом, а познаёшь изначальную природу женщины.
«И что я должен познать с этой старухой?» — не унимался ученик. — «Да меня сейчас стошнит от одной её вони. Как я должен буду «окунуться в её чувства», если кроме омерзения у меня других ассоциаций не возникает?»
На что Джей, в отличие от импульсивного ученика, спокойно и назидательно проговорила:
— Женщины с заниженной самооценкой, такие как Афа и У-у, считающие себя непривлекательными, не придают особого значения сексу. Для них желание создать семью, иметь детей и просто боязнь одиночества превыше.
«Ну создал я им семью. Что им ещё от меня нужно? Зачем же она ко мне в постель лезет? Мы же с тобой прекрасно понимаем, что старая кошёлка разлеглась тут не просто так».
— Запомни, дебил, — грозным ангельским тоном одёрнула его Суккуба. — Как бы женщина ни выглядела снаружи, внутри она всегда остаётся женщиной. И раз ты её приблизил, то просто обязан дать то, что она хочет. Отказом ты её обидишь, а обижать женщину и тем более в интиме я тебе не советую. А как относиться к моим советам, ты уже знаешь.
«У-у-у-у», — негодующе провыл ученик, грубо хватая развалившуюся старую обезьяну за дряблую кожу живота и заросли лобка.
На что не ожидающая такого порывистого проявления страсти У-у вздрогнула и засопела.
— Наощупь в темноте все женщины секси, — подмигнув, с улыбкой подколола его Джей уже обычным голосом. — А я по ходу дела расскажу одну поучительную историю.
Дима, с которого ангел сбил спесь, обречённо выдохнул и принялся наощупь определять, где у старухи что ещё осталось от женщины.
— Была в истории человеческой цивилизации такая неординарная личность, как Бенджамин Франклин, — начала рассказ Джей. — Слышал о таком?
«Слышал. Какой-то там по счёту президент Америки».
— Дебил. Франклин никогда не был президентом. Он был политик, дипломат, государственный деятель, учёный, писатель, изобретатель, но он никогда не был президентом. Хотя его портрет и зафиксирован пожизненно на стодолларовой купюре. Так вот, этот деятель имел обыкновение заниматься постельными утехами исключительно со старушками. Ревностный защитник института брака, в любовницы выбирал женщин на тридцать, а то и сорок лет старше себя.
«Извращенец», — скривился Дима.
— Бенджамин был мужик умный и не зацикленный на комплексах, в отличие от тебя. А комплексы в нашем деле — вещь недопустимая. Поэтому будем их в тебе ликвидировать. Американец правильно полагал, что у девочек в возрасте больше опыта. А самое главное — они лучше хранят тайны и не вызывают у окружения подозрения в прелюбодеянии. Что же касается их орудия любви — ни один член по ощущениям не отличит молодое влагалище от старого. Оно у всех женщин, за редким исключением, устроено одинаково.
«Конечно. У этой оно дряблое и мягкое», — возмутился Дима.
— Любое явление нейтрально. Позитивную или негативную окраску оно приобретает только благодаря отношению к нему. Ты идёшь по раскалённой пустыне и костеришь жару последними словами. А дойдя до дома, заваливаешься в баню, где температура значительно выше природной песочницы, и получаешь кайф. Явление жары одно и то же, а отношение к нему разное. Отсюда и разное восприятие. Так же и здесь. Можно думать о дряблости и противной мягкости, а можно о нежности и трепетной податливости.
Очаг потух, и Дима, увлёкшись в полной темноте тактильным изучением особи противоположного пола, уже входя в раж, сопел, как и У-у, с удивлением купаясь в новых для себя эмоциях партнёрши.
«Это что же получается? — удивился он. — Я к каждой должен буду персонально подстраиваться?»
— Привыкнув к одной и соблазняясь на новую, ты теряешь то, что возбуждало раньше, и поэтому обречён заново привыкать.
«Женщина с новым мужчиной тоже учится заново получать удовольствие?»
— Нет, — обломала его скоропалительные выводы Джей. — В этом отношении она качественно отличается. Мужчина может получить оргазм с любой женщиной. Ему, в принципе, без разницы, в кого совать, тем более когда темно и ничего не видно. А вот для женщины всё сложнее. Ни один мужчина НЕ МОЖЕТ довести женщину до оргазма по определению. Он способен лишь помочь ей получить его самостоятельно.
Дима, к этому времени уже достаточно изучив особенности анатомии старушки, доведя себя до состояния «невтерпёж» с мыслью: «Да ладно, всё потом», полез на самку помогать ей в получении удовольствия.
Глава 6. Локация 1. Жизнь подобна поездке по скоростной трассе, где стоит только задуматься о высоком, как ты уже в чьей-то заднице.
Сон как рукой сняло. И Дима, выбравшись из норы побитой собакой, улёгся на покатую стену норы и, задрав голову, уставился на звёздный купол. Красота ночного неба завораживала. Такого сплошного ковра небесных светил он не видел ещё никогда в жизни. Даже находясь здесь уже достаточно долгое время, как-то ни разу не получалось полюбоваться ночным небом.
Всё у него тут как-то не по-человечески. Когда подходило время к «выключению» солнца, он уже был высушен, как сухофрукты, этим обезьяньим цирком. Не то что в родном мире, когда в это время суток «жизнь» у него только начиналась, особенно с пятницы. Здесь же наступление ночи проходило в постоянном процессе изучения женской первоприроды на одной и той же особи обезьяньей наружности, с последующей потерей сознания в виде крепкого сна. Притом даже без сновидений.
И вот сегодня впервые поменял особь для исследования и так же впервые не уснул, а вышел в ночь подышать. Почему-то сразу вспомнилась Москва. Почему? Да, наверное, по ассоциации с орущими вокруг джунглями. Местные дебри, подобно столице, тоже по ночам не спали. Это во-первых. А во-вторых, в джунглях в тёмное время суток постоянно кто-то кого-то жрал с визгом и воплями. И это тоже почему-то напомнило милый-премилый мегаполис.
Удобно устроившись на завалинке и размышляя на заумные темы межполовых отношений, он так увлёкся, что не сразу обратил внимание в общем ночном гомоне на подозрительный шум во дворе. А когда заметил источник, то медленно стёк со склона и по-пластунски пополз к старой пальме, где у него была обустроена оружейка.
Тут, как по заказу, из-за кромки чёрных джунглей, чётко очерченных звёздным небосклоном, показалась луна. Неполная, но в большей своей части. Двор посветлел, вырисовывая две тёмные фигуры, сидящие на корточках. Они с шипением о чём-то махали руками, в которых по контурам узнавались деревянные ножи. Эти деревяшки не резали, но зато кололи изумительно.
«Оба-на!» — подумал хозяин дома, нащупывая лук со стрелами. — «Вот тебе и обезьяны. До чего хорошего ещё не додумались, а пакостное из них так и прёт. Это что, они меня убивать пришли? Ай да вождь. Ай да сукин сын».
Помахав некоторое время в жестах переругивания, обе фигуры замерли, распластавшись на земле, видимо, поняв, что вышедшая луна их демаскирует. Но, убедившись в своём полном инкогнито, синхронно поползли к входу в Димино жилище, где разделились. Один встал на четвереньки у входа, типа на шухере, а второй змеёй вполз внутрь.
И тут рыжего запоздало перекосило от ярости. До него только сейчас дошло, какую глупость он совершил, решив не кидаться сразу на подосланных убийц, а понаблюдать за ними. Интересно ему, видите ли, стало, что они станут делать, когда его не обнаружат. Дима с ужасом осознал, что в норе остались две взрослые самки и куча детей, которых эти твари уж точно жалеть не станут. А если вождь им поставил задачу не просто убрать политического конкурента, а вырезать всё его семейство? То, что операцией заказного убийства руководит толстопуз, Дима даже не сомневался.
Рыжий хотел было задуматься: «Что делать?», но нахлынувшее гормональное озверение решило эту дилемму без участия интеллекта. Резко натянутый лук, стрела, нацеленная в голову стоящего на корточках наёмника, и последующий приглушённый сиплый рык гомо-дебила разорвал замершую в статичности ночную картинку, превратив её в хаотично замелькавшее действо.
Выпущенный снаряд попал в шею лазутчику. Причём точно в гортань, пробив насквозь и награждая урода оригинальным шейным украшением в виде галстука-бабочки. Вместо того чтобы упасть замертво, раненый принялся изображать курицу без головы, хаотично мечась по огороженному двору, продолжая при этом сипеть.
Разъярённый защитник собственности вложил в лук вторую стрелу и ринулся в дом, не отдавая себе отчёта, как он воспользуется луком в полной темноте замкнутого пространства и притом практически лицом к лицу с убийцей. Но он тогда даже не задумался об этом. Этого и не понадобилось.
Второй убийца вылетел из норы орудийным снарядом, сметая всё на своём пути и опрокидывая Диму у самого входа. Живая болванка задела его вскользь, лишь сломав вставленную в лук стрелу. Хотя рыжий и брякнулся на задницу, но скорее от неожиданности, чем от столкновения.
Пролетевший через двор обезьян отшвырнул безголово бегающего и, сиганув через забор подобно бегуну с препятствиями, кинулся к поселковому костру. Дима, находясь в неописуемом бешенстве, ринулся вдогонку, но потерял время на поиск выпавших стрел, хватая сколько нашёл. Под руку попало только две.
В тот момент он абсолютно не понимал, куда бежит, зачем. Его тушкой руководило то же самое чувство: «Убью!», как и в первый день пребывания в этом мире, когда он попытался грохнуть Джей за подставу. Только если на той поляне, набегавшись, разъярённый душегуб выдохся, заблудился и сдулся, то сейчас блудить было негде. Улепётывающая цель виднелась отчётливо в свете луны, что не давало успокоиться.
Вот только, добежав до поселкового очага, ситуация резко изменилась. К свету ночного светила добавилось искусственное освещение костра, а к убийце — свора вооружённых соплеменников, среди которых нарисовался и сам вождь. Пузан противно скалился, почёсывая беременную выпуклость, видимо решив, что на ловца и зверь бежит. Только зря он подумал так плохо про представителя своего далёкого будущего. Безбашенность с беспредельностью и в Димином мире цвела пышными кустами.
Не задумываясь о последствиях, да по большому счёту в тот момент вообще ни о чём не думая, взбешённый рыжий схватил одну стрелу в зубы. Вторую наложил на тетиву и, не целясь, всадил снаряд прямо в глаз пузатому говнюку. А когда добежал до деморализованной группы гомо-дебилов, то ещё с разгона припечатал пяткой умершего, но не собирающегося почему-то падать в надутое пузо. В результате таранного удара жирдяй наконец с грохотом рухнул на землю.
Даже после этого внутренний «озверин» не отпустил мстителя. Продолжая сжимать стрелу в зубах, он перехватил лук как дубину, скорчив устрашающе злобную физиономию и приняв стойку типа «Сколько я зарезал, сколько перерезал», он взревел душераздирающим «Ы-ы-ы-ы».
Бывшее окружение местного царька, быстренько политически «переобувшись», плюхнулось на землю, свернувшись на бочок в позе эмбрионов, тем самым однозначно приняв законность смены власти и в усечённом варианте присягая на верность очередному правителю. И только после этого Дима начал приходить в себя, расфокусированно оглядывая место государственного переворота.
— Ну ты, пацан, даёшь, — тут же хохотнула непонятно откуда взявшаяся Джей, разглядывая безжизненную тушку бывшего вождя со стрелой в глазу. — Прямо по головам во власть прёшь. И что теперь будешь делать?
«Ты меня спрашиваешь?» — мысленно удивился растерянный ученик.
— А кого же?
«Это я хочу тебя спросить: что же мне теперь делать? Я не умею править обезьянами. И не обезьянами тоже».
— А на кой тогда вождя грохнул?
Но Дима, уже окончательно пришедший в себя от охватившего его зверства, в очередной раз резко поменял настроение. Он постарался взять себя в руки, хотя и руки, и ноги потрясывало. Задумался, стараясь даже выглядеть умным, и мысленно ответил: «Так сложились обстоятельства. Он хотел меня убить. И если бы не я его, так он меня. Я своим авторитетом слишком сильно мешал ему править».
— Логично, — отрешённо согласилась Джей. — Вот только если бы он убил тебя, то ты бы просто начал всё сначала, уже имея опыт и багаж определённых знаний. Я, в принципе, на это и рассчитывала. Прогнать тебя пяток раз через поляну для закрепления материала, а на шестой попробовать экзаменовать. Но ты мне весь педагогический план сорвал. Вот что теперь с тобой делать?
«Понять и простить», — автоматически вспомнилось неадекватному ученику.
— Не умею я прощать, дебил. Я об этом уже говорила. Ладно. Избавляйся от трупа и принимай царские дела. Там видно будет.
Вот и настало для Димочки сказочное «Кукареку, царствуй, лёжа на боку». Хотя, по правде сказать, царствование проходило скорее боком. Первую политическую технологию по управлению собственным микрогосударством он применил сразу, ещё находясь над поверженным вождём и принимая от его бывшего окружения верноподданнические заверения своей преданности позами безоговорочного подчинения.
Причём они сами рыжего на это натолкнули своей запуганностью. Дима тут же вспомнил народную мудрость: боятся — значит, уважают. Поэтому первое время так и ходил по стойбищу, запугивая всех своей зверской рожей. Ну, по крайней мере, такой, какую был способен состроить на своей рыжей морде.
Вторую политтехнологию «Разделяй и властвуй» новому вождю пришлось применить уже на следующий день, когда из-за него подрались два гарема: бывшего вождя и его собственный, выступивший в количестве почему-то трёх представительниц. К его Афе и У-у неожиданно примкнула Уаух, хотя он никоим образом не объявлял эту малолетку своей очередной женой. Даже намёка не давал.
Как оказалось, Дима благодаря вооружённому перевороту не только заполучил власть, но и всё имущество бывшего вождя. Вот в число перепавшего ему добра и входила троица молодых и самых соблазнительных самок обезьяньего поселения. Жирдяй плохого не держал. А как какая надоедала, просто и безоговорочно разводился пинком под зад, заменяя бывшую в употреблении очередной подросшей для этого дела симпатичной особью.
Молодой и борзый гарем бывшего правителя, привыкший жить за счёт властителя в своё удовольствие, буквально мёртвой хваткой вцепился в нового главу стада, не желая упускать возможность продолжения красивой жизни. Они считали себя законной добычей победителя и насмерть встали за свои права и несвободы.
Когда как старый гарем рыжего давил на другую сторону обезьяньего закона, доказывая на очень шумной разборке шести самок свою исконную привилегированность. Афа с двумя родственницами по мужу с предельно децибельным визгом доходчиво вдалбливала молоденьким прошмандовкам, что семейный закон куда законней их шалавых хотелок. Дело дошло до выцарапывания бесстыжих глаз с обеих сторон.
Когда источник раздора попытался успокоить конфликтующие группировки, мол, девочки, не ссорьтесь, то огрёб от всех шестерых сразу. Только получив множественные ранения от их ногтей, глава поселения взбесился не на шутку.
Он, грубо расшвыряв дерущихся в разные стороны, разогнал самок по норам, лишний раз продемонстрировав обезьяним подданным, устроившимся вокруг, как на трибунах стадиона, кто тут главный пуп их земли. И что будет с теми, кто ещё примется за него драться без соответствующей лицензии.
Дима не придумал ничего лучше, как определить для обоих гаремов график своего солнцеподобного посещения. Одну ночь рыжий царь проводил, так сказать, на службе во дворце правителя, выдавая разврат сразу с тремя молодыми и горячими сотрудницами административного офиса за служебные обязанности.
Следующую ночь проводил дома, отдыхая от трудов праведных на благо общества в кругу семьи, целомудренно ночуя при этом только с одной. Кому из них согревать ночью мужа в постели, определяла только Афа, как главная жена. Хотя У-у в список уже и не лезла, подарив эту награду родственницам.
Жизнь попаданца превратилась в рай. Он всё чаще начинал подумывать, а не бросить ли ему это ни в одно место не упёршееся обучение и, провалив все экзамены, остаться здесь жить до скончания века. Вот только адское создание в лице Джей такое положение дел явно не устраивало.
В одну из прекрасных ночей, посвящённых работе в царском офисе, когда измождённый трудами правитель задремал до утра на мягкой подстилке, его во всех отношениях заслуженный отдых был неожиданно прерван. Не открывая глаз и находясь в неге, Дима повернулся на бочок, тихо хрюкнув, намереваясь продолжить отдых. Но ненавистный голос Суккубы его безжалостно прервал.
— Может, ты всё-таки обратишь на нас своё драгоценное внимание? — проурчала она милой киской, а потом как рявкнет. — Или мне заорать надо!
Подъём произвёл салабоном по тревоге по случаю уже нанесённого ядерного удара по тумбочке дневального. Вскочил на четыре конечности и замер. В светло-сером «ничего» он мгновенно почувствовал себя самим собой, настоящим. Хотя был одет, как последняя обезьяна, то есть стоял в звериной позе абсолютно голым.
Продолжая пребывать в статичной позе, обернулся в сторону громкоговорителя и уронил челюсть. Перед ним на роскошном троне восседал чёрный латексный ангел со светящимся ликом в виде молодой, но очень несимпатичной для Димы девушки с красной чёлкой, поблёскивая загогулиной на лбу. Вид бестии был крайне недовольный. И это ещё мягко сказано.
Суккуба, поняв, что жалкое ничтожество опознало властительницу его судьбы и по совместительству преподавателя извращённых наук, откинулась на спинку трона и леденящим душу голосом потребовала:
— Выкладывай.
Дима спросонок с недоумением осмотрел себя в поисках карманов, но, не найдя таковых, поинтересовался:
— Чего выкладывать? Я ничего не брал.
— Дебил, — рявкнул ангел, вскакивая на ноги, создавая при этом воздушную ударную волну, которая вновь уронила ученика набок и метра два протащила по отсутствующему полу. — Ты где, по-твоему, находишься? В своём обезьяннике?
Дима, то ли оглушённый рёвом ангельской сущности, то ли деморализованный сверхъестественным ударом, вяло принял сидячее положение, пошатываясь, будто штормило. Потряс головой. После чего медленно огляделся, стараясь собраться с мыслями.
Вокруг тускло подсвечивалось пространство без верха и низа. Молодой человек не знал, что это за место, и тем более не имел представления, как это всё называется. С одной стороны, для успокоения он принялся лихорадочно соображать, как бы это всё обозвать. С другой — старался осознать, чего ей от него надо. Параллельно молясь, чтобы она больше не орала.
— Дебил, — жалобно проскулила Суккуба, чуть не плача, бухаясь на трон. — Вот угораздило же связаться с убожеством.
Тем временем оговорённое убожество было выведено из пограничного с шизофренией состояния посредством непонятно откуда взявшейся ледяной воды, вылитой ему на голову. При этом, даже придя в себя, Дима некоторое время оставался в полном недоумении, не понимая, откуда вылили и куда потом эту воду девали. Так как, несмотря на реальное ощущение, что его только что окунули в прорубь, он оказался абсолютно сухой.
Но, предвидя дальнейшие над собой издевательства, он постарался заблаговременно остановить произвол, поднимая руки, как при сдаче в плен. При этом торопливо проговаривая, словно объясняя тупому рефери на ринге, что никакого нокаута не было и он в полном порядке:
— Всё-всё. Я понял. Успокойся.
— Что ты понял? — на этот раз уже непонимающе спросила Суккуба, не соотнося его нелогичный ответ с мыслительным процессом.
— Всё, — решительно подтвердил ученик, с глубоким кивком и глазами преданной собаки уставившись на небожителя.
Наступила пауза. Ангел пытался сообразить, что он имел в виду. Дима молча уставился на исчадье ада, даже мысленно уже ничего не имея в виду. Но, чувствуя, что требуется закрепить начавшуюся разрядку напряжённости, тут же добавил в своё оправдание:
— Я просто ещё не проснулся, — но тут же, спохватившись, исправился, в очередной раз сдаваясь в плен с поднятыми руками. — Нет, вот теперь я точно проснулся.
— Дебил, — в третий раз констатировала Суккуба очевидное, но на этот раз с интонацией обречённости.
Она посмотрела на ученика с нескрываемой жалостью и отвела взор в сторону, тоскливо спросив:
— Ну что мне с тобой делать?
— Всё нормально. Я ведущий, — неожиданно брякнул очередную нелогичность Дима. — Я так понимаю, ты решила устроить мне экзамен?
Суккуба не подтвердила, но и не опровергла его предположение, продолжая смотреть в никуда. Через некоторое время она заговорила, как бы общаясь сама с собой:
— Ты, как истинный паразит, слишком хорошо устроился. Даже начал задумываться о постоянной прописке.
Дима резко напрягся, не ожидая ничего хорошего, тут же отругав себя за крамольные царские помыслы. Запнулся в самобичевании и в заключение покрыл себя матом, так как осознал, что она его и сейчас прекрасно слышит.
Высшая сущность снисходительно улыбнулась. Перевела взор на кающегося смертного и продолжила излагать мысли вслух. Негромко, но вполне разборчиво:
— По-хорошему, надо было бы тебе устроить Кузькину мать, чтобы рай показался адом. Но это, к сожалению, лежит за рамками учебного плана. А жаль.
— Виноват, — принялся подлизываться Дима. — Зажрался. Но это было всё в рамках учебной программы. Ты велела стать ведущим для всего женского общества. Я им стал.
— А чего тебе им не стать, совершив военный переворот и захватив ничем не ограниченную власть?
— Извините, — тут же влез ученик с претензией. — Была поставлена задача, но не определялся алгоритм её решения, а значит, я посчитал себя вправе определить его самостоятельно.
— Согласна, — неожиданно проговорила Суккуба, враз сделавшись серьёзной. — Задание по эмоциональному контролю зачтено. Мне действительно был не важен процесс. Получилось даже лучше, чем предполагалось. Со вторым дополнительным заданием тоже, в общем-то, справился. А сейчас я жду от тебя главное — перевод.
Дима как-то резко успокоился, хотя владел уже не обезьяньим телом, а человеческим. Зачем-то оглядел себя голого. Прикрыл своё хозяйство ладошками и, быстренько задавшись вопросом, с чего бы начать, принялся разглагольствовать на заданную тему.
Глава 7. Локация 2. У страха глаза велики настолько, что от одних размеров можно дуба дать.
Возвращение из небытия в реальность оказалось неожиданным, и это заставило Диму вздрогнуть, прежде чем открыть глаза. Он ощутил себя до жути перепуганным. Мысли в голове мгновенно соорудили кучу-малу, где ни одной адекватной не обнаружилось. Не понимая, что могло его так напугать, он решил бояться самого состояния страха. Это давало хоть какую-то определённость.
Он лежал, прижавшись щекой к сырому и тёплому камню, накрыв голову руками, словно защищаясь от удара. Дрожащими щёлками приоткрыл глаза, лихорадочно осматриваясь перед собой. Жалкий источник света, находился где-то за спиной, судя по еле ощутимому мерцанию, и ассоциировался с пламенем церковной свечи. Свет играл на сыром камне едва различимыми жёлтыми проблесками.
Где-то громко капала вода. Причём не получалось определить даже примерное направление, откуда доносился этот звонкий бульк. Потому что монотонная капель настигала слух сразу отовсюду. Именно этот ритмичный, подобно метроному, звуковой раздражитель, создавая реверберацию, позволил Диме определить, что помещение, где он находился, замкнутое и достаточно просторное.
Не видя перед собой явной опасности, открыл глаза полностью. Постарался успокоиться, запуская в голове уже привычную мантру: «Я — ведущий». Колотившееся сердце заставило обратить внимание на тело, в котором оказался. Оно было неродным, но и не обезьяньим, что, с одной стороны, внушало оптимизм, но с другой — туловище своими кондициями не порадовало.
Первое, что осознал, — болезненная худоба. Пупок прилип к позвоночнику. Ручки щупленькие, ножки тоненькие. Плечики чуть шире головы. Второе, что валялся одетый в штаны и рубаху. Одежда насквозь мокрая, грубая и, судя по лёгкому сквозняку на различных участках тела, ещё и рваная. Босые ступни буквально окоченели, несмотря на ощущаемый жар во всём теле.
Третью несуразицу нового образа обнаружил, когда осознал, что на голове пышная шевелюра. Притом волос казался толстым и жёстким. А может, просто долгое время немытый и поэтому покрытый приличным слоем грязи, что и создавало иллюзию густоты и пышности.
Дима минут пять потратил на изучение нового туловища, но при этом стараясь не двигаться, кроме как открывать и закрывать глаза. Он с какой-то непонятной для себя маниакальной уверенностью осознавал, что ни в коем случае нельзя шевелиться, потому что любое движение сдаст его с потрохами.
Он не знал, почему этого делать нельзя, но был уверен, что за спиной кто-то есть. Причём этот кто-то внимательно следит и ждёт, когда валяющийся придёт в себя. Мало того, подумав о наблюдателе, Дима отчётливо вспомнил на уровне дежавю, что этот кто-то и был причиной ужаса парнишки, в тело которого переселился.
Тем не менее время, потраченное на изучение нового тела и скудного окружения, позволило восстановить сердцебиение и расслабить напряжённо-скрюченные мышцы. А мерное постукивание капель и вовсе успокоило, дав возможность думать, задав себе ряд вопросов: «А чего это я валяюсь? Где Джей? И кого это я, такой бессмертный, тут боюсь до усрачки?»
С этими, как показалось ему, здравыми мыслями юноша демонстративно медленно сел, опираясь руками за спиной на скользкий пол. Глянул на гипотетического наблюдателя. Закатил глазки. Скривил губки. Ручки в локотках сложились, как самолётные шасси при взлёте, и он, глухо брякнувшись затылком, потерял сознание.
Очнулся в исходном скрюченном положении, прижимаясь к камню щекой. Все мышцы скованны. В голове коллапс, граничащий с паникой и еле терпимой болью. Тем не менее там сформировалась первая мысль, и она касалась не наблюдателя, а выразилась в удивлении от скорости собственной смерти, что называется, с одного взгляда. «Любопытно, — подумал Дима, — меня посетил инфаркт или инсульт? Хотя какая разница».
Но сейчас, в отличие от первого прихода в это тело, он точно знал, кто за его спиной сидит. Вернее, наоборот. Он понятия не имел, что это за монстр. Но более страшного чудовища, да ещё так близко, в жизни видеть не приходилось. Дима не успел запомнить его как следует и, хоть убей, не помнил деталей, но страшно было до одури. Хотя какая уж там одурь, когда попросту кони двинул от одного вида этой нереальной жути.
Пытаясь воссоздать в памяти мельком запечатлённый образ, ему на ум неожиданно пришло понимание, что перед ним была самая настоящая Смерть собственной персоной. Вот только без балахона с капюшоном и сенокосного сельхоз орудия, как её принято изображать где ни попадя.
Притом рук у дистрибьютора загробного мира показалось много, как у какой-нибудь индийской богини. Хотя он тут же усомнился в этом, решив, что это могло и померещиться от страха. Они больше напоминали оленьи рога, раскинувшиеся по кругу на все триста шестьдесят градусов.
Чудо-юдо-бабка-смерть то ли стояла на раскорячку в пацанском приседе, зависнув в воздухе, как иллюзионист, то ли на чём-то сидела, раскидав в стороны костлявые коленки. Последнее дипломированный IT-специалист посчитал более логичным. Только на чём сидела эта жуть, разглядеть не успел.
Но вот что врезалось в память, словно фотография, так это огромный мужской детородный орган, свисавший между ног старухи. Этот атрибут, вызвавший диссонанс с общей картиной, сразу приковал к себе внимание и не позволил как следует рассмотреть всё остальное.
Хотя картинка в голове всё же сложилась. И главное, что удалось осознать, — перед ним была измождённая старуха, несмотря на мужской половой орган конских размеров, хоть и приделанный, где положено, но ни к селу ни к городу. Почему так решил? Да кто его знает. Вот зародилась чёткая уверенность, что эта особь отдалённо женского пола. И всё тут. Эдакий адский гермафродит.
Наверное, потому, что вторым половым признаком оказались молочные железы. Только назвать эти отвислости грудями можно было с большой натяжкой. Тем не менее они когда-то точно ими были. Не такими грудными ушами, как у его Афы, но очень на них похожими.
Дряхлая старушенция восседала абсолютно голая, и в этом был весь ужас апокалиптической инсталляции. Страшилка казалась огромна: ростом больше двух метров. Широка в размахе плеч и грудной решётке рёбер. И при этом с напрочь усохшей талией до толщины позвоночника.
В общих чертах создание представляло собой человекоподобный скелет, обтянутый кожей землисто-грязного цвета, туго охватывающей каждую выпирающую косточку. И от этого экземпляра мира ужасов явно смердело трупной вонью.
Последнее, что запомнил попаданец, — это высохший лик старухи с впалыми щеками и приоткрытой пастью, забитой чёрными острыми клыками и, похоже, ещё не в один ряд. И убивающие одним взглядом мелкие нечеловеческие глазки, глубоко утопленные в провалах глазниц. Дима отчётливо их запомнил. Но вот сопоставить их с кем-нибудь, хоть убей, не получалось. Они вообще казались какими-то нереально жуткими и непохожими ни на кого. Вроде звериные, но у какого зверя могло быть нечто подобное, даже предположить не мог.
Пока валялся и силился зачем-то воссоздать образ той, что сидела за спиной, поймал себя на мысли, что в помещении посветлело. И это было явно не привыкание к темноте. Он уже отчётливо распознавал край пола перед собой, оканчивающийся каменной стеной и огромной, коряво выгрызенной полукругом норой, тёмный проход которой уходил вниз.
Дополнительный свет прибавлялся сверху, и бедолага предположил, что в потолке имеется отверстие. И что за пределами его узилища, похоже, наступает утро. Именно оно, крадучись, пытается заглянуть во мрак его зиндана или пещеры. Он затруднялся пока определить, как именовать место своего пребывания.
Осознание наличия прохода в стене мгновенно настропалило попаданца на героический побег из лап Смерти. Притом решение было принято с бухты-барахты и в полной уверенности, что оно единственно возможное в сложившейся ситуации.
Дима резко подорвался из лежачего положения и с пробуксовкой по мокрому полу руками и ногами кинулся в темноту проёма, даже не удосужившись хоть чуть-чуть подумать: «А что его могло там ожидать?» А ожидали беглеца грубо обгрызенные каменные ступени, как и пол мокрые, по которым он, не останавливаясь, колотясь всеми частями тела и в голос матерясь, будто резиновый мячик, заскакал вниз.
Затормозил задницей в жидкой грязи на полу нижнего помещения и лихорадочно принялся озираться. Но успел разглядеть только местных обитателей. Освещения здесь вообще никакого не было, но оно и не требовалось, потому что светились сами хозяева. Дима их хорошо разглядел и, насколько успел, запомнил. Хотя заставь описать, вряд ли бы из этого что-нибудь получилось.
Его встретили две сказочные твари. Вот только сказка, из которой эти уроды сбежали, больше напоминала отмороженный на всю голову фильм ужасов, в котором больная фантазия сценаристов, непонятно чего обкурившихся, родила на свет звероподобных монстров весом в несколько тонн каждая.
Тела их напоминали перекормленных горилл, если тех увеличить раза в три и основательно подкачать стероидами. Вот только вместо шерсти светилась лысая, ни то хитиновая, ни то каменная кожа, то и дело осыпающаяся флуоресцентным песком на пол, словно перхоть. При этом угловатые прямоугольные морды на могучие торсы насадили то ли от тупоносых крокодилов, то ли от легендарных драконов. Другого аналога Дима подобрать не смог.
И как уже насмешка нового мира, чудовища обладали пятой конечностью в виде огромного эрегированного полового члена. Фаллосы чудовищ бейсбольными битами не просто стояли колом, а ещё дёргались из стороны в сторону, словно жили самостоятельной жизнью.
Две перекаченные сказочными анаболиками твари, недолго думая, с грохотом камнепада кинулись на гостя. Издав низкочастотный, пробирающий до самой задницы внутриутробный рык, монстры распахнули зубастые пасти. А затем раскинули экскаваторные лапищи с когтями-лезвиями, намереваясь ладошками с человеческую голову прихлопнуть появившееся на их территории недоразумение.
Дима, ничего не соображая и действуя исключительно на рефлексах, вместо того чтобы рвануть обратно, со всей дури кинулся то ли на людоедов, то ли на половых извращенцев, почему-то приняв их за меньшее зло, чем то, что обитало наверху.
Заверещав, как недорезанный поросёнок, он попытался проскользнуть между крупногабаритными уродами, наивно полагая, что такие массы должны быть крайне инертны. Но не тут-то было. Несмотря на свою массивность и мнимую неповоротливость, фантастические твари оказались намного шустрее тщедушного человечка.
Первое, что почувствовал прорывающийся, — резкую боль в правой руке, застрявшей в пасти чудовища. Почти одновременно последовала острая боль в ноге, которой захрустел его собрат. И как апофеоз смелого прорыва — потеря сознания от болевого шока и приход в себя в исходной позиции на мокром полу верхнего помещения.
Как ни странно, кроме всепоглощающего страха, отчётливо давала о себе знать фантомная боль в руке и ноге. Правда, она довольно быстро успокоилась, но, оставив после себя до мерзости противное ощущение.
В очередной раз полежав и успокоившись, Дима, поняв, что при любом раскладе при возрождении первый ход всегда оставляется за ним, спешить не стал. Он решил дождаться наступления утра, наличие которого небезосновательно предполагал. В дополнительном успокоении сыграла свою роль и осознание собственной бессмертности.
Именно понимание этого в совокупности с мантрой «Я — ведущий» помогло иномирянину сначала прийти в себя. Затем в том же себе обрести уверенность. И в конечном итоге даже позволить себе обнаглеть. Вальяжно устроившись на боку спиной к ужасающему гермафродиту и подперев голову рукой, он спокойно и без суеты стал ждать наступление светлых времён в этом мире мрака.
Прошло не так много времени, когда рассвет действительно наступил. Притом первое, что уловил, — это ставший уже привычным отдалённый шум джунглей. А именно где-то высоко над толщей каменного свода неожиданно резко заверещало стадо макак. Дима ни с кем не перепутал бы эту истерику шерстяного мяса, пасущегося на деревьях. Но тут помещение резко погрузилось в темноту, а затем сверху раздался странный шелест.
На выключение утреннего света Дима отреагировал вздрагиванием и вжатием головы в плечи, а на последующий шорох — неосознанным и перепуганным взглядом вверх. Всё, что успел рассмотреть, — это изломанную щель в потолочном камне, испускающую жалкий рассеянный свет, и на её фоне что-то падающее прямо ему на голову.
Он инстинктивно перекатился на другой бок, уклоняясь, и это что-то явно мягкое шлёпнулось прямо перед ним. Вчерашний полуобезьян сразу распознал в этом куске плоти животное, и, судя по габаритам, оно точно было макакой. Притом, похоже, только что умершей.
Дима приподнялся на локте. Ещё раз посмотрел на расщелину в потолке и автоматически перевёл недоумённый взгляд на сидящую напротив Смерть, то ли спрашивая: «Что за хмуль?», то ли констатируя: «Вот ни хмуля себе».
Но на этот раз умереть от одного взгляда у него не получилось, так как первое, что бросилось в глаза, — это проступающая в посветлевшем полумраке ярко-красная чёлка на абсолютно лысой башке бабки-смерти. И от осознания этого факта Дима растерялся, застряв в тисках диссонанса. Наверно, поэтому и не окочурился.
С одной стороны, следовало бы уже умереть от её смертоносных зыркалок, но, с другой, с чего это ему отправляться на очередное перерождение от вида сволочной Суккубы? А он уже не сомневался, что перед ним не просто божество смерти, как думал изначально, а самая подлая, изуверская скотина того света, которую и прибить хочется, аж всё чешется. Но и не получится, потому что силёнок не хватит.
— Джей, — выдавил из себя замученный страхами несчастный юноша, переборов неимоверное желание сдохнуть прямо здесь и сейчас. — Какого хмуля?! Ты с дуба рухнула?!
— Что?! — рявкнуло страшилище с интонацией криминального наезда такими басами, что у Димы от прошедшей через него вибрации, кажется, взорвались не только все внутренности, но и все внешности пошли трещинами, отчего он преспокойненько и в очередной раз представился.
Новое возрождение, как и положено, сопровождалось фантомной болью, оставленной всеразрушающим рыком Джей. Болело всё. Не всё тело, а именно ВСЁ. Волосы, глаза, слёзы, сопли, даже грязь под ногтями. Но вместе с тем впервые появился хоть какой-то просвет в этой бестолковщине. И оживший ученик тут же осознал, что училку в таком прикиде лучше не троллить.
— Прошу прощения, Джей, — попытался реабилитироваться Дима, слащаво подмасливая интонацию, но не спеша поворачиваться. — Не могла бы ты убавить душераздирающие басы своего ангельского сабвуфера. А ещё лучше, если бы перешла на привычный тон. Очень сложно, знаешь ли, оставаться живым, когда тебя постоянно норовят убить либо взглядом, либо рыком.
— Да без проблем, — тут же послышался привычный голос Джей.
Дима облегчённо вздохнул, расслабленно улыбнулся, считая, что это зверское испытание наконец-то закончилось, и, усевшись на мокрый пол, развернулся к наставнице. Но, как оказалось, расслабился он рано. Исчадье ада, видите ли, ещё не наигралось. И как только расцветающий в улыбке ученик обратил на неё свой лик, училка небрежно швырнула к его ногам голову бородатого мужика.
Башка оказалась не отрезанной, а оторванной. Из неё торчали лохмотья остатков мышц, сосудов, ещё чего-то непонятного. В общем, выглядела она совсем непрезентабельно, к тому же, громко шмякнувшись о каменный пол, подпрыгнула, словно мячик, размахивая в воздухе ошмётками внутренностей, и тяжело шлёпнулась сидящему ученику в область паха. Радостный до этого Дима вздрогнул, завалился на спину, продолжая кривиться в улыбке, и умер.
Следующее его возрождение ознаменовалось резкими изменениями. Вместо пугающей тишины пещеру заполнял истеричный хохот Джей, услышав который Дима моментально из состояния испуга переключился на бешенство.
Эта вспышка злости оказалась намного действенней для прочистки мозгов, чем крепкий утренний кофе с пробежкой и ледяным душем. Такая бодрость образовалась во всём теле, что худосочный паренёк пулей вскочил в праведном порыве порвать эту дрянь на Андреевский флаг. Но так как костлявая бабка восседала голая, то рвать на ней оказалось нечего. Да и темнота вернулась на прежнее место. Хоть глаз выколи.
Колдовской смех потусторонней сущности сделал своё грязное дело, и вместо порыва порвать он изобразил бег на месте, при этом высоко задирая колени, как футболисты на тренировке. Злость до слёз позволила выполнить эти разминочные упражнения с особым остервенением, до щемящего состояния тянущей боли в мышцах.
Несмотря на полную самоотдачу физподготовке, Дима умудрился рассмотреть на каменном приступке возле головы страшилища небольшой сосудик в виде заварочного чайника. На краю носика этой древности колыхался лепесток жёлтого пламени. Его трудно было не заметить, так как это была единственная иллюминация в кромешной тьме.
Также успел разглядеть, что оторванной бородатой головы у ног не было. Она опять обнаружилась в руке Джей, которой та, неистово хохоча, колотила обо что-то, на чём сидела. Мужицкая башка от подобного обращения напрочь потеряла форму и мерзко брызгалась мозгами в разные стороны.
Джей перестала смеяться резко. После чего неожиданно рассекла со свистом воздух перед самым носом ученика чем-то увесисто-тяжёлым и, чуть подавшись к отпрянувшему на рефлексах ученику, вопросительно прошипела: «Страшно?»
Смертоносный шелест перед носом Диму не испугал, потому что не успел осознать опасность. А вот от этого шёпота чуть штаны не обмочил, которые и так были хоть выжимай. Волосы на всём теле встали дыбом. Размеры глаз устремились к диаметру распахнутого рта. Ответить он в таком состоянии ничего не мог, даже если бы захотел. Но ответа, как оказалось, и не требовалось.
— То-то, — подытожила длительную паузу Джей, отстраняясь обратно.
Только тут обалдевший абитуриент смог рассмотреть, на чём же восседала бабка-смерть. Это было очень странное… дерево! Мало того что оно росло в глухой пещере, вгрызаясь корнями в монолитный камень. Это чудо природы имело массивный ствол примерно в полметра диаметром и метр в высоту. Круглую сплюснутую параллельно стене крону голых веток, создающих причудливую обманчивость многорукости сидящей на этом пне старухи.
Кроме того, из несуразности на лысом черепе Джей с ярко-красной чёлкой соседствовали раскидистые рога, теперь сливающиеся с лысыми ветками в единый фон.
— Для этого ты сюда и прибыл, — закончила запугивание Джей.
— Для чего этого? Помирать тут со страху? — обиженно взвизгнул фальцетом Дима, выдав голосом петуха.
— Да, — с неподражаемым спокойствием ответило чудовище, скребя при этом когтями район паха, отчего огромный член заколыхался, словно изрядно перекормленная дохлая змея.
Диму подобное зрелище покоробило и окончательно эмоционально добило. Он плюхнулся на мокрый пол и закрыл лицо ладонями, чтобы не лицезреть этого уродства, да и вообще всего окружающего. Взбесившиеся мурашки, до этого носившиеся по телу, резко нырнули под кожу, где принялись трясти внутренности, порождая лихорадочный озноб. Наступил отходняк.
— Артистичность — наше всё, — в очередной раз продекламировала Джей свой любимый лозунг, наконец-то хоть что-то начав пояснять. — Но искусство театральной игры — это не только умение излагать заученный текст. Требуется ещё как можно натуральней изображать эмоции, притом иногда доводя их до гротескного состояния оголённых нервов.
Здесь она сделала паузу. Без замаха швырнула размозжённую голову в черноту прохода на нижний уровень. Та, шмякнувшись внизу в жижу, вызвала парный рык и суетливый шум, похожий на камнепад. Попаданец тут же вспомнил чудищ нижнего этажа. Передёрнул плечами от прошедшей по всему телу очередной волны мурашек, соображая, откуда только эти воображаемые насекомые берутся, сволочи, и когда закончатся? И наконец вполне осознанно уставился на педагога-садиста, всем видом показывая ненависть и к ней, и к её методам обучения.
— Открытое проявление чувств, — не обращая внимания на его злую мордашку, продолжила Джей, — всегда проявляется в мимике. Но и обратный процесс имеет место быть. Надев маску соответствующей эмоции и насильно продержав её на лице, ты войдёшь в состояние изображаемой эмоции. Сострой радость на своей тупой моське, и даже обозлённый на всю свою грёбаную жизнь, уже через минуту повеселеешь.
Молодой человек хмыкнул и вместо предложенной радости скорчил недоверие, давая понять, что считает это полной чушью. На что Джей равнодушным тоном, которому верилось больше, чем театрально наигранному, предупредила:
— Будешь корчить неверие, получишь его во внутреннем состоянии. А с ним — неспособность усвоить материал. Что, в свою очередь, приведёт к невозможности сдать экзамен и покинуть данную локацию.
На этих словах исчадье разврата хищно оскалилась. А вот Дима в очередной раз вздрогнул и тут же попробовал воссоздать на своей физиономии маску внимания, почему-то безоговорочно поверив предупреждению с первого раза.
— Правильно, — похвалила Джей, а затем добавила. — Научись обманывать в первую очередь самого себя. Любая эмоция несёт в себе как положительные, так и отрицательные качества. Любая. Не существует строго положительных или безоговорочно отрицательных. Каждая в человеке бесценна и крайне необходима для эволюции.
Джей замолчала, давая возможность ему переварить сказанное. Но даже тогда, когда ученик вновь изобразил на лице внимание, продолжала помалкивать. Пауза затягивалась, и Дима поинтересовался:
— То есть я тут для того, чтобы научиться управлять эмоциями?
— Нет, — покачала рогами Джей. — Ты тут для того, чтобы научиться управлять только одной эмоцией — страхом. Вот только он из вышеупомянутого правила является исключением. Его нельзя породить мимикой. Чем дольше будешь изображать на лице ужас, желая его усугубить, тем вероятнее получишь обратный результат. Принято считать, что страх — это недостойная человека слабость, от которой требуется избавляться. Поэтому все вокруг учат, как его в себе побороть. Но эти учителя забывают одну простую истину: страх — это защитная эмоция организма, без которой человек нежизнеспособен. Страх следует не уничтожать в себе, а уметь им управлять.
— На кой? — выразил недоумение Дима.
Он успел за последнее время уже столько раз обделаться от этого защитного чувства, что на всю жизнь хватит. Причём до смерти в прямом смысле этого слова, и подобное заявление для него выглядело дико.
— Только бесконтрольный страх лишает человека рассудка, порождая неуправляемые ответные реакции: имитация смерти в виде потери сознания, а иногда и умирания по-настоящему. Или реакцию панического убегания. Или рождения такой же бездумной ярости, заставляющей накидываться на источник страха в желании его уничтожить, не считаясь с логикой и адекватностью.
— Стоп! — прервал её Дима, вскидывая руки. — Это всё понятно. Только что на собственной шкуре всё это испробовал. Но при чём тут предмет моего обучения и страх? И почему обязательно это чувство, а не чувство радости, к примеру?
— Смех и половое возбуждение — вещи несовместимые, — с ноткой безразличия ответила Джей. — Хочешь погасить в человеке сексуальное возбуждение — рассмеши его.
— А страх и возбуждение — совместимые? — продолжал упорствовать Дима, постепенно заводясь от непонимания.
— Ещё как! Никогда не задавался вопросом: почему у вас так развита индустрия ужастиков?
— Не знаю, — даже не задумываясь, буркнул ученик, — я не фанат поделок этой индустрии. Но при чём тут это?
— Притом, что зона генерации страха и получения полового удовольствия соседствует в миндалевидном теле головного мозга, переплетаясь между собой пограничными нейронами, — для демонстрации она сцепила скрюченные пальцы рук. — Поэтому, возбуждаясь, одна зона тянет за собой соседнюю. А когда эти зоны возбуждаются одновременно...
Её морду осчастливил хищный оскал, как раз из какого-нибудь фильма ужаса. А мелкие убийственные зрачки закатились куда-то вверх и там спрятались, выставив вместо себя окровавленные белки, отчего жути в её облике только добавилось.
Дима прикрыл лицо руками и поник. Только бы не видеть училку, кроме страха вызывающую ещё и отвращение до рвотных позывов. Чудо-юдо-бабка-смерть недолго пребывала в состоянии блаженства. Она неожиданно перешла на змеиное шипение, чем в очередной раз вызвала в Диме вздрагивание и топот мурашек по телу.
— Страх усиливает всё, к чему прикасается, пуская в разнос любое наполненное им чувство.
— Не понимаю, — с расстановкой, не отнимая рук от лица, упрямо процедил ученик. — На кой ляд всё это нужно?
— Хватит тупить, — зло рыкнула Джей. — Включай мозги. Не скрою, я в этом преследую собственную выгоду. Для меня мало научить тебя разводить на секс любую мокрощёлку. Мне надо, чтобы ты получал при этом максимальное удовольствие, потому что треть его будет моим. Ты забыл об этом?
Рявкнула она под конец так, что нежное сознание ученика в очередной раз не выдержало эмоционального удара, и он рухнул замертво. На что она смачно сплюнула и грязно выругалась.
Глава 8. Локация 2. Быть марионеткой позорно, но выгодно, потому что за тебя тобой всё сделают.
Очухавшись в очередной раз и потирая грудину, отходящую от фантомной боли, Дима не стал продолжать прерванный диалог. Оставаясь в статичном положении, он пытался лихорадочно придумать, что необходимо сделать такого-эдакого, чтобы перестать всякий раз умирать от этого грёбаного страха. Он уже понял, что ему досталось очень впечатлительное и совсем слабенькое здоровьем тельце. Вот только поменять его вряд ли получится. Поэтому решать проблему придётся с тем материалом, что есть.
Но как, мать её, можно перестать бояться рыка, разрывающего внутренние органы в клочья? Убийственного взгляда, проникающего в голову и тупо останавливающего работу мозга? Как можно не бояться жуткой нежити, дожидающейся этажом ниже, готовых порвать его на миллионы маленьких Димусек? И как, скажите на милость, можно научиться не бояться страхов, о которых даже не знаешь?!
— Неправильная постановка вопроса, — бесцеремонно влезла в его мысленный процесс Джей. — Вне тебя страхов в природе не существует. Ни я, ни асуры нижнего этажа сами по себе ими не являемся.
— Ну да, — хмыкнул ученик, не оборачиваясь. — Вы совсем для меня никакой опасности не представляете. Подумаешь, просто убиваете — и всё.
— Не ври, — тут же отреагировала Джей не менее ехидным тоном. — Лично я тебя даже пальцем не тронула. Страх формируется исключительно внутри твоей тупой башки и отдельно от неё не рождается. А так как ожидание страха всегда превосходит саму суть опасности, то тебя убивает собственное сознание, заранее донельзя перепуганное. А там внизу, кстати, тебя вообще никто не просил кидаться в пасть нежити. Я бы даже назвала их действия элементарной самообороной.
Подобный расклад изрядно повеселил Диму, заставив скривиться в ухмылке. Действительно. Какие монстры-людоеды? Сплошная самооборона. Закряхтев, словно старый дед, он принял сидячее положение и развернулся, намереваясь поспорить. Но Джей продолжила психоликбез в наставительном тоне, не дав ему даже рот раскрыть.
— Не надо превращаться в бесстрашный овощ, что проживёт до первой смертельной опасности. Надо, не прекращая бояться, держать страх под контролем. А в твоём случае требуется ещё и создавать его искусственно в нужные моменты и поддерживать во времени. В этом и заключается умение управлять страхом.
— Но как? Это же бессознательная особенность психики. Как сознанием можно управлять страхом, когда оно, бедное, от этого страха вообще выключается?
— Можно, если обладаешь соответствующим инструментом, который базируется на другом чувстве — злости. Это очень полезная эмоция, выпестованная эволюцией за миллионы лет. Злость — это ядерный реактор твоих свершений, дающий энергию для деятельности, отсутствие которой приводит к состоянию, называемому вами «депрессия». Никогда не разбрасывайся злобой, изливая её на окружение. Это всё равно что выкидывать жизненную энергию на помойку. Научись аккумулировать этот актив внутри себя. Внутренняя, или, вы иногда называете, спортивная злость является фундаментом силы воли. А вот уже с помощью этого инструмента можно управлять всеми эмоциями, в том числе и страхом. Только внутренняя злость на себя заставит тебя себя заставить.
— С этим мне не повезло, — тяжело вздохнул Дима. — Я бесхарактерный, как мама частенько говаривала. У меня нет силы воли.
— Характер — это принципы, возведённые в статус закона. Человек с характером — это сгусток воли. Но воля — это не объект, который у кого-то есть, а у кого-то нет, это процесс, требующий постоянной тренировки. А воля, помноженная на спортивную злость, и даёт как раз ту самую силу воли, которой у тебя якобы нет.
С минуту сидели молча, не смотря друг на друга. Дима обдумывал услышанное и взвешивал свои возможности хоть что-нибудь воплотить из сказанного. Джей не мешала, давая тем самым понять, что ученик думает в правильном направлении. Но затем, заявив, что он ей надоел своим бездельем, махнула костлявой рукой.
От порыва ураганного ветра легковесного юношу сдуло, отправляя в темноту выгрызенной норы. Ученик только и успел завопить на одной ноте, скользнув по мокрому полу и в очередной раз пересчитывая ступени. Но как ни старался затормозить, у него ничего не получилось. Он со всего маху шлёпнулся в грязь, да так смачно, что облил жидкой субстанцией асуров нижнего этажа с головы до ног.
Каменные уроды на пару секунд остолбенели от подобного непотребства, чем дали молодому человеку время сгруппироваться. Дима не помнил, как взлетел по ступеням обратно. Перепуганный до жути ученик постепенно приходил в себя, сидя на полу и обхватив мосол ноги бабки-смерти. Широко распахнутыми глазами он пялился на расплавленные туши асуров, выскочивших за ним следом и тут же попавших под колдовскую раздачу хозяйки верхних апартаментов.
Продолжая часто и шумно дышать, несчастный обернулся и, поняв, за что держится, тут же вспомнил своё обезьянье прошлое. Он, уподобившись макаке, звонко взвизгнул, кидаясь на карачках прочь в дальний угол, где из темноты выскочила здоровенная крыса размером с кота. Тварь, яростно заверещав, запрыгала на месте, стараясь ещё больше запугать трусливого человечка. Но это оказалось для Димы уже перебором.
Нет. Он не умер. Наоборот, повёл себя как настоящий пацан. Дима с остервенением и нечеловеческой реакцией поймал агрессивного грызуна за хвост и со всей дури брякнул его башкой о камень.
Крыса, наверное, сдохла сразу, но ему этого показалось мало. Поэтому принялся с остервенением лупить обмякшей тушкой об пол, пока совсем не выдохся. Вернее, пока пещера не огласилась визгливым воплем фанатки бесчеловечной расправы:
— Мочи крысёныша!
Только тогда Дима осознал, что устал. Он выпустил из рук размозжённый труп. Без сил рухнул на пол, опираясь спиной на стену. И, закрывая глаза от дикого изнеможения, расслабился.
— Я впечатлён, — негромко, с ноткой сарказма проговорил загнанный в угол ученик.
— Чем? — хмыкнула ликующая Джей, продолжая находиться в приподнятом настроении.
— Демонстрацией, что страх увеличивает всё, к чему прикасается. Мне бы без его помощи от каменных монстров ни в жизнь не убежать.
— Не было никакой демонстрации, — отмахнулась бабка-смерть, — просто я указала на единственный способ отсюда выйти. Ты хоть сообразил, где и в каком времени находишься?
Дима вопросительно уставился на страшилку. Странно. Но он действительно ни разу за всё время пребывания в этом мокром каземате даже не соизволил поинтересоваться: «А где это он?»
— Понятно, — оценила его тупой взгляд Джей. — Там, за толщей камня, — указала она на стену, у которой пристроился Дима, — течёт небезызвестная тебе река Инд.
— Что-то я не помню в индийском пантеоне ни таких, как ты, ни таких, как они, — мотнув головой в сторону расплавленных кучек камня, бестактно прервал ученик пояснения учителя, похоже, с потерей сил потерявший ещё и страх с признаками хорошего тона.
Бабка-смерть грозно зыркнула, но карательных мер не предприняла, а лишь помолчав, продолжила:
— В это время страны с названием «Индия» не существовало. Ещё не народилось ни одного известного тебе бога. Даже до рождения Будды, как до космоса. Я — первоматерь. Все аспекты верований тебе знать необязательно, но с некоторыми придётся ознакомиться. По легенде, ты — мой посланник, а это накладывает определённые обязательства на поведение.
— Мля, — буркнул ученик, не проявляя эмоций. — Я так понимаю, снаружи каменный век?
— Бронзовый, — столь же равнодушно поправила училка, — я для аборигенов та, кто порождает любую жизнь, — с этими словами она взвесила свой огромный детородный орган, тут же выпустив болтаться, — и та, кто любую жизнь обрывает.
Бабка-смерть вскочила и в один миг оказалась вооружённой до зубов. В одной руке — увесистая дубина, в другой — устрашающего размера тесак. У ног появилось копьё с маленьким круглым щитом. На голове к рогам добавился причудливый шлем. Талию толщиной в позвоночник охватил пояс, увешанный разного размера ножами, шипастыми колотушками и ещё непонятно чем. В общем, арсенал оказался достаточно внушительным.
Продемонстрировав убийственную воинственность, она уселась на импровизированный бонсай, растворив в воздухе всё оружие, и преспокойненько продолжила:
— Отныне ты мой аватар. Если аборигены тебе не поверят, то убьют. И будут убивать до тех пор, пока не поверят.
— Ну ничего себе. Где ты и где я.
На что Джей опять начала из пустого в порожнее:
— Весь мир — театр. Люди в нём — актёры. А умные — ещё и сценаристы, и режиссёры в одном лице. Думай. Рожай сценарий. Играй. Обучайся. И главное, не забывай, по поводу чего ты здесь находишься.
С этими словами Джей, указав рукой на проём, скомандовала: «Твой выход, Ди. Не облажайся».
Ученик тяжело поднялся на жидкие ножки. Сказывалась и усталость, и боль в мышцах от перенапряжения, и откровенный внутримышечный тремор от страха. Немного поколебавшись, он, осторожно ступая по мокрому полу, пошёл вниз.
Спустившись в нижнюю пещеру, огляделся, ища подсказки. Насыпанная на пол флуоресцентная пыль расцвечивала тьму зеленоватыми оттенками. Словно смотришь в прибор ночного видения. Но, обойдя помещение, понял, что рассматривать здесь абсолютно нечего. Оно было пустым.
Дойдя до противоположного выхода, заглянул в проём, уходящий круто вверх. Тяжело вздохнул и начал подниматься. Узкий подъём, для прохода только одного человека, вывел к закрытой двери, из-за которой пробивался солнечный свет. Причём дверь оказалась заперта снаружи.
— Это ещё что за фигня? — выругался Дима.
Высадить её плечом оказалось несподручно. Ступеньки под ногами крутые и мелкие. Того и гляди оступишься, и тогда прости-прощай шея, держащая дурную голову. Дощатая преграда оказалась добротно сколоченной, и щели виднелись только на уровне пола и потолка.
Снизу ничего разглядеть не удалось. Перед дверью снаружи оказался приямок. Сверху заглянуть в щель не позволила физподготовка. Диме не удалось извернуться, чтобы взглянуть хоть одним глазком на то, что творится с той стороны. Оставалось только приложить ухо к доскам и прислушаться.
Какие-то звуки явно искусственного происхождения едва доносились до слуха: отдалённый стук, скрип. Но никакой информативности они не несли. Неожиданно Дима услышал человеческие голоса. Их было двое. Мужчины. И они приближались.
Аборигены вели малоэмоциональный диалог, словно общались ни о чём. Дима никак не мог разобрать их речь. И только когда голоса приблизились, он с ужасом понял, что они говорят на непонятном ему языке.
«Мля, — подумал он озлобленно, — обезьяны и те по-русски руками махали, а тут, похоже, придётся в довесок ко всему непонятному ещё и без переводчика обходиться».
Говорившие подходили всё ближе, и Дима расслышал не только их шаркающие шаги, но и то, что эта парочка волокла по земле что-то тяжёлое. А когда до него дошло, что мужики направляются непосредственно к его двери, он, недолго думая, как можно осторожней стал спускаться задним ходом, используя все четыре конечности.
Шорох открываемой задвижки. Резко распахнувшаяся дверь. Два бородатых мужика в одинаковых одеяниях с размаха забрасывают тело голого человека в проём. И не успело оно долететь до притаившегося попаданца, кувыркаясь по ступенькам, как бородачи так же резво дверь захлопнули. Дима не смог ни увернуться от падающего трупа, ни застопорить его в проходе. Мертвец был значительно массивней и буквально смел худосочного парнишку, не оставляя ему никаких шансов на выживание.
Проанализировав первый блин комом и вспомнив, что наглость — второе счастье, на следующей попытке Дима решил действовать на опережение. Когда бородачи открыли задвижку, Дима со всей силы толкнул дверь и выскочил наружу, рассчитывая на эффект неожиданности. Судя по реакции трупоносов, ему это удалось. Оба мужика, бросив ношу, приземлились на задницы в состоянии неописуемого ужаса. Вырвавшись на оперативный простор, Дима заметался из стороны в сторону, жадно впитывая информацию об окружении, понимая, что много времени ему на ознакомление не дадут.
Он оказался на небольшой каменной площадке, напоминавшей театральную сцену, окружённой с трёх сторон скалами, а с четвёртой — земляной склон с врезанными в него деревянными ступенями. Они вели на большую вытоптанную поляну, аналог зрительного зала, за которым начиналось человеческое поселение, состоящее из строений незнакомой архитектуры. Посреди самой площадки непонятно как росло дерево, похожее на то, что было в пещере. Только это было явно живым, с листочками, а вот в его ветвях красовалась мёртвая скульптура Джей.
Пробежав вокруг дерева со статуей и узрев двух бородачей, стоящих на карачках с вытаращенными глазами, посланец богини не придумал ничего лучше, как набрал в лёгкие побольше воздуха и что было сил завизжал. Сложно сказать, почему молодой человек с высшим образованием и воспитанный в приличной семье решил, что все посланники богов должны выглядеть придурками. Тем не менее данная выходка сработала на ура. Оба мужика тут же уткнулись мордами в землю, перестав подавать какие-либо признаки жизни.
Дима ещё пометался какое-то время, изображая «божественного» на всю голову, но высматривать больше было нечего. Спускаться по склону не рискнул. Оставалось только вернуться к Джей и попытать эту заумную сволочь на предмет: что ей от него надо и как это «надо» с кем-нибудь сообразить.
Юноша, тяжело дыша от заполошного бега по импровизированной сцене, с оторопью в широко распахнутых глазах смотрел на крутой спуск в темноту пещер. В один момент поняв, что спускаться, оказывается, куда страшнее, чем подниматься, он почти с минуту не мог заставить себя двинуться вниз. Но тут на страх высоты наложился страх быть пойманным — мужики за спиной зашевелились.
Он ещё несколько секунд колебался, а затем обозлился на собственную никчёмность, перешёл в режим «Я — ведущий» и аккуратно, на трясущихся ножках, принялся спускаться, решив, что это меньшее из представленных на его рассмотрение зол. А когда достиг светящегося пола, то даже похвалил себя за проявление силы воли, которую, оказывается, так просто в себе вызвать. Да, только заставив себя, можно себя заставить.
Забравшись по мокрым ступеням в исходную пещеру и протиснувшись между двух оплавленных куч, расхрабрившийся ученик бесцеремонно уселся напротив Джей и, даже не успев отдышаться, тут же выпалил:
— Ну, давай, рассказывай.
— Что? — переспросила она, изображая статую на поверхности.
— Чего ждать? Чего не миновать?
— Забей. Ещё не вечер.
— Очень информативно. А что будет вечером? — допытывался Дима, уже поняв, что всю подноготную из неё придётся вытягивать клещами занудства.
— Вернее, даже не вечером, а ночью, — поправилась богиня, выходя из состояния статичности.
Неожиданно скелетообразное чудище спрыгнуло с дерева и, заложив скелеты рук за тазобедренные кости, принялось потягиваться. Затем, проковыляв на раскорячку мимо обалдевшего ученика, пинками отправило оба каменных бугра скакать вниз по мокрой лестнице.
Удостоверившись, что асуры благополучно возродились на своём этаже, синхронно рыкнув, Джей принялась расхаживать и наконец-то вводить Диму в курс дела.
— Благодаря тому, что ты до смерти напугал стражников, они сейчас оклемаются и устроят в городе переполох. К ночи власти примут решение устроить тебе «Хакрапую».
Дима не стал даже спрашивать, что это такое, только вскинул брови, одной мимикой давая понять свою неосведомлённость по этому вопросу.
— Не бери в голову, — махнула мослом руки Джей, — это такой праздничный ритуал пяти удовольствий. А удовольствия у аборигенов простые до безобразия. Обожраться мясом, рыбой, печёными яичками шелкопряда, упиться алкоголем и после всего этого заняться неординарным сексом.
— Нормальные удовольствия, — не без сарказма хмыкнул ученик, — приемлемые.
После чего резко вспомнил, что жрать хочет, как со вчерашнего дня некормленый.
— Не гони макак по веткам, джунгли ещё вчера кончились, — несколько неадекватно пошутила училка, — мясо подадут варёное, а не в виде привычного для тебя шашлычка.
— Мля, — вздохнул Дима, с детства ненавидевший склизкое мясо в супе, и, как оказалось, этот факт был хорошо известен ангелу разврата.
— Хотя бульончик хорош. Советую.
Молодой человек кивнул, принимая к сведению.
— С рыбой дела обстоят ещё хуже. Эти уроды не умеют её готовить. Я даже не могу объяснить, с чем это связано. Поэтому рыбные блюда в местной кухне — такое «г», прости Господи, руки бы поварам оторвала. Яички шелкопряда — деликатес на любителя, которым ты, как я понимаю, не являешься. С алкоголем тоже беда. То, чем они заливают зенки, алкоголем назвать вообще нельзя. Редкостная гадость. Поэтому ещё совет: с пойлом не заморачивайся, иначе до секса не доживёшь. Или всё, что съешь, окажется на партнёрше в пережёванной и слегка переваренной консистенции.
Дима вновь кивнул, находясь в сосредоточенном состоянии и моделируя себя за виртуальным столом.
— Зато с партнёршей тебе однозначно повезло. Девочка необычная. Тебе, убогому, такая ещё не попадалась. Не буду раскрывать её таланты, но для тебя главное, что партнёрша опытная, не одной сотней мужиков тренированная. Не подведёт.
— Хороша девочка, — брезгливо скривился ученик, — местная проститутка. Хотя чего было ожидать от апофеоза адского разврата?
— Чья бы корова мычала, — беззлобно отреагировала Джей. — И вообще, завидуй молча. Она, в отличие от тебя, получит свои пять удовольствий сполна. А вот для тебя каждая минута пребывания наверху может стоить жизни. Поэтому нисколько не удивлюсь, если так до аборигенки и не доберёшься, застряв где-то между мясом и рыбой с яйцами.
И тут бабка-смерть, в противовес старческому воплощению, залилась таким задорным хохотом, что Дима уже через секунду валялся и сучил ножками, изображая бег на месте, лёжа на боку. Свалился не преднамеренно. Вскочить вскочил, но натруженные ножки не выдержали.
До вечера ученик не маялся, а тупо спал. Опять же, не сам уснул — Джей подсобила. Она с особым старанием, аж вывалив из пасти длинный раздвоенный язык, скрутила сначала одну фигу на просьбу ученика чего-нибудь поесть. Затем вторую — на мольбу чего-нибудь попить, объявив, что пожрать и попить у него ещё будет возможность, а вот поспать — вряд ли. Поэтому, убрав фиги обратно за тазобедренные мослы, скомандовала: «Спать». На что ученик послушно потерял сознание до самой полуночи.
Никто не будил. Сам встал в режиме зомби, неустойчиво покачиваясь. Но, услышав от восседавшей на своём дереве училки: «Пора», как примерный ученик подтянул спадающие штаны и поплёлся на приготовленный для него эшафот с удовольствиями. Так как находился спросонок в состоянии недосыпа, то по поводу предстоящего испытания вообще никаких эмоций не проявил. Голова находилась в девственно чистом состоянии. Локомоторные функции вроде как частично проснулись, а вот мыслительный процесс забыл это сделать.
Только когда спустился на нижний этаж, невольно замер на последней ступени, тупо уставившись на двух светящихся уродов, с таким же недоумением пялившихся на обнаглевшее мясо. Встреча с асурами, с одной стороны, окончательно разбудила, с другой — погрузила в глубокий ступор, что не дало времени испугаться.
Он попросту не успел, так как с противоположного прохода вывалилась очередная порция недавно охладевшего корма, на этот раз женской конфигурации, и сквозь доносящийся издалека барабанный бой какая-то писклявая тётка заунывно принялась звать какого-то Халяма-маляма. Да так настойчиво, что оба монстра, даже не позарившись ни на свежак в виде Димы, ни на консервы мертвечины, рыча и толкаясь, рванули наверх на тёткин призыв.
Наступила тишина. Барабаны смолкли. Плаксивая тётка успокоилась. Убежавшие наверх асуры и те никаких признаков активности не проявляли. Ни за кем не бегали, никого не жрали. В наступившей гробовой тишине Дима осторожно ступил на пол нижнего этажа, ежесекундно ожидая подвоха. Но ничего не произошло.
Призрачно светившаяся пыль, постоянно сыпавшаяся с уродов, толстым слоем покрывала пол пещеры. А там, где стоял он, из-за стекающей по ступенькам воды она превратилась в светящуюся грязь, очень напоминавшую по консистенции зелёную зубную пасту.
У наконец-то проснувшихся мозгов тут же родилась идея в русле современного авангардизма, решив сделать из себя светящуюся инсталляцию. Вот только субстанция оказалась сказочная, как и её производители. Голые руки в ней пачкались, а одежда — ни в какую. Светящаяся грязь с неё просто осыпалась пылью.
Решив удариться во все тяжкие, Дима скинул с себя рваные тряпки и принялся намазываться этой дрянью с ног до головы. Притом на голову потратил значительно больше времени, чем на тело, втирая флуоресцентную пасту в пышную шевелюру и пытаясь изобразить с волосами что-нибудь такое-эдакое. Изначально старался придать им сходство с рогами, как у Джей. Но получилось не очень.
В результате с причёской а-ля морской ёж он отправился наверх. Пожрать, попить, ну и так далее по списку. Всё время, пока накладывал грим, в различных вариантах прикидывал в голове актёрский образ. В конечном итоге пришёл к выводу, что изображать безмозглого, как утром, будет неправильно. А вот божественно величавого, пожалуй, то, что нужно. Тем более с такой иллюминацией на всё тело.
Деревянная дверь оказалась распахнутой настежь. Снаружи царила непроглядная ночь. Даже луны в обозримом пространстве неба не наблюдалось. Поэтому сразу бросились в глаза две светящиеся спины асуров, замерших изваяниями, словно часовые на посту справа и слева от дерева.
«Мля», — промелькнула в голове единственная мысль от увиденного.
Дима, озираясь по сторонам, выбрался наружу. Его основательно потряхивало. То ли жидкие ножки после крутого подъёма тряслись от перенапряжения, то ли они дрожали от страха в преддверии чего-то непонятного и явно смертоубийственного. Подкравшись к окаменевшим монстрам, он замер в нерешительности, соображая: «Ну и как по их грёбаному ритуалу правильно обходить: справа или слева?» В итоге выбрал ни то ни другое, решив пролезть прямо напролом через нижние ветви дерева и выныривая в результате между ног статуи бабки-смерти.
На зрительный зал, заполненный до отказа разношёрстной публикой, его экстравагантное явление народу, как бы из чрева богини-матери с членом по колено, произвело неизгладимое впечатление. Народ сначала в едином порыве шумно выдохнул, а затем с причитаниями и блеянием попадал на землю. Кто в молитвенном коленопреклонении, кто в обморок.
Но Дима в зрительный зал не смотрел. Аборигены его мало занимали. Куда больше заинтересовала голая тётка, сидевшая на раскорячку в позе лотоса прямо напротив того места, откуда выполз посланник, и которую Джей по недоразумению обозвала девочкой.
От неожиданности его появления женщина заметно качнулась, видимо собираясь рухнуть в беспамятство, но какими-то силами удержалась и, вытаращив глаза, уставилась на странного светящегося аватара Первоматери, представшего в виде мальчика, из одежды которого наличествовал только зеленоватый свет.
Тётенька, судя по потасканности, мальчику в мамы годилась. Хотя по лицу даже примерный возраст не определялся. Потому что оно было разукрашено и разрисовано под манер примитивного кубизма с признаками позднего авангардизма и с вкраплениями всех известных стилей современного искусства. В общем, красок не пожалели.
К тому же она предстала пред ним в свете тусклого освещения асуров, изображающих храмовые светильники. Ну и самого Димы, от которого в полной темноте изливалось достаточно света, чтобы рассмотреть партнёршу.
Первое, на что обратил внимание, — цвет кожи. Изначально тётка показалась негритянкой. Но, приглядевшись, он эту версию отмёл как не соответствующую действительности. Несмотря на то что кожа и в самом деле выглядела смуглой, до африканского иссиня-чёрного отлива ей было далеко. Да и чертами лица она скорее напоминала цыганку с Казанского вокзала, что недавно, но уже в прошлой жизни приставала к нему с просьбой позолотить ручку.
Кроме нательной росписи, тётка была увешана украшениями, как новогодняя ёлка, с макушки до пяток. Даже выставленный напоказ заросший волосатыми дебрями лобок и тот был увит бусами крест-накрест. Черты лица крупные. Особенно выделялся мясистый нос и пухлые щёки. Губы, напротив, выглядели худосочными. Но это могло быть результатом натянутой фальшивой улыбки, от которой сам рот аборигенки казался чересчур большим для её маленькой головы.
Пухлости и мягкости прослеживались во всём теле. Сразу видно, тётеньку голодом не морили. Нельзя сказать, что заплыла жирком, но рёбра, в отличие от Диминого тела, не прослеживались. Вот только это на грудях почему-то не сказалось. Титьки у аборигенки были так себе. Ни нулёвка, но и до среднестатистических не дотягивали. К тому же оканчивались странными образованиями, соединяя в нечто единое соски с ареолами. Эдакий большой конусообразный сосок на полгруди.
Дима производил осмотр в режиме ошпаренной кошки и, только закончив с напарницей и перейдя к накрытому на земле столу, вспомнил, что он посланник Божий, которому так тупо вести себя не подобает. Спохватившись, он состроил на физиономии надменность. Поприветствовал зрителей, раскинув руки в стороны и мазнув презрительным взглядом по толпе. С ленивой небрежностью попытался сесть напротив аборигенки в ту же позу, что и она. Но с первой же попытки понял, что не йог. Поэтому попросту прилёг на бок, посчитав эту диванную позу вполне величественной.
Джей ничего не рассказала о самом ритуале, поэтому светящийся посланник такой-то Матери понятия не имел, что делать. Наставница только запугивала чуть ли не ежеминутной опасностью пребывания наверху. Но в данный момент он скорее был сконфужен, чем напуган. А выданная на праздник напарница вместо того, чтобы помогать, потупила глазки на свою «мохнатку» и самоустранилась.
С минуту ничего не происходило. Тётка сидела, зациклившись на своей волосатой кормилице. Светящиеся чудища изображали каменные памятники. Народ внизу давил колени в землю, порождая такую же статичную картинку, как и всё остальное. И только Дима суетливо вертел башкой, лихорадочно соображая, как же это всё запустить с паузы на воспроизведение.
— Слышь, — не выдержав, на блатной манер зашипел божественный засланец, наезжая на напарницу по-русски, заранее зная, что местная порнозвезда в нём ни бельмеса. — Ты давай уже шамань чё-нибудь. Я чё ли за тебя пахать буду?
Женщина вздрогнула и медленно подняла на полубога обезумевшие от ужаса глаза, переходя из простого оцепенения в онемение на грани слабоумия. Дима даже не ожидал, что инородная речь произведёт такой фурор. И пока та не успела предпринять чего-нибудь пагубного, он использовал самый распространённый в таких случаях интернациональный разговорник — жестикуляцию.
Посланник, скорчив рожу, мол, давай сама, немаленькая уже, принялся активно махать светящимися руками над столом, изображая то ли фокусника, то ли дирижёра. Как ни странно, но это сработало. Тётка ожила, расплелась из своего лотоса и с профессиональной сноровкой принялась потчевать проголодавшегося полубога. Притом, в отличие от распорядка, не раз упомянутого Джей, она пыталась накормить его всем и сразу, наплевав на очерёдность подачи блюд.
Ученик не забыл о советах. Поэтому из всего предложенного взял только глиняную миску с бульоном. Демонстративно небрежно выловил пальчиками кусок мяса величиной с кулак и выбросил за спину с видом, мол, подобная гадость ниже его божественного достоинства. Это была первая и последняя его ошибка.
Неожиданно сзади раздался леденящий душу шелест очнувшегося асура. Глухой, но до жути страшный щелчок захлопывающейся пасти и хруст перемалывающих жерновов. Дима в панике осознал, что выброшенным куском нечаянно угодил прямо в морду чудовища, чем оживил осветительную статую. От страха он чуть не сиганул через стол и обслуживающую его голую официантку. Но вид ещё больше перепуганной напарницы, моментально свернувшейся в позу эмбриона и замершей на земле без признаков жизни, остановил его бегство.
Почему-то эта демонстративная женская беспомощность вместо первичного порыва бежать неожиданно вызвала в нём желание защитить. И Дима по непонятным для него внутренним убеждениям броском накрыл тётку собой. Будто монстр — это разрыв гранаты.
Напряжённое тело женщины вздрогнуло, простонало и тут же размякло, раскрываясь и топя в своей податливости трясущееся от страха тело юноши. В башке у Димы воцарился кавардак. Он уже ничего не соображал. Стереотипные поведенческие переключатели трещали подобно реле на древней телефонной станции при наборе номера. Тело само всё делало. Причём никакой логики в его неадекватном поведении не прослеживалось.
Да и о какой логичности можно говорить, когда Божий посланник своими действиями не только не походил на разумное существо, но даже до безмозглой скотины недотягивал. Со стороны этот олигофрен больше напоминал сексуально озабоченное и крайне похотливое исчадье преисподней. Что-то типа чёрта с одной извилиной, отвечающей за гениталии.
Бешеные глаза, неспособные ни на чём сфокусироваться. Распахнутый рот со стекающей слюной. Быстрое и рваное дыхание с присвистом, словно он не по обморочной женщине ползает, лапая её обмякшее тело, а марафон бежит. Детородный орган напрягся до мучительно болезненного состояния и норовил вот-вот лопнуть. Похоть захватила в плен, задавив жалкие потуги осознания аморальности своих действий.
Помимо одурманившего вожделения где-то там в той же голове накатывал девятый вал воистину животного страха. Светящийся полубог, вцепившись в обездвиженную плоть женщины, елозил своим торчком у неё между ног, стараясь как можно быстрее с ней совокупиться. Хоть раз сунуть перед смертью.
Наконец, свихнувшийся самец благодаря тыканью уже опухшего от напряжения члена куда ни попадя умудрился попасть куда требовалось. Мгновение неописуемого блаженства от проникновения тут же сменилось ужасом с остановкой сердца. Она внутри оказалась холодная!
От осознания того, что насилует окоченевший труп, дегустатор «пяти удовольствий» совсем потерял всякие ориентиры. Голову повело подбитым в штопор вертолётом. Перед глазами замельтешил калейдоскоп. Катастрофически не хватало воздуха. Он задыхался и был уверен, что его кто-то душит. Но даже находясь на грани жизни и смерти, не мог остановить процесс совокупления с трупом.
Вишенкой на торте стал классический вагинизм окаменевших мышц влагалища. От неожиданной, ощутимо болезненной подлянки в виде поймавшего его за член капкана юноша по-девчачьи завизжал, дёрнулся в неудачной попытке вырваться, но отупевший рассудок, доведённый до предельной точки возбуждения, лопнул невообразимым оргазмом. Причём, как показалось Диме, кончил он внутрь самого себя, взрывая яички.
И тут между ног родилась сверхновая, которая взрывной волной сонма переживаемых эмоций отправила одуревшее сознание на тот свет. Только на этот раз смерть оказалась не мгновенной, как раньше, а растянутой во времени на некую неопределённость. Вроде бы и долго, но в каких пределах это «долго» измерялось — вот хоть ещё раз убивай, не понял.
Глава 9. Локация 2. Истина только тогда имеет смысл, когда доходишь до неё самостоятельно.
Возрождение оказалось необычным. Нет, внешние атрибуты остались прежними. Тот же мокрый пол, та же темень. Вот только вместо фантомной боли он несколько долгих секунд пребывал в состоянии затухающего оргазма. Ни разу в жизни подобного не испытывал. Даже не знал, что такое возможно.
«Мля», — томно протянул приходящий в себя Дима, продолжая плющиться от наслаждения.
— А то, — тут же поддержала его мысль, судя по голосу, такая же кайфующая Джей, видимо, отхватившая сполна причитающиеся по договору проценты.
Он с большим трудом сел. Слабость по уровню недомогания соответствовала любовнику, только что закончившему секс-марафон под убойной дозой «Виагры» и отвалившему без сил на мокрые от пота простыни. Впервые за проведённое в этой локации время Дима абсолютно не ощущал страха. Но всё удовольствие обломала Джей.
— Я думаю, ты уже понял, что забыть эту фееричную связь страха и секса у тебя больше не получится, — проскрипела наставница уставшим голосом, будто не Дима до смерти на трупе уработался, а она, бедная, упахалась загребать удовольствие чужими руками.
Он ничего не ответил, ожидая продолжения. И оно последовало.
— В твоей голове сформировался эмоциональный эталон удовольствия, к которому теперь будешь стремиться всю оставшуюся жизнь. Ты догадался, что выступил марионеткой и от тебя ничего не зависело. А вот теперь, мальчик, тебе придётся сотворить нечто подобное самостоятельно. Мне без разницы, как ты это сделаешь. Главное — результат: соединение двух этих эмоций в единый конгломерат. Это будет твоим заданием для выхода из данной локации.
С этими словами Джей ткнула корявым пальцем в еле виднеющийся проход, давая понять, что постановка задачи на экзамен произведена и пора действовать.
— Я могу задавать уточняющие вопросы? — осторожно поинтересовался ученик, вглядываясь в очертание прохода.
— Конечно, — нарочито фальшиво кивнула чудо-юдо-бабка-смерть, нехорошо как-то оскалившись, чем дала почву подозрениям, что с этим Диму ожидает явный подвох.
— Хорошо, — так же наигранно весело согласился юноша, поднимаясь на ноги, и тут же уточнил: — Я должен буду умереть при этом или достаточно самого факта соединения этих эмоций?
— Хороший вопрос, — похвалила Джей, перестав скалиться. — А главное — правильный. Мне достаточно будет прочувствовать аномальный оргазм.
Аккуратно спускаясь в полуприседе, стараясь заранее разглядеть стражей нижнего этажа, Дима достиг последних приступок. Вот только чудовищ там не было. Светящаяся пыль на полу присутствовала, притом толстым слоем. А вот его производителей — нет.
Почему-то первой пришла мысль, что на этот раз он воскрес не ранним утром, а уже ближе к полуночи. И чудища умчались наружу, превратившись там в памятники-светильники. Но, ступив на пол пещеры, он с той же лёгкостью, с какой выдвинул версию, её же и задвинул. Им овладела странная уверенность, что это помещение заброшено уже давно. Пыль лежала идеально ровным слоем, и его следы стали единственными, нарушающими перфекционизм напольного покрытия.
Дальше — больше. Поднявшись наверх, Дима с удивлением обнаружил, что деревянная дверь не заперта и так же производила впечатление, что ею давно не пользовались. Отворяя рассохшуюся от времени створку, он влип в паутину.
Туманная дымка над поселением и птичий гомон с обезьяньим визгом, доносящийся со стороны джунглей, однозначно указывали на раннее утро. Город ещё спокойно спал в предрассветном тумане.
Дерево, как и скульптура, находились на месте. Вот только на этот раз у ног статуи в качестве подношений лежали незнакомые крупные цветы и фрукты. Причём оторванных головок цветов было много, а фруктов только два. Оглядев с разных сторон причудливые плоды, Дима после недолгих размышлений принялся их жадно поедать, убедив себя, что богине ядовитые бы не принесли.
Плоды оказались вполне съедобными, с незнакомым, но приятным сладким вкусом. А может, их такими вкусными сделало чувство голода. Кто его знает. Вот только, съев всё, что нашёл, сытым не стал. Фрукты — не мясо с колбасой. Что поел, что понюхал. Только жрать больше захотелось.
Поводив в одиночестве хоровод вокруг дерева, размышляя над перипетиями нынешней жизни, он успел не только согреться, но и высохнуть. Не найдя к чему придраться в спящем окружении, ученик двинулся обратно в пещеры, намереваясь завалить Джей вопросами, которых за время прогулки зародилось множество.
Каково же было его удивление, когда не обнаружил на месте ни бабку-смерть, ни её раскидистый бонсай. Теперь не только нижняя, но и верхняя пещера оказалась пустой. Он поорал, создавая гуляющее эхо, повозмущался, требуя ответа на незаданные вовремя вопросы. Матерно обозвал училку, нарываясь на грубость и провоцируя. Затем принялся канючить и унижаться, но Джей как в воду канула.
Брошенный на произвол Дима, как неприкаянный, поплёлся на свежий воздух. Сидя на верхней ступени деревянной лестницы, спускающейся к окраинам селения, он загрустил и, пустив слезу, принялся себя жалеть. И было от чего. Джей, сволочь преисподней, не только самоустранилась от образовательного процесса, но и затребовала от абитуриента невозможного.
 Да и вообще, она устроила какой-то беспредел. Ему теперь требовалось не только сдать экзамен как таковой, но ещё и создать предпосылки к его проведению. То есть каким-то образом организовать аборигенов для проведения ему этого экзамена.
Перебрав возможные варианты, в его памяти неожиданно всплыл дядя Саша, старший брат мамы. Он его видел лишь по праздникам, когда родственник с женой, тётей Мариной, приходили в гости. Так вот, этот дядя Саша как напьётся, а он проделывал это с завидной регулярностью, всегда в определённой стадии опьянения, ревел на весь дом одну и ту же песню: «Ой, мороз, мороз». Так он, видите ли, выплёскивал из себя всё душевное говно, накопившееся от грёбаной жизни.
Дима, посчитав, что в настоящий момент его жизнь не менее грёбаная, решил использовать эту песню для техники призыва. К тому же на эту возможность наталкивала сама сцена в виде небольшой каменной площадки, окружённой с трёх сторон скалами, и работающая как акустический рупор. Поэтому всполошить город подобным образом вполне реально.
А вот, размышляя о самом экзамене, он натолкнулся на засаду. Секс с тёткой он организует, никуда та с этого сабантуя не денется. Проблема заключалась в другом: где взять страх для наложения на этот секс? Проанализировав, ученик пришёл к выводу, что экзаменаторша именно в этом аспекте максимально нагадила, убрав источники страха в виде асуров.
Дима полдня просидел в пещере, устроив мозговой штурм на предмет, где взять пугало на пустом месте. Даже боязнь смерти для этого дела не подходила. Он уже настолько к ней привык с этими возрождениями, что совсем потерял страх по её поводу.
Тогда горе-ученик попытался подойти к проблеме с другой стороны. А чего боится лично он? Что его может держать в страхе? Первое, что пришло на ум, — зубные врачи. Это факт. Он их с детства боится. Вот только это здесь ни к селу ни к городу. Хотя было бы прикольно. Ты её имеешь, а она в это время норовит тебе в рот бормашиной залезть и все зубы высверлить. Брр. Жуть.
Так ни с чем не определившись, Дима решил в поисках вдохновения и сбора дополнительной информации прогуляться по городу. Вдруг подвернётся какая оказия с кучей страха, которую можно будет пристроить для дела. Встал, взбодрился, подтянул постоянно спадающие штаны и отправился исследовать чужой мир.
Тот оказался так себе. Особо исследовать было нечего. Городская окраина, откуда Дима начал свой этнос-экскурс и где, в принципе, и закончил, представляла собой убожество. Дома из высушенных на солнце глиняных блоков, дворы с высокими заборами, за которыми ничего не видно. Крыши, покрытые тропическими листьями. Узкие и кривые улочки с забитыми мусором сточными канавами. Грязь, вонь, духота и нещадно палящее солнце.
Где-то дальше в центре возвышалась внушительная цитадель, но Диму в ту часть города не пустили стражники, выловившие попаданца ещё на подступах. Эти уроды сначала наорали на своём гыр-гыр наречии, а затем и пнули под зад, прогоняя оборванца обратно в трущобы. Пришлось ретироваться.
Зато на окраине никто не тронул. Население практически отсутствовало. Никаких страшилок, способных помочь в ночном ритуале, не нашёл. Единственное, что его напугало во время экскурсии, так это стая макак, неожиданно выскочившая из-за угла. Шерстяное мясо явно от кого-то удирало и, перепугавшись от столкновения с ним, устроило визгливую истерику. За что взаимно напуганный Дима тоже на них наорал на правах ещё недавно занимавшего пост вожака целого племени гомо-дебилов и вертевшего эту шушеру на вертеле, поедая на завтрак, обед и ужин.
Фактор неожиданности как источник страха он, конечно, для себя отметил, оценив его вполне действенным. Вот только подобный испуг может оказать влияние накоротке и во времени не растягивается. Жалко, что заранее подобное не приготовить, теряется эффект.
Поняв всю тщетность своих намерений что-либо найти для самозапугивания и не придумав ни одной хоть мало-мальски стоящей идеи, он двинулся в засранные местные джунгли. Если в предыдущей локации граница селения и леса представляла собой сортир как химический и бактериологический фактор защиты от хищников, то местный заградительный барьер был самой обыкновенной помойкой.
Притом эта свалка являлась непролазной нисколько для лесных хищников, сколько для самих людей, лишая горожан возможности прохода в дикие заросли. Он прошёлся в одну сторону, но, поняв, что эта экологическая катастрофа бесконечна на всём протяжении сопряжения города и леса, развернулся и потопал в свою пещеру. Там было прохладно, что давало возможность переждать дневной зной в благоприятных условиях. А то черноволосая башка уже явно начала перегреваться.
Практически подойдя к подъёму в скалах на площадку со статуей богини, он неожиданно увидел в сплошной мусорной лесополосе вполне окультуренный проход. Явно искусственно насыпанная из речного песка дорожка уводила куда-то вглубь джунглей. Слева и справа от прохода кусты представляли собой новогодние ёлки, снизу доверху увешанные лоскутами разноцветной ткани.
Любопытство тут же толкнуло на подвиги. Пройдя по растительному коридору, он вышел в ещё один архитектурный комплекс, при виде которого даже остолбенел от непонимания того, что это перед ним. Возникло ощущение, что здесь аборигены зачем-то соорудили пародию на город, выстроенный в масштабе один к десяти.
Пройдя вглубь по центральной улице и с удивлением обозревая домики с его ростом и ниже, ещё не понимая, для чего их тут соорудили, он неожиданно встретил двух мужчин. Работяги обкладывали красным обожжённым кирпичом ровно выкопанную прямоугольную яму, о чём-то между собой переговариваясь на своём тарабарском языке. И тут до него дошло.
«Да это же кладбище», — вспышкой осознания припечатала его мысль, заставив встать как вкопанным. «А кирпичная кладка, похоже, разновидность гроба. А что? Нормальный гробик. Считай, вечный. Не то что наши сосновые».
И только сейчас под рваную одежду украдкой пробрался липкий страх. Да ещё какой. Дима терпеть не мог кладбищ. Они его до жути пугали. Притом пугали не наличием покойников, а своей тишиной и умиротворением.
Он развернулся и, словно на деревянных ногах, постоянно ускоряясь, кинулся на выход. Входные кусты он уже пролетал, несясь со всех ног. На автомате, не снижая скорости, добежал до деревянных ступенек. Пулей взлетел на каменную площадку и только там, тяжело дыша, остановился и оглянулся на город и тот кусок джунглей, за которыми скрывался местный погост.
С одной стороны, в голове родился готовый сценарий, и кладбище в нём — как раз то, что требовалось. Но с другой — да он туда ни ногой. Зная себя, прекрасно понимал, что по собственной воле, да ещё ночью до города мёртвых даже дойти не сможет. Ноги просто откажутся слушаться.
Вторую половину дня Дима скрупулёзно анализировал сложившуюся ситуацию с учётом всей имеющейся информации. После чего всё же решился сдать, а вернее, сдаться обстоятельствам и попробовать пройти эту грёбаную локацию. По его расчётам, у него были неплохие шансы и сексом заняться, и устрашиться до обмоченных штанов. При этом прекрасно понимал, что шанс может быть предоставлен лишь раз. Второго Джей ему просто не даст. Обязательно что-нибудь испортит и заставит искать другую страшилку. С неё станется.
План был прост, как рубль. Закатить концерт. Организовать застолье. Накормить и напоить тётку. Сам решил попоститься от греха подальше. Джей на еде не настаивала, поэтому травиться нет необходимости. После чего оттащить местную прошмандовку на местный погост и там, жутко пугаясь, заняться сексом.
Перед началом представления он разнагишался. Основательно натёрся люминесцентной грязью. Ещё раз прокрутил в голове сценарий и, не найдя грубых нестыковок, собрался было уже подниматься, как тут родилась ещё одна идея: шоу с использованием светопреставления. Дима решил, если уж пускать пыль в глаза, так по-взрослому. Чтобы у аборигенов не только зенки запудрились, но и повылазили от грандиозности увиденного.
Он нагрёб пригоршню сухой светящейся пыли и, поднявшись, встал на верхней ступеньке лестницы в позу супергероя: ноги на ширине плеч, ладони лодочкой подняты к небу. Настроился на роль и громко, насколько смог, запел: «Ой, Мороз, Мороз!»
Посланник богини избрал образ жреца, распевающего божественный гимн, посвящая его кому-то великому и могущественному. Ну а чем Дедушка Мороз не тянет на подобное божество? Тем более если вспомнить, что эта сказочная сущность с завидной регулярностью накрывает планету целыми эпохами оледенения.
По сути, сама по себе песня и построена как гимн-мольба о пощаде. Попытке усладить просящими речами нечто могущественное и смертельно опасное. Выпросить милость, вымолить прощение за жизнь свою непутёвую, в коей только и нашлось, что место для ревнивой жены, хоть и красивой, да только попробуй такую некрасивой назвать. Ой, Мороз, Мороз враз милей окажется.
Излитая песнь от всей широты русской души произвела на жителей спящего города неизгладимое впечатление, заставив повсеместно повыскакивать на ночные улицы и расцветить город отблесками факелов. Огоньки вспыхивали повсюду, собирались в кучки, после чего вытягивались в ручейки, текущие в его сторону.
Пропев три круга по три куплета и наблюдая стечение к нему народа, Дима решил с призывом закончить, замерев статуей в героической позе подношения небу, выдерживая паузу в стиле памятника. Народ, собираясь на поляне, начинал бурлить в хаотичном мельтешении. Но близко не подходил. Вперёд батьки никто в пекло не лез, а батька то ли ещё не подоспел, то ли выпихнуть его из общей массы не получалось.
Дождавшись момента, когда задние ряды начали выдавливать передние, сам, находясь в предвкушении, как можно выше швырнул пригоршню флуоресцентной пыли к звёздному небу. Вместе с нею к звёздам полетел и его вопль: «Хакрапуя».
Шоу вышло на загляденье. Порошок не просто взметнулся бесформенным облаком с зелёной подсветкой, а буквально взорвался в воздухе подобно пиротехническому салютному шару, только без грохота взрыва. Дима сразу догадался, кто помог со спецэффектом, но, несмотря на понимание, был заворожён красотой зрелища, открыв рот, как дитя малое, плющась в улыбке восхищения. Но при этом, пока свет, искрясь, медленно оседал плавными струями, вихляясь, словно капли дождя по стеклу, он успел скрыться с глаз ещё больше обалдевшей публики.
С их стороны всё выглядело так, будто это посланник богини разлетелся в пыль, подсвечивая собой склон и в особенности ступени для восхождения, как бы указывая пастве истинный путь веры, по которому ей надлежало следовать.
Уже сидя в проходе за деревянной дверью и подглядывая за происходящим на сцене, Дима по достоинству оценил и помощь Джей с фейерверком, и собственную смекалку с пылью. Сначала ничего не происходило, но слышимый гул толпы говорил о том, что люди не расходятся, а значит, премьера состоялась.
Как бы это ни выглядело неправдоподобно и постановочно, но Дима угадал с планом даже в мельчайших деталях. Некоторое время спустя на площадке перед деревом замельтешили тени. Кто-то что-то таскал. Кто-то что-то из того, что притаскивали, выкладывал. Наконец к импровизированному столу под руки приволокли в сиську пьяную официантку. Почему Дима решил, что она пьяная? Да потому, что голая тётка на ногах еле стояла, то и дело запинаясь о собственные конечности и с завидной регулярностью порываясь упасть.
Два здоровенных мужика буквально принесли женщину под руки. Усадили и, связав её в позу лотоса, с поклоном явного облегчения вручили замершей официантке какую-то блеснувшую вещицу и скоропалительно удалились.
После привода, вернее, приноса под руки напарницы он подкорректировал придуманный образ и мысленно пробежался в общих чертах по сценарию. Стараясь выглядеть как можно уверенней, со словами «Помирать так с музыкой» Дима выдвинулся для прохождения аттестации по технологии создания страшного секса или сексуального страха. Ну а там уж как масть попрёт.
Посланник богини не крался, как тать, но и не ломился слоном, пытаясь двигаться медленно и величаво. Но, быстро сообразив, что телосложение не позволяет выглядеть грандиозно и торжественно, перешёл на стелящийся шаг. Стараясь как можно меньше производить шума, имитируя скользящую поступь, он вышагивал подобно Иисусу по водной глади.
Приблизившись к столу, остановился и принялся детально разглядывать партнёршу по ритуальным играм, уподобляясь подростку, изучающему запретную эротическую картинку в глянцевом журнале. Ему кровь из носу требовалось возбудиться, несмотря на коллапс их первого свидания.
Выставленные напоказ интимные места и пристальное к ним внимание сделали своё дело. Дима решил обмануть собственный мозг, забыв её вчерашнюю в качестве трупа, и внушил себе, что сегодня привели другую, пусть и очень похожую. Да и вообще, они тут для него все на одно лицо. На том и успокоился. Вернее, наоборот, благополучно возбудился.
Оторвавшись от женских прелестей, он постарался сконцентрироваться и почувствовать эмоции партнёрши. И вот тут получил сенсационную неожиданность. Тётка находилась в состоянии жуткого страха на грани паники. Того самого, ему недостающего страха, который он спокойно мог у неё позаимствовать! Всё оказалось так просто!
Но, памятуя о наставлениях Джей по поводу создания в себе инструмента управления эмоциями, решил, что будет полезно держать силу воли наготове. Поэтому тут же обозлился на свою тупость, что не учёл подобный вариант получения страха, и, заставив себя себя заставить, решил не менять первоначально разработанного сценария, а всё проделать, как задумал.
По плану процесс кормления и поения напарницы необходимо было проделать быстро, не задерживаясь ни на одном блюде. Начал с мяса. Зачерпнул бульон мелкой миской, похожей на одутловатую пиалу, набрав мутной жидкости на один глоток. Покатал по стенкам, давая остыть до приемлемых значений. Поднёс к лицу, оценивая степень нагрева, а затем подставил миску к её губам. Тётка ощутимо вздрогнула, будто задремала по ходу дела и только что проснулась.
Аватар богини, находясь в эмоциях аборигенки, почувствовал скачкообразное возрастание страха, но он тут же притупился. Осталось ощущение испуга, впрыснувшее в кровь порцию адреналина, и с ним следовало обращаться очень осторожно. Притом настолько, чтобы не спугнуть, как бы каламбурно это ни прозвучало.
Полученный от неё страх оказался трепетен и пуглив, лёгкой оторопью приподнимая волоски на всём теле. Такое подвешенное состояние боязливости оказалось даже приятным. Но Дима прекрасно осознавал, что стоит ему чуть пережать или недожать, и эта трепетная пугливость либо взорвётся неконтролируемой паникой, либо, наоборот, напрочь растворится и потеряется. Притом контролировать это чувство в себе он мог, только влияя на испуг напарницы.
Женщина, продолжая держать голову опущенной, лишь пригубила бульон. Дима посчитал, что этого достаточно для получения удовольствия от ощущения вкуса. С рыбой аборигены действительно перемудрили. Теперь он понимал, за что Джей хотела оторвать им руки. Они её переготовили. Каждая рыбина тянула кило на два, и, если бы не шкурка, то просто бы растеклась по блюду, так как по консистенции она внутри напоминала майонез.
Он не нашёл ничего лучше, как грязным пальцем подцепить полужидкую массу и таким не совсем эстетичным способом предложил опробовать второе блюдо по списку. Тётка, недолго думая, сноровисто заглотила наживку вместе с пальцем по самое основание. До этого она держала голову низко опущенной, а вкушая полужидкую рыбу, впервые по-девичьи застенчиво подняла взгляд, воровато забегав глазками по светящемуся хозяйству посланника, находящегося в полной боевой готовности.
Смачное всасывание вкусного пальчика вызвало резкое возбуждение у развращённой не одной сотней мужиков жрицы любви. За счёт этого и по посланнику прокатилась дополнительная волна тестостерона. Дима даже заволновался за столь лавинообразный рост сексуального желания партнёрши, поймав себя на ощущении, что тётенька так же резво начала терять страх, заменяя его игривой похотью. А вот этого допускать было нельзя.
Он медленно наклонился и решительно отобрал ритуальный четырёхгранный нож из её руки. Та попыталась воспротивиться, вцепившись в клинок мёртвой хваткой, но Дима, не церемонясь, вывернул оружие из ладони, взятой на излом.
Резкий отрывистый стон, рефлекторное обхватывание больной кисти здоровой и зашуганный взгляд в собственный пуп. Такими были последствия неповиновения. Тем не менее причинение боли подействовало должным образом. К почти истаявшему страху неизвестности добавился испуг получения боли.
Хорошо, что изначально отказался попробовать местное пойло. Гурману газированных энергетиков прошлой жизни хватило только его понюхать. Чуть не вырвало. Сунув нос в крынку, Дима будто концентрированного перегара в жидком виде хапнул в лёгкие, аж закашлялся с тошнотным позывом.
Задержав дыхание, он плеснул отраву в миску и, продолжая не дышать, сунул вонючую жидкость ей под нос. Тётка, всем видом напоминая прожжённую пропойцу, радостно встрепенулась, забыв про больную кисть, и жадно, пока не отобрали, в один приём осушила посудину.
Дима протянул на ладони пару печёных личинок шелкопряда на закуску — последнее блюдо из обязательного списка. Та без пиетета сгребла угощение, закинув в рот, и с некоторым облегчением выдохнула. И только тут молодой человек запоздало осознал, что только что собственноручно опохмелил страдалицу. Алкашка, получив заветное, стала быстро терять страх и возбуждение.
Она перестала пялиться на кудри своего лобка, подняв голову, но и на голого посланника не смотрела. То ли размеры пугала не пугали профессиональную давалку, то ли кайф ловила, сидя в позе лотоса с осоловевшими глазками и улыбкой, как-то сразу ставшей пьяной.
Дима, поняв ошибку, лихорадочно принялся искать пути к возврату напарницы в испуганное состояние. Оглядел пьянь с ног до головы, не понимая пока, что с ней делать. Уставился на нож, прикидывая, можно ли его использовать для запугивания, вернее, как.
Только через минуту метаний до него дошло, что вообще-то запугивать следует себя, а не эту синявку. По большому счёту, какое эмоциональное состояние будет иметь эта кожаная кукла с дырками, ему должно быть по барабану. Джей на этом не заостряла внимание при постановке задачи. Хотя первые неуверенные шаги с будоражащим испугом ему понравились. Жаль, что не смог удержать это воздушное чувство в состоянии шаткого равновесия.
Алкоголичка, судя по излучаемому блаженству, пребывала в нирване, медленно мотая лохматой башкой с закрытыми глазами и что-то мурлыкая под нос. Похоже, она уже достигла своей вершины удовольствия, и заключительный аккорд в виде фееричного траха ей попросту был уже не нужен. Притом ни со звёздами в глазах, ни с бабочками в животе. Никакой.
Дима тут же ощутил, что, дав возможность ей расслабиться, он сам растерял с таким трудом созданный внутренний настрой и разрушил определённый сценарием образ. Половое возбуждение спало. Требовалось срочно тащить эту дрянь на кладбище, пока она совсем не уснула. У него даже со злости проскочила идея не просто затащить эту расписную моромойку на погост, а, поимев её, там же и прикопать. Да хотя бы в той же могиле из кирпича.
«Ну и как тебя, сука, развязывать? Я тебя на себе не потащу», — начал он мысленно заводиться.
Оглядел тётку, соображая, за что её следует дёрнуть, чтобы развязать узел на ногах. И, не найдя, стал примеряться ножичком, куда бы ткнуть не смертельно, но чтобы эта потаскуха переключила внимание с себя любимой на него — Божественного.
Наконец, решил действовать. Он грозно навис над женщиной и, ухватив её за подбородок, запрокинул голову. Та ожидаемо отреагировала открытием осоловелых глаз. Дима сунул ей под нос нож и с помощью ритуального оружия попытался указать, что требуется подняться на ноги. Ноль реакции. Тогда он зло прошипел: «Вставай, дрянь».
Вот это подействовало. Она сначала отпрянула, икнула и непонятно как, легко и без усилий расплела конечности, тут же бухнувшись на колени, тыкаясь лицом в землю, а зад с прогибом спины устремляя к звёздному небу.
Дима, до сих пор находясь в её эмоциях, с облегчением констатировал: страх вернулся. Притом и к нему тоже.
— Вставай, — скрипучим голосом скомандовал посланник богини, добавляя к команде жест, как при дрессировке собак.
Зашуганная аборигенка боязливо поднялась. В глазах больше не наблюдалось опьянения. Видимо, тот объём, что Дима плеснул по дурости, развеялся, и алкоголичка находилась на рубеже между опьянением и похмельем, которое вот-вот наступит. Понимая это, он больше не стал мешкать, а, схватив напарницу за руку, настойчиво потащил вниз.
Женщина не упиралась, впав в состояние непонимания происходящего, и поэтому легко поддавалась внешнему воздействию. Только когда её повели в кусты и она сообразила, куда конкретно, тут же включила все возможные тормоза. Она встала как вкопанная, а свободной рукой вцепилась в ветви кустарника, да с такой силой, что листья посыпались.
Вот только Диме было уже не до её предубеждений. Он поднёс нож к вцепившейся руке с полной решимостью отчекрыжить её к чёртовой матери, при этом только слегка надавив на запястье. Все четыре лезвия оказались заточены до состояния бритвенной остроты, поэтому даже от лёгкого прикосновения на зажатой кисти женщины проступила кровь. Это моментально заставило её пересмотреть взгляды на собственные комплексы.
Она отцепилась от веток, но, еле-еле передвигая ногами, принялась поскуливать. Тётка уподобилась скрипучей телеге, которую уже взмокший от усердия жеребец по кличке Ди настойчиво тащил вглубь погоста. Постепенно скрип сменился стонами, переходящими в причитания. В конце концов, она разревелась и затряслась, словно припадочная. Но Божественному посланнику было уже не до её «хочу — не хочу». Он всё же дотащил напарницу до нужного места на исходно запланированную позицию к пустой кирпичной могиле.
Наступив совсем раскисшей аборигенке на икроножную мышцу, Дима заставил её сначала со стоном упасть на колени, а затем и всю повалил на спину. Притом получилось так, что её плечи оказались на самом краю, а голова с гривой роскошных волос свисала в пустоту кирпичной ямы, чем-то в этот момент олицетворяющей преисподнюю.
Но тут до него дошло, что он делает что-то не то. Пропало возбуждение. Он прижал бьющуюся в панике напарницу к земле всем телом и шикнул, требуя заткнуться. Не помогло. Её перепуганное лицо, разукрашенное красками, производило поистине жуткое впечатление. Дима, когда взглянул на эту застывшую маску ужаса в свете собственного свечения, аж вздрогнул.
Понимая, что визуализация возбуждению не поможет, переключился на тактильные ощущения. Он похотливо зашарил свободной рукой по голому телу жертвы, словно что-то на нём разыскивая. Нашёл быстро. Она, несмотря на явную панику, буквально истекала секретом в лоне. А стоило Диме проникнуть туда пальцами, как женщина моментально забилась в судорожном оргазме, искривившись и застонав, словно от боли.
Подобная скорострельность обескуражила и одновременно обрадовала. На его испуг резко нахлынуло её зашкаливающее сладострастие. Он с удвоенным усердием принялся работать рукой дальше. Тётка моментально распахнула глаза, открыла рот в безмолвном крике, потому что задержала дыхание. Скривилась в жуткую гримасу и пару секунд спустя вновь взорвалась ещё более впечатляющим оргазмом. При этом уже не сдерживая сладострастные стоны с закатыванием зрачков.
У Димы перехватило дыхание. Но он не накинулся исполнять ритуальные обязанности, а, уставившись на кривляющееся жуткими масками лицо напарницы, продолжил рукоблудство, входя в раж. В считанные секунды она в третий раз забилась в обмороке удовольствия и на этот раз даже не собираясь выходить из состояния всепожирающего блаженства. У неё случился какой-то бесконечный оргазм. И тут похотливый аватар богини понял, что ещё чуть-чуть, и он зальёт спермой не только могилу, но и всё кладбище забрызгает.
Вот только с наскоком перевозбуждённый самец несколько перестарался. Сформированный их дёргающимися телами сэндвич соскользнул с края, увлекая обоюдно оргазмирующих в пучину кирпичной могилы.
Последнее, что Дима потом вспомнил, — жуткий страх от падения с высоты в бездну, ощущение блаженства до потери сознания и гулкий стук собственной башки о дно могилы. При этом хруст черепа отчётливо запечатлелся в памяти, а вот боль — абсолютно нет.
Глава 10. Локация 3. Хорошо смеётся тот, до кого долго доходит.
На этот раз он не возродился, как обычно, а вынырнул из небытия от удара головой о землю. После лёгкого нокдауна с потерей ориентации Дима вскочил и заозирался по сторонам, почёсывая лоб.
Ослепительно яркий свет до слёз. Безграничное травяное море во все стороны. Удаляющаяся женщина в светлых одеяниях с высокой шапкой на голове в виде остроконечной пирамиды. Это оказалось единственным, что двигалось на фоне статичного пейзажа. Поэтому уплывающий силуэт в мареве испарений, как от раскалённого асфальта, обратил на себя внимание в первую очередь.
Поморгав и утерев от выступивших слёз глаза, он, крутанувшись ещё раз и не узрев ничего, кроме «степь да степь кругом», кинулся догонять незнакомку, посчитав стрёмным оставаться наедине с неизвестностью в непонятном месте.
Ошалевший, с выпученными глазами и крутя головой, Дима нагонял странную дамочку, всматриваясь в незнакомый пейзаж. Бескрайние просторы были похожи на индейские прерии североамериканского континента. Только от киношных полупустынь эти выглядели слишком мокро. Да и ковбоев с индейцами не наблюдалось, как ни приглядывался.
Женщина двигалась зигзагами по какому-то только ей понятному лабиринту. Диму посетила дурацкая мысль: «Мы идём по минному полю». К бестолковщине в голове прибавилась паника. Находясь в прострации с момента пробуждения, он никак не мог из этого состояния выйти. Ощущение — поднять подняли, разбудить не разбудили. Голова гудела трансформаторной будкой и ощущалась тяжёлой. Причём на физическом уровне.
Наконец он увидел в правой стороне на полнеба чёрную тучу со сверкающими молниями, на которую до этого тупо не обращал внимания. После чего, сопоставив водные проплешины на земле и сверкающую черноту в небе, его наконец посетила здравая мысль: «Тут, похоже, тропический ливень прошёл. А эта дамочка просто лужи обходит. Поэтому и петляет».
Дима растерянно принялся осматривать себя. Грубо сшитая рубаха без рукавов, по плотности и фасону похожая на тонкий джемпер. Такие же матерчатые штаны на завязках и сандалии. Он резко остановился, получив очередной удар по ещё не до конца пришедшему в себя сознанию.
— Рубаха? Штаны? Сандалии?
И, схватившись за тяжёлую голову, заорал:
— Тюрбан!
Идущая в метрах двадцати женщина остановилась, развернулась и раздражённо выкрикнула:
— Ты кого чурбаном обозвал, прыщ?
Кто бы сомневался, что это была Джей. Дима, продолжая держаться за матерчатый головной убор и при этом по-идиотски гыкая, тут же перешёл на бег и, добравшись до наставницы, радостно, как дитя малое, впервые столкнувшееся с чудом, счастливо затараторил:
— Смотри, Джей. Тюрбан.
Но тут же замер, раскрыв рот, рассматривая училку во всей красе. Нет, лицо её как было ему несимпатичным, так противным и оставалось. Только стало демонстративно загорелым, будто она сдуру переборщила с автозагаром. Он таких повидал в своё время в столичных клубах.
Красная чёлка тоже никуда не делась, словно являлась не элементом причёски, а анатомической особенностью данной сущности. На этот раз она была одета почти так же, как он. Вот только это «почти» Диму и обескуражило.
Вместо сандалий — кожаные калоши на завязках. Штаны, как у него, один в один. Примерно такого же плана рубаха, только напоминала не джемпер, а платье чуть выше колен с вырезом декольте аж под грудями, а не над ними. Оттого эти два загорелых шара без малейших признаков сосков и ореолов топорщились, как бампер «кенгурятника». Буфера; поддерживались снизу матерчатой полочкой, отчего воспринимались как титьки на подносе.
Два идеально гладких шара выглядели эстетично, но абсолютно не возбуждающе. Сплошной успокоительный перфекционизм. А то, что он издалека принял за остроконечный головной убор, оказалось пышной причёской, навороченной замысловатым образом в высокую пирамиду, собранную из тонких косичек.
Всё это ученик рассмотрел мельком, а вот на титьках конкретно завис, как младенец больше двадцати лет «некормления», ища на гладких шарах, куда бы можно было присосаться. Даже для пущей убедительности «оголодания» открыл рот, пуская слюну. За что тут же схлопотал звонкую пощёчину. И только после этого физического воздействия окончательно проснулся.
— Это не тюрбан, дебил, а тагельмуст, — прорычала чем-то озлобленная Джей.
— Брр, — замотал он в ответ головой, скидывая оцепенение и перестав таращиться на её прелести.
Всмотрелся мимо неё вдаль и, заприметив в искажающем мареве очертания гор, постарался переключить злющую наставницу в более информативное русло, спросив:
— А что это за горы? Судя по ландшафту, это же североамериканские прерии.
— Двойка тебе по географии, — сухо подытожила знания подопечного Джей и пошла дальше, продолжая разговаривать с ним спиной. — Территория, по которой мы движемся, в твоём времени будет называться пустыня Сахара. А горы впереди — Тассили. И то и другое находятся на севере Африки.
— Тассили? Никогда не слышал про такие, — признался двоечник.
— Кто бы сомневался.
— Ты хочешь сказать, что это всё в моём времени пустыня? — в очередной раз заозирался ученик.
— Сейчас это рай на земле, а вот в твоё время — самая большая пустыня.
Вечно болтливая Джей на этом скудные объяснения закончила и даже ускорила шаг, будто стараясь сбежать от задолбавшего своей тупостью ученика. Дима тоже приставать не стал, убедив себя, что наставница сама всё расскажет. Должна же она будет выдать задание.
Уже через час монотонного пути Диме наскучил однообразный пейзаж. Через два молодой человек вовсе перестал обращать на него внимание. А через три он ему просто осточертел. Джей всю дорогу молчала, как сельская партизанка на экзамене по высшей математике, вместо ответа тупо пытающаяся сообразить, какая сволочь порвала эти разрывные группы и что за хрень может произрастать на их векторных полях.
Наконец парочка добралась до шатрового городка у подножья гор, пёстрыми зубьями частокола рассыпавшегося по земле в архитектурном беспорядке цыганского табора. Дима, узрев это разномастное нагромождение остроконечных «вигвамов» ещё издали, напрягся. В голове образовалась нестыковка. С одной стороны, Джей утверждала, что они в Африке, а с другой — вигвамы, по его мнению, точно были индейские.
Поселение оказалось густонаселено людьми, очень похожими на них одеянием, и в основном женщинами, притом все как одна с выпяченными молочными железами наружу. Дима сразу сообразил, что в этом мире, видимо, так принято, и тут же оценил данный «писк моды» по достоинству.
По краю шатрового стойбища протекал ручей, и все аборигенки в той или иной мере возились с водой. Кто-то носил в глиняных ёмкостях на голове живительную влагу к шатрам. Кто-то мыл голожопых ребятишек. Кто-то без стыда и совести мылся сам, полностью оголившись. В общем, все в аварийном режиме так или иначе возились с водой.
Мужчин Дима заметил по пути только двоих. Одному мыли ноги две щуплые девчушки — кожа да кости, а второй, расслабившись, с вытянутыми босыми конечностями полулежал у входа в шатёр. Видимо, уже помытый. Никто из поселенцев не обратил на гостей никакого внимания. Из чего молодой человек сделал вывод, что он, как и Джей, для них невидимый.
Наконец мучительница привела к невзрачному выцветшему вигваму, стоящему на окраине городка. Распахнула входную тряпичную закрывашку и повелительным кивком загнала ученика внутрь. Ветхое жилище оказалось пустым. В нём вообще ничего не было. Только шест посредине, на котором оно и держалось.
— Пришли, — всё ещё чем-то недовольная, объявила Джей, развалившись на голой земле.
Дима тут же рухнул с противоположной стороны шеста, уже совсем без ног после этого стайерского забега, косо поглядывая на адскую вражину, продолжавшую помалкивать и портить ему настроение. Вот только молодому человеку это всё надоело, и он решил показательно покочевряжиться:
— А что, нельзя было где-нибудь поближе десантироваться? — пробурчал мученик, с трудом стягивая разбухшие от мокрой травы сандалии, облепленные растительным мусором.
Выпростанные ноги, почуяв свободу, в буквальном смысле слова загудели чуть ли не в голос от блаженства.
— Нельзя, — отрезала Джей. — Тебя надо было остудить от эйфории детского идиотизма и превратить в усталого путника.
— Вот это тебе точно удалось, — согласился обессиленный ученик, развалившись на спине, но, пользуясь тем, что наставница заговорила, не упустил возможности спросить. — А какой на дворе век?
— Ты находишься примерно за двенадцать тысячелетий до вашей эры. В это время здесь достигла своего апогея одна любопытная цивилизация — «козлятники». В ваше время историки эту культуру стараются стыдливо обходить как можно дальше в своих работах.
— Почему?
— Сам поймёшь, когда прогуляешься по уэду Джерат.
Дима ничего переспрашивать не стал, но посмотрел на Джей так, что та и без вопроса поняла, что он дебил. Но всё же пояснила:
— Уэд — это высохшее русло реки, которое после ливня заполнилось, но к вечеру точно пересохнет. Это своего рода микроканьон, прорезанный в мягкой породе песчаника. И нам по нему идти дальше. А этот шатёр, кстати, для тебя в этом мире будет как дом родной. Именно здесь будешь отлёживаться всякий раз, как простишься с жизнью.
Дима с неким отвращением осмотрел стены полотняного жилища.
— Всё! — Джей резко села. — Ты уже передохнул. Обувайся, и двигаем дальше. Инструктировать буду на ходу.
По каньону с вертикальными стенами высотой три метра и выше Дима еле плёлся, что заставляло Джей то и дело останавливаться и окриком подгонять. Это происходило из-за того, что потрясённый до глубины души иномирянин безостановочно вертел головой с непременной улыбочкой полного идиота. И было от чего. И слева, и справа на отвесных стенах красовались цветные наскальные рисунки, притом все как один сплошь на щекотливую тематику с грифом «порно».
— Джей, — не переставая лыбиться, обратился ученик к впереди вышагивающей училке, — а тут хоть одно приличное изображение имеется?
— Нет, — ответила Джей. — Примерно двадцать пять километров сплошной порнографии. Бальзам на душу. Здесь картин больше, чем в Лувре и Эрмитаже вместе взятых.
— Вот теперь я понимаю, почему историки не афишируют подобное, — выдохнул Дима в восхищении.
— Вся цивилизация «козлятников» зиждилась на сексе. Они им молились, развлекались, лечились. Благодаря этому расплодились до безобразия. В данное время на планете всего около пяти миллионов человек, размазанных тонким слоем по всей поверхности. Миллион из них сконцентрирован здесь, в отрогах Тассили.
— Так это у них типа Камасутры, что ли? — поинтересовался Дима, продолжая разглядывать похабные рисунки.
— «Камасутрики» со всеми своими тантрами нервно курят в сторонке по сравнению с «козлятниками». На Тассили каждый мужчина должен уметь использовать для секса двадцать восемь основных позиций. Вот ты сколько знаешь?
Дима задумался, но ненадолго, так как с трудом досчитал лишь до пяти. Джей, нахально слушая его мысленную арифметику, только хмыкнула и добавила, чтобы тот бросил жалкую попытку фантазировать на предмет того, чего не знает:
— И у каждой основной позиции он ещё обязан знать двадцать восемь оттенков, то есть вспомогательных поз. Итого семьсот восемьдесят четыре сексуальных положения для производства полового акта.
Дима, услышав цифру, действительно как-то резко перестал пытаться придумывать различные комбинации тел, так как понял всю никчёмность своих усилий.
— И я что, должен буду их все выучить? — в недоумении выдавил он из себя, уже представляя непомерный объём учебного материала.
— Расслабься, — успокоила наставница, — техника в сексе вторична. Для женщины занятие любовью — это в первую очередь эмоциональное действо. Если ты доводишь партнёршу до чувственного пика в преддверии совокупления, то не имеет значения, в каких позициях и какими приёмами будешь помогать ей в собственном удовлетворении. К тому же имей в виду, что треть женщин твоего общества вообще не знает, что такое «оргазм». Вторая треть испытывает его крайне редко и с огромным трудом. Они попросту не умеют этого делать. Никто не учил.
— Слушай, — неожиданно вспомнил Дима прошлую локацию, — а та тётка — она феномен какой-то? Или на неё страх так действовал? Она кончала, как из пулемёта.
— Феномен, — хмыкнула Джей. — Я же тебя сразу предупредила, что девочка необычная. Она продемонстрировала тебе тантрический оргазм. Дело в том, что для достижения каждого последующего оргазма женщине требуется меньше времени, чем для предыдущего. А у таких, как она, пики наступают очень быстро и через небольшой промежуток времени сливаются в единый. Сплошной. При этом она не теряет сознания, но и разумной её назвать язык не поворачивается.
— Круто, — с завистью подытожил Дима, — и как долго она может находиться в этом сплошном оргазме?
— Если не остановишься, она из этого состояния выйти не сможет. А примерно через четыре часа, у каждой этот порог индивидуален, тебе придётся вызывать неотложку. Переступив эту грань, ты её самостоятельно уже вывести не сможешь. Она умрёт.
Дима задумался, но завидовать как-то резко передумал. Его занял другой вопрос:
— И я должен буду каждый раз доводить женщину до эмоционального пика? — поинтересовался ученик, надеясь на отрицательный ответ.
— Обязан, — резко и не оставляя девиаций от данного правила, отрезала Джей. — Каждая женщина желает любить и быть любимой. Секс для неё — это апофеоз любви, а в любом другом случае — моральное наказание.
— Так это что получается, — упорствовал Дима, всеми фибрами души сопротивляясь этому безобразию, — любой секс должен на девяносто процентов состоять из эмоциональной, а не физической любви?
— Для женщины — в среднем семьдесят на тридцать. Но в зависимости от индивидуальных особенностей может доходить и до девяноста на десять. Ты как раз и прибыл сюда для дальнейшего изучения женщины именно в этом аспекте. Ты знаком с таким понятием, как архетип?
— Определение вряд ли дам, но приблизительное понимание, что это такое, имею, — честно сознался Дима, — это что-то вроде поведенческой матрицы или психологического штампа. Во, — воскликнул ученик, вспомнив пройденный материал, — это некий типовой актёрский персонаж. Общепринятый шаблон. Одну и ту же роль могут играть разные актрисы, но общее амплуа обязательно прослеживается. Ну там любовница, например, или жена. Да много разных стереотипов есть.
— Юнг выделил лишь восемь, — сказала Джей, как припечатала.
— Всего восемь? — удивился Дима, явно предполагая значительно больше.
— Я сказала: Юнг выделил. Знаешь, кто такой?
— Слышал.
— Градацию можно придумать любую. В мусульманских гаремах в своё время девочек обучали двадцати восьми граням поведения, согласно лунному календарю. Каждый лунный день наложница обязана была вести себя строго определённым образом. Поэтому хозяину одна и та же рабыня всегда представлялась по-новому, что позволяло разнообразить скудное общение Великого Мира Сего с одной и той же женщиной.
— Первый раз слышу о таком, — неподдельно удивился ученик.
— Кто бы сомневался, — отмахнулась Джей от недоучки, — но ты будешь изучать облегчённый вариант из восьми основных архетипов. Все женщины разные по своей сути, и двух одинаковых найти невозможно. С другой стороны, представительницы слабого пола с чистым архетипом, как у Юнга, так же в природе не встречаются. Каждую можно рассматривать как вот такой восьмиконечный поведенческий кристалл.
При этих словах на спине Джей вспыхнула красивая звезда цвета ультрамарина в виде хорошо знакомой Диме «Розы Ветров», превратив училку в ходячее подобие классной доски. Притом верхние лучи к концам светлели, доходя до белого на кончиках, а нижние, наоборот, темнели, превращая острия в чёрные зубья.
— Каждый луч этого кристалла, — продолжала тем временем Джей, — есть действующий компонент архетипа. Он может быть такой.
У «Розы Ветров» резко вытянулся верхний луч, при этом укорачивая все остальные.
— А может быть такой.
Симметрия звезды тут же разрушилась, превращаясь в восьмиконечный хаос с лучами разной длины.
— Но в любом случае реальный кристалл каждой особи выглядит вот так.
Звезда из статичной превратилась в динамичную. Лучи то удлинялись, то укорачивались, превращаясь в шевелящуюся мультипликацию. Но при этом один луч оказывался длиннее остальных.
— У конкретной особи один из сценариев поведения всегда превалирует, — объяснила Джей феномен, на который ученик обратил внимание. — Но это не говорит, что данная женщина есть юнговский архетип в чистом виде. Даже законченная стерва не является такой в полной мере. Она стервозит лишь тогда, когда ей это выгодно. А если требуется стать милашкой, поверь, она становится такой милой, что куда деваться от умиления. Женщины в этом отношении более артистичны, в отличие от прямолинейных мужланов. Вспоминай маски.
Дима, вышагивающий следом и тупо пялясь на дёргающуюся звезду или кристалл, как назвала его Джей, в памяти ворошил знакомых девиц и женщин, неожиданно открыв для себя, что она действительно права. Знакомые ему женщины, с одной стороны, в большинстве случаев предпочитают роль определённого стереотипа, но с другой — в каждом омуте черти водятся.
— Твоя основная задача — изучить эти архетипы и подобрать к ним ключики. И чтобы не расслаблялся, за каждую ошибку будешь наказан. Не обессудь, но подобная методика в данном случае самая действенная.
Джей замолчала, продолжая вышагивать по ручью, и Дима понял, что с постановкой основной задачи она закончила. А о дополнительной пока молчит. Но он задницей чувствовал, что она будет. Поэтому, используя паузу, решил хотя бы вкратце поинтересоваться общими знаниями о самой локации:
— А что это вообще за мир? Чем тут народ запугивают?
— Не важно. Для тебя это лишняя информация. А вот по поводу запугивания — ты должен будешь опасаться всех, — останавливаясь и разворачиваясь, проговорила Джей. — Несмотря на кажущуюся пустынность, здесь опасней, чем в диких джунглях.
Дима задумался. Что-то ему резко не понравился переход в «следующий класс».
— Женщин я тоже должен буду бояться?
— Нисколько самих женщин, сколько ошибок по их соблазнению.
Джей отчего-то облегчённо вздохнула и пошла дальше, продолжая беседовать с учеником спиной.
— Десятки тысяч лет в истории человечества женщины были абсолютно бесправны. У разных культур это происходило в разные периоды. А в этом мире подобный беспредел достигал своего апогея.
— То есть у них тут вообще никаких прав? Одни обязанности?
— Типа того. Ты, конечно, одним указательным пальцем можешь уложить в постель любую, и ни одна не посмеет отказать. Даже непременно сделает вид, что ты её этим осчастливил, но в душе будет противиться, обижаясь на свою женскую долю. Поэтому ты должен будешь, с одной стороны, прижиться в этом сволочном муравейнике, а с другой — умудриться не обидеть ни одной женщины.
— Мля! — воскликнул в праведном негодовании Дима. — Да они по любому поводу могут надуться, как мыши на крупу. Это же подстава чистой воды.
— Никакой подставы. Никто не отменял пройденный материал. У тебя достаточно знаний для решения задачи. И ещё совет: свеча сгорает быстрее, если её поджигаешь с обеих сторон. Поэтому ты не только должен быть постоянно «ведущим», создавая нужные для тебя ситуации, но и в определённой степени «ведомым», умело подстраиваясь к ситуациям неожиданным. А в общем, не наглей, упиваясь всевластием над бесправной женщиной, и будет тебе зачёт по данной дисциплине.
Дима некоторое время вышагивал молча, переваривая, а затем кивнул сам себе, соглашаясь с доводами. А куда было деваться?
— Но это ещё не всё, — продолжила училка, ознакомившись с окончанием мыслительного процесса ученика по данной тематике. — Помимо решения основной задачи, тебе требуется выполнить дополнительное задание. Именно этап человеческой эволюции с бесправием женщин сформировал в них поведенческие стереотипы, которые в дальнейшем эволюционировали в стойкие элементы их психики. Вот их определением и займёшься.
Наставница замолчала, а Дима, в принципе ожидавший факультатива, тем не менее от подобной его формулировки впал в ступор минут на пять. Только спустя это время встрепенулся и заканючил, как маленький ребёнок:
— Джей. А можно как-нибудь сформулировать задание попроще, чтобы понял даже такой дебил, как я? Уж больно всё заумно. Ни черта не понял.
Джей остановилась, развернулась, посмотрела на ученика взглядом, полным пренебрежения, но ответила:
— Есть элементы поведения, которые не обусловлены физиологией, а вырабатывались как устойчивые условные рефлексы. Привычки, копируемые последующими поколениями. Это понятно?
Дима кивнул. Джей, помолчав и видя непроходимую тупость ученика, добавила:
— Пробуй поведение людей примерять на себя. И сразу всё встанет на свои места. Ты на собственной шкуре почувствуешь, какие из них присущи мужскому началу, а какие имеют чисто женские корни. И даже поймёшь, почему, если подумаешь. А заодно вспомнишь, что в твоём мире эти женские стереотипы тоже имеют место быть, но уже в качестве рудиментов, потеряв первоначальные истоки и приобретая иные конфигурации, формирующие базис женской психологии.
Простое объяснение Диме показалось ещё более сложным, и он, махнув на это рукой, решил не заморачиваться и подумать над непоняткой как-нибудь попозже.
Глава 11. Локация 3. Повторение — мать учения. Трёпка с поркой — отец понимания.
Через некоторое время наставница с учеником вылезли по боковой расщелине и поднялись на холм. Внизу раскинулась обширная долина, где белыми кляксами паслись стада явно одомашненных животных. Издали они походили на барашков или коз.
— Ну вот и пришли, — задумчиво констатировала Джей, любуясь пасторальным пейзажем.
Спустилась по склону, но не в направлении пасущейся скотины, а чуть в сторону. Обогнув кусок торчащей из земли скалы, перед ними открылся такой же шатровый городок, как тот, откуда выдвинулись на экскурсию в картинную галерею уэда Джерат. Только здесь «вигвамов» насчитывалось штук двадцать, не больше.
— Дальше сам, — приказала Джей, пропуская ученика вперёд. — Ты уже мальчик большой. Пора привыкать к самостоятельности. Легенда такая: ты просто уставший путник. Сюда забрёл в поисках ночлега. Поэтому входи в роль и постарайся соответствовать.
— Лады, — тяжело вздохнул абитуриент. — Пойду завоёвывать твои юнговские архетипы.
— Дебил, — тут же выдала Джей. — Завоёванная женщина сдаётся в плен, но при этом никогда не считает себя побеждённой. А вот чтобы победить женщину, требуется её соблазнить. И никак иначе.
Дима хмыкнул. Почесал затылок. Подтянул штаны и согласился:
— Ну, пойду тогда соблазнять.
В принципе, изображать из себя кого-либо, кроме уставшего путника, он не смог бы в данной ситуации даже при всём желании. Он и был путником, и в самом деле уже чертовски вымотанным. Джей ухамаздала его за день основательно. Дима ещё что-то хотел спросить. Повертелся в поисках училки, позвал шёпотом. Но когда разобрал перед «вигвамами» делегацию по встрече, понял, что игра началась и суфлёра не будет.
В конце тропы, у самых жилищ, в тенёчке навеса ближайшего шатра сидела группа аборигенов, состоящая исключительно из мужчин, одетых примерно так же, как и он. Вот только в центре восседал старик в странном одеянии, больше похожем на мешок из-под картошки огромных размеров с прорезями для головы и рук.
Седой старец с длинными лохмами держал тонкую палку, на вершине которой колыхался слабым ветерком пучок разноцветных перьев — то ли в качестве флажка, то ли это у него такой посох нарядный был.
Он ещё раз осмотрелся и, удостоверившись, что Джей некоторое время для подсказок будет недоступна, тяжело вздохнув, направился представляться группе встречающих лиц. То, что эта компания дожидалась именно его, Дима даже не сомневался.
Подойдя к комитету по встрече, пришелец остановился. Все мужчины неспешно поднялись на ноги, сверля незнакомца злыми взглядами. Сидеть остался только странный дед с палкой. Вставших оказалось девять человек. Два лысых старика, трое лысых взрослых. Остальные — лысый молодняк, начиная лет с четырнадцати-пятнадцати.
Все молчали, явно чего-то от него ожидая. Дима посчитал, что должен поздороваться первым, но, хоть убей, не представлял себе, как. Несколько секунд прикидывал, каким образом поприветствовать собравшихся, и не нашёл ничего лучше, как выдать:
— Мир и благополучие вашему дому, — посчитав подобное околовосточное обращение самым подходящим.
Вперёд выдвинулся один из взрослых, здоровенный мужик на две головы выше Димы, по возрасту годившийся ему в отцы. Он нагло и даже несколько кровожадно улыбнулся, выказывая отсутствие переднего зуба. От этой мерзкой улыбки у попаданца очередная партия мурашек по спине пустилась в бега, явно почувствовав угрозу. Они сломя голову попытались скрыться в матерчатых штанах и пышной шевелюре хозяина, отчего Диму даже передёрнуло.
— Этот мне не нравится, жрец, — без обиняков заявил мужик басом, обращаясь к продолжавшему сидеть деду, — подождём другого.
И с этими словами, лениво достав нож из-за спины, вогнал его Диме в живот. Пришелец аж задохнулся, выпучив глаза, то ли от негодования по поводу подобного гостеприимства, то ли от резкой боли с искрами из глаз. Но негодование и боль длились недолго. Через несколько мгновений и то и другое накрыла блаженная темнота.
Дима проснулся, как и положено просыпаться от кошмара, резко вскакивая на четвереньки, панически дыша в голос и собираясь бежать куда глаза глядят. Хотя последние, кажется, смотрели сразу везде и всюду. Поняв, что не в состоянии привести дыхание в норму, он брякнулся на задницу, одной рукой утирая мокрое от пота лицо, а другой держась за то место, куда только что был зарезан.
И тут боль резанула просто адская. Бедолага зажмурился и скрючился в три погибели, повалившись на бок. В отличие от прошлой локации, сводившая с ума резь уходила медленно. Очень медленно. Исчадье ада вернула ему всю любовь к жизни в полной мере.
Минут пять корчился. Потом то ли привык, то ли фантомная боль действительно утихла. Открыл глаза. Сквозь пелену слёз огляделся. Он оказался в стартовом шатре. Джей сидела с противоположной стороны столба и злорадно лыбилась. Дима в невольном порыве чувств хотел было со всей злости обозвать её сукой, но воздержался. Причём даже мысленно остановился на букве «с», моментально осознав последствия.
— Быстро же ты закруглился, — непонятно чему радовалась училка, — Ди, тут тебе не там. Местные прямолинейны, как лезвие ножа. По любому поводу каменный тесачок сунут за просто так. Им убить легче, чем плюнуть, потому что кого убивать полно, а вот с водой для слюны напряжёнка. И разбираться, кто виноват, здесь не принято. Общее правило: победителей не судят.
— А ты предупредить не могла?! — взъярился оживший труп.
— А ты спрашивал? — с показным равнодушием удивилась Джей.
— Ты мне вообще ничего по их быту не рассказала! Как себя вести. Как здороваться!
— А ты спрашивал? — тоже принялась заводиться наставница, отчего даже сплетённая на голове пирамида угрожающе дёрнулась в сторону пострадавшего, норовя забодать крикливого смертного.
Дима сначала захлебнулся от праведного гнева, но тут же резко остыл, понимая, что бесить адское создание себе дороже.
— И что мне теперь прикажете делать?
— Как что? — в недоумении усмехнулась наставница. — Начинай сначала. Переделывай то, что до этого сделал неправильно.
Дима оглядел себя. Рубаха целая, без каких-либо следов проколов и крови. Сандалии и те стали мокрые и забитые семенами трав, как после перехода через саванну. Понял, что вернулся на исходную позицию во времени, и тяжело выдохнул.
— Ну что, двинули? — спросила Джей, побуждая ученика к действию.
И они двинули.
— За что меня зарезали? — начал пытать ученик, шлёпая по ручью.
— Как за что? — удивилась на дурацкий вопрос училка. — Просто так. Это была элементарная проверка на вшивость. Ты прибыл в мир физической и жреческой силы, и слабым здесь не место. Либо доказываешь своё право на существование, либо не живёшь. Тем более, если пришёл издалека, то уж явно слабаком быть не можешь. Иначе окончил бы путешествие, даже не начав.
— Мля, — зло прошипел Дима. — Я не качок, как видишь. Да и драться не умею. Это ж для меня, получается, «День сурка» наступил?
— А я с самого начала предупреждала, что придётся над собой поработать, ибо в том состоянии, в котором находишься, ты для нашего дела непригоден.
— Так, может, стоит пожить какое-то время внизу, в том шатре, и потренироваться? На кой ляд мы опять туда прёмся?
— Дебил, — веселясь, подытожила его неуверенность Джей. — Физическая сила и слабый ум порождают самоуверенность, что непременно ведёт к поражению. А вот сильный ум всегда формирует уверенность в себе. Самый страшный враг человека — это сомнение. Пусти в себя сомнение, и оно тебя придушит.
— Да причём тут сомнение? — взъярился ученик. — Против лома нет приёма, если нет другого лома.
Джей встала как вкопанная. Уставилась кривой улыбкой на раскрасневшегося от негодования Диму и, хитро прищурившись, проговорила:
— Умный человек просто обязан быть в меру ленивым хотя бы для того, чтобы, прежде чем бежать сломя голову, сесть и подумать. Любое, даже самое малое дело должно начинаться с большого перекура. Чтобы не совершать ошибок, учись быть мудрым, дебил. А мудрость — это умение думать медленно. Начинай вырабатывать в себе эту привычку.
Дима насупился, но решил последовать совету. Попробовал думать медленно. Но взъерошенные мозги делать это ни в какую не хотели.
Парочка вылезла по боковой расщелине уэда, только на этот раз Джей дальше не пошла, лишь указав рукой на тропинку и скомандовав: «Вперёд! Дорогу знаешь».
Дима поправил амуницию, что состояла из большого плоского камня, спрятанного под рубахой на пузе, и камня поменьше, заткнутого сзади за пояс. Показательно громко выдохнул, как после приёма стопки водки на грудь, и уверенным шагом пошёл навстречу приключениям.
Когда инженер двадцать первого века после долгих размышлений решил поставленную задачу с помощью двух камней, Джей долго над ним потешалась. Мол, по сравнению с древним человеком, использующим всего лишь один камень в качестве оружия, он, как существо далёкого «завтра», применил аж целых два. Прогресс налицо.
Дипломированный айтишник проглотил все издёвки с достоинством пофигиста. Припомнил ей её же наставление, что должен быть в меру ленивым, чтобы не делать лишнюю работу. Поэтому пытается нивелировать проблему на минимуме затраченных ресурсов, в том числе и интеллектуальных.
Делегация по встрече сидела, как сидела. Подошёл. Все, кроме жреца, встали. Поздоровался. Приготовился. Вышел мужик. Толкнул короткую речь про нелюбовь к проходимцам типа Димы. Ткнул ножиком. Ножик сломался. Гость, как последняя сволочь, со всего маху пнул мужика между ног и добил камнем по башке. Беззубый рухнул в пыль, истекая кровью. Гость хмыкнул, оценив картинку, и уставился на жреца, как бы спрашивая: «Я всё правильно сделал?».
Старец утвердительно кивнул, подтверждая: «Молодец, пятёрка тебе за это», и заговорил, не вставая.
— Тот-Кто-Большая-Голова умер.
— Да ты что? — переводя взгляд на поверженного, думая, что речь идёт о нём, Дима состроил дурашливую физиономию.
— Да, — кивнул жрец, не реагируя на сарказм пришлого, — и так как его семья подралась за право быть главой рода ещё при его жизни, то он своим последним словом сказал: «Пусть будет главой тот, кто первым придёт со стороны». Ты пришёл первым. Да будет так.
Жрец, тяжело, по-старчески кряхтя, поднялся. Все остальные, наоборот, резво рухнули мордами в пыль, выставляя задницы кверху, выражая перед гостем верх раболепия.
— Как тебя зовут, странник? — прошамкал жрец, показывая целых два зуба на весь рот, и при этом всем видом давая понять, что ему, в общем-то, на это наплевать.
— Меня зовут Ди, — торжественно громко, больше для стоящих задами кверху, объявил гость и принялся выдавать заранее продуманную легенду. — Я прибыл из далёкой северной страны Русь, что находится за тремя морями и тремя горами. Я шёл сюда через пустыни и болота, горы и реки, плыл через моря и океаны…
— Заткнись, — бесцеремонно прервал его жрец, — у вас там все такие говорливые?
— Ну, я ещё не самый говорливый. У нас такие говоруны имеются…
— Всё, — в протестном жесте вскинул старик трясущиеся жилистые руки, словно собирался ударить уже опостылевшего ему гостя по башке своей клюкой с перьями, — я от тебя устал.
С этими словами он обмяк. Снова сгорбился, опуская загорелые мослы;, и, опираясь на палку, спешно двинулся по тропе вверх, явно сбегая и от гостя, и от собрания аборигенов. Через несколько шагов, не прекращая семенить в гору, жрец плюнул через плечо и что-то пробурчал под нос. Видимо, осточертело ему уже здесь всё до безобразия.
Несмотря на то что плевок местной законодательной власти до него не долетел, Дима всё равно стоял как оплёванный, не понимая, что ему теперь делать. Восемь особей мужского пола демонстрировали стойки задом кверху. Один продолжал валяться у ног, не подавая признаков жизни.
Наконец, сообразив, что он вроде как с одного удара стал мэром целого поселения, принялся обходить стоявших на коленях вверенных ему подданных. Вычислив самого мелкого, кто наверняка не мог бы дать сдачи, новый хозяин легонько пнул пацана по выставленному заду.
— Подъём.
Мальчуган, трясясь от страха, поднялся, но продолжал держать голову опущенной, не решаясь даже взглянуть на Повелителя. Дима решил сначала поинтересоваться, какой из «вигвамов» его, но вовремя спохватился, что с таким понятием здесь вряд ли знакомы. Поэтому, взяв парнишку за шиворот, потребовал проведения экскурсии в полном объёме, подталкивая гида вперёд:
— Показывай и рассказывай мне всё.
Мальчик поклонился и двинулся мелкими шажками вглубь шатрового селения, продолжая держать голову опущенной.
Через пятнадцать минут неспешного обхода владений Дима уже знал, что все четверо подростков занимали один шатёр. Два старика тоже жили вместе. Трое взрослых имели личные апартаменты. Его жилище, как главаря, располагалось в центре. А вокруг стояли шатры его жён.
Попаданец, ещё недостаточно обнаглев, заглядывать в женские шатры не решился, успокаивая себя тем, что ещё успеет. Осмотрел лишь своё жилище, богато украшенное и чем-то заваленное вдоль стен, видимо, добром этого мира. Внутри никого не было. Бегло оценив интерьер, продолжил знакомиться с движимостью и недвижимостью свалившегося наследства.
Каково же было его удивление, когда, сделав полный круг и вернувшись в исходную точку, увидел всех мужчин в тех же неприглядных позах. Поняв, что без команды они так и будут теперь стоять, пока не сдохнут, он барской милостью поднял мужиков на ноги и заставил представиться.
Почти никого не запомнил, но на одинаковость составления имён внимание обратил. Все они звались «Тот, кто» и далее констатация чего-либо. По принципу индейских кличек. Запомнил только беззубого, прибитого камнем и уже оклемавшегося. Им оказался Тот-Кто-Родился-На-Большую-Луну. Запомнил пацана-экскурсовода — Тот-Кто-Смотрит-На-Гору, посчитав это для начала достаточным.
После чего, обозвав их всех про себя идиотами, распустил работать, угрожая с каждым заняться персонально, но позже, а сам отправился в свои «царские» хоромы, затребовав еды и зрелищ. Еду принесли практически сразу. Зрелища зажали. Но, как понял Дима из сбивчивых объяснений пацана, он просто оказался незнаком с подобным термином.
Поев вполне приличного мяса, приготовленного, судя по запаху, на костре, Дима вышел из шатра в надежде поймать того мальца, что Смотрит-На-Гору. Он намеревался продолжить знакомство с местными реалиями, используя его как путеводитель. Но поселение словно вымерло. Шатёр подростков оказался пустым, а в другие он не полез.
День клонился к вечеру, судя по солнцу. Усталость сказывалась. И путешественник, неожиданно получивший неограниченную власть и не контролируемый учителем, не придумал ничего лучше, как завалиться спать. Пускай светило было ещё высоко, но это вселяло надежду, что он наконец-то отдохнёт и выспится.
Проснулся вновь всё в том же пустом шатре у подножья гор с чувством, что его только что душили, да так основательно, что шея болела нещадно и дышалось с трудом, через раз и то взахлёб. Опять отходил, наверное, минут десять. Джей сидела на своём месте и, как всегда, самодовольно лыбилась.
— Что за беспредел?! — хрипя сиплым шёпотом, возмущался ученик. — Я что, теперь и уснуть не смогу?
— А ты чего хотел? — наигранно удивилась Джей. — Ты теперь для них царь и бог! А царя делает не корона на пустой голове, а свита. И бога — не ореол над лысиной, а паства. Твоё же окружение — злейшие враги, лишённые по завещанию возможности заполучить власть. Ты научился быть ведущим относительно партнёрши. Теперь пришло время учиться быть ведущим над обстоятельствами. Титул не даёт право быть таковым автоматически. Ведущий в ситуации — это тот, на кого она работает, даже без его личного присутствия.
Дима впитывал поучения молча. Ядерный реактор злости внутри кипел и перегревался. И как он ни старался держать его в узде, перегретые эмоции нет-нет да вырывались протуберанцами наружу.
— Ну я им, козлам, сейчас покажу, мля, где раки зимуют.
С этим зловещим шёпотом, еле сдерживаемый внутренним ведущим, разъярённый ученик выскочил из шатра, провожаемый глумливым возгласом адской заразы:
— Не дразни крокодила, пока реку не переплыл.
— Да пошла ты, — в сердцах вполголоса выругался ученик и, не дожидаясь бесполезной, как он уже понял, наставницы, почти бегом пустился к своему «царству».
На этот раз не он шёл за Джей, а она чуть ли не бежала следом, стебаясь и изгаляясь над неудачником, как только могла. Отродье преисподней потешалось от души, если таковая у последней имелась, ещё больше раззадоривая ученика на кровавые подвиги.
Процедура встречи прошла по плану, но только в укороченном варианте и с кое-какой коррекцией. Дима ещё в прошлый раз обратил внимание, что все до одного мужчины вооружены каменными ножами, даже пацаны. А он, бедолага, с голыми руками. Камень за спиной не в счёт.
Поэтому, как только щербатый двинулся на него, он не стал дожидаться даже его короткой реплики насчёт себя, а пнул мужика по мошонке ещё на подходе и после добивания камнем просто отобрал обсидиановый резак, наглым образом прикарманив чужое имущество.
После того как жрец покинул селение, плюнув через плечо, Дима ответным плевком в его сторону оказал служителю культа взаимное «уважение» и принялся за воспитание приобретённых «родственников». Ухватив поудобнее обретённое холодное оружие и всем видом показывая, что с его-то горячностью он им тут всем сейчас температуру тела опустит до атмосферной.
— Встать! — рявкнул новоиспечённый глава на выставивших задницы мужчин.
Те вскочили как ошпаренные, вытянувшись по стойке смирно, словно всю жизнь муштровались в воинской шагистике.
— Лечь! — последовал очередной командный рёв, не терпящий ослушания, отчего народ рухнул мордами в пыль.
Воспитательный процесс продолжался с минуту, пока вновь назначенный главнюк рода несколько не остыл, потому что сам устал надрывать голосовые связки. А затем покрытых пылью с головы до ног выстроил в колонну по одному и развёл по шатрам, кроме подростков, обратившись к ним по-свойски:
— Так, орлы. Кто у бывшего хозяина был в личных помощниках?
Все четверо указали на раненого, который хоть и пришёл в себя, но продолжал сидеть на земле, держась за разбитую голову.
— Понятно. Отныне назначаю вас моими главными помощниками. А на этого, — Дима кивнул на щербатого, — перекладываю ваши обязанности. Поняли?
— Да, — вразнобой и явно обрадовано затараторили подростки.
— Для начала пить и есть мне. И чтоб один из вас по очереди постоянно сидел у входа в шатёр, ожидая моих повелений. Выполнять.
Наевшись и напившись, Дима не стал откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, как завещали умные люди. Свистнув дежурного по «царской тумбочке», он пожелал немедленно ознакомиться с жёнами.
Притом велел привезти сразу всех, решив методом визуального сравнения оценить и выстроить живой товар в очередь. Он не сомневался, что у прежнего хозяина жёны уже были выложены согласно табелю о рангах для применения по прямому назначению. Потому что это должно быть в любом гареме в обязательном порядке. Иначе передерутся.
Пока пацан бегал, Дима, рассевшись в деревянном кресле, чем-то напоминающем трон, задумался, вспоминая задание Джей и соображая, как при первом же знакомстве не обидеть ни одну. После недолгих размышлений решил, что для начала просто посмотрит, а там видно будет.
Его сильно напрягло это её «накажу». Не понимая, как это будет происходить, тем не менее Диме очень не хотелось проверять на себе это действо. Суккуба она ещё та сук…куба, с неё станется нагадить ему каким-нибудь изысканным и извращённым способом.
Глава 12. Локация 3. Просмотр — это только глазами, а смотрины в обязательном порядке подразумевают на ощупь.
Жёны вошли в шатёр строго в колонну по одной, шаг в шаг. Словно на военном параде, синхронно перестроились в шеренгу. Притом настолько ровную, что хоть линейку калибруй.
Дима, бегая по строю оголодавшими глазками хронического эротомана, старался оценить своё движимое имущество на предмет: какая же из них самая-пресамая «ябывдутельная». Но у него ничего не получалось. Ошалевшие от счастья гляделки разбегались, не успевая концентрироваться на одной, всякий раз перескакивая на другую, почему-то полагая, что последующая лучше предыдущей.
Особи противоположного пола неожиданно свалившегося на голову гарема оказались молодыми девушками примерно одного с ним возраста. Все до одной с аккуратной причёской в виде остроконечной пирамиды, но при этом разные.
На удивление ухоженные и нарядные, в разных фасонах одеяния. Одна так вообще без штанов, сверкая загорелыми стройными ножками, без малейшего признака не то что целлюлита, но и капли подкожного жира как такового. Топовые модели его женской половины семейства представляли собой финальное дефиле показа мод.
И при этом все как одна выложили напоказ груди. Именно последнее обстоятельство сбивало с панталыка Диму, не давая ему как следует оценить каждую по достоинству. Выставленные наружу заманухи девушек, таких же разных по форме и содержанию, оттягивали внимание оценщика, не позволяя собрать в голове общую картину каждой определённой жены для вдумчивого анализа.
Но были две вещи, общие для всех, на которые, несмотря на ослеплённость таким обилием сисек, Дима всё же обратил внимание. Первое — наличие косметики. Это удивило попаданца из будущего, считавшего лицевую мазню атрибутом своего времени, но никак не каменного века. Ресницы с бровями оказались накрашены абсолютно у всех, только с разной степенью испорченности.
Также все представительницы гарема намалевали губы. Краснота их ротовых складок разной пухлости резко контрастировала на фоне выбеленной кожи остального лица. Плюс ко всему, руки, видимые части ног и сами груди были покрыты тонким красным орнаментом, в основном различного рода спиралями и завитушками.
Второе, что бросалось в глаза, — все девушки обвешались нехитрой бижутерией, как новогодние ёлки. Висюльки начинались с причёсок и заканчивались обувью. Кроме того, все считали, видимо, как должное, повесить цветочки, связанные верёвочкой, на соски, подёргивание которых только лишний раз приковывало к себе внимание.
А вот дальше Диму поджидал сюрприз. Мир замер. Девушки мгновенно превратились в восковые статуи. Даже пылинки в солнечных лучах, пробивающихся через отверстие в центре потолка, застыли, словно кристаллизовались в остекленевшем воздухе. Он аж рот открыл от изумления, ничего не понимая.
Но тут из-за спинки его кресла, как ни в чём не бывало, материализовалась Джей, облачённая в пародию на военный мундир то ли какой-то африканской военщины, то ли инсталляционной отрыжке современного искусства из авторской коллекции долбанутого на всю голову кутюрье.
Чёрные, блестящие, как сопли, сапоги а-ля казачок на высоченной шпильке. Розовые лосины с широкими галифе, имитирующие крылышки, которыми обзавелась её тощая задница. Пятнистый маскировочный китель с радужными разводами, обрезанный под выставленные груди, открывая стройную талию со всех сторон, и раздутый в плечах из-за массивных погон с рюшечками и аксельбантами, больше похожими на торт, чем на армейский элемент различия.
На голове вместо пирамиды волос — милицейская фуражка-аэродром с высоко задранной тульёй. В руках, затянутых в чёрные и такие же сопливые, как сапоги, перчатки, Джей держала хлыст работы цыганских ювелиров, усыпанный самоварными стразиками.
Футуристическая училка, не обращая внимания на обескураженного ученика, вальяжной походкой разбитной шалавы продефилировала к участницам кастинга. Встав между гаремом и Димой спиной к последнему, она, широко расставив идеально прямые ножки циркулем и заложив руки с хлыстом за спину, заговорила усталым, равнодушным голосом. Джей словно читала лекцию перед тупой аудиторией, не желающей её слушать, когда как она и не собиралась на этом настаивать, нудно отрабатывая лекционные часы:
— Карл Густав Юнг выделил четыре архетипа женщин, которые дополнительно подразделил на светлую и тёмную стороны. Итого восемь.
Она, бессовестно вихляя пятой точкой, откочевала в сторону, давая ученику возможность оглядеть строй и себя нарядную, остановившись у крайней слева. Наставница размашистым жестом хлыста, как указкой, обозначила представленные для разврата образцы.
Дима наконец смог собраться и внимательнее всмотреться не только в выпендривающуюся Джей, но и в представленные секс-экземпляры, останавливаясь взглядом на каждой жене. Первой в шеренге стояла обалденная блондинка. Ну просто прелесть, какая хорошенькая. Словно фарфоровая куколка с идеальными пропорциями лица, форм и, наверняка, всего остального, спрятанного от глаз нежно-розовым одеянием. С неё-то Джей и начала презентацию.
— Представительница прекрасной половинки человечества с превалированием первого архетипа светлой стороны является обладательницей белого и насквозь пушистого мозга. И этим всё сказано.
— Сказочное отсутствие ума? — с сожалением предположил ученик и, не получив ответа, тут же восприняв паузу как подтверждение, обиженно добавил: — Ну почему одно дают, другое отбирают?
— Напротив, — не согласилась с ним наставница, — обычно подобные девочки ассоциируются с понятием «отличницы» во всех учебных заведениях разной высоты образования. А по жизни — это самопровозглашённые принцессы. Хрупкие, ранимые и до безобразия утончённые. И далее по списку со всеми синонимами и сопутствующими эпитетами.
— Понятно, — протянул раздосадованный ученик, — это категория принцесс, которые не какают.
— Почему не какают? — встрепенулась в изумлении Джей, уставившись на Диму, явно не ожидая от него подобного заявления.
— Потому что принцессы, — он задрал глаза и указательный палец в потолок, показывая на недопустимые высоты, после чего, опустив и то и другое в пол, закончил, — и какать — вещи несовместимые.
Джей хмыкнула. Задумалась. После чего кивнула, соглашаясь, и продолжила:
— В каком-то смысле ты прав. Она такая. Всегда любима окружением, воспевающим мораль. Практически во всём зависит от их мнения. Лишена самостоятельности, поэтому предпочитает решать возникающие проблемы исключительно чужими руками.
На этих словах Джей скривилась, словно от съеденного лимона без сахара.
— А мне кажется, ты её просто недолюбливаешь, — усмехнулся Дима, продолжая внимательно разглядывать утончённую красотку и уже откровенно приступив к раздеванию милашки глазами.
— А за что? — обиженно вскинулась Джей. — Я специалист по разврату, а разврат и ЭТО, как ты выразился, вещи несовместимые, — и тут же, скорчив брезгливую физиономию, она, манерно взбросив ручки, издевательским фальцетом спародировала: — Фи, это так нечистоплотно.
— Знаком я с таким типажом, — хмыкнул Дима. — Помню, в школе была у нас одна такая «прынцесса».
— Кто бы сомневался. С таким приоритетом поведения действительно много девочек в вашей культуре на ранней стадии развития, в районе детсад — школа. Но дальнейшее преобладание подобных закидонов во взрослой жизни указывает на незрелость, превращаясь со временем в патологию. Эта вечная девочка-куколка с белыми и пушистыми мозгами обладает исключительно идеалистическим восприятием мира, с рафинированной точкой зрения на супружеские обязанности. В её мечтах мужчина должен всё, а она — ничего.
— Опять знакомо, — в очередной раз влез Дима и, оглядев весь строй, наигранно удивился: — А что, они не все такие?
— Представь себе, нет. Этот экземпляр, — Джей вернула внимание ученика к блондинке, — в половых отношениях дальше безобидных ухаживаний букетно-конфетного периода в своих мечтах даже не заглядывает, останавливаясь на финале апофеоза в виде умопомрачительной свадьбы. Точка. Первая брачная ночь и тем более последующая бытовуха в её фарфоровой головке просто не укладывается как нечто несуществующее. Идеал мужчины — это всевозможные «принцы на белых конях». А лечь под мужчину — всё равно что под вражеский танк со связкой гранат. В её понимании и то, и другое тянет на звание Героя России как минимум. Но она к подобной жертве не готова.
— Мля, — вынырнул Дима из своих грёз по поводу этой милашки, — это как понимать? Как же я её совращу, не обидев, если она секс вообще не приемлет? Платонически, что ли?
— Платонический секс? Хм. Прикольно, — развеселилась Джей. — Надо будет взглянуть на него в твоём исполнении. А ещё лучше — закати-ка ты с ней платонический разврат от всей души. Это вообще звучит как песня.
— И что тут смешного?! — распалился ученик, елозя в кресле, явно напуганный сложностью стоящей перед ним задачи.
— А кто тут тебе обещал бесплатный секс-аттракцион? — нахально продолжала подтрунивать наставница. — Если будешь думать головкой вместо головы, ты тут ни с одной не справишься. Поэтому засунь свои протесты сам знаешь куда. Внимательно выслушай установочный материал, проанализируй, выработай стратегию соблазнения. Ищи ключики. Я тебя уверяю, они есть к каждой.
У Димы как-то сразу пропало желание раздевать глазами красавицу, и он взглянул на ангелочка уже как на материал для исследования, притом очень плохо поддающийся изучению. Тем временем Джей, заметив изменение в настрое ученика и выслушав его мысленные маты, продолжила:
— Визуализируются исключительно женской атрибутикой: нежные цвета одеяния, милые, если есть возможность, изысканные аксессуары, каблучки и в общем всё то, что однозначно идентифицирует женщину. Особый бзик к изяществу рук, макияжу и причёске, доведённой постоянным уходом до идеального состояния. Волосы предпочитает светлых тонов, поэтому постоянно их обесцвечивает. Эта особь эмоциональна, чувственна и, главное, патологически мечтательна в своих волнительных переживаниях. В реальном мире она практически не живёт. Обожает всё прекрасное, изящное и «ми-ми-мишное». Нарочито-показательно придерживается норм морали. Предпочитаемые форматы для восприятия информации извне: мелодрамы, необременяющие сознание, с обязательным «хэппи-эндом». Запросто становится поклонницей какой-нибудь медиаперсоны, который как раз и является для неё живым воплощением принца на белом коне, но всегда на почтительном расстоянии мечтательной удалёнки.
— То есть на подобных ангелочков оказывает влияние определённая продукция медиаиндустрии? — уточнил ученик, явно задумавшись не столько о сегодняшнем дне, сколько о своём реальном времени.
— И не только на них, — уклончиво отреагировала Джей.
С этими словами она шагнула к следующей «красавице». К толстухе с зелёной шевелюрой и крепко сбитыми, будто накаченными силиконом, грудями. Девочка обладала вполне симпатичной мордашкой, которую портило несуразное кольцо в носу, как у быка-производителя.
Дима, взглянув на зеленоголовую, тут же прикинул, что, если бы толстушка сбросила килограммов «цать» и ликвидировала излишнюю эпатажность, то вполне бы могла составить конкуренцию белой и пушистой. По крайней мере, личиком.
Хоть взгляд девушки и выглядел колючим, но казался не злым, а каким-то вызывающе наглым. Будто девица, заранее предвидя издёвки, готова была дать сдачи авансом, даже ещё их не выслушав. Вместе с тем в тех же глазах читался смачный плевок на любую точку зрения относительно её нефешенебельной комплектности.
Одеяние Колючки выделялось из общего сонма излишней цветастостью и несоразмерностью. Оно было явно ей мало; или, скорей, сознательно мало;, врезаясь в мягкую плоть и обрисовывая волновую рельефность сала на различных частях тела, невольно этим цепляя внимание, хоть и негативное.
— А вот следующая — это обратная сторона предыдущей, — с гордостью объявила Джей, расцветая в довольной улыбке, любуясь выставленным экземпляром. — Если первая имеет белые и пушистые мозги, то эта — чёрные и игольчатые. Но, несмотря на внешние отличия, обе представляют одну и ту же половую базу предпочтений. Юнг эту парочку рассматривал как единый архетип, но с противоположными крайностями. Сможешь уловить, в чём их одинаковость?
Ученик с выпученными глазами уставился на двух девушек, дёргая головой с одной на другую. Это походило на логическую игру с двумя картинками, где требовалось найти какое-то количество отличий, а тут ровным образом наоборот. В абсолютно разных объектах созерцания следовало умудриться найти нечто одинаковое. Но сколько Дима ни пытался, ничего одинакового обнаружить у него так и не получилось. Девушки выглядели полной противоположностью друг другу.
— Расслабься, — остановила его мучения Джей. — Ты не поверишь, но обе живут в мечтах об одних и тех же принцах. Только если белая этого не скрывает и показательно декларирует, то для чёрной это тщательно оберегаемый секрет. Не все с иглами в башке выглядят подобным образом. Встречаются и худенькие, и страшненькие, но все они считают себя по жизни обиженными.
Дима под новым углом посмотрел на любительниц принцев с конями, стараясь понять, какие внешние признаки могут указывать на одни и те же половые предпочтения. Долго сравнивал. Не нашёл. Джей улыбнулась и продолжила:
— Понимаешь, — обратилась она к нему, как к непроходимому тупице, — образ принца, как и в первом случае, зародился у Колючки ещё в детстве благодаря книжкам, фильмам и, самое главное, родителям, не чающим в кровиночке души. Но вот злодейка жизнь, вернее, гадкое окружение, злостно подорвало в ней веру в собственную «принцессность». И когда у обиженной хватило ума осознать, что принца ей не видать как своих ушей, она превратилась из псевдопринцессы в реальную оторву, стремящуюся урвать от жизни всё, что не успело от неё ускакать или убежать на своих двоих. При этом в глубине души, где-то очень глубоко, в ней продолжает оставаться мечтательность. Она также зависима от чужого мнения, хотя тщательно это скрывает, показательно попирая авторитет родителей и моралистов вообще.
Джей сделала паузу, разглядывая толстушку. Дима, воспользовавшись моментом, выдвинул предположение:
— То есть это одна и та же поведенческая личинка, но выросшая в разных условиях?
— Не совсем, — не поддержала его гипотезу Джей, — выражаясь твоим языком, одинаковые поведенческие личинки с разными природными оболочками. Первая с детства была куколка и знала, что она красивая, ещё до того, как научилась ходить и говорить. Затем всю жизнь только заботилась о своей природной красоте и училась преподносить себя свету как должное. Вторая же ещё с детсада поняла, что уродина, сравнивая себя с соседками по горшку, и в первую очередь убедила в этом саму себя. Безмерная эмоциональность в её случае приобрела ярко выраженный характер, переходя в истеричность, плаксивость, частую смену настроений и, как следствие, суицидальные наклонности. Капризность со временем переросла в стервозность и убеждение, что ей не только мужчины в отношениях должны, а ВСЕ вокруг по жизни.
— Капризность, стервозность, истеричность с её-то габаритами? Да это же гром-баба, в сторону которой и плюнуть за квартал побоишься. Она, случаем, рукоприкладством не занимается?
— Драться не умеет, но словесным гонором кого угодно в асфальт закатает. А до драк не доходит, потому что с нахрапистой сучкой стараются не связываться. Личные отношения, как и в первом случае, идеализирует, но вместо «хэппи-энда» с уклоном в несчастную любовь. Для неё вообще любовь и несчастье — синонимы. Поэтому в качестве объектов воздыхания всегда выбирает «проблемные» варианты, не дающие будущего: чужие мужья, желательно с большой разницей в возрасте и статусе, ну и медиакумиры — это отдельная строка. При этом прёт по жизни, не считая половых партнёров и не ограничиваясь моральными принципами. На этом поприще может впадать в крайности и пускаться «во все тяжкие».
— Я так понимаю, сексом занимается исключительно назло. Только непонятно кому, — воспользовавшись паузой, вклинился ученик.
— Да всем, — усмехнулась Джей. — В первую очередь ненавистному, порядочному в кавычках обществу. Отрицание ко всему правильному у данной представительницы проявляется в эпатажном поведении на людях и вызывающей манере одеваться. При этом мордашкой старается походить на какую-нибудь известную личность: актрису, топ-модель, поп-звезду и т. д. Главное, чем она пытается привлечь к себе внимание, — это постоянный вызов окружению. Притом неважно, каким образом: внешним видом или своим информативным содержанием. И ей, как правило, это удаётся. Поэтому, если Принцессу кратко можно обозвать «девушка-призыв», то Колючку — «девушка-вызов».
— Понятно.
Тем временем наставница двинулась дальше. Следующей стояла вроде бы заурядная, ничем не примечательная простушка. Обычные каштановые волосы, заплетённые в самую маленькую пирамиду из всех. Невзрачное личико. Вполне стройная, но без особых изысков фигура. Среднего размера грудь. В общем, вся какая-то усреднённая. Тем не менее, приглядевшись, Дима неожиданно почувствовал некое притяжение.
Вот есть красивые женщины, но при этом непонятным образом отталкивающие от себя. А есть вот такие, вроде бы обычные, но зацепился взглядом и отвести не можешь. Что-то колдовское у них в глазах. Даже сразу и не объяснишь, что.
— Следующая у нас — Святая, — вывела его из гипнотического притяжения наставница, начиная описывать невзрачную претендентку. — Хотя чаще представительницу этого архетипа светлой стороны называют Роковой Женщиной.
— Мля, — на эмоциях выдохнул Дима, вновь залипая на описываемом экземпляре, визуально стараясь определить, в чём же её притягательная фатальность.
— В первую очередь потому, что мужчина, однажды встретив подобную женщину, не может забыть её всю оставшуюся жизнь. Она имеет некий Святой Источник, но не в религиозном плане, а общечеловеческом. Даже не знаю, как тебе это объяснить простыми словами.
— Не можешь простыми — объясни сложными.
— Женщина со святостью в душе удивительным образом пробуждает в мужчине его скрытые качества, вдохновляя на подвиги и созидание. Она — своеобразный катализатор. Для творческого мужчины становится музой. Для делового — талисманом удачи. А для кого-то просто мотивацией к действию. Но в любом случае её партнёр быстро делает успехи на поприще, предназначенном ему свыше.
— Круто, — восхитился Дима, продолжая старательно прощупывать взглядом претендентку, изучая её в мельчайших подробностях.
— Святая сочетает в себе те качества, которые ценит только её мужчина, и главное из них — безоговорочную преданность. Иногда кажется, что может излечить его лишь лёгким прикосновением и буквально преображает любое пространство одним своим присутствием. Подобное создание любят все мужчины, но каждый по-своему. На Святую невозможно обидеться — она никогда не даёт повода. Ей невозможно не уделять внимания, потому что это само собой разумеющаяся необходимость, и при этом остаётся незаметной, ненавязчивой, порождая к себе интерес тактично и тогда, когда в том есть необходимость.
— Прям идеал какой-то.
— Она не идеал, а та самая загадка, которая имеется в каждой женщине, только в разных пропорциях с её тёмной противоположностью. Святую невозможно просто найти, завоевать или соблазнить. Она сама выбирает партнёра только по одному ей понятному принципу. Выбрав мужчину, он автоматически становится всем её Мирозданием. Она окрыляет избранника безоговорочным служением.
— Странное создание. По жизни никогда не встречал подобных. Даже не верится в их существование.
— Действительно. Редкий приоритет поведения в вашем обществе. Тем не менее подобный сценарий заложен в каждую женщину. Правда, мало кто из них возводит его в приоритет.
Тут Джей шагнула дальше и представила следующую претендентку. Ей оказалась жгучая брюнетка с роскошными кудрявыми волосами, завитыми, пожалуй, в самую крупную пирамиду, по форме больше напоминающую церковную маковку. По крайней мере, эта копна бросалась в глаза не только в соотношении с хрупким телом, но и в сравнении с остальными носительницами волосяной геометрии.
Худая, жилистая, без малейшего признака на жировые отложения, отчего даже загорелая кожа казалась прозрачной. С небольшой, но уже хорошо сформировавшейся грудью. Узким миниатюрным личиком. Пухлыми, чётко очерченными губками и огромными чёрными глазищами на пол-лица.
Девушка единственная из всех дефилировала без штанов, в одном платье, больше похожем на длинную рубаху, лишь чуть-чуть прикрывшую причинное место. Эдакая мини-юбка от плеч, из которой напоказ были выставлены две прямые мускулистые ножки, придающие брюнетке подчёркнутую, просто кричащую сексуальность.
— А вот её обратная — тёмная сторона. В простонародье — ведьма обыкновенная, — тем временем разглагольствовала наставница, по виду явно благоволившая презентуемой особи. — Ну и, как все ведьмы, обладает феноменальной магической властью над мужиками, как бы они против этого не дрыгались. Представительница данной разновидности способна искусно манипулировать любым мужчиной для достижения своих корыстных целей: материальной выгоды, статусного положения, удовлетворения физиологических потребностей или прихотей. Она их использует, как правило, исключительно для грязных дел: месть, интриги, повышение самооценки и так далее, растаптывая и выбрасывая самцов как расходный материал, без каких-либо сожалений и угрызений совести.
— Мля. Вот же сука, — встрял Дима. — Хотя о чём это я? Как известно, все бабы — ведьмы.
— Все бабы — ведьмы, — согласилась Джей, но тут же хищно окрысилась, уставившись на Диму, будто он только что оскорбил её лично. — Да не все женщины — бабы. Люди разные, и заниматься уравниловкой в чём-либо — первый признак тупости и гарантированной ошибочности суждений.
Под давлением тяжёлого взгляда училки Дима ретировался, утвердительно кивая. Хотя вполне возможно, что мнимая оскорблённость ему просто показалась, так как Джей тут же игриво улыбнулась и продолжила:
— И если для Святой её мужчина — центр Мироздания, то вот для Ведьмы она и есть средоточие Вселенной, где любой самец, даже просто проходящий мимо, — инструмент для достижения цели. Ведьма не бывает глупой хотя бы просто потому, что дуры подобного амплуа долго не живут. Их топят, жгут или прикапывают где-нибудь в лесу. Вот только весь её ум заточен исключительно на хитрость и обман. При этом она всегда сексуальна при любых обстоятельствах и в любое время дня и ночи. Представительницу этого племени довольно сложно вывести из равновесия, и тем более невозможно ею манипулировать. Ведьма априори холодна и расчётлива. Она не покупается на чужие эмоции и тем более не ведётся на сопереживание. Эта девочка очень профессионально меняет актёрские маски согласно поставленным перед собой задачам. Показательная, очень реалистичная полярность её эмоций с высочайшими амплитудами сводит находящихся рядом мужчин с ума. Таким образом, она выводит их из психического равновесия и управляет, как марионетками. Ведьма с лёгкостью толкает прирученных самцов на самые безумные поступки: убийства, самоубийства. С помощью подконтрольных марионеток разыгрывает интриги, разворачивает медийные скандалы и даже инициирует войны.
— Прям страшно становится, — буркнул ученик, поёжившись. — Судя по описанию, не девушка, а ходячая катастрофа для мужиков.
— За это их во все времена побаивались и ненавидели, — согласилась Джей. — Но способность водить мужиков за их хоботы — не самая сильная черта Ведьмы. Главное — она всегда чётко знает, чего хочет и как этого достичь. И в первую очередь с помощью мужчин, которые, как универсальные отмычки, открывают перед ней любые замкнутые двери.
— Я так понимаю, что Святая и Ведьма — противоположности одного и того же архетипа. А что их объединяет?
— Самоотдача, — спокойно ответила Джей, нахлёстывая себя хлыстом и наполняя шатёр звонкими шлепками в такт метронома. — Полная и безоговорочная самоотдача. Только в первом случае архетип отдаётся мужчине, а во втором — самой себе.
— А как вообще противоположности могут уживаться в одной женщине? — негодующе поинтересовался Дима, абсолютно не понимая хитросплетения поведенческих антагонистов, соединённых в одной голове.
— Легко. Во-первых, они разнесены у неё во времени и пространстве. Если в какой-то жизненной ситуации превалирует одна сторона архетипа, то вторая на такую же величину угнетается. Противоположные лучи не могут одновременно увеличиваться. Они в сумме составляют сто процентов определённого архетипа. Поэтому, если реальная женщина на девяносто процентов ведьма, то у неё всё равно остаётся десять процентов на святость. Такая же процентная расстановка существует между четырьмя основными архетипами. То есть в сумме все архетипы составляют сто процентов психической энергии женщины, которые неравномерно распределяются между четырьмя парами лучей. Понимаешь, о чём я?
— В принципе, логика понятна.
— Тогда идём дальше.
Следующей стояла девушка, больше походившая на одного из пацанов, что явно где-то засели поблизости от шатра и, по мнению Димы, предпринимают отчаянные попытки подслушать, а может, и подглядеть за происходящим внутри.
Штаны и рубаха на девчонке были явно мужского покроя, только с вырезами для будущих женских атрибутов для вскармливания младенцев, которые у этой модели почему-то были слабо развиты. Мордашка симпатичная, но не более. Широкие плечи, как у пловчихи, мускулистые руки, явно привычные к физическому труду. Нахальный пацанский взгляд. Если бы не пирамида из косичек и выставленные напоказ прыщи подростковых грудок. Ну, пацан пацаном.
— Пацанка какая-то, — подытожил Дима осмотр.
— Пусть будет пацанка, — согласилась с его выводом Джей. — Это представительница прекрасного пола с активной жизненной позицией. Причём активность из неё прёт во всём и сразу. Она успешна сама по себе и никогда не рассчитывает на помощь со стороны. В особенности мужчин. Более того, эта активистка с завидной регулярностью норовит вступить с противоположным полом в соревнование, поскольку не считает себя слабой половинкой человечества и не разделяет дела на мужские и женские.
— Лесбиянка, что ли? — предположил ученик, скривившись.
— Нет. Хотя последние произрастают именно из этого архетипа. Нормальная же бисексуалка, просто свободолюбива и независима. По этой причине часто по жизни одинока, переводя приоритеты с создания семьи в сторону карьеры. В личных отношениях, если такие случаются, предпочитает роль «боевой подруги». Если заводит детей, то из-за постоянной занятости потомство рано становится самостоятельным.
— Она может создать семью?
— Может.
— Как боевая подруга?
— Да. И детей заводит не просто «так получилось» или «по пьянке залетела», а согласно плану и расписанию. Потому что так нужно для полноценности семьи.
— А как у неё с чувствами?
— Старается держать при себе, правда, не все. Как правило, на людях демонстрирует показательную весёлость, непосредственность и панибратство. Главная поведенческая особенность Пацанки — она двигает по жизни с лозунгом «Я сама!».
Джей замолчала, вопросительно смотря на Диму. Тот ничего не ответил, явно задумавшись. Несколько секунд спустя просто кивнул, как бы говоря: «Понял».
Наставница шагнула дальше и остановилась около холодно-красивой женщины с иссиня-чёрными волосами, как у Ведьмы, только блестящими, словно залакированными. И сама пирамида пожиже, но с идеально ровными рёбрами и острозаточенной вершиной.
От чернявой в буквальном смысле веяло холодом. Узкие, плотно сжатые губы, казавшиеся почти отсутствующими. Злой, если не сказать, ненавидящий взгляд. Черты лица идеально симметричные, точёные, и возникало ощущение, что она ненастоящая. Причём, если все в застывшем состоянии выглядели восковыми, то эта — выточенной из камня.
Облегающая одежда, притом не только платье, но и штаны, подчёркивали прекрасную спортивную фигуру. Но вот почему-то сексуальной её назвать язык не поворачивался. Хотя грудь вполне зрелая. Даже с первого взгляда, не щупая, можно было предположить о её железобетонной упругости. Но это как раз больше указывало на статую, чем на живого человека.
— Её противоположность по архетипу не соревнуется с мужчиной, — начала давать характеристику Джей этой ледяной королеве, — а стремится его подавить, унизить и уничтожить.
— Феминистка, что ли? Вот этой мне ещё только не хватало.
— Почти угадал. Чаще всего под описание этой разновидности архетипа подходят такие «персонажи», как «Леди босс», притом, как правило, лютая и на «слабо;» не разводимая. Идейная до мозга костей «феминистка». «Генеральша в юбке». Она отрицает любовные переживания, считая их болезненной слабостью. Сдержана до соответствия бетонной дамбе, скрытна до законспирированного резидента вражеской разведки.
— Мля, — протянул Дима, склоняя голову и обхватывая её руками.
Он даже в теории, из опыта своего мира, не представлял, как к эдаким мегерам подступиться. А у него на работе было аж две таких: одна в кадрах восседала, вторая — начальница соседнего отдела, так что он знал подобных сук не понаслышке.
— В абсолютном приоритете только карьера и власть, — продолжила Джей, — поэтому и выглядит соответственно, предпочитая строгий деловой стиль во всём: классический перфекционизм, замешанный на аскетизме. В общем, всё чётко, жёстко, в установленных рамках и ничего лишнего.
— Да, знавал я таких, — выпрямился молодой человек, — на кривой козе не подъедешь.
— На кривой не подъедешь, а на прямой — запросто. В плотном графике её личной жизни в обязательном порядке запланированы мужчины, но на строго определённое время, и притом только те, кто безропотно согласен лечь под неё, а не на неё. Она считает представителей мужского пола слабыми и недостойными даже её мимолётного внимания, не говоря о чём-то большем.
— Тяжёлый архетипчик. Нечего сказать.
— А что ты хотел? Это действительно сильная и волевая женщина, ставящая перед собой высокие цели и, представь себе, достигающая их. Злости у неё предостаточно, а самодисциплина зашкаливает.
— Отдаваться женщине мне ещё не приходилось. Даже стрёмно как-то.
Джей никак не отреагировала на его нытьё, закончив короткую характеристику «Леди-босс» и проследовав к следующей участнице секс-парада, которую просто представила как «мама».
— Мама? — удивился Дима. — Чья мама?
Девушка действительно выглядела старше остальных с первого взгляда. Но, приглядевшись, ученик всё же решил, что если и старше, то ненамного.
С округлыми формами, хорошо видневшимися даже через широкое платье и такие же не по размеру просторные штаны, больше напоминающие юбку-колокол или шаровары с чужой задницы. Увесистые груди примерно четвёртого размера с трудом удерживались матерчатой полочкой, куда для прочности, похоже, была вставлена деревянная подпорка, об которую мягкие титьки плющились и растекались.
Лицом напоминала добрую любимую бабушку с неким подобием простодушной улыбки, только ещё в молодом возрасте. Пухленькие натруженные руки, сложенные в замок. Тёплый смиренный взгляд доброй коровы. В общем, полный антипод понятию «сексуальность».
— Мама она и есть мама, — прервала его разглядывание Джей. — Это представитель последнего, четвёртого архетипа, её белая составляющая. В приоритете семья и всё, что с ней связано. Обеспечивает уют, домашнее тепло, материнскую любовь и заботу. Это цель её существования.
— Обабившаяся женщина, — неожиданно даже для себя выдал вердикт молодой человек, явно вытащив данный перл откуда-то из подсознания.
— В точку! — развеселилась наставница и продолжила характеристику. — Радушная хозяйка. В меру любопытная и без меры общительная. Хорошо готовит, занимается рукоделием и является профессионалом во всём, что называется работой по дому. Обожает детей, цветы, животных. Терпелива, аккуратна, склонна к бескорыстной материнской жертвенности. Воспринимает мужчину как опору семьи, поддержку дома. Поэтому по молодости стремится как можно быстрей выйти замуж, потому что без семьи себя не представляет. У неё хватает любви и заботы на всё и на всех. Вот только она не жжёт в отношениях, а лишь греет. Этим, кстати, и притягательна для некоторых.
— Да. Не было печали, — выдавил из себя Дима, почёсывая затылок и соображая, как подобную «маму» в постель затаскивать.
Наставница, исполняющая роль экскурсовода, не стала надолго задерживаться возле данной представительницы, видимо, сообразив, что ученик уже понял её особенности, и проследовала к последней, стоящей в строю.
Крайняя справа выглядела моложе своей противоположности. Первое, что бросалось в глаза, — надменный вид. Стояла моложавая баба, держа руки не сцепленными в замок, как у «мамы», а скрещёнными под грудями.
— Это тоже, как ты точно подметил, обабившаяся женщина, только в тёмную сторону. Это «яжмать», как у вас сейчас принято их называть. Она сначала душит своих ближних сверхопекой, а потом только и делает, что обвиняет их в неблагодарности.
— А они детей заводят, находясь уже в этом приоритете поведения? Или он у них проявляется позже? — поинтересовался ученик, указывая на последнюю парочку.
— Хороший вопрос, — кивнула Джей. — Конечно, «яжмать» не с детства была такая, но уже в молодые годы у подобных девочек начинает превалировать данный архетип. Как правило, и светлая, и тёмная перенимают его, подражая своим матерям. А вот темнеть или светлеть начинают с годами. Кстати, чёрная представительница этого архетипа тщательно, на протяжении всей жизни скрывается под белой маской. Поэтому ведение домашнего хозяйства у неё присутствует, но всегда показушное. Она может тщательно следить за собой и вести бесконечную борьбу с микробами в доме, но делает это только для того, чтобы с насквозь лживым радушием пригласить гостей и пустить пыль в глаза своим искусственным перфекционизмом.
— Даже в молодом возрасте?
— Представь себе. Но по молодости это не так бросается в глаза, а вот с годами матереет. Она даже в расцвете сил живёт воспоминаниями и очень любит поучать жизни, искренне полагая, что лучше знает, какая она должна быть. Обожает играть на нервах просто так, портя настроение всему окружению только потому, что оно у неё испортилось по каким-то причинам. Её кредо — чувство собственной важности, отчего патологически завистлива. Очень обижается, если обделяют вниманием. Абсолютно не терпит критики. Зато на лесть, даже откровенно неприкрытую и насквозь лживую, ведётся на раз.
— И находятся мужики, которые выбирают себе в жёны подобную сволочь?
— Сплошь и рядом. Потому что она, как и её белая противоположность, с младых ногтей всеми силами и всевозможными ухищрениями стремится выскочить замуж и как можно быстрей «залететь». А мальчики с гормональным штормом в голове даже не задумываются, каким поведенческим приоритетом обладает писька, которую ему подставили. Вы ж до седых волос, когда приспичит, думаете исключительно головкой вместо головы.
— Понятно, — согласился Дима. — Так никто ж не учит. И как этому бедолаге с ней живётся?
— По-разному, но в большинстве случаев со временем сбегает. Эти особи составляют львиную долю разведёнок. В своём муже она мужчину не видит и видеть не желает. Поэтому относится к нему, как и ко всем своим домашним: сверхконтроль, бесконечная ничем не мотивированная ревность и зависть, если он чего-то добивается в жизни. В конечном итоге все отношения сводятся к «ты скотина неблагодарная», да «я на тебя свою молодость угробила» и так далее, и тому подобное. В семье стремится во что бы то ни стало удерживать абсолютную и безоговорочную власть. Командовать детьми, мужем и всеми домашними животными, что они натаскали в дом. Любое неповиновение наказуемо скандалом, демонстративно надутым видом и ненаписанным транспарантом: «Я с тобой не разговариваю», «Я на тебя обиделась», ну и прочими психологическими давилками.
— Да чтоб я так не жил, — в сердцах подвёл итог ученик, даже подумать не в состоянии, как эту злющую бабищу обихаживать, тут же с горечью осознавая, что всё равно придётся каким-то образом.
Глава 13. Локация 3. Лень — дело хорошее, но ложкой поработать и самому надо, чтобы за тебя не поели.
Закончив презентацию, Джей замерла девятой в шеренге с издевательским немым вопросом на физиономии: «И как тебе?». Дима больше минуты буравил её взглядом. Он думал. Но не о том, как отвечать, а какая же она сволочь. Вместо того чтобы научить, как какую обихаживать, она бросает его, не умеющего плавать, в бурлящие воды на глубину. Мол, барахтайся, ученичок, и сам по себе плавать научишься.
Подобный мыслительный расклад на училку никакого воздействия не оказал. Как стояла, так и продолжала стоять. Рассматривая Джей в гротескном наряде, Дима неожиданно в своих мыслях отклонился от размышлений о тяжести задания и принялся мусолить тему научения плаванию по методу «хочешь жить — греби на берег». Вот интересно, задумался он, можно ли таким образом научиться плавать классическим кролем, брассом или баттерфляем.
Как для этого следует бросать ученика в воду, с какой высоты и чем в него кидаться по мере его барахтанья, чтобы он от примитивного размахивания конечностями с матерными воплями перешёл на нужный стиль плавания с идеальной постановкой дыхания и техники?
Джей стойко терпела его издевательские умственные потуги, продолжая стоять изваянием. Наконец не выдержала и словесно пнула, стараясь придать последнему ускорение.
— Ну и что сидим? Кого ждём?
Молодой человек попрошайкой уставился на училку и, не надеясь на положительный ответ, в буквальном смысле принялся клянчить:
— А можно их пока разогнать обратно по норам? Мне подумать надо.
Первая реакция Джей состояла из пожатия погонами, мол, ей «по барабану». По норам, так по норам. Но затем всё-таки не упустила возможности поддеть:
— В каком это веке дебил решил подумать.
Обозвав про себя Джей отродьем чего-то нехорошего и такой-то ещё более плохой нелюдью, Дима тут же схлопотал по сидящей на троне заднице обжигающий удар ни то плетью, ни то её инкрустированным стеком. Да так больно, что аж подпрыгнул из положения сидя.
Тем временем мир отмер. Девушки, все из стойки «смирно», сдулись, сгибая спины и опуская головы, пряча взгляды в пол. Их ровный строй моментально сломался, и гарем превратился в бодающееся стадо единорогов, нацелив конусы своих причёсок на хозяина-пастуха.
Но тут Джей громогласно рявкнула: «Нале-во! По норам шагом марш!» — и, возглавив импровизированный парад, вихлявой походкой пьяной проститутки первой покинула шатёр, оставив Диму стоять в выпоротом состоянии, почёсывающего зудящую пятую точку.
Нанесение унизительных побоев оказалось ощутимым и вполне болезненным. Это он прочувствовал, пытаясь вновь пристроиться на троне. После чего раздражённо сплюнул и, неспешно прихрамывая, принялся расхаживать по шатру, обдумывая сложившуюся ситуацию.
В конце концов решил идти по списку. Какая разница, в какой последовательности наказываться? А именно к этому Дима почему-то готовился в первую очередь. Он перестал перебирать жён и сконцентрировался на первой — белой и пушистой.
«Итак, — начал Дима свои размышления, — я принц на белом коне. Что у меня имеется из атрибутов? Короны нет, коня нет. Конфеты с букетом и те потерял. Плохо. Что по тактике? Кавалерийским наскоком с перегарным нахрапом не получится. С этой фифой нужно медленно и печально. Заходить издалека и без резких телодвижений. Обычно, насколько помню, согласно фильмам, в подобном раскладе используются шаблонные ситуации мелкого героизма. Типа гопники напали, я спас. Мля. Где я ей тут гопников возьму? Или она падает в воду и тонет. Бред. И что остаётся? Планомерное ухаживание? Но, боюсь, я до старости буду её охмурять, так и не добравшись до трусов. А результат нужен. И как можно скорей. Надо найти какой-нибудь другой путь к её телу».
Тут он прервался, уставившись на кувшин с водой. Пить не хотелось, но вот вылил он его на голову с большим удовольствием. После чего всё-таки смог сесть на свой трон, и то бочком.
«Продолжим. Она наивная идеалистка. Главное, что умеет, — преподносить себя и жадно впитывать внимание. Ну что ж, значит, лапша на уши — её главное блюдо. Может, какую-нибудь мелодраму киношную разыграть? Фильмов она априори не видела, а я, дай бог, насмотрелся за свою жизнь.»
Но тут в голову пришла поистине грандиозная идея: выдать себя за её вторую половинку, данную от бога или богов — это уже не суть важно. Наплести в три короба, мол, увидел её во сне. И она настолько произвела на него неизгладимое впечатление, что, бросив всё, пустился в дальний путь с одним желанием: во что бы то ни стало найти свою вторую половинку и соединиться с ней в целое.
«Хорошо, — продолжал размышлять Дима. — А она вообще теорию о половинках слышала? Вряд ли. Значит, предварительно следует скормить сказочку Платона. Ну а там по ходу дела можно будет и руки распустить. Эх. Бутылку шампанского бы в неё залить для смазки тормозов, да где его взять. Ладно. Пойдём пробовать».
Собрал влажные волосы в пучок. Отряхнул штаны с рубахой. Надраил какой-то тряпкой сандалии и походкой уверенного в себе самца отправился в шатёр к блондинке.
Судя по выпученным глазкам куколки, она явно не ожидала такого подвоха. Хотя, если б чуть-чуть подумала, то не удивлялась бы его визиту к ней в первую очередь. Ведь, судя по расположению шатра, в ранге у старого хозяина она занимала лидирующие позиции. Вот только когда Дима уселся рядом, сконцентрировав на ней внимание, то почувствовал, что она вовсе не удивлена, а напугана.
«Страх — это хорошо. Это мы уже проходили», — промелькнуло у него в голове.
Одарил трясущуюся девушку влюблённой улыбкой. Змеем-искусителем подполз поближе, заглядывая в глаза. Это стоило ему нечеловеческих усилий, так как выставленные груди, трепещущие от её дыхания, как магнит перетягивали внимание на себя.
Хозяйка шатра, выпучив глазки, приоткрыв миниатюрный ротик с пухленькими, хорошо очерченными губками-бантиком, сбивчиво дышала. Когда Дима отвёл взгляд от её глаз, то, лишь мельком скользнув по розовым соскам грудей, заметил трясущиеся под ними руки красавицы, теребившие край одеяния.
Он неспешно взял запястье Принцессы и попробовал для начала притянуть к губам для великосветского поцелуя. Но блондинка с таким остервенением вцепилась в свою одежду, что Дима понял: без применения грубой силы оторвать зажатый кулачок от ткани не получится. Либо руку с куском ткани, либо ткань с куском руки.
«Вот так и дал бы в лоб для расслабления», — подумал он, но ни бить, ни выламывать конечности не стал, а вместо этого с мыслью: «А если так?» — склонился и нежно поцеловал сначала один сжатый кулачок, а затем и другой, для симметрии.
Это возымело чудотворное воздействие. После первого поцелуя куколка заметно вздрогнула и расслабила одну кисть, перестав дрожать, дышать и дёргаться. Хотя после второго слегка вздрогнула, а рука безжизненно стекла между ног в область паха, где и замерла, словно отсохла от ядовитого лобызания.
Когда Дима выпрямился, увлекая одну отвоёванную конечность, то вновь взглянул в глаза красавицы. Белая и пушистая, по-прежнему продолжая таращиться, совсем не дышала. И тут обольститель понял, что ещё чуть-чуть в том же ключе — и объект уплывёт в дальние дали бессознания.
«Мля, — мелькнула встревоженная мысль, — кукла фарфоровая! Мы так не договаривались. Мне твой обморок на фиг не нужен. Только попробуй вырубиться. Джей точно экзамен не зачтёт».
И для вывода прелестницы из полуобморочного состояния он решился заговорить. Тихим, как можно ниже по тону голосом, вплетая в звук хрипотцу и чувственное придыхание. При этом без зазрения совести продолжая лобызать захваченную в плен руку, больше похожую на детскую, чем на кисть взрослого человека.
— Давным-давно, на заре человечества, все люди жили цельными. Не было ни мужчин, ни женщин. Каждый человек был наполовину женщиной, а наполовину мужчиной. И все люди того времени были счастливыми.
Дима плохо представлял себе гендерную теорию Платона. Так, только в общих чертах, да и в этом мог соврать. Но вместе с тем понимал, что он тут не экзамен по древнегреческой философии сдаёт. Поэтому врал как по писаному.
— Но могущественные боги позавидовали счастью людей и разделили их на мужчин и женщин, — продолжал сказочник мести пургу по закоулкам ушных раковин блондинки. — С тех пор несчастные обречены бродить по свету в поисках своих половинок. Сталкиваясь по жизни с чужими, они пытаются соединиться. Но у них ничего не получается. Так как истинно счастливым человек может стать только со своей единственной, родной. И никак иначе.
Тут Дима оторвался от её детских пальчиков и заглянул в глаза жертвы совращения, которая уже успела поменять первичный страх на зашкаливающий интерес. С одной стороны, стало понятно, что тема зашла как по смазанному, но с другой — он тут ей не «Баю-бай» на ночь читает, усыпляя бдительность и расслабляя.
Быстро осознав промашку, змей-искуситель сменил тактику. Требовалось вернуть испуг, плавно перетекающий в возбуждение, на своё место. Дима, перестав облизывать её ладошку, плавно перетёк за спину, подкрадываясь к оголённой ушной раковине — изысканной и кукольно-миниатюрной.
Бело-пушистая враз затрепетала, напряглась пружиной, вцепившись уже своей рукой в его, и вновь учащённо задышала. «Вот так. Хорошо», — мысленно похвалил он девушку.
А дальше что её бедное ушко на себе только не испытало: и леденящий шёпот, и обжигающее придыхание, и скрежет чужого мужского голоса, как ножом по стеклу, и щекочущее прикосновение губ, рождающее до безумства сладостную дрожь по всему телу.
Дима наигранно слащаво поведал трогательную историю судьбоносного вещего сна, в котором воочию лицезрел свою божественную половинку, как наяву. Не жалея красок, описал, как с кровоточащими муками в сердце искал красавицу по всему свету и как с божьей помощью осознал, где находится его счастье. И вот спустя много-много лун, пройдя через горы и моря, степи и пустыни, он наконец дошёл до своей мечты. Ведь вторая его половинка — это она, богиня чистой красоты.
К моменту окончания душещипательной мелодрамы блондинка находилась в состоянии «нестояния», сдаваясь на милость победителя и душой, и телом, чем бессовестный совратитель не преминул воспользоваться.
Одна рука развратника досконально изучала грудь, едва касаясь трепетной кожи подушечками пальцев, а другая беззастенчиво орудовала в её штанах, пристроившись на удивительно мягкой «мохнатке» лобка, где шустрые пальчики, разгребая утопающие в обильном секрете половые губы, нежными прикосновениями мучили возбуждённый клитор.
Блондинка, продолжая взахлёб внимать «лапшу на уши» как нечто сокровенное и самое желанное в этой жизни, уже не понимала, что с ней делают. Она, тяжело дыша, с закрытыми глазами закинула щупленькую ручку туда, откуда доносился деморализующий шёпот, и, нащупав голову искусителя, с неистовством парикмахера-стажёра принялась дёргать и наматывать на пальчики его волосы, приходя от этого в ещё большее возбуждение.
Дима не останавливал враньё ни на секунду, понимая, что его шёпот подобен шнуру от работающего телевизора: выдернешь который — прекратишь трансляцию. После чего птичка вырвется из коробки для промывания мозгов, и тогда всё пропало. Заново охмурить не получится. Одна и та же новостная ложь дважды эффект «вот ни хрена; себе» не вызывает.
Он продолжал держать её под гипнозом своего голоса, когда ласкал ухо, шею. Безостановочно шептал на этапе ласки груди. Плёл несуразицу, восхваляя божественную красоту блондинки, когда лез в штаны и с напором штурмового спецподразделения преодолевал нерешительное сопротивление сжатых ног, но при этом стараясь действовать с педантичностью сапёра при разминировании взрывного устройства.
То, что он получил дар чувствовать партнёршу, с одной стороны, давало ему неоспоримое преимущество в соблазнении, но с другой, как в данном случае, выводило Диму из себя, заставляя расписаться в полной некомпетентности.
Дело в том, что девочка-куколка, несмотря на то, что уже давно была не девочка, возбуждалась крайне тяжеловесно. Дойдя до определённого уровня, либидо перестало расти, долгое время оставаясь на достигнутом рубеже. Все попытки поднять сексуальное «хочу», оторвав его от некоего плато, и заставить устремиться к оргазму ни к чему не приводили.
Наоборот. Более решительные манипуляции шаловливыми ручками только ухудшили положение. Её возбуждение принялось падать. А его после этого так вообще рухнуло. По ощущению, он уже больше часа мозолил ей эрогенные зоны, и всё без толку. И тут пришло осознание, что даже форсируя неприступный Рубикон и доведя упрямый организм до пика наслаждения, сам уже выполнить свои супружеские обязанности будет просто не в состоянии.
И вообще. У него устали руки. От неудобной позы затекли ноги. А язык стал откровенно заплетаться и заговариваться. Поэтому, перестав мучить и её, и себя, Дима просто обнял девушку и, замолчав, задумался: «Твою ж королеву, Принцесса. Как же ты с такими способностями, вернее, с их отсутствием, мастурбируешь? Хотя о чём это я? Ты же наверняка ни разу не пробовала. Для тебя ковыряться ТАМ пальчиками — это так унизительно. Да ты же до сих пор не знаешь, что такое оргазм! Ну и что мне с тобой делать? Сколько же мне понадобится пролить вёдер пота и спермы в штаны, чтобы научить тебя испытывать божественное наслаждение? А если такие, как ты, вообще на это не способны? Да ни один медвежатник не подберёт отмычку к этому сейфу хотя бы потому, что его дверка не закрыта на ключ, а приварена аргонно-дуговой сваркой по периметру. Нет. С наскока эту преграду не взять. Тут надо основательно подумать».
С этими невесёлыми мыслями, находясь в прострации от провала миссии, Дима чмокнул блондинку в шею, дружески хлопнул по плечу, мол, не переживай, придумаем что-нибудь. Тяжело поднялся на затёкшие ноги и, не говоря ни слова на прощание, покинул шатёр неудовлетворённой супруги.
Но не успел труженик семейного разврата вздохнуть полной грудью воздух свободы, как сверху, разрезая с душераздирающим свистом воздух, прилетел мелкий метеорит и размозжил неудачнику башку, разбросав её содержимое по шатрам всего поселения.
Такого убийственного похмелья Дима в жизни не испытывал. Собранная при перерождении голова оставалась виртуально взорванной непонятно сколько времени. Казалось, что пытка болью продолжалась несколько часов, не утихая. Она не позволяла ни слышать, ни видеть, ни чувствовать ничего, кроме боли.
Сначала он скулил или орал шёпотом, катаясь в безрассудном состоянии переваренного овоща по земле стартового шатра. В голос кричать не мог, становилось ещё невыносимей от собственного звука внутри головы. Потом замер, распластавшись на животе и уткнувшись лбом в землю. В статичном положении невозможные страдания притупились. Слёзы лились ручьём.
Лежащей статуей он продержал себя ещё какое-то время, пока мучения не начали отпускать, что позволило бедолаге повернуть голову набок и полными от слёз глазами уставиться на ненавистную Джей. Та, в отличие от первоначальных пробуждений, на этот раз не веселилась, а пребывала в откровенно разъярённом настроении.
С силой сжатые губы. Скулы, играющие желваками, и чёрные ангельские глаза с планетарными радужками указывали, что потусторонняя сущность вне себя от ярости. Как только измождённый Дима это осознал, боль хоть и не исчезла совсем, но сразу отошла на второй план. Видимо, сознание на подкорковом уровне уразумело, что взрыв головы — это только цветочки. А вот эта ягодка, что маячила пред залитыми в слезах глазами, будет куда «поядрёнее».
Противостояние зарёванных и космических глаз продолжалось с минуту. Наконец Джей потушила орбитальный холод в зрачках и размякла. По её виду она очень сожалела, что не может убить эту мелкую тварь много-много раз, а затем, разорвав контракт, замотать морального урода в бинты, сотворив мумию, и ещё живым прикопать где-нибудь в будущей Сахаре.
Притом чтобы его непременно нашли в будущем и пожизненно наказали путём ежедневного туристического осмотра в одном из захолустных музеев. И непременно с тыканьем в высохшего урода пальцами, восклицая: «Во дебил!» Но педагогическая суть в ней всё же восторжествовала, и безнадёжный тупица не только останется жить, но и продолжит обучение.
— Твоя идея легенды зачтена на отлично, — неожиданно спокойно заговорила наставница, — а вот воплощение в жизнь выполнено плохо. Артистичность страдает. Обрати на технику удержания образа особое внимание. Станиславский за такую игру не просто бы орал: «Не верю!», а прибил бы трёхкилограммовым сценарием, уничтожая бездарность на корню.
Джей замолчала, заметив, как ученик предпринимает попытку двигаться. Дима сел и утёр мокрое от слёз лицо рукавом. После чего, тяжко вздыхая о собственной театральной несостоятельности, уставился заинтересованным взором на адскую сволочь, которая продолжила выдавать ученику бонусы:
— Но зато, что при этом использовал материал прошлого урока и достаточно грамотно манипулировал её страхом, я готова и эту часть соблазнения засчитать как выполненную.
От такой похвалы у него даже слегка грудь раздуло, вот только как следует погордиться собой не успел.
— Но чем это всё закончилось, тварь! — неожиданно рявкнула Джей, как последняя истеричка, отчего Дима аж подпрыгнул, сидя на заднице, и вновь сдулся, ткнувшись взглядом в землю, как нашкодивший щенок. — Ты что себе позволяешь, дебил? — продолжала изливать негодование училка, в одно мгновение вновь выходя из состояния равновесия. — Как ты мог с ней так поступить? Сволочь!
— Да что я такого сделал?! — реагируя на эмоциональный напор, окрысился Дима. — Что ты на меня орёшь, как ненормальная? Да, я не понимаю, как можно довести до оргазма фригидное бревно, которое этого в принципе не умеет делать. Сама же учила, что женщина оргазму самообучаема и никто, кроме неё, научить её этому не может. А эта блонда даже теоретически не допускает самообучение подобному. Как такую можно до оргазма довести? Ну расскажи мне, тупому.
— А кто тебя, дебил, заставлял это делать? — продолжая оставаться на истеричной высоте тона, недоумевала Джей. — Твоё задание заключалось в подборе ключиков к девочке во взаимоотношениях, а не в разводе на секс. Ты же всё сделал правильно. Даже больше. Она никогда в жизни не испытывала такого наслаждения. Она и не знала, что такое возможно. Даже я не ожидала от тебя, дебила, такого успеха. Вот только, всё сделав как надо, ты вдруг взял и всё изгадил. Как ты мог бросить девушку в растрёпанных чувствах и всё ещё находившуюся на вершине своего блаженства? Да тебя за такое убить мало!
И только тут Дима, осознав свою в самом деле тупую и непростительную ошибку, схватился за голову. Действительно. А с чего это он решил, что их всех требуется доводить до оргазма? Джей такого задания не давала. Какой же он идиот. Ведь стоило ему чуть-чуть потерпеть, играя романтика на всю голову, и организовать незабываемое прощание с непременной надеждой на следующую встречу, и всё.
— У профессиональных спортсменов, — вновь спокойно заговорила Джей, — каждый будний день состоит из трёх частей. Разминка. Тренировка, а после неё обязательная заминка. Слышал когда-нибудь об этом?
— Не спортсмен, — буркнул ученик, продолжая самобичевание.
— Так вот, в сексе, как в профессиональном спорте. Обязательная эмоциональная прелюдия — разминка. Эмоционально неготовая к соитию женщина — это не женщина, а бревно с дуплом. После прелюдии секс ВОЗМОЖЕН. — Она сделала ударение на последнем слове. — Притом, если до этого дойдёт, то непременно качественный. Другой неприемлем. А после обязательные постсексуальные ласки с успокоением партнёрши. И красивое, правильное расставание, если вынужден её покинуть.
— Да понял я уже, понял, — повинно склонив голову, попытался он остановить обличающую речь. — Сейчас пойду всё исправлю. Только отойду немножко от взрыва башки. У тебя нет случайно таблетки? Хотя ты же можешь и без таблетки полечить. Забыл.
— На, — снисходительно прокомментировала Джей бросок жареного цыплёнка, — пока ешь, придёшь в норму. И да. Принимая во внимание раскаяние и полное осознание вины от содеянного и выражая надежду на недопустимость впредь подобного безобразия, я тебе блондинку условно засчитываю. Поэтому можешь о ней забыть и приниматься за следующую.
Вот такого подарка Дима точно не ожидал. И цыплёнок, изумительно приготовленный, перепал. И зачёт, который он считал проваленным, получен. Страна прям под запись помнит своих героев, находя для награды любого спрятавшегося. Дышать как-то сразу стало легче. Голова словно и не болела. Сил прибавилось, и жить захотелось на всю катушку.
Правда, в состоянии эйфории он находился недолго, а лишь до того момента, как вспомнил о чёрно-игольчатой, следующей по списку. Сначала ещё при знакомстве с её характеристикой Дима почему-то убедил себя, что эта толстушка для развода на секс будет самая лёгкая. Но сейчас, понимая, что главное в задании — не секс как таковой, а подкат к нему и откат после него, серьёзно задумался.
А ведь перепихнуться, похоже, и с этой не получится. Сексом Колючка занимается назло. Правда, есть ещё второй вариант — по его приказу. Но по приказу она, конечно, отдастся, после чего непременно обидится. А назло — сначала обидится, а потом отдастся. Хрен редьки не слаще.
Размышления сопровождались обгладыванием смачных косточек с мягкими хрящиками, которые Дима тоже отгрызал, при этом украдкой бросая косые взгляды на адскую надзирательницу, прекрасно осознавая, что та слышит его мысли.
Джей, поймав очередной трассирующий взгляд, доброжелательно улыбнулась и кивнула в знак правильности выводов. Только подтверждение его мыслей в поиске ключика к чёрно-игольчатой скважине понимания не добавило.
— Стоп! — осенила его неожиданная идея, даже заставив замереть на очередной косточке, впившись в неё зубами. — Она занимается сексом назло. Но ведь никто не говорит, что ей следует делать это назло мне. А если её спровоцировать заняться этим назло кому-нибудь другому? Например, той же блонде. Может, она на это купится? А почему бы и нет?
Ученик с мысленным вопросом на физиономии в ожидании одобрения уставился на наставницу, но та демонстративно наигранно потянулась и разлеглась на земле, заложив руки за голову, прикрыв при этом глаза и чему-то лыбясь.
«Значит, в точку», — воспринял Дима показательное равнодушие училки за завуалированную подсказку.
И, решив обдумать детали, не наблюдая перед глазами раздражающего фактора в образе осточертевшей Джей, даже не доев, пустился на очередное собственное возвеличивание в отдельно взятом поселении.
Встреча с народом и венчание жрецом на царствование прошли без сучка, без задоринки. Только, разогнав новоиспечённых родственников по шатрам, в свой не пошёл, а сразу направился к Принцессе. Он не собирался её заново охмурять или ещё чего. Она была нужна ему в качестве затравки для Игольчатой.
Дима бесцеремонно расселся рядом с Принцессой, не смеющей поднять глаза, дышавшей через раз и неистово теребившей край платья. Наглым образом осмотрел знакомые соски, топорщившиеся от страха. Глянул на руки, с которых совсем недавно слизал все микробы не хуже антисептика. Вспомнил и особенности строения половых органов, изученных самым тщательным образом научной ощупью.
Наконец, тихо, вполголоса, чтобы соседка по шатру себе слух сломала, представился, потребовав от Принцессы одним взглядом назвать своё имя. Та не посмела противиться. Как это ни парадоксально, но Дима впервые услышал её голос.
Девушка оказалась владетельницей изумительно нежного и обворожительного голоска, полного невинности и чистоты. Он тут же подумал: «Да, её только за внешний вид и ангельский голос следует держать постоянно возле себя для ублажения глаз и слуха. Наверное, старый хрыч именно за это и сделал её главной женой».
Дима, заслушавшись ангельской колоратурой её голоса, даже не удосужился вникнуть в суть названого имени, уловив из длинного словосочетания только то, что она какая-то звезда на каком-то небе. Ну, уловил и забыл. Подобная информация была уже неактуальна. Он больше думал о соседке и её предполагаемых реакциях ревности, потому что именно девушка-вызов являлась его сегодняшней целью.
Дальше потребовал, чтобы приманка рассказала о себе, а сам тем временем встал и принялся обходить шатёр, осматривая, но не понимая назначения мусора, аккуратно разложенного и развешенного в жилище.
Девушка что-то щебетала. Дима млел от звука журчащего голоска, не вдаваясь в смысл. А затем, подойдя со спины, неожиданно для последней громко чмокнул её в шею. Да так, чтобы не только соседка услышала, но и другие претендентки на счастье не оставили для себя никаких сомнений в идентификации смачного звука.
Вот только реакция блондинки оказалась неожиданной. Она взяла и рухнула в обморок. После чего Дима выдал мысленное заключение: «Finita la comedia. Интересно, ты по-настоящему вырубилась или прикидываешься? Как-то уж ты быстро отыграла свою роль. Для затравки Колючки, пожалуй, этого будет маловато».
Он поправил положение потерявшей сознание куколки, укладывая на подушки, и повторно смачно присосался безжалостным клещом, только на этот раз к торчащему розовому соску. Тело не отреагировало.
Тогда Дима принялся шуршать её одеждой и пинать разный хлам, что попадал под ноги, создавая иллюзию бурных телодвижений в порывах страсти. Он то и дело что-то невнятно бурчал под нос и шумно дышал, при этом умудряясь прислушиваться по направлению смежного вигвама. Естественно, безрезультатно.
Дима глубоко вздохнул, на всякий случай вспоминая, что «он — ведущий», и пожелав себе ни пуха ни пера, отправился в шатёр зеленоголовой. Стучать не стал. Не по чему было. Поэтому просто отодвинул полог и вошёл, состроив злющее выражение на лице, показывая всем видом, как он недоволен предыдущей пассией.
Толстушка от неожиданности такого скоропалительного визита даже не удосужилась занять своё место в подушках. Он застал её в скрюченном положении у стенки шатра перед аккуратно вырезанной дыркой для подглядывания. Девушка распахнула глазищи, уронила челюсть на двойной подбородок, замерев в явно неудобной позе, свернувшись штопором.
Она то и дело шмыгала в режиме нервного тика, словно резко принюхиваясь, отчего кольцо в перегородке носа смешно взбрыкивало.
— Можно к тебе? — поинтересовался Дима, будто для него требовалось разрешение.
— О-о, — вместо ответа выдавила из себя неопределённый звук хозяйка шатра и на четвереньках поползла к подушкам.
Дима совсем не ожидал подобной поведенческой реакции от этой гром-девочки, но, сообразив, что это всего лишь шок от эффекта неожиданности, бесцеремонно вошёл и пристроился на дерюжке как раз напротив того места, куда ползла жертва будущего разврата.
Странно. Но, нырнув в её эмоции, он не ощутил ни страха, ни любопытства, ни ревности. Там был сумбур всех её чувств вместе взятых, где чётко выделялось одно — дискомфорт. Девочка оказалась не в своей тарелке.
Туловище тем временем доползло до оборудованного гнезда и, сопя от напряжения, принялось устраиваться, то и дело ворочая изрядных габаритов попой из стороны в сторону, впихивая «невпихуемое» в подушки.
«Ну ты девочка прямо сама не своя», — выдал Дима мысленное заключение, — «Надо бы тебя вернуть к стартовым позициям».
— Как тебя зовут? — начал он спланированный диалог.
Только в ответ зеленоголовое чудо выразило полное недоумение. Возникло ощущение, что он спросил что-то на непонятном для неё языке, и хозяйка шатра только что сделала для себя открытие о его иностранном происхождении.
«Неправильный вопрос», — подумал дознаватель.
— А ты соседку свою беленькую хорошо знаешь? — начал он заход с другого ракурса, скривив при этом лицо в маске пренебрежения.
Вот теперь вопрос попал в точку. Толстушка тут же встрепенулась и резко пришла в себя. На довольно милом личике вспыхнул румянец. Глазки сузились в злобном прищуре. Скованное до этого тело мгновенно расслабилось до состояния распущенной вальяжности, и вместо ответа она с вызовом представилась.
— Меня зовут Та-Кто-Приносит-В-Дом-Радость.
Голос второй жены оказался мягким, но неожиданно низким, грудным, завышенно-сексуальным. Чувствовалось, что она сознательно модулировала его, стараясь таким нехитрым способом вызвать интерес мужчины. Только весь её вид буквально кричал о паршивой игре бесталанной актрисы, вздумавшей так бездарно сыграть роль неотразимой красотки.
Дима посмотрел-посмотрел на её телесные вихляния, как на разболтавшуюся в шарнирах куклу, и решил продолжить свою игру, которая, как ему казалось, выглядела более убедительно.
— Я зашёл к ней познакомиться, — принялся он подливать масла в огонь.
Но не успел продолжить заготовленную тираду, как жертва домогательства, которую решил называть «Радость Моя», из вальяжной расслабленности моментально подобралась. Она тихо зашипела, перебивая его речь.
Дима почувствовал, как тлеющая ревность под напором этой фразы пыхнула обжигающим паром. Эмоции забурлили в игольчатых мозгах закипающим борщом, а в наливающихся свекольным варевом глазах отчётливо прочиталось: «Убью сучку!». Зафиксировав в голове очередной эмоциональный клип, он всё же закончил то, что хотел сказать:
— А она оказалась ни бе ни ме ни кукареку. Она вообще с головой дружит?
— Это ты правильно заметил, хозяин.
Радость Моя скривилась в снисходительной улыбке превосходства над конкуренткой, всем своим излишне килограммовым видом показывая, что она не такая. И, несмотря на застенчивость и скромность, она не в силах утаивать правду, с особой злостью выдав в заключении искромётный перл: «Эта дура — полная дура».
«А ты, я смотрю, у нас прямо кладезь разума», — мысленно прикололся соблазнитель, ухмыляясь, а вслух продолжил издеваться. «Нет, она красивая, конечно».
Игольчатая словно под дых получила, задохнувшись. Губу закусила. Кулаки сжала. И тут Дима понял: ещё один нажим на её «любимую мозоль» — и ему придётся Колючку догонять. И не факт, что успеет предотвратить неминуемое убийство с вырыванием обесцвеченных волос и укусов жизненно важных органов. Или, что ещё хуже, кинется на него с воплем: «Так не доставайся же ты никому!»
«Мля, бульдозер, — мысленно выкрикнул он, чуть отстраняясь, — полегче. Какая ты заводная, я посмотрю», а вслух добавил: «Да у неё там кожа да кости. Ни смотреть не на что, ни пощупать не за что. Не то, что у тебя».
На последней фразе он заговорщицки понизил голос, изобразив улыбку предвкушения чего-то большего, чем посмотреть и пощупать. При этом демонстративно нагло раздевал экзаменационный материал глазками, стараясь представить это создание без утягивающего одеяния.
Девушка-вызов среагировала на комплимент, как и положено. Ревность тут же расплавилась в гипертрофированное кокетство. Она мгновенно зарделась, застенчиво отводя глазки, при этом выпрямляя шейные складки, демонстрируя гладкую розовую шейку. Одним этим простым движением даже умудрилась удивить соблазнителя, явно приняв натренированную позу в привлекательном ракурсе.
Но если этот жест был выполнен великолепно с точки зрения образа, то вот продолжение было излишне. Она, забыв все правила приличия, ухватила себя за шарообразные груди. С силой впилась в них пальчиками и, продолжая всё ещё что-то разглядывать на полу, изобразила на личике ненатуральный экстаз, закусив нижнюю губу.
После чего прошлась по рифлёным бокам. Огладила бразильско-выпуклую попу. И, скользнув по бёдрам, грузно наклонилась, изображая потягушечки кошки с прогибом спины. Получилось не очень.
«Молодец. А как ты отреагируешь на «слабо»?» — мысленно похвалил её Дима.
— А слабо показать? — заигрывая, поинтересовался объект её мечты, изображая изнеможение взглядом.
Змей-искуситель буквально собственной кожей почувствовал табун мурашек, пробежавших по её телу, которые, добравшись до лица, устроили щёчкам такой массаж, что те вспыхнули, как аварийные лампочки при пожаре.
Девушка, изобразив на губках улыбочку с полуоткрытым ртом, вновь показательно застеснялась, отведя глазки, а затем, выпрямившись, но при этом продолжая не смотреть на мужчину, принялась развязывать завязки штанов.
Дима, вспомнив её обустройство пятой точки в подушках, надеялся на длительный и неуклюжий стриптиз, но Радость Моя его удивила. Она лишь слегка прогнулась в пояснице, и плотно сидевшие до этого штаны легко соскользнули с надуто-упругих булок.
А вот с ног толстушка стягивала их уже никуда не спеша, наслаждаясь реакцией молодого главы рода. Притом делала это очень искусно. Несмотря на оголённость причинного места, согнутые в коленях ноги и медленно спускаемые штаны не давали доступа к просмотру сокровенного, что будоражило воображение, а вместе с ним и возбуждало.
Честно говоря, Дима по простоте душевной полагал, что у Колючки там всё плохо: излишний жир, складки. Даже посчитал ещё при первичном анализе, что придётся через всё это пробиваться, как оператору буровой установки в поисках нефти, не без основания пугаясь, а хватит ли длины его бура до месторождения.
Но когда она избавилась от штанов и, откинувшись на подушки, раздвинула колени, он даже несколько опешил от увиденной привлекательности. Во-первых, лобковые волосы были окрашены в тот же зелёный цвет, что и на голове. Причём там, внизу, это выглядело более эстетично. Во-вторых, все детали сокровенного оказались в лёгкой доступности даже для глаз, а не только для закатанных по локоть рук.
И тут его будто кто-то пнул под зад, выводя из оцепенения и заставляя подобрать слюни, успевшие добежать до колен. С паническими мыслями, что опоздает, он накинулся на нежное, мягкое и трепетное создание. Развратник даже в самых настоящих порывах чувств принялся вслух восхищаться её телом и тем блаженством, что испытывает, находясь в ней.
Задрал не снятое платье ей на голову, высвобождая шарообразные груди из плена тряпичной подпорки, которые и без поддержки продолжали стоять, словно приклеенные, развратник принялся досконально изучать девичье тело. Оно оказалось совсем не складчатое, а даже наоборот. Видимо, бугрящиеся волны создавались именно одеянием, перетягивая мягкую кожу и выдавливая податливую плоть в рельефный объёмный узор в виде мелкоячеистого шифера.
Девушка, откинувшись назад, сбивчиво дышала. А когда лицо накрыло платье, то вообще начала задыхаться, отчего довольно быстро закруглилась, задёргавшись в судорогах и пронзительно застонав на всё поселение грудным рёвом.
Дима от неожиданности даже сначала хотел ей рот платьем заткнуть, чтобы не будоражила соседок. Но та оказалась сильнее в порыве чувств. Она легко сорвала одеяние с головы вместе с его рукой, что вынудило мужчину по инерции распластаться на ней и впиться в пухленькие губки сладострастным поцелуем.
Наконец, по обоюдному согласию акт был признан состоявшимся. Девушка лежала, расслабившись и морально, и физически. Юноша и в том, и в другом в заметном напряжении. «И как теперь это дело замять?» — думал он.
— Пить хочу, — обыденно изрёк утомлённый любовник, найдя это общечеловеческое желание вполне приемлемым для прерывания контакта.
— Там, у стенки, кувшины с водой, — уже лилейным, а не грудным голоском прощебетала девушка, не заподозрив подвоха.
Короткий диалог позволил Диме оторваться от разгорячённого тела партнёрши, поставив близко-телесные отношения на паузу, и с блаженством влить в себя треть большой крынки с тёплой водой. И тут же пришла идея, как под веским предлогом улизнуть от вполне ожидаемых очередных супружеских обязанностей, не обидев последнюю.
— Ты такая жаркая, — восхитился он, словно сауну описывает, где только пива не хватает, — пойду охлажусь. Я надеюсь, ты подождёшь?
— Конечно, любимый, — с некой долей наигранности и безразличия ответила уже считающая себя победительницей за большой приз девушка, которой он почему-то резко перестал быть интересным.
Недолго думая, Дима направился в свой шатёр, где, не раздеваясь, вылил на голову два кувшина воды, только при этом заметив, что где-то потерял свой тюрбан. Но в каком из посещаемых шатров — вспомнить не смог. Да, честно говоря, ему было на это наплевать. Он пребывал в жутком волнении, ожидая оценки за экзамен, мысленно анализируя в памяти свои действия и ища ошибки.
Получить «неуд» откровенно страшило своими последствиями. Но и зачёт ставил в тупик. Как теперь поступить? Вернуться к ней он не мог, вернее, не хотел. А поход к следующей по графику не позволит та же Колючка.
Дима прекрасно понимал, как она отреагирует на посещение очередной соседки, тут же живо представив себе пролом собственной головы при неминуемых разборках его разнузданного поведения прямо на глазах у новенькой. А в том, что толстуха туда ворвётся буквально следом, он даже не сомневался.
Вот и сидел мокрый горе-любовник на троне и грыз ногти, убиваясь по поводу своего горемычного положения, не в состоянии взять в толк, как же это другим удаётся крутиться между несколькими бабами одновременно? В результате мозгового штурма Дима пришёл к выводу: лучше сдохнуть, чем так жить. Даже посетила мысль о самоубийстве, чтобы на следующем дубле начать новую жизнь с чистой совестью.
Глава 14. Локация 3. Хотите настоящее зрелище — верните на арены спортивный секс, как в Древнем Риме!
Прибегнуть к суициду не успел. Джей, выдержав достаточно длительную паузу и вдоволь насладившись муками ученика в преддверии получения оценки, заявилась в шатёр к страдальцу, поигрывая инкрустированным стеком. На этот раз без формы. В пляжных шортиках, в которых «булки» не умещались, торча снизу. В донельзя коротком топике, где спереди только планка под груди. В роскошной соломенной панаме с метр в диаметре и сланцах на босу ногу.
По одному её зверскому выражению ненавистной морды Дима понял — сейчас его будут пороть как Сидорову козу. Значит, всё-таки накосячил. Но где? Абитуриент ничего не успел сделать. Даже подскочить с насиженного места, как по напряжённой в ожидании неминуемых репрессий заднице прилетел обжигающий росчерк дистанционного хлыста.
— Никогда не позволяй себе метить территорию женщины, животное, — прошипела Джей, отвешивая очередную плеть бестолковому ученику. — Никогда не оставляй следов в доме избранницы, дебил. Будь она одинокая или замужняя, — последовал третий удар и очередное наставление. — Никогда не оставляй вещей в чужом доме, имбецил. Даже в комнате собственной жены. Выработай в себе такую полезную привычку, мужлан. Не смей компрометировать женщину!
И только выдав воспитаннику ещё одну очень болезненную плеть, Джей, дождавшись, пока выпоротый оклемается от жопной боли, с брезгливостью швырнула в Диму его потерянным головным убором.
— Забери свой тагельмуст и заруби эту истину себе на мягком месте. Или сделай там татуировку, чтобы всякий раз, разглядывая её в зеркале, икалось.
Дима, до сих пор не понимавший, за что порют, наконец осознал свой промах и даже покраснел, став под цвет собственного зада. Если бы Джей, прежде чем прописывать очередное правило, объяснила прегрешение, было бы не так стыдно. Подумаешь, забыл тюрбан. А вот после прописки просто хотелось провалиться сквозь землю.
— Приведи себя в порядок и дуй к следующей, — в приказном тоне рявкнула Джей и вышла вон.
Дима подобрал тагельмуст, который с лёта поймать не смог, так как руки были заняты поглаживанием себя по выпоротому месту. Грязно выругался, выказывая всю ненависть к сволочной училке и её зверским методам. Попил воды, заглушая обиду и сдерживая предательские слёзы. Успокоился и, естественно, кидаться исполнять приказ даже не подумал.
Во-первых, он был мокрый. Требовалось высохнуть. Во-вторых, надо было подумать. Джей, как всегда, заявилась нежданно-негаданно, нагадила в душу, унизила тело и при этом толком никак не проинформировав, погнала на очередные оборонительные редуты, как мясо на убой.
Но, задушив желание пореветь, первое, что осознал, — Джей всё же поставила зачёт по Игольчатой, раз послала к следующей. Следовательно, всё сделал правильно. Разбор полётов не устроила, как в первом случае, значит, особых претензий для придирок не нашла.
Очередной жертвой соблазнения в списке значилась Святая. И эта девушка, помня её характеристику, представляла для Димы «тёмный лес — траву густую». И если о лесе с травой он знал не понаслышке, то вот об этой Роковой Женщине — абсолютно ничего. В жизни с подобной фантастикой сталкиваться не приходилось. В кино и книгах похожего образа тоже не припоминал. С какой стороны к ней подъезжать — без понятия.
Минут пять расхаживал по шатру, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь в её характеристике, но всё тщетно. За это время он высох, остыл от порки в прямом и переносном смысле. Перестал поминать исчадье сволочной несправедливости и в принципе был готов к трудовым подвигам. Но тупик в понимании той, к кому собрался, внушал растерянность и нерешимость.
Так и не выработав подходящий сценарий поведения и не найдя нужной маски, он был вынужден пойти без подготовки, уповая на способность подстраиваться и импровизировать. В конце концов, Джей же предупреждала, что не всегда в жизни требуется быть «ведущим».
Святая встретила, как ждала. Она не боялась, не волновалась. В её глазах блестело искреннее любопытство, замешанное на наивном, почти детском восторге от знакомства с кем-то новым, интересным. Она крайне внимательно разглядывала гостя с головы до ног, словно старалась запомнить своего нового мужа в мельчайших подробностях. При этом то и дело улыбалась с разной амплитудой и мимикой.
Какие-то детали его одеяния или части тела вызывали удивлённую улыбку, какие-то — умилённо расслабленную, какие-то вообще казались ей смешными. Дима всё это время в состоянии непонятной эйфории детально изучал хозяйку.
Впервые в жизни молодой человек не раздевал понравившуюся девушку глазами, а, наоборот, пытался мысленно прикрыть её частичную наготу, спрятав от чужих глаз и стараясь защитить тем самым от грязных домогательств посторонних мужиков.
— Пройди в мой дом, господин, — неожиданно первой заговорила Святая нежным голоском, указывая рукой на место возле себя. — Ты не голоден?
— Нет, спасибо, — вынырнул из оцепенения Дима, нехотя отводя взгляд от глаз новой жены, и, смотря под ноги, двинулся на предложенное место.
Сел, глубоко вздохнул и, с мыслью «была не была», представился, решив для начала никого не играть, а побыть какое-то время самим собой.
— Меня зовут Ди. Для тебя просто Ди.
— Хорошо, — согласилась девушка и, чуть нагнувшись, не скрывая своих намерений, самым наглым образом обнюхала гостя.
Дима даже стушевался от подобного действа и тоже решил себя понюхать, на всякий случай. С одной стороны нюхнул, с другой. Вроде бы пах как обычно, пылью. Никакого зловонья не отметил. Не дезодорант с одеколоном, конечно, но и не потная помойка. Так, нечто нейтральное и ничего резкого.
Подобное чисто звериное знакомство сразу посадило его не в свою тарелку, но он довольно быстро собрался и попытался взять инициативу в свои руки.
— Ты не сказала, как мне тебя называть.
— У меня длинное имя, — серебряным колокольчиком засмеялось это создание, представляясь, — я Та-Что-Приходит-Вовремя-Из-Долины-Снов-И-Почитаний.
— Ничего себе, — хмыкнул молодой человек, расслабившись и сам собой став такой же непосредственностью, — бедная, как же тебя угораздило получить такое имя?
— Никак, — спокойно поведала девушка, пожав плечиками, — жрец придумал.
— А можно я тебя буду звать как-нибудь попроще?
Тут Дима, отыгрывая саму простоту и чувствуя себя как дома, оглядел стол с яствами, выловив из кучи то ли овощ, то ли фрукт, желая рассмотреть, а заодно и расспросить о нём собеседницу, считая, что нашёл новый нейтральный повод для продолжения разговора, но тут же выронил его обратно, услышав ответ.
— Конечно. Можешь звать меня Джей, — ответила вездесущая и уже до коликов в животе ненавистная Суккуба, в одно мгновение оказавшаяся на месте откровенно понравившейся ему хозяйки шатра.
Молодой человек, потеряв плод, вместе с ним утратил и дар речи, открыв рот и уставившись на наставницу, ничего не понимая.
— Ты такой смешной, когда не стараешься казаться умным, — наигранно веселясь, продолжила Джей, — ну вот дебил дебилом.
— Я не понял, — возмутился Дима смене декораций, обманутый в своих наичистейших порывах души.
— А что тут непонятного? — выпучила невинные глазки Джей, где она их только взяла такие. — Всё. Занавес.
Дима, продолжая оставаться в недоумении, опустил голову, тоже выпучил глаза и сделал губами длинное «пр-пр-пр», как лошадь на выпасе. Но это не помогло.
— Я же ещё даже не начал! — наконец возмутился абитуриент.
— Твоя задача состояла в том, чтобы подобрать ключики, не обидев. Ты её с честью выполнил, — не обращая внимания на возмущение ученика, принялась объяснять училка. — Она тебя приняла, поэтому при всём желании ты её обидеть уже не сможешь.
— Но как?
— А я откуда знаю? — на полном серьёзе заявила Джей, разводя руки. — Я же, ещё давая характеристику, призналась, что понятия не имею, как она это делает.
Дима сел, задумался, а потом неожиданно спросил:
— А зачем она меня нюхала?
— А вот это интересный момент, — сменила поведение Джей, моментально входя в азарт, явно оседлав любимого конька в учебной программе. — На нём стоит остановиться подробней. Прикинь, но все люди пахнут по-разному.
— Да ты что? — наигранно удивился ученик, подтрунивая.
— Да спроси любую собаку — она подтвердит, — подыграла ему Джей. — Причём изменить свой запах ты априори не в состоянии. Он как отпечатки пальцев, как ДНК. Строго индивидуальный.
Дима ещё раз себя понюхал, притом сделал это демонстративно «подмышечно» и даже почмокал языком, придурковато наслаждаясь вонючим ароматом. Но то ли Джей было плевать на его гримасы, то ли она сама находилась на этой волне, поэтому продолжила:
— Человеческому носу до собаки далеко. Тем не менее, если им уткнуться в тело, то запах партнёра однозначно улавливается. Если, конечно, у тебя нет проблем с обонянием. Кстати, у женщины этот орган обладает чувствительностью на порядок выше, чем у мужчины. И при близости она всегда чувствует запах избранника. И тут начинается лотерея. Если ей понравится аромат твоего тела, то она твоя. А если нет, то ты хоть что делай, но эта особь твоей никогда не будет. Она интуитивно станет от тебя шарахаться и при первой же возможности избавится от вонючки.
— Но можно подобрать парфюм. Какой-нибудь гель для душа на её вкус, — предположил Дима.
— Можно, — согласилась Джей. — Как одноразовый презерватив — пойдёт. Но поверь, женщина даже через химию уловит твой истинный запах. Запах твоей спермы, пота.
— Сперма ничем не пахнет, — уставился в недоумении Дима, уже предполагая, что это не так.
Наставница хмыкнула, а затем, как дитя малому, начала пояснять:
— Это только для мужчин она не пахнет. А для любой женщины — это дрянь вонючая до рези в глазах. И с этим тоже ничего сделать нельзя. Ни одна человеческая самка не сможет объяснить, почему запах одного самца её возбуждает, а от другого она носом воротит. Это находится где-то на уровне звериного подсознания.
— И как быть? — задумался ученик, уже как-то не очень чувствуя себя непревзойдённым ловеласом, укладывающим в километровые ряды тёлок всех возрастов и национальностей.
— Парфюмерный презерватив на тело и резиновый на член, — ответила Джей, как бы говоря, что другого варианта в этом случае нет.
— Плохо, — заключил Дима, и после долгой паузы, выданной ему на размышление, он всё же решил вернуть суть разговора к Святой. — И всё же, как она меня выбрала? Про запах понятно. Не поверю, что ты, запросто ковыряясь в людских головах, этого не знаешь.
— Технологию знаю, — созналась училка, — но это тебе не поможет.
— И всё же. В качестве утоления любопытства.
Джей с грустью посмотрела на пытливого ученика. Помолчала. И с интонацией «как ты мне надоел» принялась вкратце давать скупые пояснения:
— В голове каждой женщины сформирован свой идеал мужчины. Святая, в отличие от остальных, не сравнивает оригинал со своей виртуальной матрицей совершенства, а заменяет её. Причём не скопом, а как бы частями. Сначала лицо, фигуру, образ, запах, черты характера, манеру поведения и так далее. И если в совокупности заменяемая модель превосходит предпочтения, она его принимает в своей голове. Но я уже предупреждала, что подобный архетип никогда не будет принадлежать выбранному мужчине навсегда.
— Она что, будет изменять? — в недоумении скривился Дима.
— Нет, — отмахнулась Джей. — Просто она как приходит, так и уходит. В один прекрасный день, когда ничто не предвещает этого, Святая собирает свои пожитки и, ничего не объясняя, уходит, разрывая связь раз и навсегда.
— Не понял, — набычился Дима и тут же предположил. — Однообразие? Бытовуха?
— И опять нет, — осадила его наставница. — Как раз наоборот. Видишь ли, мужчина под её влиянием меняется, с каждым днём всё больше отдаляясь от себя прежнего. Пруха в бизнесе, удача по жизни, творческий багаж из наплечного мешка уже в километровый логистический склад не умещается. Он меняется поневоле, а вот она его образ в памяти сохраняет в неизменности. И наступает такой момент, когда связь реального человека, находящегося рядом, разрывается с тем, что она так бережно хранит в голове. И выбранный ею когда-то мужчина моментально превращается в того, кого она никогда бы не выбрала.
Джей остановила объяснения явно для того, чтобы насладиться мысленным бредом ученика, бурлившим в его голове, рассматривая Диму как забавную зверушку.
— Ди, — оборвала она его ковыряние в собственных логических нестыковках, отрывая бедолагу, как бомжа от помойки с пищевыми отходами. — Мы рассматриваем каждый архетип лишь как одну из восьми граней, присутствующих в КАЖДОЙ реальной женщине. Это они здесь идеально подогнаны. В жизни чистых архетипов не бывает.
— Да это я так, — замялся ученик, потягиваясь с улыбкой слабоумного, пойманного на недозволенном, и одновременно почёсывая шею, взмокшую под увесистым головным убором. — Чисто теоретически помечтал.
— Ты абитуриент школы совращения, мечтатель хренов, — показательно, наигранно, гордо выпятив то, что и так выпячивалось, принялась наставлять она несмышлёныша на путь истинный. — И как настоящий студент, ты должен то, что не усвоил за семестр, за ночь выучить. Выученное сдать. А после сдачи — забыть, возвращая свои жалкие мозги в исходно девственное состояние, необходимое для следующего героического рывка на передовой познаний.
— Да понял я, — заулыбался пристыженный Дима, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Мне надо в свой шатёр заходить, прежде чем идти дальше?
— Зайди, — после небольшой паузы, приняв обычное своё состояние, проговорила Джей. — Не помешает для общего антуража.
И он неспешно пошёл проветривать мозги и готовиться к следующей пассии.
«Итак, — начал свои размышления Дима, сидя уже на троне. — Ведьма. Стопроцентная эгоистка. Чем она сводит с ума мужиков? Ну не колдует же на самом деле? Скорее, зашкаливающей сексуальностью. Она обольстительна двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году. То есть даже у мимо проходящих самцов вызывает дикое животное желание её поиметь. От одного вида, манеры подачи себя все мужики хотят Ведьму до судорог в яйцах. А манипулирует этим звериным инстинктом под названием «я бы вдул» она постоянным дёрганием, то приближая желаемое, то отдаляя, чем садит спермотоксикозников на короткий поводок управляемости».
Тут он соскочил с кресла и принялся нервно расхаживать взад-вперёд, продолжая анализ:
«Попытается она против меня применить это оружие массового возбуждения? Да сто процентов. У неё просто ничего другого в арсенале нет. Что она ещё может? Ах да. Она всегда находится в какой-нибудь спланированной и не на одном мужике отрепетированной роли. Причём амплуа будет менять молниеносно, в зависимости от обстоятельств или просто стараясь расшатать мою психику, чтобы я напрочь забыл о логике и извёлся на эмоции. Значит, следует чётко запомнить, что Ведьма всегда и при любых обстоятельствах врёт. А что, если с ней сыграть в её же игру? Тогда предстоящее свидание превратится в эмоциональные шахматы, а в этой игре я ей не дам за меня ходы делать. Если так же начать играть в «заслуженного артиста» и держать под контролем собственные эмоции, то ещё неизвестно, кто останется в дураках. Стоп!»
Тут он резко остановился, целенаправленно сходил к таре с водой. Напился, умылся и как-то разом остыл от нахлынувшего азарта.
«Передо мной вообще-то задача стоит не сломать Ведьму, а подобрать ключик, при этом не обидев. Чёрт, ну и как это сделать? Развести на секс? Так она сама только этим и будет заниматься в отношении меня».
Шатёрный стратег резко остановился, замерев. Затем приложил руку ко лбу, словно проверяя у себя температуру. Этот ступор вызвала следующая мысль, пришедшая в голову и поставившая в тупик.
«Но если я выиграю и она своего не добьётся, то наверняка обидится! На себя обижаться не будет, а вот на меня за то, что клинический импотент и не в состоянии нормально реагировать на сексапильную девушку, — сто процентов. А её обида — мой проигрыш. Отсутствие зачёта по теме и неминуемое наказание. Вот же засада! И что делать?»
Размышлял он ещё долго. Подъел на нервной почве всё съестное, что было в шатре. Выхлебал всю воду в глиняных посудинах, и единственное решение, к которому пришёл, — это вернуться к артистической игре в эмоциональные шахматы, но поставив себе задачу не победить, а сыграть в поддавки. В общем, сделать всё, чтобы она поверила в свою победу, но при этом до конца держать эту гадину под чётким контролем, не давая себе возможности захлебнуться эмоциональными соплями. Именно такой вариант концовки экзамена показался ему единственно правильным.
Следовало также выбрать: играть белыми или чёрными? Ему делать первый ход и вести игру хотя бы изначально или сразу отдать инициативу Ведьме и, быстро анализируя, отвечать? Взвесив все за и против, Дима принял решение играть чёрными. Подарить, что называется, чёрной Ведьме белый танец. Пусть дама его ангажирует, а он уж как-нибудь пристроится с какой-нибудь стороны.
Когда Дима переступил порог ведьминого шатра, то сразу понял, что играть белыми ему не светило в этой партии даже теоретически. И если до этого сомневался, что появление в шатре партнёрши зачтётся начальным ходом, то жестоко обманулся. Потому что Ведьма ещё до его первого шага сделала свой нулевой, а то и минус первый, встретив нового мужа абсолютно голой.
Нет, она не раскинулась морской звездой в подушках, как на дне морском, расшвыряв конечности в разные стороны. И не стонала с надрывом: «Ну возьмите же меня». Она сидела, как и все предыдущие, у накрытого стола, скрестив ноги по-турецки. Только в отличие от товарок по гарему расплела свою шикарную пирамиду и полутораметровыми вьющимися волосами кое-как и кое-где прикрыла особо востребованные мужиками участки тела.
Притом груди спрятала полностью, что вообще-то по местным традициям было не принято. А внизу хитрым образом, переплетя волосы в жгут, имитировала подобие стрингов, с одной стороны, почти ничего не закрывающих, но с другой — ни черта не показывающих.
В огромных коровьих глазищах жгучей брюнетки не было ни страха, ни растерянности, одна похоть с развратом. В них светился соблазн и безмерное счастье от лицезрения мужа своего, соблаговолившего одарить мимолётным вниманием безмерно любящую жену его. Коего она не заслужила по никчёмности своей.
Дима завис. Как он ни готовил себя к самоконтролю, её нулевой ход оказался ударом ниже пояса, аккурат по тому месту, по которому у мужиков по всем понятиям бить западло. Вот теперь он точно изображал собой дебила, которого в качестве наглядного пособия можно было использовать в любых учебных медицинских учреждениях психиатрической направленности.
Глаза навыкат, рот распахнут до состояния проветривания кишок. Дыхание отсутствует, сердцебиение зашкаливает. Половой член пытается прорвать штаны, проделав прореху, чтобы самому воочию лицезреть объект вожделения, нокаутировавший хозяина.
А тут ещё красавица от избытка чувств прослезилась, и её огромные карие глазищи превратились в сверкающие зеркальца, которые, тем не менее, не ослепили её поволокой слёз, и она смогла разглядеть изменение конфигурации штанов нового главы рода в строго определённом месте.
Только когда Дима осознал, куда эта бесстыжая ведьма смотрит и что его худосочное тело прибавило в объёме, отрастив между ног пятую конечность, он пришёл в себя.
«Мля, — мысленно выругался секс-шахматист, тяжело вздохнув, одновременно обливаясь обильным потом. — Как она меня уделала с первого же хода!»
И тут началось. Его ответный ход конём, в результате которого возбуждённый самец, обогнув буквой «Г» накрытый на полу стол, пристроился бочком у её ног, тоже заставил красавицу встрепенуться. Но она при этом не потеряла ни контроль над собой, ни прицельное воздействие на гостя.
В результате лёгкого, еле заметного движения телом, как бы отреагировавшего на резкость его приближения, волосы, прикрывавшие бюст, колыхнулись и открыли для показа крепкую грудь, но при этом, продолжая закрывать сосок, будто зацепились за него.
Но партнёр по игре явно был готов к чему-то подобному и, без особого интереса мазнув по приоткрытой девичьей груди взглядом, вновь уставился в масляные глазки, как бы говоря: «Мне этого мало, хочу всю и сразу, да много-много раз».
На этом дебют партии по обоюдному согласию был завершён, и начался ничего ни для кого не значащий миттельшпиль. То есть нудятина. Начался диалог с переливанием из пустого в порожнее. Вроде как бы и надо что-то говорить, но вместе с тем обоим содержание было по барабану.
Познакомились, даже не запомнив, как кого зовут. Обоюдно пооблизывались в предвкушении долгого и местами интересного продолжения, но дальше дежурных и бесхитростных комплиментов ни одна из сторон никаких активных действий не предпринимала.
Дима, неся мимоходом всякую чушь, уже начав заговариваться по поводу сплошных её «достатков» и отсутствие каких-либо «недостоинств», диву давался: как она умудрялась так долго держать глаза на мокром месте? Она что, туда что-то насыпала? Или лука нанюхалась? Даже позавидовал актёрскому мастерству девушки. Ему такое пока не по силам.
Но рано или поздно обоюдные нарушители правил игры, которые вместо единожды разрешённой рокировки только этим и занимались уже не один десяток раз, не делая больше никаких ходов, обязаны были выйти из закольцованной патовой ситуации. Часов и судей в шатре не наблюдалось, но время-то всё равно не резиновое.
Как и положено, первой в атаку пошла Ведьма. Притом, дрянь лживая, пошла сразу с козырей. Дима точно помнил, что в шахматах козырей не бывает! Где она их откопала? Но, оказывается, у женщин есть не только козырные фигуры, но и на самой шахматной доске читерные поля. В былые времена в мужской компании за такое канделябром били по башке, но здесь и компания не та, и канделябров днём с огнём не найдёшь.
Жгучая брюнетка, не высушивая глаз, наоборот, добавила слезы, от переполнения которой избыток устремился по щекам. Светившееся радостью личико моментально скисло в страдальческое. И Ведьма без какого-либо перехода резко сменила тему, начав жаловаться на жизнь.
Ах, какая она бедная и несчастная, оскорблённая и униженная, с растоптанной душой, состоящей исключительно из чувств светлых порывов. Она трепетала беззащитностью с такой силой, что волосяной покров то и дело дёргался, как шторка, открывая и тут же закрывая все нежно сотканные прелести красавицы.
Дима аж загляделся на этот калейдоскоп, поймав себя на мысли, что в очередной раз потерял контроль над своим либидо. Как она это делает? С одной стороны, движения вроде в высшей степени естественны, но с другой — настолько точны и выверены, что ни о какой естественности и речи быть не может. Так заставить работать занавеску из волос можно только длительными тренировками, доведя все движения до автоматизма.
А Ведьма только увеличивала амплитуду своих страданий, находясь уже на грани, за которой неминуемо наступает безудержный рёв с истерикой. Она так себя жалела, так жалела, что Дима просто был обязан заразиться и проявить действенное сострадание. Ну он и «состраднул», насколько позволил артистический талант.
Сначала он вошёл, но не в неё, конечно, а в её положение. Показав всем видом, как он страдает и переживает вместе с ней, а местами и вместо неё. Аж самого себя стало жалко. Затем принялся успокаивать, чем ещё больше расковырял сердечную рану, но не в инфарктном, а переносном смысле слова.
Посчитав, что подыграл достаточно, двинул в атаку злющего ферзя, устроив настоящий допрос с пристрастием: кто эта сволочь, что обидела его любимую жену, и где эту мразь найти для немедленного убивания.
Но допрашиваемая, не прекращая лить крокодильи слёзы, только отнекивалась, моля всемогущего Главу Рода о ненадобности кровопролития. Пусть он мерзкий насильник и безжалостный мучитель, но ей его жалко. Ведь он человек, и она никогда не сможет себе простить, что из-за неё кого-то лишили самого дорогого — жизни.
Вот только вошедшему в роль Отелло это всё основательно надоело, и он решил на правах тут самого главного самца поселения перевести затянувшуюся партию в давно уже желанный эндшпиль. К эмоциональному и нелитературно-словесному напору он добавил физический.
Для начала, в порыве жажды убийства обидчика, он попытался порвать на себе рубаху, как это делают киношные морячки в тельняшках. Не получилось. Крепкая оказалась зараза. Тогда, рыча в неистовстве, он просто содрал её через голову. Зачем-то, видимо, для увеличения наглядности, бросил под ноги и с остервенением затоптал. Да так театрально, предвзято и амплитудно-размашисто, что даже Ведьма поверила и на несколько секунд вывалилась из образа, перестав реветь и открыв рот, зависла на его экспромте, полностью поглощённая действом.
И тут же, не давая ей опомниться и предпринять какие-либо противодействия, он надвинулся всей массой, словно таран на ворота, одним движением воздуха опрокидывая чернявую голышку на спину, но при этом, как заведённый, требуя от неё признания. Под таким напором девушка тут же сдалась. А какая бы смогла устоять? Им, конечно же, оказался беззубый. Как будто Дима этого не знал. И стоило столько времени ломаться.
А дальше был безумный секс. Она стонала, как на пыточном столе, и царапалась, как беспризорная дворовая кошка, которую сдуру решили погладить. А он рычал от боли, даже матерился по-русски, постоянно извиваясь всем телом, стараясь сбросить со спины её когти из зацепа с его бедной кожей.
Ему казалось, это продолжалось целую вечность. Непонятно, получала ли удовольствие Ведьма — не следил за её возбуждением. Было не до этого. Но из-за её коготков, а затем и зубов, оставляющих лиловые укусы на его груди, он никак не мог закончить эту затянувшуюся партию.
Только когда наконец выловил её шаловливые ручки и прижал в подушках, заодно, как баран, забодав брюнетку в голову, чтобы не кусалась, он всё же довёл процесс до логического финала. Абсолютно выбившись из сил и истекая кровью, рухнул рядом. Тяжело дыша и больше ничего не желая в этой жизни, Дима уставился в потолок.
Они так и лежали параллельно, рассматривая верхнюю часть шатра. Друг на друга не смотрели. Друг с другом не разговаривали. Но были одинаково счастливы и довольны сами собой. Однозначная и стопроцентная ничья, но явно какая-то ненормальная.
В случае нормальной ничьи обязательно одна сторона оказывается довольной, что удалось уйти от поражения, а другая — нет, упустив победу. Либо обе недовольны, взаимно полагая, что обязаны были выиграть. И лишь форс-мажорные обстоятельства в виде не того ветра или не с той стороны солнца и, как правило, обоюдного согласия, что судью действительно пора отправлять на мыло, не позволили вырвать победу.
А эта парочка, сыграв в ничью, была полностью довольна и собой, и результатом. Потому что оба ничего не знали о «ничейности» игры, считая себя безоговорочным победителем. Ведьма была уверена, что зацепила самого влиятельного самца в поселении и в будущем легко и непринуждённо будет им манипулировать в своих интересах, как захочет.
Дима же полагал, что ха-ха ей на постном масле. Играть с ней в поддавки он может сколь угодно долго, в нужных местах прикидываясь идиотом, либо не понимающим намёков, либо исполняющим капризы к своей, а не её выгоде. А отсутствие наркотической секс-привязки тоже позволит ему её дёргать, то отдаляя от себя, то приближая. В эту игру следует обязательно играть вдвоём.
«Ну ладно, — думал ловелас. — Пора заминку делать».
Усталый, израненный и местами обкусанный, он тяжело поднялся, подтянул спущенные штаны, подобрал затоптанную рубаху, тюрбан-тагельмуст. Внимательно оглядел пол шатра в режиме сканирования своих следов пребывания. Затем состроил зверскую рожу, приправив образ щепоткой ярости, отрывисто зыркнул на распластавшуюся ведьму и со словами «Я всё равно его убью» чуть ли не бегом покинул пристанище феерической любви.
Убивать никого, конечно, не побежал, а рванул в свой шатёр с таким видом, что именно там и находится насильник и мучитель. И не удивился, что вместо беззубого обидчика обнаружил там Джей.
— Мне нужен выходной, отпуск или больничный, — выпалил экзаменуемый, лишь переступив порог и увидев рассевшуюся в его кресле наставницу.
— Перебьёшься, — поставила безапелляционную резолюцию училка на все три его заявления.
Он хотел было возмутиться и уже потянулся в очередной раз скинуть с себя рубаху, предъявив веские доводы своей профнепригодности, как потусторонняя сущность скрутила пальцами замысловатое переплетение, махнула им в воздухе, и изодранный учебным материалом абитуриент враз почувствовал, что показывать ему ей уже нечего.
Спина только щекотно зачесалась, в ответ на что Дима, елозя рубахой, словно полотенцем, тут же удовлетворил потребность тела в тактильном трении, даже получив удовольствие. Но на мелкую медицинскую подачку в виде подлеченной спины не купился и остался верен первоначальным намерениям.
— Всё равно никуда больше не пойду, — плюхнулся он на пол прямо на пороге, изображая капризного ребёнка, которому игрушку в магазине не купили. — Я устал и физически, и морально. Я уже на этих баб проклятущих смотреть не могу.
— Хочешь на мальчиков переключиться? — продолжала издеваться мучительница.
— Джей, — взмолился Дима, — дай дух перевести. Погулять по окрестностям, полюбоваться природой, достопримечательностями. Я что, не имею права на элементарный отдых? Ты же сама говорила, что я могу в локациях хоть до скончания века застревать? Я же сотрусь к чёртовой матери на этих архетипных манекенах или сдохну от усердия. Хотя, вероятней всего, их всех убивать начну вместо соблазнения.
— Хорошо, отдохни, — неожиданно пошла на попятную Суккуба.
Глава 15. Локация 3. Не будь самим собой, потому что такой, какой ты есть, кроме себя, ты никому не нужен.
Он впервые за последнее время спал в полном объёме. Никто не будил, ничто не тревожило. Проснулся сам в очень странном и давно забытом состоянии — выспался. Умылся, оделся, вышел из шатра.
Его встретило мирное утро. Вроде бы и светло, как днём, а солнца из-за гор ещё не видно. Диму передёрнул озноб, и он подивился поразительному алогизму: день летний, а холодрыга, аж пар изо рта валил. Это посреди-то лета, да в будущей пустыне Сахара.
Вокруг царила тишина, до звона в ушах. Ни ветерка, ни пения птиц, вообще никаких звуков, словно поселение не спало, а вымерло. И тут, будто в противовес его мрачным мыслям, чуть сбоку, за шатрами, что-то брякнуло, стукнуло, и послышались детские голоса.
Дима улыбнулся, решив, кто ж пацанам даст спать поутру, когда солнце уже встало. Да и для физического труда синоптическая обстановка идеальная, не вспотеешь. Он, не задумываясь, направился на звук, желая посмотреть, чем это подростков припахали с утра пораньше. Но как только вышел за шатры к источнику шума, опешил, увидев неожиданную картину.
На небольшом пятачке среди явно специально выставленных каменных глыб горело два костра. Один — между камней, на которых, как на треноге, возвышался большой глиняный жбан, и в нём что-то варилось, судя по пару, извергающемуся, как из вулкана. Второй больше походил не на костёр, а на широкий противень с раскалёнными углями, поверх которого на вертелах жарились куски непонятной природы мяса.
Эта площадка оказалась кухней, но в замешательство Диму вогнало не само место, а та, что крутилась, как белка в колесе, при этом с кем-то разговаривая. Нетрудно догадаться, что кухаркой тут работала одна из жён, притом та, к которой ученику следовало сегодня отправляться на очередной зачёт по соблазнению.
Между двух костров он обнаружил Пацанку. Та, увидев его, замерла с куском доски в руке, превратившись в статую «Девушка с веслом». Тут из-за камня вынырнул мелкий мальчонка, тоже, как и повариха, с дрыном, только обожжённым огнём до головёшки, и, подражая главной по кухне, замер, изображая изваяние чертёнка при сковороде с грешниками. Такой же грязный, с разводами сажи на лице и взъерошенной шевелюрой в виде множества рожек в разные стороны, как колючки у ёжика.
Первым из ступора вышел неожиданно нагрянувший контролёр. В Диминой голове мелькнула мысль, что подобная подтасовка обстоятельств просто не может быть случайной. Это что-то из разряда: «Ха-ха тебе, а не отдых в горах на свежем воздухе». Не хочешь идти на экзамен — получи его с доставкой на дом.
— Кухарим? — помпезно поинтересовался Дима, вышагивая навстречу труженикам кухонного труда, будто сам не видел, чем они тут занимаются.
— Угу, — кивнула Пацанка и, бойко вскочив на камень, принялась, не обращая внимания на явившегося мужа, помешивать веслом варево в глиняном казане.
Пацанёнок несколько замешкался. Но, заметив плодотворную деятельность поварихи, тоже подбежал к вертелам и принялся шерудить угли, заставляя их посверкивать искрами, придавая дополнительный жар противню.
«Диалог не задался. Пиететом не страдает», — мысленно отметил Дима.
Он всмотрелся в деятельную кухарку, настраиваясь на её эмоции, и только тут обратил внимание, что девушка полностью одета, как мужчина. На ней не было рубахи с вырезом для грудей. Не было и пирамидальной причёски. Волосы были смотаны в клубок и каким-то образом закреплены на затылке.
Парнишка, закончив ворошить угли, бочком-бочком скользнул за большой валун и исчез из виду, как бы галантно оставляя парочку наедине. Хотя наверняка притаился поблизости, пострел. Правильно. Зачем куда-то бежать, если есть возможность погреть глаза и уши на чём-то интересном?
Дима с короткого разбега вскочил на соседний валун и с любопытством заглянул в бурлящее варево. После чего практически в упор уставился на неприветливую жёнушку, которая, несмотря на старание казаться спокойной, находилась в буйном внутреннем замешательстве, чем-то напоминая суп в котле.
Лицо напряжено, и в нём даже без подключения к эмоциям угадывался испуг от непредсказуемости действий незнакомого мужчины. Она с излишним вниманием уставилась на кипящую похлёбку, будто от этого зависела вся её жизнь, повисшая на волоске. Мускулистые руки вцепились в мешалку с таким остервенением и так рьяно гребли веслом в кипятке из стороны в сторону, что варево чуть из котла не выплёскивалось.
И как Пацанка ни старалась делать вид, что ей абсолютно безразличен незваный гость, Дима однозначно чувствовал, что всё её внимание направлено на боковое зрение, то есть на него.
— Ты всегда готовишь еду с утра или сегодня просто твоя очередь? — спросил он, лишь бы спросить, почему-то убеждённый в правильности первой половины вопроса.
— Всегда, — постаралась как можно уверенней ответить девушка, но голос оказался предательски тихим, отчего она прочистила горло, тут же беря инициативу. — Это моя обязанность с тех пор, как продали Тому-Кто-Большая-Голова. Кто-то один из мальчишек мне помогает. За огнём следит, воду таскает.
— А что ещё входит в твои обязанности? — поинтересовался Дима и, отведя изучающий взгляд от поварихи, оглядел округу с высоты камня, тем самым давая собеседнице перевести дух.
— Больше ничего, — с облегчением ответила Пацанка, — за то, что два раза в день готовлю на всех еду, меня никто не трогает.
— Никто не трогает? — усмехнулся Дима, подумав в меру своей испорченности, вновь пристально уставившись на девушку.
Повариха стушевалась, потупила глазки, явно поняв сексуальную подноготную вопроса, покраснела, но ничего не ответила. Только ловеласу, настроенному на её эмоции, этого и не требовалось. Он всё понял без слов, но, и не думая щадить молодуху, принялся добивать постыдными вопросами. Ему нравилась собственная властная самонадеянность.
— Даже Большая-Голова не трогал?
И тут в мозгах девушки взорвалась пакостная бомба стыда с элементами закомплексованности, что моментально отразилось на лице и в действиях. Мускулистые руки дрогнули, роняя «мешало» в кипящий бульон. Она резко дёрнулась, выловила весло и, постучав им по краю глиняного казана, поставила его, уперев в камень.
«Ба! — неожиданно подумал Дима. — Она что, девственница?»
Пауза затягивалась. Провокатор вызывающе уставился на повариху с веслом. Девушка, посчитав, что новый муж ждёт ответа и не отстанет, а то ещё и накажет за молчание, вынуждена была признаться, хоть это далось ей с огромным трудом.
— Только один раз, — еле слышно проговорила она, опуская голову и пряча взгляд. — В первую ночь, когда привезли.
— И всё? — удивлению Димы не было предела.
Он, даже не желая того, изобразил на лице неверие в услышанное, полагая, что Пацанка врёт как сивый мерин. А девушка от подобной темы разговора не только в душе вся извелась, но и на физическом плане девичье тело принялось извиваться, не находя себе места и стараясь провалиться сквозь камень, а заодно и землю под ним. Но этот сволочной новый хозяин всё продолжал и продолжал издеваться над бедной поварихой, залезая занозой под ногти.
— Ну и как тебе был первый раз? — уже откровенно усмехаясь, справился наглец.
Она сгорала от стыда, подогреваемая паром, исходящим от котла. Ноги подкашивались, отказываясь держать резко потяжелевшее тело. И вместе с тем готовы были сорваться в форсажный спурт, унося хозяйку куда подальше от этого изверга.
Но, осознавая, что далеко не убежит, собралась с силами. Обозлилась, отыскала где-то в глубине себя последние крохи наглости. Подобралась и, понимая, что он не успокоится, дерзко уставилась в его глаза и с долей нахрапистости в голосе проговорила, как плюнула: «Больно», — и, сделав короткую паузу, повторно словесно харкнула ему в лицо, словно пресекая попытки наглеца повторить действия бывшего главы. — «И противно».
— Ну это понятно, — с видом знатока закивал Дима, хотя на этом не успокоился и продолжил допрос, даже понимая всю её нерасположенность к данной теме разговора. — И беззубый не домогался?
Пацанка сначала скривила личико, как бы переспрашивая «кто?», но тут же, сообразив, хмыкнула, перехватила весло-мешалку и, сделав наплевательское выражение лица, принялась вновь помешивать варево.
— Нет, — через несколько секунд со смешком ответила повариха, — этому и без меня подстилок хватает. Я его больше интересую как кухарка. Вернее, даже не я, а то, что я готовлю.
— Значит, как женщина ты была никому не интересна? — не успокаивался новый муж.
На что Пацанка вынула весло из кипятка и демонстративно постучала по краю посудины, отряхивая капли. Проделала она это с таким видом, что Дима сразу понял: ещё один вопрос из этой оперы — и он, несмотря на то что глава рода, получит веслом по башке.
— Ладно, замяли.
Он резко пошёл на попятную, прекрасно понимая, что драться девчонка не кинется. Эмоции у неё не зашкаливают, чтобы ничего не соображать, но и доводить повариху до такого состояния не нужно.
«В конце концов, — принялся размышлять Дима, — в мою задачу входит подобрать ключики к ней, а не строить тут из себя психиатра, подрабатывающего на полставки сексопатологом».
Анализируя увиденное и услышанное, он отстал от кухарки и, вновь разглядывая окрестности, между делом соображал, как бы увести её куда-нибудь для продолжения разговора. Парящая жижа и дымящие костры казались ему неуместной декорацией для подбора ключиков. Да к тому же выглядели крайне опасно с точки зрения техники безопасности. Кто его знает, насколько бурно тут начнут развиваться события.
— Сила! — внезапно выкрикнула повариха.
Дима вздрогнул от неожиданности, вновь уставившись на кухарку. Но тут из-за валуна вынырнул мальчишка, шмыгнув носом и утерев его рукавом, так же, как и глава рода, вопросительно воззрился на кричащую повариху.
Только тут Дима осознал, что это был не просто выкрик, а зов. «Силой» она звала мелкого помощника. Хотя где сила и где этот сморчок-недомерок. Но не успел он лишний раз возмутиться несоответствию придумываемых жрецами прозвищ реалиям, как девушка командирским тоном начала давать мальцу указания:
— Костры гаси. Мясо снимай и кутай в шкуры.
Мальчишка бегом кинулся обратно за камень, а через несколько секунд, еле переставляя шаркающими ногами, надрываясь, вынес большую чашку воды, похожую на глиняный тазик с плавающей в нём мелко порубленной травой. Дотащив посудину до раскалённых углей, он разом выплеснул содержимое прямо на жарившееся мясо, затушив головёшки и посыпав заодно приготовленное блюдо зеленью.
— А где вы берёте воду? — осведомился Дима у Пацанки, наблюдая за действиями поварёнка, вспомнив, что давно хотел поинтересоваться этим вопросом, так как единственный источник в уэде, о котором он знал, уже пересох.
— В пещере, — удивлённо ответила Пацанка с видом, мол, кто же этого не знает, — в Той-Что-Холодная.
И тут у совратителя моментально возник план, как под благим предлогом утащить девицу с опасной для него кухни, а заодно избавиться от слушки.
— Покажешь? — спросил он, больше настаивая, чем спрашивая, и очередной репликой дал понять, что девушке от экскурсии не отвертеться. — Он тут один справится.
Повариха сначала неопределённо пожала плечами, но затем, не выдержав прямого взгляда, была вынуждена согласиться:
— Хорошо.
Она ловко спрыгнула с камня, поставила весло-мешало в глиняную посудину, напоминающую ведро, и, утерев руки о рубаху, двинулась за камни. Дима последовал за ней, довольный своей находчивостью и уже начиная выстраивать планы на подбор ключиков.
Девушка зашла за валуны, где стояла целая батарея больших кувшинов, схватила один и легко взгромоздила на голову. Молодой человек по простоте душевной и до сих пор не растерявший крупиц детсадовского воспитания, на автомате предложил помощь, но та его резко охладила от джентльменского порыва:
— Я сама.
«Мля, — тут же вспомнил он её характеристику. — Я и забыл, что ты у нас «самайка». Сама так сама. Ты у меня сейчас всё сама делать начнёшь, а я буду лодыря гонять и кайф ловить. Сама она. Ишь. Ну прямо стопроцентный представитель похабного русского фольклора: «Без письки, но работящая».
Всё это недовольное нытьё, уподобляясь непохмелившемуся хрычу в поликлинической очереди, Дима высказывал сам себе, шагая вслед за крепко сбитой девицей и разглядывая её спортивно-гибкую манеру двигаться по пересечённой местности. Она даже походкой больше смахивала на профессионального бегуна кроссом, ловко и с минимумом энергозатрат лавируя босиком на каменистом спуске.
Дима даже в сандалиях чуть себе все ноги не вывернул. А ей хоть бы хны. Скачет, как коза, и за весь недолгий спуск даже ни разу не обернулась и не поинтересовалась, как он там, городской и нетренированный местными буераками. Его даже зло взяло. То ли из-за её невнимательности к себе, то ли из-за собственной неуклюжести.
Пещера оказалась просторной. В глубине прямо из стены сочилась вода, стекавшая в выдолбленную в камне яму объёмом маленького бассейна, образуя ванную с прозрачной и манящей своей свежестью жидкостью.
Девица упала перед выдолбленным углублением на колени и только после этого, сняв с головы кувшин, осторожно опустила его в водоём, держа за ручку и притапливая горлышко. Причём проделывала эту процедуру с такой осторожностью, будто зачерпывает не кристально чистую воду, а смесь агрессивных кислот, одной капли которой достаточно будет убить лошадь не хуже никотина.
Диму этот момент заинтересовал, но не более. Спрашивать ничего не стал, но вот от вида каменной ванны с прозрачной водой неожиданно напала чесотка на всё тело. Будто он уже год не мылся и слой накопившейся грязи начал отваливаться, создавая нестерпимый зуд и желание немедленно отдаться процессу отмокания.
— А искупаться здесь можно? — задал он вопрос, не сводя глаз с мерно колышущейся глади.
На что девушка ответила не голосом, а взглядом, в котором читалось без перевода: «Ты что, дурак?» Но, видя непонимание мужа, пояснила.
— Эту воду нельзя касаться даже руками, — в её голосе почувствовалась нескрываемая досада, что она по воле Духов Гор перешла в пользование такого тупого хозяина.
— Почему нельзя? — подтверждая свою недалёкость, поинтересовался новый глава рода. — Она что, заколдована?
— Почему заколдована? — вскочила Пацанка на ноги, так и не успев набрать полный кувшин. — Её пьют!
— Ну и что? На то она и вода, чтобы её пить. А ты знаешь, что в воде ещё и моются? Это такой процесс, после которого грязное тело становится чистым, — издевательским тоном продолжил представитель будущей цивилизации вдалбливать дикой аборигенке прописные истины санитарии.
Девушка тоже изобразила непонимание на своём личике. И, поставив кувшин на землю, выпрямилась и поочерёдно стала переводить взгляд с мужчины на воду и обратно. Наконец потрясла головой, как бы говоря: «Бред какой-то», глубоко вздохнула и, как полному идиоту, пояснила.
— Эта вода для того, чтобы пить. Её нельзя пачкать ни грязными руками, ни тем более вонючим телом. Разве на твоей родине пьют воду, в которой мыли руки или подмывали задницу?
Она замолчала, уставившись на чужеземца, и на лице замерли эмоции брезгливости, готовая взорваться от его положительного ответа.
 — Ну, в этом смысле, — замямлил пойманный в логическую ловушку Дима. — Нет, конечно. Воду, в которой моются, не пьют, но ведь это же проточная.
— Какая разница, — взвилась в негодовании Пацанка, — эту воду касаться нельзя, и всё. Она для того, чтобы пить. Понимаешь? А для помыться есть ниже озеро. Там и вода теплее, и песок на дне приятный.
И тут Дима словно прозрел, подумав: «Какого хмуля я творю? Надо хватать за рога эту козу там, где поймал, а не тащить за хвост в ближайшее укромное место. Эта «самайка» же идёт на контакт только как боевая подруга».
А вслух добавил:
— А знаешь, у меня к тебе предложение. Я ведь чужестранец и ничего не знаю о вас. Да и всё, что вокруг, для меня тоже незнакомо. Стань моей помощницей. Мне позарез нужна такая, как ты. Ты всё знаешь, всё умеешь. Помоги. Я в долгу не останусь.
Во взгляде Пацанки словно лампочка включилась. Она в одно мгновение преобразилась и стала самой собой, превратившись в боевую подругу боевого муженька. На лице расцвела кривая улыбка дворового гопника. Девица даже сплюнула под ноги, подражая воспитаннице криминального общака. Подбоченилась, выставив одну ногу вперёд. Оценивающе оглядела просителя с головы до ног и кивнула в знак согласия.
— Зови меня Ди, — протянул он ей руку, благодушно улыбаясь.
Девушка в недоумении несколько секунд смотрела на протянутую ладонь. Затем параллельно вытянула свою, не собираясь прикасаться, и взаимно представилась:
— Ти-н-ар.
Дима, недолго думая, поймал её ладонь и крепко пожал, на что Пацанка с задержкой ответила на рукопожатие своей далеко не слабой рукой и осталась явно довольной таким необычным ритуалом знакомства.
— Рад знакомству, Тинар. А что твоё имя означает?
— Не Тинар, а Ти-н-ар, — с лёгким смешком поправила она чужестранца, — это название цветка. Раньше он рос везде, а сегодня — большая редкость. А твоё имя что означает?
— Да ничего не означает, — расцепив рукопожатие, отмахнулся Дима. — Просто Ди.
— Хорошо, — не стала настаивать аборигенка, — пошли, покажу озеро. Я всегда по утрам после готовки там купаюсь. Ещё все спят, поэтому опасаться некого. Ни я никому не мешаю, ни мне никто.
— А пацан-помощник? — вспомнил о мальчишке Дима, выглядывая из пещеры на тропинку, по которой спускались.
— Этот обязательно будет подглядывать, — легко и непринуждённо рассмеялась Ти-н-ар, направляясь дальше вниз, огибая скалу. — Это для них такой стимул рваться на утреннюю работу, на кухню. У них даже очередь на несколько дней вперёд. Я знаю их скрытое место, откуда они глазеют, и постоянно их там наблюдаю. Но мне всё равно. От меня не убудет, да и привыкла я к их гляделкам. К тому же, насмотревшись, мальчики становятся более исполнительными и послушными. Ими легче командовать.
— Деловой подход, — поддержал её хитрость Дима. — Расскажи мне о жителях этого селения, что знаешь. Кто что собой представляет, чем занят и вообще, какие тут нравы.
И тут их прорвало. Её — на прикольное описание каждого жителя, и его — на смех и болтовню. К озеру молодые люди уже спустились друганами не разлей вода. Она напрочь запамятовала о его и своём статусе. А он даже умудрился забыть не только о какой-то Джей, но и о том, что находится в чужом нереальном мире.
Поочерёдно, а то и совместно гогоча, как две чайки на парапете набережной, они, не сговариваясь и не обращая друг на друга внимания, запросто разделись догола и наперегонки кинулись в голубую сказочную лагуну.
Озерцо оказалось почти идеально круглое, диаметром метров пятьдесят, уходя в глубину конусом и в самом центре доходя Диме до плеч. Дно устилал толстый слой жёлтого песка, который, судя по рукотворным горам на берегах, из озера регулярно вычерпывали, не давая водоёму вконец обмелеть и исчезнуть. Откуда брался этот песок, было непонятно. Похоже, его с собой приносила вода, стекающая сверху.
Дима с таким наслаждением нырял и плавал, что окончательно обо всём забыл, даже про Ти-н-ар, которая неожиданным образом… исчезла. Причём совсем. Он понял это, когда, вынырнув в очередной раз почти у самого берега, увидел сидевшую на песочке Джей, на этот раз одетую в жреческий мешок с дырками для головы и рук, только в отличие от местного дресс-кода — белый, а не чёрный.
Дима сразу всё вспомнил. Но не удивился. Не кинулся на наставницу с расспросами, а, встав во весь рост, повернулся к ней голой попой и в два прыжка с разгона вновь нырнул, предпочтя нудным разговорам о всевозможных развратах нежиться в живительной райской чистоте прозрачного озера. Он воистину получал внеземное удовольствие, не идущее ни в какое сравнение с грязным и потным сексом.
Доплыв под водой до глубины, он встал на дно и, помахав Джей, радостно предложил:
— Ныряй. Водичка — класс, как парное молоко.
Он даже в тайных мыслях приготовился лицезреть её голой, но обломался.
— Ты обалдел? — не осталась в долгу потусторонняя сущность, инфантильно загребая в ладонь песок и сыпля его обратно, имитируя песочные часы. — Она же мокрая.
— Да ты что? — принялся дурачиться купальщик, выпучив глаза и состроив верх недоумения на физиономии, чем только подтвердил в её глазах прозвище «дебил».
— Хватит придуриваться. Вылезай, пока двести двадцать в воду не подала, — пригрозила Джей, по виду и интонации даже не думая шутить.
И Дима поверил. Настороженно озираясь по сторонам, он принялся искать розетку с оголённым проводом. Подгребая руками, купальщик поспешил на берег, ворча о несправедливости этого и того миров по отношению к бедному ученику-третьекласснику.
Откровенно поносить адское создание не решился, понимая, что Джей — дрянь нечеловеческая и шутки у неё дурацкие. Ей ничего не стоит в качестве развлечения не только напряжение подать, но и воду в кислоту преобразовать. После чего отправить горемыку на очередное перерождение и заставить проходить эти адские круги по новой. Так сказать, для закрепления материала.
Из воды он выскочил, словно ошпарив задницу. И только отбежав на безопасное расстояние, замедлил шаг и, сделав круг почёта вокруг лыбящейся училки в пляжном балахоне, явно затевающей какую-то каверзу, постарался глазами найти свою одежду. И только не найдя, понял, каверза уже состоялась.
Джей не стала рассматривать жалкое ничтожество с зачатками на первичные половые признаки никчёмной особи, считающей себя самцом. Отвернувшись, она вновь занялась игрой в песочнице, представляющей собой целый пляж. Училка молчала. Молчал и ученик, продолжая соблюдать, как ему казалось, безопасную дистанцию и откровенно побаиваясь подойти поближе, ожидая очередной трёпки за косяки, которые отыскивал в памяти.
Он вспомнил своё непрофессиональное поведение с Пацанкой, когда, увлёкшись откровенным трёпом, совершенно не следил за развитием ситуации и абсолютно не контролировал процесс соблазнения. Он вообще про него забыл. Но тут же, поймав себя на мысли, что потусторонняя звезда адского порнобизнеса слышит все его мысли, как бы оправдываясь, высказался вслух:
— У меня были планы на соблазнение.
Тут же отчётливо припоминая первый спуск и мечты по поводу развода Пацанки на ленивое с его стороны совокупление.
— С ней? — оборотила Джей на вруна свой искривлённый лик с маской «не верю».
— А что? — тут же принялся он, уподобляясь студенту, незнающему ответа на вопрос, но пытающемуся при этом придумать что-нибудь похожее на ответ. — Её можно было взять на «слабо» или спровоцировать на «давай сама», сыграв на любопытстве «самайки», предложив ей свой орган размножения для тщательного изучения. Она же мужское достоинство толком и не видела.
Джей словоблудие не оценила. Отвернулась и вновь продолжила увлекательную игру с песком.
— Не видела, — несколько секунд спустя подтвердила она Димины предположения. — Но пока бы ты до этого добрался, я бы состарилась.
Не поджаренный в электрической ванне в кислотном бульоне довольный ученик облегчённо выдохнул. Экзекуция, кажется, не предвидится. И на радостях, рассматривая подобие женщины в белом одеянии, у него в голове возник сам собой вопрос:
— А сколько тебе лет? Ты ведь наверняка древняя.
— Я тебя предупреждала, червь, — неожиданно включив в себе ангельскую сущность, пророкотала Суккуба, — что ты не задаёшь вопросов подобного плана.
Дима аж вздрогнул и инстинктивно сделал шаг назад, но тут же обозлился за свою трусоватость и ни с того ни с сего не желая прогибаться под эту сверхъестественную сущность, принялся изображать из себя храбрую Моську:
— А при чём тут это? Вопрос касался тебя лично. Или у ангелов, как у женщин, интересоваться возрастом неприлично?
Суккуба встала и изобразила такую кровожадную улыбку, что Диму аж придавило к песку от страха. И он, понимая необратимость очередного возрождения, уже на полном серьёзе обозлился на своенравную училку. Сжал кулаки, опустил голову и уставился на ненавистного истязателя исподлобья, изобразив матросика типа: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг».
Но, несмотря на откровенное попрошайничество взбучки с перерождением, ангел сквозь улыбку смерти ответил:
— Мне столько же, сколько твоей планете. Даже чуть больше.
Вся героическая храбрость мигом улетучилась. Он даже не увидел, не представил, а понял на каком-то запредельном уровне сознания всю мощь этой сущности, не уступающей, а превосходящей своей грандиозностью целую планету.
Ангел в один миг стал настолько великим даже по астрономическим меркам, что Дима, постигнув своё ничтожество, оторопел, перестав дышать. Это понимание вливалось в его мозг лавиной колоссальной энергии космического пространства, способной в одно мгновение стереть планету Земля в пыль или попросту аннигилируя.
— Теперь понятно? — леденящим душу голосом поинтересовался ангел, не меняя на лике хищную улыбку. — Тогда у меня для тебя сюрприз.
С этими словами потусторонняя сущность стала медленно исчезать, сначала постепенно превратившись в прозрачную оболочку, словно состоящую из кристально чистой воды. А затем и вовсе растворилась, оставив в воздухе одну улыбку, пародируя Чеширского кота. Только в отличие от последнего у этой и зубы исчезли, повиснув в воздухе лишь призрачными губами, которые через несколько секунд изобразили чмокающий поцелуй и с хлопком рассыпались в мелкую водяную пыль.
— Ничего себе цирк, — прошептал Дима, утирая лицо, взмокшее от пота.
Последнее осознание божественного могущества Суккубы не отпускало. Ноги тряслись. Дима неожиданно понял, что он больше никогда не сможет смотреть на Джей как прежде, панибратски и чуть ли не на уровне «подруги дней моих суровых».
Нет, он знал, что она может всё. Но даже фантастический образ в сером «ничто» в виде ангела в латексе с чёрными крыльями не внушал того ошеломляющего раболепия, которое сковало сейчас. Грандиозность её сути, за секунды прописанное в мозги, поразило до реакции шока.
Дима так был занят осознанием нечто великого, что не сразу услышал за спиной шаги. А когда до него дошло, что кто-то приближается сзади, то рефлекторно резко обернулся. Но было уже поздно что-либо предпринимать.
Поэтому единственное, что добавил к своему образу, до сих пор не отошедшему от эмоционального потрясения, так это то, что машинально прикрыл причиндалы ладошками, зачем-то ещё при этом сжав колени и чуть присев, будто это помогало спрятать висевшее ещё надёжнее. Вид у него был настолько жалкий, что даже крокодил бы слезу пустил от жалости, а не от блаженства поедания.
Перед ним, всего в шагах пяти, стояло безмолвное изваяние молодой, умопомрачительно красивой брюнетки с точёным аристократическим лицом. Дева была одета в чёрные одеяния, которые облегали идеально соразмерную и явно спортивную фигуру. Блестящие, цвета вороньего крыла волосы свободно спадали на спину, доходя до неестественно узкой талии. Он сразу узнал снежную королеву своего гарема.
Неожиданность её появления сначала сконфузила Диму, которому сразу вспомнилась начальница соседнего отдела Мария Геннадьевна из его реального мира. Но быстро собрался и принялся отыгрывать роль плебея, вспомнив, что феминистку поиметь не получится. Это она будет его пользовать как захочет, когда захочет и сколько захочет. Если захочет.
Он ещё больше сжался и лихорадочно, якобы находясь в растерянности, принялся искать одежду, прекрасно понимая, что не найдёт. Тем не менее настойчиво делал вид, мол, вот тут только что была, но куда делась — непонятно.
— Ты кто такой? — пренебрежительно спросила стерва, сразу занимая главенствующую позицию и безапелляционно ставя собеседника на уровень песка под ногами.
«Мля, — мелькнула в Диминой голове мысль, — так она меня не узнала? Ну да, я же в таком виде меж шатров не бегал. А может, она за мной даже не подглядывала? Скорее всего. С чего это ей, такой мужененавистнице, подглядывать за всякими ничтожествами?»
Пока голый Дима всё это проговаривал самому себе, он, естественно, молчал. Молчала и женщина-статуя, ожидая ответа. Но, не дождавшись, угрожающе двинулась на непонятно как здесь оказавшиеся чужеродные помои, продолжая на ходу допрос с пристрастием:
— Я тебя спрашиваю, — повысила она голос, добавляя угрозу, — что ты тут делаешь?
— Куп-паюсь, — заикаясь, промямлил с виду напуганный юноша, на всякий случай пятясь к воде.
— Стой, где стоишь, — рявкнула красавица, при этом буквально испепеляя слизняка взглядом и вскидывая руку ладонью вперёд.
— Стою, хозяйка, — превращаясь в саму покорность, пролепетал Дима, почему-то ожидая, что сейчас из её руки выскочит молния или ещё какое-нибудь колдовство.
Плеваться файрволами брюнетка не стала, а, подойдя вплотную, просто схватила неузнанного законного мужа за ухо, заставив его опуститься на колени. Да так больно, что последний жалостно заскулил и попытался перехватить руку. Но тут же, получив увесистый шлепок по своей ничтожной попытке освободиться, поник, изобразив вяленый кабачок.
— Пощади, хозяйка, я всё для тебя сделаю. Всё, что потребуешь, — взмолился овощ человеческим голосом, про себя при этом грязно и крайне нелитературно выругавшись.
Пощадила. Отпустила пылающее ухо. Отступила на шаг и осмотрела говорящую вещь, стоящую на коленях, оценочным взглядом завсегдатая бутиков одежды на китайском рынке. Судя по обмякшему взгляду и появившейся мона-лизовской улыбке, вещь ей на первый взгляд приглянулась.
— Так как, говоришь, тебя зовут? — уже мягко, с интонацией доброй барыни, переспросила жгучая брюнетка, давая вторую попытку обнажённому юноше представиться.
— Ди, — стыдливо пряча член и глазки, сладострастно выдохнул молодой человек и мило улыбнулся от столь лестной для него доброты.
— Дикий, что ли? — с явно заигрывающей ноткой предположила чернявая, призывно колыхнувшись всем телом и встряхивая гривой волос, уже полностью уверенная, что на халяву поймала себе неплохое развлечение или бесплатный тренажёр для утренней зарядки.
— Можно и так, хозяйка, — масляным голоском конченого гомосека полез он без мыла в мускулистые объятия красавицы, естественно, для начала в переносном смысле.
А дальше началось откровенное безобразие. Королева оказалась наглой, бестактной и бессовестной. Дима это понял, как только Её Величество начала действовать. Ну ладно, безапелляционно потребовала показать то, что он так тщательно прячет. Не велик позор. Да и, по скромному самомнению попаданца, там было на что посмотреть. По крайней мере, с такими размерами в мужской раздевалке фитнес-клуба принято расхаживать, не прикрываясь полотенцем.
Но когда она подошла и, поднимая за волосы, второй рукой ухватила за мошонку, сдавив так, что он издал непроизвольный писк носом, Дима понял, что его сейчас будут не просто иметь, а злостно насиловать. И не исключено, что с элементами садизма.
Когда она потребовала, чтобы он помог раздеться, то сдуру даже обрадовался возможности пред-интимного сладостного переживания. Ручки-ножки затряслись. Природный индикатор с полшестого подскочил на полдень и вовсю требовал колокол, о который неистово желал побиться головкой, чтоб трезвон стоял на всю округу.
Но когда ледяная королева вновь принудительно поставила на колени и, вцепившись в волосы, ткнула его лицом в жёсткие, как проволока, лобковые заросли, в приказном порядке потребовав целовать, эйфория махом сменилась брезгливостью.
«Фу, тварь, — промелькнуло у него в голове, — хоть бы подмылась предварительно. Вонь от зарослей черёмухи душистой аж до рези в глазах!»
Так как непокорный самец слишком долго думал, то лютая феминистка не нашла ничего лучше, как оторвать от своего божественного тела эту мразь и со всей дури врезать дикарю коленом в лоб. Отчего слизняк рухнул мешком на песок.
Находясь в самом настоящем нокдауне и тщетно пытаясь встать хотя бы на четвереньки, что ему не удавалось, он, тем не менее, сквозь звон в ушах отчётливо слышал отсчёт рефери. Первая шальная мысль: «Какого чёрта я делаю на ринге? Я же драться не умею!»
И, наконец, на цифре шесть бедолаге удалось примоститься на заднице. Находясь в полном ауте, потеряв резкость зрения и ничего не соображая, он уставился на дурачившуюся перед ним Джей в своём новом белом купальнике. То есть в мешке с дырками.
Когда же она досчитала до девяти и, разведя руки в стороны, проорала: «Alles kaputt», добавив: «Котёнок сдох», Дима кое-как пришёл в сознание, но ещё несколько секунд проверял, а его ли оно.
— Издеваешься? — пробурчал ученик, поглаживая отбитый лоб.
Вспомнив наконец, на чём закончился его флирт со Снежной королевой, он всё же из вредности выставил училке претензию, напрочь запамятовав, с какой могущественной сущностью имеет дело. Но мальчишеское упрямство постаралось хоть этим поднять своё реноме.
— Мало того, что не дала даже на пол карасика мокнуть, так ещё и носом натыкала, как нагадившего в тапки котейку. Опять оборвала процесс обучения на самом интересном месте. Хоть и вонючем.
— Дебил, — жалобно констатировала Джей, — можно сказать, я тебе только что жизнь спасла. Ты для неё грязь под ногтями. И воняешь куда противней, чем ты только что нюхал. А если бы дело дошло до макания твоего карасика, то, кроме побоев и содранной живьём кожи, мне бы ещё пришлось лечить стойкую импотенцию. А вот этого я уже допустить не могла. Я, конечно, тоже невысокого мнения о всех мужиках без исключения, но даже у меня есть святое место, на которое рука не поднимется оторвать и выбросить. А уж давать это делать какой-то виртуальной прошмандовке — уволь.
Головная боль от удара была излечена Джей простым приложением руки к затылку пострадавшего, после чего он, не спрашивая разрешения, а объявив как факт, полез купаться. Только успокоившись и полностью придя в себя, а в большей степени оттягивая время и боясь очередной взбучки, абитуриент вылез из воды в ожидании разбора ошибок и нудных философских наставлений.
Но Джей на пляже уже не было. Вместо неё лежала аккуратная стопка его одежды с тагельмустом сверху. Причём, судя по всему, выстиранная и выглаженная, как в лучших домах Лондо;на.
Глава 16. Локация 3. Если долго мучиться, ничего не получится, но обязательно заработаешь сутулость первой степени.
Сидя в шатре на деревянном троне, Дима уже больше часа маялся сомнениями по поводу следующей претендентки. Маму трогать не хотелось. Поэтому соблазнитель не рассматривал доведение её до секса. Он изначально был уверен, что при подборе ключиков к этой рано обабившейся молодой женщине секс априори не предполагался. Вот только всё в этом отношении было уж как-то слишком просто.
Для неё муж — опора семьи и хозяин в доме. А он таковым и являлся по условиям задачи. Какие тут нужны ключики, когда она его по-любому примет как должное? Просто потому, что он законный муж по умолчанию.
И вот здесь-то и всплывала логическая нестыковка. Джей однозначно дала понять, что лёгких и простых в гареме нет. Со всеми придётся поломать голову над сценическим образом. Главное в задании — их нельзя ни в коем случае обидеть.
«Стоп! — остановил себя Дима. — А на что может обидеться девушка-мама? Только на одно. Если я не буду соответствовать её представлениям о муже. А какой идеал мужчины может быть в голове у домохозяйки?»
И тут в памяти замелькали образы из старых фильмов, и все почему-то про деревню, постепенно складываясь в непонятный для него образ эдакого крепкого кулака, по каким-то причинам вовремя не раскулаченного при советской власти. Степенного. Вечно хмурого и несловоохотливого. С мастеровитыми руками, что и топором мастак, и с литовкой, как с ней родился. Да и по дому, где починить да поправить, за сторонними умельцами не побежит. Всё сам сделает.
Образ-то сложился. Вот только ему, разгильдяю по жизни, в этих делах сыграть подобного столпа крепкого домовладения вряд ли получится. По сути дела, Диме требовалось изобразить свою противоположность.
Но при этом он чётко понял, что стоит только вывалиться из образа или, боже упаси, намекнуть на секс, девушка сначала перепугается, а потом обидится на то, что муж попался похотливый, а не такой, как должно быть. А там уже последует неминуемое наказание.
Он неохотно поднялся со своего царского седалища с тяжёлым вздохом, как бы говоря самому себе: «Никуда не денешься, не слюбится, а женишься», и принялся важно разгуливать, стараясь войти в образ степенного, правильного со всех сторон альфа-самца по устоям Домостроя.
Дима не знал, что собой представляет подобный типаж, но чисто визуально ему казалось, что это должно было выглядеть как-то так. Спина прямая, будто кол проглотил. Походка важная и неспешная. Да и всё подобный человек должен делать не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой.
Подбородок задрал, грудь выпятил так, что глаза перестали землю видеть. Втянул живот, но, посчитав это моветоном для добропорядочного хозяина скотского двора, наоборот, выпятил. Добавил туда же и нижнюю губу, посчитав, что обязан выглядеть не лихим орлом, а обожравшимся коршуном, небрежно приоткрывшим тяжёлые, сытые от жизни веки.
А обожравшимся он должен выглядеть оттого, что кормят хорошо. Такой добротный вид избыточного достатка в виде жировых отложений любая домохозяйка почтёт за комплимент. Знать, кормит справно. Замер. Постоял, прислушиваясь к организму.
И сдулся до естественного состояния, поняв, что визуально при его сегодняшней комплекции в придуманный идеал себя никак не запихать. Да и стоит ли прямо сейчас? В конце концов, будет к чему стремиться по жизни. Она ведь тоже ещё молодка и не во всех достоинствах заплывшая достатком. Главное — внутренний стержень: сдерживать и корчить из себя порядочного, по её мнению, мужчину. На этом и порешил.
Тем не менее в шатёр мамочки он вошёл с туго натянутым позвоночником в струнку. Степенно снял тагельмуст, взяв его на предплечье, как армейскую фуражку по уставу. Отвесил поклон негнущейся спиной и помпезно поздоровался: «Здрава будь, жена моя».
Хозяйским взором чинно осмотрел убранство шатра, останавливая взгляд на каждой безделушке, словно тут же навешивая ценник, пребывая в процессе инвентаризации. Как бы между делом представился: «Я Тот-Кто-Зовётся-Ди. Но тебе дозволяю звать меня просто: муж мой».
И был день. Самый напряжённый в его жизни. Никогда ещё в Диминой практике не было экзамена такой тягостной протяжённости без перерывов на «расслабиться» и перекуров на «отдышаться». Даже с мочевым пузырём Джей точно что-то сделала, дрянь. Потому что за всё время он ни одного позыва не испытал, а искусственно использовать этот предлог не позволял образ.
Вначале скованность и непонимание того, как правильно себя вести, отчасти даже помогали с ролью. Но чем дольше это продолжалось, тем больше хотелось всё бросить к чёртовой матери и сдаться, в одно мгновение превратившись в разгильдяя, каким он, оказывается, и был на фоне играемого им домовитого хозяйственника.
Спина болела от постоянного напряжения. Дима отчётливо понимал, что если его сегодня Джей не убьёт, то он завтра и так не встанет, превратившись в инвалида I группы. Причём по каменно-вековой социальной несправедливости даже без признаков на заслуженную пенсию.
С шеей вообще творилось нечто странное. Она уже через час гордого пребывания не поворачивалась и не гнулась ни в одном из направлений степеней свободы. Притом при попытке расслабить шея устроила откровенную забастовку, напрочь отказываясь отпустить зажатые позвонки и мышцы. Дима даже испытал приступ панической атаки. А что, если её замкнёт в таком ступоре навсегда?
Ноги от неудобной позы онемели буквально через несколько минут сидения. Ему стоило большого труда поменять дебильный восточный присест на более кровопроводимый. За что получил незабываемые ощущения от миллиона иголок, впившихся в затёкшие конечности. Пытку он стойко перетерпел, лишний раз надолго закрыв рот для разговоров.
До самого обеда парочка вела нескончаемый светский диалог колхозного разлива. Со стороны могло сложиться впечатление, что молодожёны сбежали из анекдотов про заторможенных эстонцев. Каждый перед ответом подолгу раздумывал, а закончив скудную перепасовку фразами, замолкал в ничегонеделании на несколько минут.
Дима, ведя несуразное собеседование, только и вынес полезной информации, что зовут её Та-Что-Спокойная. И то, что она общая прачка на всё поселение. И всё. Остальное — ничего не значащие реплики о погоде, о природе и убранстве жилища, которому было посвящено девяносто процентов всего ими переговоренного.
Наконец терпению молодого человека пришёл конец, и он принялся искать благопристойный предлог для побега. Хотя бы на время. А лучше до вечера. А ещё лучше вообще насовсем.
«А что, собственно, я дурку гоняю? — неожиданно задумался он. — Я же мэр целого поселения, а не отдельно взятого шатра. Хозяйство у меня большое, а за ним пригляд требуется».
— Пойду я, — после очередного десятиминутного молчания произнёс хозяин-муж. — Засиделся. Надобно бы хозяйство проверить. Указания дать, — уже встав и неспешно нахлобучив тюрбан, Дима приглушённо, с видом неприкрытой стыдливости, добавил. — Вечерком зайду на чай.
И тут у хозяйки, до этого пребывавшей в непробиваемой эмоциональной стабильности, глаза вспыхнули, как два прожектора, перепуганных воздушной тревогой, в которых без переводчика читался немой вопрос: «А на чай — это на куда?».
Дима понял, что про колониальный продукт будущего сморозил нелепость, ибо про этот напиток тут никто ещё и слыхом не слыхивал, но и исправлять ошибку не кинулся, а принял для выбранной роли соответствующий вид. Мол, я не маху дал, а Маху выдал, как положено. Вот пусть теперь ломает свою невеликого ума голову «на куда».
Промучившись от безделья до вечера и благодаря водным процедурам волшебной лагуны приведя мышцы тела в исходное состояние, с заходом солнца вынужден был заявиться на продолжение экзамена.
Он надеялся, чего греха таить, что Джей заявится к нему в шатёр, где он первое время прятался. Или нагрянет на пляж, где под звуки фанфар объявит о завершении этого мучения. Но она на глаза так и не показалась, лишний раз давая понять, что до сдачи зачёта по этой «маме» ещё как до Китая пешком.
Спокойная встретила, как положено, со всем радушием и заботливостью. Попотчевала фруктами. Ягодами сладкими. И, о чудо! — травяным чаем! Хоть и назвала его как-то по-другому.
Хозяин наелся, напился, отдохнул с устатку и повёл разговор в нужное русло, решив закончить с этой домохозяйкой как можно скорей. А то ещё немного пообщавшись, он сам превратится в хозяйственного лоха, у которого только работа на уме. И тогда ни о каком исполнении супружеского долга речи уже быть не может. На работу, как принято у нормальных людей, не встаёт.
— Ну ты это, — начал он пламенную речь по совращению, пряча глаза в пол, вроде как от неловкости момента, а на самом деле от непонимания, как правильно следует её уложить в пастель, не выпав из образа. — Темнеет вроде.
Спустя больше минуты молчания домохозяйка выпрашивающим тоном поинтересовалась:
— Где тебе постелить, муж мой? И где прикажешь лечь мне?
Дима даже офигел от подобного запроса. И ещё с минуту соображал, как ей, дуре, объяснить, что «муж её» намерен осчастливить своими наградными сперматозоидами мамину яйцеклетку, произведя зачатие такого желанного для неё дитя. И, пока не понимая, как ему проделать с ней это церемониальное действо, решительно потребовал: «Вместе стели». И, не выходя из образа, добавил, удовлетворительно кивнув, как бы подписывая вердикт: «Так будет правильно».
Спокойная мигом засуетилась, доставая откуда-то от стены скрученные шкуры и с особой тщательностью раскладывая их на полу. Уложила подушки, предварительно долго сбивая. В заключение накинула поверх постели кусок полотна, играющего роль одеяла.
А Дима всё это время старался проигрывать в голове различные варианты развития событий. Даже не заметил, как вспотел от усердия, двигаясь в размышлениях по логическому минному лабиринту, где один неправильный шаг мог ознаменовать взрыв обиды с последующим за ним процессом его аннигиляции.
«С чего начать? — размышлял он. — Приобнять? А дальше что? Полезть целоваться? Ну, если только в щёчку. По-настоящему тут вряд ли приемлемо. А потом что? Мой прототип стал бы раздевать девушку? Да никогда. Скорее всего, он сам спокойно разденется, ляжет как ни в чём не бывало и будет ждать супружницу».
Вот только пока он тормозил, Спокойная решила всё за него. Она быстро разделась, чуть ли не сгорая от стыда, и перепуганной мышкой юркнула под одеяло, накрывшись по самые уши.
Диме ничего не оставалось, как последовать её примеру. Только он старался делать всё степенно, хотя руки потрясывало. А когда залез под одеяло и расположился на спине, то посчитал за правильное подтолкнуть девушку на первый контакт: «Иди ко мне», — велел он, тихо поднимая руку и приглашая жену под бочок.
Спокойная, будто только этого и ждала, тут же прижавшись мягким и тёплым телом, но при этом стараясь не прикасаться к мужу руками. Дима попытался пристроить её голову у себя на плече, чтобы продолжить тары-бары в интимной обстановке. Но не тут-то было. Супружница только глубже уткнулась ему в подмышку и замерла, часто задышав.
Дима полежал, помаялся от неопределённости и в конечном итоге решился.
— Жена моя, — постарался он говорить как можно спокойней, — я бы хотел иметь от тебя ребёнка.
И тут же облегчённо выдохнул, потому что реакция девушки оказалась даже более положительной, чем ожидал. Она встрепенулась, издав некое подобие возгласа ликования, и, не сдержавшись, даже позволила себе в порыве чувств поцеловать его в щёчку.
Вот только тут у соблазнителя возникли реальные проблемы. В эмоциях девушки царила радость с проблесками счастья, но желания сексуальной близости — ни капли. Ученик школы соблазнения в последнее время настолько привык использовать дар Суккубы и перетягивать возбуждение партнёрши на себя для приведения инструмента в положение «к работе готов», что и забыл, как это функционирует без притока вожделения извне.
Он мягко, но настойчиво завалил жену на спину, нависнув над жертвой дознавателем-импотентом, который был готов применить силу, но не способен насиловать. После чего принялся осторожно ласкать тело девушки, пройдясь сверху донизу в надежде, что вот-вот почувствует от неё сладострастное вожделение. Но клуша как лежала бревном, так деревом и оставалась, при этом только радуясь.
Дима попытался переключить внимание с её эмоций на телесную оболочку. Когда ласкал мягкую, податливую грудь, она никак не реагировала, а вот когда сунул руку к лобку, то девушка вздрогнула, резко перестала радоваться и настороженно замерла, явно не допуская в своём морально-этическом кодексе вагинальные ласки.
Она тут же схватила его руку, оттянула обратно к груди, а второй настойчиво принялась подталкивать Диму занять миссионерскую позицию для соития. Спокойная чётко дала понять, что разврата при зачатии ребёнка она не допустит. Это святое.
«Черт бы тебя побрал, кукла резиновая, — выругался про себя Дима. — Ты что, не знаешь, что хозяйство у хозяина куда ни попадя запросто так не вставляется? А ну давай поднимай мой агрегат. Я, что ли, должен за тебя работать?»
Мысленно неистовствуя, волчара-развратник в хозяйственной овечьей шкуре тем не менее подчинился настойчивым требованиям супруги и занял исходную позицию. Протиснулся между её ног, но, так как не обладал необходимым потенциалом для стыковки, то сполз ниже, пристраиваясь на её животике грудью, продолжая лихорадочно искать выход для входа в этой безвыходной ситуации.
Спокойная восприняла это вполне благосклонно, погрузив обе пятерни в волосы мужа и, как мурчащая кошка коготки, принялась втягивать и выпускать свои пальчики, слегка почёсывая кожу головы.
«Что делать? — мысленно запаниковал Дима. — На себе концентрироваться нельзя. На ней — бесполезно. Журналов с картинками тут днём с огнём не найдёшь. О ноутбуке с порнухой я вообще молчу. Как прикажете в этих условиях стояк организовывать? Фантазировать, как спермотоксикозный подросток?»
И тут соблазнитель понял, что другого варианта у него просто нет. Он постарался расслабиться. Принюхался к её телу с закрытыми глазами, и, о чудо! Перед его мысленным взором тут же предстала истекающая желанием блондинка из первого шатра. Она так хотела, так хотела, что тут же возбудила фантазёра.
Дима, не прекращая визуализировать желанный образ, принял упор лёжа. Удерживаясь на дистанции, как было принято держаться на советских школьных дискотеках пионерам и пионеркам при танцах того времени, принялся в ритме медляка совершать исключительно благопристойные фрикции, а не постыдные, какие проделывал всю жизнь до этого.
И тут он нарушил одно из основных правил, притом сознательно. Понимая, что довести это бревно до процесса зацветания аленькими цветочками ему не удастся при всём старании, оплодотворитель переключил внимание на себя, стараясь как можно быстрее закончить начатое.
В конце концов, он целый день держал несвойственный ему образ. Он, не обидев эту антисексуальную особу, довёл до дозволенного секса. Ей от него нужна только сперма для зачатия? Ну так на, получи. А когда жалкое подобие струи эякулята выдавилось со сладострастной судорогой, Дима неожиданно поймал её эмоциональный отклик.
Она, мать её, возбудилась! В тот момент, когда уже всё закончилось!
«Ты что, издеваешься, дрянь?! — мысленно вознегодовал бычок-производитель. — А до этого ты где была? В Монако брагу строганиной закусывала? Это что, мне по новой начинать? Ну уж нет! Я на такой беспредельный разврат не подписывался».
С этими мыслями обиженный муж демонстративно небрежно слез с супруги и, приняв горделивую позу со скрещенными руками на груди, устроился параллельно вошедшей во вкус партнёрше.
Он отчего-то решил, что Джей не зачтёт столь некачественный секс и ему придётся измываться над собственным организмом до утра. А может, и дольше, пока это спиленное бревно не даст либо корни, либо сразу цветы с плодами.
Диме, находящемуся на рубеже последней сессии, захотелось плакать от завышенных учебных нагрузок и несметного объёма материала. Многие бы ему позавидовали, а вот он, находясь в этой развратной шкуре, хотел плакать и мечтал об одиночестве.
«Ну их всех на!» — возмущался он про себя. — «Как эти бабы уже осточертели. Не полезу я больше на неё. Хоть убивай, не полезу. Всё. Я сплю. И мне плевать, обидится она на это или нет. В конце концов, я сделал всё, что мог. Даже прыгнул выше головы».
Тут что-то мягкое и тёплое ткнулось ему в плечо и довольно засопело.
«Не буду я тебя больше трахать!» — продолжил он мысленно негодовать. — «И не проси. Я сплю. И ты давай спи. Вот дрянь. Я же чувствую, как она возбудилась. Так. Замри, Дима. Не давай ей повода для факультативного соития».
Неожиданно обхватившая его руку супруга притихла. Её возбуждение пошло на нет. А ещё буквально через минуту он отчётливо распознал её сонное дыхание.
«Мля! Дрыхнет. Ну слава тебе яйца!» — прошептал он, успокоившись.
Молодой человек не собирался оставаться на ночь, решив, что, как только Спокойная покрепче уснёт, он смотается. Ой, как ему не хотелось ещё и утром продолжать этот цирк и корчить из себя порядочного мужа. Но, ожидая подходящего момента, расслабился, пригрелся и сам уснул.
А вот проснулся Дима уже у себя в шатре под непривычный для себя будильник в виде обострённого чувства, что на него кто-то смотрит. Сон как метлой смело;. Распахнув глаза, он криво улыбнулся. Джей. А кого тут ещё можно было ожидать? Он тяжело вздохнул и попытался перевернуться на другой бок, чтобы не видеть ненавистную училку.
Только переворот с потягушечками закончился ровно на середине лагуны с жёлтым песочком. От неожиданности подобной метаморфозы он захлебнулся, лихорадочно заизвивался, пытаясь определить, где тут верх, а где низ. Через секунду паники голова оказалась над водой, и утопающий дико закашлял. Да так, что чуть до рвоты не дошло.
Обретя опору под ногами, выплёвывая из себя остатки жидкости, с бешеными глазами принялся осматриваться в поисках обидчицы. Но Джей нигде не было. В озерце, кроме него, никто не плавал. На пляже вокруг никто не загорал. Но самое прикольное — он был голый, а одежды на берегу не наблюдалось.
Судя по солнцу, было раннее утро. Единственная, кто мог сюда заявиться, так это Пацанка с подглядывающим поварёнком. Дима ещё раз оглядел пляжный песок в надежде найти одежду и, стиснув от злости зубы, быстрым шагом отправился обратно в шатёр, уверенный, что потусторонняя сволочь развращается именно там, даже не удосужившись дёрнуться из его кресла.
— Как водичка? — издевательски поинтересовалось адское отродье, как только Дима переступил порог.
— Класс, — наигранно весело ответила жертва её дурацких розыгрышей, целенаправленно двигаясь к брошенной у кровати одежде.
— Не стыдно в таком виде разгуливать? — продолжила троллить Джей, залезая на трон с ногами.
— Насрать, — огрызнулся униженный ученик, натягивая штаны, — зато высох.
— Фу, как некультурно, — сделала она манерный жест рукой, помахав у лица, как бы разгоняя запах от его высказывания.
— Ну, пардон, — подхватил навязываемую игру Дима, опускаясь до гротеска, — «нафикалить», если вам будет угодно.
— А чем ты недоволен, прыщ? — сменила наставница тон на раздражённый. — Уморился он, видите ли. Устал вагоны разгружать с надувными бабами. Скажи спасибо, что ты проходишь обучение в детском саду христианской половой культуры — самой бедной из всех существующих. Я бы посмотрела на тебя в обстановке развитых половых культур. Там и архетипов не четыре, и менталитет для тебя как у инопланетян. Даже здесь устрой я тебе реалии того времени — ты бы из стартового шатра не вылезал до скончания собственного века.
Пока она декламировала свою обличающую речь, Дима оделся. А когда закончила, задумался. Вернее, испугался. А вдруг эта дрянь и вправду бросит его на завоевание мирового господства? С одной стороны, интересно, конечно. Но она же не даст просто утолить любопытство, а заставит изучать и культуру, и быт, и целый полк архетипов, каждая из которых будет как шифровка на каком-нибудь «краказябном» наречии, записанная медицинским почерком перепившего спирта доктора.
Дима пристроился на земляном полу напротив училки и, преданно взглянув в глаза наставницы, честно признался:
— Всё равно к следующей с утра не пойду.
На что Джей назидательно проговорила:
— Женщину к вечернему сексу следует готовить с утра, дебил. Она самоподготовкой не занимается.
— Ну, значит, начну с завтрашнего утра, а сейчас не пойду. Самого бы кто подготовил.
— Что вы, мужики, за лентяи? — театрально всплеснуло ручками адское создание.
— Мы в меру ленивы, чтобы в порыве бездумных устремлений сдуру не переделать лишнюю работу.
Джей хмыкнула, расплываясь в улыбке, и растаяла в воздухе.
Глава 17. Локация 3. Думать — это тебе не сваи заколачивать. Выматывает не только до потери сознания, но и до утраты самого себя.
Несмотря на нежелание отправляться на экзамен к последнему архетипу, Дима, проведя день в размышлениях, то есть ничегонеделании, решился всё-таки к вечеру провести разведку боем. Поразмыслив, он так и не смог сложить в голове хоть какое-нибудь представление об амплуа, которое позволило бы выглядеть идеалом для последней представительницы гарема.
Ситуация казалась тупиковой. С одной стороны, для совращения требуется сыграть роль её идеала, а с другой — титул мужа автоматически опускает его ниже плинтуса. Мужа она за мужчину не признаёт в принципе. У этого архетипа бзик на собственном ЧСВ. А не имея от природы способностей подняться выше окружения, она опускает на колени рядом стоящего.
Как можно исполнить роль альфа-самца, когда по-любому для источника обольщения ты олень прикроватный? Любой подонок и сволочь со стороны в этом случае будет выглядеть в её глазах лучше, чем муж. Отсюда сделал вывод: не стоит рвать задницу за непонятно чью «передницу».
В голове всплыл друг Лёха. Они с ним ещё в детсаду за один горшок дрались, и про которого их общие друзья постоянно подшучивали, что он не женился, а вышел замуж, превратившись в подкаблучника. А ведь его Алёна сто пудов обладает именно этим приоритетом поведения, думал Дима. Что бы произошло, если бы Лёха под неё не прогнулся? А ничего. Она бы замуж за него не пошла. Подобные могут уживаться только с подкаблучниками и ни с кем больше.
Единственный инструмент манипуляции подобных особей — это секс, как у Ведьмы. Но Ведьмы — бабы умные. Они мужчин не унижают, а используют их сильные качества, управляя своими слабостями. «Яжматери» же тупые, как пробки. Поэтому используют секс исключительно для повышения чувства собственной важности, и то только в узкой локации отдельно взятой семьи.
Они изгаляются над одним мужчиной, добровольно согласившимся на унижения под запись в Загсе. И сама манипуляция у них предельно примитивна: правильно себя ведёшь — на, как подачку, а неправильно — будешь спать на диване в соседней комнате. Как их там Лев Николаевич обозвал: семейные проститутки? Абсолютно в дырочку.
А если семейное гнёздышко превращается в публичный дом для одного конкретного мужа, то его типаж не имеет значения. Расплачивается деньгами в семейный бюджет, работой по хозяйству, а главное — беспрерывно снабжает лестью и обходительностью, превознося любимую, и ладно. Вернее, сам опускается ниже пыли на подошве, производя имитацию её подъёма и даруя возвышение чувства собственной важности. За это довольная поведением мужа семейная проститутка изредка даёт поэксплуатировать свою кормилицу в качестве награды.
Именно то обстоятельство, что для выполнения задания не требовалось входить в определённую роль, попросту оставаясь собой, и натолкнуло Диму на предварительное знакомство. Понимая, что пока в неё не вложится морально или материально. Или хотя бы авансом не наобещает в три короба, хмуль она ему даст на постном масле. Как говорится, не подмажешь — не засунешь.
А по поводу корректировки поведения он, проанализировав того же друга-подкаблучника, вывел простой поведенческий алгоритм: в глазах стороннего окружения следует выглядеть брутальным самцом, но как только дело коснётся объекта воздыхания, немедленно превратиться в покладистого подлизу. Чем-то это напомнило дрессированную бойцовую собаку на коротком поводке, при выгуле у которой на злющей морде написано: «Всех порву за хозяйку, а её за вкусняшку залижу до оргазма».
Обитательница отдалённого шатра встретила супруга, мягко говоря, недоброжелательно, изображая надутую на крупу мышь. Она демонстративно показывала, что в упор не замечает вошедшего Диму, при этом всем видом давая понять, что обижена не на весь мир вообще, а конкретно на него, скотского муженька, наконец-то нагулявшегося и заявившегося непонятно откуда.
Дима даже растерялся с порога. Мало того, напугался, прекрасно понимая, что обидеть по условиям экзамена — смерть с колокольчиками по бубенчикам. Но, несколько успокоившись и нырнув в её эмоции, тут же облегчённо выдохнул, поняв, что эта обида лишь показная.
— Привет, — не мудрствуя лукаво, по-свойски поздоровался он, проходя вглубь шатра и присаживаясь у стола. — Я Тот-Кто-Зовётся-Ди.
Девушка ни звука не произнесла в ответ, лишь сменила надутое выражение на надменно-каменное, запечатлев в маске саму стервозность. Хотя в эмоциях, несмотря на внешнее спокойствие, чувствовался бурлящий вулкан всего и сразу.
Не меняя выражения на злющей физиономии, девушка уставилась прямым взглядом дознавателя и тоном прокурора, уже абсолютно уверенного в его виновности, жёстко спросила:
— Нагулялся?
— В смысле? — опешил Дима, округляя глаза от неожиданного наезда.
— Всех баб своих обошёл? — продолжала напирать жена-прокурорша, вкладывая во взгляд весь груз неоспоримой вины супруга.
— Каких баб? — на неподдельных эмоциях взвился обвиняемый, напрочь забыв о виртуальности происходящего.
И только осознав вопиющую несправедливость, пришёл в себя, мысленно сознавшись: «Мля! Как она меня лихо выбила из равновесия. Словно лох попался на классическую подсечку». Он глубоко и облегчённо вздохнул, успокаиваясь, и, включив подлизывание на первую скорость, тупо попёр в контрнаступление.
— Любимая. Какие бабы? Я, как только закончил с работой, сразу к тебе!
— Угу, — выдавила из себя ревнивица, скривив подобие ухмылки, что в переводе с женского на человеческий означало: «Так я тебе и поверила».
— Да, клянусь! — залебезил лгунишка, стелясь по земле и осторожно подползая к ногам жены-собственницы, подобострастно заглядывая в хозяйские глазки и неистово помахивая хвостиком, который ещё когда-то по пути эволюции где-то отвалился, но, видимо, мозг об этом запамятовал. — Ты у меня единственная, — продолжал он врать самым бессовестным образом, будто она не знает, что у него их тут восемь штук по шатрам рассажены.
Девушка, заслышав лесть в свой адрес, тут же демонстративно оттаяла, с благосклонностью принимая моральное подношение. Мягко прогнулась в спине, выставляя на передний план показушные атрибуты соблазнения с гордо торчащими сосками. На лице злость преобразилась в еле заметную улыбку, что означало в переводе с женского языка тела кокетливое: «Ну не знаю».
— Да я весь день, пока разгребал дела, только о тебе и думал, — продолжал распоясавшийся врун, буквально кожей ощущая, что каждое его слово, высказанное в порыве сладострастного обмана, топит её такой же насквозь лживый лёд. — Я так соскучился по тебе, — продолжал подлиза, добравшись до её ног и запуская между них руку.
И тут же мысленно спохватился: «Какой соскучился? Я же, по сути, впервые её вижу!» Но, взглянув на потёкший во всех местах объект соблазнения, молниеносно сделал вывод: «А. По. Заглотила по самые гланды. Значит, продолжаем в том же духе».
Вот только развить контрнаступление насквозь лживая жёнушка не позволила.
— Перестань, — кокетливо потребовала она, выдёргивая руку мужа из своих ног и отстраняясь вглубь подушек.
Она продемонстрировала брезгливый жест, то ли разглаживая помятую им штанину, то ли плавно смахивая грязь, оставленную его рукой. При этом скосом глаз проследила, чтобы муж на этом жесте задержал должное внимание.
А он что, нелюдь какой? Конечно, задержал. И не только. Он откровенно принялся стягивать с неё штаны одними глазами, стараясь во что бы то ни стало взглянуть на то, что она под ними прячет. И в отличие от жены не намекал жестами, а вполне показательно демонстрировал ей свои намерения и похотливое желание насладиться этой вкусняшкой всеми возможными способами.
Молодой человек отыгрывал домашнего пса, хорошего мальчика, продолжая вилять несуществующим хвостиком и просительно заглядывать в глазки хозяйке. Он прекрасно понимал, что накидываться на самку без команды ну никак нельзя. Потому что с этой особью противоположного пола действует простое собачье правило: «Сучка не захочет — кобель не вскочит».
Но так и не представившаяся ему восьмая по счёту жена поджала хвост между ног, впихнув туда небольшую подушку, чтобы он даже не думал заглядываться на то, что ещё не заслужил. Она, вновь напялив маску суровой домоправительницы, принялась за какую-то поделку, состоящую из множества разноцветных шнурков, давая понять распустившему слюни муженьку, что сейчас ей не до него. У неё есть более важные дела.
Все попытки Димы как-нибудь подлизаться и продолжить телесный контакт она обрывала резко и бесповоротно. Даже когда он плюнул на необходимость быть подкаблучником и попытался нахрапом обнять, продолжая при этом вешать лапшу на уши о её красоте и привлекательности, то домовая стерва просто замерла истуканом, поджав губки и демонстративно брезгливо отвернув голову, всем видом давая понять, как он ей противен.
Дима не стал переступать красную черту дозволенности, понимая, что эта сучка, да ещё находящаяся в настроении вечного постменструального синдрома, ни под каким стимулятором не возбудится. И тем более не опустится до ласки к провинившемуся, по её мнению, супругу.
Дело шло к вечеру. Солнце скрылось за пиками гор, и следовало принимать какие-то кардинальные шаги в вяло выстраиваемых отношениях. Не оставаться же на ночь при таком раскладе и спать в одном шатре, но, как водится, на диване в соседней комнате.
Успокоив себя, что изначально и не планировал на сегодня секс, а заходил просто познакомиться, в чём пока тоже не преуспел, Дима, посчитав, что неприкрытая лесть оказалась для неё слишком мелкой монетой за оказание интимных услуг, решил давалку с завышенным ценником закидать козырями.
— Чего ты хочешь? — спросил он уже без заигрываний, отстраняясь и устраиваясь на исходных позициях за столом. — Я сделаю для тебя всё, что пожелаешь.
Сказано это было тоном Самого Главного на всю округу, да ещё с интонацией, намекающей на тайные связи как минимум с местным Богом Вседозволенности. Это сработало. Девушка отвлеклась от рукоделия и, состроив застенчивую мордашку, елейным голоском переспросила:
— Всё-всё?
— Клянусь, — моментально соврал Дима и для верности изобразил приветствие римских легионеров, гулко стукнув себя кулаком в грудину.
Красавица захлопала ресничками, потупив глазки, разыгрывая саму невинность, а затем тем же елейным голоском ошарашила его требованием:
— Принеси мне голову Того-Кто-Родился-На-Большую-Луну.
И при этом тут же выпятила нижнюю губу, изображая детскую обиженность, будто не жизнь человека заказала, а давно обещанную куклу из магазина игрушек. Но, увидев выпученные глаза мужа, тут же кинулась объясняться, делаясь несчастной и пуская слезу.
— Ты знаешь, что он со мной делал? — всхлипнула она. — Даже язык не поворачивается рассказывать об унижениях, которые я испытала.
Тем не менее язык у неё тут же повернулся, видя, что супруг не так реагирует, как она планировала. По ходу эмоциональной кляузы морально пострадавшая плакала, утирая слёзы ладошками. А между размазыванием влаги по щекам всё ближе и ближе украдкой подбиралась к застывшему мужу, то и дело декларируя сакраментальную фразу: «Ты меня не любишь».
Диме было наплевать на беззубого. Он и так его не раз прибивал. К тому же она не первая, кто его руками хочет отомстить общему обидчику. Молодой человек ошарашенно смотрел на рыдающую супругу и диву давался её кровожадности. Ведьма и то до подобного не опустилась. К тому же речь восьмой жены в своё оправдание однозначно указывала на невеликий интеллект просительницы.
«Вот интересно, — размышлял он, — она дурой прикидывается или такая от рождения? А Лёхина Алёнка ему тоже такие концерты закатывает? Бедолага».
Наконец, сделав вид, что пришёл в себя от шока, испуганно заикаясь, залебезил: «Ну как же? Как же можно?»
— Нужно, — неожиданно резко прервала «яжмать» его сопле-бульканье, моментально преображаясь во властную и не терпящую отказов повелительницу. — Ты мужик или кто? Твою жену обижали, унижали, пользовали, а ты: «Ну как же можно». Иди и принеси мне его голову, а до этого я с тобой не разговариваю.
После чего реальная глава семьи указала номинальной на выход пальчиком, поджав губки и демонстративно задрав носик, отвернулась, показывая всем своим видом, что счётчик «я с тобой не разговариваю» запущен.
«Ну вот ни хмуля себе, — выругался про себя Дима, — заглянул познакомиться. Влетел гоголем, выполз выползнем».
Всю дорогу до своего шатра, которую преодолевал с черепашьей скоростью, его одолевали нешуточные и вполне закономерные вопросы. Зачем мужики женятся на подобных? А ведь таких полно! Они что, слепые? Им всё это нравится? А может, боятся, что другие им вообще не дадут и надо довольствоваться тем, что имеешь?
Бред. Ведь именно подкаблучники заводят себе на стороне любовниц в первую очередь. Пример — тот же Лёха, единственный из всех друзей, имеющий зазнобу на стороне, притом такую же «яжмать», только чужую. А вот у него таких мыслей даже не проскальзывало никогда.
Он всячески старался объяснить себе этот феномен и не мог. Джей, правда, пояснила, что большинство мужчин от подобных семейных отношений со временем сбегают. Но как они попадаются в эту ловушку?
«А ведь, похоже, именно в ловушку и попадают, — продолжал размышлять Дима, — в медовую ловушку. Ей ничего не стоит изначально прикормить мальчика вкусненьким сексом, посадить страдальца на половой наркотик удовольствия, а затем, включая «дам — не дам», начинать им манипулировать».
С этими невесёлыми думами он ввалился в шатёр, зло взглянул на развалившуюся на троне наставницу, по ходу отмечая, что и эта потусторонняя тварь ничем не лучше. Грузно рухнул на кровать, не раздеваясь, подытожив размышления очевидным выводом: «Какая же сволочная это штука — семейная жизнь».
— Ну что, нагулялся, кобель? — ехидно посмеиваясь, вопрошала наставница, не упуская возможности поиздеваться над учеником.
— Да пошла ты, — беззлобно буркнул Дима, даже не осознав, кого посылает и какие могут быть последствия.
На что Джей вместо обиды залилась своим колдовским смехом. До рези в ушах звонким и, как закон о воинской обязанности, действенным. Диму моментально заколотило в судорожных попытках вскочить и затопать ножками, но мягкая подстилка всячески препятствовала принятию вертикального положения, поэтому задёргал ногами, имитируя бег на месте лёжа.
Для Димы подобная встряска послужила прекрасным стимулятором для возвращения к сволочной виртуальности. Когда она наконец прекратила издеваться и заткнулась, он громко выдохнул, приходя в себя от морока, и, приняв сидячее положение, вопросительно уставился на потустороннюю сущность, стараясь сообразить, какого чёрта она тут делает. Стоит ли её появление трактовать как окончание экзамена или воспринимать как намерение усложнить его внеплановыми вводными?
— Расслабься, — лениво махнула училка, отвечая на незаданный вопрос. — Благодаря предварительному анализу, первичной разведке и глубоко засунутому в голову эпикризу содеянного ты довольно легко подобрал ключики к этой «говнюшке». Завтра она тебе по-любому даст. Надо же привязывать молодого главу рода к своей кормилице. Хотя тебе лично это удовольствие вряд ли доставит.
— Почему? — не удержался Дима, уже чувствуя подвох.
— Потому, — пресекла Джей попытки глупого ничтожества вмешаться в её сакраментальный монолог.
Но, выдержав паузу и обдумав, всё же решила опуститься до объяснения:
— Потому что ты награждён мною возможностью чувствовать партнёршу. А эта семейная проститутка, как ты её назвал, пока не привыкнет к твоему члену, бурные совокупления будет исключительно имитировать. Я просто тебя пожалела. Видеть неистовое сладострастие, слышать симфонию фантастического оргазма и не чувствовать при этом даже капельки возбуждения притворной сучки — это унизительно. Знаю, ты ещё не сталкивался по жизни с имитацией оргазма. И не надо. Думаю, в будущем этой лжи во благо ещё нахлебаешься сполна.
Джей замолчала, грустно улыбаясь, давая ученику время осознать услышанное. Дима, только представив себе подобное занятие любовью, при котором один партнёр мучается мыслью: «Когда же ты возбудишься, тварь?», а другая: «Когда же ты уже кончишь, сволочь?», зябко передёрнул плечами и мысленно поблагодарил всемогущую сущность.
— Но мы с тобой здесь ещё не закончили, — с интонацией хитрой лисы из сказок детства прервала она его «спасибо», давая понять, что пряники закончились и впереди очередные розги. — Архетипы были теоретическими и донельзя упрощёнными. В реальной жизни будет всё куда сложнее. Но это уже твой личный процесс саморазвития. Я же по условиям контракта даю только азы.
Джей хлопнула в ладоши, в мгновение ока перенося дальнейшее собеседование в светло-серое «ничто» своего ангельского мира. Это произошло настолько неожиданно, что Дима на пару секунд потерял равновесие и ориентацию. Голова закружилась. К горлу подступил ком тошноты. А тело моментально вспотело. Хорошо, что сидел. Организму явно не нравились подобные метаморфозы.
Чёрный ангел, обтянутый в блестящее и тонкое, как презерватив, одеяние, чем-то напоминающее нефтяную плёнку, восседал на сказочном троне с высокой резной спинкой, замерев, словно изваяние.
После того как пришёл в себя и отдышался, Дима ещё какое-то время осматривался, вертя головой. Наконец, обратив взор на хозяйку здешнего «ничего», он с особой тщательностью приступил к изучению потустороннего создания. Суккуба при этом продолжала оставаться изваянием, не проявляя признаков жизни, если подобное вообще можно сказать об ангельской сущности.
Только после детального изучения, полностью успокоившись, оценив попутно главную в потустороннем мире по разврату и похоти по достоинству, Дима набрался смелости и решил расшевелить замершего ангела мысленной провокацией: «А ты ничего так, тёлка. Зачётная».
— Расслабься, — прогремело громом с неба.
Но тут же оживившись, Суккуба улыбнулась и заговорила сама, не прибегая к помощи спецэффектов, хотя божественность в голосе никуда не делась.
— У тебя на меня денег не хватит.
От первого громоподобного слова у Димы волосы встали дыбом, и на тело десантировались миллионы мурашек. То ли от неожиданности, то ли небесный гром обладал таким свойством воздействовать. Но когда Ангел заговорил самостоятельно, то, несмотря на всю грандиозность его голоса, Диму отпустило. И он даже облегчённо вздохнул, начиная вновь нормально соображать.
— Такая дорогая? — попытался поддержать несерьёзный диалог Дима, сообразив, что Суккуба настроена игриво.
— Не то слово, — в том же легкомысленном тоне продолжила она. — Сколько не предложишь — откажусь.
Ангел плавно наклонил корпус вперёд. Выдержал очередную мхатовскую паузу и шёпотом закончил:
— Потому что бесплатная. А халяву не купишь.
Приступ демонического хохота чуть не порвал бедного смертного на миллиарды маленьких Димусек. Именно такое ощущение возникло у лежащего пластом и всё ещё подёргивающегося Димы, когда она закончила веселиться.
— Я жду, — прогремела Суккуба.
— Чего? — в недоумении поинтересовался Дима, переворачиваясь на живот и затравленно уставившись на садистку.
— Ответ на дополнительный вопрос, — спокойно и без эмоций объявила она своё требование.
«Мля!» — мысленно выругался Дима. — «А я и забыл про него. Что там было? Что-то про элементы женской психологии, необусловленной физиологией? Я тогда ничего не понял и обещал подумать потом. А сейчас мало того, что не знаю, так ещё и забыл к едреней фени».
— А что будет, если я не отвечу? — с надеждой на халяву поинтересовался ученик, полагая, что основной экзамен сдан, а дополнительный вопрос является лишь ничего не значащим бонусом в плюс или минус, который уже не может повлиять на прохождение аттестации в целом.
— Ничего не будет, — успокаивающе ответила Суккуба, поднимаясь с трона и тут же растворяясь в серой дымке вместе с ангельским седалищем, оставляя аттестуемого в полном «ничто» со всех сторон.
Почти минуту Дима находился в состоянии прострации и от неожиданности её исчезновения, и от полной потери ориентации в пространстве, лишившись визуального якоря в виде потусторонней сущности с прилагающейся к ней мебелью.
Полежав и подумав, пришёл к выводу, что «ничего не будет» — это не в смысле, что ему за это ничего не будет, а не будет вообще ничего. Вот как сейчас. И как долго это «ничего» будет продолжаться? Скорее всего, пока он не найдёт ответ на поставленный вопрос. С неё станется. Мол, лежи тут хоть всю жизнь.
И тут молодой человек впервые за время пребывания в непонятной пустоте обратил внимание на свои физиологические потребности. И ни одной не обнаружил. Ни пить, ни есть, ни спать абсолютно не хотелось. Даже реши он нагадить тут из принципа, ничего бы не получилось. И капли бы из себя не выдавил.
«Надо же, — с нескрываемым удивлением отметил мученик ангельской педагогики, — что называется, созданы все условия для думающего человека. Не захочешь, да начнёшь заниматься умственным трудом».
Он ещё полежал. Затем закрыл глаза и принялся для начала вспоминать формулировки Джей по поводу чёртового дополнительного задания. Как ни странно, но стоило ему только задуматься над этим, как в голове всплыл голос наставницы, словно аудиозапись, повторяющая в точности сказанное при выдаче задания. И тут мыслитель резко сел, уставившись в никуда. Он вытаращил глаза, всем видом выражая любимое изречение: «Мля!»
Ответ пришёл как бы сам собой. Женщины стараются понравиться. Просто из кожи вон лезут, как стараются. Является ли оно физиологическим? Нет. И мужчины такие имеются, проявляя женскую составляющую своей сути.
Получается, все артисты обязаны обладать женским началом, просто потому что их цель — нравиться публике. Это что же выходит. Раз артистичность — это всё, то для этого следует обладать развитым женским началом? «Вот пипец, — мысленно выругался Дима. — Приехали. Здравствуй, Дима-голубец. Так. Что-то меня не туда понесло».
«Хорошо, — подытожил мыслитель, — могло ли желание понравиться сформироваться именно в данный период женского бесправия? Да сто пудов. Тут вступает в свои права закон естественного отбора. В это время из женщин выживали только те, кто умел нравиться сильному полу. А тех, кто не умел, либо использовали в качестве туалетной бумаги, либо пускали на суп в голодный год».
Тут он вспомнил стартовое дефиле гаремных жён. Джей, даже формируя эти виртуальные пустышки, не обошла вниманием атрибуты внешней привлекательности. Все были молоды и каждая по-своему красива. Праздничные наряды. Эффектные причёски. Манящие, выставленные напоказ чисто женские атрибуты соблазнения в виде оголённых грудей. А самое главное — яркая бижутерия и наличие макияжа!
Даже в упрощённых моделях училка не стала лишать их этих, казалось бы, ненужных для экзамена мелочей. Почему? Да потому, что это была подсказка. Потому что женщины бесправного времени были просто обязаны казаться красивее, чем есть. И сегодня в реальном мире всё это имеется в полной мере.
Мало того, современное искусство макияжа вообще из любой уродины способно сделать топ-модель. Эволюция технологий визуального обмана налицо. Из поколения в поколение желание нравиться в психологии женщины в буквальном смысле передавалось по наследству. Украшать себя различными способами вошло в стойкую привычку не только конкретных особей, но и всего общества.
Правда, в его мире, кроме желания понравиться, в большей степени проявляется желание доминировать, но это корнями оттуда же. Броши с кольцами по цене квартиры, ордена с медалями, серьги с бриллиантами, часы, цепи, престижные мобильники и «автомобильники» с гаражами в виде дворцов и замков.
Один ляд. Всё это — одно желание выглядеть лучше, чем есть. Для женской сути естественность перестала быть нужной, даже когда всё висящее с себя снимают, оголяются, смывая под душем макияж, и залезают под одеяло.
Но и в этом случае придумали, как выпендриться. Кто-то исколот татуировками в высокохудожественном стиле. Кто-то закачал силикон во всё, что только можно и нельзя. Тут же несмываемые никаким растворителем следы доблестной пластической хирургии и местный салон ювелирки в виде пирсинга.
И всё это исключительно женское. Мужская составляющая на этом не заморачивается. И в женщине может быть сильное мужское начало, проявляющееся в отказе от украшательства, и в мужчине преобладать женское. Анатомия здесь не имеет значения. Здесь главное — суть человека.
Расслабленное состояние, как физическое, так и моральное, с таким же вялым перебором ничего не значащих мыслей, неминуемо влекло в миры Морфея. Туда уставший от всего этого Дима и отправился.
Глава 18. Локация 4. Хочешь научиться — возьми учебник. Хочешь разобраться — выбрось его.
Проснулся Дима под монотонное покачивание и лёгкий скрежет чего-то неопределённого обо что-то непонятное. Распахнул глаза и пребывал в недоумении несколько долгих, пустых от мыслей секунд. Его, упакованного пуховыми подушками, как при транспортировке чего-то хрупкого, мягко укачивало в малолитражной, но, судя по изысканной отделке, дорогой карете.
Перед ним сидела светская дама европейского средневековья в цветастой широкополой шляпе с пышными перьями, которая скрывала верхнюю часть лица. Попутчица всем видом демонстрировала изысканную загадочность. На особе голубых кровей, судя по одеянию, прошедшем апгрейд в ювелирном бутике, красовалась огромная юбка. Под ней без стеснения, в смысле объёма, а не пикантности местонахождения, могли уместиться три человека Диминой комплектности.
В отличие от нижней пышности, выше пояса даму плотно, до невозможности нормально дышать, утягивало платье насыщенно-болотного цвета. Всё её одеяние было утыкано бусинами речного жемчуга. Но главным украшением наряда являлось декольте из разряда: «Простите, оголила всё, что смогла». Контраст утягивающему платью составляли пышные ажурные рукава с манжетами и воротник-корона ослепительно белого цвета, стоявший колом.
Изящно скошенный головной убор на пол-лица скрывал красную чёлку спутницы, но Диме лицезреть этот атрибут и не требовалось. Одна ехидная ухмылка, выставленная напоказ и примелькавшаяся уже до оскомины, говорила путешественнику во времени и пространстве, что перед ним ненавистное исчадье адского разврата собственной персоной.
После того как он опознал соседку и успокоился, выйдя из режима бешеного сканирования окружения, заложило нос, как при лютом насморке. В замкнутом пространстве средневековой тарантайки воняло похлеще, чем в отделе «ЛЭТУАЛЬ». В голове на автомате мелькнул вопрос: «На кой ляд она на себя ведро духов вылила?»
С этой мыслью он в протестном жесте отдёрнул плотную занавеску, закрывающую квадратное окошко в дверке, и высунул лицо наружу в надежде глотнуть свежий воздух. Но даже в заложенный нос ударил такой ядрёный аромат помойки, что молодого человека чуть не стошнило, и он рухнул обратно в подушки, судорожно зашторивая связь с внешним миром наглухо.
Джей, как всегда, с неподдельным любопытством и детской непосредственностью наблюдавшая за спонтанными телодвижениями ученика, произнесла громкое «ха», как бы обозначив в этом месте безудержный хохот. Но сам смех попридержала. И в полной мере изливать ехидную радость по поводу очередного попадания горе-ученика впросак не стала.
Дима насупился и демонстративно схватив подушку, уткнулся в неё лицом, используя атрибут комфорта в качестве фильтра. Но после единственного вдоха осознал, что и предметы вокруг насквозь пропитаны ингредиентами местного парфюма. Поэтому он тут же отбросил вонючку и просто зажал нос пальцами.
— Привыкай, неженка, — выдала Джей несколько развязно, что совершенно не вязалось с внешним утончённым образом. — Здесь ни одно приличное общество не обходится без химической завесы.
— У меня аллергия на особо ядовитые духи, — пожаловался Дима. — Нос закладывает.
— Вот и прекрасно, — усмехнулась наставница. — Зачем ты тогда зажимаешь свою сопелку, если её и так закладывает?
Дима убрал руку от лица и, уставившись на исчадье ада, холодно потребовал информацию:
— Где мы и кто я?
— Фи! Какой Вы невоспитанный мужлан, сударь, — театрально взмахнула изящной ручкой великосветская развратница потустороннего мира. — А где «доброе утро, сударыня», и «какая Вы сегодня обворожительная?» Одно слово — дикий бастард из далёкой Московии, где много-много диких медведе;й. Где вечно холодно и весь народ грубый, неотёсанный и жутко воинственный. Я даже не знаю, сударь, как Вы сможете ужиться в цивилизованном Париже времён Людовика XIII среди галантных кавалеров двора Его Величества. И тем более соблазнить саму королеву Франции.
— Э-э, стоп! — вскинулся Дима, выбрасывая открытые ладони вперёд, подражая супергерою, останавливающему на ходу встречный паровоз. — Я не понял, мы что, в Париже времён Д’Артаньяна?
— Не совсем, — переходя на усталый лекторский тон, проговорила Джей, при этом констатируя для неё очевидное. — Скучный ты. Сейчас на дворе 1620 год от Рождества Христова. Согласно мемуарам, Д’Артаньян появится здесь только года через четыре. И раз уж ты заговорил о героях бессмертного романа Дюма, я тебе по-доброму советую: забудь всё, что там нацарапано. Здесь столкнёшься с реалиями. Поверь, будешь шокирован. Это я тебе гарантирую. Я окуну тебя в самые настоящие реалии Лувра этого времени по самые уши.
— Я надеюсь, с королевой ты пошутила?
— Нисколечко. Это и будет твоей аттестационной работой.
— С ума сошла? Я что, лорд Бэкингем?
Дима лихорадочно осмотрел свой наряд. На чужом худом теле висело не по размеру длинное облачение цвета детской неожиданности. Оно напоминало матерчатый плащ грубой работы с множеством пуговиц, расположенных через каждые два сантиметра. Воротник-удавка на всю шею был застёгнут наглухо, как ортопедическая приблуда. Сзади обнаружился маленький капюшон, оканчивающийся длинным чулком непонятного предназначения.
Под этим странным пальто чувствовалась поддёвка в виде рубахи-распашонки на всю длину тела. На ногах — растоптанные сандалии на босу ногу. На голове нащупал тюбетейку, только высокую. Странная шапочка не просто прикрывала макушку, а металлическими шпильками крепилась к волосам.
— Я кто вообще? Торгаш?
— Не совсем. Ты учёный и местами даже профессор.
— Мля, — расцвёл в довольной улыбке ученик, неожиданно перешагнувший из третьего класса начальной школы совращения сразу в ранг высшего эшелона преподавательского состава, чем тут же поспешил возгордиться. — Ну так-то ладно. Какими методами профессор соблазняет студентку, я прекрасно осведомлён. Я так полагаю, королева будет моей нерадивой ученицей?
— К твоему сожалению, нет, — обломала его Джей. — Ты профессор липовый. Самозванец, не знающий даже Святого Писания — основы основ всего средневекового образования. Что же касается Её Величества, то тут всё просто. Как говорится, «красть так миллион, совращать так королеву».
— Подстава, — с интонацией матерной ругани выдохнул Дима, переходя в негодование.
— Итак, слушай и запоминай свою легенду, сам в себе психованный, — как ни в чём не бывало продолжила наставница и экзаменатор в одном лице. — Ты незаконнорождённый сын князя Балашихинского.
— Не было такого, — злобно буркнул Дима.
— Конечно, не было, — легко согласилась Джей. — И тебя здесь в это время не было. К тому же все влиятельные особы, с кем придётся столкнуться по мере прохождения экзамена, понятия не имеют о твоей дикой и никому пока не нужной родине. Так что ври в три короба — всё равно не проверят.
Дима тяжело вздохнул и, убедив себя, что ему некуда деваться от этой садистки, внутренне согласился, что придётся как-то изворачиваться и проходить эту грёбаную экзекуцию, названную наставницей «экзамен».
— Я ничего не знаю об этом времени, — честно признался человек будущего с высшим образованием.
— И не надо. Папенька твой, князь Балашихинский, был милостив к тебе и не прибил за ненадобностью, а, всучив приличную по ткм временам сумму серебром, отправил учиться в цивилизованную Европу. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон. Потратил ты своё состояние в славной стране Богемии, в её не менее прославленном Карловом университете города Праги на факультете свободных искусств, где изучал языки и литературу.
— И какими языками я владею?
— Всеми.
— Это как? — неподдельно удивился псевдопрофессор.
— Да вот так. Любой иностранный язык для тебя будет как родной. Стоит лишь проговорить ключ-фразу: «Я знаю такой-то язык». И любая абракадабра станет понятной. Ты с лёгкостью заговоришь и запишешь на том языке, который таким образом презентовал.
— Типа переключателя на компе?
— Типа. Только не забывай переключаться обратно на французский, иначе так и будешь шпарить на том, что был последний в настройках.
— Круто. А если меня кто начнёт спрашивать об университете?
— Тоже можешь безбожно врать. Никто из представителей французского двора там не был. В пятнадцать лет поступил, в двадцать окончил. По правилам Карлова университета, после получения звания профессора четыре года там же преподавал. Работал бы и дальше, но местные нацисты устроили дебош. Чешское студенческое меньшинство затребовало привилегии. И они их получили. После чего начали репрессии. Тебя, как проклятого гастарбайтера, чуть не прибили. Хотел было бежать на родину, но тут из Парижа пришло прошение. Его податель — епископ Люсона, некий Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришельё. Он попросил предоставить в его распоряжение толкового переводчика для выполнения работы особой значимости во славу католической церкви, короля и Франции.
С этими словами она из воздуха материализовала бумажный свиток, запечатанный большой сургучной печатью, и протянула Диме.
— Это твоё рекомендательное письмо.
— Этот епископ случайно не родственник кардиналу Ришелье?
— Дебил. Этот епископ в скором времени и станет кардиналом Франции. Кстати, король ему уже обещал.
— Так я что, буду работать у будущего кардинала Ришелье?
— Работать будешь в одной из факторий Лувра, у отца Симеона. О королевском дворе расскажу только о ключевых фигурах.
Дима не знал назначения слова «фактория», но приблизительно понял, что это что-то типа мастерской или мелкой фабрики. Уточнять не стал, потому что его напугало другое.
— Так я же не знаю их порядков? Спалюсь в пять сек.
— А ты что, французский дворянин, чтобы знать местный этикет?
— Ах да, я же дикий бастард из далёкой Московии.
— Итак, начнём по старшинству. Мария Медичи, мать короля. Тётка, кстати, нормальная для нашего дела. По весне ей исполнилось всего лишь сорок пять. К тому же фигурка... — тут она изобразила поцелуй щепотки пальцев, типа «пэрсик», — закачаешься! Правда, у Её Величества сейчас в постельных фаворитах твой наниматель, епископ Люсона. Но захочешь — подвинешь.
— Больно нужно.
— Как знаешь, — отмахнулась Джей, продолжив зачитывать досье на королеву-мать. — Женой Генриха IV Наваррского, отца нынешнего монарха, стала двадцать лет назад. Чтобы понять, что значило быть женой Генриха IV, озвучу лишь один факт. Её муж имел несколько десятков официальных фавориток в разное время. Хотя случалось и одновременно. Все дамы в фаворе находились при троне. Незаконнорождённые дети росли при отце, и он их признавал всех до единого. Представляешь себе психическое состояние законной жены в этом курятнике, которая была вынуждена ежедневно лицезреть всё это непотребство и стойко терпеть?
— Мля, — выдал Дима своё отношение к бедной женщине.
— Терпела Мария десять лет. Потом не вынесла королевского разврата и грохнула муженька. Естественно, чужими руками.
— Тётка с характером.
— Да ещё с каким! Властная, заносчивая и очень ревнивая к ухажёрам. В своём окружении всем без исключения прописывает прерогативы поведения. И не дай бог приближённым сделать что-нибудь не так, как она им определила.
Дима хотел было поразмышлять об архетипе данной особы, но решил пока просто послушать. А начать задавать вопросы, когда хоть немного разберётся.
— Мария Медичи приняла регентство за своего несовершеннолетнего Людовика. Шесть лет назад Её Величество впервые увидела выступление на заседании Генеральных Штатов Франции епископа Люсона и была буквально очарована его умом и сообразительностью, а главное — красноречием. Сделал себе зарубку?
— Сделал. Любит ушами.
— Любит умных и тех, кто дружит с красивым слогом, — поправила Джей.
— Высокопарный слог — это не по моей части.
— Это твои проблемы, и тебе их придётся решать. Поэтому советую обратить на эту сторону человеческого бытия особое внимание и использовать выданное тебе время для усвоения изящной риторики. Ты находишься в четвёртой и последней локации начальной подготовки. Поэтому должен выжать из неё максимум. Дальше выпуск и прощай, школа. Какой багаж знаний вынесешь, с тем и будешь жить.
— Не понял. Что значит «прощай»? Ты же ещё не научила меня ничему?
— Не ври. Я научила основам. Заложила фундамент. А вот какой дом ты на нём построишь, зависит исключительно от тебя.
— Сплошное кидалово, — выразил своё недовольство Дима, ожидающий большего. — Что в реальной жизни. Что в потустороннем мире.
— Ой, не скули, — отмахнулась Джей и продолжила. — После того выступления Мария делает Ришельё государственным секретарём по военным и иностранным делам и своим любовником. Кстати, епископ на десять лет младше покровительницы, и ему сейчас только тридцать четыре года. После убийства основных фаворитов королевы — четы Кончини — венценосный сынок отправил маму под домашний арест в замок Блуа. Через два года она оттуда бежала и подняла бучу. Обычно, когда родственники бранятся, то максимум бьют посуду на кухне. А вот у королевских отпрысков всё сложнее. Когда они скандалят, то собирают армии и устраивают войну. Месяц назад мама потерпела сокрушительное поражение от армии сына. Но вместо того, чтобы добить смутьянку, Людовик пошёл на примирение. И здесь не последнюю роль сыграл Ришельё, который выступил миротворцем и сумел услужить двум господам королевской крови одновременно. Он убедил Людовика, что взбалмошную мать лучше держать при себе на коротком поводке, чтобы ещё чего не отчебучила, а Марии обеспечил возвращение ко двору, чего она, по сути, и добивалась. Вот в таком интересном положении ты и застанешь эту троицу. Королева-мать одна, всеми покинутая, фактически под домашним арестом. Ришельё разрывается меж двух огней, всё больше склоняясь бросить любовницу и перейти на сторону короля. Людовику же на эту парочку наплевать, потому что у него имеется друг детства — Шарль д’Альбер, ставший год назад герцогом Люинем, который, по сути дела, и является сегодня истинным правителем Франции. Но постарайся не попадаться ему на глаза. Редкостная сволочь.
— Как, если мне придётся шнырять по замку?
— Твоё место дислокации — книжная фактория. Там ты будешь жить, есть, спать, гадить и иногда работать. А Шарль и книги — вещи несовместимые. Он даже не подозревает, что в Лувре есть помещение для изготовления и хранения никому не нужного дерьма с буквами. Теперь что касается короля. Людовику девятнадцать лет.
— Хм, так он ещё пацан? — непроизвольно вырвалось у слушателя, несмотря на предупреждение, вспомнившего фильм про трёх мушкетёров, где король ему в папы годился.
Джей на «хм» не отреагировала.
— Как ты уже понял, детство его проходило в самом настоящем аду. С одной стороны, мальчику с пелёнок талдычили, что он будущий король Франции и те, что толпились вокруг, ему не чета. С другой — именно по этой причине наследника пороли больше остальных. Притом пороли только потому, что он будущий король. Папа так решил.
— Хорош папаша, нечего сказать.
— Отец, кстати, единственный, кто любил мальчика по-настоящему. Просто у Генриха имелся инновационный подход к воспитанию подрастающего поколения. И лупил он сына исключительно исходя из педагогического принципа: «Меня в детстве лупцевали — и ничего, до короля дорос. И тебя, значит, пороть требуется, чтоб вырос монархом». Но психику папочка ему сломал не этим. Упиваясь инновационной деятельностью в области образования, он решил, что мальчиков никто не обучит грамотному сексу, кроме него самого. Поэтому законные дети и бастарды мужского пола частенько приглашались на просмотр разнузданного порно с его участием и одной из фавориток.
— Я в шоке, — выпучил глаза ученик, — его папаша что, вообще с башкой не дружил?
— Я тебя заранее предупреждала о нравах. Так что шок — это будет твоё нормальное состояние. И если у тебя уже психика сформирована, и ты на занятиях по практическому сексу у Генриха наверняка бы получал эстетическое удовольствие от просмотра порнухи вживую, то вот у маленького Людовика она сломалась. С детских лет и до конца жизни он панически боялся женщин.
— А как же его жена? У них что, не было детей?
— Были. Целых два мальчика. Вот только не от него. У Людовика XIII вообще не могло быть детей по медицинским соображениям. Он старался, конечно, но исполнять супружеские обязанности для короля являлось сущей каторгой.
— Круто, — оживился будущий даритель рогов венценосной особе.
— Когда Людовику исполнилось четырнадцать, мама женила его на испанско-португальской принцессе Анне Австрийской. Будущая королева Франции — одногодка с королём.
— Ну спасибо, что хоть совершеннолетняя, — пробурчал Дима, опять не вовремя вспомнив о мушкетёрах Дюма, где королева рисовалась далеко не детского возраста.
— Первая брачная ночь стала настоящей катастрофой, настолько разрушительной для утончённой натуры Людовика, что на долгих четыре года он вообще забыл дорогу в покои своей супруги.
— Бедная девочка, — в очередной раз влез в повествование ученик.
— Помолчи, бестолочь, — рявкнула Суккуба, включая ангельский режим воздействия, показывая, что он уже достал её своими репликами не по делу, и, убедившись, что ученик заткнулся, нормальным голосом продолжила: — Только спустя четыре года его миньон и единственный друг, герцог де Люин, в буквальном смысле силой затащил Людовика в спальню Анны, закрыл на ключ и не выпускал короля до тех пор, пока тот не переборол себя и не исполнил супружеский долг. С тех пор он иногда посещает будуар жены и даже что-то там с ней делает, но не факт. Люиню в этом нелёгком деле помогала жена, некая Мари Эме де Роган-Монбазон, на данный момент лучшая подруга молодой королевы. В настоящий момент эти две проныры практически неразлучны.
— А этой звезде сколько лет? — опять влез Дима чисто машинально, уже забыв о нагоняе и находясь в состоянии задумчивости.
— Она на год старше Анны. Девочки спелись настолько, что без согласования между собой единолично приключения на задницы не ищут. Имей это в виду. Вообще, надо сказать, Мари знатно испортила испанскую инфанту.
— Испортила, надеюсь, для меня в хорошем смысле?
— Надейся, — неожиданно улыбнулась Джей.
Она замолчала, давая ученику переварить услышанное.
— Ну, более или менее образ короля сложился, — прервал Дима затянувшуюся паузу.
— Теперь что касается королевы Анны. Девочка выросла при испанском дворе. Турниры, коррида и прочие щекочущие нервы мероприятия. Горделива и эмоциональна, как истинная испанка. Получила для своего времени неплохое образование. Владеет латынью и практически всеми основными европейскими языками. Улавливаешь?
— Улавливаю. Получается, я смогу с ней общаться на каком-нибудь незнакомом при дворе языке?
— В принципе, и это тоже. Она до маниакальности боится кар небесных от Всевышнего и всего, что связано с потусторонним миром. Вот такой у неё милый бзик. Благодаря тому, что король после свадьбы к ней не то что охладел, но даже и не нагревался, то под предводительством своей лучшей подруги девочка пустилась во все тяжкие: романы, измены, интриги. В общем, живёт насыщенно, весело и интересно, в отличие от короля, которому постоянно скучно.
— А как же богобоязнь?
— У католиков с этим всё нормально. Главное — вовремя замолить грехи и купить индульгенцию. С её финансовыми возможностями их можно покупать пачками каждый день.
Тут карета выехала на брусчатку, отчего цокот копыт и грохот колёс стал заглушать рассказчицу, и она повысила голос.
— И в заключение о работодателе. Твой наниматель — самый опасный соперник для тебя на всех фронтах. Умён, образован. С отличием окончил парижский университет. Изучал грамматику, искусства, философию. После окончания поступил в военную академию, но не окончил. Денег не хватило. Поэтому пошёл работать епископом в Люсоне. Защитил диссертацию в Сорбонне на степень доктора философии по богословию. В Лувре бывает редко, но метко. До сих пор числится фаворитом Марии Медичи. Но, являясь официальным духовником молодой королевы, большую часть своих визитов уделяет Анне.
— Вот пострел, везде успел.
— Но не очень преуспел. С Марией Медичи вынужден быть любезным и обходительным, продолжая играть роль фаворита. Только она ему уже осточертела. А вот все попытки встать в очередь любовников Анны пока нещадно проваливаются. Она даже не рассматривает его кандидатуру в качестве мужчины, видя в нём лишь священника.
— Обидно, наверно?
— Наверно. Но Ришельё упорен в достижении цели.
— Ну я всё-таки помоложе. У меня шансов больше.
— Напомню. Арману тридцать четыре. Но и ты в свои двадцать пять для Анечки уже старый «папик». Так что между вами разница для молодой цветущей особы несущественная.
— И на какой козе мне прикажете к ней подъезжать?
— А это уже не учёба, а экзамен. Поэтому это я буду спрашивать в итоге, на какой козе ты к ней подъезжал, и оценивать, насколько удачно. Подумай. Чем безродный гастарбайтер, да ещё в возрасте и без какого-либо положения в обществе, без монеты в кармане, может привлечь избалованную повышенным вниманием молодую и красивую девушку до такой степени, что она позволит себе разделить с ним постель?
И тут Дима выпал в осадок. А действительно, чем? Пока принимал поток информации, он как бы само собой крутился в кругу придворных лиц, имеющих непосредственный доступ к королевским особам. И только сейчас осознал, что в Лувре будет числиться не выше самого захудалого слуги, об которого даже лакеи будут вытирать ноги, как об коврик.
— Правильно думаешь, — усугубила его размышления Джей, ехидно улыбаясь, — ты при дворе будешь канцелярской крысой, живущей в грязном чулане. Роскошных одеяний, украшений, способных ослепить и ошеломить придворных дам, у тебя не имеется, а всё, что есть, — это то, во что ты одет.
— И что прикажешь делать? — не на шутку обеспокоился ученик, не видя даже проблеска для выхода из сложившейся ситуации.
— Думай, — ответила Джей напыщенно строго, — тебе здесь, возможно, долго придётся жить. Дорогу осилит идущий. Анализируй информацию, ищи выход. И заруби себе на носу: безвыходных ситуаций нет. Их не существует. Просто некоторые их не желают искать либо тупо не видят.
Честно говоря, Дима действительно растерялся, а когда она напомнила о долгой жизни, встрепенулся.
— А после смерти я буду появляться в этой карете?
— Наконец-то первый правильный вопрос, — усмехнулась Джей, — в связи с возможной продолжительностью выполнения задания ты будешь возрождаться там, где проснулся в день смерти. Поэтому будь осторожен. Не пробудись в Бастилии. Иначе это будет для тебя замкнутый круг, из которого уже никогда не выберешься. Поэтому очень тщательно следи за тем, где засыпаешь. И самое главное — в процессе сдачи экзамена я тебе не помощник. Сам понимаешь. Хотя при каждом твоём убийстве буду навещать для утирания соплей и консультации. Поэтому, если соскучишься, — убивайся. По-другому меня рядом не ищи.
— Но это же вообще подстава! — возмутился ученик. — Я же от незнания реалий тут таких дров наломаю.
— Вот на переламывании этих дров и будешь учиться. Как вступишь в какое дерьмо — убьют. Возродишься — поплачешься, попробуешь другую линию поведения. А так — извини. Всё сам, всё сам. И последнее. Так сказать, секретное напутствие на дорожку. Ди, ты в состоянии сдать этот экзамен даже с первой попытки, если хорошо постараешься. Вспоминай и оперативно находи применение всему, чему научился.
Карета остановилась.
— Всё, — по-барски величаво констатировала Джей, откидываясь на спинку сиденья, — приехали.
— Куда? — зашуганно поинтересовался не на шутку разволновавшийся Дима, отодвигая край тяжёлой занавески и выглядывая наружу, и тут же в восхищении восклицая: — О, да это же Собор Парижской Богоматери!
— Нотр-Дам-де-Пари, — уточнила Джей. — В данный момент епископ Люсона находится где-то здесь. Ни пуха тебе ни пера, ученичок.
— Ну вот и иди сама знаешь куда, — пробурчал Дима, покидая средневековый транспорт и с опаской оглядываясь по сторонам.
Он вздрогнул, когда обернулся к карете, а той словно и не было. Исчезла. Ни цокота копыт, ни шума отъезжающей повозки. Просто исчезла, и всё! Дима остался один посреди улицы в состоянии опешившего туриста, неожиданно потерявшего из вида своего гида, а заодно и всю свою группу.
Торопливо отойдя к краю мостовой и прижавшись к ограде, он ещё минут пять рассматривал окружение и прохожих, снующих туда-сюда, давая себе время успокоить внутренний мандраж и привыкнуть к этой не совсем привычной для себя обстановке пространства и времени.
По его ощущению, в досточтимом городе Париже царило раннее утро. Точнее определить не получалось. В столице Франции стояла пасмурная погода, но без дождя.
Толчеи не наблюдалось. Прохожие хоть и имелись, но все как один рабоче-крестьянского вида, тащащие куда-то корзины, тюки и мешки на горбу. Насмотревшись и успокоив сердцебиение путём многоразового прочтения мантры «Я — ведущий», он сделал единственное заключение из всего увиденного: «Санэпиднадзора на вас нет».
Грязь, смрад и неухоженность чувствовались абсолютно во всём. А воняло, как в его мире на мусорном полигоне. Все здания казались серыми и обшарпанными, будто такого понятия, как косметический ремонт, в это время не существовало в принципе. А может, оно так и было.
Новоиспечённый Ди Балашихинский поглубже упрятал руки и свиток в широкие рукава обшарпанного одеяния, сделавшись нахохлившейся квочкой на насесте. Сгорбившись и стараясь не привлекать внимание, двинулся к мрачному собору, где, в отличие от мостовой, вообще людей не наблюдалось.
Но не успел он дойти до массивной металлической калитки, как от собора по дорожке в его направлении двинулись три фигуры. Дима даже не заметил, откуда они появились. Явно вышли из здания. Но этот момент он прозевал, озираясь по сторонам и поневоле приходя в ужас от разрухи местного ЖКХ.
Впереди вышагивал высокий худощавый господин с пышной женской причёской, облаками с двух сторон спадающей на плечи, с чётко выделяющимся пробором строго посередине. Судя по колыханию волос господина, в отличие от всего окружения, они были тщательно вымыты и до статической наэлектризованности начёсаны. Шикарную шляпу с перьями мужчина нёс в руке, видимо, не желая мять причёску.
Одет франт был в роскошные панталоны цвета спелой сливы, которые большей частью были спрятаны в ботфорты выше колена персикового цвета. В такой же сливовой тужурке, тоже практически полностью скрывающейся под странной накидкой-распашонкой невнятного красновато-розового оттенка. Она накрывала плечи с руками, но выставляла напоказ тужурку с бантами и рюшками по центру. В общем, петух гамбургский в парижском исполнении.
А вот следом за ним вышагивали два самых настоящих мушкетёра. Тот, что шёл слева, был широк и низок, а тот, что справа, тощ и высок. В общем, Тарапунька со Штепселем. Оба в широкополых шляпах с пером, в красных плащах с крестами, широкими перевязями и при шпагах. Им приходилось постоянно придерживать своё оружие, потому что длинные клинки то и дело норовили зацепить брусчатку.
Пока Дима с любопытством разглядывал троицу, троица разглядывала его. Разноцветный господин — с недоумением на узком лице, которое не расширяли даже раскидистые усы, задранные вверх. А красные мушкетёры — с красными рожами, со злобой и ненавистью. Дима даже успел подумать, с чего бы это. Он вроде ещё ничего не успел им сделать: ни обматерить, ни плюнуть им в перегретые морды.
То, что господин как раз и являлся его нанимателем, он даже не сомневался. Другого и быть не могло. Поэтому тут же подобрался, изрядно волнуясь. Ещё бы. Сам Ришелье шествовал к нему для знакомства и будущего покровительства.
Хотя большее волнение вызывали два цепных пса, явно его телохранители, которые, не имея поводков, казалось, готовы были через ограду перемахнуть и истыкать представителя будущей цивилизации, как швейная машинка заевший в лапках кусок тряпки.
Подходя к калитке, охранник-коротышка рванул вперёд VIP-персоны, и Дима даже успел испугаться, невольно сделав шаг назад. Он был уверен, что низкорослик, из последних сил удерживающий себя от вынимания шпаги, кинулся на его немедленную ликвидацию. Но тот, не прекращая корчить зверскую рожу, распахнул калитку, давая возможность щёголю пройти через неё, не утруждаясь.
Епископ подошёл к непонятному для него гостю вплотную и скривил намакияженное лицо, как бы интеллигентно интересуясь: «Ты кто такой, придурок? Из каких Богом забытых трущоб припёрся в наш епископский район?»
В ответ Дима замер, как истукан, уставившись в длинный горбатый нос Ришелье, тупо соображая, откуда взялись в этом времени биты, одной из которых этой исторической личности подрихтовали носопырку. Посредине шнобеля красовалась не просто горбинка, а стопроцентная вмятина от вышеупомянутого спортивного снаряда.
А дальше события замелькали калейдоскопом. То, что мушкетёры в два шага обступят Диму, было предсказуемо. Хотя до сих пор непонятно, с какого перепугу они на него взъелись. Расфуфыренный петух, вдоволь насмотревшись на непонятного субчика и, видимо, сделав для себя какие-то нелестные для Димы выводы, небрежно протянул изнеженную руку, сплошь унизанную перстнями, не забывая при этом кислить морду лица.
Дима, находясь в растерянности, не придумал ничего лучше, как промямлить: «Здравствуйте, Ваше Преосвященство» — и пожать поданную ему ладонь, по-рабочекрестьянски стиснув кисть с такой силой, что отчётливо услышал лязг скрежещущих друг об друга украшений. А может, это был лязг вынимаемых охраной шпаг? Он определить затруднялся. Но то, что два клинка вонзились в его плоть, прочувствовал со всей определённостью.
Последнее, что увидел покойник, отходящий в следующее своё перерождение, — как донельзя перекошенный в презрении патрон достал из рукава тонкий до прозрачности платочек, брезгливо вытер пожатую ладонь и бросил использованный аксессуар в лицо упавшего на спину неудачника.
Глава 19. Локация 4. Когда руки не оттуда растут — это ещё полбеды, а когда язык — это уже беда полная.
Возродился Дима танцующим. Вернее, скачущим в тесноте кареты, изображая бег на месте, колотясь тюбетейкой о потолок, оказавшийся совсем не мягким. Откуда такая весёлость? Да оттуда! Адская мерзота заливалась хохотом, держась за живот. Ей, видите ли, было весело.
Вы когда-нибудь просыпались в столь активном состоянии? Нет? И не советую. Сердечникам гарантирован инфаркт, гипертоникам — инсульт, здравомыслящим — шизофрения. Хорошо, что Дима не относился ни к одной из этих категорий.
Посмеялись, поплясали, утомились и на этом успокоились. Джей, продолжая держаться за живот, громко, словно вот-вот родит, протянула тяжкое «Ох». Дима упал на пол и на четвереньках отдышался. Затем наощупь переполз на сидение и, откинувшись на спинку, задрал голову, выказывая полное изнеможение.
— Ну как? — жизнерадостно поинтересовалась наставница, наклоняясь к измотанному пляской ученику.
В ответ он ничего не сказал и даже ничего не подумал. Лишь с видимым усилием опустил голову и одним выражением лица дал понять, какая же она сволочь.
— Да, — протянула Джей, вновь откидываясь на спинку. — Что-то я погорячилась по поводу сдачи экзамена с первого раза. Но ты меня порадовал. Ди, ты уникум, умудрившийся в известном слове из трёх букв сделать аж три ошибки.
— Ха-ха, — это всё, на что его хватило.
Дима на удивление был зол и очень уставший, что не соответствовало стартовым характеристикам, при которых просыпался в прошлый раз. На что Джей, оценив его состояние, не стала ходить вокруг да около, а сразу приступила к разбору ошибок.
— Дебил, — констатировала она, после чего принялась загибать пальцы. — Во-первых, ты какого рожна заговорил с епископом по-русски?
Дима округлил глаза, тут же сообразив, что действительно не переключался на местный говор.
— Во-вторых, — продолжила разбор полётов вредоносная училка, — ты с какого перепугу епископа наградил кардинальским титулом?
— Не понял, — набычился абитуриент.
— «Ваше Преосвященство» — это обращение к кардиналу. А к епископу следует обращаться «Ваше Превосходительство». В быту можешь использовать «Святой отец» или, на худой конец, монсеньёр, что с местного переводится как «мой господин».
— А я-то откуда об этом мог знать? — принялся распаляться ученик начальной школы с высшим светским образованием.
— Это же прописные истины, — сделала она наигранный вид полного непонимания, мол, как этого можно не знать, но тут же махнула рукой. — Ладно, проехали. Он всё равно по-русски ни бум-бум, — но тут заново взвилась на повышенные тона. — И в-третьих. Вот просвети меня, дуру. Ты зачем старался сломать будущему кормильцу длань, поданную тебе для поцелуя?
Молодой человек впал в ступор. Мгновенно в памяти всплыли церемониальные лобызания рук духовным отцам паствой, не раз видимые и по телику, и в фильмах.
— Слушай, но так нельзя! — чуть не плача, запротестовал пристыженный Дима. — Одно дело — усложнение требований по совращению. Но на каком основании ты усложняешь процесс созданием неприемлемой внешней обстановки? Я и так тут как выходец из племени Мумба-Юмба. Ни ха-ха не знаю. Да я, пока такими темпами до их королевы доберусь, она на пенсию уйдёт. Что, так сложно вложить мне в голову хотя бы элементарные основы их быта и нравов?
— Алё! — прервала его потусторонняя сущность, пощёлкивая пальчиками перед его носом. — Ты вообще сейчас о чём? А в реальной жизни тебе кто расклад будет преподносить по окружению и менталитету цели? Вот решил ты оприходовать богатенькую мажорку с целью поправить своё финансовое положение. А для этого ты должен умудриться войти в её круг или, по крайней мере, владеть полной информацией, в какой среде живёт, чем дышит. Кто и как воспитал. Сыграть роль альфонса тут не получится. Здесь требуется погружаться в образ куда глубже и правдоподобнее. Много ты знаешь специфических сообществ, обладающих деньгами? Да ничего ты о них не знаешь. Потому что ты туда не вхож. Ты не знаком ни с культурной богемой, ни с акулами бизнеса, ни тем более с политической элитой. Как ты собираешься там работать? Или после моего обучения решил отыграться на проститутках? Мол, всех, кого купил, — отымел, и ни одна не отказала? Ну ты прям секс-герой!
— Да понял я, — капитулировал Дима с поднятыми руками, повышая голос и прерывая этот дерьмовый разнос.
Орать он себе позволил не оттого, что осмелел, а оттого, что карета выехала на брусчатку и теперь диалог можно было вести только криком. Но до остановки «Собор Парижской Богоматери» тем не менее доехали молча. Дима думал. Джей нагло подслушивала. Местами хмыкая и кривясь, но в целом одобрительно кивая. Итогом рассуждений после морально-поучительной порки стало рождение простой мысли: «Да, всё сложно».
На этот раз абитуриент встречал троицу уже с другим настроем. Он не разглядывал французов начала семнадцатого века, а пытался представить их среду обитания. Такую разную и даже местами антагонистичную. Дима неожиданно понял, отчего мушкетёры такие злые. Вернее, они не злые на самом деле, а отыгрывают заранее предписанную им роль по стереотипам этого времени.
Скорее всего, в их среде так принято. С одной стороны, они нарядные, глаз радуют, но с другой — мушкетёров должны уважать, а значит, бояться. Для доблестных вояк ходить злыми и находиться постоянно готовыми к драке — это всё равно что в современной армии маршировать строем. Этим задиристым петухам средневекового Парижа велено неизменно быть свирепыми и озабоченными до мордобоя. Они и стараются.
А вот с наполовину герцогом, наполовину епископом всё оказалось намного сложнее. Что представляет собой его среда обитания? Как он соотносит светское и церковное? Ну, то, что он не религиозный фанат, это понятно и по одеянию, и по манерам. А раз добился высокого положения и в сфере светской власти, и в церковной иерархии, означает, что Ришелье не просто умён, а талантливый лицедей. Врёт, не краснея, на любом поприще, и так достоверно, что все безоговорочно верят. Тема для размышлений была интересной, но развить её Диме не дали обстоятельства, вернее, подошедшая к его задумчивой фигуре троица.
Мушкетёры повели себя адекватно: обошли с двух сторон, положив руки на эфесы шпаг. Морды ненормально перекошены. Видимо, лицевые мышцы уже устали корчиться, изображая нечто неестественное для себя, и пребывали на грани болезненной судороги.
А вот герцог-епископ на этот раз не имел на лице пренебрежения, как в первый раз, а проявлял интерес к задумчивому и совсем не испугавшемуся мужчине в незнакомых для него одеяниях, указывающих на явлении гостя издалека.
— Я знаю французский, — скороговоркой, как молитву, прошептал себе под нос Дима, резко вспомнив наставления Джей.
Затем усталым голосом, строя из себя умудрённого университетскими знаниями достопочтенного профессора, поздоровался: «Доброе утро, Ваше Превосходительство».
Неспешно поклонился и, выпрямившись, тут же представился, пока не убили: «Меня зовут Ди Балашихинский. Я прибыл по Вашему запросу из Карлова университета».
И, не делая резких движений, плавно вытянул свиток с печатью, протягивая его с поклоном будущему работодателю. Выпрямиться себе позволил лишь после того, как епископ соизволил забрать бумагу.
— Это моё рекомендательное письмо, монсеньёр, — уточнил лжепрофессор, наблюдая брезгливость к поданному манускрипту.
Ришелье держал свиток двумя пальчиками, словно его вынули из отхожего места, продолжая пристально рассматривать гостя.
Дима решил попробовать подавить на жалость, изобразив «лоха педального». Скуля и сетуя, что его обокрали в трактире при въезде в Париж, где снял комнату для ночлега, оставив бедного без гардероба, книг и денег. Ришелье, выслушивая его сбивчивую и заискивающую речь, снисходительно улыбался. Похоже, выбранный Димой образ ему нравился.
По дороге во дворец еретик из будущего по просьбе епископа изложил свою легенду от начала до конца. Герцог слушал молча, но не совсем внимательно, рассматривая пасмурную Сену и набережную, всякий раз останавливая взгляд на редких прохожих и цепко их изучая.
Попаданец поймал себя на мысли, что Ришелье его даже не слушает. Но ему, как и монсеньору, было на это наплевать. Их неинтерес друг к другу оказался взаимным. Дима уже нагляделся на эту заносчивую сволочь, а епископ и разглядывать гостя не собирался, относясь к профессору как к безобидной плесени на сыре.
Прибыв во дворец и без эксцессов покинув карету, патрон направился не к центральному входу, где толпился народ, а пошёл по боковой аллее вдоль дворца. Дима, естественно, посеменил следом, крутя головой и впитывая в себя незнакомую обстановку. Шагать широко, как это делал герцог, он не мог. Узкое снизу одеяние не давало. А задрать его до «беструсового» хозяйства воспитание не позволяло.
Наконец, монсеньёр, обойдя раскидистый куст по большой дуге, вышел к двум скучающим мушкетёрам, стоявшим на посту у небольшой невзрачной дверки, подпирая плечами её косяки.
Увидев неожиданно появившегося перед ними Святого Отца в сопровождении мелко семенящего с выпученными глазами иностранца, парочка охранников встрепенулась. Мушкетёры синхронно отлепились от стены, резко став грозными. Похлопали глазами, производя процесс узнавания, и так же одновременно кинулись подметать шляпами пыль под ногами.
— Доброе утро, судари, — снисходительно процедил Ришелье и, не обращая внимания на вразнобой приветствующих его постовых, не останавливаясь, толкнул дверь и буквально влетел в темноту прохода.
Дима поспешил за ним, небезосновательно полагая, что стоит ему только задержаться, как эти озверевшие от безделья вояки тут же отправят его на очередное перерождение. Вот так, в высшей степени прозаично, человек будущего удостоился посещения величественного дворца средневековья, сердца воспетого на все лады Парижа — Лувра.
Правда, экскурсии по нему, на что так рассчитывал Дима, не получилось. Ришелье проскочил его насквозь и, не сбавляя скорости, вышел во внутренний двор. Дима, всю дорогу изображавший бестелесную тень патрона, стараясь как можно меньше попадаться на глаза окружающим, выскочил следом и на пару секунд оторопел, получив культурный шок.
Во внутреннем дворе королевской резиденции располагался самый настоящий рынок! Открытая торговая площадка состояла из разномастных бутиков, не имеющих единой концепции в застройке. Кто как хотел, тот так и выпендривался в обустройстве своей торговой точки. Лавки, прилавки, витрины, магазины, толпа народа и Димина отвисшая челюсть на фоне всего этого.
Придя в себя и шустро нагнав работодателя, словно собирающегося от него удрать, Дима тем не менее успел разглядеть и сам рынок, и его обитателей. Во-первых, он оценил, что это никакой-то там блошиный развал, а элитный торговый центр. Здесь торговали исключительно дорогостоящей продукцией: ювелирные изделия, изысканные ткани, готовая одежда, созданная в кооперации ткацких и ювелирных лавок. Имелись образцы холодного оружия, опять же не обошедшееся без ювелирного апгрейда. Парфюм, ларцы, шкатулки, дамские аксессуары и всё в том же золотом и самоцветном духе.
И покупатели, и продавцы по одеянию и манерам нисколько не уступали сверкающим на прилавках товарам. Скромно одетых, подобно Диме, здесь не было. Одно успокаивало. На него не обращали внимания, приветствуя лишь епископа. Каждый это делал по-разному, видимо, исходя из своего положения.
Наконец, Ришелье, пройдя торговый лабиринт, остановился у деревянной пристройки к каменному зданию. Только тут епископ Люсона впервые обернулся и как-то подозрительно посмотрел на своё сопровождение.
«Что опять не так?» — высказался Дима про себя, вопросительно вскинув брови. Монсеньёр не Джей. Читать мысли не мог. Поэтому, не ответив на незаданный вопрос, просто распахнул входную дверь и вошёл внутрь, оставив обязанность закрывать её за собой провожатому. Это оказался книжный магазин или лавка, не суть важно.
По всему периметру помещения располагались полки с книгами. Три небольших круглых окна под потолком в трёх стенах пристройки давали вполне сносное освещение. У дальнего стеллажа прилавок в виде массивного стола с тёмной полированной временем столешницей, за которым сидел упитанный монах. Служитель церкви в коричневой рясе что-то с особым усердием записывал в толстый талмуд большим белым пером.
Первое, на что Дима обратил внимание, — это светофорная внешность писаря. Красная морда, жёлтые волосики кружком вокруг лысины и сине-фиолетовый нос. Монах взглянул на вошедших. Не спеша отложил перо. Типа посолил написанное, тряся солонкой. Дунул, подняв облачко пыли. И только после завершения этой церемонии медленно поднялся. Сложив руки перед грудью в молитвенной позе, он замер, опустив голову.
— Доброе утро, отец Симеон, — небрежно приветствовал его епископ, как только тот соизволил встать, и, рассматривая стеллажи, по-хамски представил Пражского профессора. — Это тот, про которого я говорил. Обустройте его.
И с этими словами, манерно развернувшись на каблуках и будто не замечая Диму в упор, устремился на выход. Да с таким напором, что офигевший лжепрофессор чудом успел отскочить в сторону, чтобы не быть вынесенным обратно на базар тщеславия.
Распахнутую дверь за собой монсеньёр в очередной раз закрывать не собирался. Видимо, воспитание не позволяло. Дима пренебрежительно посмотрел вслед удаляющемуся шефу, удержал себя от плевка ему в спину и с мыслью: «Ничего, я не гордый» закрыл дверь и обернулся к стоящему монаху, приготовившись знакомиться.
Пару минут они молча разглядывали друг друга. Монах оказался изрядно перекормленным мужчиной за пятьдесят. Вид имел больной, похмельный, о чём красноречиво говорили цвета лица и носа. Судя по покатости плеч, с физкультурой не дружил. Наличие пивного пуза неимоверных размеров указывало, что, кроме как поесть, он ещё любил по любому поводу попить. И явно не воду.
Служитель культа смотрел как-то нехорошо, и гость из будущего решил прервать этот нерадушный взгляд, представившись первым: «Меня зовут Ди Балашихинский. Я из Пражского университета».
— Фу-у-у, — прервал его представление скривившийся толстяк, — из гуситов, что ли?
— Нет. Из православных, — взаимно скривившись, соврал ни разу не крещённый Дима.
Брови монаха резко взметнулись на лоб, встав дыбом напряжёнными дугами, как выгнутые спины перепуганных котов.
— Не католик? — выказывая верх недоумения, переспросил монах, мгновенно переходя в обескураженное состояние, не веря, как такое может быть на белом свете.
— Нет, — раздражённо процедил Дима, потому что это уже начинало бесить.
Монах глубоко вздохнул и сдулся, уронив плечи ещё ниже, полностью перетекая в живот. Он неспешно закрыл книгу, в которой писал. Закрыл рядом лежащую. Убрал их на полку за спиной. Туда же сложил перо, чернильницу и присыпку. Вытер рукавом стол, жалостно посмотрел на гостя и столь же жалеючи проговорил:
— Ну что ж, будем делать из тебя католика.
И с этими словами, кряхтя, наклонился, вытаскивая из-под стола пузатый бочонок литров на десять, с пробкой в боку и явно с вином. Ни газировку, ни святую воду в такой таре ещё выпускать не додумались. Затем откуда-то из-за книг достал два деревянных стакана, каждый на пол-литра, и, выставив их на стол, кивнул гостю на скамью, на которой до этого сидел сам, пересаживаясь поближе к бочонку.
Дима, услышав намерение монаха его крестить во враждебную по менталитету религию, сначала отзеркалил дуговые брови хозяина бутика. Но, сообразив, каким образом тот собирается это делать, сразу расслабился и с улыбкой отдался в руки проведения. Ел он, судя по отсутствию голода, недавно, а вот алкоголь употреблял ещё в прежней жизни.
После чего началось братание непримиримых церквей самым естественным общенародным способом. Вино оказалось слабеньким, на взгляд попаданца, привыкшего пить водку. Оно больше напоминало забродивший сок. Терпкий и вяжущий, словно недозрелой хурмы поел.
Представители различных конфессий заново познакомились, в результате Ди Балашихинский был окрещён в укороченную версию — Ди Балаш на французский манер. А католический монах Симеон, соответственно, в православного Сёму. Оба не возражали. Оба остались довольны.
Дима, приговорив стакан, отметил, что в голове только полегчало, но ни капли не затуманилось. Хотя тут же, с горем пополам объяснив хозяину, что хочет в туалет отлить по-маленькому, понял всё коварство этого сока. При трезвой голове ноги оказались в умат пьяные.
Туалетом являлось деревянное ведро, стоящее в кладовке, дверью в которую служил книжный стеллаж. Показав, куда отлить, Сёма, заодно обведя рукой этот тёмный, без единого окна закуток, обрадовал новенького, что это теперь его полноправное жилище, где последнему и предстоит обитать в свободное от работы время. Обрадовав халявными апартаментами, монах тактично вышел.
Дима, шатаясь и стараясь не промазать струёй мимо ведра, осмотрелся. Коморка три на три, судя по двери в противоположной стороне, закрытой на засов, когда-то являлась проходным тамбуром. У одной стены сколотили широкую скамью, застеленную, судя по бугристости, травяным матрасом. На нём большая подушка и свёрнутое в скатку грубое одеяло, больше напоминающее напольный коврик. Вот и все постельные принадлежности.
На противоположной стене, в ближнем углу, над ведром на полочке мерцал масляный светильник типа лампадки, дающий света ровно столько, чтобы не промахнуться мимо туалета. Рядом с ведром небольшая тумбочка, на которой в замызганной чашке торчал огрызок толстой свечи. С другой стороны стены вбито четыре массивных гвоздя, больше напоминающих железнодорожные костыли. Дима определил их как вешалку. И всё. Больше в помещении ничего не было.
Облегчив мочевой пузырь и обходя свои каменные хоромы, он подошёл к кровати и решил было присесть, опробовав комфортабельность ложа. Но не успел. В противоположную, закрытую на засов дверь, кто-то громко постучал, притом явно не рукой, а чем-то металлическим.
Дима вздрогнул от неожиданности и замер в полуприседе, так и не успев опустить пятую точку на матрас. Кинул взгляд через открытую дверь в магазин. Сёмы видно не было. Хотел было позвать, но тут вновь постучали, притом более настойчиво. Испуг от неожиданности прошёл, и в нём взыграло подвыпившее любопытство. «Кого там чёрт несёт?»
С этими словами шагнул к закрытой преграде. Сдвинул засов, подавшийся на удивление легко и беззвучно. Он тут же обратил внимание, что смазки на него не пожалели. Легко приоткрыл створку и, узрев, кто там ломится, одновременно перестал дышать, выпучил глаза, открыл рот и зачарованно остолбенел, не в силах сдвинуться с места, мгновенно парализованный божественным явлением.
На пороге стояла сказочно красивая девочка-подросток с кукольным личиком, как у пупсика. В лёгкой плащ-накидке с глубоким капюшоном. Ей было от силы лет шестнадцать. Огромные голубенькие глазки распахнулись от вида незнакомца. Нижняя, более припухлая губка плавно ушла вниз, приоткрыв ротик, но не от испуга, а от по-детски нескрываемого любопытства.
Ростом это неземное создание выглядело выше Димы, но он тут же сообразил, что излишек роста давал накинутый на голову капюшон, который оттопыривала причёска. Идеальная кожа лица в буквальном смысле светилась изнутри. Даже слегка удлинённый нос с незначительным расширением посредине не портил её, а придавал своеобразный шарм, потому что удивительным образом формировал симметричность и вместе с тем запоминаемость личика.
Она не была худа, но и не перекормлена. Мягкие округлые щёчки, за которые так и хотелось потрепать с сюсюканьем: «Ути-пути». Нежный овал подбородка, прикрывающий лебединую шейку. В общем, не девочка, а сказка. В одной руке гостья держала короткий подсвечник со свечой, а пальчик другой пересёк пухленькие губки, мгновенно расцветшие в улыбке, подавая знак: «Тихо».
Тут ошарашенный ангельским явлением Дима ожил и на нетвёрдых ногах инстинктивно отшатнулся назад, пропуская очаровательную незнакомку. Наткнулся на кровать и с гулким грохотом присел на, как оказалось, не очень мягкий матрас. Находясь в неадекватном состоянии, тем не менее поймал себя на том, что тоже взаимно улыбается этой куколке, словно её улыбка оказалась заразна.
Девочка бесшумно скользнула в помещение. И тут обнаружилось, что она не одна. Следом вплыло такое же милое, только чуть постарше создание, осчастливливая сидевшего в ступоре хозяина этой норы не менее обворожительной улыбкой и, уже проходя мимо, добавляя чмок губками, как бы дистанционно его поцеловав.
Неведомые ангельские гостьи прошелестели одеяниями его мрачное пристанище, направляясь в торговый зал. Шагов от их передвижения слышно не было. То ли у ангелочков обувь мягкая, то ли девочки вообще были босиком. Хотя, учитывая каменный пол, который если и видел половую тряпку, то только грязную, это было маловероятно.
Дима одуревшим взглядом проследил за ними, никак не в состоянии прийти в себя. Сердце колотилось как сумасшедшее. Но как только те вошли в торговый зал и предстали пред нетрезвым взором хозяина магазина, раздался грохот падающей лавки. И, судя по шуму, вместе с монахом.
Это вывело Диму из ступора. Он вскочил, собираясь кинуться на помощь, мысленно преследуя куда более меркантильную цель — повод для знакомства с этими милыми девочками. Но заискивающий голос Сёмы всё испортил.
— Ваше Величество, — с придыханием и тонной лести в голосе пропел хозяин лавки.
И Дима, поняв, кого он только что лицезрел, в очередной раз рухнул на задницу, перепроверяя мягкость подстилки. Наконец-то до него дошло: «Анна и Мари! Вот ничего себе королева в девятнадцать лет. Ей и шестнадцати не дашь. Мля-я! А обалденная-то какая!»
Тут что-то заставило его резко перевести взгляд на оставшуюся открытой дверь, откуда вошли девушки, и он с недоумением узрел в проходе почти такой же тамбур, как и у него. Только дальше по ходу находилась металлическая решётка из прута не меньше двадцати миллиметров. И, судя по потолочному своду, за решёткой начинался спуск вниз, в подземелье.
«Не понял. Они что, катакомбами сюда пришли?» — обескураженно подумал Дима, глядя в кромешную темноту прохода.
Находясь в состоянии ничегонепонимания, он тупо пялился на ржавую решётку, принюхиваясь к слабому сквозняку, имевшему явный запах свежего, ещё не протухшего болота, и тихо офигевал. Это ж какими следует быть бесшабашными, чтобы шляться одним по таким кошмарным местам? У попаданца из будущего от одного этого предположения волосы встали дыбом во всех местах, и мгновенно вспомнились мокрые подвалы с асурами.
Отвлекли Диму от жути воспоминаний фыркающие, сдавленные смешки, доносящиеся от дверей торгового зала. Он резко обернулся и в очередной раз попал под гипнотический взгляд королевы Анны. Та стояла в двух шагах и игриво переглядывалась с компаньонкой, с которой то и дело синхронно давилась от смешков по непонятному для Димы поводу.
Наконец, она гордо вскинула голову и, не прекращая улыбаться, двинулась в тёмный тамбур. Но прямо перед Димой, сидевшем в ступоре, остановилась. Повернулась. С любопытством, без зазрения совести просканировала его напряжённо скривившееся лицо, изображающее подобие улыбки. Затем мельком окинула странное, явно незнакомое ей одеяние. Поджала губки, мило выпятив нижнюю, и, удерживая свечу перед собой, выплыла из Диминого гадюшника.
Следовавшая за ней Мари, неся в руках две тоненькие книжки, не стала останавливаться, но вновь вызывающе нагло чмокнула губками обескураженного незнакомца на расстоянии, ещё больше растянула улыбку и юркнула следом за королевой.
Дверь девочки за собой, естественно, не закрыли, как и Ришелье, оставляя это право за Димой. Видимо, при дворе так было принято. Но пошли не к ржавой решётке, как он думал, а повернули налево, откуда почти сразу послышался звук закрывающейся задвижки.
Дима тяжело выдохнул. Утёр выступивший пот с лица, только сейчас осознав, что мокрый, как мышь в норе, залитой водой. Сердце колотилось почему-то в голове вместо груди. Руки потрясывало, а ноги вообще отказали, как у парализованного.
«Что за фигня?» — помотал он головой, сбрасывая наваждение. — «Откуда такая реакция? Джей специально со мной это делает?»
Ухватившись за расстёгнутые лацканы плаща-пальто, обнаружил, что верхняя одежда почти до пояса расстёгнута. Вероятно, ещё сидя за столом, избавился от душащих пуговиц. Потряс отворотами, производя вентиляцию. Тяжело встал на ватные ноги и вышел в соседнюю тёмную комнату с решёткой.
Она действительно оказалась точной копией его коморки, только абсолютно пустой. Вернее, в ней имелось четыре двери. Проход в его апартаменты, напротив — решётка со спуском куда-то в подземелье. Слева, как он определил, проход в королевские покои Анны, а справа — пока неизвестно. Но и левая, и правая двери были закрыты с противоположной стороны. Впрочем, как и его — из данного помещения.
Вернувшись к себе, Дима закрылся на щеколду и задумался: «Так, понятно. По крайней мере, не придётся шастать по всему замку. Да и на базаре светиться нет необходимости. Значит, этот проход ведёт прямо к постели королевы. Может сходить проверить?»
Но не успел будущий королевский соблазнитель решиться на исследования потайных ходов замка, в дверь опять постучали. Он встрепенулся и подумал, что девочки что-то забыли. Поправил пальто и, нацепив заранее улыбку обольщения, открыл засов, распахивая дверь. Да так и замер с гримасой полного идиота. Это всё, что осталось от улыбки, когда он увидел гостя. Вернее, гостью.
В комнату с лицом, полным презрения, вошла очередная королева. В этом почему-то Дима даже не сомневался. Женщина так же, как и молодёжь, заявилась в плаще светло-серого, почти белого цвета, но капюшон не надела, отчего светло-каштановые с рыжим проблеском волосы, собранные в причёску, напоминающую корону Российской империи, к тому же усыпанную жемчугом, сразу давали понять, кто перед ним.
Дима в очередной раз впал в ступор от неожиданности и широко распахнутыми глазами в буквальном смысле поедал королеву-мать взглядом. Он просто не ожидал увидеть Марию Медичи такой. Хорошо питающаяся тётка с надменным белым ликом, как у покойницы, без малейшего признака макияжа. Она больше напоминала дожившую до пенсии продавщицу сельпо, изуродованную длительной работой на вредном производстве с избытком продуктов питания.
И смотрела эта наглая хабалка как из-за прилавка на ненавистного покупателя, имевшего наглость попросить что-то из товара, который она по праву считала своей незыблемой собственностью.
Черные в сумраке слабого освещения глазки обладали холодным, колким и до костей вымораживающим взглядом. С одной стороны, он отталкивал на регламентированную дистанцию, с другой — порождал ощущение недосягаемого величия.
Кроме того, тётенька оказалась высокой, одного с ним роста. Её одеяние порождало ощущение, что на ощупь венценосная особа не плотная, а по фактуре сродни не до конца сдувшемуся воздушному шарику. У Димы тут же промелькнули в памяти все женщины, встреченные им на рынке, и он с удивлением осознал, что не видел среди них ни одной худой или хотя бы стройной. Все как одна представляли собой образцы брейгелевского реализма Рубенса.
«Это что, у них мода такая была? — подумал он. — Или дамы двора из кожи вон лезут, чтобы соответствовать королеве как образцу стиля? Скорее, второе».
Ошарашенный явлением, противоречащим всем его представлениям о королевах средневековья, молодой человек продолжал в офигевшем состоянии бегающими глазками в режиме ускоренного сканирования обегать контуры вошедшей. Застывшая идиотская улыбка, не собирающаяся отклеиваться, со стороны больше соответствовала надписи на лбу: «Неужели это всё моё!»
Похоже, стервозная и всеми брошенная Мария Медичи восприняла потрясённое состояние молодого человека именно в этом ключе. Давненько на неё не смотрели подобным вожделенным образом. Да на неё вообще, кажется, никогда в жизни так нагло не смотрели. И это неожиданно породило в женщине давно забытое чувство надежды на привлекательность.
Она как-то резко смягчилась, став даже ниже ростом. Кокетливо, явно заигрывая, улыбнулась в предвкушении комплиментов и, понимая, что перед ней не придворный, а не пойми кто, покровительственно поинтересовалась: «Вы кто такой, сударь?»
Дима отшатнулся, как от удара, приходя в себя, сообразив наконец, что требуется какие-нибудь реверансы исполнить. Вот только сдуру, вместо подметания пола перед Её Величеством и представления, как положено, тупо нагнулся и ляпнул: «Я здесь живу».
— Где здесь? — мягко, по-доброму уточнила венценосная особа, увеличивая улыбку, отчего, сузив заплывшие щеками глазки, подалась вперёд, сокращая дистанцию чуть ли не до интимной.
— Там, — пискнул Дима перехватившим от волнения горлом, невнятно махнув рукой на кровать за её спиной.
Королева не стала поворачивать голову, повернулась всем туловищем, интересуясь, где это там. Затем вновь таким же макаром вернулась в исходное положение и, уставившись на невинно застенчивого, как она полагала, мальчика, одним взглядом повторила первичный вопрос.
На что хозяин коморки вновь попытался отвесить неуклюжий поклон, отчего вынужден был сделать шаг назад, разрывая дистанцию. И тем избавился от непонятного гипноза, сковывающего сознание.
Быстро проиграв в голове расклад позиций и предчувствуя всю выигрышность партии застенчивого мальчика, он, потупив взгляд и, кажется, вполне естественно раскрасневшись, стыдливо представился, начиная безбожно врать даже сверх легенды:
— Я княжич Ди Балаш, Ваше Величество, — представился он на Сёмин манер. — Я из Московии. Обучался, а затем преподавал в Карловом университете в Праге. По просьбе епископа Люсона прибыл в Париж для работы с древними манускриптами. Я специалист по языкам, Ваше Величество.
При этих словах Дима, как мог, манерно и крайне неуклюже изобразил очередную пародию на реверанс, всем видом показывая, что этому не обучен. Мария доброжелательно улыбнулась представленной сценке и, тихо произнеся: «Шарман», колыхнулась всем телом, изображая, как и Дима, пародию, только на кокетство.
Лишь в этот момент воркующая парочка — гусь да гагарочка — обратили внимание на нарушение интимности обстановки. В проходе в торговый зал, кланяясь, как болванчик, стоял, переминаясь с ноги на ногу, Сёма. Монах уже терял терпение, чтобы не влезть в их диалог, нагло попирая правило третьего лишнего.
— Симеон, — надменно обратилась она к хозяину лавки, даже не думая здороваться, — ты достал, что просила?
— Конечно, Ваше Величество, — чуть ли не фальцетом пропел неуклюжий с виду монах и стремглав кинулся внутрь торгового заведения.
Воспользовавшись воссозданием интима, королева, грузно колыхаясь, вновь развернулась к худощавому мальчику и тихим грудным голосом потребовала, заранее не давая ему возможности возразить и отказаться:
— Перед сном навестите меня, сударь. Я хочу поподробнее узнать о вашей далёкой родине и подумаю, как смогу благоденствовать вам в ваших трудах на благо Франции.
Сказано это было с таким сальным намёком на не менее сальные обстоятельства, что осчастливленный приглашением Дима потерял дар речи. Он хлопал глазками, раскрыв рот, в негодовании от скабрёзности и нахрапистости предложения, с единственно промелькнувшей в голове мыслью: «Что?».
Но королева, мать её всей Франции, восприняла реакцию молоденького «пастушка» как должное, исходя исключительно из собственной степени испорченности, посчитав его застенчивость результатом ещё не испорченности французским двором.
Мария неожиданно шумно засопела, переходя в стадию возбуждения, и Дима, нырнув в её эмоции, в мгновение это ощутил у себя в области паха, где греховный орган, не стеснённый нижним бельём, принялся расправлять крылья, словно петух на заборе.
Но тут вбежал Сёма. Стыдливо пряча небольшую книжку в переплёте из красного бархата. Он крадучись подобрался к августейшей особе и постарался незаметно сунуть королеве, видимо, запрещённый при дворе фолиант.
Но Мария Медичи, в отличие от монаха, стыдливостью не страдала. Она, наоборот, демонстративно показала Диме обложку, будто это о чём-то ему говорило. А затем, манерно раскрыв явно эротический памфлет на титульном листе, с предвкушением улыбнулась, то ли читая название, то ли любуясь скабрёзной картинкой.
И вот тут Дима неожиданно для себя оценил руки Марии. Потому что их идеальная ухоженность и соразмерная изысканность в украшениях сразу бросились в глаза. Они выглядели словно нарисованные и абсолютны в своём совершенстве.
«Мля. А может, у неё там под одеждой не всё так плохо? — мелькнула мысль. — Джей уверяла, что у тётки тело «пэрсик». Хотя эта сволочь могла и соврать».
Пока он любовался идеалом женских рук, она закрыла книгу и, вполне довольная визитом, удалилась в правую дверь соседнего тамбура, раскрывая тайну второго хода. Получалось: если левый вёл к молодой королеве, то правый — к её свекрови. Всё как в плохом романе: просто до безобразия.
После того как обескураженный и донельзя вымотанный всего двумя визитами попаданец закрыл дверь на задвижку, он рухнул на кровать без сил. Сославшись на головную боль и усталость с дороги, он попросил Сёму дать ему возможность отдохнуть, намереваясь как можно скорее уснуть. Хоть на часок. Лишь бы не проходить весь этот грёбаный зоопарк заново.
Монах ехидненько ухмыльнулся, кивнул, расценив просьбу нового напарника по-своему. Мол, слабак ты, православный, со стакана пощады запросил. И с законным чувством победы над очередным еретиком толстяк пошёл допивать недопитое, затворяя дверь в торговый зал и погружая побеждённого в полумрак.
Глава 20. Локация 4. Заставь дурака плясать вприсядку, у него и яйца всмятку.
Сколько проспал Дима, определить не мог. По ощущениям, вроде только задремал, и бах — выспался. Тупо разглядывая огонёк лампадки, зафиксировал очевидный факт: визит к Марии Медичи не проспал, потому что в лавку к Сёме вошли клиенты. А значит, рабочий день ещё в разгаре.
Покупатели практически с порога принялись рядиться, сразу заприметив нужное. Торговались трое. Кроме монаха в базаре принимали участие женщина и мужчина. Судя по голосам, оба неопределённо среднего возраста, где-то между молодостью и старостью.
Женщина настоятельно желала приобрести некий медицинский трактат с трудно выговариваемым названием. По крайней мере, она трижды пыталась прочесть обложку, и трижды ей это не удалось. Оба мужчины отчаянно её от этой покупки отговаривали. Причём не только сопровождающий даму кавалер, не желая тратиться, но и продавец, что вообще ни в какие ворота не лезло.
Но тянущаяся к знаниям дама оказалась настойчива. Она, не слушая мужские увещевания по поводу сложности и специфичности данного научного труда, обстоятельно принялась убеждать сопровождающего мужчину, что некий Пьер неправильно её лечит. И что она, изучив данный трактат, непременно и его, похоже, мужа, и того Пьера в эту умную книжку носом натыкает.
Мужчина попытался отмежеваться, мол, а его-то за что. На что получил железным аргументом прямо в то место, куда его собирались натыкать. Он, оказывается, совсем её не любит, раз покрывает этого мерзавца лекаря, берущего деньги не за лечение, а за возможность поглазеть своими бесстыжими зенками на её сокровенные места, в которые он, кстати, как муж давно не заглядывал.
В заключение разошедшаяся воинственная фурия припёрла женоненавистников их же логикой: «Где это видано, судари, чтобы платил не тот, кто смотрит, а та, кто показывает?» Мужчинам с этой точки зрения возразить было нечего, поэтому один был вынужден расстаться с золотыми, другой взамен избавил полку от злополучного медицинского трактата.
Дима слушал этот аудиоспектакль с кривой ухмылкой, даже не думая подниматься с кровати. А когда в торговом зале всё закончилось и наступила тишина, заложил руки за голову и, приятно потягиваясь, принялся размышлять о предстоящем вечере в будуаре Марии Медичи.
«Итак, тётя-королева, — раздумывал Дима, — будем тебя сегодня иметь».
И тут его словно током пробило, и он вскочил на ноги. Причиной подобной реакции оказалась неожиданно пришедшая в голову мысль: «Мля! Да где ж я раньше-то был? Иметь королеву? Но ведь это и есть конечная цель экзамена. Джей же не уточняла, какую королеву из двух я должен буду соблазнить. А значит, изваляв эту толстушку в перинах, я выполню условия задания!»
Но как только принялся возбуждённо ходить из угла в угол своей коморки, почёсывая непонятно отчего вставшие дыбом волосы на голове, так же разом остыл, как и нагрелся.
— Что-то всё подозрительно просто, — тихо заговорил он сам с собой. — А бесплатный сыр, как и халявное сало, бывает только в мышеловке.
Остановился, задумался. Вновь устроился на лежанку и продолжил размышления: «Вернёмся на исходные позиции и вспомним постановку задачи, а именно: как безродный гастарбайтер, ни рожи ни кожи, без денег и престижных связей, может произвести впечатление, достаточное для затаскивания его в постель избалованной вниманием и роскошью венценосной особой».
Молодой человек опять встал, скинул с себя нижнюю рубаху, оставшись голым, и, как смог, оглядел предоставленное ему тело. Оно оказалось так себе. Худое, жилистое, абсолютно не рифлёное мускулатурой и однозначно создавало вид отнюдь не спортивного, а изрядно недокормленного.
«Ну, Марии этот хиленький мальчик, может, и зайдёт на контрасте, — продолжал размышлять Дима, — а вот для Анны такой дохлый «папик» никак на звание мужчины года не потянет. Размером достоинства также ни ту, ни другую королеву не напугать, не впечатлить. Отсюда вывод: раздеваться только в темноте или не раздеваться вовсе».
Возвращаясь к технологии соблазнения, он однозначно сам себе на него ответил: «Ничего не остаётся, как изображать из себя Сирано де Бержерака. Требование Джей по поводу освоения высокопарности речи прозвучало не просто так. Лады. Будем сочинять любовные писульки и подсовывать их в полной анонимности для разжигания интереса на почве загадочности. Пусть додумывают, гадают, мечтают. В общем, сами себя приводят в нужное мне эмоциональное состояние влюблённости. Игра предстоит долгая. Если, конечно, Мария сегодня же вечером меня не изнасилует, а Джей не зачтёт этот экспромт за прохождение аттестации. Но что-то в подобную халяву, тем более от неё, совсем не верится».
Определившись со стратегией, Дима вышел в торговый зал, где запросто уговорил занятого чтением очередной умной книги монаха бахнуть по стаканчику. Не ради опохмела. Его и в помине не наблюдалось. Просто Сёму требовалось погрузить в привычную обстановку, чтобы, не вызывая подозрения, расспросить на предмет простых и, казалось бы, всем понятных вещей.
Например, перед сном — это когда? Оказалось, расписание дня королевских персон и в Лувре, и в Тюильри проще пареной репы. Солнце село — коронованным особам можно отходить ко сну. Хотя не факт. Они ко сну могут отходить и до утра, а то и до обеда, как карты лягут. А вот термин «подъём по расписанию» у них вообще отсутствует. Во сколько соизволили встать, тогда и утро.
Тут же по ходу пришлось выведывать, что это за Тюильри такой. Оказалось, всё ещё проще. Королевская резиденция с недавних пор состоит из двух замков: Лувра и Тюильри, соединённых между собой галереями и образующих внутренний двор, который Дима уже успел заценить. И что самое любопытное, ларёк Сёмы находится как раз посредине связывающего эти два замка перехода.
После пропущенного стаканчика любознательный профессор решил осмотреть проходы, чтобы понимать, с чем имеет дело. Задвижку закрытой двери легко сдвинул ножом для резки бумаги, найденным в канцелярских инструментах монаха. Зажёг толстую свечу от лампадки и для начала двинулся налево, к молодёжи.
Проход оказался узким. Двоим в нём точно не разойтись. Если только перелезая друг через друга. Высота потолка позволяла по головам ходить. А так будь кто шире в плечах, чем Дима, то ему бы пришлось двигаться боком, чтобы не цепляться негабаритами за шершавый камень стен.
Идеально прямому ходу конца и края видно не было. Только пройдя метров пятьдесят, Дима неожиданно упёрся в тупик, который при приближении оказался поворотом. А вот уже за ним длинных прямых участков больше не было.
Миновав ещё два поворота, он наконец увидел жалкий источник света от импровизированного глазка для подсматривания. Подойдя ближе, лазутчик обнаружил в стене нишу с дверью, снабжённую смотровым устройством, самым примитивным из возможного, в виде маленького отверстия. Будущий герой-любовник даже не удивился, узрев в дверной дырке покои королевы Анны.
Две девочки-припевочки, забравшись с ногами на низкий диванчик, заваленный подушками, с упоением читали книгу. Причём были поглощены сюжетом настолько, что пройди сейчас Дима через королевские покои насквозь, ни одна бы и ухом не повела.
Постояв у смотрового окуляра пару минут и не наблюдая ничего для себя интересного, в отличие от юных читательниц, стремглав поедающих страницу за страницей, он аккуратно, стараясь не шуметь, двинулся обратно.
Экскурсионный поход в правый рукав потайного хода оказался ещё менее информативным. Покои королевы-матери обнаружил быстро, но они оказались пустыми. Прождав минут пятнадцать и походив по проходу туда-сюда в разведывательных целях, Дима вынужден был вернуться к себе, аккуратно закрывая за собой щеколды дверей тем же ножом для резки бумаги.
До вечера время тянулось резиновым изделием № 2. Если бы не обед и ужин, которые монах откуда-то приносил в большой корзине, то к наступлению темноты Дима бы себя загрыз самоедством от бездельного ожидания.
Наконец, посчитав, что нужное время наступило, собравшись морально и физически и настраивая себя на роль застенчивого «мальчика-пастушка» с пасторальных полотен живописцев примерно этого же времени, коварный королевский соблазнитель двинулся обольщать венценосную мамашу.
По проходу шёл на ощупь. Тащить с собой свечу посчитал лишним. Темень — хоть глаз коли;. Благо двигался по прямой и потайную дверь нащупал довольно быстро. Заглянул в глазок, и молодая кровь хлынула ко всем органам под напором пожарного брандспойта. Особенно её действие почувствовалось в отсутствующих трусах.
«Мля. Рембрандта на тебя нет!» — мысленно восхитился бестолковый, но всё же ещё не до конца потерянный для искусствоведов знаток живописи.
В разобранной постели в позе всемирно известной Данаи возлегала Мария Медичи собственной персоной. Вот прямо картина один в один! Такая же бесстыдно голая, только без браслетов на руках, но с раскрытой книгой в красной бархатной обложке. Она читала, учащённо дыша, и Дима тут же окунулся в её эмоции, в результате чего возбуждение подлетело до небес. То есть задрало ночнушку до пупа.
Находясь в таком «приподнятом» состоянии, он непроизвольно вывалился из роли скромного мальчика, превратившись в отравленного спермотоксикозом подростка, и нетерпеливо постучал костяшкой трясущейся руки, продолжая при этом буквально заталкивать глаз в смотровую дырку.
Мария перевела взгляд с книги на звук и сделала странный жест рукой, чем-то напоминающий магический пас, формирующий заклятье. Начитавшийся в прежней жизни фэнтези попаданец враз офигел, услышав, как под этим колдовским действом еле слышно прошелестела задвижка, открывая засов.
Дверь бесшумно отворилась, и он офигел в ещё большей степени, узрев перед собой страшную, скрюченную в три погибели высохшую старуху с большим носом в виде лыжного трамплина и чепчиком, натянутым на лоб до самых глаз.
Оказывается, Мария впустила мальчика в покои, вовсе не прибегая к магии, а с помощью прислуги. Последняя, продолжая шататься от ветхости, тем не менее цепко ухватилась за ручку, видимо, боясь упасть, тем самым перегораживая проход и не давая ретивости перевозбуждённого самца выплеснуться в апартаменты.
Дима даже растерялся перед спальным вахтёром, не зная, что делать. Первым его желанием было пойти на таран, но чуть-чуть не успел. Королева разобралась с препятствием быстрее.
— Сюзанна, впусти мальчика, — сексуально плавясь в перинах, словно воск свечи, томно скомандовала хозяйка будуара, расцветая в лёгкой, загадочной полуулыбке.
Старая прислуга впустила, отцепив от ручки двери мосол своего шлагбаума, и, шумно шаркая, развернулась. Выгнула спину колесом и, изображая средневековый робот-пылесос, двинулась вдоль стены с тряпкой, непонятно откуда появившейся в скрюченных пальцах.
Дима вошёл на полусогнутых ногах, шумно и возбуждённо дыша, буквально поедая роскошные телеса Марии-Данаи. Из головы вылетело всё, к чему готовился. Забыл, будто и не планировал, посчитав, что королевский секс уже в кармане. Поэтому с самого начала совершил грубую, непростительную ошибку, а именно запустил импровизацию.
Постарался выполнить заученный реверанс, но, делая неуклюжий шаг назад с наклоном, со всей дури врезался копчиком в торец распахнутой двери, которую почему-то никто и не подумал за ним закрыть. Бедная деталь интерьера громко вякнула, словно выламываясь из петель, но устояла, оставаясь в том же открытом положении.
Дима, словив искры в глазах, внутриутробно матерно прорычал в режиме задержки дыхания и, прижав одну руку к ушибленному месту, второй с остервенением захлопнул распоясавшуюся преграду. Та обиделась на такое к себе обращение и после громкого удара о косяк вновь мстительно открылась.
Абитуриент, уже приняв поражение в этой попытке, тут же уверил себя, что первый блин комом — это к обязательной последующей удаче. Он резко перестал корчить пасторального лоха и, переключившись в наглого гопника, фраерской походкой, слегка хромая на обе ноги, подплыл к королеве, пребывающей в состоянии когнитивного диссонанса.
Мария, уронив книгу, нижнюю челюсть и всякое достоинство, широко распахнула глаза и, кажется, не дышала. Она засучила ножками, стараясь как можно выше забраться на подушки, уже ничего не скрывая из сокровенного и тем более не следя за правильностью диспозиции в презентации своего роскошного тела.
Дима, прекрасно понимая, что так или иначе его ждёт смерть и встреча с Джей для консультации, под конец своей непонятно уже какой по счёту жизни решил пуститься во все тяжкие. Он с душераздирающим рёвом, раненным в задницу зверем накинулся на обнажённую королеву, мать её всей Франции, и, кривясь от боли в копчике, принялся бессовестно лапать беззащитную женщину за те места, на которые и смотреть-то было предосудительно.
Её Величество визжала. Извращенец рычал. Бабка-прислуга изощрённо ругалась и хлестала дьявольское отродье тряпкой, до чего дотягивалась. В спальню ворвалась стража. Эти тоже с порога принялись орать, добавляя какофонии в общий бедлам. Но что самое для Димы прискорбное, убивать эти уроды его не стали, на что он так рассчитывал. Вместо этого навалились, оторвали от вожделенного королевского тела и принялись заламывать руки.
Только тут до попаданца дошла вся пагубность ситуации. Резко всплыли в голове слова Джей о недопустимости просыпаться в Бастилии. А именно это, похоже, ему светило в ближайшее время.
— Всё-всё, пацаны, сдаюсь, — примирительно, с интонацией радости от собственной шутки, заголосил схваченный на горячем насильник, демонстративно перестав сопротивляться и полностью расслабившись.
Его неадекватная реплика и поведение привели к тому, что стража опешила, ослабила хватку, и преступник рухнул на пол. Уловив секундную растерянность, ученик адской сущности, не давая возможности прийти в себя застывшим в ступоре, очередной репликой ещё больше порвал шаблоны, добавив в своё поведение несуразности.
 — Но, Ваше Величество, — принялся он вполне правдоподобно канючить, — я так не играю.
Состроив до предела обиженную моську, капризно суча ножками, принялся лихорадочно оглядываться по сторонам. И, слава тебе яйца, ближайший стражник с выражением на тупой морде «Чёт я не понял» оголил шпагу, сунув её Диме под нос для острастки.
Вот этим-то уже профессиональный самоубийца со стажем и воспользовался. Ухватился за многогранник лезвия обеими руками и нанизался глазницей на остриё оружия парализованного происходящим стражника.
Не открывая глаз, скривился от фантомной боли. В торговом зале монаха Сёмы начинался третичный торг. Накрыв ладонью болевший глаз, хотел было подняться, но мягкий толчок в грудь отправил его обратно на подушку. Открыл один глаз. Второй словно заплыл и не открывался. Но и одним увидел перед носом кулак наставницы, беззвучно спрашивающей: «Чуешь, чем пахнет?»
— А я-то тут при чём? — зашипел Дима, выпучивая здоровый глаз. — Это ты виновата!
— Не поняла, — набычилась Джей, убирая кулачок.
Но затем отстранилась, подавая ученику команду жестом, как собаке типа: «Поднимайся, хватит валяться».
Молодой человек сел. Нащупал босыми ногами растоптанные сандалии. За пальто не пошёл. Остался сидеть в ночнушке.
— Объясни мне, пожалуйста, — начал он выдвигать претензию, — откуда у меня такая буйная реакция на обеих королев? Зачем мне этот гормональный высер? Он же явно не мой, а искусственно наведённый. Ты действительно допускаешь, что в реальной жизни у меня на ребёнка и на тётку, годящуюся мне в мамы, возможна реакция прыщавого подростка? Я что, так плохо выгляжу?
— А ты и есть самый настоящий прыщавый подросток, — неожиданно мягко и по-доброму ответила Джей. — С чего ты взял, дебил, что я дестабилизирую твой гормональный баланс? Мне делать больше нечего? Я изначально давала совет, а ты, зная, как следует относиться к технической поддержке, тем не менее его проигнорировал.
— Какой совет?
— Про Дюма, дебил. Твоя проблема заключается в том, что реалии, обрушившиеся на твою бестолковую голову, в принципе не соответствуют представлениям, накрепко забитым стереотипами. И то, что с тобой происходило при встрече с королевами, — это не гормональный рефлекс, а психологический шок, о котором я тебя также заранее предупреждала. Это реакция твоей нервной системы, возбуждённой неадекватностью соотношения ожидаемого и реального, с наложенным на неё эмоциональным резонансом восприятия женщин.
Дима задумался, но ничего не понял.
— Почему в одном случае чувство эмоционального восприятия женщины включается автоматически, а в другом его приходится вызывать принудительно?
— Это происходит от недостатка опыта, — ответила Джей, заинтересовавшись мелким огоньком лампадки и явно любуясь его трепетом. — Это чувство можно не только принудительно включать, но и выключать при необходимости.
— Вот как? А раньше нельзя было об этом сказать?
— Вообще-то ты сам должен был до этого дойти, если бы этим даром занимался как следует. У тебя ко всему поверхностный подход. Ты никогда не копаешь глубоко и не разбираешься в вопросе досконально. Всё-то у тебя «тяп-ляп», «халява, приди» и «херня война, лишь бы не убило». Но я тебя переделывать не собираюсь. Горбатого, сам знаешь, где правят.
— Глубоко рыть по каждому поводу — жизни не хватит.
— Не прибедняйся. Ты как раз находишься в таких парниковых условиях, где время становится несущественным. Ты куда-то спешишь?
Простой вопрос застиг Диму врасплох. А действительно, он спешит обратно в свой мир или не очень?
— Да вообще-то делать мне в моём мире особо нечего. Я там для всех умер. А если и вернусь, то придётся начинать жизнь с нуля. Ну, может быть, только родителям весточку подам. Да и то не факт. А здесь прикольно. Парадокс, но в этом виртуальном мире я живу более по-настоящему, чем в реальном. Не знаю, может, это когда-нибудь и надоест, но сейчас мне здесь больше нравится.
— Предупреждаю, — неожиданно грубо прервала его Джей. — Это основная причина пожизненного зависания в моих мирах недоделанных учеников. Но поверь, мои возможности рядом не стоят с реальностью. Здесь ты зависишь от меня, а вот твой реальный мир полностью зависит только от тебя. Ты просто ещё не осознал всю крутизну своего мира. Ты не умеешь им пользоваться. Да. Ты можешь здесь остаться. Но, уверяю, со временем деградируешь, отупеешь и превратишься в овощ с элементарными животными запросами. Под конец жизни многие, кто зависал, спохватывались и пытались отсюда вырваться, но всё тщетно. И это не моя прихоть или месть лентяям. Им уже просто не хватало интеллекта для преодоления скрытых квестов локации.
Посидели, помолчали.
— Я правильно понял, что в зачёт может пойти любая из королев? — решил прервать паузу ученик, выказывая чёткие намерения в продолжение борьбы за аттестат зрелости начальной школы совращения.
— Неправильно. Всё не так просто. Ключевыми словами являются «интеллект» и «скрытые квесты». А по поводу королев я бы на твоём месте попробовала соблазнить обеих.
Это был тонкий намёк на какие-то толстые обстоятельства, но уточнить Дима не успел, так как, видимо, время консультации закончилось. Джей самым наглым образом растворилась, уподобляясь Чеширскому коту. Она истаяла ехидной улыбкой, слегка светящейся в пустоте, оставив ученика чесать затылок и переваривать только что услышанное.
На этот раз он не стал спешить с выходом в зал и пить с монахом. Что выпытывать у него — пока не придумал. Шляться по узким проходам тоже не имело смысла. Но, выйдя в соседний тамбур, заинтересовался решёткой. Не тем, что она скрывает, а самой металлической конструкцией, смекнув, что её можно использовать в качестве элементарной шведской стенки.
Длинную, ниже колен, нательную сорочку, недолго думая, собрал до высоты трусов, пропустил собранное между ног в виде подгузника и закрепил шпилькой от шапочки. В результате получился комбинезон, со стороны вызывающий приступ истеричного смеха, а со взгляда изнутри — вполне функциональный спортивный костюм. Где надо — свободно, где не надо — не болтается.
После чего рьяно занялся наращиванием мяса на собственных костях, не упуская возможности напрячь и мозги заодно. Дима, словно ботаник-отличник, детально и на все лады разобрал в памяти наговорённое Джей в пику ей, подходя к сказанному с толком, чувством, расстановкой.
Лишь тема скрытых для него пока возможностей реальности показалась настолько неподъёмна с кондачка и глобальна по своей сути, что почти сразу решил подумать об этом как-нибудь в другой раз. Ещё лучше, когда вернётся в ту самую реальность. А на возвращение в родной мир он уже был настроен однозначно.
Когда устал и качаться, и анализировать, в голову самым наглым образом залез повод пропустить с монахом по стаканчику. А именно: надлежало непременно выяснить, какую литературу пользуют обе королевы. Ведь и та, и другая в первую очередь отметились именно приобретением книг! А это уже очень жирный намёк Суккубы. По крайней мере, ученик именно так оценил вводную презентацию.
Монах Симеон оказался кремень. Ни в какую не кололся, с достоинством блюдя королевские тайны. А вот Сёма-алкаш уже на втором стакане сдал обеих с потрохами. Даже выделил компаньону пару аналогичных одноразовых бестселлеров для ознакомления. Вот только это касалось книжек Анны. Что же до вкусов Марии, то экземпляр в бархатной обложке оказался раритетным, и ничего аналогичного в бутике Сёмы больше не было. Мало того, книга была запрещена церковью, и этот факт наводил на определённые выводы.
Правда, на третьем стакане уже изрядно захмелевший, а значит, расхрабрившийся толстопуз пояснил вкратце суть обеих выборов, и Дима облизнулся, как кот на сметану, поняв причину этого запрета.
Молодёжь читала что-то среднее между боевиком и любовным романом. Хотя Дима не понял, почему среднее. В его мире все боевики так или иначе имеют любовную линию.
Кстати, книги, которые девчонки утащили и теперь зачитывают до дыр, про самых настоящих злых-презлых пиратов, которые, естественно, самым подлым образом выкрали красавицу-принцессу и заточили несчастную на одном необитаемом острове в пещере с сокровищами.
— Выкуп за неё хотели? — поинтересовался гость из будущего, как-то незаметно для себя увлёкшийся сюжетом.
Монах посмотрел на него несколько подозрительно. Типа, а не один ли ты из них, паря? Но, видимо, оценив внешность молодого, но уже профессора, усомнился и просто отрицательно покачал головой.
— Для сексуальных утех выкрали или для продажи в секс-рабство? — не успокаивался испорченный будущей цивилизацией молодой человек.
Сёма невообразимо распахнул глаза и чуть ли не в панике увеличил отрицательные колебания головы.
— А для чего тогда? — сдался Дима ввиду окончания догадок.
Монах подумал, покрутил стакан в руке, почесал выбритую плешь и в недоумении пояснил:
— Как для чего? Эти порождения Сатаны созданы творить зло. Они не могут без этого. Смысл жизни морских дьяволов — убивать и грабить.
— Ну а я про что. Убивать, грабить, насиловать.
— Нет, — после долгого размышления ответил монах, с одной стороны понимая, что собутыльник прав, но с другой — он-то книгу читал, и никакого надругательства над принцессой в ней не было.
Ну а дальше события в бестселлере развивались по заезженному клише. Светлый рыцарь в блистающих доспехах сел на любимого коня. Похоже, на нём же доплыл через море до острова, ибо Сёма упустил, после какого поворота сюжета он там оказался. В одиночку перебил целую армию пиратов и освободил красавицу-принцессу. Мало того, заодно прихватил всё награбленное морскими разбойниками за всю их тяжёлую преступную жизнь. Дальше — заслуженный «хеппи-энд» с непременной свадьбой. Тут и сказочке конец.
А вот запрещённая книжка Марии Медичи являлась как бы неотъемлемым продолжением пиратско-рыцарского блокбастера, описывающая в деталях процесс благодарения спасённой принцессой сияющего рыцаря. Как конкретно дева ублажала героя, монах пересказывать не стал, лишь покраснел. Дима не настаивал, прекрасно догадываясь, как.
Шёл шестой дубль оприходования королевы-матери. Пять предыдущих, как и первый блин, вышли комом. Тут бы задуматься: то ли тесто неподходящее, то ли повара уже пора пустить на холодец. Но в себе Ди Балаш не сомневался, отчаянно подбирая всё новые и новые ингредиенты для своей актёрской стряпни.
Второй раз, предусмотрительно закрыв злополучную дверь, он завалил прохождение аттестации практически на первых же минутах, когда принял за чистую монету предложение Марии зайти перед сном для ознакомления с его житием.
Прикинувшись скромняжкой, Дима сдуру принялся пересказывать свою дурацкую легенду. И кому? Голой женщине, возлегающей не в двусмысленной позе и прибывающей в процессе вожделения от ожидания чего-то необычного и оттого увлекательного. Но на первых же фразах повествования, используя способность чувствовать её эмоции, сразу понял, что делает что-то не то.
 Возбуждение Марии по экспоненте рухнуло вниз, и вместо ожидаемого эротичного восприятия его, такого сладкого, Дима отчётливо уловил особо сволочное королевское пренебрежение за явно неоправданные ожидания.
На этот раз ножик горе-соблазнитель предусмотрительно захватил с собой, пристегнув на шпильку к ночной сорочке. Поэтому, понимая провал миссии, как истинный резидент разведки, прямо на глазах венценосной особы зарезался с гордым видом. Получилось вполне эффектно. Много крови и визга с последующим кошмарным перерождением.
— Вопросы есть? — явно скучая, поинтересовалась Джей у пробудившегося в очередной раз неудачника.
На что Дима попросил дать ему возможность подумать. Но училка сочла данную отговорку за отрицательный ответ и поэтому, констатировав: «Нет так нет», тут же благополучно растворилась.
Посчитав ошибкой изначально заниженное социальное положение, назвавшись бастардом, лжепрофессор пересмотрел легенду в сторону элитарности корней и на следующей пробе предстал чуть ли не Великим Князем Всея Руси, что, однако, сработало с тем же удручающим результатом.
Тогда Дима сменил амплуа, преобразившись из лоха педального в ловеласа с моторчиком. Это несколько улучшило показатели презентации и свело падение возбуждения королевы с экспоненты до квадратрисы. Но от этого теплее не стало.
На все попытки при консультации после очередного самоубийства добиться от Джей подсказки она его откровенно посылала... думать. И так каждый раз после каждого вспарывания себе горла.
Дима думал. Очень много думал. Вот только ничего придумать дельного не получалось. Поэтому каждый раз с мыслью: «А чего тут думать, трясти нужно», он в очередной раз кидался на амбразуру обнажённого тела соблазнительной королевы в надежде сломить неприступную оборону и порвать её французскую сексуальную привлекательность на британские флаги.
На четвёртый заход задолбавшийся всем этим ученик в принципе поменял подход, решив тупо перебором апробировать различные неординарные подходы и методы. И первым же экспромтом угодил в точку. Он не стал рассказывать о себе, не стал расспрашивать о ней, а просто предложил разлёгшейся в сексуальной позе женщине... почитать её книжку. Мария удивилась, добавила толику возбуждения в своей эмоциональности и согласилась.
На пятой Дима работал в том же ключе, сглаживая шероховатости своего поведения и совершенствуя подход, практически добрался до вожделенного тела Марии-Данаи, но на эйфории успеха лоханулся, допустив грубую ошибку при форсировании сближения.
И вот наконец шестая. Молодой человек уже привычно вошёл в апартаменты, обманным футбольным финтом обходя преграду-шлагбаум на входе. Смахнул пыль с растоптанных сандалий, в глубоком поклоне, как положено, оттопыривая задницу на требуемый этикетом угол. Замер, не доходя пары шагов от роскошного ложа, с привычной жадностью поедая глазами живой экспонат Рембрандта.
После короткой паузы, которой королева давала возможность юноше насладиться видом своей сексуальной плоти, приступил к соблазну чётко по уже выверенному сценарию.
— Добрый вечер, Ваше Величество.
Очередной поклон, но без отрыва глаз от женских прелестей. Мария почему-то негативно воспринимала малейшую попытку оторвать от неё взгляд.
— Вы великолепны и безупречны в своей красоте, моя королева.
Сложенные руки на груди, с ведром восхищения во взоре, что плавно скользит по её телу, лаская, поглаживая и трепетно касаясь сокровенного.
— Если бы я был художником, то непременно только бы и делал, что денно и нощно писал бы Ваш образ в жалких попытках запечатлеть Вашу божественную красоту.
Мария расплывается в поощрительной улыбке, как бы говоря: «Молодец, подлиз засчитан».
— Добрый вечер, сударь.
Она сквозь многообещающую улыбку, не без бахвальства заявляет, что при своём дворе уже содержит персонального художника, и его зовут Рембрандт. После чего обещает познакомить и тут же делает намёк, что ждёт от него другого:
— Вы специалист по языкам, не так ли?
— Верно, моя королева. Позволит ли Ваше Величество продемонстрировать Вам моё умение?
Мария поднимает бровь, как бы спрашивая: «И каким образом? Оближешь меня на разных языках?» Дима, продолжая взаимно мило улыбаться, выдерживает театральную паузу, нагоняя туман интриги, хотя в спальне от коптивших свечей и так дышать было нечем, а затем заговорщицки предлагает:
— Хотите, я прочту Вам книгу, — он делает указательный жест глазами на фолиант в красной бархатной обложке, дополнительно дёрнув бровями, мол, вон ту, — притом на Вашем родном тосканском языке.
Выстрел в десятку. Мария, до корней волос Медичи, до сих пор думающая на этом языке, была приятно шокирована до мурашек по самолюбию от подобного предложения.
— Как? — округляет она удивлённые глазки, переводя взгляд с молодого человека на книгу и обратно.
— Позволите? — змеем-искусителем прошелестел совратитель, манерно протягивая руку к запретному изданию.
Женщина колеблется, но затем решительно отодвигает от себя литературный образчик непристойной похоти на край ложа, давая тем самым негласное разрешение. Но Дима не кидается к фолианту, а остаётся ждать очередного знака королевы. И он следует.
Венценосная особа, продолжая находиться в растерянности, меняет удивление на заманчивую полуулыбку, слегка похлопывая пальчиками по краю своей постели, предлагая молодому человеку присесть в непосредственной близости к своему божественному телу.
Но на этот раз ловелас не воспользовался заманчивым предложением, помня ту неловкость, которую испытал в прошлый раз. В последней попытке Дима уселся в замызганном пальто на кружевные простыни, по сути дела, устроившись спиной к объекту вожделения, что просто ни в какие этикеты не лезло.
Поэтому на этот раз он походкой альфа-самца подступил к ложу. Опустился на пол, вполоборота устроившись на прикроватном коврике, так, чтобы его лицо оказалось точно напротив пышных, по-настоящему королевских грудей, и, не сводя взгляда с глаз Марии, открыл книгу, уложив её между собой и ликом благодарной слушательницы.
А дальше началось волшебство синхронного перевода с письменного французского на устный тосканский с учётом ангельских сверхтехнологий. И с первых же фраз тётеньку повело и расплющило от безупречно правильной речи чтеца. Он не только не проявлял даже намёка на посторонний акцент, но и само повествование подправлял за автором, доводя основополагающую латынь родного языка до совершенства.
Она была им очарована. Сразу и наповал. В каком-то необъяснимом порыве потянулась к молодому человеку идеально ухоженной ручкой и с наслаждением запустила пятерню в его волосы, едва касаясь кожи головы.
Дима испытал неописуемое блаженство, словно массажёр «Мурашка» из его реального мира почесал голову. Он аж сбился с перевода, замерев. А затем аккуратно взял её руку и вместо этикетного поцелуя самым наглым образом облобызал её пальчик, принимаясь ласкать его языком.
Мария издала такой стон сладострастия, будто он не пальчик ей облизывал, а перевозбуждённый клитор с вошедшими в разнос нервными окончаниями. Королева, мать её всей Франции, в одно мгновение перевоплотилась из Марии древнего рода Медичи в простушку Машку-за-ляшку, для которой «началися ласки, закатились глазки», ну и далее со всей пошлостью народного фольклора.
На заднем плане материализовалась старая служанка. Грозно зыркнула из-под чепчика на творящееся безобразие. Смачно сплюнула на тряпку и пошла с остервенением размазывать грязь по гобеленам, что-то невнятное бурча под нос, напрочь забыв, что завидовать надо молча.
И тут нежданно-негаданно наступил облом. Сокрушительный и бесповоротный. Где-то за входной дверью отчётливо прозвучал голос грёбаного Ришелье: «Ваше Величество, Вы позволите войти?»
Мгновенная перемена в эмоциях Марии. Она выдернула палец из его слюнявых объятий и им же указала, куда бы он шёл со своими ласками и как можно скорее. А точнее — в потайной проход.
В дальнейших попытках довести королеву до главного, ради чего к ней ходил, Дима изгалялся, как мог. Но при всех раскладах, как только он каким-нибудь образом касался её тела, словно срабатывала сигнализация, и появлялся боец группы быстрого реагирования в лице епископа Люсона.
Только после двенадцатой попытки, перепробовав всё, что было возможно, королевский совратитель сдался. Вернее, его училка пожалела, намекнув при последнем перерождении, что скрытые квесты никто не отменял. И что «не дебилы» в гору не ходят. Они её обходят.
На тринадцатый дубль он не пошёл. Не стал резаться, а просто отправился спать.
Глава 21. Локация 4. Открой женщине сердце, и она распахнёт для тебя двери реанимации.
Он проснулся рано, обнаружив себя запертым в магазине. Спать больше не хотелось. Хотелось пить, но из питья только Сёмино нескончаемое пойло. Даже умыться было нечем. Из еды вообще ничего.
Посетовав, что заранее не побеспокоился обо всём этом, решил заняться зарядкой-качалкой. Для разминки сбегал в левый коридор. Взглянул на спящую Анну, мимоходом отметив, что девочка хотя бы спала одна, а не в обнимку с вечно крутящейся возле неё Мари.
Затем пробежался к Данае-Машке Медичи. Но только пристроился к смотровому окуляру, как с обратной стороны в эту же дырку залез зоркий глаз бабки Сюзанны, чуть ли не до смерти напугав неожидающего такого подвоха любопытного соглядатая. Хотел было плюнуть в её рыбий глаз, чтоб не делала так больше, но передумал, посчитав, что переводить отношения с прислугой королевы на военные рельсы было не резонно.
Набегавшись, занялся на решётке чахлой мускулатурой, а заодно планированием. Притом сразу решил, что этот день посвятит Анюте, ибо с Машкой он вчера основательно накувыркался до самого Ришелье, то есть дальше некуда.
С молоденькой и до безобразия хорошенькой королевой решил отыграть партию Сирано де Бержерака. Раз уж Джей настоятельно советовала нарабатывать изысканность речи, то решил на ней и потренироваться, притом исключительно в эпистолярной интерпретации, не прибегая к вокалу под окнами.
Имитируя накачку зародышей бицепсов в режиме симуляции подтягивания, принялся фантазировать на тему любовного послания. И тут же поймал себя на мысли, что даже близко не знает, как это делается. Всё, что приходило в голову, выглядело до омерзения банально, куце и до слёз примитивно.
Он понимал, что ничего более благозвучного в воспевании любимых, кроме как в стихах, человечество за свою языкастую историю не придумало. Но поэт из него был, как и качок, так себе. От слова «чесаться».
Тем не менее свой первый опыт любовной лирики решил опробовать именно в стихах. Чего в них, казалось бы, сложного? Держи ритм, подбирай рифму, выворачивай фразы перестановкой слов между собой, чтобы воспринималось как изысканная игра слов. И будут неземной возвышенности стихи тебе.
Как и положено всем молодым дарованиям, первым делом занялся плагиатом, вспомнив русских классиков и бессовестно пользуясь тем, что о них тут ещё не слышали. Но, кроме Пушкина: «Я помню чудное мгновенье», ничего в голову не постучалось. Поэтому, недолго думая, принялся творить высокое искусство именно на этой базовой платформе.
Процесс оказался мучительным и на удивление долгим. Сёма уже ларёк открыл. Завтрак приговорили, обед доели. К ужину напились, и оба были чуть тёпленькие. А Дима всё крутил в уже опухшей голове куцые строки своего творения, никак не в состоянии остановиться и успокоиться. Всё-то ему не нравилось.
Тем не менее, пока монах ходил за ужином, личинка поэта экспроприировала у него лист бумаги и красивым, отчего сам офигел, почерком с завитушками вывела пером свой первый в жизни стих, да ещё на возвышенном французском. Оказалось, что он не только способен переключаться с одного языка на другой, но и заказывать, что называется, шрифт при письме.
Стих получился следующий:
«Мой ангел утренней зари,
С твоим явленьем меркнут звёзды
И, превращаясь в божьи слёзы,
К ногам ложатся капелькой росы.
Мой ангел радужных небес,
Ты солнце красотой затмила,
Никчёмный мир собою ослепила,
Узрев тебя, я умер и воскрес.
Мой ангел чистой красоты,
Являясь порожденьем совершенства,
Ты — женский идеал блаженства
Недосягаемой мечты.
Моя любовь, мой ангел счастья,
Всепоглощающий дурман,
Я душу положу к твоим ногам
За страсти ночь в твоих объятьях».
Ещё раз внимательно перечитав, выискивая грамматические ошибки и, на удивление, не находя их, Дима аккуратно сложил листок и спрятал у себя в коморке.
Сходив за ужином, хозяин лавки с корзиной еды притащил связку букинистического пополнения. Новое поступление разбирали вместе. Вернее, Сёма разбирал, тыкая указательной сосиской, на какую полку расставлять. Дима разносил и устанавливал, стараясь придать презентабельность новинке, выделяя особым положением.
Одну из книг монах с трепетным благоволеньем погладил по обложке и, кривляясь жирной пьяной рожей, стараясь изобразить на ней подобие умильной улыбки, со словами: «А это для красавицы королевы Анны», — самолично водрузил облюбованный фолиант на полку себе за спину. «А вот и почтовый ящик», — подумал Дима, проследив за книгой.
Улучив момент, он незаметно подсунул любовную записку в предназначенную для Анны книгу. Молодой поэт со странным волнением, присущим только артистам перед выходом на сцену, принялся маятником ходить из угла в угол, не находя себе места ни в одном из них.
Странно. Он переживал не за отношения с королевской девочкой, за которые почему-то был уверен, а за то, как Её Величество воспримет его творчество. Ведь созидал он своё произведение в творческих муках, с эмоциональным переполнением чувств, от всей души. Дима хоть и понимал где-то на заднем плане, что сочинил бред сивой кобылы, но это был ЕГО бред, рождённый в созидательном креативе. И оценка Анны оттого была для него важнее приглашения в постель.
Поэт-любитель нисколько не удивился, когда буквально минут через пять в проходную спальню настойчиво постучали.
— Кто бы сомневался, — грустно пробурчал Дима, прекрасно понимая, кто пришёл и зачем.
С чувством обречённости и задницей ощущая всю фатальность своего литературного провала, он пошёл открывать. Склонился, пропуская двух девиц, не обременённых тяжестью поведения, стараясь не смотреть на постоянно хихикающих по любому поводу молоденьких особ нежно-девичьего периода жизни. Заодно пряча собственное волнение от предстоящего экзамена по высокой поэзии.
Благо, девочки долго не задержались. Схватили книгу, словно эстафетную палочку при передаче этапа, и, продолжая демонстрировать смех без причины как признак дурачины, прошмыгнули обратно в тёмный проход.
Дима разогнулся. Осторожно прикрыл дверь, не задвигая щеколду, и мучаясь в сомнении: бежать за ними сразу или немножко подождать? Но, убедив себя, что они ещё по пути могут обнаружить любовный вкладыш, решительно кинулся вдогонку. Он почти угадал. Хохотушки, только добравшись до своего диванчика и раскрыв книгу, с изумлением вынули записку и на пару принялись её читать.
К тому моменту, когда он добрался до смотровой дырки в спальню Анны, две великосветские дурёхи уже находились в истерике. Мари, тыча пальчиком в строки сердечного послания, сквозь безудержный смех глумливо цитировала стих на издевательские лады, а молодая королева, держась за живот, каталась в подушках, то и дело норовя свалиться на пол.
Дима в своих расчётах мог предположить литературный провал в любом виде, но только не в таком. Его мозг буквально взорвался в негодовании. Злость взревела внутри от издевательского смеха, от растоптанной самооценки и от мерзкого осознания заплёванности собственной души.
«Ах вы, сучки малолетние», — прошипел непризнанный поэт оскорблённой чести.
Что такое унижение, он ещё из прежней жизни не забыл. Но это было нечто иное. Оно не порождало чувство — конец всему. Оно производило взрыв ярости, несовместимой с жизнью. При этом не его, а кого-то другого, оказавшегося под горячей рукой.
Мышцы напряглись, и взбешённый литератор уже хотел было ворваться к этим безмозглым дурам и порвать их, как Тузик грелку. Безжалостно поубивать мокрощёлок, после чего жалостливо убиться самому. Но не успел. Его остановила громкая реплика Мари.
— Я придумала! — перестав смеяться и изобразив на милом личике предвкушение чего-то сногсшибательного, замерла хохотушка. — Давай подсунем это любовное признание старой жабе. Адресата нет. Подписи нет. Подкинем и понаблюдаем за её реакцией. Вот смеху-то будет!
Анна тоже перестала корчиться в судорогах и, цветя улыбкой от уха до уха, задумалась, что породило на милом личике маску неадекватной душевнобольной, обрадовавшейся приходу любимого «врачика».
— Представляешь лицо старой Медичи, когда она это прочтёт? — продолжала подзуживать фрейлина королевы. — На неё мужчины уже лет сто как на женщину не смотрели. А тут такое внимание. Она же изведётся в муках. Влюблённая старуха — это же такая потеха!
— Согласна, — уверенно вскочила королева с диванчика и принялась облачаться в накидку.
Вот тут Дима, находясь в расстроенных чувствах по поводу убийства невинных с виду, но, по сути, виновных во всех злодеяниях грешниц, начал действовать на голых инстинктах самосохранения. Понимая, что его вот-вот застукают, а это будет соответствовать чуть ли не постановке автографа на анонимное произведение, он рванул, что было мочи, к себе в коморку.
Закрывшись, он рухнул в морально зажёванном изнеможении на кровать. Но, проследив на слух проход заговорщиц со своей половины на половину королевы-матери, лютая злость с обидой вернулись на круги своя. Только за это время эмоции остыли, превращаясь из испепеляющих в леденящие. И он поклялся самому себе, что жестоко отомстит Анне за своё унижение.
Когда нескончаемо веселящиеся замужние, между прочим, женщины с раннеподростковыми комплексами прохихикали обратно на половину Лувра, в голове у Димы уже сформировался план мести. Причём, как и в первом варианте, он решил произвести расплату в том же эпистолярном жанре. Только на этот раз в грубой прозе с элементами похабщины.
Он, уже не воруя, как раньше, а нагло грабя спящего в обнимку с бочонком монаха, на очередной лист бумаги тут же пристроившись со святым отцом рядом, принялся отвязно на ней сквернословить. Писал исключительно матом. Русским матом. Как думал, так и писал. Вот только на бумагу ложился изысканный шрифт французского языка, оставленного в последних настройках.
Используя всего три слова, означающие половые органы мужчины, женщины и процесс их единения, искусно варьируя при этом всеми мыслимыми словообразовательными формами русского языка, Дима умудрился в считанные секунды безостановочно испещрить ажурным матом целый лист и остановился, когда бумага кончилась.
Отложил перо. Твёрдо взял махровый женоненавистнический труд в руки. Как и положено, встряхнул, расправляя. Прочитал, тут же автоматически переводя иностранную вязь обратно на головной русский, с каждой строчкой принимая всё более тупое выражение лица, и в конце заплакал. Весь труд пошёл коту под хвост.
Только сейчас он осознал, что великий и могучий русский язык — это рупор истины каких-то богов-пришельцев. Поэтому ни на один человеческий земной язык даже приблизительно не может быть переведён. Не получится.
Та околесица, что предстала его глазам на возвышенном французском, выглядела дословной стенограммой, снятой с дворовой песочницы при разделе песка малолетними детёнышами на прогулке.
Единственное, что понравилось ему при обратном переводе, это выражение «Да в рот тебе нехорошо», что даже при отсутствии мата выглядело вполне жёстко. Почти по-матери. Но тут следует признать, что внушительность этого выражения прямо пропорциональна степени испорченности реципиента.
После утирания слёз бессилия, как и положено ранимому классику, труд сжёг, а с ним сгорели и последние негативные эмоции. Улёгся на кровать и заставил себя думать, чего от него постоянно и безрезультатно старалась добиться адская училка разврата всё время пребывания в виртуальном мире.
«Думай, Дима, думай. Нужен какой-то неадекватный ход. Что-то такое, что выбило бы её из состояния детской инфантильности. Может, напугать? А чего она больше всего боится?»
И тут мыслитель резко сел, неожиданно вспомнив характеристику Анны, выданной ему Джей ещё в карете.
«Она боится кары небесной. И что? Предстать пред ней в роли Бога-творца? Но где Бог и где я, даже Святого писания в глаза не видевший?»
А вот на этом месте он даже вскочил на ноги. Ему в голову пришла новая идея, показавшаяся исключительно плодотворной.
«Бога вряд ли. Не потяну. А вот его антипода — запросто. Сыграть исчадье ада, да любому бывшему сидельцу студенческой общаги — это всё равно, что выступить зайчиком под ёлкой в детском саду на новогоднем утреннике. Как два пальчика, то есть как шортики на лямках описать».
После короткого мозгового штурма в режиме метаний в своей каменной коробке план мести был окончательно сформирован и утверждён. Дима принял решение писать страшное послание от имени Сатаны, да простит его суккубский братан за присвоение потусторонней личности.
К вечеру путём проб и ошибок весь первоначальный текст, занимавший лист, упаковал в одну единственную фразу. Но, повертев клочок бумаги с начертанными вензелями, сжёг, сообразив, что в этом деле важна не краткость — мать таланта, а соответствующая атрибутика. Причём последнюю он посчитал более значимой по воздействию, решив, что подобные вещи надо писать непременно кровью, а её у сценариста спектакля ужаса нет. Не пускать же на чернила спящего монаха.
Месть пришлось отложить на завтра, предварительно где-то раздобыв настоящие ингредиенты для письма. На ум пришла в первую очередь кухня, куда Сёма бегал за едой. Там наверняка всегда кого-нибудь режут. Средневековая кухня — это не только рай чревоугодия, но и ад живодёрни. Мир уж так устроен: все всех едят согласно круговороту еды в природе.
Глава 22. Локация 4. Любить женщину не обязательно, но если дала, то отлюбить по полной просто обязан.
Неожиданно его фантазии по поводу сатанинского наезда на милое и няшное королевское создание прервал еле слышный стук в дверь тайного хода. Дима насторожился. Королевы так заискивающе не стучат, а кто ещё может бродить по тёмным коридорам, он даже не догадывался.
Вооружившись окончательно присвоенным ножиком для резки бумаги и собственного геноцида, он с опаской отодвинул задвижку и приоткрыл дверь, поставив ногу в качестве ограничителя, пресекая резкое вторжение извне. В щели показался рыбий глаз Сюзанны, отчего попаданец в очередной раз вздрогнул. Уж больно этот орган зрения у старухи казался каким-то нечеловеческим.
Тем не менее, распознав в посетительнице знакомую, ногу убрал и дверь распахнул, предлагая старой войти. Но та и не подумала. Служанка Медичи, находясь в привычном для себя скрюченном состоянии, но с высоко задранной головой, иначе собеседника видно бы не было, в приказном тоне, да ещё с интонацией запугивания, скомандовала:
— Иди. Ждёт.
При этом грымза мотнула чепчиком, заменяющим ей волосы на голове, на открытый проход за спиной. Не дожидаясь ответа и дополнительных расспросов, развернулась и извечно шаркающей походкой удалилась в темноту коридора, во мраке которого тут же растворилась, потому что пришла без какого-либо источника света. При этом даже шаркающие шаги прекратились, утонув в зловещей тишине.
Дима аж поёжился от сюрреалистичной картинки, как-то сразу убедив себя, что эта Сюзанна — нелюдь или, на худой конец, нежить в ведьминском обличии. Тварь, может быть, и пониже рангом, чем Суккуба, но наверняка из её табора.
Размышлял над визитом и таким странным приглашением Дима недолго. Тут же в голове сложилось два и два: его любовное творение, подброшенное взбалмошными девахами королеве-матери, и не терпящий отказа вызов на аудиенцию посредством адского посланника.
Мария, похоже, сделала однозначный вывод по поводу того, чьей рукой рождён столь страстный высокопарный стих, и вызывала молоденького языкастого профессора не для установления авторства, а для констатации факта и выдачи резюме.
«Мля. Да и хмуль с ней. Всё, что ни делается, делается к лучшему, — тут же уговорил себя горе-любовник, вешая на гвоздь затасканное пальто-плащ и скидывая растоптанные сандалии, оставаясь босиком в одной бабьей сорочке, выглядевшей из всего гардероба самой новой и почти чистой. — Пойду-ка я подвину герцога с аппетитной тушки мамы Марии. В очередь, сукины дети Франции. За мной будете».
И с этой победоносной мыслью уверенным шагом, но на ощупь, двинулся по чисто вымытым кем-то полам потайного хода на завоевание первого из двух любовных бастионов.
Медичи ждала. Она одновременно находилась в эмоционально взволнованном и вместе с тем сексуально возбуждённом состоянии. Гремучая смесь. Волна похоти ударила Диме в голову и головку синхронно, как только переступил порог королевской спальни.
В отличие от молодого любовника, представшего в нарушении всех придворных этикетов в неподобающем для приёма у Её Величества наряде, на Марии вообще ничего, прикрывающего стыд, не было. Да и самого стыда не наблюдалось даже рядом. В будуаре царила утончённая эротика обнажёнки в скудном полумраке единственной свечи, порождающая нужные тени и скрывающая мелкие шероховатости уже немолодого тела.
Она в очередной раз демонстрировала Данаю в живом воплощении. Дима настороженно оглядел сумрачный будуар в поисках старой ведьмы, постоянно пребывающей в качестве бесплатного приложения всех его здесь похождений. Но Сюзанны, на удивление, нигде не наблюдалось. На этот раз бесстыжая венценосная особа встречала молодого человека чисто по-французски — тет-а-тет.
Ди Балаш, подтверждая свои дикие русские корни, а значит, по мнению закоренелой европейки, и воинственные наклонности, без предварительных дипломатических переговоров о капитуляции ринулся на штурм и так, в общем-то, не собирающейся сопротивляться женской крепости и даже абсолютно не проявляющей признаков неприступности.
Поэт-любовник, с ходу окунувшись в возбуждение Марии, в порыве страсти двинулся к уже плавящейся от сексуального желания женщине. Он на ходу декламировал написанный им пафосный памфлет на родном для Марии тосканском языке.
Неплохо получилось. Даже сам заценил импровизацию. По крайней мере, звучало достойно, порывисто и страстно. А когда на последних строках он, скинув с себя безразмерную сорочку, добрался до вожделенного тела королевы, то вся сцена целиком показалась логически завершённой и в некотором роде самим совершенством романтического, но страстного признания в любви.
Мария не только не стала сопротивляться агрессивному натиску, но и сама кинулась отдаваться на волю победителю впереди наступающего, тут же оплетая штурмующего руками и ногами, да так, что захотел бы отступить — не получилось бы. Захват был произведён качественно и по производительности соответствовал капкану на слона.
Никаких предварительных ласк она ему продемонстрировать не позволила, с ходу потребовав сатисфакции за преднамеренное возбуждение себя, любимой, его литературным талантом. Дима даже «ой» выдавить из себя не успел, как очутился своим возбуждённым органом там, где тому природой и было предписано находиться. Иногда.
Как у неё это так ловко получилось, он анализировал события уже позже, на холодную голову, но так и не нашёл ответ. Каким образом тётка одним захватом его туловища безошибочно оделась на детородный орган, будто по-другому и быть не могло? При этом даже на миллиметр не ошиблась.
В первый раз получилось всё страстно, с искрами в глазах, но быстро. Они закруглились в считанные секунды, но одновременно оглашая спальню стонами на уровне воплей, явно услышанных во всём замке всеми обитателями. Марии было то ли наплевать на своё реноме, то ли увлеклась настолько, что не сдержалась. Хотя, скорее всего, первое. Она явно была довольна и не стеснялась это демонстрировать.
А вот Дима стушевался. Скорострельность содеянного не радовала. Но забиться в уголок и поплакать по этому поводу не дали обстоятельства. Вернее, мягкая тётенька, принявшаяся безудержно ласкать и облизывать щупленького «недокормыша». То ли как детёныша, то ли как сладкий приз в виде десерта. Пришлось ему расслабиться.
Его безоговорочное принятие ласк, замешанное на зверском желании Марии к немедленному продолжению сексуального банкета, заставили Диму тут же забыть о негативе и переключиться во взбудораженный позитив.
Как только облизывающая его мамочка оценила на ощупь стойкие намерения молодого самца на продолжение подарочного удовольствия, тут же из вечно лежащей на боку Данаи переквалифицировалась в дикую амазонку. Королева оседлала мальчика, словно жеребца, вдавив его в пуховые перины. Прерванный на короткие ласки процесс был восстановлен в полном объёме.
На этот раз Дима чётко контролировал возбуждение и на шальные эмоции партнёрши не вёлся, в отличие от сходящей с ума Марии Медичи. По крайней мере, её поведение однозначно указывало на сдвиг по фазе в голове женщины на сексуальной почве. Она отдавалась вся и сразу, как в последний раз в этой грешной жизни.
Вот только поза у него оказалась крайне скованная для самоконтроля. Его просто трахали, вдавливая в перину, елозя на нём и прыгая, мощными ударами выдавливая из юноши очередную порцию спермы. А он этого так быстро никак не мог допустить.
Как только дело запахло потерей семени, он изловчился, поднапрягся и умудрился перевернуть многокилограммовую самку на спину, одновременно выскользнув из неё. Придавив всем телом к перине и лишая женщину свободы в её похотливых движениях тазом, он получил передышку в несколько секунд. Этого оказалось достаточно для спада наступающего физиологического пика, даруя широкий плацдарм для нового разгона.
Таким образом, он прерывался всякий раз, когда доходило до семяизвержения, используя перемену поз для отдыха и отката возбуждения. После четвёртой или пятой позиции (никто не считал), Дима откровенно пожалел, что, находясь на Тассили, не позаботился хотя бы теоретически ознакомиться с тем многообразием форм полового контакта, которые каждый уважающий себя мужчина североафриканского сексуального оазиса древности обязан был знать, как «Отче наш».
Спасло то, что измождённая королева запросила пощады. Дима, как истинный кавалер, не мог отказать. Поэтому тут же кончил и успокоился, без сил завалившись рядом. Тут, как из-под земли, материализовалась Сюзанна, заставив любовника, несмотря на усталость, в очередной раз вздрогнуть.
Она поцокала языком, глядя на хозяйку. Затем обвиняющим рыбьим глазом зыркнула на насильника, укоряя последнего, мол, нельзя же так, угробишь королеву. После чего жестом фокусника достала из воздуха влажную бархотку и принялась обтирать плавящееся тело Марии.
«Круто, — подумал Дима, — прям секундант на боксёрском ринге между раундами. А меня обтирать будет?»
Но та, сделав своё дело, только ещё раз бросила на охальника неодобрительный взгляд, как бы отвечая на его незаданный вопрос, мол, обойдёшься. И, шаркая, растворилась за изголовьем, как и не было.
Вот тут перед Димой встала дилемма: собрать монатки и попрощаться, типа «Мавр сделал своё дело. Мавр может уходить». Или попробовать убаюкать обессиленную сорокапятилетнюю тётеньку и только тогда скрыться на цыпочках триумфатором. Правильным посчитал второе.
Как учила Джей, да будет ей пусто, следует не только искать подход к снаряду, но и правильно организовывать отход от него, чтобы станок в виде женщины даже подумать не посмел обидеться. А не обидеться тётенька её возраста сможет, лишь уснув быстрее любовника.
Самое простое для успокоения возбуждённой дамы в данной ситуации Дима посчитал отвлечение разговорами на нейтральную тему. Вот только о чём он, не воспитывавшийся в лучших домах Парижа, может говорить с самой королевой, съевшей не одну собаку на отвлечённости бесед? Всё их общение до этого велось исключительно на литературном поприще.
На первом свидании он читал ей развратную книгу, тема которой в данном случае неприемлема. Чтение собственных стихов вообще закончилось развратом. А последнего ему уже не надо. Марии, похоже, этого тоже хватило с лихвой. Она хоть и хорохорилась, но возраст всё же давал о себе знать. Отсутствие гибкости с выносливостью на этом отрезке жизни сменились присутствием одышки и обессиленной загнанностью.
«Что за сволочная ситуация? — размышлял Дима. — Понимаю, что надо говорить, но не понимаю, о чём. Хотя, чем королева отличается от обычной женщины? Да, судя по тому, как я её только что крутил-вертел, ничем. Её Величество со всех сторон оказалась обыкновенной тёлкой».
— Ваше Величество, вы бесподобны, — наконец устало зашептал набравшийся решимости Дима, пристроившись у её ушка и поглаживая приличных размеров грудь, завалившуюся на бок.
— Мария, — поправила его королева не менее уставшим голосом, при этом улыбнувшись, но не открывая глаз, — наедине зови меня по имени.
— Ангел Мария, — внёс, тем не менее, свои коррективы псевдопрофессор языкознания.
В ответ женщина улыбнулась ещё шире, при этом отыскав на ощупь его голову и запуская в волосы идеально ухоженные пальчики. Началось взаимно вялое рукоблудие. Он на ощупь изучал объём и консистенцию её груди. Она — кубатуру его черепной коробки и крепость волосяного покрова.
— Вы сама страсть и темперамент, — продолжал облизывать эго королевы обессилевший соблазнитель. — Мне никогда в жизни ещё не было так хорошо, как с Вами.
Дима врал, то есть льстил, без зазрения совести, пытаясь в ускоренном режиме компьютера просчитать формулировки, непременно понравившиеся королевской особе как женщине. Это с непривычки и без тренингов платных курсов вранья как средства межполовой коммуникации оказалось не так-то просто.
Он начал лихорадочно перебирать в памяти различные части женского образа, используемые в массовой культуре любовной лирики в качестве элементов лести и комплиментов. Глаза, губы, волосы с ушами.
Но тут вспомнил наставления Джей: женщина всегда сама в первую очередь демонстрирует во внешности те детали, за которые себя любит и по поводу которых требует от других восхищения. А что в первую очередь презентовала Мария щуплому мальчику? Правильно, голое тело. Причём, подав его в самом выгодном для себя ракурсе — положив на постель в позе Данаи.
— У Вас потрясающее тело, Мария. Я восхищён. Просто божественно роскошное, — недолго думая над эпитетами, зашептал любовник.
Псевдо-Даная высоко оценила то, что хотела услышать, и, несильно, но показательно-благодарно сжав в кулачок его волосы на макушке, давая этим понять: «Молодец!».
— Вы сама нежность, — продолжал врун по необходимости, тиская всей пятернёй её желеобразное вымя.
Королева издала еле слышный стон сладострастия и повторно хватила Диму за вихры, как бы говоря: продолжай, шалунишка, не останавливайся. Ну, он и продолжил, раз в масть пошло.
— Вы богиня любовной страсти. Я пленён Вашей способностью дарить сказочное наслаждение.
На этих словах его рука непроизвольно скользнула по округлому животику и тут же, пройдясь по жёсткой «мохнатке» лобковых волос, оказалась в тёплой слизи половых губ, задержавшись на возбуждённом, значительно увеличенном в размерах клиторе. Это была ошибка.
«Идиот!» — застонал он про себя, чуть не плача, в один миг оценив последствия своих необдуманных действий.
Мария распахнула замасленные глазки, и от неё повеяло похотью. Неосмотрительный естествоиспытатель мгновенно почувствовал усталую боль в паху. Член уже не вставал, как надлежало от природы, а тупо опухал, даруя мерзкие ощущения зубного нытья между ног.
Он умоляюще взглянул в глаза королеве: «Может, не надо?». Но та, видимо, мольбу сочла за сексуальное попрошайничество и, с еле слышным стоном вздохнув, раздвинула ноги, легонько подталкивая ненасытного жеребца, предлагая занять ему миссионерскую позу, так как она, видите ли, устала. Диме ничего не оставалось, как изображать ненасытную сволочь, готовую затерзать бедную женщину до смерти.
Как только он начал, возбуждение женщины пошло на нет. Соответственно, его тоже. Положение у Димы становилось катастрофическое. Полезть и опозориться? Да врагу такого не пожелаешь. Прослыть на самой королеве импотентом? Требовалось срочно что-то предпринимать.
— Обожаю тебя, — тяжело дыша, он неожиданно перешёл на «ты», тыкаясь поцелуем ей в шею и стремясь не зацикливаться на собственном обмякшем органе, а пытаясь всё внимание переключить на партнёршу, забивая сознание ароматом её тела и тактильными ощущениями от прикосновения губ к нежной коже под ушком.
Но тут произошла потрясающая вещь. Мария взяла и просто самым наглым образом сымитировала оргазм. Причём демонстративно бурно, показывая, что она — всё. То ли это ей вконец надоело терпеть, то ли действительно пощадила молокососа, осознав всю его бесперспективность в стайерских актах сотворения жизни.
Обмануть ученика ангела разврата в этом деле было невозможно благодаря полученному от неё дару. Но вместе с тем Дима оценил её актёрский талант и способность врать без зазрения совести.
Это было настолько правдоподобно, что он сам тут же повторил за ней её же трюк. Горе-любовник, даже не осознавая своего поступка, взял и произвёл имитацию семяизвержения. Да так бурно, что казалось, там не с чайную ложечку выдавилось, а как минимум струя из шланга под давлением ударила, сметая всё на своём пути.
Его аж якобы отбросило от вожделенного семяприёмника и повалило на спину на край кровати, лишив возможности не только говорить, но и двигаться. Прикинувшись пострадавшим от коитальных конвульсий, как от удара током, он предпочёл прикинуться дохлым. Лишь бы на четвёртый круг не затащила.
Тут же, как из-под земли, появилась «медсестра» в лице Сюзанны. Вот только она кинулась оказывать первую помощь не ему, а своему сюзерену, вновь обтирая королеву влажной бархоткой и что-то еле слышно бурча под нос. Явно нелицеприятное для Димы.
Её старческое ворчание сопровождалось бросками косых взглядов на прикинувшегося мёртвым воздыхателя, а в рыбьих глазах читалось только одно: «Убила бы».
«Не-е, Сюзи, — мысленно запротестовал Дима, — убиваться мне ещё нельзя. Уж больно тяжёлый отрезок прошёл. Мне бы его закрыть и пойти баиньки. Повторять этот день — себе дороже».
Так, мысленно пререкаясь с бабкой, ученик-недотёпа и совершил самую большую ошибку дня. Он уснул. Да какой там уснул — вырубился. Даже прекрасно осознавая, что этого делать ни в коем случае нельзя вне зоны своего убежища.
Осознал это абитуриент в результате встряхивания его мозгов старой служанкой, когда та немилосердно тормошила любовного прохвоста, вырывая соню из забытья. Дима вскочил, изображая на лице обескураженность. Несколько секунд пялился на старуху, безбожно кривляющуюся и махающую руками в полном беззвучии, пытаясь что-то сурдопереводом втолковать тупому иностранцу.
Из всей пантомимы он понял только одно ругательство шёпотом: «Чтоб у тебя член на лбу вырос и по губам нашлёпал». Это настолько обидело попаданца, что он ещё несколько секунд пытался подобрать адекватный ответ на подобное оскорбление. Но не успел. В спальню ураганом ворвался Ришелье с двумя мушкетёрами и, глядя в упор на голого профессора, что было мочи заорал: «Где он!»
Вот дебил. Ослеп, что ли, от ревности? Но мушкетёры оказались глазастее и, лихо обогнув наперегонки кровать с находящейся в шоке и ничего не понимающей спросонок королевой, в два клинка Диму взяли и закололи. И вот тут по-настоящему началась ночь сурка: ужасная и беспощадная.
Следующее его пробуждение от тряски оказалось не менее драматичное. Он опять потерял драгоценные секунды на тупое разглядывание пантомимы «рыбьего глаза». Резко вспомнил феерическое появление герцога с двумя Армагеддонами при оголённых шпагах, но ничего сделать не успел. Потому что вместо активных действий по скрытию с места преступления по старой русской традиции принялся лихорадочно думать, что делать и кто виноват.
Третья «растормошка» выдалась более продуктивной. Потеряв в начале пробуждения несколько секунд, он кинулся действовать. Вернее, ноги в руки и бежать, прихватив с полу рубаху, памятуя, что при любом раскладе нельзя оставлять следов своей похотливой деятельности. Это правило Джей ему чётко на заднице стеком прописала.
Не успел. Длинная рубаха попала под ноги. Запутался. Упал. Вскочил. Открыл задвижку. Зарезали. Следующий раз сгрёб одежду аккуратней. Успел открыть задвижку, дверь, выскочил в тайный ход — зарезали. На очередном дубле добежал до первого поворота. Потом до второго. Но до третьего ему даже после шестой попытки добежать не получилось.
Сменил тактику. Схватил рубаху, но не кинулся к потайной двери, а юркнул под кровать, где притаился и несколько секунд лихорадочно анализировал ситуацию. Герцог гаркнул предусмотренный сценарием вопрос-вопль. Молодцы кинулись искать. И первое, куда заглянули, правильно — под кровать. Зарезали, не вынимая.
Так он проделал раза четыре, стараясь эти считанные секунды использовать для нахождения выхода из сложившейся ситуации. Уже не помня, на какой попытке, загнанный в угол крысёныш в корне поменял тактику.
Он не стал убегать, прятаться, а кинулся напролом через парадную дверь, используя эффект неожиданности. Входные створки распахнулись, и он с разбега, снеся герцога и одного из мушкетёров, рванул куда глаза глядят, даже не прикрывая голую задницу.
Прислуга, попавшаяся на пути при его фееричном забеге, шарахнулась в сторону, прячась за портьеры. Дима это заметил и на будущее подумал сделать то же самое, вместо того чтобы нестись сломя голову непонятно куда. Но долго ему размышлять на эту тему не дали другие стражники — гвардейцы. При первой же встрече с парочкой мордоворотов после третьего поворота он притормозил и тут же был безжалостно убит.
На следующем прорыве нырнул за тяжёлые шторы после второго поворота. Нашли сразу. Спрятавшаяся рядом прислуга сдала. Затем скрылся за портьерами после первого поворота. Вот здесь искали чуть дольше. Сначала проскочили, но та же прислуга сдала, что не пробегал такой. Вернулись, нашли, закололи.
Ситуация казалась безвыходной: ни спрятаться, ни убежать. Полный пипец. Но последний вариант больше всего давал времени подумать, поэтому смертник раз пять его использовал, прежде чем в очередной раз сменил тактику. На следующем пробуждении и практически сразу кинувшийся бежать со скомканной рубахой в руках, он затормозил у входных дверей, ожидая появления в них Ришелье с мушкетёрами. Этих образовавшихся свободных секунд хватило на принятие нового решения.
Загнанный в угол любовник не стал готовиться к тарану и прорыву, а, метнувшись к дальней от кровати створке, просто спрятался за тяжёлой шторой, непонятно для чего тут висевшей. В голове возник довольно простой, но вместе с тем многоходовый план поэтапного ретирования от облавы.
Троица влетела как по писаному. Левая створка несильно, но ощутимо ударила через плотную ткань спрятавшегося развратника. Дима успел поймать её за ажурную ручку и прикрылся створкой, как щитом.
Прозвучал вопль Ришелье, отыгрывающего роль Отелло. В это время рогоносец с парным сопровождением выстроились у балдахина Марии Медичи, каждый по-своему пожирающие офигевшую спросонья королеву. Естественно, и не думая осматриваться по сторонам.
Этим Дима и воспользовался. Он тихонечко выскользнул из-за двери, прошмыгнул в коридор и тут же вновь укрылся за портьерой, так же симметрично висевшей с обеих сторон от распахнутых створок. В спальне тем временем начался обыск, судя по топоту сапог мечущихся из угла в угол сыскарей.
Вот только продолжался он считанные секунды, до того момента, как Её Величество соизволило наконец окончательно проснуться и прийти в себя от вакханалии, творившейся в её спальне.
— Вон! — в ярости взревела королева-мать, вкладывая в свой праведный рёв такую ментальную мощь, что всю троицу словно порывом ураганного ветра сдуло, выбросив незадачливую облаву обратно в коридор.
Ришелье громко и часто сопел, как разъярённый бычок на корриде, стоя напротив захлопнувшейся перед его носом двери. Мушкетёры тупо топтались за спиной шефа, сделав озадаченные морды вместо обозлённых.
С минуту герцог сверлил глазами закрытые створки, а затем, видимо, что-то смекнув, махнул рукой и, зло скомандовав: «За мной», быстрым шагом двинулся по коридорам и сам уходя и уводя своих убийц-телохранителей.
Дима тут же пришёл к выводу, что по закону подлости Ришелье сейчас кинется в его конуру, непременно посчитав именно его автором раскидистых рогов на своей герцогской голове. И поэтому, недолго думая, вновь осторожно проник в спальню.
Королева стояла у кровати в состоянии тревоги и уже не голая, а в ночной сорочке. Увидев молодого любовника невредимым, она откровенно расслабилась и улыбнулась, понимая, что удалось провести ревнивого и скорого на расправу Армана Жана.
Дима облачился в свой облегчённый гардероб, приблизился к Её Величеству, учтиво поклонился, чмокнул протянутую руку и поспешил к потайной двери, уже на ходу уведомляя королеву о своих предчувствиях очередной опасности и необходимости срочно уснуть в своей законной конуре, чтобы не заподозрили чего.
Мария улыбнулась проныре и махнула рукой на прощание, как бы говоря: «Правильно всё делаешь, беги». Ну, он и побежал.
Глава 23. Локация 4. Если вокруг одни козлы, значит, любовь к тебе зла.
По поводу опасения, что Ришелье кинется искать именно его, Дима ошибся, явно переоценив себя. Ревнивый фаворит Марии Медичи, видимо, имел на примете более значимых персон, конкурирующих с ним за королевское тело. А к профессору ни этой ночью не заглянул, ни днём не наведался.
Прибежав в свой закуток, Дима не стал ликовать и напиваться, отмечая победу, а попытался уснуть, чтобы зафиксировать новую точку реинкарнации. Но после сверхтяжёлого квеста с бесчисленным умиранием это оказалось сделать достаточно проблематично. Мучился победитель долго, но к утру всё же уснул. Однако выспаться не удалось. Пришёл новый день, а с ним новый цирк.
Впервые за всё время пребывания здесь Сёма, объяснив это указанием свыше, завалил напарника работой. Правда, в этом имелся и положительный момент. Дима получил аванс в виде тридцати золотых ливров. Это изрядно подняло настроение и самооценку. Кроме того, этот факт однозначно указывал на то, что рогоносец готов забодать кого угодно, только не его.
Первый труд для перевода оказался арабским трактатом по медицине совершенно незнакомого автора с именем аж из одиннадцати слов. Содержание этого опуса, мягко говоря, изначально повергло молодого человека с высшим образованием в ступор. С таким откровенным бредом даже он, дитя всемирной паутины, ещё не сталкивался.
Дима по наивности полагал, что с его-то способностями, подаренными Джей, работа окажется проще некуда. Но ошибся. Сложность состояла не в самом переводе с арабского на французский, а в средневековой терминологии, в чём и заключалась вся научность этой галиматьи. Кроме того, дремучесть автора, не знающего ни анатомию, ни физиологию человека, просто бесила.
Пришелец из будущего постоянно одёргивал себя от желания не просто перевести написанное, а в корне перелопатить весь труд с высоты своего неполного среднего образования, изучавшего всё это ещё в девятом классе по учебнику биологии человека.
К обеду псевдонаучная бредятина изрядно наскучила, и он увязался с Сёмой на кухню. Монах не возражал. Мало того, понимая, что у коллеги появились карманные деньги, устроил небольшой экскурс по базару тщеславия.
Экскурсовод из него получился плохой. Он больше выпендривался с видом, мол, смотри, как у нас в цивилизованной Франции дорого-богато, не то что в твоей, не пойми где затерянной Господом стороне. Притом делал это с таким апломбом, будто весь товар принадлежит ему лично, и он с гордостью похваляется, загоняя собственную самооценку за облака выше того же Господа.
При обходе лавок выяснилось, что посмотреть здесь действительно было на что. Роскошь так и пёрла из всех щелей. Золота, бриллиантов и драгоценных камушков было столько, что хватило бы на годовой бюджет небольшой страны даже в Димином мире.
Молодой человек смотрел, восхищался, воспринимая торговые ряды подобно выставочным залам музея, где смотреть можно, а руками трогать ничего нельзя. Хотя одну вещичку он всё же потрогал. Мало того, тщательно изучил.
Заинтересовавшим предметом роскоши стала венецианская маска — не то чёрта, не то беса, не то ещё кого из их рогатой братии. Она оказалась матерчатой, но то ли накрахмаленной до стояния колом, то ли ещё чем пропитанной, отчего материал держал форму, как папье-маше.
Дима, как только увидел этот экспонат, замер. Нет, она не очень подходила для его коварных замыслов мести, потому что выглядела вызывающе нарядной. К тому же рожки у маски были мелковаты. Как намёк, не более.
Она заинтересовала другим. Если в первоначальных планах мститель предполагал устрашающий макияж в стиле папуасов, то тут ему пришла в голову альтернативная идея. Чтобы не пачкать лицо, купить либо эту и довести до нужной кондиции, либо смастерить самому нечто подобное.
Через несколько секунд, разглядывая и прикидывая технологию изготовления, однозначно остановился на втором варианте. Выбору помог продавец. Он, заметив интерес к товару какого-то нищеброда, недолго думая, назвал цену, и обладатель аж тридцати золотых выпал в осадок. Даже такого внушительного капитала не хватало.
Дима вернул образчик роскоши ехидно улыбающемуся торгашу и демонстративно перекрестился на православный манер, как бы говоря: «Не цена его останавливает, а недопущение святотатства и греховности небогоугодного лицедейства».
Следующим объектом экскурсии стала кухня. Сёму здесь знали как облупленного. Но, судя по кислым лицам поваров и не в меру обозлённой роже главного среди них, монаха в поварне явно недолюбливали. И это ещё мягко сказано. Похоже, перекормленный представитель церкви прослыл тут ещё тем халявщиком, а подобных людей мастеровые любого промысла не переваривают.
Сёма с пустой вместительной корзиной отправился по съестным завалам на поборы, расплачиваясь за экспроприируемое исключительно молитвой и Словом Божьим. Дима, улучив момент, подошёл к старшому и представился:
— Доброе утро, сударь. Меня зовут Ди Балаш. Я учёный.
Он ещё по дороге обдумал, каким образом оформить свою, в общем-то, неординарную просьбу, найдя, как ему показалось, приемлемый вариант.
— Мне нужна кровь, — не ходя вокруг да около, ошарашил он повара в лоб.
Тот среагировал немедленной сменой выражения лица. Если бы эмоции подсвечивались надписями на лбу, то там бы читалось: «Я не донор!». Дима тут же уточнил:
— Курицы, свиньи, коровы. Не важно.
Гримаса повара сменила предполагаемую лобную надпись на подозрение: «Для бесовских ритуалов?».
— Боже упаси, — поспешил ответить проситель на незаданный вопрос, — исключительно для научных трудов на благо церкви и Господа Нашего.
При этих словах он даже позволил себе перекреститься слева направо, как истинный католик. Последним аргументом в этом странном диалоге стал золотой, зажатый в пальцах и выставленный на уровне глаз собеседника. И по очередной смене эмоции старшого повара Дима понял, что с этого и надо было начинать. Мужик хищно улыбнулся и чуть ли не бегом кинулся кого-то резать.
Сёма ещё и половину корзины не экспроприировал, когда «убийца» появился с глиняной бутылью. Торг был короток. Посудина перекочевала Диме, золотой — старшому. По рукам бить не стали, но оба остались довольные.
За ужином на кухню не пошёл, сославшись на то, что всё уже там видел и у него другие планы. Мол, хочет ещё раз по мануфактурам пройтись, присмотреться, прицениться. Нравится многое, жаль, денег пока маловато.
Монах махнул рукой.
— Зелен ты ещё. Жизни не знаешь. Обманываешься, как сорока, на всё блестящее, не понимая, что главная ценность человеческого бытия — это пожрать. Ибо жизнь, — с философски заумным видом трепался пузатый представитель веры, — есть непрерывный перевод еды в отходы.
Здесь он сделал многозначительную паузу и посмотрел на компаньона, оценивая его реакцию на продекларированный лозунг. На что развеселившийся Дима кивнул, в принципе соглашаясь с ним.
— Да, Сёма. Еда — это основа говно. В этом ты прав.
— Господь наш сотворил для человека еду вкусной, — поучительно продолжил святой отец свою проповедь, — мы её потребляем, вкусность оставляем себе, — он в блаженстве огладил безразмерное пузо, — а нечистоты из себя выбрасываем. Ибо вкусность — благодать божья, а сама по себе еда — говно и есть. Это ты правильно заметил.
Попаданец выслушал философскую концепцию Сёмы с кривой ухмылкой. Такой весёлой точки зрения на процесс питания ему ещё не доводилось слышать, и, находясь в приподнятом настроении, решил подзудить обжору.
— А знаешь, Сёма, у нас в Пражском университете ряд учёных мужей с пеной у рта доказывали, что значительно полезней употреблять еду невкусную. Они называли это здоровое питание.
На что монах-философ вкусности пожал покатыми плечиками, смотря расфокусированным взглядом куда-то в пол, и подытожил:
— Ну говноеды. Что с них взять? Ничего святого.
И с тем подался на очередной продовольственный грабёж.
Дима, от души повеселившись, занялся делом — изготовлением маски. Вооружившись ножницами монаха и обнаружив в его запасах белый клей (непонятно из чего сваренный), без раздумья экспроприировал субстанцию для пропитки и придания нужной формы будущему изделию. Варварски отстриг полосу от собственной ночной сорочки и с предвкушением результата сел за рукоделие.
Маска получилась страшной. Это он оценил на собственной шкуре, когда позже, оторвавшись от перевода очередной научной ереси, заглянул к себе до поганого ведра и наткнулся взглядом на висевшее для просушки на гвозде самопальное карнавальное изделие. От неожиданности аж сердце в пятки ушло и дух перехватило. В сумраке масляной лампадки придуманный лик Сатаны выглядел бесподобно.
К вечеру Дима сел за написание послания. Просидев несколько минут над чистым листком бумаги и размышляя, неожиданно пришёл к выводу, что бумага в этом деле лишняя. Послание необходимо было доводить до молоденькой, а значит, впечатлительной особы более натуральным способом. Например, расписав кровью интерьер её спальни. Это однозначно выглядело бы эпичнее.
Согласившись сам с собой, молодой режиссёр адского театра направился по потайному ходу к опочивальне Анны Австрийской. Необходимо было изучить апартаменты будущей жертвы в деталях, выступающих в качестве сценической декорации будущего представления.
Задача стояла нетривиальная. Надпись необходимо было нанести таким образом, чтобы, кроме королевы, она другим на глаза не попалась. Эпистолярный снайперский выстрел требовалось произвести точечно. Почему? Да сам не знал. Но был уверен, что Анна без свидетелей шума поднимать не станет. А вот при посторонних — обязательно. Просто интуиция подсказывала именно такой сценарий психологической атаки. И он поверил собственному предчувствию.
 Апартаменты будущей жертвы пустовали. Это Дима определил по кромешной темноте, царившей в опочивальне. Ни одной свечи, ни жалкой лампадки в качестве дежурного освещения. И тут же нашёл отсутствию хозяйки будуара объяснение. Ещё двигаясь по переходу, он обратил внимание на приглушённую музыку где-то внутри королевской резиденции, подумав тогда: «Дискотека у них, что ли?» И, похоже, был недалёк от истины.
При слабом свете свечи было сложно разглядеть детали интерьера спальни. Расхаживая по будуару и тщательно прислушиваясь к звукам извне, чтобы не попасться врасплох, мститель напряжённо прикидывал, куда пристроить задуманное им страшное-престрашное украшательство.
Наконец, находившись, присел, а затем и прилёг на кровать Анны. Взгляд самопроизвольно упёрся в массивную спинку ложа. Эта часть мебели представляла собой монолитный кусок дерева, выкрашенный в белый цвет, с позолоченными вензелями по краям. Центральное место оказалось чистым от излишеств роскоши и буквально просило там что-нибудь изобразить похабное, притягивая, как бетонный забор подростка с баллончиком краски.
Дима воодушевился подходящей находкой и приступил к следующему этапу. Требовалось решить вопрос с конфиденциальностью. Он заметался взглядом по сторонам и тут же наткнулся на небольшую белую скатерть или большую салфетку, лежащую на изящной резной мебельной коробке типа туалетного столика с зеркалами.
Бесцеремонно схватил узорно расшитую тряпицу и приложил к спинке, прикидывая скрываемую ею площадь. Она оказалась плотной, непросвечивающей. То, что нужно. Злодей, как и положено, зловеще оскалился, воображая перепуганную и уже не смеющуюся королеву. В предвкушении театрально потёр руки. Взял бутыль с кровью и, не рассусоливая, изящным готическим шрифтом по-испански вывел нужную надпись пальцем. Подписался.
Отошёл к изголовью. Кривой ухмылкой одобрил созданное произведение живописи. Именно живописи, а не аналога заборной писанины. Бурая субстанция жирными подтёками украсила искусно выведенные буквы, порождая ассоциацию с плачущими кровью словами. Надпись получилась с художественной точки зрения шедевральной.
Сочетание идеально выведенных сердцевин букв и играющее хаосом их очертание порождали гремучую смесь восторга перфекциониста с сюрреалистичным приступом параноика. «Сальвадор Дали бы усы сжевал от зависти. Какой я молодец», — похвалил он себя, прекрасно понимая, что от других похвалы не дождаться. А начертал он короткое: «Я иду к тебе, шлюха. За твоей развратной душой. Сатана».
Скрывающую послание салфетку прикрепил Сёминым клеем. Разбавив его слюной, он аккуратно намазал углы, расправляя и натягивая импровизированную шторку. Получилось вполне сносно, и при скудном освещении заплатка на белом фоне стала практически незаметной.
Оставив бутыль с кровью в углу тайного прохода, он не стал дожидаться хозяйки будуара, а вернулся к себе, уверенный, что, пока еле слышимая музыка не утихнет, ожидать Анну в спальне бесполезно.
Молоденькие оторвы наверняка будут скакать и вертеть кавалерами до последнего. А там либо у Людовика терпение закончится смотреть на то, как мужчины всех мастей мухами кружат вокруг его супруги, и он соизволит от тоски пойти спать. Либо у господина Люина, мужа Мари, закончится фрейлины для флирта, и он одним махом прикроет эту вакханалию, утащив спать подругу королевы или заменив её какой-нибудь из фавориток.
В конце дня, распрощавшись с как всегда изрядно пьяненьким монахом, молодой сатанист скинул с себя осточертевшее пальто и сандалии. Оставшись в одной обгрызенной по колено сорочке, он, захватив маску, отправился на ночное представление спектакля-ужаса.
Дима был абсолютно спокоен. Он не собирался соблазнять Анну. В его планы входило лишь как следует её напугать, отомстив сучке за литературное унижение. Хотя задницей чувствовал, что эта авантюра станет ещё той ночью сурка. Сколько дублей угробит самоубийца на праведную месть, он не знал и знать не хотел. Сколько будет нужно, столько и угробит.
Двигаясь по коридору, мститель не планировал будущие шаги, а анализировал совершённые, прикидывая возможные альтернативные варианты на следующие попытки. Заодно он воспринимал эту выходку как своеобразную разведку боем. Ученик школы совращения до сих пор ума не мог приложить, на какой кривой козе к этой взбалмошной мажорке подъезжать.
Он надеялся, что, выбив девочку из полосы комфорта и нащупав её подноготную, сможет сформировать понимание её поведенческой звезды, после чего подумает о подборе к этому архетипу ключика. Сейчас же перед ним был ребёнок, ну на худой конец подросток, не проявляющий ни одного из признаков какого-либо женского архетипа.
При этом Дима прекрасно был осведомлён, что эта милая девочка умудряется гулять от короля налево и направо, меняя любовников, как перчатки. Данный факт и внешняя инфантильность не укладывались в голове соблазнителя. Он не понимал причины, толкающие «няшное» создание на подобное распутное поведение, тем более прекрасно осознающее своё привилегированное положение в высшем обществе.
«Непонятно всё это, — думал Дима, — ну не может эта задачка не иметь решения. Ситуация же не фантастическая, а вполне жизненная. Слишком мало информации о ней. Что у меня в активе? Чтиво о героях-рыцарях?» И тут аферист-любовник и по совместительству поэт-мститель встрепенулся.
«А что? — продолжил он размышлять. — Тема классическая. Запугать до смерти в роли Сатаны, а затем в светлом образе героя от себя же зловредного освободить. Она, счастливая, бросится на шею и тут же отдастся в знак благодарности. Бред, конечно, но с помощью многочисленных смертей создать нужный расклад теоретически возможно. Сложно. Вероятней всего, долго. Но ведь это последний, я надеюсь, заключительный экзамен, а он априори не может быть лёгким».
В спальне Анны по-прежнему царила темнота. Заходить не стал. Присел перед дверью на пол. Рядом поставил горящую свечу и бутыль. Задумался. Пачкаться ли кровью избранно: руки по локоть, рубаху художественно запятнать или просто полить себя с головы до ног? Решил совместить для экономии. Это показалось более зловещим. А страха в деле запугивания мало не бывает.
«А вот интересно, — неожиданно подумал Дима, — если королева упадёт в обморок, а я её оприходую. Это будет засчитано за прохождение аттестации? Вряд ли. Тут сунул, вынул и бежать — не получится. Анечка сама должна меня захотеть, а в данный момент девочка предположительно нацелена на героя. Значит, будем создавать базу зла и плацдарм страха, куда впоследствии выпустим светлого рыцаря на подвиги».
Со стороны спальни послышался парный цокот туфелек. Размечтавшийся сатанист быстро затушил свечу, вскочил и припал глазом к смотровому отверстию. Спектакль начинался, и на сцену с парадного входа вошли две незнакомые богато одетые молоденькие аристократки, тихо, вполголоса переговариваясь.
Каждая из них несла в руке по зажжённой свече. Разойдясь в разные стороны, напомаженные красотки принялись восстанавливать иллюминацию, поочерёдно зажигая абсолютно новые свечи в подсвечниках королевской спальни.
По поведению девушки исполняли роль прислуги, но по нарядам явно представляли собой выходцев из высших эшелонов знати, а то и ближнего круга королевы. Разойдясь на расстояние, прелестные осветители сцены перешли на обычный, вполне разборчивый диалог.
Сударыни обсуждали какого-то мерзкого барона, ни разу не назвав его имени, но, судя по интонации и выражениям, испытывали обоюдную неприязнь к этому старому борову и бабнику. Их жанр словоблудия соответствовал классической сплетне, а смысл промывания косточек умещался в единственную фразу: «Да я бы ему никогда не дала».
Дима неожиданно вспомнил, что эти «недамы» не прислуга в чистом виде, а имеют другое название — фрейлины. Обычной прислуги, как Сюзанна у королевы-матери, Анна, похоже, не имеет. Эту почётную обязанность исполняет её ближний круг. И таких великосветских особ у Анечки должно быть предостаточно.
Будто в подтверждение, в будуар ввалилась целая кодла разряженных дам и «недам», сопровождающих неразлучную парочку: Анну и Мари. Те шествовали под руку и, как всегда, демонстрируя смех без причины. Королевский фан-клуб за их спинами натужно старался поддерживать кумиров неестественным весельем.
Молоденькая венценосная особа, переступив порог спальни, резко перестала хихикать, словно перешагнула неведомую границу, за которой притворяться не имело смысла. Устало и тяжело вздохнула. По-королевски оглядела подданных.
— Николь. Катрин. Сегодня вы меня моете. Остальных не задерживаю, — скомандовала Её Величество.
«Дамы-недамы», сделав синхронный книксен, шустренько подались на выход с единым выражением на лицах: «Ну наконец-то».
— Уф, — выдохнула Мари, словно последняя команда её не касалась. — Я, пожалуй, тоже к себе. Устала.
Она вместо церемониального приседа чмокнула подружку в щёчку и демонстративно небрежно, вульгарно раскачивая пышной юбкой, покинула помещение. Одна из оставленных фрейлин выглянула в коридор и громко скомандовала:
— Купальню Её Величеству!
Четыре женщины, на этот раз действительно прислуга, судя по простенькому одеянию, с натугой внесли большой деревянный таз, собранный по принципу бочки. Поставив посудину в центре спальни, они с низким поклоном удалились, осторожно прикрывая за собой распахнутые створки дверей.
Фрейлины тут же, без всякой команды, на пару принялись разбирать королеву на части. По-другому это действо назвать у Димы не получилось. Уж больно сложным оказался королевский наряд и аксессуарный навес, нацепленный на Анну сверху донизу.
Дима за дверью приосанился. Как-никак предстояло лицезреть королевский стриптиз. Ни больше ни меньше. Хотя пока до него дошла очередь, он откровенно извёлся. Процесс его подготовки занял существенное время.
А само пип-шоу в стиле «ню» промелькнуло в считанные секунды. Всё остальное время подглядывающему недотёпе пришлось лицезреть абажур на заднице одной из фрейлин, загородившей собой оголённый силуэт королевы.
Когда же помывка завершилась, закончилась и обнажёнка. Анну, ещё в тазике, обрядили в ночную сорочку и под руки отвели к зеркалу, оставив Её Величество разглядывать себя в отражении.
Затем девушки затушили почти все свечи, оставив один канделябр, стоящий непосредственно на туалетном столике перед королевой. Вызвали носильщиц ванных принадлежностей. После чего, изобразив очередной книксен и пожелав Её Величеству спокойной ночи, отправились восвояси, оставляя сюзерена наедине со своим отражением. Ну, если не считать соглядатая, самым наглым образом подглядывающего за ней.
Судя по выражению напряжённого лица, Анна Австрийская вовсе не любовалась собой, а о чём-то сосредоточенно думала. Притом она скорее смотрела на пламя свечи в отражении, чем на своё собственное.
Дима, давно влезший в её эмоции, с удивлением ощутил, казалось бы, несвойственную милому ангельскому созданию странную тревогу, замешанную на азарте. Такая смесь, вызывающая всплеск адреналина, появляется у человека, собравшегося сделать что-то предосудительное, запретное и явно осуждаемое обществом.
Первое, что пришло в его дурную голову, это то, что она ждёт очередного любовника, который вот-вот заявится. Но ошибся. Анна через пару минут размышления о какой-то пакости подошла к подсвечнику, задула две свечи из трёх и отправилась спать. Залезла в мягкие внутренности спального комплекта и удивлённым взглядом уставилась на тряпичную заплату на спинке кровати.
Внутреннее эмоциональное состояние королевы резко изменилось на откровенный интерес. Через несколько секунд к этому букету добавился холодок страха, и девушка метнула взгляд на замаскированную под гобелен потайную дверь.
Подглядывающему Диме словно в глаз ткнули. Вот с какой резкостью он отринул от глазка, но тут же, обругав себя, опять припал к дырчатому окуляру. Анна, скорее всего, не на саму дверь смотрела, а на засов, закрывающийся с её стороны. И, убедившись, что он заперт, вновь перевела внимание на странную инсталляцию.
Заинтригованная венценосная особа сорвала покрывало с будоражащей тайны. Бегло пробежав строки, замерла с широко распахнутыми глазами и, чуть ли не ударив себя по лицу, с силой зажала рот ладонями. Дима моментально почувствовал ударную волну ужаса и... полового возбуждения! Это был сюрприз на миллион!
Испанская инфанта оказалась не просто богобоязненна. Страх перед потусторонним возбуждал её на низменном половом плане, чуть ли не на уровне животного. Дима не стал анализировать причины и фантазировать по поводу неординарного всплеска её эмоций. Ему было не до этого. Он пребывал в шоке.
Лицо молоденькой красавицы из мертвенно-бледного зарделось, образуя контрастный румянец, постепенно заливая лицо краской полностью. Анна часто и отрывисто задышала, словно ей катастрофически не хватало воздуха, при этом не в состоянии оторвать взгляд от послания. Инсталляция кровью загипнотизировала девочку, лишая воли и способности к какому-либо действию.
Половое возбуждение Анны росло по экспоненте, и Дима, имеющий с ней ментальный контакт, вынужден был всё это прочувствовать на собственной шкуре. Он таращился одним глазом в дырку, хотя вытаращены были оба. Подобно Анне, часто и отрывисто дышал, ощущая биение сердца где-то в голове, а взбесившийся детородный орган рывком задрал подол рубахи до пупа.
Дима, находясь в гормональном нокдауне, был готов выломать дверь и накинуться на девочку в безумии вожделения. Но эта дверь и спасла от необдуманного поступка мгновенно обезумевшего юношу. Он ткнулся в преграду плечом и тут же пришёл в себя, словно от пощёчины. Потряс головой, сбрасывая морок чужой похоти. Оправил стоящую колом рубаху. И, кажется, только что вспомнил, кто он и зачем здесь находится.
На звук удара в потайную дверь Анна издала испуганный вскрик. Глухой, еле слышный, так как продолжала зажимать рот руками что было сил.
«Ай-яй-яй, Анечка, — успокаиваясь, принялся размышлять Дима. — Я же только хотел напугать. А ты, оказывается, девочка с большим королевским сюрпризом. Так вот что тебя возбуждало в любовных загулах. Ты боялась быть пойманной, словно воришка в супермаркете, проносящий шоколадку мимо кассы. Тебе надо было просто пощекотать нервишки. Наркоманка ты адреналиновая».
Мститель вновь прислушался к её чувствам. Там уже всё зашкаливало. С одной стороны, спешка хороша лишь при ловле блох. Но с другой, если эта нимфоманка сейчас сама себя доведёт до разрядки пальчиками, то можно будет констатировать, что абитуриент опоздал на экзамен и бездарно слил подаренный ему шанс. Хотя тут же успокоился, осознав халявность ситуации: дублей он может штамповать сколько угодно.
Поэтому не спеша достал из потайной петли любимый ножичек. Разрезал рубаху спереди до пупа, вынув возбуждённый детородный орган в разрез, придав образу пикантность. Художественно побрызгал скудное одеяние из бутыли, притом только спереди. Как следует вымазал торчащие ноги. Надел маску и, заканчивая образ, вымазал руки, что называется, по локоть в крови.
Он аккуратно, стараясь не производить звуков, отодвинул ножом задвижку. Открыл дверь, оставаясь по сценарному замыслу стоять во всю ширину проёма. Дима планировал подобным фееричным выходом оставить у единственного зрителя незабываемые впечатления своим явлением, но, увидев жертву, понял, что действительно чуть не опоздал.
Королева Франции Анна Австрийская, по-прежнему пребывая в гипнотическом шоке от страха, уставившись на надпись, продолжала зажимать рот, вот только уже одной рукой. Потому что вторая, задрав подол, была занята непотребством.
Молодая озабоченная самка, продолжая его не замечать, находилась на подступах пика сладострастия. Поэтому Дима вынужден был обратить на себя внимание более радикальным способом, чем простое явление Сатаны народу.
Не придумав ничего лучше, он зашипел, изображая то ли змея-искусителя из рая, то ли кота с помойки. Но постарался сделать это как можно громче, решив, что его жалкий голосок здесь будет абсолютно неуместен. Не страшный он у Димы, и страшным вряд ли его можно было сделать даже с ухищрениями.
Занимающаяся самоудовлетворением красавица вздрогнула, оторвавшись от гипнотизирующего послания. Медленно повернула голову на шипение и столь же заторможенно, словно в замедленной съёмке, развернулась полностью в сторону вошедшего дьявола во плоти. После чего поджала колени к груди в интуитивном желании защититься и замерла.
Судя по тому, что Анна перестала дышать и из её вытаращенных глаз потекли слёзы, истинная католичка нисколько не сомневалась в реальности исчадья ада, явившегося, как и было указано в послании, за её душой. Но, переведя взгляд на торчащий, как кол, половой орган главного демона, тут же поняла, что он явился не только за душой, но и за телом.
Тем временем Дима бесшумно приближался к кровати. На нём не было ничего, что издавало бы посторонние шумы при движении. К тому же ученик Суккубы удивительным, сюрреалистичным образом вошёл в роль Сатаны и реально почувствовал себя сверхъестественной сущностью: бессмертной и всемогущей.
Причём это произошло как-то резко, словно необъяснимым образом в него сам Князь Тьмы перевоплотился в прямом смысле этого слова. Вот только мозги оставались Димины, но думали они непривычно холодно и напрочь исключая телячьи нежности.
Подойдя к королеве, Сатана из папье-маше плавно поднял окровавленные руки. То ли подражал зомби из фильмов ужасов, то ли по классике типа «Позовите Вия». Анна, всё это время неотрывно смотря на страшную морду демона, узрев в его руке ритуальное оружие, глухо взвизгнула закрытым ртом.
Но именно это заставило девушку вновь отчаянно задышать и затрястись всем телом. Она попыталась одёрнуть рубаху, задравшуюся до колен, но не смогла этого сделать, сколько ни пыталась. Анна так и не поняла, что сама же зажала единственное одеяние коленями, придавленными к груди.
Дима неожиданно почувствовал, что возбуждение молоденькой, до жути перепуганной девушки стало спадать. И даже понял причину. Страх за жизнь достиг такой величины, что принялся душить либидо, перетягивая одеяло внимания на себя. Требовалось что-то делать.
«Да хмуль с ней, — равнодушно подумал он. — Если что, на следующем дубле исправлюсь».
И с этими холодными, безучастными мыслями псевдосатана устрашающе потянулся к жертве. Схватив трясущуюся молодку за тонкие лодыжки, с силой подтащил обезумевшую от страха Анну на край, задирая ей ноги, как распутной девке.
Жертва сдавленно издала очередной, собственноручно задушенный писк, заваливаясь на спину, и мёртвой хваткой вцепилась в одеяло скрюченными пальцами, продолжавшими дрожать. Дима внимательно посмотрел ей в лицо, почти совсем не обращая внимания на открывшиеся королевские прелести. А прелести у девочки были ой как хороши. Там было не только на что посмотреть, но и чем залюбоваться.
Сменив таким образом позицию жертвы, он заметил, что либидо перестало падать и замерло. До пика было далеко, но и об отсутствии возбуждения говорить не приходилось. Кровавый душегуб отпустил лодыжки и вымазанными кровью руками надавил на задранные колени, заставляя хозяйку опустить ноги на пол, оставшись между ними.
Она уронила голову в складки одеяла и отвернулась. Девушка, приговорённая к жертвоприношению, закрыла глаза, смиряясь с участью, и заплакала. Жалостно и беззвучно.
Нож зацепил сорочку под горлом, надорвал кант и медленно заскользил вниз, распарывая лёгкое одеяние Анны, постепенно превращая его в распахнутый халатик. Эту операцию Дима производил нарочито медленно, как бы наслаждаясь процессом издевательства, а заодно и возбуждаясь, тем самым пополняя утраченную потенцию.
Разрезав ткань до конца, замер, прислушиваясь к чужим эмоциям. Её животный страх притупился, вновь отдавая пальму первенства похоти.
«Молодец, девочка, — с непонятным для себя спокойствием похвалил Дима. — Хорошо себя ведёшь. Давай-ка я тебе помогу».
Истязатель, слегка касаясь кожи ножом, принялся распахивать только что смоделированный халатик. Инструмент для резки бумаги оказался острым не только по режущей кромке, но и кончик имел под стать, так как использовался в качестве шила при сшивке листов.
Венценосная особа буквально трепетала в агонии. При каждом прикосновении острого металла к коже она вздрагивала, укалывалась и пыталась вдавиться в перину. Через несколько секунд мелко дрожащее тело принялось елозить из стороны в сторону и прогибаться. Дима отчётливо чувствовал, как молоденькая извращенка вновь устремляется в разнос полового возбуждения.
Она продолжала лежать с закрытыми глазами, отвернувшись в сторону. Дыхание стало глубоким и частым, срывая ритм в моменты прикасаний ножа к телу. Пальцы её уже не белели от напряжения, но при каждом уколе словно в конвульсиях впивались в одеяло и ритмично комкали его в эдаком пальчиковом оргазме.
Когда мучитель подобным ювелирным иглоукалыванием добрался до верха, полностью оголив одну половину и откровенно любуясь открывшейся картинкой, королева Франции в очередной раз в своих эмоциях подбиралась к оргазму. Она инстинктивно попыталась сжать ноги, чтобы давлением усилить возбуждение и достичь уже такой желанной разрядки, но бёдра наткнулись на что-то липкое и холодное.
От этого мерзкого прикосновения по всему телу Анны волной прокатилась дрожь, будто её передёрнуло от чрезмерной брезгливости. Она была вынуждена раздвинуть колени, лишь бы не испытывать неприятного контакта. Когда же истязатель открыл и вторую половину разрезанной сорочки, молодая, нетрадиционно возбуждаемая нимфоманка уже находилась на грани терпения. Её плоть застряла в крошечном шаге от так желанного всеми фибрами души оргазма, что она уже была готова отдаться кому угодно и как угодно, лишь бы кончить.
Дима действительно издевался, решив хоть так отомстить за своё литературное унижение. Он прекрасно чувствовал состояние партнёрши. Поэтому всякий раз, когда его прикосновения доводили её до пика, он останавливался, давая устремившейся к оргазму Анне замереть, заставляя нахлынувшую волну вожделения нехотя отступить.
Молоденькая и до умопомрачения хорошенькая королева к этому времени превратилась в откровенно несимпатичную похотливую фурию. Судя по шквалу эмоций, она находилась на грани утраты рассудка. Нимфоманка уже не отворачивалась, а обезумевшими от желания глазами буквально умоляла взять её и позволить разрядке закончить эти поистине нечеловеческие муки.
Милое личико скривилось гримасой страдания, хотя никакой боли при его лёгком поглаживании и прикосновении быть не могло. Ну, если только не брать в расчёт разрываемую в клочья психику. Сатана самым садистским образом и жить не давал, и смерть не дарил.
Наконец, на очередном «недопике» гордая королева Франции Анна Австрийская сдалась, запросив пощады:
— Ну пожалуйста, — взмолилась она тихим тоненьким голоском, при этом состроив такое жалостливое выражение на взмокшем от пота личике, что Дима решил закончить с местью и приступить к наказанию.
И был акт сотворения жизни. И было счастье, выжигающее рассудок. И Тёмный Демон обладал Светлым Ангелом. И была в их соитии вечность, поглотившая время. И Ангел-Анна отдалась Демону без остатка, взамен вобрав в себя Божественное блаженство, на какое только была способна.
Но вечности не существует. У всего есть начало и конец. Даже у Божественного. И замер он, обессиленно склоняясь над телом её. И она в сознании, но в беспамятстве растеклась без сил, опьянённым, благодарным взглядом любуясь им.
И надо же было такому случиться, что в этот самый торжественный момент то ли завязка порвалась, то ли сама маска, куда эта завязка крепилась, теперь уже неважно. Но, наклонившись над мокрым от пота телом королевы, эта разрисованная зараза соскочила с лица Димы и шлёпнулась Анне на живот.
Немая сцена продолжалась не меньше минуты. Он по-прежнему находился в ней, углубившись по самые тестикулы, тяжело дыша, и при этом с издевательским спокойствием, нахально улыбался. Она, чуть приподнявшись на локтях и вытянув шею, трясущаяся от перенапряжения, с широко открытым ртом и распахнутыми глазищами с неверящим взглядом, прибывала в шоке.
— Ну что, понравилось? — ехидно прошептал Дима, забирая маску и резко выходя из Анны.
Ответом ему стал душераздирающий визг. То ли королева обиделась на несоответствие партнёра своим представлениям. То ли, вынув себя из неё, он заставил девушку почувствовать образовавшуюся пустоту и чувство, что Её Величество только что обокрали, лишив ощущения полноты и целостности. Не суть важно.
Дима бежал по тёмному коридору, как никогда ещё не бегал. Как он не убился, остаётся загадкой. Притом нёсся с полными руками реквизитов. Он с завидной сноровкой подобрал на бегу свечу и пустую бутыль. Кроме того, держал оторвавшуюся маску и нож.
Залетев к себе в коморку, брякнул чашку со свечой на тумбочку. Лихорадочно заозирался и, сообразив, что сам себя загнал в ловушку, кинулся обратно, понимая, что следует искать другой ход.
В конце коридора замелькали два факела. Они быстро приближались, и требовалось экстренно принимать какое-то решение. Первое, что он осознал, — ледяное спокойствие. Он даже не подумал про самоубийство и заход на повторное лицедейство. Холодный разум однозначно этому воспротивился. Дима был абсолютно уверен: выход есть. Его только надо найти.
Мельком взглянув на дверь, ведущую в замок Тюильри, тут же отверг и этот вариант. Королева Мария, увидев его в таком виде и тем более узнав, с кого он только что слез, придушит собственными руками, не прибегая к помощи мушкетёров.
И тут Дима впервые посмотрел на ступени подземелья, закрытого железной решёткой. Почему на этот раз решил идти до конца, не желая просто переродиться, он и сам не понимал. Появилось дикое, необоримое желание уйти от погони.
Примерно через полчаса бега по душному подземелью, уставший, обозлённый и обматеривший всех и вся, он неожиданно увидел свет в конце туннеля. Слабый, едва различимый. Но, проведя столько времени в полной темноте, не заметить его он не мог.
Ещё какое-то время спустя беглец вышел к его источнику. Вышел, потому что бежать уже не мог. Проход, по которому двигался, неожиданно обрывался пропастью. Дима осторожно выглянул вверх, на источник света, и обалдел. В круглой чёрной дырке светила самая обыкновенная луна. Взглянул вниз и увидел её отражение в воде. Вот тут до него дошло, что тайный подземный ход вывел беглеца в большой каменный колодец где-то в районе его середины.
Обследовал ближние стены в поисках лестницы и нашёл. Только не лестницу, а массивные металлические скобы, замурованные в кладку. Недолго думая, полез наверх, хотя руки по-прежнему были заняты маской и ножом. Бутыль он где-то по дороге разбил и выбросил.
С великим трудом вылез наверх, устав как последняя сволочь. Его взору в лунном свете предстали бескрайние поля. Посмотрел в обратную сторону — лес, начинающийся всего в шагах пятидесяти. Выбор был очевиден.
Он устремился в заросли, с трудом продираясь сквозь сплошные кусты и бурелом. Усталость навалилась непомерным грузом. Дима уже ничего не соображал. Сознание сверлила единственная маниакальная мысль: «Бежать!». Он даже не заметил, как неожиданно лес кончился и перед ним возник земляной вал.
Кажется, на последних силах принялся карабкаться наверх и, забравшись, в состоянии шока рухнул на колени. Это была автомобильная трасса. Причём, похоже, даже то самое место, с которого начались все его злоключения.
А когда из-за бугра появились слепящие фары и через минуту пронеслась мимо фура, Дима рухнул в траву обочины, резко почувствовав и внутри, и снаружи холод пустоты.
Глава 24. Локация 0. Каждый по-своему сходит с ума, только у психиатрии коек на всех не хватает.
Первым его обнаружил наряд ДПС. Ослепили фарами служебного автомобиля со светомузыкой на крыше, из которого вышли два блюстителя дорожного движения и потыкали в направлении подозрительного мужика в бабьей ночнушке табельными пистолетами. Валяющийся на обочине Дима с большим трудом понял, что они от него хотели. А всего-то: встать и бросить нож и то, что он там ещё в руках держит.
Он, находясь в нокаутирующей прострации, тем не менее выполнил требование. Состояние было настолько паршивое, хоть плюй на всё и ложись помирай. Неожиданно образовавшийся высокочастотный звон в ушах не только не давал толком расслышать, но и вообще соображать препятствовал, заглушая любую мысль.
Один из полицейских осторожно подошёл ближе, осмотрел окровавленного мужчину и выброшенные предметы, при этом о чём-то переговариваясь с напарником. Затем попытался опросить, но странный тип молчал, как замороженная рыба. Через некоторое время пострадавший мучительно замычал и, медленно обхватив голову, всем видом показал, что он невменяемый.
Не найдя, за что можно оштрафовать, вызвали по рации наряд ППС и на всякий случай «Скорую», оценив его странную одежду в крови и заторможенное поведение, уверенно предполагая, что чувак по уши загашен наркотиками.
Доблестные постовые подкатили бригадой аж в четыре перекормленные морды, на фоне которых короткоствольные автоматики выглядели игрушками. Дима продолжал стоять столбом, держась за звенящую голову.
Получив пополнение и пользуясь численным перевесом, органы правопорядка перешли в наступление и тщательно обшмонали найдёныша. Хотя что там было обыскивать — непонятно. Кроме изодранной бабьей ночнушки на ни пойми пока в чём подозреваемом, ничего не было. Даже трусов.
Задержанный ни на один вопрос не отвечал. Вернее, косил под идиота с полной амнезией. Как звать — не помню. Где живёт — не помню. Как здесь оказался — не помню. На запугивания и нахрапистость наезда, а также на уверения, что он сейчас у них тут запоёт, никак не реагировал. Бить не стали. Наверное, потому, что он и так был весь вымазан в подсохшей крови. Хотя кто-то сразу выдвинул версию, что кровь не его и задержанный, похоже, кого-то замочил.
Подъехала «Скорая». Команда желающих знать, «кто такой», увеличилась ещё на двух представителей государственных учреждений, не считая водителя неотложки, который, только остановившись, тут же упал на руль и уснул. Эти были без оружия, но с тяжёлым чемоданом. Осмотрев на месте и убедившись, что больной может передвигаться самостоятельно, увели в машину.
И если блюстители правопорядка отобрали всё, что нашли при нём, то эти сняли с бедолаги последнюю рубаху, оставив вообще без всего. Ощупали, прослушали, смазали содранные руки и плечи йодом. На ступни ног даже мазь не пожалели — забинтовали, израсходовав аж четыре рулона перевязочного материала. Это пожалевшая молодого человека в неглиже сердобольная медсестра, тётка лет пятидесяти, смастерила ему из подручных средств подобие обуви.
Когда врач «Скорой» вернулся к полицейскому УАЗику для отчёта по неопознанному, то, увидев окровавленный нож и маску на капоте, тут же подарил патрульным новую версию.
— Да это же сатанист, — радостно махнул рукой медицинский работник, непонятно чему веселясь. — Тогда понятно.
— Что понятно? — тут же в голос поинтересовались сразу трое из полицейских.
— Ритуал какой-нибудь бесовский проводил. Вот со страха крыша и поехала. Вам надо было не нас вызывать, а психиатрическую неотложку. Кровь на одежде не его. На теле лишь небольшие ссадины. Похоже, по лесу бежал и ободрался. Раны обработали. Угрозы жизни и здоровью нет. Алкоголем не пахнет. На наркотики тоже не похоже. По крайней мере, вены чистые. Если только колёс наглотался. Так что зря вы нас вызвали.
— Да ты видел, в каком виде мы его нашли? — встряли ДПСники, на которых сраный докторишка захотел повесить ложный вызов. — Лежал на обочине весь в крови. Что мы должны были подумать?
Тем временем один из патрульных, видимо, главный, уже сидел в машине и бодро рапортовал по рации о происшествии со всеми подробностями и версиями, в том числе и врача. Доложил, получил сдачу и, выбравшись на свежий воздух, обрадовал сослуживцев:
— Дежурный сказал, неча этого дебила в отделение тащить. В обезьяннике и так мест нет. Пусть «скорая» в больничку везёт. А как память вернётся, так его и допросят. Хотя вещдоки велено забрать.
— Куда я его повезу? — взбрыкнул доктор. — На каком основании? Да ещё голого. Вы что, с ума сошли? Сами с ним разбирайтесь.
И, недолго думая, в отличие от господ полицейских, заскочил в машину с красным крестом, выпихнул из неё голого Диму с ночнушкой в руках и в бинтах вместо ботинок. Захлопнул дверь и крикнул водителю: «Гони!». От такой прыти все шестеро полицейских челюсти на асфальт уронили. А пока подбирали, «скорая» резко развернулась и рванула туда, откуда приехала.
— Вот тебе и «скорая», — грустно констатировал один из амбалов с автоматиком. — Как на вызов — фиг дождёшься. Как когти рвать — не догонишь.
— Михалыч, — влез второй брат-близнец по габаритам. — Ну и что мы с ним теперь будем делать?
Михалыч вместо ответа вновь кинулся в машину докладывать дежурному о беспределе медицины. Видимо, принимать решения в нестандартных ситуациях было не его.
Разговора Дима не слышал. Только «бу-бу-бу». Потом была долгая пауза, после чего что-то ещё побубукал и радостный вышел к братьям-близнецам по кондиции с амуницией и вновь обрадовал:
— Щас за ним дурка прикатит.
Все радостно расслабились, и кто-то даже закурил, как после качественно отработанного секса.
— Только велел вещдоки забрать, — добавил Михалыч, тыкая пальцем на уже надевшего обратно рубаху подозреваемого.
Вещдоками оказалось всё: нож, маска и рубаха. Обчистили, что называется, наголо. Взамен приехавшая психушка на колёсах выдала Диме смирительную рубаху. На этом обмен между государственными служащими был признан состоявшимся, и все разъехались по местам изначальной дислокации с чувством выполненного на сегодня долга, хотя сутки только начинались.
Психа, несмотря на его спокойный норов, санитар и водитель с применением грубой силы затащили в машину скорой помощи. На всякий случай связали длинными рукавами и ими же жёстко зафиксировали к сидению. Сами же запрыгнули на передние места, и машина, лихо развернувшись, покатила в ночь.
Ехали долго, и этого времени Диме хватило окончательно прийти в себя. Звон в ушах приглушился, и он наконец начал думать. Неожиданно всё вокруг замерло, и наступила абсолютная тишина, отчего звон в голове опять резко усилился. Связанный псих поднял голову и зловеще оскалился. Вернее, он хотел было улыбнуться, но почему-то вместо улыбки вышел презрительный оскал.
Напротив, в огромном кожаном кресле директорской модели восседала довольная до омерзения Джей в белоснежном медицинском халатике, предназначенном не для лечебных заведений, а как минимум для съёмок разнузданного порнофильма с ролевыми играми.
Закинув ногу на ногу, она призывно вертела красной туфелькой на высоченном каблуке, как бы предупреждая: только дёрнись — в глаз вгоню. А Дима и не мог. В фиксации буйных хозяева служебного транспорта явно знали толк.
Суккуба лениво оглядела замкнутое пространство. Тяжко вздохнула и, не мигая, уставилась на ненормального больного.
— Ну ты дебил, — протянула псевдоврачиха, перекидывая ноги и сверкая при этом такими же, как халат, белоснежными трусиками. — И пристанище нашёл себе соответствующее.
— Я тоже рад тебя видеть, — ответил связанный пациент, хотя прекрасно понимал, что в голос можно было этого и не делать.
Дима поёрзал всем телом в надежде ослабить путы. Тщетно. Потусторонняя развратница с улыбкой хищника проследила за его дёрганьями, но помогать не стала.
— Ты с какого перепугу всё забыл? — продолжила она издевательски. — Хотя, если бы рассказал всё как на духу, то всё равно бы тут оказался.
— А можно без издёвок? — спокойно попросил Дима безразличным ко всему голосом. — Что я помню и что забыл, ты знаешь лучше меня. Я же уже понял, что это твоих рук дело. Правильно понимаю, что контракт закрыт?
Порноврачиха выдержала театральную паузу, внимательно разглядывая бывшего ученика, и подтвердила:
— Правильно. Но я же должна дать последние наставления на дорогу в жизнь. Да и просто попрощаться. Как-никак почти три года прожили душа в душу. Я, конечно, ещё та скотина, но не последняя же. И психушка — это не моих рук дело. Я тут ни при чём.
— Сколько времени прошло на Земле, пока меня здесь не было? — перевёл он разговор на информативную тему.
— Почти три года. Точнее, два года, десять месяцев и четырнадцать дней.
— Ты можешь дать расклад по моему прежнему окружению? Как они сейчас?
— Могу. Через год после твоего исчезновения бывшая подала в суд. Тебя признали безвестно отсутствующим, после чего вступила в права наследства и развелась. Продала всё, что можно было продать, и покинула Москву. Сейчас она далеко и там далеко вышла замуж, родила дочь. Ты её собрался искать?
— Нет, — равнодушно ответил Дима. — Даже если бы она не развелась и до сих пор ждала, я бы к ней не вернулся.
Суккуба не стала это комментировать и перешла к родителям, но Дима, понимая, что и эта тема для него сейчас токсична, прервал её неожиданным вопросом:
— Вот лучше скажи, что со мной происходит.
— Ты о чём? — хитрой лисичкой улыбнулось ангельская сущность, игриво наклоняясь к собеседнику.
— О том. При сдаче экзамена, отыгрывая твоего братца, я настолько глубоко засунул себя в роль, что выйти теперь из неё не могу. Во мне как будто что-то сломалось. Никого не хочу видеть, слышать и тем более встречать. Даже отца с матерью. Полное равнодушие. Это временно или я таким стал навсегда?
Она не стала сразу отвечать. Даже откинувшись обратно в кресло, отвела взгляд. Опять перебросила ногу на ногу, демонстративно сверкнув нижним бельём, и тихо заговорила:
— Вспомни самое начало. Заключение контракта. Ты тогда ещё удивился, что я не затребовала в оплату твою душу.
— Помню.
— А помнишь, что я ответила?
— Что она тебе не нужна.
— А дальше?
Дима задумался, вспоминая.
— Не помню, — признался он.
— Я тогда тебя предупредила, что с этой субстанцией ты под конец обучения распростишься самостоятельно и без моей помощи.
— Так это не простое опустошение? — удивлённо вскинулся Дима. — У меня отобрали душу? Я стал бездушным?
Он вспомнил, что действительно тогда на дороге отмахнулся от предупреждения, считая, что бездушных в этом мире и так большинство. И ничего. Живут себе и процветают. Вот теперь и он примкнул к этой армии.
— Но почему? — не успокаивался клиент будущего психиатрического отделения и тут же выдвинул версию. — Этому способствовали знания?
Суккуба кивнула одними глазами, слегка прикрыв. В салоне машины воцарилась тишина.
Дима лихорадочно соображал, что он потерял и чего лишился. Но кроме равнодушия к окружающим, даже к близким, он никаких негативных побочных явлений не обнаруживал. Спокойствие и только спокойствие.
Ангел слышал его умственный бред, но не вмешивался. Только спустя пару минут всё же прервал морально-этические метания бездушного адепта.
— Ты прав и неправ одновременно. Позволь провести небольшой ликбез. Так как контракт закрыт, а я нахожусь не при исполнении, то имею право на вольность. Ты изначально путаешься в определениях. Дух — это твоя аутентичность. В основе его лежит только тебе присущий ДНК. Твоя энергетическая копия. Для простоты понимания сути этой энергии тебе достаточно осознать, что наглядно в человеке она проявляется в виде эмоций. Так вот, дух любого человека складывается из энергии эмоций систем его жизнеобеспечения: удушье, жажда, голод, похоть, страх. То есть только тех, которые касаются непосредственно твоего организма.
— Клубок эгоистичных проблем, — усмехнулся Дима, вспомнив основу человеческого общества.
— Дух — это эгоизм в чистом виде, — уточнила Суккуба, — а вот душа — это совсем иное. Ты же знаком с историей первого грехопадения Адама и его жены из третьей главы Бытия Библии?
Вынужденный больной в недоумении уставился на ангельскую сущность. Он никогда в жизни не читал ничего подобного, и это потустороннее создание не могло не знать об этом факте. Суккуба игнорировала его удивление.
— Её знают практически все, кто даже не читал этот христианский основополагающий труд. История короткая, в основе своей нелогичная и больше создающая вопросов, чем дающая ответов. Тем не менее в этой истории есть очень ценная для понимания души информация. И связана она нисколько с тем, что там произошло, сколько с результатом, получившимся при поедании плодов запретного Древа Познания. Единственным постижением, обретённым библейским первочеловеком, стало осознание собственной наготы, и всё.
Суккуба жестом фокусника прямо в воздухе материализовала светящиеся буквы, сложившиеся в пространстве перед Димой в слово «стыд». Она полюбовалась на иллюминацию и продолжила:
— Если от понятия «стыд» взять синонимы, — тут же по движению её ладони сверху вниз от этого слова образовались светящиеся нити, на концах которых засветились новые слова, — а оттого, что получишь, продолжишь множить аналоги дальше, то в результате создашь знаменитое в разных религиозных учениях древо познания, растущее ветвями вниз.
— Это не дерево, — влез со своим видением очарованный волшебной презентацией Дима. — Больше на куст похоже.
— Это аллегория, — не стала вступать в дискуссию Суккуба, а очередным пассом фокусника собрала светящиеся слова в клубок и образовала в воздухе сначала кучу-малу, а затем плотный шар сантиметров десять в диаметре, продолжив лекцию. — И совокупность всего многообразия получившихся понятий превращается в то, что вы сегодня называете комплексом моральных сопереживаний или социальными чувствами.
Шарик в воздухе сверкнул, налился золотистым цветом и как будто принялся вращаться в разных осях симметрии.
— Энергия, из которой состоит душа, — это социальные эмоции. То есть чувства, обращённые к социуму и направленные на единение с ним.
— Но при чём тут полученные знания о женщинах и потеря этих социальных чувств? — непонимающе уставился на неё бывший ученик.
— Потерять душу нельзя. Невозможно жить в обществе и быть свободным от него. Основной частью души являются отношения между полами. А для тебя теперь любая женщина — открытая книга. Она потеряла твою заинтересованность ею. Максимальную энергию душе даёт любовь, а ты больше не способен полюбить, мальчик. Нельзя полюбить того, кого знаешь слишком хорошо.
Она выдержала длинную паузу, снисходительно разглядывая поникшего Диму, до которого, кажется, дошла связь полученных знаний и общего равнодушия к окружающим. Они стали ему просто неинтересны.
— А надо? — задался он вопросом по поводу любви, адресуя его скорее самому себе, чем Суккубе.
Та сначала пожала плечиками, мол, мне-то что до этого, но всё же ответила:
— Захочешь — не получится.
Наступила тишина. Дима переваривал услышанное. Суккуба не мешала. После долгого безмолвия он неожиданно спросил:
— А можно, не теряя знаний, наполнить душу? Можно этому научиться?
Брови Суккубы подпрыгнули на лоб аж до самой красной чёлки. Видимо, она явно не ожидала подобного вопроса.
— Можно, — с интонацией «надо же, угадал» произнесла она жизнерадостно, — вот только это уже не ко мне.
Тут же встрепенулся Дима, повторив финт бровями, взаимно не ожидая подобного ответа.
— И кого мне призывать? Как его или её имя?
Всемогущая сущность плавно повела рукой над головой, и потолок у машины пропал, открывая взору усыпанное звёздами небо, отчего даже дышать стало легче. Она поднялась, заложив руки в карманы халатика. Кресло за спиной мгновенно исчезло. Постояла так несколько секунд, пристально смотря на звёзды, непонятно для чего выдерживая паузу, и выдала:
— У нас нет имён. И выслушай мой последний совет в качестве технической поддержки, хоть я уже и не являюсь таковой. Высшие Силы, как вы нас называете, не следят за вами и не обращают на общность людей никакого внимания. Наличие никчёмного человечества нас ни к чему не обязывает. Но это происходит до того момента, пока определённая личность не обращает Наше внимание на себя. А вот что требуется сделать, чтобы Мы заинтересовались, — это уже удел персональной фантазии особи. Неужели ты, наивный, до сих пор полагаешь, что, высунув пьяную рожу в окно машины и проорав искусственное имя, вызвал Высшую сущность одной из плеяд Души Мира? Нас нельзя призвать, мальчик. Нас можно только заинтересовать. Проанализируй всё в свете только что сказанного и подумай. Хочешь научиться чему-то сверх того, что отпущено людям? Заинтересуй определённые Силы. А вот как ты это сделаешь — извини, твоя проблема. Сможешь решить эту сверхзадачу — тебе помогут. Это такой своеобразный тест на зрелость. Знания не раздаются кому ни попадя. Дурака учить — самой дурой стать. Для доступа к знаниям надо соответствовать.
Она вынула руки из карманов и в жесте типа «finita la commedia» просто их развела, после чего исчезла. Без трюков. Просто вот она была — и нету.