Марта

У одной девушки под Новый год погибла любимая собака. Собака была старая, ей было пятнадцать лет, и она всегда была с Яной. Никогда не расставались. А тут собака испугалась петарды, которую кто-то бросил под ноги, побежала и попала под машину на глазах у хозяйки.

С тех пор Яна возненавидела Новый год. Ну вот, буквально всё это: ёлки, подарки, салюты. Выкинула из дома всё, что хоть отдалённо напоминало об отмечании Нового года. Целый год после выживала. Бахнула в жесткую депрессию, пила таблетки. Любящий муж выхаживал: варил куриные бульоны, с ложечки кормил, поил, баюкал, жалел. Яна выплакала три моря слез.

И вот снова близился канун Нового года. В их доме не было ни ёлки, ни мишуры, ни свечек, ничего. И чем ближе была дата, тем грустнее становилась Яна.

— Ты думаешь, выгорит? — спросил муж у своей Крёстной. — Я уже сто раз предлагал, а она и слышать не хочет. Жалко ее, жуть.
— Зуб даю, — ответила Крёстная. — А теперь послушай меня...

«Прости, дорогая, — говорил он жене через три дня. — Отправляют срочно в Питер. Да, тридцатого декабря. У них там начальник отдела слег с простудой. Ну, ты же понимаешь, Питер в декабре, эта слякоть... Как они там вообще выживают, бедные люди. А проект надо закрывать. Но я одним днем, клянусь! Вот подпишемся с заказчиком, и я прилечу домой».
«Мне все равно, — ответила жена. — Я ненавижу Новый год».

Ночью раздался звонок в дверь. Мужа не было, и Яна почему-то решила, что он вернулся ночью и потерял ключи. Не думала, что грабители — с их-то охраной внизу и камерами через каждый метр.
Спросонья открыла дверь. А там стояла корзина, и в ней сидел щенок с большим розовым бантом на шее.
«Антон! — крикнула она в темноту подъезда. — Это не смешно! Отнеси его туда, где взял».
Ответом ей была тишина. Она, кипя от злости, занесла корзину в квартиру.

Ну, слава богу, — подумала Фея-крёстная, которая стояла этажом выше и наблюдала. И позвонила своему подопечному (он ждал ее дома, ни в какой Питер он, конечно, не поехал).
Когда Фея вернулась домой (ночью-то без пробок долетела за полчаса), он взволнованно мерил шагами ее кухню. «А если выкинет? А если догадается? А если узнает, что я соврал про Питер?»
«Ну что ты, дружочек, ложь во благо, во спасение. Налей-ка нам коньячку. Все образуется. И, главное, ни за что не признавайся».
И пошла переодеваться. Для маскировки она оделась как подросток, пришлось позаимствовать у внука куртку с капюшоном и кепку. С охранниками договориться было проще простого: объяснили ситуацию и купили бутылку коньяка — обмыть зверя.

Антон промаялся до вечера тридцать первого. Жена не звонила, и он гадал, что же его ждет, и терзал Фею расспросами, и так ее утомил, что она отправила его домой. Будь что будет.
Он ждал всего, что угодно, в том числе и чемоданов у входной двери.
Чемоданов не было. Он позвонил в дверь.
Ему открыла румяная жена и сказала недовольно: «Тише ты, Марту разбудишь». Потащила его на кухню показывать. Там, в соломенной корзинке на розовом меховом одеяльце, спал щенок рыжего лабрадора.
...Представляешь, звонок, и там корзинка, и записка эта, мол, щенок от Деда Мороза. Я к охранникам, а они не видели, не слышали. Чудеса прямо, да? И куда его? Я думала, что это ты, а тебя же в Москве не было... Я с утра вот заказала уже всего, и корм, и ошейник, там подстилка в нашей спальне с Гарри Поттером...
«Ни за что не признаюсь, — думал Антон, глядя на нее. — Пытать будут — не признаюсь».

Тем временем Фея по телефону: «Да-да, Наташенька, не переживайте так. Аллергия — дело такое. Да, в самые надежные руки. Да, как сыр в масле будет кататься. Да, я вам фотографии буду высылать. Мартой назвали...»
Они еще немного болтают, обсуждают детей и внуков, племянника Антона. Да, такой мальчик хороший вырос, и с женой ему повезло. Прощаются.
Фея наливает себе просекко, чокается сама с собой в зеркале и идет переодеваться.

Из командировки летит любимый муж, думали, задержат рейс, а он успел, и, значит, Новый год они вместе отметят.
«Зай, еду! — звонил он ей и кричал в трубку радостно. — Успел!»

А в другой квартире тем временем девушка лежала на животе на полу перед корзинкой, в которой щенок грыз мячик, и шептала ему ласковое.
А муж ее сидел на кровати и смотрел на них с любовью.

Наступил Новый год.
И он принесет им много-много радости: мокрый нос в ногу под столом, прогулки по утрам («когда в шесть утра перед работой ты идешь с собакой» — «нет, сегодня твоя очередь!»), и погрызанную обувь, и ободранные обои. И смех. И лай.
В доме, где живет любовь, не бывает тишины.

И они тогда еще не знали, что следующий год будут встречать уже вчетвером.
Марк успеет родиться двадцать пятого декабря.
И Фея-крёстная будет снова звонить своей подруге: «Да, Наташенька, родила. Все хорошо. Как и планировали, мальчик. Марк. Да-да, все хорошо у собаки, ее ко мне привезли на несколько дней, Антон там в роддоме. Все хорошо».

«Как хорошо, что все хорошо», — думала Марта и виляла хвостом. Она знала, что это нравится людям. А она любила этих людей. Не так сильно, конечно, как хозяев — сильнее хозяев и любить-то никого невозможно. И эти люди тоже ее любили. Хвалили ее: «Кто погрыз пульт от телевизора, Марта!» — и она радостно прыгала, что, мол, конечно, еле справилась, такой он жесткий был.
Погощу немного и домой поеду. Плохо ли? Хорошо!

А на небесах, в бесконечной вечности, по той самой радуге бегала ее тезка и улыбалась.