Однозвучно гремит колокольчик...

.

                рассказ
Родители Маруси ещё вчера ушли в село Высокое на свадьбу отцовой племянницы, а её с бабушкой Алёной оставили управляться по дому.
В честь рождественского праздника бабушка напекла пышных блинов из пшённой муки. Только они с Марусей сели за стол, как в промёрзшее кухонное окошко кто-то резко стукнул.
Бабушка вздрогнула, перекрестилась и спросила, удивлённо пялясь на Марусю:
- Это кто к нам торкнулся?
Маруся тоже удивилась.
- Побегу, посмотрю, – живо отозвалась она и полетела во двор.
- Куда развязкой-то?! – вдогонку крикнула бабушка, а Маруся была уже за калиткой.
К её удивлению, деревенская улица выглядела совсем пусто, если не считать собаки, от скуки, брехавшей на сороку, вертевшуюся на колу соседской изгороди.
Маруся заглянула в палисадник, и там - никаких следов. И она решила, что, должно быть, стекло наружной рамы шумно треснуло от мороза. И тут её взгляд упал на заснеженную завалинку. А на ней, ровно под кухонным окошком, недвижно лежала синица. Её скрюченные лапки были поджаты к брюшку, глазки затянуты серой пеленой, а в полураскрытом клювике стыла капелька крови.
И Маруся догадалась, что тут произошло. Видимо, синица, спасаясь от когтей воробьиного сычика, обитающего неподалёку в заброшенном хлебном амбаре, сама со страха убилась об окошко. «Надо же, так напугать бедную птаху!» - подумала она о пернатом хищнике и взяла птицу, чтобы показать бабушке.
 Та увидела Марусю на пороге с мёртвой синицей в руке и тоже сразу всё поняла.
- Никак убилась? - спросила, глядя на опечаленное лицо внучки. - Ну, и чего тут мурыжиться? - упрекнула она Марусю. – Синицу жалко? Это ей самой надо было поувёртливей быть. В птичьем царстве раззявы долго не живут..., да и в человечьем тоже, - со вздохом ввернула она и возвела глаза на иконы.
Маруся положила птицу на подоконник и молча взялась за блин.
 У обеих испортилось настроение, и еда им стала не во вкус.
Бабушка Алёна лениво пожевала намасленный блин и произнесла, с задумчивой грустью глядя на Марусю:
- Я вот всё думаю, а ведь это неспроста птица влетела к нам в окно. Не от Вити ли весточку хотела передать? ... И чего молчит?  - вздохнула она. – Как бы это его молчание бедой не обернулось... Не дай Бог под вражеский заряд угодить...
И она в отчаянной жалости зажмурилась.
Маруся не думала, не хотела думать, что её брат под вражеский заряд угодил. А Витино молчание объясняла просто: он не любитель письма писать. По мобильнику же, как уверяют знающие люди, из окопа не очень-то позвонишь. Враг тоже не дурак - быстро электронный сигнал снарядом накроет.
И отец говорит то же самое, и их учитель истории Александр Иванович так считает, а у неё на душе всё равно неспокойно.
Сразу после завтрака бабушка Алёна принялась за кухонные хлопоты, а Маруся без всякой цели ушла в светлую половину избы. Ничего весёлого не шло ей на ум. С недавних пор она всё чаще в задумчивую мечтательность впадать стала.
От бабушки Алёны не укрылось это обстоятельство, и она как-то заметила:
- И о чем мечтаешь, дева? Знаю, знаю все твои тревоги-тайны сердечные. И на меня в мою молодую пору подобное находило... В невесту начинаешь вызревать, внучка, - таков тебе мой сказ.
Маруся вспыхнула и покраснела, вспомнив, что на одноклассника Колю Блохина заглядываться стала. И он к ней внимателен. При её лыжных прогулках следом увязывается. И она не прогоняет его: пусть таскается, как лисий хвост!.. А вот подруги, которые к нему вяжутся, ей с чего-то не милы стали. И они на неё досадуют, когда она за собой Кою уводит...
У них за их Пахомовкой такое полевое раздолье, что, если подняться на Марьину горку да охватить всё глазами вокруг, сердце замирает от счастья.
Бабушка говорит, что это у тебя, внучка, от избытка любви к земле своей, к широким просторам её. В молодости, признавалась бабушка, и её сердце закипало от счастья жить среди этого великого раздолья.
 - Бывало, выйдешь за околицу, - рассказывает она, - глянешь во все концы на ширь необъятную нашу, такой восторг охватит, что так и взлетела бы птицей в небо. «Господи,- думаешь, - далей-то сколько нам Бог даровал! За жизнь не обойти, не объехать».
И ещё вот что, внучка, иной раз раздумаюсь об этом, и такая мысль одолевает: неспроста это всё. Всё это наследство нам в кровь влилось, должно, от прапрадеда нашего Романа Матвеевича Рожкова, гонявшего ямщину по всему степному Засамарью. Весь восторг души его ямщицкой в нас живой радостью излился...
С бабушкой Алёной всегда интересно: много разных историй и дивных причуд у неё в её седой голове. О Пахомовке такое расскажет, что даже не верится. Надо же, без электричества жили, керосиновыми лампами освещались. Ни радио, ни телевидения не было. Один телефонный аппарат на всю   деревню стоял в сельсовете. Огороды были большие, хлеб с них убирали серпами и косами, вязали в снопы, укладывали в крестцы для просушки, молотили вручную цепами.
А забавы какие в пору бабушкиной молодости были - обхохочешься. Парни вывороченными шубами своих девушек пугали. Обрядятся в эти лохматые овчины и ходят ночами под окнами, ровно медведи.
А ещё умора, как тогдашние девушки красоту на себя наводили. Подведут брови берёзовым углём, вывозят щеки красным свекольным соком, на вечёрках в пляс пойдут, красота вместе с потом и поплывёт с их лиц. Парням смех, а девушкам печали.
Маруся, когда слушает бабушкины истории, такая мысль западает ей в голову: история, которую они в школе по учебникам проходят, оказывается, и не такая уж древняя. Многое из того, что ныне предметом исторического изучения стало, оказывается, в их деревне ещё при бабушкином отрочестве обычным делом было.
Бабушка считает  Марусю девушкой не глупой, но со своими «тараканами» в голове.
Вспомнив про эти свои «тараканы», Маруся невольно улыбнулась, и мысли её опять перекинулись на родителей, на Колю Блохина, на Витю, старшего брата... Что с ним, как ему там на войне?..
За брата не только их семья, но и подруги Марусиного выпускного класса переживают. Витя для них самая настоящая звезда: на гармошке здорово играет.
Брат и всего-то на три годочка старше неё. Сразу после школы он вместе с отцом в их семейном фермерском хозяйстве стал работать. А прошлой осенью районная администрация собрала гуманитарную помощь участникам военной операции. С этим конвоем в зону боевых действий и отправился брат волонтёром. Назад не стал возвращаться, добровольцем записался в ряды защитников Донбасса. С тех пор и воюет. Время от времени звонками даёт о себе знать.
 А теперь вот уже больше месяца молчит. С того и переживания в доме: где он, что с ним? Мать с бабушкой боятся самое страшное услышать. Отец хмурится и успокаивает: «На войне у солдата свои обстоятельства. Если молчит, значит так надо. В любом ином случае командование само сообщило бы о чём положено».
 И Маруся не верит в гибель брата. Но сердцу не прикажешь, и сейчас оно щемит. А тут ещё эта птичка влетела в окно. Бабушка говорит, что недобрая примета. Но Маруся не верит в дурные приметы, считая их глупостями.
У неё есть намерение сразу после весеннего выпуска по примеру брата самой махнуть на фронт. Для того и записалась в кружок под старинным названием «Сестра милосердия», организованный сельской фельдшерицей Ольгой Андреевной из девочек-старшеклассниц. Подруги сразу же избрали её старостой, поскольку знают о заветной мечте стать медиком.
В обще-то она ещё и сама твёрдо не определилась поедет, не поедет к брату, но намерение такое высказывает. А мать ничего слышать не хочет о её героических намерениях. «Об одном, - говорит, -  душа до крови источилась, день и ночь гнетёт, а тут ещё и дочь нацелилась туда же вслед за братом...»
 Бабушка Алёна слушает эти их разговоры и загадочно улыбается. Маруся хорошо понимает эту её улыбку. Когда шла война с фашистами, бабушка, тогда девочка семи лет, бегала на ближний железнодорожный полустанок в санитарный вагон песни петь раненым солдатам. «Катюшу» пела, «Огонёк», «Степь да степь кругом». Бойцы плакали, говорит, слушая её...
А зимний день, между тем, разгораясь, по-праздничному ясным обещал быть. Солнце, светя в окна, оранжевыми яблоками переливалось на светло крашеном полу. Но Марусе всё одно было грустно: Коля Блохин уехал к сестре в Москву справлять ёлку. Будь он дома, она бы сейчас встала на лыжи и вместе с ним пробежалась до самой дальней полевой грани по плотно облежавшемуся снегу.
С этими мыслями она подошла к компьютерному столику, взяла транзистор и с досадой нажала на его клавишу. И сразу будто чем-то светлым окатило её от тёплого, нежно полившегося голоса.
- Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога дымится слегка...
Маруся радостно вздрогнула и замерла.
И бабушка услышала с кухни знакомый голос прославленного тенора её молодости, открыла дверь и тоже замерла, вся просиявши.
Глаза её блестели, лицо зарумянилось. Она на какое-то время даже как бы саму себя забыла.
И для Маруси всё её окружение слилось в один великий звук любви и человеческого величия. Было такое состояние, будто само солнышко светлыми колечками пробегает по её сердцу. И виделось ей широкое поле, санная дорога, и где-то далёко-далёко среди этого бескрайнего русского раздолья рысистая тройка рассыпает поддужные звоны по белому снегу.
Они слушали с бабушкой Алёной голос певца, и обе стояли столбами. Песнь кончилось, а они всё ещё стояли.
Первой очнулась бабушка.
- Да, - восторженно затрясла она головой, - были же у нас голоса, и какие! Будто с неба падали.  А ныне ни Козловского, ни Лемешева, ни Руслановой, ни Зыкиной, ни Козина, ни Магомаева. Похоже , одна серая плесень облепила песенный престол. Прокукарекает какой-нибудь хрипатый петух корявым голосом что-то невразумительное, потренькает на гитаре – и вот он уже народный!  С чего, с какой такой пареной репы?.. Да и песен-то, западающих в сердце не стало, - досадливо махнула она рукой. – Всё какие-то ошурки с чужого стола – хиты, репы, да клипы. Своего природного русского совсем не услышишь...
Маруся не стала ей возражать. Бабушка знает, что говорит: она смолоду сама была большой певуньей. Не только пела, но и лучшие голоса Пахомовки собрала в хор русской народной песни, весь район с ним объездила. А время было совсем не песенное, Великой войной разорённое...
Бабушка потопталась на месте, вздохнула, подняла верх глаза и задумчиво повторила:
- Да, были певцы в наше время. Были!..
 С тем и отправилась на кухню, а Маруся так и осталась стоять в мечтательной задумчивости, светло сосущей сердце. Ей всё ещё рисовались картины зимней дороги среди бескрайних российских полей, представлялся молодой ездок, похожий на Колю Блохина, устало дремлющий в ковровых санях под заиндевелым медвежьим пологом. А на ямщицком облучке она видела брата Витю. И звоны, звоны бубенчиков рассыпчато бренчали повсюду...
И всё это виделось ей её под громыхание бабушкиного ухвата с кухни, шипенье сковороды, охи да ахи старухи; под её ворчание на ломоту в костях, на МЧС, которое, оказывается, ни с того ни с сего взяло, да и в своём ведомственном сообщении наобещало им непогоду...
А оно с того так вскоре и вышло - с обеда помаленьку потянуло с полей. По улице первые снежные змеи поползли, а следом и вихри заплясали на гребнях сугробов.
Непогода напугала бабушку Алёну, она и заметалась по избе, стала заглядывать в окна.
- Твои родители-то, думаю, небось, не ошалеют, по такой погоде в ночь домой возвращаться?
- Они же на завтра обещались, - напомнила ей Маруся.
- А ведь и правда, - опомнилась бабушка. – Ума-то у старухи совсем не стало...
И принялась на завтрашний день излагать свои мысли:
- Видимо, придётся Ваську Чугунка просить, чтоб на тракторе сгонял за нашими пировыми. За ночь-то переметёт везде...
Маруся согласилась: да, видимо, придётся, по-другому никак не получится...
Думать так было с чего. Непогода не унималась, а деревенька Высокое за двумя берёзовыми перелесками в пойменной котловине стоит. Просёлочная дорога туда, по выражению бабушки Алёны, никакая, «замуравлена, заколодена». Ездить некому стало, в деревеньке одни старики доживают свой век. Из молодых только отцов брат дядя Толя и сидит в ней егерем, за охотничьими угодьями надзирая.
К нему в гости вчера и утопали Марусины родители. Дядя Толя свою городскую дочь Марину замуж выдаёт. Она хоть и в городе живёт, но свадьбу ей решили в деревне справлять. Принцип у дяди Толи такой: где родилась, там-де и свадьбу должны играть...
Электричество в деревне ещё со времён колхоза имеется. А вот со связью полная безнадёга. Старая телефонная линия пришла в негодность. Тянуть новую в век электроники ответственным товарищам показалось откровенной глупостью, с мобильной же такая незадача вышла: в верховскую котловину сигнал не проходит. И теперь деревенским обитателям, чтобы куда-то позвонить, приходится на гребень ближайшей автострады подниматься. А это почти километр суглинистого изволока – в нынешнюю непогоду не очень-то вздумаешь тащиться...
Зимний день недолог; солнышко, как приметила бабушка, часов с четырёх начинает засыпать. К этому времени и всё небо заволокло мутной пеленой, и ветер в печной трубе тоскливей запел, и снег повалил сплошной стеной. В избе сделалось сумеречно.
- Господи, - топталась бабушка, беспокойно вглядываясь в улицу. – За ночь-то сугробов горы навалит. Васька Чугунок, небось, утром трезвым будет...
Маруся тоже так думала. С чего напиваться в такую погоду?..
Но под самый вечер ветер немного смяк, буран пошёл медленными кругами, будто с неба кто-то вертеть его начал. Снежинки белыми хлопьями кипели в полосе электрического света, падающего из окна. А сразу за этим белым квадратом жуть непроглядная. Не дай бог, кому-то в этот час в дороге оказаться!..
Шумела крыша дома, крытого железом. И однозвучный колокольчик из ямщицкой песни тоже, кажется, звенел среди этого шума.
Прислушиваясь к холодным звукам за стеной, Маруся по-старушечьи кутала плечи в платок. Было тревожно за родителей, за брата, с чего-то за Колю Блохина переживала...
Они отужинали при электрическом свете, новости по телевизору посмотрели, уже укладываться в постель собрались, как кто-то постучал в сенную дверь.
- Это кого ещё несёт в такую ночь? – удивилась бабушка.
 Толкнув избяную дверь и высунув голову в сенцы, она по-старинному певуче спросила в темноту. – Это кого нам Бог посылает? 
Ей ответили, но невнятно, и она мало что поняла.
- Вроде бы какой-то странник просит ночлега, - растеряно сказала Марусе, укладывающей под резинку свои густые непослушные волосы.
- Какой ещё странник!? – возмутилась Маруся, поднимаясь со стула.
Пошла сама спрашивать своим молодым строгим голосом. Открыла дверь и крикнула недовольно в сенную темноту:
- Кто это ещё вздумал шутки шутить, по ночам в чужие двери ломиться?
На крыльце морозно проскрипели обувкой, и простуженный голос жалобно просипел:
- Хозяюшка, будьте милосердны, не дайте в холоде пропасть. От поезда отстал, а на улице ни зги.
Голос хотя и простуженный, но показался знакомым.
Маруся включила свет и открыла сенную дверь. И сразу увидела солдатскую фигуру с подвязанной рукой, с рюкзаком на одном плече.
Снег набился в ворот форменной армейской куртки, в шапку- ушанку солдата, низко надвинутую на лоб.
Маруся увидела знакомые глаза, и сердце её затрепетало.
- Витька! – крикнула она и кинулась к солдату.
Он обнял её одной рукой, она обеими руками в него влепилась. Так в обнимку и ввалились они в избу.
Бабушка Алёна с непонимающим испуганным смотрела на них.
- Витька приехал! – крикнула ей Маруся.
И тут до старухи дошло. Она зашаталась и, растопырив руки, бросилась к внуку.
- Батюшки!  Сынок, да как же так, не сказавшись?..
Суетясь, кинулись обе раздевать гостя, разглядывать его, усаживать за стол. Стали спрашивать про руку, почему на перевязи, что с ней?
 - А-а, ерунда! Осколком проехало вскользь, - небрежно отвечал Виктор, доставая гостинцы: бабушке - тёплый пуховый платок с начёсом, сестре – мобильник. Родителям тоже что-то привёз, но не стал доставать, услышав, что они в Верховке Маринке свадьбу справляют.
Сели за стол, бабашка принесла блины в масле, выставила пирог с мясом, порезала солёный арбуз, откуда-то из своего заветного старушечьего угла достала бутылку кагора.
- Вот, - с виноватым смущением сказала, выставляя вино на стол, - в честь приезда Витенки церковным причастием себя побалуем.
И поцеловала внука в стриженый затылок.
Маруся села против брата и неотрывно смотрела на него, радостно отмечая, что он заметно возмужал, щетина на подбородке появилась.
 Бабушка с левой стороны присела так, чтоб удобней было любоваться внуком. Она трогала кружочек белой медальки на его гимнастёрке, оглаживала её морщинистыми пальчиками и всё спрашивала про ранение, сколь серьёзно оно?
- Да ерунда, - отмахивался внук. - Вот недельку поваляюсь на мамкиных перинах и опять на передок!..
- Через недельку? Так скоро!? – ужаснулась бабашка. – Ещё не отдышался и уже - на фронт?!
Брат с сестрой смеялись над ней. Маруся же для себя уже и с завтрашним днём определилась: поведёт брата к подружкам, покажет, какой геройский он у неё.
Она и сейчас гордилась им: у него рана, наверное, ноет, а он ничего – шутит, улыбка не сходит с его обветренного лица.
Они говорили и говорили, засидевшись до глубокой ночи. Витя решил, что за родителями никакого Чугунка посылать не надо. Утром сам за ними на тракторе сгоняет.
После кагора все трое заметно завеселели, стали говорить наперебой, бабушка вспомнила про утреннюю песнь:
- Вот чего нам не хватает при нынешней погоде - ямщицкой песни, которую утром с Марусей слушали.
Маруся тоже об этом подумала и пожалела, что у неё нет её записи. И принялась объяснять брату, что за песнь была, кто её исполнитель.
- О! – обрадовался Витя. - Знаю, знаю Козловский! Эх, если бы не рука, я бы вам на гармошке её мелодию проиграл...
- Ну, ничего, - сказала бабушка, – мы и сами её сыграем. Я ведь ещё девочкой её раненым бойцам как-то пела. Только однажды это было, а больше не стала – слушают, а у самих слёзы в глазах...
Она подпёрла ладошкой свою сухонькую щеку и завела некогда красивым, но уже старчески дребезжащим голосом:
- Однозвучно гремит колокольчик,
И дорога дымится слегка....
Маруся набрала полную грудь воздуха и подхватила:
И далёко по ровному полю
Разливается песнь ямщика...
И потёк в лад песне, заведённой бабушкой Алёной, её молодой сочный голос. Радужные круги задрожали на Марусиных больших изогнутых ресницах.
Она пела, покачивая плечами, и думала, как хорошо им, как складно у них получается. И нежно смотрела на брата.
 И он смотрел на неё с улыбкой, а затем потихоньку тоже своим мягким голосом влился в общий напев.
За окном кипела непогода, а в большом семейном доме Рожковых было тепло от жарко натопленной печи, светло, радостно и по-домашнему уютно....
11. 9. 24.