Гюльчатай

-   Так, это Смирнов у нас? Третий раз сдаете, запомнила уже. Специально вам подсунула эту же самую газету переводить. Наизусть уже можно было выучить, а вы вот в этой статье опять четыре фразы неправильно перевели. Плохо знаете третью форму неправильных глаголов. Таблицу этих глаголов нужно не просто выучить, а знать, как «Отче наш». И в модальных глаголах до сих пор путаетесь. А здесь вот, вы что, не видите страдательного залога? Извините, но зачёт поставить не могу. Вам осталось сдать последний пятнадцатый урок...

 -    Клавдия Михайловна, миленькая, не губите. Мне стыдно перед своими пацанами - даже Вовненко сдал.  Я выучу, обещаю. Мне послезавтра в рейс, от вас зависит, кем я пойду - опять вторым или уже начальником.

 -    Ничего не знаю. Вовненко, помню, мне сдавал только шестой урок. Восемь раз пытался, но я его до седьмого урока так и не допустила. Что-то вас в Херсоне плохо готовят.

 -    Я смогу только через полгода к вам снова прийти. Забуду и то, что знал.

 -    Тренируйтесь, у вас как ни у кого такая возможность имеется. В Австралии, между прочим, самый чистый английский - вот и тренируйтесь. Всё, Смирнов, до свидания...


     "Вот мымра эта Клавдия Михайловна, опять завалила, - ворчал про себя Володька. - Возраст определить на глаз невозможно - от тридцати пяти до шестидесяти, такой широкий диапазон. Волосы с проседью в некоторых местах, туго и крепко стянуты на затылке в шишку. Коричневое платье с широким воротником, украшенным кружевом, похожим на кружева тюлевой занавески, модное ещё во времена НЭПа, скрывало как достоинства, так и недостатки её фигуры, из-за чего о последней сказать что-либо определенного никто не возьмётся. Фигура есть, должна быть, но сказать о ней абсолютно нечего. Ни взятку, ни презента, ни даже букетика цветов не возьмёт, это всем известно. Улыбалась последний раз в детстве. Есть подозрение, что она ненавидит весь мужской род любого возраста. Убеждена, что кроме английского языка, ничего важнее на море не бывает... Чё там, блин, страдательный ещё какой-то в английском имеется? Дательный, страдательный... винительный, предложный. Залог, предлог, падеж. Тьфу..."

       С тяжестью на сердце он шёл к своему инспектору отдела кадров по радистам, который всегда крутился белкой в колесе - постоянная нехватка кадров. Тоже в своё время двадцать с лишним лет проморячил в шкуре радиста на ледоколах. Судов в Дальневосточном морском пароходстве много, их количество всё растёт и растёт, а специалистов не хватает. Текучка! Романтика кончается тогда, когда превращается в обычную работу.
    
        У Володьки с «лысым Михалычем» была взаимная симпатия - оба маленького роста, щупленькие. На таких обычно симпатичные женщины даже взора своего не роняют. Все радисты с рейсов преподносят "лысому Михалычу" - дешёвенькие презенты, приглашают с собой посидеть в кабачке. Презенты он, конечно, берёт, это не только дань уважения - это закон. Он делает тебе добро, подбирает суда, делающие нужные для тебя рейсы. Дать взятку деньгами - вроде, и стыдно, а вроде, и не за что. А насчёт ресторанов он всем всегда отказывал. Да никто и не настаивал, потому что и приглашали-то всегда, зная, что тот откажется. Тоже самое делал и Вовка. Но однажды Михайлович согласился.

 -     А знаешь? С тобой не откажусь. Давай посидим, поболтаем. Только давай где-нибудь, где музыка не гремит.

       Кадровику было уже за пятьдесят, Вовка ему в младшие сыновья годился. Михайлович позвонил домой, предупредил своих, чтобы не волновались. Володьку тронуло, что причину задержки с работы и оправданием за это для своей жены он обозначил, как «встреча с хорошим другом». Посидели неплохо, обстоятельно познакомились. Ещё первую коньяка не допили, как Михайлолвич стал рассказывать Вовке о жизни морских радистов в военные и послевоенные годы. Вовка с интересом слушал, перебивая только, чтобы выпить ещё по рюмочке, а тот увлечённо рассказывал о своей жизни, найдя в Володьке благодарного слушателя. Давно он, видимо, искал такого слушателя, чтобы излить душу.

      Они бы ещё долго так хорошо сидели, если б Михайлович здорово не запьянел с непривычки. Володька довёз его на такси до самого дома, проследил, как он войдёт в свой подъезд, после чего уже поехал на этом же такси в кабак отдыхать "по-настоящему"...


***


 - ... Ну что, опять завалил? Ты чего, ё моё, Вовка? Уже больше полугода как на старшего радиста сдал, а какой-то сраный английский выучить не можешь. Я уже для тебя и пароход хороший приготовил, на Южную Америку ходит. Кому сдавал-то? Мымре? Сейчас я ей позвоню. Иди, покури пока...

 - ...Ну как, Михалыч?

 -    Ни в какую! Мымра, она мымра и есть, а этот пароход уже завтра уходит. Она велела, чтобы ты ей в следующий раз только таблицу неправильных глаголов рассказал, и всё. Но чтобы от зубов отскакивало. У меня вообще никого из начальников уже нет. Когда вы все сдавать-то начнёте? Ладно, давай я тебя сейчас на короткий рейс посажу. Ты ведь у меня ещё на пассажирах ни разу не работал? Вот флагман тебе - «Советский Союз». Самые короткие рейсы, четырнадцать дней всего, «Из зимы в лето» называются, до экватора и обратно. Уж за две-то недели, надеюсь, выучишь эту таблицу?

 -    Не сомневайся, Михалыч, я её и так уже почти всю знаю, путаюсь только. Да если бы я не к Мымре попал, давно бы уж сдал. Михалыч, я в Африке всего один раз был. Мне бы Суэцким хоть разок пройти, а?

 -    Мы туда редко ходим, сам знаешь. Ладно, придумаем чего-нибудь...



***



 -    Эй, приятель, не подскажешь, как мне на верхнюю палубу подняться? Заблудился что-то, лазаю, лазаю - и никак, опять на то же место пришёл. Это какая палуба?

 -    На верхнюю? Нас туда не пускают. Это пятая, а ты кто?

 -    Тьфу!.. На шестой же был, а пришёл почему-то опять на пятую. Я новенький радист, моя каюта там, на шлюпочной палубе.

 -    Ну не знаю, нас выше шестой не пускают. Сейчас иди вот так, на корму. Справа трап будет, он на шестую ведёт, а дальше спросишь у кого-нибудь...



***


         Интересна сама судьба этого огромного судна. Достался по репарации, когда-то назывался «Адольф Гитлер», как тогда говорили. Сейчас исторически доказано, что он назывался как-то по-другому. Во время войны был торпедирован в корму и притонул. Потом его подняли, отремонтировали, отреставрировали, обрезали корму маленько и написали на борту - «Советский Союз». Своим ходом он в бухту Золотой Рог по своим габаритам войти не мог - длина более двухсот метров, больше некоторых ракетно-артиллерийских крейсеров. Ширина двадцать четыре метра, скорость развивал в девятнадцать узлов. В то время такая скорость считалась огромной, таких судов было совсем немного. К причалу его тащили с десяток буксиров. Знаменитый «Титаник» против него - просто младший брат. Никакой шторм его не брал, имелись успокоители качки - цистерны Фрама.

        Экипаж состоял из пятисот пятидесяти человек вместе с обслуживающим персоналом и командой. На борт принимал две тысячи туристов. Долго этот флагман служил. Только в восьмидесятом году его продали в Гонконг «на гвозди». Поэт, Олег Кабалик, грустный стих написал по этому поводу:

  Я – «Советский Союз». Ухожу в переплавку.
  Я своё отходил, отпустите грехи.
  Я – «Советский Союз». Отправляюсь на плаху.
  По последнему разу погудим, моряки.

  Cкажем тост, помолчим над прожитыми жизнями
  Нам самим-то себе - ни простить, ни солгать...
  Крысы в трюмах моих, если б не были крысами,
  Много кое-чего бы могли рассказать... ...

  Я «Советский Союз», отправляюсь в последний...
  Вспоминайте, ребята, старика иногда.
  Я вернусь даже если и через столетия, -
  Я вернусь! Но теперь уже — навсегда!


      Борт этого судна когда-то посещали и Гитлер, и Хрущев, и Брежнев. В каких только странах не побывал этот лайнер? Сколько пассажиров перевёз за свою жизнь? А вообще, «Советский Союз» работал всегда на линии Владивосток — Петропавловск-Камчатский. Четыре дня переход, четыре дня там, четыре переход и четыре здесь, во Владике...



***


       "Ну и пароходик отгрохал себе этот Гитлер, мать его... Хорошо хоть не сразу все свои шмотки тащу, а то и не донёс бы, - ворчал себе под нос Вовка. - Надо полагать, это уже седьмая. Так, куда дальше? Фу, устал, присесть бы где"...

 -     Эй-ей, молодой человек, сюда нельзя, давайте вниз, быстренько!

 -     Извините, девушка, можно я хоть пять минут посижу, отпыхаюсь чуть-чуть?

 -     Нет нельзя, кто вас сюда пустил? Спуститесь на палубу ниже и отдыхайте там, сколько угодно.

 -     А это какая палуба? Мне бы на шлюпочную надо.

 -     Это седьмая, а вам зачем на шлюпочную? Пропуск есть?

 -     Как у вас тут строго. Пропуска нет, но я точно знаю, что моя каюта на одну палубу ниже капитанского мостика.

 -     Так вы новенький? И кого же нам прислали?

 -     Радиста, вот направление.

 -      Как? А Дмитрий Сергеевич где же? Он что, уходит от нас?

 -     Не знаю, мне бы хоть шмотки в каюту бросить, да я бы на второй заход пошёл. А капитана где можно увидеть?

 -     Значит, вы вместо Дмитрия Сергеевича. А я у вас бортпроводница. Давайте я вас провожу. Меня Валя зовут, а вас?

 -     Володя! Давай сразу на «ты», Валь. Я уже полчаса свою каюту ищу. Плутаю, плутаю, устал уже.

 -     Ой, я тоже целую неделю привыкала. Ничего, скоро изучите. Да вам и спускаться-то вниз не нужно будет, если только на берег сойти. У радистов и штурманов здесь своя кают-компания, всё рядом... Вот каюта капитана - бывшие апартаменты Адольфа Гитлера. К нему сначала или к себе?

 -    Надо бы сначала шмотьё скинуть. А моя где?

 -    Дальше, около радиорубки. Здесь кают-компания, это каюта начальника радиостанции. А вот и ваша, располагайтесь...


       "Каюта хоть и большая по площади, но бестолковая, - оценивал Володька свою новую жилплощадь. - Своего душа и туалета нет, только небольшая раковина в углу, чтобы умыться да носки постирать. Два больших прямоугольных иллюминатора, вид из которых сразу упирается в борт спасательной шлюпки кирпичного цвета. Узкая кровать с высоким бортиком, чтобы не вывалиться из неё во время качки. Перпендикулярно кровати, во всю длину стены с иллюминаторами, стоит несуразно громоздкий, обитый зелёным дерматином диван. Если плохо переносишь бортовую качку, можно лечь на него - килевая качка «голова-ноги» переносится немного легче, но это кому как. Напротив кровати - огромный письменный стол, занимающий большую часть каюты. Хоть и древний, но ещё крепкий, надёжный, как верстак плотника, украшенный художественной резьбой. За этим столом, ещё при Гитлере, сидел, наверное, какой-нибудь фашистский радист. Старинный немецкий «телефункен» на противоштормовой подставке, до сих пор ещё отлично работающий, с тремя рядами каких-то кнопок - музейная редкость. Тяжёлая стеклянная пепельница, стоящая на нём, совсем не уменьшала рабочую поверхность этого стола, по которой иногда бегали рыжие тараканы. Между кроватью и диваном стоит двухстворчатый шифоньер с зеркалом на дверке. Вот и вся мебель.
 
     Ну, две-то недели можно и потерпеть, - сделал он вывод. - Сбегать, разве, по второму заходу за шмотками или сначала представиться капитану? Из шмоток осталось принести только свою родную аппаратуру, которую купил в Японии".

       Долго Вовка копил на неё, долго выбирал на рынке в Токио. "Вещь просто прекрасная, - отзывался он о своей японской покупке. - Всеволновый приёмник, стереомагнитофон кассетный и бобинный, вертушка с самоопускающейся иглой, сабвуфер, долби-систем, очень мощный стерео усилок и две огромных колонки. Пластов у меня штук двадцать, кассет штук пятьдесят и две больших коробки бобин с чистейшими записями".

      Володька меломан, торчит на Пинк-Флойде. Многие в Союзе тогда даже не знали и ни разу не слышали об этой группе. Однажды Вовка привёз свою аппаратуру в дом отдыха «Моряк», слушал музыку с раскрытым окном. Сбежался весь дом отдыха, пришлось ему каждый вечер устраивать дискотеку и танцы под своим окном...
      
 -    Разрешите, товарищ капитан?.. Направлен в ваше распоряжение на должность старшего радиста.

 -    Что там ваш Михалыч вытворяет? Я же просил опытного, а он каких-то мальчишек направляет... Пойдёшь радиотехником у меня. Если хочешь, могу предложить радионавигатора.

 -    Я уже ровно год отработал, полгода старшим хожу. Ну... могу и радионавигатором, мне всё равно. Я же к вам на один рейс только.

 -    Почему на один? Кто тебе такое сказал?

 -    Я сегодня последний зачёт по английскому завалил. Если бы сдал, пошёл бы начальником на Южную Америку. У Михалыча начальников нет, он на меня надеялся, а я вот подвёл его с этим английским. После вашего рейса пойду опять сдавать.

 -    Так ты визированный? Выглядишь больно молодо, как девятиклассник. Сколько хоть лет то тебе?

 -    Уже двадцать три... скоро будет.

 -    М-да! Мы на юга только второй рейс делаем, до этого всё на Петропавловск ходили. Теперь вот всю зиму до экватора ходить будем.

 -    Да, я слышал...

 -    Вашего брата здесь одиннадцать человек вместе с начальником. После Петропавловска всех менять надо. Шестерых уже заменил, ты седьмого меняешь. Из стареньких никто до этого на юга не ходил, даже погоду принять не могут. Привыкли солдат на Камчатку возить, за вахту по десятку радиограмм передадут и всё, а у меня здесь уже две тысячи туристов со всего Союза да полтысячи экипажа. Объём по приемо-передаче информации увеличился в сотни раз, как не больше... Чего молчишь?

 -    Понятно, только мне-то чего? Мне всё равно.

 -    Всё равно ему. Ты хоть на экваторе-то работал?

 -    Ну да, весь год почти. Мы в основном в юго-восточную Азию ходили. Мне и в Петропавловске один раз побывать доводилось, когда мы в Ванкувер зерно возили.

 -    Ладно, давай посмотрим, как ты будешь справляться с должностью старшего радиста. Больно молодо выглядишь. У тебя будет пятнадцать человек практикантов на этот рейс, за них тебе доплата. Начальник здесь вахту не несёт, вся связь на тебе будет, учти... Чего молчишь опять?

 -    Понял я...

 -    Сегодня отдыхай, а завтра к восьми чтоб был на борту. Посадка уже заканчивается, человек двести осталось. Сейчас я тебе пропуск выпишу...

      "Усы разве отрастить для солидности? Что-то плохо они у меня растут, больше месяца ждать надо, - глядя на себя в зеркало, с грустью констатировал Володька сей факт. - Ладно хоть не весна сейчас, а то бы весь нос в веснушках был".


***

 -     Ага, Владимир Александрович, очень приятно! А я Михаил Дмитриевич, начальник радиостанции. Ну как, устроился? Каюты у нас у всех шикарные. Механики вон по трое да четверо в каютах живут, а матросы так вообще по двенадцать человек. Всё рядом и бегать никуда не надо. Ну пойдём, радиорубку нашу покажу... Капитан, наверное, говорил, что я вахты не несу. Одному тебе всю связь тащить придётся. Юрка, Юрий Матвеевич - вторым радистом у тебя будет. Мужик опытный, давно здесь работает, помогать будет - на него можно положиться. Мы эту «дуру», немецкий полуторакиловаттник, почти не включаем, мощи и без него хватает. «Бриг» с «Корветом» по киловатту - куда больше? Если будешь засыпаться, то вот буквопечатающая машина, старстопный телетайп. У тебя ещё пять вторых радистов будет. Посадишь кого-нибудь за неё, пусть частные радиограммы пунширует всю вахту, а ночью на берег без очереди спихнёшь. Я вообще на «виброплексе» работаю, а ты?

 -     Я на электронном и на «пиле». «Виброплекс» лишние точки выдает, мне не нравится. На «дятле» совсем разучился, больше шестидесяти знаков в минуту не выдам.

 -    Твоя основная вахта с двенадцати до шестнадцати, только четыре часа, но торчать в радиорубке, конечно, придётся безвылазно. Контроль за всеми радистами! Практикантов тебе дам. Штук десять хватит? Остальных себе заберу трансформаторы перематывать. Немецкие горят постоянно - нагрузка большая. Надо бы на отечественную трансляцию переходить, да времени нет. Туристам музыку крутим, а они и день, и ночь гуляют. Три ресторана, шесть баров, кафе, буфеты -  все работают круглосуточно. «Пьяный пароход» - одно название. Но мы с тобой ничего этого не увидим, некогда будет.

       "Михаил Дмитриевич, по прозвищу «Пузан» - ну о-очень грузный мужчина. Весит центнер с гаком, не меньше. Огромный живот - три литра пива в нём по объёму, как детский стаканчик в обыкновенном брюшке будет. Сказать, что лицо круглое, значит ничего не сказать, - отзывался Вовка о своём шефе. - Если сказать, «жирная морда», значит, несправедливо обидеть хорошего человека, и всё равно определение будет неточным. Короткие ноги, но ляжки, наверное, как вся ширина плеч. Булки на заднице оттопыриваются, как у бегемота, поэтому штаны шьёт явно на заказ, в магазинах таких не бывает. Шеи нет совсем, толстые щёки свисают прямо на плечи. Лицо всегда красное и потное, вытирает его носовым платком, размером с полотенце, через каждые три минуты. Очень много ест, а попросту жрёт, как свинья всё без разбора. Сижу с ним за одним столом в кают-компании, и его присутствие всегда раздражает - он громко сопит, чавкает, рыгает. Я ещё первое не успею съесть, а Пузан уже компот допивает. Но сытым Михаил Дмитриевич никогда не уходит. Как он сам всегда говорит: «Заморил червячка здесь, можно теперь в каюте и сальца откушать». У него лысина не такая, как у всех, не на затылке или темени, а на правой половине черепа. Смотреть на него не очень приятно. Пальцы на руках настолько толстые, что кажется невероятным, как он умудряется ими взять со стола ручку или карандаш. Ему сорок восемь лет, восемь из них работает на «Советском Союзе», знает здесь всё до последнего винтика. За день ему приходится по сто раз спускаться и подниматься по крутым трапам парохода. Ширина трапов позволяет обычным людям свободно разойтись, не задевая друг друга, но если по трапу поднимается Пузан, то встречному потоку приходится ждать, пока он не поднимется. За день устаёт так, что заглянув в радиорубку, плюхнувшись своей мощной задницей на огромный немецкий диван, заняв при этом большую его половину, успевает только спросить: «Ну как тут у вас, всё нормально?». Отдышавшись и утерев пот с лица, через две минуты уже был слышен его густой храп. Михаил Дмитриевич отрубался прямо в сидячем положении. Ещё через пяток минут он просыпался, чтобы сказать: «Ну вот и молодцы, вздремну я у вас тут на минутку».

        Конечно, Вовка понимал, что придётся попахать. На деле оказалось, что слово «попахать» слишком нежное. Если бы это слово было цифрой, то её нужно было возвести в пятую степень, не меньше. В своей каюте за весь рейс Вовка спал всего пару раз, а в радиорубке - просто жил. Не видел ни моря, ни солнца, ни звёзд по ночам. Частные радиограммы на передачу им приносили в больших коробках. Буквопечатающий аппарат не выключался, пуншировали все, даже практиканты. Бланки радиограмм кончались уже на второй день, бумага расходовалась коробками из-под телевизоров. Много радиограмм отправлялись обратно к адресату из-за неразборчивости почерка. Где-то на нижних палубах сидели администраторы, принимающие радиограммы и оплату за них от пассажиров. "Благо, частные радиограммы по закону нам можно здесь задерживать на сорок восемь часов. Такой объём корреспонденции ещё не всякая береговая почта выдержит, даже не каждый главпочтамт. Кроме частных, на таком пароходе и служебных радиограмм передаётся очень много. Докладывается на берег каждый шаг, каждый эпизод жизни на судне, - рассказывал потом Вовка своему "лысому Михалычу" о сложности работы на "Советском Союзе".

      Сам Вовка очень удивился, что на судне была своя милиция. Кто-то кого-то ударил ножом, был арестован и взят под стражу, есть даже тюрьма. Две с половиной тысячи людей - плавучий город, пьяный причём. Кому-то стало плохо в тропиках, и нужна срочная медицинская радио-консультация. Радиограмма в таких случаях по объёму занимала целую общую тетрадь. Телефон в радиорубке не умолкал ни на минуту.

 -     Владимир? Это капитан. Погоду, карту погоды давай, срочно!

 -     Мы же полчаса назад давали, ещё электрохимическая бумага не высохла. Следующая передача по факсимиле будет через сорок минут. Если только из Японии взять. Могу принять, но там по нашему району без подробностей, английским текстом и без карты. Надо?

 -     Надо, всё надо. Шторм ползёт, не знаю, тормознуть или скорость прибавить, чтобы не вляпаться. Зайди ко мне на мост на минутку, я тебе покажу... Вот, видишь? На Филиппинах зародился, за два часа на юго-запад сдвинулся. Если сейчас западнее пойдёт, то мы обязательно вляпаемся.

 -     Видел, когда принимал, тоже о шторме подумал. Так и так вляпаемся, если в дрейф не ляжем. А сколько ходу до экватора?

 -     Не менее суток. А что нам экватор? Мы можем и здесь покрутиться. Пожалуй, так и сделаю. Всё равно жара - что здесь, что на экваторе, одинаково. Сейчас боцману скажу, чтоб акулу поймал для публики, пусть устраивают свой праздник Нептуна. Но ты всё равно погоду бери при всякой возможности.
 
 -     Я слышал, что у нас какие-то успокоители качки есть.

 -     Есть-то есть, но всё равно неприятно, когда солнце не светит. Мы ж для людей здесь работаем...



***


        О своём английском Вовка вспомнил только за сутки до возвращения во Владик. На обратном пути работы стало поменьше. Туристы малость притихли - или нагулялись в доску, или уже деньги у всех кончились.

        За эти две недели Вовка забыл всю таблицу неправильных глаголов, а не только третью форму. Начал зубрить, обклеил всю каюту бумажками с этими глаголами, но на ум ничего не шло, голова была полностью забита мыслями о работе.

 -    Здравствуйте, Олег Михайлович! Извините, без презента сегодня.

 -    Привет, Володя, пойдем покурим... Ну как тебе на флагмане?

 -    Нормально, только работы много. Даже некогда было английский учить. Боюсь, если сейчас попаду опять к Мымре, то точно снова завалю - что и знал забыл.

 -    Ну уж нет, это не оправдание. За время стоянки чтобы сдал у меня, как штык. Понял? Никаких кабаков тебе, пока не сдашь. Ну, а как тебе Пузан?

 -    Нормально! Он, бедный, всё время голодным ходит, жалко человека.

 -    Смеяться грех и не смеяться невозможно.

 -    Холодно... как вы тут живёте?

 -    Да ладно тебе, сегодня ещё потеплело. Отвык, видать, за две недели... Между прочим, а у Пузана ведь шестеро детей. Только последний пацан, остальные дочери. Стряпал, пока сына не добился. Он тебе не говорил?

 -    Мы с ним мало общались, некогда было. Ну ладно, Михалыч, ещё забегу попозже. Как насчёт посидеть в кабачке?

 -    Не-е, я после работы сразу домой. И тебе не советую, сиди и учи английский...


***


 -     Здравствуйте, а Клавдию Михайловну где можно увидеть?

 -     Зачем она тебе? Её сегодня не будет.

 -     Да мне ей нужно было сегодня третью форму неправильных глаголов сдать.

 -     Болеет она, через неделю приходи.

 -     Через неделю не смогу, в рейсе буду. А вы не можете у меня зачёт принять?

 -     Как фамилия?

 -     Смирнов.

 -     Что имеешь при себе?

 -     Две бутылки коньяка, - раскинув мозгами и не придумав ничего лучшего, ответил Вовка.

 -     Из документов я имею в виду.

 -     А-а! Зачётку имею, паспорт моряка, вот пожалуйста.

 -     Выучил, говоришь? А что за коньяк у тебя?

 -     Это уже у вас, а не у меня.

 -     У-у, хороший какой коньяк! Молодец, хорошо неправильные глаголы выучил, ставлю зачёт. Иди сейчас печать внизу поставь. И поздравляю с повышением...


***
 

 -     Михалыч, я сдал, сдал английский! Мымра заболела, какому-то мужику сдал, вот зачётка с печатью. Могу я забирать шмотки с флагмана? А то три дня всего осталось.

 -     Должен тебя огорчить, Володя, не отпускает тебя капитан. Шибко ты ему понравился, видать.

 -     Как? Вы же у нас тут командуете.

 -     Э-э, брат, это не просто капитан, он заслуженный, с ним сам министр морского флота СССР за руку здоровается. На всю зиму тебя забрал.

 -     Чего же, я теперь должен до весны на этой длинной железяке сидеть? Зачем же вы меня с английским торопили?

 -     Откуда же я знал, что он тебя не отпустит. Говорит, никого не хочет, кроме тебя.

 -     Ага, а сам меня сначала чуть было радионавигатором не поставил. Ему моя физиономия не внушала доверия, видишь ли, слишком не солидно выгляжу.

 -     Что правда, то правда, солидности в тебе маловато. Но ты не торопись, старым всегда стать успеешь, а вот молодым уже не будешь. Эх, Володька, посидел бы я с тобой в кабачке, да жена у меня приболела что-то. После работы надо домой сразу. Ну да не последний день живём, будем надеяться, посидим ещё в кабачках с тобой. Так что, уж извини! Весной обязательно начальником пойдёшь, сделаю я тебе Суэцкий канал, обещаю.


        "В кабак, что ли, завалиться? Одному как-то неохота, - выйдя от Михайловича, размышлял Володька. - Возьму лучше коньяку с собой, в каюте расслаблюсь".


***


 -     О-о, Владимир Александрович, а почему вы не дома?

 -     Привет, Гюльчатай! Мой дом очень далеко отсюда, решил сегодня не ехать. А ты чего это, уже не в форме, а на железяке дохнешь?

 -      Мне не нравится, когда вы меня Гюльчатай зовёте. Я тоже далеко живу, в Кустанае. Ужинать будете?

 -      А чего у нас там на второе было?

 -      Есть макароны с котлетой, пюре с рыбой. Салат есть мясной.

 -      О-о, будь так добра, положи мне салатика и пару котлеток, я в каюту заберу. Пьянствовать в одиночку буду.

 -      А что за повод для пьянки? И почему один?

 -      С горя! Хочешь, заходи, составь компанию, если у тебя лучших вариантов нет.

 -      Спасибо за приглашение, приду. Мне тоже одной скучно, все девчонки по домам разбежались. Минут через двадцать тогда. В кают-компании приберусь и приду. И салат с котлетами принесу.

 -      Все, договорились, жду...

      
        "Маринка! Одна из двух официанток "курятника", как называют на этом пароходе каюты верхней палубы. Кто бы мог подумать, что бывает на свете такая красота. И она работает вот здесь, на этой "железной дуре" простой официанткой. Да её место в Голливуде. Ну и официантку же подобрали для этого заслуженного капитана работники отдела кадров".

         На пассажирских судах требовалось, чтобы все члены экипажа и команды обязательно ходили в форме. Только на" курятнике" можно было её не одевать, если не спускаешься вниз к пассажирам. Форма шилась за свой счёт, но со скидками и подгонялась каждому индивидуально. Даже Володька в форме выглядел красавцем.

         Марина в тропической форме - это фотомодель, демонстрирующая не только свою, но и красоту морской формы. Даже какая-нибудь стюардесса авиалайнера не произведёт такого впечатления на гражданских людей, как Маринка.

         С первого раза, как только Вовка её увидел в кают-компании, сразу «глаз положил». Положить-то положил, да что толку? На неё все мужики свои глаза на выкате положили.
 
        "Здесь среди штурманов и радистов есть такие красавчики, которым я со своим ростом даже в подмётки не гожусь. Стараюсь не смотреть на неё, чтобы не травить душу. Но где набраться силы воли, чтобы отвести глаза от эдакой красоты?»

        Красивой женщине даже не обязательно быть умной. Любой мужчина простил бы этот недостаток, ей достаточно быть просто не полной дурой. Всё равно говорить о науке и технике или на какие-то другие темы «о высшей материи» с ней нужды не будет. Красивых женщин нужно просто любить, - мечтал о Маринке Володька. - Красота - понятие, конечно, относительное, но красота такая, как у Марины, признаётся сразу и всеми, даже полными идиотами. А она, в добавок к красоте, далеко не дура, имеет диплом филолога. Не нужно быть физиономистом, достаточно лишь взглянуть в её глаза и полностью утонуть в них. Она может этими глазами улыбаться при серьёзном выражении лица, или наоборот, грустить с улыбкой. Ей даже не требуется открывать рта, чтобы что-то сказать, всё легко читается по её глазам.
 
       «Встретишься с ней взглядом, и кажется, что она хочет сказать что-то очень важное. Такой ласковый взгляд, будто она не посмотрела на меня с грустной улыбкой, а нежно поцеловала».

        Володька уже давно научился отказывать себе в том, что для него недоступно. «Какой толк в несбыточных метах? Может быть, для какого-то засранца она выглядит просто симпатичной или даже обыкновенной, я же втюрился в неё по самые уши, как Петруха в Гюльчатай». Он же первым в кают-компании и стал назвать её так после просмотра фильма «Белое солнце пустыни». Потом и все стали её называть "Гюльчатай".


        "Что-то я уже занервничал, бояться начал предстоящей встречи. Да это она так просто, наверное, от нечего делать согласилась зайти. Что может быть общего у настоящей красавицы с сопляком?" - с грустью рассуждал Вовка в ожидании.

        "То ли узбечка, то ли таджичка, черноволосая до синевы. Глаза немного раскосые, чёрно-коричневые, огромные с узенькими загогульками чёрных бровей. Смешной, курносый носик, миленькая улыбка. Я моложе её года на два, жаль. Парни, «cтаренькие» радисты, болтали, что она жила с бывшим старпомом, который получил здесь визу и сошёл с этого судна. Месяца четыре уже ходит за кордон.

         И чего это она вдруг согласилась посидеть со мной? Неужели больше никаких лучших вариантов не нашла? - продолжал он думать о ней, прихорашиваясь перед зеркалом. - Худенькая, стройненькая. Ох-хо-хо, посмотрим, что из этой затеи получится. Она хоть и желанна, но ведь на целую голову выше. Не могу представить, как бы мы с ней по улице под ручку прошлись. Да чего уж там, в настоящий момент мне уже все женщины желанными стали, хоть просто посидеть с ней - и то в кайф».

        Он притащил из радиорубки маленькое кресло, намыл груш, порезал лимончик, прихорошился, как смог, и стал с нетерпением ждать. Прошло полчаса - её нет.

       "Не знаю на что и подумать, - истомился он весь в ожидании. - Ну не хочет, так бы сразу и сказала. А-а, на хрен, выпью, пожалуй. Может ещё и придёт. А не придет, не особо и расстроюсь. Надо всё же выпить рюмочку, а то весь как на иголках уже. Послушаю в наушники своих Пинк Флоидов, помечтаю - и в люльку. Ну, за третью форму неправильных глаголов".



***


 -…  О-о, не дождался, без меня пьянствуешь?

 -      Извини, Гюльчатай, я уж начал сомневаться, что ты придёшь, вдруг передумала. Сорок минут прошло.
 -      Ну, Володь, не зови меня Гюльчатай больше, прошу тебя, не нравится мне. Тебе что, имя моё противно?

 -     Почему противно? Хорошее у тебя имя. Ладно, Марин, не буду больше, если только нечаянно с языка сорвётся. Эх, куда ты столько еды принесла - не съедим.

 -     Я почему так долго. Только было собралась, Олег, второй штурман из города зачем-то на железяку припёрся. Прилично, похоже, поддатый, за три метра несёт, как из винной бочки. И сидит, и сидит - и болтает, и болтает. Вынуждена была ему прямо в лоб сказать, что мне уходить нужно. Обниматься ещё полез, нахалюга. Пригрозила, что капитану пожалуюсь, сразу отвалил, словно его собака укусила. Все штурмана боятся нашего Кэпа, как огня. И ты, наверное, тоже.

 -    Да уж, наш Кэп дисциплину жёстко в кулак зажал, не пикнуть. А я сегодня на начальника радиостанции сдал, можешь поздравить.

 -    Поздравляю! Давай за твой успех тогда... А сказал, горе у тебя. Значит, ты теперь вместо Пузана будешь?

 -    Ну нет, он до самой пенсии теперь здесь прописан. Незаменим, ракушками оброс больше, чем днище этой железяки.  А горе в том, что Кэп меня отсюда теперь до весны не выпустит, так в кадрах сказали. Очень мне охота с визой в каботаже сидеть.

 -     Так ты визированный? А чего же ты тут делаешь?

 -     Английский язык сдавал, будь он неладен... Коньяка полно, давай пить, чтоб запьянеть.

 -     Я, пожалуй, тоже сейчас напьюсь. Надоело всё до чёртиков. Все ваши морды надоели.

 -     Устала? Или просто по дому заскучала?

 -     И не то и не другое. Не скажу я тебе, это очень личное, не обижайся.

 -     Понял, не буду. А чего Олег-то, разве не местный?

 -     Местный, во Владике живёт. Говорит, с тёщей поссорился. Напился вот и сюда спать пришёл.

 -     Что, здорово пьяный? Может, его пригласим?

 -     Ну, Володь, я бы не хотела. Тебе что, со мной плохо? Он сильно пьяный, приставать опять начнёт. Он мне не нравится.

 -     Понял, не дурак. А ты давно здесь обитаешь?

 -     Почти год, характеристику на открытие визы зарабатываю. Для этого нужно не меньше года на одном пароходе отработать и три благодарности в трудовой заиметь - такие законы. Две у меня уже есть. Мечтаю в Японии побывать. Ты был в Японии?

 -     Вон видишь аппаратуру? В Токио брал, полгода на неё копил. Вещь классная, хочешь послушать?

 -     Хочу, но не сейчас, давай лучше поболтаем пока. А ты давно плаваешь?

 -     Год только. После мореходки сюда по распределению запихали. В отпуск здесь отпускают только через два года - нехватка кадров.

 -     А сам откуда?

 -     Из Горького. Слышала о таком?

 -     Это где-то на Волге?

 -     Да, да, где автомобили «Волга» делают. А ты, значит, из Узбекистана.

 -     Я в Кустанае живу, это Казахстан. Перепутал всё.

 -     А Казахстан у нас где? Это Урал, что ли?

 -     Ну ты знаток географии. Это между Каспием, Уралом, Сибирью и Средней Азией.

 -      А-а, я вообще тюфяк в этом деле. А чего ты именно во Владик-то подалась? Почему не в Одессу, например?

 -      Говорю же, в Японии мечтаю побывать. Как я из Одессы в Японию-то попаду? А в каких странах ты ещё побывал?

 -      Ой, до фига уже где, перечислять замучишься. Что-то на меня жор напал. Пожалуй, ещё котлетинку съем. Будешь?

 -      Не-е, не хочу. Погоди пока трескать, давай ещё выпьем.

 -      Наливай!

 -      Врёшь ты, наверное, что много где был. Все любят рассказывать о странах, где побывали.

 -      Мне наплевать, только зачем врать? Стимула не вижу. Я мечтаю Суэцким каналом пройти. Расскажи лучше, как здесь живётся? Ты к туристам на танцы ходишь? Весело, говорят, у них.

 -      Была пару раз. Весело, что и говорить. Танцы всю ночь до завтрака. После завтрака игры всякие, развлекательные программы. Со всей страны люди отдыхают, по два, три года на такую путёвку деньги копили. Хм, и за две недели всё профукивают здесь. В тропиках весь народ на открытой палубе спит, в каютах спать невозможно. Со своими матрасами все лезут, на верхних палубах ступить некуда. Не только туристы, но и наши - все в кучу перемешиваются. Пьяные все, одуревшие от счастья. Какой-нибудь матрос Ляпкин, тридцать лет и восемь классов образования, переспал с доктором наук, пятидесяти семилетней Клавдией Филипповной. Получилось, вроде, нечаянно, а любовь останется в памяти до конца жизни как у того, так и у другого. Сходи как-нибудь, полюбопытствуй. Женщин среди туристов раза в три больше, чем мужчин, подберёшь себе на любой вкус.

 -     У нас работы полно, пообедать некогда сходить. В туалет, и то терпеть приходится...


       Она сидела так близко, что Володька своим длинным носом наслаждался запахом духов, смешенным с запахом её молодого, здорового и неудержимо манящего тела. На ней был всего лишь лёгкий розовенький халатик, настолько коротенький, что иногда мельком ему удавалось увидеть даже её белые трусики. Когда она положила ногу на ногу, то оголилась чуть ли не до самых этих трусиков её красивая нога, на которую он всю дорогу пялился, не имея воли оторваться, и краснел от смущения.

      "Чего ж она делает? Почему так свободно говорит со мной на такие откровенные темы? Будто специально дразнит меня, выказывая все свои прелести, - удивлялся, негодовал и одновременно радовался он визиту такой своей желанной гостье. - То нагнётся так, что через глубокое декольте прямо перед моими глазами, ослепляя, упруго колышется от каждого вздоха её прекрасная девичья грудь, то перекладывает ноги с одной на другую, будто специально кратковременно выказывая узенький треугольник своих белых трусиков. Сижу уже весь красный от смущения, как варёный рак, а она, явно понимая моё состояние, ещё более откровенно выставляет мне на обозрение всё, что может до сумасшествия возбудить любого, кто мужского пола"...

      Они уже давно сидят и непринуждённо болтают под коньячок обо всём и ни о чём, хотя непринуждённо болтает в основном только она, всё глубже уходя в бесстыдные интимные темы.  Несколько раз, как показалось Володьке, она специально касалась его плеча своей грудью, а он, словно его током ударяло, вздрагивал, чуть ли не подскакивал, и снова густо краснел так, что даже выпитый коньяк не помогал ему расслабить чересчур натянутые нервы. Он был убеждён, что она дразнит его, издевается, как над мальчишкой, не упуская момента подковырнуть и дёрнуть за живое, чтобы внутренне посмеяться.

     "Нет, это же просто оскорбление моего мужского достоинства. Если бы это было в чужой каюте, я давно бы ушёл, но из своей я её попросить не могу. Это выше моих волевых сил".


 -     А я видела твоих радистов на танцах. Они-то не теряются, понимают, что женщины сюда только ради любви и приехали. Даже забеременеть не боятся, безо всяких контрацептивов отдаются кому попало. Радисты могут, а ты что?

 -     Им-то чего? Вахту оттянул - и свободен. Думаешь, и для меня там кусочек счастья приготовлен? Надо будет вырваться разочек как-нибудь. Я вообще ещё ни разу предохранителями не пользовался. Ой! Чёй-то я лишнего говорить начал.

 -    Ты чего, меня, что ли, стесняешься? Я тоже не люблю ничего искусственного, только естественное. Что же это за любовь получится? Залечу, так залечу, я уже два раза залетала. Хорошо вам, мужикам...
 
 -    У вас же там это... подсчитываются дни как-то. Бывает, всю жизнь, и ни одного аборта.

 -    Дурачок ты ещё оказывается, Господи... ни врать, ни выпендриваться не научился - чистый, как младенец... О-о, скоро полночь, что-то спать уже захотелось... У тебя, что ли, заночевать?.. Отдаться тебе разве? Преподнести себя, как конфетку ребёнку. Подарки принимаешь, малыш?

      От слова «отдаться» Вовку чуть было не затрясло, а от слов «подарки» и «малыш» он ощутил, что на него, такого разгорячённого, сразу выплеснули ушат ледяной воды. Он едва не задохнулся, вскочил, чуть было не опрокинув тарелку с салатом.

 -    Я тебе не малыш. И врать, и всё что надо умею, если хочешь знать. Думаешь, если я ростом не вышел, так не мужик, что ли? Я уже три года, как мужчина. Не выпендриваюсь, потому что совершенно не претендую на тебя. И подачек мне твоих «для младенцев» никаких не надо. Вот так-то, моя милая...

 -    Милая, да не твоя! Ну и дурак же ты, оказывается. Пока... Владимир Александрович...

       «Мне твои подачки не нужны. Издеваться надо мной пришла? Я тебе не игрушка, - бурчал про себя Володька, убирая со стола. - Могла бы и по-другому как-то сказать, чтоб не обидеть. Лучше бы вообще ничего не говорила. Да-а, дурак я, дурачина, нужно было схватить её, пусть даже грубо, и насладиться хоть один единственный разок. От такого счастья отказался. И почему я такой? Почему мне обязательно нужно осознание, что я любим? Это же совсем не обязательно... К Олегу, что ли, сходить? Спит небось. Пойду, разбужу, хоть будет с кем выпить. Подумаешь, узбечка... татаро-монгольская...»

       Каюты здесь никто на ключ не закрывает, если только когда на берег уходят. Закрываются изнутри, если хотят скрыть то, чего нельзя показывать чужакам. Воров здесь не бывает - внизу матрос сидит, посторонних не пустит. Вовка даже не помнит, куда и ключи-то убрал. Деньги у него все на сберкнижке, при себе имеется только рублей триста на всякий случай, все документы хранятся в судовом сейфе. Да ему здесь и не нужно ничего, всё есть.


       Олег вторым штурманом стал работать совсем недавно. Ему уже двадцать девять, а он в третьих штурманах засиделся на целых четыре года.
 
       У всех штурманов, кроме основной работы управлять судном, определять по навигационным приборам местоположение на карте, есть ещё и свои дополнительные обязанности. Третий штурман, например, отвечает за карты. Отмечает места поворотов на курсе, места, где проходят военные учения, бомбометания по принятой от радистов информации. Подавать капитану сведения о посторонних предметах, плавающих на курсе. Бывает и мины плавучие, как эхо войны, плавают, бочки, шлюпки разбитые, и прочее.

      Олегу четыре года назад закрыли визу за контрабанду. Купил в Гонконге кучу порнографических журналов, а спрятать нормально мозгов не хватило. Сунул в чехол спинки кресла в своей каюте, опытный таможенник через две минуты эту контрабанду и обнаружил. Но Олег на берег не ушёл, на второго штурмана вот сдал, снова характеристику на визу зарабатывает. Второй год на этом пароходе трудится, пока числится на хорошем счету. Может, скоро снова в загранку пойдёт.

 -     Подъём, Олежка, кончай дрыхнуть, давай коньяк жрать, а?

 -     О, Вовчик, ты чего гульбанишь? А сколько хоть время? Я отрубился чё-то.

 -     Мне не спится, никого кроме тебя нет, все на берегу. Время? Около двенадцати ночи где-то. Ну давай выпьем, а...

 -     Сейчас выпьем, я похмелюсь маленько, и надо домой мне ехать. Слушай, дай червонец на тачку до завтра, а то у меня все деньги дома остались. С тёщей опять поругался. Кобра! Жена у меня беременная, уже живот видно, переживает, наверное, а ей расстраиваться нельзя. Сегодня брат её с женой в гости к нам приходили. Он на погрузчике докером в нашем порту работает, мы ровесники с ним. И у него жена тоже «икряная». Он с пузырем пришёл, да я ещё два выкатил. Они ушли, а «кобра» давай орать:

      «Пьянь, алкаш, жену не жалеешь». И орёт, и орёт. Хлопнул дверью, и на «железо». Людка, наверное, уже икру мечет раньше времени. Если женишься, Вовчик, лучше сразу квартиру снимай, пока своей нет. С тёщей - это не жизнь.

 -     Ну давай, иди мирись со своей «коброй», а я спать пошёл. Уже полкило коньяка во мне всяко булькает. Спасибо за компанию!


       "Сейчас поставлю Пинк Флоид, бобину с «Тёмной стороной Луны» и буду спать прямо в наушниках".

 -    Ба-а, Гюльчатай, ты чего тут? Спишь?

 -    Ты где был? Я тебя ждала, ждала, и уснула. Пришла извиниться за «младенца». Не знала, что ты такой... гордый.

 -    Я к Олегу ходил, напился вот. Слушай, прости меня...
 
 -    Не говори ничего больше, пожалуйста... Иди ко мне.



***


       "Гюльчатай» уже через неделю практически поселилась в Вовкиной каюте. Девушки там у себя вчетвером жили - две официантки и две бортпроводницы. Тесно, чего и говорить. Володька Марине ключ запасной от каюты дал. Она потихоньку все свои вещи к нему перенесла. Скрывали свои отношения, как могли, но шила в мешке не утаишь. Кто-то знал, кто-то догадывался. Пузан как-то раз в каюту заглянул, Вовку искал. Открыто, зашёл, увидел трусики женские, лифчики всякие на верёвочке сушатся.

 -      Мне, конечно, всё равно, не моё это дело, но советую, как другу - закрывай каюту на ключ всегда. Не дай Бог помполит увидит... Тебе-то ничего не будет, ты ценный кадр, а Маришку спишут за сожительство, глазом не моргнут...

        Пузан в морской форме выглядел очень солидно. Все пассажиры его за капитана принимали. Китель он никогда не снимал, чтобы не было видно мокрой от пота белой рубашки.

         Работы у радистов было полно, всем доставалось. Как справедливо говорят моряки, «белый пароход - чёрная жизнь». Нервная работа, Володька даже орать на своих начал, матом частенько обкладывал. Единственная радость у него в подсознании была, что вот, скоро распихает последнюю кучу радиограмм - и в каюту, а там его ждёт Маринка.
 
       «Лежит, наверное, на диване с наушниками, музыку слушает. Красивая, моя с ног до головы, милая «Гюльчатайка», - постоянно думал о ней Володька на вахте.

        После вахты зашёл в свою каюту, думал уже спит, времени давно за полночь. Она лежала с наушниками вся в слезах.

       "Ну всё, помполит засёк, конец моему счастью".
 
      Подошёл, встал на колени. У самого уже слёзы подкатили, руки ей целует. Обнялись, перемазали друг друга своими соплями-слезами, разревелись оба, как малые дети.

 -     Ты-то чего плачешь, - спросила она.

 -     Тебя жалко... не увидишь теперь свою Японию никогда.

 -     Почему?

 -     Мне Пузан рассказал... меня оставят, а тебя помполит за нашу любовь на берег спишет.
 
 -     Что же за жизнь у меня такая? Даже любить тайком, и то нельзя... Он вчера ко мне приставал, хрен лысый. Зажал в кают-компании, тискать начал. Я уж хотела его половником огреть, да Любашка вовремя вошла, спугнула его... Как он про нас-то узнал?

 -     Вот гадёныш, а...  Морду ему завтра набью, придётся ему нас обоих списывать. И ведь знает, сволочь лысая, что ты зависима от него с этой визой. А он что, разве не засёк тебя здесь?

 -     Нет... никто даже не стучался. С чего ты взял?

 -     Фу-у... слава Богу, я уж думал - всё. Пузан говорит, что надо теперь всегда каюту на ключ закрывать. Никто не имеет права сюда входить, кроме милиции, да и то только с санкцией прокурора. Мне государство по закону должно было квартиру во Владике дать, или хоть какое-то жильё, как молодому специалисту. Раз квартиры нет, то я здесь, в этой каюте прописан. И никто сюда заходить не имеет права без моего разрешения... А чего ж ты ревёшь тогда?

 -     Не знаю... не ревела, а плакала, музыку слушала хорошую какую-то. Так тронуло, что слёзы потекли. Ты где такую взял, как называется? На вот, послушай.

 -     Я и без наушников слышу за версту, это «Pink Floyd», моя любимая группа. Надо же, у нас с тобой даже в музыке души настроены в резонанс. У меня нет ещё «Энималс», нигде не могу достать... Слушай, Марин, мне через два часа нужно будет идти факсимиле принимать. Однополосного приемника здесь нет, а по этим широкополосным никто не может настроиться, одна размазня у всех на карте получается. Медведь им всем на уши наступил, что ли? Если честно, я бы вздремнул немного, не высыпаюсь совсем.

 -     Ну уж нет. Я тебя три часа жду, мечтаю. Ну я тогда снова сейчас заплачу...



***


        "Если уж быть честным, то до конца. Мне скоро двадцать три, а я до Маринки ещё ни разу не спал с женщиной. Даже не мог себе представить, что с женщиной можно спать, - задумался однажды Володька. - Может быть, не было такой долгой связи ни с кем? Как можно заснуть, когда с тобой рядом женщина? Ведь это счастье мне привалило не навсегда, оно может в любой момент улететь от меня. Надо ловить этот момент, а то потом проклинать себя будешь, что счастье проспал.
 
       Я, конечно, Маринку измучил всю по первоначалу, пока не успокоился и не сдох физически. Где бы её ни увидел, какое бы настроение у неё поганое ни было, при любой возможности я, как какой-то энерджайзер, разряжался, как электролитический конденсатор, отдавая всю свою энергию. Она, бедная, наверное, и сама уже не рада была, что со мной связалась. Выдалось у меня пятнадцать минут, я в кают-компанию. Любашке:  "Кышь быстро!" - и среди тарелок, половников и всякой посуды... Ещё полчаса выкроил, в кают-компании нет, я к ней в каюту: "Кышь все отсюда быстро!"

       Привык спать калачиком на правом бочку, а она на спине всегда, во всю длину. Ноги отрастила, в спинку кровати упираются. Кровать узкая, блин. В тропиках жара несусветная. Простыни через каждый час намачиваем, а они за пять минут на нас высыхают. Такая жара, такой дискомфорт, что Господи Боже мой! Пока-то научишься спать с женщиной... Проснёшься нечаянно от неудобства, а мой длинный нос ей в пупок упёрся. Боже мой, я же с женщиной! Как можно спать, это же грех... Ей уже двадцать пять, а я у неё всего второй по жизни, а она у меня уже восьмая. Чего мы только не делали в постели. Я, как великий математик, таблицу даже составил, чтобы мы с ней не залетели. Купили книгу «Камасутра - 64 позиции», а там ничего нового для нас, мы уже сами всё перепробовали...

       Лежим с ней, как-то, обессиленные и счастливые, как дураки.

 -    Я вот детство своё вспоминаю. Меня из-за маленького роста не хотели в школу принимать. А когда мы с мамой пришли, там таких маленьких ещё три пацана было. Даже один был ещё меньше меня. Мне, помню, портфель купили, а я днищем портфеля по тротуару им об асфальт шваркал. Постоянно дно у портфеля худое было. Папа мне тогда ремни к портфелю пришил, ранцев ещё не было. Может быть, кто-то увидел у меня на спине этот портфель, и для нас, маленьких, стали ранцы делать.

 -   Зачем ты мне всё о своём росте говоришь? Нормальный у тебя рост, средний. И не комплексуй, пожалуйста, это я такой дылдой почему-то вымахала.

 -    Мой друг после школы поступил в военное училище. Был там самым маленьким, но зато уже на третьем курсе первым женился. Сейчас у него уже сын есть. А жена у него, между прочим, выше его... Скажи по-честному, ведь ты мне просто подарила себя? Зачем?

 -    Почему ты не можешь до сих пор простить мне моих глупых слов? Нет же, вовсе нет. Ну почему ты мне не веришь? У меня парень был, старпомом здесь работал. Тебе, наверное, обо мне уже всё разболтали. Да, я любила его, не собираюсь этого скрывать. Могу я любить кого-то без чьего-либо позволения или нет?

 -    Конечно можешь, что за вопрос? Я слышал об этом краем уха.

 -    Ой, да все об этом знали. Мы и не особо скрывали, даже пожениться хотели. Потом ему визу открыли, он ушёл с этого дурацкого парохода и куда-то пропал. Скоро полгода, как о нём ни слуху, ни духу. Я же ничего кроме этой железяки не видела, здесь живу, здесь и работаю. Конечно, долго очень переживала, что он меня бросил. Один аборт я сделала ещё при нём, а о втором залёте он даже не успел узнать. Пришлось ещё один аборт делать. Не до конца же жизни мне горем убитой ходить? Я ещё достаточно молода и прекрасно знаю, что многим мужчинам нравлюсь, только нет здесь для меня никого, кого бы я полюбить смогла. Есть, конечно, здесь и красивые, и высокие, даже не женатые и заигрывающие со мной, но ни к кому ни душа, ни сердце не лежит. А я же женщина, жить без любви не могу. Жаждала, как верблюд в пустыне. И тут ты появился - чистый, как родниковая вода. Сразу поняла, что сам ты ко мне никогда не подойдёшь. Каких я тебе только глазок не строила, а ты всегда отводил свои глаза в сторону и краснел от стеснения. И знала, что нравлюсь тебе, а как подойти, если ты сам всегда меня сторонишься? Вот и придумала, дура, такой способ. Напролом пошла, в открытую предложила тебе себя, как подарок. Сам бы ты меня не взял, а я уже дошла до такого состояния, что никак не могла без тебя. Влюбилась, честно, поверь. И не ошиблась в своем выборе, всё сильнее и сильнее тебя люблю. Ты такой кристально честный, надёжный такой, трудолюбивый. Все же видят, как ты свою работу любишь. Ты красивый и вовсе не маленький. С чего ты взял? У нас все девчонки в тебя влюблены. Любашка даже плакала, когда узнала, что ты не её, а меня выбрал, до сих пор на меня дуется...


***


 -    Можно к вам, Евгений Константинович?

 -    Заходь, Володя, присаживайся, ты-то как раз мне и нужен, хотел звонить уже. У тебя практикант есть, сейчас посмотрю... Федосеенко.  Ему ночью туристы рожу разукрасили. Подозреваю - за дело, гитару разбил чью-то. Просвети, что можешь о нём сказать?

 -    Не знаю, Константиныч, у меня практикантов много, а толку мало. Это который с серьгой в ухе, что ли?

 -     Да-да, я о нём. На цыгана похож, тебе не кажется?

 -     Похож. Он как-то тут американские самолеты прослушивал, дня два назад. Практиканты здесь с разных курсов местной бурсы. Своих дел завал, хотел только узнать, кто чем занимается, чего слушает. У меня в столе пульт есть, чтобы я мог прослушать любого за каждым столом. Смотрю, на пятом столе не морзянка, а речь. Прислушался -  английская речь. Ну я ему по плечу - Фрол, мол, не делом занимаешься, телефония не для тебя пока. Ещё раз услышу, говорю, тогда «гуд бай» у нас с тобой будет. Он взмолился, не губи, мол, просто соскучился по службе. Оказывается, он попал в армию на Камчатку. Их, как подопытных кроликов, под гипнозом буквально за месяц обучили понимать английский язык. Даже не английский, а чисто американский. Он два года отслужил, подслушивал разговоры военных американских лётчиков. Чистого разговорного языка не знает, понимает только отдельные фразы. Я пытался с ним по-английски говорить - ноль полный. Ему сказали, что способность понимать американскую речь пройдёт через полгода. Пока прошло только четыре месяца... Мне Фрола жалко, если честно. Парень-то он хороший. Во всяком случае, я ничего плохого в нём раньше не замечал, только вот этот эпизод. Даже каюсь теперь, что рассказал вам об этом. Но я к вам по своей проблеме. Не знаю даже, как и сказать... Я люблю Марину, нашу официантку. Серьёзно у нас всё с ней, жениться собираемся, когда мне отпуск дадут. Любим друг друга. Через пару месяцев я уйду с этого парохода опять на дальнобой. Вы, наверное, в курсе?..

 -   Понял, Володя, дальше не нужно, - оборвал помполит Володьку. - Раз у тебя всё так серьёзно, я закрою на это глаза, только не афишируйте, живите тихо. Но, как старший, хочу сказать... куда торопишься? Ты же как школьник ещё.. Даже жалко тебя, честное слово, погулял бы ещё...

 -   Может, вы и правы, Евгений Константинович, жизнь покажет. Ещё пару месяцев, ладно.

 -   Добро, но ты теперь «мой». Учти!..


***

 
      Володька разговорился как-то с одним парнем, радиотехником.

 -    Ты даже не представляешь, Александрыч, сколько здесь баб - одна другой лучше. Я уже трёх успел «отиметь», а ты чего теряешься?

 -    У тебя что, спортивный интерес начался? Количество в качество не переходит, сам знаешь. Некогда мне, ты уж и за меня давай какую-нибудь «отимей».

 -    Многое теряешь, когда ещё такой случай представиться? Я способ один придумал. Понравилась, например, мне баба - узнаю, в какой каюте живёт. Перед каждыми тремя каютами в коридоре у немцев в сети трансляции здесь свой блок с предохранителями стоит. Вынимаю этот предохранитель и включаю по трансляции концерт Карцева или Пугачихи. Все смеются, а у неё в каюте радио не работает, даже объявлений никаких не слышит. Она вызывает через начальника меня. Ну вот и я, здрасьте вам! Ковыряюсь с понтом, а сам по базару о любви. Полчаса, и всё сразу понятно. Если обрыбится - не беда, ищу себе другую кандидатку. Все бабы здесь как с цепи сорвались. На берегу на меня даже в форме бы ни одна из них не клюнула. Пару раз срывалось, конечно, слишком уж интеллигентные попадались. Я с одной и так, и сяк, а она мне всё: «Ах, Пастернак, ах Пастернак!». Потом узнал - изменник Родины оказывается, поэт или писатель какой-то.  «У вас слабый интеллект, вы не в моём вкусе», а сама мой «интеллект» даже не видела.

 -     Ладно, дуй давай, иди включай Романа Карцева, некогда мне с тобой...



***


      Уже и рейсы «Из зимы в лето» закончились. Так ни разу Володька и не спускался вниз, посмотреть, как туристы веселятся, всё некогда было. Да и зачем, когда свой кусочек счастья, даже не кусочек, а кусище, у него в каюте находится. Кто как называл эти рейсы. «Рейс в никуда», «Пьяный экватор»...

    "Советский Союз уже делает второй рейс на Петропавловск. "Лысый Михалыч" всё пароход Вовке ищет, который бы на Суэцкий канал шёл. Пузан Володьке как-то признался.

 -   Теперь капитан не станет тебя здесь удерживать. Это ведь я его попросил, чтоб тебя не отпускал. Я бы без тебя на этих рейсах никак, уж извини.

 -   Я так и понял, шеф. Нормально всё, мне здесь нравится, а главное - Маринка, моя "Гюльчатай", всегда со мной рядом. Если бы не каботаж...



***
             
               
 -  Да что с тобой такое в последнее время? Надоела я тебе? Или выдохся весь? Может, мне обратно, в свою каюту перебраться?

 -   Как хочешь... Слушай, Марин, я вот всё думаю, что у нас с тобой в будущем? Я скоро на другой пароход уйду, мне в отделе кадров инспектор пароход готовит, который через Суэцкий пойдёт, только из-за тебя здесь на Камчатку хожу. Мне уже наплевать, что ты выше меня. Если хочешь, я тебе предложение могу сделать. Скажи по-честному, я тебе нужен? Или ты ещё не наигралась со мной, как с младенцем?

 -   Слушай, перестань, пожалуйста, вспоминать опять про эти игрушки, надоело. Если надумал предложение делать, так делай не спрашивая, а я ещё подумаю. У нас с тобой, как у Высоцкого получается, только я жирафиха, а ты антилоп. Не сомневайся, я действительно люблю тебя. Ты не младенец, ты мужчина, каких ещё поискать. Даже не знаю... готова всю жизнь на этом «курятнике» с тобой жить. Только, мне кажется, рано или поздно ты всё равно уйдёшь от меня, если я себе ноги не подпилю, чтобы ниже тебя быть. Я бы хотела любить тебя, пока ты не найдешь свою настоящую половинку. Ты только скажи, и я уйду из твоей жизни. Готова даже любовницей твоей быть всю жизнь, на подхвате. Только ты, наверное, не такой, тебе и любовницы никогда не нужны будут... Даже представить себя твоей женой не могу. Ты кумыс пробовал когда-нибудь?

 -     Причём тут верблюжье молоко. Я в твой Узбекистан не поеду всё равно. Если уж мы поженимся, то жить у меня будем, на Волге. Я тоже тебя тогда жаждал. Хлебнул, как холодное пиво со страшного похмелья, а ты оказалась спиртом неразведённым. До сих пор в уматину пьяным хожу...



***


  ...Володька посылал своей Маринке радиограммы, но уже месяца через три она перестала на них отвечать. "Наверно, уже подарила себя кому-то другому. Она же женщина, не может жить без любви, - вспоминал он с грустью её слова. - Можно сказать, у меня хоть и не совсем рога, но рожки уже проклюнулись".

     Свою "Гюльчатай" Володька встретил однажды возле морвокзала, вернувшись из первого своего отпуска. Он был с девушкой, а она с каким-то высоким красавцем. Пары шли навстречу, а когда поравнялись, Володя с Мариной могли позволить себе лишь незаметно улыбнуться друг другу в знак приветствия. Пройдя мимо, оба обернулись и ещё раз улыбнулись, сверкнув глазами.

       "Лучезарная! Ещё красивее стала, - подумал Вовка. - Моей была".

 -      Владимир Александрович, можно вас на минуту? - вдруг окликнула его Марина. Подбежала с широкой улыбкой. -  Извините, пожалуйста, девушка, я его всего на пару слов, можно?..

 -  ... Привет, Гюльчатай! Ну ты просто Кэндис Берген из фильма «Начать сначала». Даже не представляешь, как я рад тебя видеть.

 -       Решила остановить тебя, нельзя же так... Ну, как? Это кто у тебя? Хорошенькая, милая, выглядит совсем девочкой. Жена?

 -       Пока кандидатка в невесты. А это у тебя муж? Тот самый старпом, нет?

 -       Угадал и насчёт мужа, и насчёт старпома, недавно свадьба была. Капитаном сейчас, но пока, правда, только на Сахалин ходит... А ты на каком?

 -       Да я ещё в отпуске числюсь, только вот приехал. Домой, в свой родной Горький летал. Ну как, побывала ты в своей Японии?

 -       Не-а! На фиг она мне теперь, я опять залетела, рожать решили. Это ты математик, всё точно тогда высчитал. А я твою таблицу где-то потеряла, теперь так, на авось. Слушай, так рада тебя видеть. Он меня больше на пароходы не пускает, с его мамой живу. Познакомить бы тебя с ним.

 -      Да не стоит, мне кажется. Беги давай, а то ревновать начнёт. Я бы приревновал.

 -      Ну нет, он у меня хороший. Дай я тебя хоть в щёчку чмокну. Мм-у... Погоди, помаду сотру. Ну, прощай! Я тебя никогда, никогда не забуду. И ты меня не забывай, ладно?! Счастья тебе!

 -      Тебя забудешь, пожалуй. Спасибо тебе за всё! Счастливо...



***



 -      Кто это?

 -      Да так... старшим радистом у нас на «Советском Союзе» работал, когда «Из зимы в лето» ходили. Просто хороший мальчик. Да не ревнуй, он же на целую голову ниже меня...


 -      Кто это?

 -      Да так... официанткой у нас на «Советском Союзе» работала, когда на рейсах «Из зимы в лето» ходили. Просто хорошая девушка. Только не вздумай ревновать, она же выше меня на целую голову...