Бутеня

   Старшего лейтенанта Бутенко, или, по школьной привычке, Бутеню,как мы звали его все годы учебы в высшем артиллерийском инженерном училище, на самом деле, негласным филиалом самой академии Дзержинского, Бутеню не взлюбили все разом и единодушно. Мелочно придирчивый, многословный, раскачиваясь длинным нескладным телом, словно кладя бесконечные поклоны, крутя длинным пальцем перед носом проштрафившегося... Говорит, говорит. говорит...

   Особенно раздражала его манера раскачиваться - с пятки на носок, с носка на пятку. Вперед - назад, вперед - назад - нескладный сутулый маятник!
   Бутеня был старшим на сборах, которые обязаны были пройти все зачисленные в училище. По существу, тот же курс молодого бойца.
   Бутеня замучил строевыми занятиями и изучением уставов. Может, для "шпаков", тех, кто пришел сюда из обычных школ, такое в новинку, но грузить шагистикой, зубрежкой уставов бывших суворовцев, постигавших все эти премудрости с четвертого-пятого класса...
   Да любой из нас по доске пройдет с завязанными глазами, не оступившись. Или те же уставы... Да, мы их...Крепко мы тогда обиделись.
   Так  думали все кадеты, высунулся я.
   Бутеня молча выслушал мой пылкий монолог и, на удивление всех, распекать меня не стал, лишь коротко скомандовал:


   - Следуйте со мной!
   И бодро зашагал к казарме.
   - Миха! Не дрейфь. Если что, поддержим! Отстоим! - подбадривали меня ребята,  не ожидавшие ничего хорошего от моей прогулки с Бутеней.
   Бутеня открыл дверь канцелярии, пропустил меня вперед. Любовно оглядев фуражку, повесил ее на вешалку,раз и два прошелся расческой по редким волосам, и уселся за стол, пригласив меня занять стул напротив.
   "Придется писать объяснительную" - невесело подумал я и даже поискал на столе ручку. Но я ошибся.
   - Что касается строевых занятий, об этом я должен доложить заместителю начальника училища по строевой подготовке товарищу полковнику Горбарчуку - как решит, так и будет. По уставам... Сейчас я проверю, как вы их знаете, тогда и решим, как поступить.


   Он выдвинул ящик стола, стал вытаскивать разноцветные книжечки...
   Бутеня в раздумье стал листать уставы,  решая с какого из них начать.
   И тут во мне взыграл азарт семнадцатилетнего пацана. Сознаюсь, рисковал я отчаянно, хотя в суворовском уставы учили на совесть. По старому армейскому принципу: "О, воин, службою живущий, долби устав на сон грядущий. А утром, от сна восстав, долби по-новому устав".
   Не все следовали этому правилу, я долбил. А моя юная память была удивительно цепкой. И чем мудреней были слова и мудреней выражения, которые надо было, тем легче они запоминались запомнить. И чего я в  доктора не подался? Все лекарства помнил бы"!


   - Я, товарищ слушатель, спрошу основные положения уставов. Ваша задача  ответить как можно ближе к тексту, - очертил задачу старлей.
   Вот тут я и взбрыкнул:
   - Товарищ старший лейтенант, только вы не спрашивайте что-то, а просто  называйте номера параграфов и статей устава.
   У Бутени от удивления расширились глаза.
   - И вы сможете отвечать? - недоверчиво и даже испуганно спросил Бутеня, явно подозревая меня в розыгрыше.
   В ответ я пожал плечами: я тоже до конца не был уверен, что фокус удастся.
   Бутеня снова глянул на меня с сомнением и на всякий случай своей огромной ладонью загородил  книжку, раскрыв ее на какой-то странице. Скорее всего, наугад. Назвал номер параграфа и замер, вперив любопытный взгляд на меня.
   Мне повезло. И мой ответ - слово в слово с уставом.

   Уже заинтригованный, Бутеня пролистал несколько страниц.
   И снова удача. И снова чеканный ответ.
   Минуты две Бутеня с нескрываемым удивлением смотрел на меня как на фокусника. Еще раз про себя прочитал параграфы, которые только что называл. Откинулся на спинку стула, решая сложную для себя задачу. Захлопнув устав, убрал книжицы туда, где они покоились до нас. Решительно поднялся, расправил под ремнем складки тужурки и,по-моему даже руку выкинул вперед, как это делал вождь мирового пролетариата, таким он и зафиксирован на многочисленных памятниках.
   - Идемте!
   Я и Бутеня стояли перед строем до предела заинтригованных первокурсников, моих нынешних и будущих друзей, готовых услышать явно неприятное.
   - Товарищи слушатели!
   Да, мы не курсанты, а слушатели и будем учиться по академической программе и наградой за это - высшее военное образование. Уже не нужны будут никакие академии. И при каждом факультете - офицерские отделения от капитана до подполковников.
   Тон у Бутени торжественный, словно приказ о награждении читает.

   Только что я проэкзаменовал вашего товарища, слушателя Озщерова на знание уставов внутренней и караульной службы, строевого и дисциплинарного. Слушатель Озеров показал блестящее знание уставов! Поэтому, с сегодняшнего дня все бывшие воспитанники суворовских училищ от изучения уставов на время летних сборов освобождаются.
   - Ура! - возликовали кадеты и будь на них в это время фуражки, уверен, подбросили бы вверх.
   Фуражек не было, а Бутеня в моей жизни остался еще на долгих пять лет, его определили нашим курсовым офицером, можно сказать, командиром, отвечающим за наше учебное отделение.
   Его не любили. Передразнивали манеру говорить длинно и скучно, раскачиваться всем телом. Кое-кто даже без особых на то причин, тихо ненавидели этого нескладного человека с книжными правильными принципами жизни.

   Не имея таких радикальных чувств, я тоже криво усмехался при его появлении. Но в глубине моих чувств, в самом их уголке, стеснительно жалась непонятная вина перед этим человеком. Но все рассыпалось вдребезги под напором бутенинских придирчивости, недоверия.
   Как-то, столкнувшись со мной, что называется, лоб в лоб, он неожиданно остановил меня и, глыбой нависнув над моей макушкой, вдалбливая в меня каждое свое слово, с сомнением произнес:
   - Вы подозрительно часто, слушатель Озеров, ходите в увольнение в город. Спортивная секция при гарнизонном Доме офицеров? Но никто, кроме вас, так часто не посещает тренировки.

   Я  действительно много времени тратил на спорт. По прошествии многих лет это стало очевидно. Объяснялось все просто: нравилась мне борьба. Классическая. Или, как ее раньше называли,  французская, а в средние века - греко-римская. И в каких только соревнованиях я ни участвовал!
   И тут меня осенило: я вспомнил экзамен по уставам. Почему бы ни пригласить Бутеню еще на один.
   - В ближайшую субботу у меня соревнования - приз Поддубного.
   - И за какую команду выступаете?
   - За вторую сборную окружного Дома офицеров. В одиннадцать, во Дворце спорта.
   - Приду! - подвел итог разговору Буте6ня. И, по-верблюжьи покачивая головой и несуразно размахивая руками, направился по своим делам.

   Я стопроцентно был уверен: Бутеня придет.И, явившись схватку, переживал гораздо больше обычного - меня колотило крупной дрожью. Я понимал: можно перегореть, еще и не ступив на ковер. А тут еще противник попался тот еще экземпляр: выше меня на голову, рукастый, жилистый. Таких борцы называли "мужиками".
   Это была особая категория борцов. Условия для получения звания мастера спорта настолько ужесточили, что превратили в недоступную высоту. И тем самым поставили барьер для многих на дороге в любую сборную команду. Так появились"мужики", борцы возрастом около тридцати, то есть самый расцвет мужской силы, когда тело независимо от тренировок наливается силой, как августовское яблочко соком. А ты, хоть и весишь столько же, но мышцы по-мальчишечьи рыхлые. Никакого сравнения с тугими мужичьими жилами, мышцами без единой жиринки. И что уже совсем неприятно: не любили до ненависти эти "мужики" нас, цыплят, у которых еще все впереди и чемпионские медали, и мировые первенства. И хотя положение с присвоением званий обещали вскоре поправить,для всех было ясно: их время ушло.


   Мы твердо знали: от "мужика" пощады не жди. Мне кажется, что в таких схватках я и испытал свой характер. И если не закалил его, то подсмолили основательно.   
   Я на ковре. Но испуганным взглядом ищу Бутеню. И, конечно, вмиг его нахожу - в самом первом ряду, весь внимание.
   Соперник мой испуг уловил мгновенно. Но неправильно его истолковал для себя. "Мужик" ринулся на меня что твой танк на беззащитную пехоту.Он сам наскочил на мое бедро. Тренированные мышцы сработали на автомате - противник летел  красивой дугой, а приземлился обеими лопатками. На первых секундах схватки, чистая победа.Сорвись он с приема, быстренько сообразил бы как разделаться с "цыпленком": приступил бы к  длительной осаде, измотал бы могучими захватами, измочалил бы мои мышцы. А теперь он стоит могучий и смущенный, а руку в честь победы поднимают не его.

   В горячке схватки я совсем забыл про Бутеню. А он уже рядом. Радостно трясет мои руки, по-верблюжьи кивая головой, с невероятной амплитудой раскачивается всем своим нескладным телом.
   - Я так испугался за вас! Думал, что судья что-то напутал, выставил против вас тяжеловеса. И, строго выпрямившись, торжественно изрек:- Вы будете получать увольнительную всегда, когда у вас возникнет в ней необходимость!
   И слово свое держал все пять лет учебы. Но всему приходит конец. Мы разъехались по всем уголкам страны. До меня доходили слухи, что Бутеня поступил в наше же училище. А спустя годы я узнал о главном инженере ракетной части майоре Бутенко. Вместе со слухами дошли и стоны тех, кому пришлось служить под началом майора Бутенко. А вот причины вполне мне известные: суровая требовательность, пунктуальность в выполнении служебных обязанностей. Инженер полка достал всех: день, ночь, мороз и зной, ПОЛЕВЫЕ УСЛОВИЯ ИЛИ УЮТНЫЙ АНГАР - техника должна быть в полной боевой готовности. И не было угла, куда бы не сунул свой длинный нос Бутеня.

   Сделать что-то вполсилы,тем более схалтурить - Бутенко не позволит. Сверх нормы, больше возможного - это пожалуйста.
   Сам инженер полка, похоже, не спал вообще. не отдыхал. Его высокую нескладную фигуру видели везде. его верблюжья голова нависала то над одним, то над другим.
   Я хорошо помнил училищного Бутеню и всегда становился на его защиту перед суровыми обвинителями:он честный, он справедливый.
   А в ответ слышал:
   - Шизик твой Бутеня! Попробовал бы послужить под его началом, по -другому бы запел! Шизо натуральное!
   Самое ужасное, что и начальство исполнительного майора судило о нем примерно одинаково с его подчиненными. И когда случилось то, о чем все старались говорить шёпотом, командование поспешило заявить, что, да, за майором Бутенко водились некие странности...
   Заступив дежурным по штабу дивизии,  майор Анатолий Александрович Бутенко вышел в степь, а она сразу же за зданием штаба и жилыми домами, сел на бревнышко, на котором любил посидеть, поразмышлять - он его и притащил специально сюда, расстегнул кобуру...
   О чем он думал в те минуты своей беспокойной жизни? А ведь он думал, делал выводы...
   В кармане его тужурки нашли коротенькую записку: "Я не хочу участвовать в  обмане, который все называют боевой готовностью. Ее нет. Майор Бутенко".
   В годы, когда это случилось, происходило много всякого. А один очень либеральный человек глубокомысленно  изрек по этому поводу: "Сейчас любой может иметь собственное мнение".
   Записку приобщили к делу как свидетельство. И со спокойной совестью закрыли.