Рухнувшие шторы

Потолок
бездна гнили моего бытия


Стены
цвет отравленных чувств


Пол
звук потрескивающей безумием жизни


Окно
запах ржавчины оскалившихся прутьев


Убежище
микроскопическая ниша в упорядоченном хаосе замкнутого бетонного ящика. Этот бетонный ящик лучше деревянного, где мозг зудит от разлагающейся плоти.

Хотя
разложение – растяжимое понятие.


Я почуял Её спинным мозгом: хрупкую, упакованную, в сером пальто и красной фланелевой кепке. В Её руках пижонился Хохотун – толстый человечек, саркастически высмеивающий всех, кто обращал на него внимание. Механизм обнаружения объекта сработал мгновенно. Озабоченный своей «нудной» работой, я прошел мимо Неё и скрылся в «засаде».
Она тоже работала. Работала четко, грамотно. В Ней жил обычный покупатель. Её мимика по-настоящему любовалась сувениром; реакция на вновь поступающую информацию была незамедлительной – ни мгновением раньше, ни мгновением позже.
Это был не какой-то там воришка. Это был «Покупатель» - ВОР.
Я любовался Ею.
Она улыбнулась сувениру и пошла вдоль стеллажей магазина
сунув руку с сувениром в карман.
Я Её вёл до самой кассы.
На кассе Она оплатила  все покупки, кроме сувенира.
На выходе я остановил  Её.
Проверил чек. Дежурная фраза: «У Вас есть неоплаченный товар?» - привела Её в жалкое состояние. Нашкодившей школьницей Она опустила взгляд и надула губки. «Прикидывается овечкой», - утвердился я. Вызвал по рации старшего смены. Предложил Ей пройти в комнату досмотра службы безопасности магазина.
Выкладывая всё из карманов, Она затравленно посматривала на меня исподлобья. Я ликовал в предвкушении душевного экстаза. А когда в комнату вошла контролер в своей засаленной куртке и сходу начала скользить руками по телу девушки – моя жертва закрыла глаза, затаила дыхание
и покраснела.
«Классно играет, стерва», - подумал я и приготовился получить допинг.
- Она чиста,- заключила контролер.
Я сдулся.
Огрызнулся и потребовал проверить правый карман Её пальто.
Но и правый, и левый карманы, и карманы Её костюма с карманами дамской сумочки в придачу были пусты.
Старший смены предложил мне провести девушку на выход и извиниться.
Провёл.
А вместо извинений намекнул на обратный исход Её следующего посещения супермаркета. Она снова опустила взгляд. Аккуратно надела на голову красную кепочку. Стыдливо взглянула на меня из-под козырька.
Дрогнула уголком губ.
И выскользнула из моего поля зрения.
Да-да! Именно выскользнула из моего поля зрения. Выскользнула потому, что подобная ухмылка мне была уже знакома, но память отказалась дать ответ на вопрос: где я сталкивался с подобной гримасой? Моя работа требовала запредельного внимания всегда, везде и во всем.
Но эта деталь
она поглотила своим ступором.
Мой мозг, моя «программа», что называется, зависла.
Я искал ответ, но везде выходил в тупик.
- Повнимательнее, пожалуйста! - услышал я из рации голос старшего смены. – На твоём ряду работает команда, а ты на часы пялишься.
Я и в самом деле смотрел на часы. Наверное, где-то там, глубоко в подсознании включился счетчик, который пытался определить: сколько нужно времени на поиск, чтобы дать ответ на простейший вопрос? Счетчик включился, но не отхронометрировался.
Позже завис, как и «программа».
Это потом, в метро я понял, что на самом деле вся проблема не в счетчике и не в ухмылке. «Программа», не найдя выход, стала искать ответ на другой вопрос и, что самое смешное, опять уткнулась в ступор. Хохотун так и не вернулся на место. Значит, остался у Неё в кармане. Значит, либо контролерша лохонулась, либо вступила в сговор.
Ради пятисот рублей?!!!
И, что самое бредовое, мысль о проверке моей бдительности и профессионализма со стороны начальства.
Тогда, что?


Я терроризировал этим себя почти всю ночь, пока не «провалился». Мне снились полки со статуэтками в виде девочек в красных кепи и белом нижнем белье с наброшенными на плечи пальто; карманы, раздающие охранникам магазина быстро тающий лед; Хохотун, гоняющийся между стеллажей за контролершей; и старший смены, провожающий воров до выхода, одаривающий их цветами и настоятельными извинениями.
Лишь под утро, когда будильник своим язвенно-писклявым треском вернул меня в реальность, я почему-то припомнил, как оттолкнул перед сном руку жены истекающей соками и спрятался с головой под одеяло.
«Нужно всё-таки трахнуть её», - подумал я и попытался настроиться.
Супружеский долг не встал. А значит бездна получила возможность треснуть ещё глубже.
На завтраке проглотил сосиску из сои и брикет распаренной синтетической лапши, потому как все деньги откладывались на новый холодильник. На фиг он нужен, если, семья на ладан дышит. Поиграл в молчанку с женой, запил всё это чаем, дал дежурное наставление сыну, чтобы тот слушался в детсаде, не то в школу не возьмут в этом году, хлопнул дверью и с легкостью выдохнул:
«Еще одна ночь прошла без домогательств».


                В таком вагинально-фаллосном шествии
                каждый жаждет урвать СЕБЕ


Я ждал Её появления двенадцать дней.
И без того навороченный график дежурств – день-сутки-ночь и сутки отдыха – предстал передо мною во всём своём буреломном обличии. Я рыскал между рядами в поисках этих злосчастных серых пальто и красной кепки, упуская из виду работу самых дешевых воришек.
На меня посыпались замечания от старшего смены. А от начальника охраны на последнем разводе я выгреб по полной программе. В конечном итоге, МЕНЯ – того, кого в смене называли Клык – перевели из торгового зала на выход, рвать чеки покупателей и благодарить за покупки.
Никогда не думал, что на этом посту можно деградировать до двух-трех уродливых фраз.


Застой отношений, который жена хоть как-то пыталась поддерживать на плаву, стал погружаться в трясину полнейшего онемения. Никогда не думал, что меньше чем за две недели женщина, страдающая от гиперувлечения косметикой, может превратиться в жёваную мочалку. Меня всегда выворачивало от её тяги к «штукатуризму», но в свете последних событий, вовсе омерзило и повысило нервный свербёжь.
Вот примерно в таком настроении я ежедневно топал из дома в магазин и обратно. В конечном итоге, всё это достало так, что однажды, после суток, я психанул и решил пропустить пару-тройку рюмок водки в баре супермаркета конкурирующей фирмы.
Первая рюмка пошла как родная, и я затянул в легкие порцию дыма. Возможно, она там и осталась бы навечно, если бы я не вывалил себе в душу приличную порцию отборного мата.
Там, на выходе из бара мелькнуло серое пальтишко с красной кепкой и направилось в торговый зал.
Недопитым и недокуренным я рванул с места и сквозанул к кассам.
Зал, по своему обыкновению, с утра был почти пуст, и мне пришлось использовать всё своё мастерство маскировки.
Не вышло. Попался на крючок
бегунков – охранников, работающих в штатском. Они меня передавали из рук в руки, как какой-то эстафетный флажок, не обращая внимания, что я вообще не касаюсь товара.
А между тем моя подопечная сложила в корзинку всё необходимое для небольшого пикника в офисных условиях и свернула в отдел сувениров.
Здесь повторилось то же, что и двенадцать дней назад. Но только на этот раз в Её кармане оказалась обнаженная Свинюшка со стройными ножками, осиной талией, сочной грудью и бантиком на голове.
Я пошел по накатанной схеме, и в этом была моя ошибка. Я хотел самолично поймать Её за руку, а нужно было сразу сдавать охране.
Она снова не рассчиталась за сувенир, и я рванул Ей наперерез через кассы. Передо мной тут же вырос охранник и еще двое сзади. Они предложили пройти с ними, а я потребовал обратить внимание на уходящую девушку.
Спор длился не долго.
Не знаю, какие эмоции посетили бармена, когда вместо меня остались клубы дыма, но эмоции этих трех охранников точно зашкалили. Думаю, они не ожидали, что и в супермаркетах земля имеет свойство притягивать гораздо сильнее обычного.
В этом магазине на выходе охраны не было и дурдом с чеками тоже отсутствовал и я выбежал наружу беспрепятственно, с полной уверенностью в сегодняшнем дне.    
 Каково же было мое удивление, когда никакой девушки в сером в поле моего зрения не оказалось! А следующим чувством на голову свалился инстинкт самосохранения. Впервые в жизни я убегал от тех, кого только что уложил с трех ударов. Этот забег закончился тем, что я навернул круг по внешнему периметру супермаркета, нырнул в живую мешанину метрополитена, а затем – в вагон.
Я был на взводе.
Неудача за неудачей загнали меня в угол, и я готов был рвать и метать лишь бы доказать, что я не идиот. Доказать не охране моего магазина, не, тем более, охране конкурирующего. Я хотел доказать это сам себе.
А иначе – грош цена моему нюху, выработанному месяцами.
А иначе – я слепой выродок, которому пора бутылки собирать.
А иначе – имя мне не КЛЫК, а ФИКСА позорная.

Но я отвлекся…

Я был на взводе. Похоже, я тронулся вместе с поездом и в прямом, и в переносном смысле. Я вновь увидел цель, и моя «программа» тут же помножила стечение обстоятельств на закономерность. Меня накрыла чесотка. Чесотка карманника.
Девушка с красной кепочкой на голове обернулась, и моя рука вгрызлась
в карман
но не в тот.
Девушка вздрогнула бровью, проводила взглядом мою руку и снова посмотрела из-под козырька. Посмотрела не пай-девочкой, как в прошлый раз. Теперь на меня смотрели глаза пантеры.
Хищницы.
- Так вы, сударь, оказывается пёс шелудивый.
И ВСЁ !!! КЛИН !
«Кто говорит мне об этом? Вот ЭТО ВОТ в серо-красном?!!!»
Эта мысль влипла в тупик буксующего сознания, зашевелив в студне полнейшего онемения нечто, похожее на круговорот. Своё начало сие НЕЧТО брало где-то в кадыке, с каждым оборотом втягивая в себя пыль с застоявшегося, спящего, почти атрофированного.
Что это было за НЕЧТО, я понял у Неё дома, выискивая в коллекции сувениров того самого толстяка Хохотуна. Моё нутро вступало в стадию разгулявшейся стихии, бушующей всей своей массой. Этот смерч сметал все принципы, блокировал в «программе» все доступы к стабильной обработке информации. А если говорить по-человечески: МОЁ НУТРО ТРЕБОВАЛО ДОКАЗАТЬ ЕЙ, ЧТО Я МУЖСКОГО ПОЛА! Поэтому, когда Она предстала передо мною, я выбил из её руки заказанный бокал с коньяком и дал разгуляться взбесившейся стихии.


Нагота.
Моё тело давно не ощущало нежность постельного белья.
Моё тело забыло с каким упоением разливается нега.   

В Её доме можно было позволить себе расслабиться. В Её дом не нужно было покупать новой мебели. Здесь не нужно было делать ремонт, не нужно было ходить в тапках, чтобы не испачкать ноги. Здесь везде были ковры, здесь везде было тепло и уютно.

Наслаждение.
Её утонченные черты лица с ненавязчивым макияжем, застенчивый взгляд и пухленькие губки.
Её бархатная кожа, чувственное, податливое тело.
И упругая грудь с торчащими сосками.

Мечта.
Она сбылась, но осталась совсем зыбкой. Моя мечта была моложе меня лет на пятнадцать. Чего ещё! Хватай и держись!
Нет, б..дь, это моё маниакальное ковыряние в пороках, жажда, мать её, торжества справедливости.
- В твоей коллекции я не увидел толстяка.
Она улыбнулась, прижалась ко мне и нежно поцеловала. Что произошло дальше, я понял лишь когда увидел свою губу растянутой, как резина. Я никогда не думал, что кожа может иметь такую тягучесть!!!
Она разжала челюсти лишь после того, как я завопил от боли и несколько раз рванул Её за волосы.


Тоска! Тоска!! Тоска!!!
Я резко остановился. Память снова напомнила: я рванул Её
и в руке остался приличный клок волос.
Больно? Думаю, не из приятного.
Но Она.
Она довольно разлеглась на кровати, понежилась и, похоже, получила ...
... кайф?
Она выдернула из меня чеку. Взвела меня, как боёк.
Я бы порвал Её!!!


Поздно. «БЫ» мешает.

Я плёлся по холодному снегу, ощущая, как меня постепенно заглатывает та самая тоска. И, что самое жуткое, мне это понравилось.

Я втащился домой, и стоило моей жене открыть рот, как тут же произошел «взрыв»! Грозой безобидных хомячков я вывалил ей всё, что думал о её жиреющем «мясе», которое цеплялось за журнальные диеты и голодовки, а потом припомнил, мать их, её «кулёчки», коими она нарекла свои сдувшиеся сиськи!


                Мы тычем мясом в мясо, не подозревая,
                что глумимся,
                вдалбливаем немощьность
                в свое чумеющее экстазом тело.


Я наткнулся на Неё в метро. Сначала испугался – заныкался в другом конце вагона. Она же поступила самым изощренным способом: нагло стала напротив меня возле дверей и ухмыльнулась из-под кепки.
Это я ПОЗЖЕ понял, что Она просчитала запутанный график моей смены. ПОЗЖЕ понял, что в метро Она спустилась, возможно, третий раз в жизни – в Её гараже стояли «порш» и «чероки». А в тот день я просто сорвался с цепи: потащил Её к Ней домой и в прямом смысле оттрахал, как плоть повелела.
Следующий и каждый последующий трах стали, почему-то, принимать форму грубее предыдущего. Меня разрывал животнотизм! Я трахал-трахал-трахал и ещё раз трахал!!! А Она заводилась пружиной. Я стал кусать, щипать, рвать волосы, заламывать руки, скручивать Её в самые жуткие позы, и в этой кутерьме не заметил, как стал сортировать:
укус за губу – в отрицательную сторону,
ногтями по спине до крови – в положительную,
сдавленный пальцами сосок – халтура,
минет с «отгрызанием» члена – высший класс пилотажа, только руки должны быть пристёгнуты к горячущей батарее.
Это я СЕЙЧАС понимаю, что Она была самой настоящей садомазохисткой, во что превращала и меня. А в те дни … ... ...

В те дни моя работоспособность в магазине загнала всех моих коллег под плинтус. Сначала я умудрялся ловить воров даже на выходе. А когда меня снова перевели в торговый зал – наш супермаркет в сети магазинов стал образцово-показательным. Я с полным спокойствием мог снова сказать себе: «Да. Я – КЛЫК».
Дошло до того, что я стал обращать внимание на жену. Точнее, стал сравнивать жену с Ней. Полнота и косметичность жены уже казались не настолько уродливыми, как раньше. Всё чаще в своих фантазиях я пытался представить: с «А как было бы, если бы я то же самое сделал со своей женой?»
И в один прекрасный вечер не сдержался.
Жена поздно пришла с работы. Она была в сером пальто и в серой фланелевой кепке.
«Странно, а по какой причине не в красной?» - мелькнула мысль и сакцентировала внимание на лице. - «Вместо обычной “штукатурки” ненавязчивыми штрихами - макияж».
В тот вечер сын был у бабушки.
В тот вечер я чуть не разорвал свою жену.
В тот вечер я опоздал на работу.
Но на утро я не встретил Её в метро. Я пришел к Ней домой, чтобы получить звонкую пощечину и «поцеловать» с грохотом захлопнувшуюся дверь.
Для меня по сей день осталось загадкой: был ли приход жены в таком виде, спланированной акцией двух женщин?
Чьи советы наставили жену на «путь истинный»?
Знала ли Она о моих тайных фантазиях?
Если знала, то откуда?
Я ломал над этим голову и ждал.
Я снова ждал Её.
Её не было ни в метро, ни дома, ни в магазине. Каждый день, каждая ночь, каждая рабочая смена превратились в ломку.
Я снова стал ощущать, как черствею.
Похоже крыша жены тоже начала неспеша подтекать.
Думаю, на самом деле у её подруги никакого дня рождения не было. Просто жена хотела вернуть меня через шведский треугольник, а получилась пьяная оргия, обычная порнуха без чувств, без эмоций.


Было начало весны. Грязь, слякоть непролазная. Внезапно прорвавшееся сквозь тучи солнце. Дневная смена. Весь магазин светился, будто площадь в день Первомайской демонстрации. Ну прямо, как в детстве. А душа на тысячах замков, чтоб «программа» работала без перебоев. Сотни покупателей. Пара-тройка воришек худосочных. И вдруг по глазам резануло чем-то ярко-красным.
Сначала – простейшее зондирование. А когда объект направился в мою сторону, сердце онемело на мгновенье и тут же ухнуло жгучим потоком крови в мозг.
Я УЗНАЛ Её !!!
Это была Она и НЕ Она.
Ярко-рыжие волосы, белая шляпка, кукольное лицо, красное пальтишко чуть выше коленок и красные туфельки. Ничему я так не удивился, как «кукольному» лицу.
Явно! Она хотела скрыться под маской необычного макияжа.
Зубы заскрежетали. Из руин вздыбилась месть и погнала меня в «засаду» сувенирного отдела. На полпути дала о себе знать «программа», и я вернулся; важно прошел мимо Неё, будто не узнал, и смешался с толпой в соседнем отделе.
Формула по моим расчетам была верна.
В карман Её пальто нырнул пляшущий Чертик.
КРАСНЫЙ пляшущий Чертик.
Стоп!

Она меня раскусила.
А на выходе вообще начала издеваться. Ей прекрасно подыграл старший смены. Он то и дело бросал на меня косяки, расстилаясь перед Ней в комплиментах.
«Вот в чём подвох», - сработала «программа». – «Они драконит меня.ы».
В досмотровой на стол посыпалось содержимое сумок, а когда в комнату вшаркалась зачуханная контролёрша, Она зашагала грузной тётке навстречу. Конролёрша заёрзала, остановилась и попятилась. Моя жертва «прижала» засаленную тётку к стене и, широко расставив ноги, неторопливо сбросила с себя пальто и клетчатые пиджак с юбкой, чем-то напоминающие школьную форму.
Оставшись в белой шляпке, нижнем белье белого цвета, белых носочках и красных туфельках, Она перешагнула через одежду и отошла к столу.
Застывший соляной столп в виде контролёрши, вместо того, чтобы шарить по карманам, рассыпался мешканьем по полу.
Ну, ещё бы ей не рассыпаться!!!
Куда ей со своими фиксами в тридцать лет, накрашенной спичками физиономией и походкой гиббона!
Знаете чертей переферийного происхождения? В своих больших деревнях сельского типа они не то, что наяву, они и в телевизоре настоящего стриптиза не видели. А здесь !!!
НА ТЕБЕ!!! Прямо на работе! Жестко, надменно, хладнокровно, до полной мумификации!
Так вот.
Старший смены. Этот чертяра. Сглотнув пересохшие слюни, сунул в зубы сигарету, пресел на подоконник и закурил.
Его взгляд лапал.
Он мял Её.
Он насиловал Её.
А потом снова принялся поглядывать на меня, только теперь пережевывая мое нутро.
Контролёрша что-то пробуксовала о пустоте карманов и вышла, предварительно врезавшись в дверной косяк. А старший смены кичливо предложил Ей одеваться и поманил меня взглядом в коридор.
- А я Её не сразу узнал. Трахнул бы ты Её, что ли, и …
Следующим словом он поперхнулся.
Гораздо позже я узнал, что его селезенка осталась цела, но на лбу ещё долго торчала шишка формой с гору Казбек.
Через полчаса начальник охраны попрощался со мной и предложил не пускаться в бега, пока старший смены не определится с заявлением о нанесении телесных повреждений. Её я, естественно, упустил, поэтому сразу же выдвинулся к Ней домой.
Ждал я Её почти до полуночи. Хорошо, что весна брала власть в свои руки.


Её привезли на «хаммере». Из «хаммера» высунулось свинячье рыло и поцеловало Её в щеку. Следующее, что я явно помню – безбашенная ревность, и я лечу на таран. Потом – черные круги и звездопад. Напоследок память напомнила, что весенняя грязь как и пол в супермаркетах иногда имеет свойство притягивать охранников сильнее обычного.


                Теперь этот обломок торчит в трахее,
                гложет безрассудством прошлого.

                Ты и хотел бы извлечь,
                ну, в крайнем случае  - проглотить,
                да острые края мешают.


Наверное какая-то часть «программы» зависла окончательно. После того вечера прошло достаточно времени, а я до сих пор помню кусками.
Сначала было похоже на забытье, на бред, на первые месяцы жизни новорожденного. Отличие лишь в жутких головных болях.
Помню бородатого врача. Он говорил что-то о тяжелом сотрясении, о поломанных ребрах.
Казалось, он просидел возле меня вечность.
А потом исчез вникуда так же, как и появился.
Помню, учился заново ходить, связывать разнородные слова в логические предлжения.
Помню Её.
Её тело согревало, когда меня по ночам бросало из полыньи в пекло и обратно.
Самое яркое – тошнотворное недомогание, постепенно мутирующее в страх. Страх перед внешним. Когда я научился ходить, мне было страшно выглянуть в окно. Я постоянно просил держать все окна в доме зашторенными.
Со временем ко мне пришло осознание моих страхов.
Я слишком много натворил там, за окном. Я срывал зло на всех.
ВСЕ – это не только жена и сын, они – капля в стакане. В основном это было на работе. Я ведь не ловил воров, я отыгрывался на них, утверждался, держа в кармане, на всякий случай, небольшую безделушку с магазинной полки. Вот только не пойму, почему я не воспользовался безделушкой в Её случае.
Впервые за последние два года здесь, у Неё дома я почувствовал себя в полной безопасности. Я никуда не хотел возвращаться. В этом доме я не боялся милиции с заявлением от старшего смены. Я создал здесь сам для себя клетку, в которую никто снаружи не ворвётся. И успокоился.
Беззаботным ребёнком я каждый день ждал Её с подарками. И Она их привозила. Это были какие-то странные одежды разных стран, разных времен, разных сословий. Мы переодевались в эти одежды и разыгрывали целые спектакли, которые обычно заканчивались животной страстью. Каждый вечер Она превращалась то в рабыню, то в наложницу, то в гетеру, то в дешевую проститутку и к полуночи поднимала самый настоящий бунт против своего хозяина. Все Её персонажи доводили меня до истерики. Из них пёрло свободолюбие. И это свободолюбие требовало подчинения. В ход шли иголки, ремни, строительные ножи, пощечины. И тогда Она падала на колени, ползала, вымаливая прощения и отрабатывала своё непослушание по полной программе. Отрабатывала во всех смвслах этого слова.
Выжатым лимоном мы падали на мятые простыни, и с этой минуты начиналась совсем иная история. Рядом со мной лежала маленькая беззащитная девочка. Свернувшись в клубочек, Она обычно просила рассказать на ночь сказку. Я гладил Её волосы, придумывая какие-то самые невероятные истории, а Она засыпала на первых двух-трех предложениях моего рассказа. Её тельце вздрагивало, забыавясь сном, пальчики крепко сжимали мою руку, а носик упрямо сопел у моего уха. Я чувствовал Её пухленькую щечку на своем плече и долго не засыпал. Меня выедала мысль о том, что утром Она снова уйдёт на работу, а я тенью буду скользить по углам дома, ощущая на себе назойливый взгляд тоски.
Однажды на столе в кухне я наткнулся на журнал кулинарных рецептов.
Приготовил.
Она обрадовалась неожиданному подарку. А назавтра – завалила меня журналами и сырьем с полуфабрикатами.
Я снова приготовил.
То, что я обнаружил, затаило во мне дыхание. Вечер за вечером я наблюдал за тем, как Она ест.
Ела Она по-детски, увлечённо, сосредоточенно, вслушиваясь во вкус пищи. Меня то и дело подмывал вопрос: а что, если Я покормлю Её?
Решился.


В тот вечер мы играли в игру, совершенно не похожую на предыдущие. Ей было четырнадцать, а я был Её отчимом. Она попросилась переночевать в «моей» спальне – Ей было страшно.
Странная игра. Но я поверил в происходившее. Я впервые лежал с несовершеннолетней. Я впервые лишил непорочности девственницу. Я впервые объяснял, что такое секс, что такое мужской член и как девичьи губки могут доставлять ему наслаждение. Я впервые объяснял испуганной девочке, что ласки между её аккуратными булочками никогда с моей стороны не закончатся вероломным вторжением.
В тот момент она не играла. Я никогда Ей не предлагал этого, но точно знал: Она и в самом деле шарахается даже от мелькнувшей мысли об анальном сексе.


Постепенно попятился страх. Умерло ожидание милиции. Забылась жена. Почти не вспоминался сын. Я привык к своему повседневному махровому халату.
Не знаю, сколько продолжалась бы моя жизнь в Эдемском саду, если бы однажды, на одной из страниц журнала, я не увидел рекламу ночного клуба. На фото в один ряд стояли девять одинаково одетых девушек: белые шляпы, белого цвета нижнее белье и красные туфли на длиннющих шпильках. Правда, вместо белых носочков, на них были белые чулки, но это мне не помешало вернуться в точку моего полного торможения.

Я осмотрелся.
Дом, в сердцевине которого я находился, обозлился. Клетка страсти оплела своими прутьями , сдавила горло. Густой слизью пошатнулся воздух. Мягкость махрового халата ошпарила тело. Я сбросил его и обнаружил
что я
голый.
Стыдно.
До тошноты стало стыдно.
Память гаркнула в ухо: после полуночного мордобоя Она отнесла всю одежду в прачечную и, почему-то, до сих пор не принесла обратно.
Бросился к шкафу.
Открыл, начал шарить, но ничего подходящего не нашел.
А может быть – не успел.
В память вгрызлась забытая история правого кармана.
Из Её шкафов полетела ЕЁ одежда. Я обшарил весь дом, но ни красного, ни серого пальто с кепкой, ни белой шляпы, ни белых, ни красных бюстгальтеров с трусиками и туфлями, ни белых носочков, ни клетчатых костюмов я не нашел. Не было и сувениров: ни краденных, ни тех, которые я рассматривал в день знакомства.
В одной из комнат я, наконец, увидел в зеркале сам себя.

Нагота.
Никогда мне не было так противно смотреть на себя. Синяки, ссадины, словно плетью посеченная кожа. Иссохшие мышцы. Дикий взгляд. Зато прическа уложена, как на женихе перед выходом в свет.

Наслаждение.
Где оно? В мозгу зияли дыры подозрений, предположений, сомнений и чёрт знает чего еще.

Мечта.

Я сорвался с места и пошел к телефону. Моей сокровенной мечтой стало желание позвонить кому ни будь, позвать на помощь, ударить в колокола. Моя мечта желала бежать куда подальше. Мою мечту гнал по пятам тот голый выродок из зеркала.

Стоп!
А что я, собственно, ищу?
Телефон?
Его в этом доме никогда не было.
Не было?
Не было, не было, НЕ БЫЛО!!! КЛЫК, ё-маё, волчара ты позорный, охранник профессиАнал.
Слизь снова стала просачиваться во все щели дома, с каким-то странным шипом выдавливая наружу воздух.
Мне захотелось на волю, на свежий воздух; пусть голым, пусть в снег, пусть в грязь, пусть на смех всем, пусть в каталажку – лишь бы глоток свежего воздуха.

Я дернул штору.
Глаза резанула боль. Я зажмурился и скрутился будто судорга пронзила желудок. Затуманивающееся сознание прокрутило в куске памяти только что увиденное
солнце
зелёные листья на деревьях
зелёная травка
люди, одетые налегке.
Странно. За окном уже лето.

Дышал ли я?
Жил ли я?
Или где-то завис?

Удар ногой в бок повалил меня.
Я открыл глаза.
Передо мной стояла «молодчик» в гестаповской форме, явно не по размеру. Держа руки за спиной, Она процедила сквозь зубы:
- Значит, пытался бежать.
В Её руке блеснул нож, и Она бросилась на меня.
Всё произошло вспышкой молнии: я швырнул Её на пол и навалился всей массой. Затем – глухой звук, будто что-то проткнулось чем-то тупым

и Её глаза
растерянные глаза с растерянной улыбкой.
И фраза:
- Я же ведь … … понарошку …
Сначала не поверил.
Поверил когда увидел в Её груди по рукоятку всаженный нож для масла.


                Остается ждать, когда обломок
                срастется с живыми тканями и, возможно, со временем
                он затупится, зарастет, ну, хотя бы, подскажет телу,
                как адаптироваться к постоянно ноющей боли.


Желтый потолок.
Чёрные стены.
Зеленый пол с облупившейся краской.
Окошко с тремя рядами решетки.

Сколько я ни просил следователя рассказать правду о Ней, он повторял:
- А ты как думаешь?
А я думаю так: пусть Она мазохистка, пусть садистка, пусть гетера, пусть принцесса, пусть девочка безобидная и затравленная, пусть кто угодно, хоть сумасшедшая – лишь бы жила.
Пусть я всю жизнь просижу в зоне, пусть вышка – лишь бы снова увидеть взгляд нашкодившей школьницы, взгляд испод козырька красной кепи.
Пусть потерял всех и всё.
И хрен с этим старшим смены, что он моложе меня на десяток лет, а ходит надо мной в начальниках. И хрен со всеми Хохотунами, Свинками и Чертятами. Главное снова посадить Её на коленки, обнять, приласкать, покормить с ложечки, причесать, рассказать сказку на ночь.


Лязг дверного замка.
Мужчина лет сорока обернулся.
Массивная дверь камеры приоткрылась. Надзиратель кивнул головой:
- Свидание!
Я сделал пару стремительных шагов и замер:
- Кто?
- Не знаю,- буркнул надзиратель, - какая-то в сером пальто и красной кепке.


* * *

1999 год