Дорога к новой жизни

   Не знаю, насколько необычна моя история, но дерзну предположить, что случившееся со мною можно считать происшествием чрезвычайно редким. И весьма поучительным, не только для меня, но и, надеюсь, для тех, кто сломя голову бросается в нечто новое и привлекательное, не понимая, где его настоящее место.
   Итак, начну всё по порядку, рассказав сначала, кто я такой.
   Я родился в 2102 году и вырос в семье фермеров. Мой прапрадед работал на земле, и прадед был земледельцем и скотоводом, и дед, и отец. Глубже в этот генеологический колодец я не заглядывал, но полагаю, что наша деревенская династия берёт начало в глубокой древности, когда пахали на волах, а сено косили такой железной штукой, которая в исторических словарях называется косой, а в наши дни - жезлом смерти: видимо, потому что люди забыли предназначение этого атрибута Костлявой, продолжая по традиции изображать её в монашеском капюшоне и с этим древним орудием в руках. Очень жаль, что предметы, помогавшие нашим предкам выживать и кормить хлебом беспечных горожан, известны разве что историкам.
   Но продолжу свой рассказ. Итак, после смерти матушки (отец умер, когда мне не исполнилось и пятнадцати), целых семь лет я жил на ферме и считал себя счастливым человеком. Я никуда не выезжал, если не считать поездок в близлежащий городок Лиллебю, и никогда никуда не стремился. Не было во мне страсти к перемене мест, к дальним путешествиям. Полагаю, эту черту я получил по наследству: ни прадед мой, ни дед, ни отец, ни родня по материнской линии тоже никуда не ездили. Им было достаточно наших деревенских просторов, поистине прекрасных.
   - От добра добра не ищут, - изрекал отец, гордо выпятив живот, всякий раз когда его спрашивали, почему бы ему время от времени не выезжать в большой город или даже в столицу, где столько всего увлекательного. - Что я там не видел? Моя жизнь - моя земля. Смотрите, как я всё здесь устроил! Даже маслобойня, сырный и колбасный цеха у меня есть, моя пшеница, мои бобы и тыква раз за разом получают призы на ярмарках в Лиллебю. А моя овечья шерсть, а говядина, а свинина! Отбоя нет от покупателей. Разве всё это есть в вашем городе? А посмотрите, какие кругом красоты! Какие горы, холмы, долины! Вы хоть раз поднимались в горы полюбоваться оттуда моей землёй? Нет, вы не делали этого, потому что боитесь увидеть истинную красоту и убедиться, что ваш город - всего лишь беспорядочный муравейник по савнению с этими чудесными местами, дарованными нашей семье самим Богом.
   Вот так считал мой отец, в том же был уверен и я.
   После кончины матушки я стал полноправным хозяином Фермы на трёх холмах, так люди звали мою вотчину. Отец и мать выучили меня всему, что знали сами, а управляющий Кнут Аллерёде, истинный профессор агротехники, приехавший в деревню, чтобы отдохнуть от городской суеты, да так и оставшийся работать у нас, вложил в меня столько новейших знаний по сельскому хозяйству, что я мог бы при желании стать министром или всемирно известным академиком в этой области.
   Однако тщеславие никогда не было для меня занозой, не дающей покоя незрелым личностям, не понимающим, где спрятано их настоящее сокровище. Вот почему все свои силы и знания я бросил на развитие хозяйства. На меня работало около пятисот человек и столько же роботов. В километре от моего дома, за речкой, я построил новый посёлок для работников, а старый снёс и на его месте планировал возвести новейшего типа птицефабрику. Проектов и задумок у меня было много, и я был доволен собой.
   Не повезло мне разве что на любовном поприще по причине, в которой раньше мне стыдно было признаться. Теперь же, когда я во многом стал другим человеком, могу и сказать: я вырос слишком застенчивым. Краснел от смущения, беседуя с незнакомыми людьми, да и от родных прятал почти все свои чувства. Поэтому все переговоры с клиентами вёл покладистый Кнут.  Слава Богу, упомянутые мною события исцелили меня и от этого порока, теперь я уже женат и у меня трое детей, а тогда... Тогда, дожив до тридцати, я оставался холостяком и тяготился мыслью о том, что если в таком духе пойдёт и дальше, я так и не заведу семьи и умру в полном одиночестве.
   Именно это моё беспокойство, мой страх остаться неисправимым бобылём, вызвал к жизни цепь событий, о которых я и собираюсь вам рассказать.
   Я уже упоминал, что мне, как и моим предкам, вполне хватало мирка, ограниченного фермой, заботами по хозяйству и увлечениями, не выходящими за границы деревенской жизни. Кроме того, я любил читать, особенно мне нравились серьёзные книги. Я упивался романами Драйзера, Фицджеральда, Гамсуна, Достоевского, Диккенса, Толстого, обожал Шекспира, Сервантеса, Хемингуэя, а также новых классиков, таких как Хотбёрд, Амос и Сириус. К тридцати годам внезапно воспылал любовью к Бьёрнсону и Ибсену, что, как мне кажется, стало ещё одним шагом к странным событиям лета 2132 года.
   Увлёкшись пьесами, я начал скучать по королевству волшебных зрелищ, мне снились подмостки с их плюшевыми занавесами, зрительные залы с ложами, обитыми парчой, я даже ощущал во сне особый запах, который, как я полагал, свойственен только театру. Я стал тосковать по удивительному миру умелых лицедеев, благодарных зрителей, я начал жалеть, что не выбрал профессию актёра или, по крайней мере, не попробовал себя на поприще драматургии.
   Когда же на ферме праздновали моё тридцатилетие, работники под руководством Кнута устроили настоящее театральное представлением. Они с таким трогательным старанием поставили «Сон в летнюю ночь», что, когда упал занавес, я расплакался и долго не мог прийти в себя: тоска моя стала просто невыносимой.
   Утешить меня пришёл Кнут. Я лежал на диване с кислой физиономией, а он сидел рядом на стуле, попыхивая своей электронной трубкой.
   - Ты должен почаще отвлекаться от дел, - посоветовал он.
   - Я отвлекаюсь, - возразил я. - На рыбалку хожу, гуляю, читаю...
   - Всё это не то, - отрезал Кнут. - Интернет - вот что тебе непременно поможет.
   Я решительно покачал головой:
   - Что я там не видел? Если что по делу искать в компьютере, с клиентами, к примеру, связываться - это я понимаю, интернет вещь полезная, а так...
   - Ты не прав, - оборвал меня Кнут. - Вы, Кристиансены, чудесные земледельцы, от Бога, можно сказать...
   - Ну разумеется, ведь не даром существует поверье, что эта земля подарена нашему роду самим Всевышним.
   - Да я и не спорю! - горячился Кнут. Он вскочил на ноги и принялся измерять комнату широкими шагами. - Послушай, Аксель, мир так широк, столько в нём удивительного! - Он подошёл вплотную к дивану, становился и, скрестив на груди большие, сильные руки, продолжал: - Вот ты постоянно один, хотя сам Господь Бог ещё на заре вселенной сказал, что нехорошо человеку быть одному.
   Я смутился и, наверное, густо покраснел, потому что Кнут улыбнулся мне ободряюще и, похлопав меня по плечу, возобновил хождение по комнате.
   - Знаешь что, Аксель, дело даже не в том, что ты почему-то решил оставаться холостяком, а в узости твоих горизонтов. Нет, не в смысле твоих познаний и увлечений, а в ограниченности круга общения. Слишком мало людей ты знаешь. Это заставляет тебя вариться в одном и том же бульоне, ничего не менять в жизни, не искать новых друзей...
   - Нет, только не это! - в страхе воскликнул я. - Терпеть не могу новых знакомств.
   - Ты боишься их?
   - Нет... А впрочем, не знаю... Наверное, всё-таки немного боюсь. Или просто неуютно мне с чужаками...
   - Так знакомься с людьми - и многие перестанут быть для тебя чужими. А там, глядишь, и любовь свою найдёшь, и продолжишь славный род Кристиансенов. И иными глазами будешь глядеть на мир.
   - Ну, не знаю, - пожал я плечами, чувствуя в словах Кнута нечто притягательное, и всё же опосаясь ступить на стезю, которая неведомо куда может меня завести. - Но как мне поможет интернет?
   - Ну ты, Аксель, уникум! - рассмеялся Кнут и, плюхнувшись на стул, схватил меня за руку. - Весь мир давно сидит в интернете, а ты используешь только одну миллионную долю его возможностей. И ещё спрашиваешь, чем он может быть тебе полезным. Ты что, ничего не слышал о социальных сетях?
   - Конечно, слышал. Но никогда не относился к ним серьёзно. Матушка говорила, что там полно психопатов и мошенников, так что приличному человеку делать там нечего.
   - Тут она была не права! - Кнут крепко пожал мне руку, и я почувствовал, как по ней из него потекла в меня сила, некая приятная уверенность в том, что впереди меня ждут удивительные события. А он отпустил мою руку, откинулся на спинку стула и спросил с упрёком в голосе: - По-твоему, весь мир - мошеники и психопаты?
   - Нет, конечно.
   - Вот видишь? В этом вопросе фру Марта была не права, она вообще любила сгущать краски. Да будет тебе известно, что у меня в интернете десятка три добрых друзей и около двух сотен знакомых. И что? Разве это повредило мне? Я и жену там нашёл, кстати.
   - Неужели?
   - Спроси у неё, если не веришь.
   - Но я как-то...
   - Да не бойся ты! Вот, например, отличная сеть «Бум-бум»...
   - Звучит как-то не очень...
   - Да, не совсем... И что из того? Люди там приличные, доброжелательные - вот это главное. Познакомишься с ними, посмотришь, как и чем они живут, найдёшь товарищей, единомышленников, расскажешь им о себе...
   - Нет, о себе говорить не собираюсь.
   - И зря. А впрочем, твоё дело. Можешь и анонимом там оставаться, многие так поступают. Никто же не заставляет тебя идти против собственной природы, ломать привычки и пристрастия. Ты что думаешь, что, войдя в онлайн-сообщество, будешь там голый и беспомощный? Это не так, ты защищён там так же надёжно, как в своём доме, и даже лучше.
   Кнуту удалось пошатнуть моё упрямство. В конце разговора я стал немного смелее и задал ещё один важный вопрос:
   - А как там с театром?
   - С театром? - удивился он.
   - Ну да, с театром. Пьесы там посмотреть можно?
   - Конечно, можно. Любые постановки всех в мире театров, всех знаменитых и неизвестных режиссёров. И фильмы, и драмы, и мюзиклы, и оперу, и балет. Всё доступно всем.
   - Это уже интересно! - восторженно воскликнул я и твёрдо решил стать завсегдатаем Бум-бума.
   Кнут помог мне зарегистрироваться в этой сети, и я сразу же погрузился в непривычный мир, где из миллионов возможностей мог выбирать именно то, что нужно было мне.
   Так я стал заядлым театралом. А попутно увлёкся оперой, симфонической музыкой и прочими прелестями высокого искусства.
   У меня появились друзья. Они выкладывали в интернет фотографии, отчёты о своих путешествиях, писали о своём отношении к тому или иному событию или явлению, спорили друг с другом, соглашались, давали друг другу советы... Я и не подозревал, какая бурная жизнь скрыта от человека, не доверяющего всемирной паутине и боящегося стать в ней беспомощной мухой. Скоро я убедился, что ничего плохого в виртуальном мире мне не грозит, а напротив, меня ждут там горы чудес и моря увлекательных открытий.
   Незаметно я стал более раскрепощённым, менее застенчивым: моя анонимность, действительно, как верно сказал Кнут, служила мне надёжной бронёй.
   Я тоже заполнял свою ленту фотографиями и видео, снятыми на ферме и в её окрестностях. Я хотел порадовать друзей своими достижениями в сельском хозяйстве, научить молодых правильно относиться к земле, стремился показать, как красив мой родной край, сколько в нём данных Богом чудес... Но, увы, никому не были интересны ни моя ферма, ни то, что окружало её, ни мои заботы и достижения. Даже племенные быки, мощи которых позавидовал бы сам Юпитер, овцы, шерсть которых была не хуже, чем одеяние их арктической родни, кролики размером с ризеншнауцера, гуси, немногим уступавшие в росте страусам, карпы из моих прудов, каждый весом не менее десяти килограммов, не производили на бумбумовцев никакого впечатления, как будто я публиковал не чудеса селекции, а эскизы скучных обоев. Кто-то упорно не замечал моих попыток расскаать о себе, кто-то насмехался надо мною, а были и те, кто вовсе удалил меня из круга друзей.
   Я не мог понять, в чём же тут дело. Почему мои размышления о книгах, кино и театре находят отклик, но стоит мне заикнуться о деревне и сельском хозяйстве - вокруг меня образуется пустой пузырь?
   Лишь один человек, некая Хельга из Германии, поддерживала меня и проявляла интерес к моей ферме и деревенским заботам. Я спросил её, отчего никто другой не хочет говорить со мною об этих, казалось бы, естественных, вещах.
   - Тебе не повезло познакомиться с горожанами, - ответила Хельга. - Они же ничего, кроме своего города, знать не желают.
   - А что хорошего в этом их городе? - сказал я. - Ровные улицы, где ни одной лишней травинки, где даже нашего лопуха не найдёшь. А знаешь, как полезен лопух, а корень его так вкусен - пальчики оближешь... Пожалуй, кроме театров, в городе и посмотреть-то не на что.
   - Зря ты так, - возразила Хельга. - У вас, деревенских жителей, превратное представление о городе, как и у горожан - о вашей деревне. А ведь в городе столько всего! Например, магазины. Неужели ты никогда не был в торговом центре?
   - Нет, я же говорю, ни разу не выезжал в город.
   - Ну ты даёшь! Ну хорошо, сейчас опишу тебе наш магазин новейшей конструкции, а потом пришлю его фотки. Представь себе громадное здание в пятьдесят этажей. Каждый этаж - такой большой зал, что его не обойдёшь и за день. На одном этаже продаются продукты, привезённые со всего мира, на любой вкус. На других этажах - одежда, обувь, бельё, мебель, всякие электрические приборы, и так далее. Есть там кафе, рестораны, кинозалы...
   - И театр есть?
   - Ну конечно! И библиотеки, и выставки модных художников и фотографов, где можно купить картину и получить автограф. Вот ты ходишь гулять в лес или на реку, а горожане идут гулять в торговый центр. Только и разницы, что в этом.
   Тот разговор с Хельгой и присланные ею фотографии гигантского магазина заставили меня пересмотреть свои взгляды на город. Я долго думал о неведомом большом мире, а когда ночью уснул, мне приснился бесконечный зал, где я блуждал между полок, заваленных колбасами, хлебом, фруктами, между гор капусты, свёклы, бананов и прочей снеди, и никак не мог оттуда выбраться. А мой нюх дразнили соблазнительные запахи экзотических приправ, жареного мяса, куриного супа...
   Я проснулся от дикого голода и понял причину этой странности: накануне, поражённый видами магазина новейшей конструкции, я забыл поужинать.
   Итак, моё отношение к городу быстро менялось, и вскоре я стал скучать по нему. Меня тянуло пройтись по шумному проспекту, посетить хотя бы три-четыре этажа торгового центра, а затем войти в театр и утонуть в его чудесах.
   - Всё-таки город - это притягательная загадка, - сказал я как-то Кнуту, когда он зашёл ко мне на обед. - Я хотел бы пожить там месяц-другой. Или даже с годик. Или вовсе переселиться туда.
   - Восторг неофита! - рассмеялся Кнут. - Но не стану разочаровывать тебя. Сказать по правде, здесь лучше...
   - Но ты же родился в городе, а теперь... начал я.
   Он смерил меня удивлёнными глазами.
   - И что из того? Как видно, не сошлись мы с ним характерами. От хорошего не бегут...
   - А если от хорошего к лучшему?
   - От добра добра...
   Я отмахнулся:
   - Знаю эту поговорку, отец миллион раз её повторял.
   - Стоило бы прислушаться к словам твоего отца, мудрый был человек.
   - Послушай, Кнут, но ты ведь сам уговаривал меня расширить горизонты...
   - Да, уговаривал, но только в терапевтических целях. Откуда я знал, что ты будешь мечтать о городе?
   - Но если ты, горожанин, покинул родину и не жалеешь об этом, то, верно и я такой же: я вдруг осознал, что деревня - это не моё.
   Кнут печально покачал головой:
   - Боюсь, ты ошибаешься.
   - Но ты-то не ошибся.
   - Я другое дело. Я, горожанин, выбрал деревенскую профессию, и не случайно: что-то подвигло меня к этому, нечто, что сильнее меня.
   - Вот и меня тянет та же сила...
   - Возможно, и так. Но как бы ты не разочаровался.
   - Нет, я чувствую, что нашёл свой путь.
   - И чем ты будешь там заниматься?
   - Ходить по театрам, музеям, магазинам...
   - И это всё?
   - Ну, даже этого много для такого увальня, как я. Что я вижу здесь? Всё те же пейзажи, всё ту же ферму с её бесконечными заботами... Надоела суета, хочется пуститься в плавание по безбрежным впечатлениям.
   Итак, я твёрдо решил изменить жизнь. Не хватало только последнего толчка, и он не замедлил явиться в виде Марка, моего хорошего знакомца из Бум-бума.
   - Ты говорил, что хотел бы в столицу перебраться, - сказал он мне однажды. - Так вот, есть неплохая кватрирка в доме новейшей конструкции, почти в самом центре. Недорого. Владелец собрался срочно уезжать в Штаты, хочет поскорее отделаться от неё.
   - Оформляй, - не задумываясь выпалил я, вдруг осознав, что именно этого стимула мне и не хватало, чтобы принять окончательное решение. И я убедился в том, что меня ведёт Бог: так гладко начиналась моя новая жизнь!
   Марк прислал мне план квартиры и фото её двух комнат, кухни и ванной с джакузи, душем и прочими приятностями. Не сказал бы, что у меня в деревне не было всех этих удобств, но дело было не в них, а в том, что предложенная квартира находилась в доме новейшей конструкции, а дом этот - в самой столице, где столько театров и пятидесятиэтажных магазинов!
   Не прошло и получаса после моего согласия приобрести квартиру, как я стал её законным владельцем, и сердце моё взлетело на седьбое небо, а в голове пели соловьи и канарейки, да так стройно, словно подчинялись воле опытного хормейстера.
   Одно обстоятельство неприятно задело меня: номер моей квартиры напомнил мне «Пиковую даму», мрачную оперу, которую я тем не менее люблю.
   - 371? - разочарованно сказал я Марку, когда сделка купли-продажи была одобрена компьютером. - Не очень-то...
   - А что такого? - не понял он.
   - Число несчастливое.
   - Почему? Это же не чёртова дюжина. Тройка, семёрка и единица во все века считались священными. Да не бери в голову! В любое время можешь подать заявку на смену номера.
   - А так можно?
   - Конечно. Заплатишь пару сотен - и дело в шляпе. Многие так поступают.
   На том я и успокоился. И быстро забыл о Германе с его старухой, так как другие заботы поглотили всё моё внимание: нужно было решить, что делать с фермой.
   Если бы я уезжал на месяц или даже на несколько лет, я бы, разумеется, оставил хозяйство на Кнута, но беда в том, что я твёрдо решил больше не возвращаться в опостылевшую деревню. Я мечтал о новых впечатлениях и был верен, что и за двести лет мне не пересмотреть всех чудес города. Я представлял себе жизнь в столице как непрерывную череду открытий, восторгов, приятных неожиданностей и постоянного душевного полёта.
   Три дня ломал я голову, но не мог придумать, как мне разделить свою жизнь на две части - деревенскую и городскую. Я понимал, что даже если бы уехал на другой конец земли, заботы о ферме не оставили бы меня в покое и моё счастье было бы не полным. Такой уж я человек, обязательный и совестливый: если что затеял, не могу относиться к делу прохладно, без должного усердия.
   Это затруднение легко разрешила Хельга:
   - Что ты как маленький, ей-богу! - воскликнула она, видимо, устав от моего нытья. - Если уезжаешь - расстанься со всем, что тебя держит на старом месте. Продай ферму и поезжай себе налегке.
   Так я и сделал: дал в интернете объявление о продаже фермы, снабдив его красочными фотографиями своих угодий, скота и цехов переработки и добавив яркие снимки лучших наших окрестностей.
   И приготовился ждать несколько недель, а то и месяцев. Но случилось ещё одно чудо, явный знак свыше: на следующий же день на меня хлынул поток предложений от желающих приобрести ферму. Их было так много, что я растерялся: кому из них продать и, главное, по какой цене?
   Но нашёлся выход и из этого затруднения: Кнут предложил мне поехать в Лиллебю и переговорить с мэром.
   - Этот потомственный торговец лучше моего разбирается в таких вещах, - сказал он добродушно улыбаясь, хотя в глазах его я видел печаль: не хотелось ему расставаться со мною, да и смена владельца пугала этого уже немолодого человека: а вдруг новый хозяин уволит его или понизит в должности?
   Мне жаль было Кнута, но мечта о новой жизни и ожидание перемен сделали меня чёрствым. Душой я уже переселился в город, а пребывание на ферме едва терпел, как заключённый терпит последние дни своего срока в тюрьме.
   Приехав в Лиллебю, я переговорил с мэром, и тот сразу ухватился за моё дело, как голодный кот хватает выглянувшую из норки мышь.
   - Мы устроим аукцион, - заявил он, сияя от предвкушения увлекательного и выгодного дела. - Три процента выручки - на нужды города, три процента мне за услуги, пять - госналог, остальное - тебе. Согласен?
   - Согласен, - не думая, ответил я: всё складывалось как нельзя лучше, а считать жалкие проценты было так скучно.
   - Можно было бы провести аукцион онлайн, - сказал мэр, - но разумнее будет, если все претенденты приедут и лично убедятся, что им не втюхивают кота в мешке. Твоя ферма - лучшая в округе, так что стартовая цена... - Он почесал лысый затылок. - Если ты не против, полтора миллиона.
   - Я не против! - ещё сильнее обрадовался я.
   Был назначен день аукциона - первое июля. И опять мне стало не по себе - всё те же цифры: первое число седьмого месяца, среда, то есть третий день недели. Тут уж было над чем призадуматься, но я был так воодушевлён скорым началом настоящей, то есть городской, жизни, что легко подавил в душе суеверный страх и с нетерпением стал готовиться к приёму гостей.
   И вот, в назначенный день, с раннего утра к моему дому начали съезжаться автомобили и аэрокары. Их было так много, что во дворе смогли поместиться далеко не все, остальным пришлось припарковаться по обеим обочинам дороги. Ферму наводнили мужчины, женщины и целые семьи с детьми. Часа три я и Кнут водили эту толпу по амбарам, хлевам, загонам и цехам, а затем я сел в свой пикап и возглавил длинную процессию, двинувшуюся в Лиллебю, где предприимчивый мэр уже приготовил всё на пустыре за гаражами автосервиса: были расставлены рядами стулья, а перед ними возвышалась огромная трибуна.
   Когда участники аукциона расселись по местам, на трибуну взошёл сам мэр и принялся выкрикивать сочные, аппетитные числа, грозно размахивая молотком, одолженным у судьи.
   Я и без того не нуждался в деньгах: родители оставили мне немалый капитал в депозитах и акциях десяти мировых корпораций, но, как говаривал мой покойный отец, грош не бывает лишним, а миллион и подавно.
   Наконец ферма была продана: полная дама в широкополой шляпе предложила три миллиона сто семьдесят тысяч. И тут уж я не на шутку перепугался: опять те же проклятые цифры! Как говаривал мой мудрый батюшка, один раз - совпадение, два - предупреждение, а три - определение. Раньше я не понимал этой пословицы, но в третий раз получив привет от старухи из «Пиковой дамы», совсем расстроился.
   Однако деваться было некуда, ферма мне больше не принадлежала, и я успокоил себя мыслью, что на самом деле не получу этой суммы, ведь мне придётся выплатить проценты мэру, Лиллебю и государству.
   Итак, всё было готово к отъезду. В последний раз бросив взгляд на родовое гнездо и стараясь не обращать внимания на сожаление, больно кольнувшее меня, так что в носу засвербело, я сел в автомобиль, и Кнут повёз меня на вокзал, чтобы я мог на поезде добраться до вожделенной столицы. Можно было и на моей «тойоте» туда прикатить барином, но я боялся заблудиться на городских дорогах: насколько я знал, это не дороги, а узлы, так хитро закрученные и завязанные, что сам чёрт не смог бы их распутать - куда уж мне, тёмному деревенщине!
   Двенадцать часов пути в одиночном купе экстра-класса - и вот я, сгорая от нетерпения, покидаю поезд. Передо мной открывается первое чудо - огромное чрево вокзала! Я и раньше видел его на фото и в кино, однако представить себе не мог его настоящих размеров. В нём можно было бы сделать загоны для всех моих (увы, уже бывших) коров, овец, коз и свиней - и ещё много места осталось бы на пастбища.
   С открытым от изумления ртом, оглядываясь по сторонам и благодаря Всевышнего за то, что он, наделив человека безграничной силой, позволил ему строить столь величественные сооружения, я, подчиняясь потоку пассажиров, приехавших в одном со мною поезде, двинулся навстречу счастью.
   Я знал, что мне нужно выйти на площадь Карла Людвига Симплициссимуса, но никак не мог найти указатель, куда нужно идти. Сказать по правде, указателей там было много, даже чересчур, но все они так быстро мигали, каждые две секунды меняя надписи, что я не успевал прочитать их. Я остановился посреди бескрайнего зала и стал растерянно крутиться на месте, стараясь поймать смысл неуловимых слов, бешено мелькающих на табло, что свисали с потолка и были размещены на толстых колоннах.
   Моё необычное поведение привлекло внимание полицейского.
   - Вам помочь, сударь?
   - Карл Людвиг Сим... - промямлил я, от растерянности позабыв фамилию знаменитого борца за права кошек.
   - Ага, понятно, - вежливо откликнулся полицейский. - Вы впервые в городе и потому ещё не научились получать зрительную информацию.
   - Точно, - ответил я. - Честно говоря, они мелькают слишком уж быстро. Смотрите, все табло неисправны!
   - Ещё как исправны, - возразил полицейский. - Это вам так с непривычки кажется. Дело в том, что несколько лет назад учёные доказали, что самая драгоценная субстанция - время. Вот правительство и решило экономить его, в том числе и время чтения надписей на табло. Я, признаться, тоже первое время терялся, но уже привык. Знаете ли, человек быстро учится чему угодно, даже невозможным, казалось бы, вещам. - Вдруг он спохватился. - Что это я задерживаю вас, сударь? Простите меня. Редко удаётся поговорить по душам с людьми, разве что с деревенскими. А мы, горожане, как сухая треска. Ну да ладно, сейчас я вам объясню, как выйти на Площадь Симплициссимуса. - Он вытянул руку, указывая направление. - Пройдёте вон в ту дверь, дальше - вниз, в подземный переход, сразу направо, затем, через сто двадцать три с половиной метра повернёте налево, пройдёте ещё двести три метра, там перекрёсток, но вам нужен поворот налево, дойдёте до развилки: ваш проход - правый, а дальше всё прямо и прямо, пока не упрётесь в бюст Данте Алигьери, от него - налево и вверх.
   - Спасибо, - растерянно пробормотал я и попытался сложить в уме схему маршрута, любезно нарисованную полицейским, что, как ни странно мне удалось. Но как только я спустился в подземный переход, картинка прямых линий и поворотов рассыпалась в моём тупом деревенском мозгу, и я решил идти наобум: раз уж сам Бог подвиг меня принять самое важное в жизни решение и содействовал в этом предприятии, он и тут, в двух шагах от счастья, не оставит меня без поддержки.
   Однако, то ли Создатель устал помогать неотёсанному фермеру, то ли отдал город в ведение своим помощникам, а они оказались неумелыми или просто ленились, - как бы то ни было, но пройдя с полкилометра по подземному переходу я с горечью признался себе, что окончательно заблудился в этом хитроумном лабиринте, где меня почти на каждом шагу подстерегали ответвления, перекрёстки и развилки. А к мельканию букв на табло мой заторможенный мозг никак не мог приноровиться.
   Если бы не моя застенчивость, я бы приставал к прохожим до тех пор, пока не вынудил их толком показать мне дорогу. Но я никак не мог пересилить себя. Стать наглецом, мешать людям, приставая к ним со своими дурацкими вопросами - нет, лучше смерть, чем опуститься столь низко! Вот такими глупыми доводами оправдывал я своё малодушие и продолжал идти по проклятому переходу.
   В конце концов я совсем сник и был уже близок к тому, чтобы взвыть от отчаяния. И, скорее всего, так и поступил бы, если бы внезапно за моей спиной не раздался слабенький женский голосок:
   - Простите, сударь, вы, кажется, заблудились?
   - Да, похоже, я заблудился, - ответил я, обернувшись и сквозь слёзы, что выступили из глаз, уставших от мелькания бесконечных табло, глядя на подошедшую ко мне низенькую, сухонькую старушку с модной сумочкой на плече. Она мило мне улыбнулась.
   - Вы из деревни? - сказала она.
   - Да, только что с фермы.
   - Вас, деревенских, сразу видно. Жалко мне вас: как котята малые, совсем беспомощны в городе. Но ничего, я помогу тебе, сынок. Тебе на какую улицу?
   - На площадь, -  начал я и осёкся, с ужасом обнаружив, что забыл не только фамилию славного защитника кошек, но и его имя. - Площадь этого... как его? Карла Фердинанда... Нет, не то. Кажется, Карла Йохана...
   И тут, словно по наитию, моя голова сама собою повернулась к очередной развилке, взгляд взлетел вверх и упёрся в табло, висящее на стене между двумя проходами, и - о чудо! - в мелькании букв я сумел уловить спасительное слово: «Симплициссимус»!
   - Вот, вспомнил! - воскликнул я, вне себя от радости. - Мне нужна площадь Симплициссимуса.
   - Так ты правильно идёшь, мой хороший, - сказала старушка. - Тебе направо.
   -  А дальше - до памятника Махатмы Ганди? - спросил я.
   - Нет, до бюста Данте Алигьери.
   - Ну конечно! - хлопнул я себя по лбу. - Как я мог забыть! Божественная комедия! Как раз то, что и происходит со мною здесь. Боюсь, как бы всё это не превратилось в дьявольскую трагедию.
   - Ну что ты! - прервала меня старушка. - Ты скоро привыкнешь. Пойдём, я провожу тебя. Нам как раз по пути.
   - Был бы очень признателен, фру...
   - Фрекен Гаммель. Но можешь звать меня просто Лизой. Мне так больше нравится.
   - А я Аксель. - Я взял старушку под руку и мы двинулись по правому проходу.
   - Никак не пойму, - сказал я, - какой смысл в этих мелькающих табло? Нельзя разве просто развесить кругом старые добрые надписи?
   - Раньше так и было, - ответила Лиза, - но совершенство требует жертв.
   - Что-то не уловлю смысла...
   - Смысл в том, что на табло пишется не только информация о местах и направлениях, но и успевает промелькнуть реклама. Чтобы развиваться, городу нужно очень много денег. Реклама - прибыльное дело, и её должно быть как можно больше. А значит, времени на каждую отдельную рекламу необходимо тратить как можно меньше. Тут, как видишь, тоже работают законы физики.
   - И вы успеваете прочитать всё это? - не переставал я удивляться сверхъестественным способностям горожан.
   - Успеваем. Учёные доказали: чем короче время чтения рекламы, тем лучше она усваивается. Тут сразу три выгоды: и сжатие такого драгоценного времени, и добывание средств на улучшение жизни в столице, и помощь торговле, а торговля - ангел-хранитель счастливой цивилизации. Вот круг благополучия и замкнулся. Гениально, правда?
   - Пожалуй, - согласился я без особой уверенности в гениальности придумщиков мелькающей рекламы. 
   Наконец мы подошли к бюсту Данте Алигьери, которому какие-то хулиганы пририсовали усы и очки, а на лбу нацарапали слово «пусто».
   «Неужели и это символ счастливой цивилизации?» - подумал я, чувствуя острое сострадание к поэту, и меня кольнуло крохотное сомнение в правильности моего выбора.
   - Ну, прощайте, - сказала Лиза, остановивись перед бюстом. - Мне - направо, а вам - налево, в потом - по эскалатору вверх. Не бойтесь, просто идите всё время прямо, теперь уже не заблудитесь.
   Я поблагодарил старушку, пожал ей руку и бодро двинулся в указанную сторону.
   И вот я выхожу на площадь самого Карла Людвига Симплициссимуса! Наконец-то я увидел город как он есть! Вживую он производил смешанное впечатление: угнетал и одновременно восторгал. Воздух был чист и полон экзотических ароматов. Как я узнал позже, эти запахи выпускали особые трубы, чтобы усладить обоняние горожан и настроить их на ещё более полное счастье. Долго я стоял, разглядывая огромные дома, похожие на длинные холмы и высоченные горы, затем стал наблюдать за автомобилями, бесшумно проносившимися мимо, за снующими по тротуару горожанами. Я заметил, что люди ведут себя раскованно и как будто не замечают никого, кроме тех, кто составляет им компанию, да и к тем, похоже, относятся холодно, как будто общаются с чужаками,  не думают о них, а ждут ещё кого-то, более важного и более достойного их внимания.
   Я подумал, что среди этих людей трудновато будет найти себе товарищей. Слишком они закрыты и себе на уме.
   Наконец я отвлёкся от созерцания прохожих: нужно было идти дальше, а куда - этого я не знал. Тогда я решил взять такси и спокойно доехать до своего дома.
   Никогда раньше не брал я такси, зато видел, как это делают персонажи кино.
   - Такси! - заорал я что было мочи и, нетерпеливо замахав вытянутой вперёд рукой, бросился к притормозившей неподалёку машине с квадратиками на крыше.
   С видом бывалого горожанина я открыл дверцу и небрежно бросил водителю:
   - Улица Никколо Паганини, дом шестьдесят девять.
   - Регистрация, - лениво ответил водитель, окинув меня мутным взглядом.
   - Какая регистрация? - удивился я.
   - У тебя что, нет регистрации? - Во взгляде водителя появилось презрение - то ли ко мне, то ли к своей работе, то ли вообще к жизни.
   - Нет, - упавшим голосом ответил я.
   - Тогда закрой дверь с внешней стороны и не мешай мне.
   Я сделал так, как велел мне водитель и разочарованный отошёл к автобусной остановке. Там сидела девица развязного вида в широких штанах и грязно-жёлтой майке до пупка и, усиленно жуя жвачку, разглядывала меня с кривой ухмылкой.
   - Чтобы ездить на такси, надо сперва зарегистрироваться на сайте транспортной компании, - сказала она.
   - Да? - беспомощно проблеял я. - А как это сделать?
   - Проще простого. - Девица выплюнула жвачку и протянула мне руку. - Дай свой смарт, я мигом тебя зарегистрирую. Что мнёшься? Садись сюда, не дрейфь. Сразу видно, что ты из деревни. Да не бойся, не умыкну я твой смарт, тут ведь повсюду камеры наблюдения. Охота мне в тюрягу?
   - Да, конечно, - сказал я и сел на скамью рядом с девицей.
   Снова протянув мне руку, она произнесла не без гордости:
   - Мурка.
   - Что?
   - Кликуха такая у меня, - пояснила девица. - Муркой меня все называют. Слышала как-то это русское слово - понравилось. В словарь заглянула: оказывается, это кошка по-русски.
   - Меня зовут Акселем.
   Мы пожали друг другу руки.
   - Значит, Аксель из деревни? - сказала Мурка, взяв у меня смартфон.
   - С фермы, - уточнил я.
   - По делам или просто так, пошляться?
   - Жить здесь буду. Квартиру купил.
   - Ну и зря, - Мурка скривила презрительно-кислую физиономию. - Нечего здесь делать. Тоска зелёная. А люди... Ты только взгляни на них - это же сущие зомби. Роботы, и те человечнее, ей-богу.
   - Я заметил, - кивнул я. - У нас в деревне другие люди.
   - Вот я и говорю: скоро они в печёнках у тебя сидеть будут. Помяни моё слово. Да и не только они. Дышать здесь нечем. Свободы нет. - Она протянула мне мой смартфон. - Всё, зарегистрировала тебя. Как подойдёшь к такси - приложи смарт к крыше - и смело садись.
   Попрощавшись с добросердечной Муркой, я сделал, как она советовала. И такси быстро домчала меня до моего дома.
   Я сказал «дом», потому что привык называть так жилище человеческое. Но невообразимое сооружение, перед подъездом которого я вышел из автомобиля, никак не подходит под определение дома. Оно было похоже на пугающе огромную гору из бетона и стекла. Я поднял голову, но не смог разглядеть её вершину: она терялась в облаках. Я глянул в одну сторону вдоль улицы, затем в противоположную, но не увидел ни начала, ни конца горы. Она казалась бесконечной.
   - Неужели человек способен построить такое! - воскликнул я и двинулся к входной двери, в которую постоянно входили и выходили люди. Вошёл и я.
   Попал я в невероятно просторный холл. Пройдя к противоположной стене, нажал кнопку одного из многичисленных лифтов, как это делают персонажи фильмов. Но двери не открылись, а вместо этого послышался голос робота:
   - Здравствуйте. Пожалуйста, назовите номер квартиры.
   - Триста семьдесят один, - ответил я, вдруг почувствовав себя властелином вселенной: теперь я не какой-то там неотёсанный фермер, а настоящий горожанин с квартирой, деньгами и неограниченной свободой до самого конца жизни! - Подскажите, на какой мне этаж.
   - Вам на второй этаж, - ответил голос робота.
   - Отлично, - сказал я. - Удобное расположение, не слишком высоко, но и не слишком низко.
   Дверь открылась, я вошёл в лифт и стал шарить глазами по стенам в поисках кнопок, какие обычно нажимают персонажи фильмов. Однако кнопок нигде не обнаружил.
   Двери сомкнулись, несколько секунд - и они снова открылись. И я вышел в длинный коридор. Куда теперь?
   Я пошёл направо: триста первый номер, пятьсот девятый, а следующий... Остановившись в изумлении, я уставился на одну из дверей: 1863!
   - Что за чёрт, прости, Господи! - воскликнул я. - Здесь же у них настоящий хаос с номерами! Как мне найти свою квартиру?
   Я вынул из кармана смартфон и вошёл в Бум-бум. Марк ответил почти сразу:
   - Привет, Аксель, ну как дела?
   - Привет, Марк. У меня тут небольшое затруднение. Не могу найти свою квартиру.
   - Прости, тут я тебе не помощник. Я же сейчас в Австралии, только что с самолёта сошёл.
   - И долго ты там пробудешь?
   - Работёнку здесь клёвую надыбал. Может, и навсегда останусь, кто знает?
   - Послушай, а ты хоть был здесь, в моей квартире?
   - Нет, а зачем? Хозяин - мой дружбан, я ему доверяю.
   - А он ещё в городе?
   - Вчера в Штаты слинял.
   - Что же мне делать?
   - Поспрашивай у жильцов. Или в справчную обратись.
   - Спасибо, пожалуй, так и сделаю.
   Прежде чем беспокоить соседей и звонить в справочную, чего мне совсем не хотелось, я решил сначала поискать самостоятельно. Неужели не найду? Конечно, найду, и легко! Ведь сам Бог ведёт меня к новой жизни.
   И я двинулся по коридору.
   Шло время, и я тоже шёл - от двери до двери. Уже и ноги мои одеревенели, дорожная сумка, казалось, стала тяжелее килограммов на десять...
   Остановившись, я включил смартфон, чтобы отыскать в интернете номер справочной, но и тут меня ждала неудача: батарея моего аппарата села, а зарядить её было негде. Не стучаться же в чужую квартиру и не беспокоить жильцов, прося их позвонить в справочную. Нет, на такое хамство я был неспособен. Остался один выход - идти дальше. До самого конца.
   И тут в глаза мне сверкнул проблеск надежды: на одной двери не было номера! А вдруг это моя квартира? С чем чёрт не шутит? Дрожащими руками я достал из кармана штанов ключ, но только поднёс его к замочной скважине, как кто-то схватил меня за руку, протянутую к двери.
   Я оглянулся: высокая, костлявая старуха - типичный образ смерти, - вцепившись мне в локоть, смотрела на меня грозно и безжалостно.
   - Что вам нужно в моей квартире? - строго произнесла она.
   - Ничего, - смутился я. - Просто я думал...
   - А ну, с дороги!
   Я послушно отошёл, а старуха сунула в скважину свой ключ.
   Но дверь не открылась.
   - Что ты сделал с моим замком? - воскликнула она, прожигая меня гневным взором. - Ты испортил его!
   - Ничего я не делал, - промямлил я обречённо. - Я только что подошёл.
   Я собрался было уйти, но старуха опять схватила меня за руку.
   - Нет уж, постой, голубчик! Сейчас я вызову слесаря, он откроет дверь, и мы выясним, проникал ли ты ко мне, а если проникал, то украл ли ценные вещи. Если так, то тобой займётся полиция.
   Старуха позвонила слесарю и стала терпеливо его ждать, а я вынужден был стоять рядом с нею, сдерживая себя, чтобы не наговорить ей всяких гадостей.
   Очень уж не хотелось начинать новую жизнь с ругани и порчи отношений с соседями.
   Ждать пришлось долго. Часа два, не меньше. Я собрался было сесть на пол, так как ноги отказывались меня держать, но тут появился слесарь с ящиком инструментов. Он долго ковырялся в замке, но у него ничего не получалось. Наконец он не выдержал и со злости пнул дверь ногой. И она послушно открылась.
   Старуха тут же влетела в квартиру. Однако не прошло и тридцати секунд, как она вышла оттуда, обречённо повесив голову.
   - Это не моя квартира, - простонала она и внезапно разразилась такими неудержимыми рыданиями, что у меня, как ни зол был я на неё, ёкнуло сердце от жалости к этой несчастной.
   - Это ваша мать? - обратился слесарь ко мне, отведя меня в сторону.
   - Впервые её вижу, - ответил я.
   - Понятно. - Слесарь попросил меня оставаться на месте и стал кому-то звонить.
   Ещё четверть часа мучительного ожидания - и вот к нам подходит молодая женщина, высокая, стройная, стильная. Таких пригожих в деревне днём с огнём не сыщешь, уж я-то знаю.
   Она назвалась работником социальной службы, дала старухе выпить каких-то капель и уговорила её пройти с собой.
   - Как же быть дальше? - беспомощно проговорил слесарь, осматривая дверь. - Вот я попал! К счастью, замок без видимых повреждений, дверь тоже в порядке, но оставить её открытой я не могу, ведь если начальство узнает, что я вскрыл чужую квартиру без разрешения владельца, - меня уволят, да ещё и оштрафуют. А хозяин в суд может подать...
   И тут мне в голову пришла удачная мысль. Я совсем выбился из сил, бродя по бесконечному коридору, к тому же ужасно хотел в туалет. А ещё мне нужны были отдых, ужин и крепкий сон. И всё это я мог бы получить в квартире, так неосторожно вскрытой слесарем.
   - Я могу остаться здесь, пока вы не выяснете всё, что надо. А явится хозяин, скажу, что дверь была открыта, я перепутал двери и остался у него, чтобы охранять вещи.
   Слесарь задумчиво покрутил головой, внимательно рассматривая меня, и наконец произнёс, ободрённый моим предложением:
   - Ты, я вижу, из деревни?
   - С фермы.
   - Отлично. Это меняет дело. Вы, деревенские, надёжные ребята. На вас можно положиться. Пожауй, так мы и поступим. Ты прикроешь мою задницу, а я в долгу не останусь. Ты где остановился?
   - Я купил квартиру в этом доме.
   - Какой номер?
   - 371. Никак не могу найти его.
   - Не слыхал о таком. Точно на этом этаже?
   - Робот в лифте сказал, что на этом.
   - Наверное, в другом крыле. - Слесарь протянул мне руку. - Ханс.
   - Аксель.
   - Отлично, Аксель. Оставайся пока здесь, запрись изнутри и жди хозяина, а я пока постараюсь выяснить, где находится твоя халупа. Как ты сказал, 371?
   - Да, тройка, семёрка, туз, как в опере.
   - В какой опере?
   - В «Пиковой даме».
   - Никогда не смотрел, - пожал плечами Ханс.
   Я был разочарован: я-то по наивности думал, что все горожане - заядлые театралы или, по крайней мере, люди эрудированные.
   Он записал в свой смартфон номер моей квартиры, адрес моей электронной почты и ушёл, а я вступил в чужое жилище, желая только одного - отключиться от постигших меня треволнений.
   Это была уютная двухкомнатная квартирка. Цветы на подоконниках, мягкие половики, тихо, тепло. А из-под дивана на меня не мигая смотрела серая кошка.
   Первым делом я накормил кошку и пошёл в ванную - смывать с себя грязь и усталость. Помывшись и переодевшись, заглянул на кухню и, наступив на горло своей порядочности, выпил две чашки чужого кофе с чужими сливками и съел штук пять чужих бутербродов с колбасой и сёмгой.
   - Такая жизнь мне нравится, - рассужал я, раздевшись и опустившись в чужую кровать, от которой пахло смесью розы и лаванды, моих любимых цветов. - Никаких тебе забот, мир и покой. Отыщу свою квартиру, обустроюсь и тут же пойду в пятидесятиэтажный магазин... Нет, сначала - в театр. Вот только в драматический или сперва в оперу? Ладно, брошу жребий...
   На этих словах я уснул.
   Снилась мне моя ферма: я выхожу в сад и по тропке, исхоженной тысячи раз, иду к речке. Она быстрая и чистая, но в ней есть и разливы, где хорошо ловится форель. Но я не собираюсь рыбачить, мне не до этого. Какая-то тяжесть давит на сердце. Мне становится совсем плохо, я плачу и зову маму. Она появляется. Она такая большая и сильная. Я смотрю на неё снизу вверх и тяну к ней руки. Но она стоит неподвижно и смотрит на меня грустно и строго.
   - У тебя есть ещё возможность начать новую жизнь, - говорит она, после чего разворачивается и идёт к дому. А я смотрю, как уверенно она шагает своей обычной деловой, но такой грациозной походкой. Я хочу бежать следом, но не могу оторвать ноги от земли. Тогда я опускаю глаза и в ужасе вижу, что мои ноги - это корни, и они все изрублены, искромсаны, и из них течёт кровь. Я кричу от страха - и просыпаюсь.
   Тяжестью на сердце оказалась кошка. Видимо, в благодарность за то, что я её покормил, она легла мне на грудь и преспокойно уснула. Но мне не стало легче, когда я понял, что только что пережитый ужас был сном. Напротив, мне стало ещё страшнее. Я никак не мог отделаться от воспоминаний о ферме, о родителях, о Кнуте, о речке, о холмах и покрытых снегом вершинах гор. Яркие картинки прошлого мелькали у меня перед глазами. В комнате было темно, однако я не видел темноты - я видел свою деревню.
   - Как же мне плохо! - простонал я, вдруг осознав, какую ошибку допустил, продав родной дом и приехав в мир, где всё - чужое, всё - ненастоящее, где так много людей - а я один, как Робинзон на острове. Я совершенно беспомощен здесь...
   Мне расхотелось идти в пятидесятиэтажный магазин, где я, наверняка, заблужусь и могу даже погибнуть, меня больше не привлекал запах театра и обитые парчою ложи, а при одной мысли о музеях меня почему-то затошнило.
   - Это просто минутная слабость, - уговаривал я себя, чтобы успокоиться. - Утром всё будет по-другому. Не пройдёт и месяца, как я привыкну и стану здесь своим, а город станет моим...
   Утром я действительно проснулся с более светлыми мыслями, но тяжесть в душе не проходила. Я принял душ, позавтракал и сел на диван ждать хозяина квартиры. А мой мозг разделился на две части: одна вспоминала деревню, а другая предвкушала приятности городской жизни.
   Наконец, ближе к обеду, заскрипел замок входной двери. Я вскочил с дивана и на цыпочках бросился в прихожую. Кто-то несколько раз дёрнул дверь. Я открыл щеколду. Дверь открылась: на пороге стояла молодая женщина, невысокого роста, не очень красивая, но миловидная.
   - Вы кто? - испуганно произнесла она.
   - Аксель, - ответил я, от неожиданности позабыв, что первым делом собирался всё объяснить владельцу квартиры, когда он явится, и даже несколько раз отрепетировал свою речь.
   - И что ты делаешь здесь?
   - Жду.
   - Меня?
   - Наверное. Если ты - хозяйка.
   - Я-то хозяйка, а вот ты кто?
   - Аксель Кристиансен, вчера с фермы приехал. А ты входи.
   - Нет уж, лучше ты выходи. Я тебя боюсь.
   - Вы городские - такие пугливые, - ни с того ни с сего ляпнул я.
   - А вы, деревенские, слишком наглые.
   Наконец мои мысли пришли в порядок, и я уверенно заговорил по делу, и моя застенчивость растаяла в душе, словно дымок из трубки Кнута на утреннем ветру. Мне пришлось врать, чего я никогда не любил, но я обещал «прикрыть задницу» Хансу, а это дело, как я считал, важнее моих деревенских принципов.
   - Дело в том, что вчера мой сматрфон разрядился, а мне нужно было срочно позвонить. Я как раз проходил мимо твоей двери. Постучал. Понимаешь, мы в деревне люди простые. Если кому что надо, запросто приходит к соседям. Вот и я... Короче, постучал, а дверь возьми, да и откройся. Я позвал: «Есть кто дома?» Ответа не последовало. Я три раза звал, и тут откликнулась кошка. Наверно, есть хотела. Вот я и вошёл. Покормил кошку и решил дождаться хозяина. Дверь-то не закрывается. Замок сломался. А когда зарядился смартфон, я вызвал слесаря. Он подтвердил, что замок сломан и посоветовал больше не покупать замков этой фирмы. Предложил поставить новый, надёжный. Я сказал, что вызову его завтра... То есть сегодня... То есть когда ты придёшь...
   Хозяйка, похоже, поверила мне.
   - Да уж, этот замок, - растерянно проговорила она, - он и раньше барахлил.
   Она вошла, улыбнулась мне:
   - Спасибо большое, я в долгу перед тобой.
   - Не стоит благодарности.
   - Прости, что наговорила всякого про деревенских. На самом деле, вы, деревенские, классные ребята.
   - И ты прости...
   - Нет, что ты! Как раз ты был прав: мы, городские, трусы и потому такие прохиндеи. Обманываем друг друга. Даже когда молчим - пыль друг другу в глаза пускаем.
   Хозяйка назвалась Бертой и повела меня в кухню пить кофе с пирожными, которые только что принесла. Я позвонил Хансу, сказал ему, что нужен новый замок. Он пришёл и, ни слова не говоря, стал возиться с дверью. А я рассказывал Берте о деревне, о коровах, овцах, козах и гусях, и чем дольше расскаывал, тем тяжелее становилось у меня на душе. Наконец я не выдержал и расплакался. А она утешала меня и говорила, что это острая ностальгия, что это не смертельно и скоро пройдёт...
   Но я не верил ей. Я больше не верил ни мечтам своим, ни словам, ни людям, которые утверждают, будто в городе - лучше. Может быть, им и лучше, но только не мне. Я ощущал себя канарейкой, которую сунули в тесную клетку и покрыли тёмной тряпкой. Мне было темно и душно.
   И я решил бежать из города, о чём и сказал вслух.
   - Куда же ты поедешь? - спросила она. - Ты же продал ферму.
   - Куда угодно. Туда, где лес, луга, поля, овцы, козы... Земля такая большая, а я... - Я снова расплакался, и Берта заставила меня выпить успокоительных капель.
   - Начну новую жизнь, - твёрдо заявил я, когда приступ саможаления прошёл. - Настоящую жизнь.
   - А как же магазин, театр?
   - Ради них тонуть в чужом мире? Душа больше театра, а тело - магазина. Вот только как мне выбраться отсюда? Если я заблудился на вокзале и в этом доме, то, боюсь, из города не выберусь до самой смерти. Так и умру на тротуаре, в районе центра, на площади какого-нибудь Симплициссимуса.
   - Давай я тебя отвезу, - предложила Берта.
   - Да? - К тому времени я уже так обнаглел, что не стал отговаривать её, лишь сделал слабую попытку, зная, что она будет неудачной: - Не хотел бы, чтобы ты из-за меня... У тебя свои планы...
   - Нет у меня планов, - отрезала Берта. - Вчера меня уволили с хорошей работы, вот я и осталась ночевать у подружки, невмоготу было одной... И хорошо сделала: познакомилась у неё с одним человеком... Короче, приглашает меня завтра в ресторан.
   - Рад за тебя... - начал я, но тут в кухню вошёл Ханс.
   - Замок вставил. - Он бросил на стол связку ключей и едва заметно мне подмигнул.
   Берта вскочила на ноги:
   - Большое спасибо! Сколько я должна?..
   - За счёт фирмы, - ответил Ханс.
   А я предложил ему найти мою квартиру и продать её, за что он получит десять процентов от стоимости.
   - Вот это щедрость! - обрадовался Ханс. - Вы, деревенские, настоящие люди!
   - Да, мы такие! - ликуя, ответил я и подумал, что город не для таких увальней, как я, из другого теста я замешан, на иной закваске взрощен. Горожане, конечно, хорошие ребята, - думал я, - но ни они меня не понимают, ни я не хочу их понимать. Я просто хочу вернуться к земле, к траве, к деревьям, к шуму реки и шёпоту ветра.
   Ханс ушёл, а мы собрались в дорогу. Вышли в коридор. Берта заперла новый свой замок, после чего отделила один ключ от связки и протянула мне.
   - Зачем? - удивился я.
   - Если будешь в городе, а меня не застанешь дома, входи и живи. Только кошку не забудь покормить.
   Я хотел сказать ей, что теперь меня в город никакими калачами не заманишь, но подумал, что отказом обижу добрую женщину, и взял ключ.
   Мы спустились на парковку, сели в красный «опель» и помчались прочь из города, из моего страшного сна.
   - Остановись! - крикнул я, увидев на автобусной остановке знакомое лицо.
   Берта нажала на тормоз. Я открыл окно:
   - Мурка! Привет!
   Девица была в тех же нелепых широких штанах и той же грязно-жёлтой майке до пупка. Увидев меня, она ловким кузнечиком подскочила к машине:
   - Привет, Аксель. Куда собрался? - Она оценивающе разглядывала Берту.
   - Как можно дальше от города, искать новую жизнь.
   - Вот здорово! И правильно.
   - Знакомьтесь. Это Мурка, а это Берта. Берта взялась вывезти меня туда, где деревья, трава...
   - И коровы? - криво усмехнулась Мурка и её взгляд потух. - Везёт же тебе, а я... Скоро с ума сойду от этой суеты.
   - Так в чём дело? - высказал я мысль, показавшуюся мне гениальной. - Садись, вместе поедем искать.
   - Ты не шутишь?
   - Берта, ты позволишь? - спросил я.
   - Разумеется, позволю, - откликнулась Берта. - Это же твоя девушка.
   Ох уж эти городские! Им не откажешь в быстроте ума, не то что мы, деревенские тугодумы. Сразу догадалась о тайном моём желании.
   - Тогда я с тобой! - обрадовалась Мурка.
   - Может, тебе какие вещи нужно взять из дома? - спохватился я.
   - Всё моё ношу с собой! - радостно воскликнула Мурка, открыв заднюю дверцу и ныряя в салон.
   И мы поехали дальше. А я подумал, что всё же сам Бог ведёт меня: только он мог таким хитрым, запутанным маршрутом привести меня к новой жизни!