Внучатая племянница из Нарьян-Мара

        Будущего сына Настеньки Матвеем хотели назвать. В честь дедушки. Во всяком случае, так Настеньке приспичило. А Фёдор по этому поводу выразил некоторые сомнения: дескать, они с Настенькой знакомы всего ничего, и не рано ли поднимать подобные серьёзные вопросы? И не лучше ли будет пока с разного рода именами погодить? И потом, до него у неё уже были связи. Фёдор так и сказал Настеньке:
                — Давай не будем с этим торопиться, ведь у тебя же были и другие мужчины. А поэтому мало ли…
                И аккуратно пояснил, что, может быть, Матвей Ильич, отец Фёдора, – вовсе и не родной дед будущего ребёнка Настеньки. Такое в жизни тоже иногда случается. Когда думаешь, что дед твоего малютки — один человек, а по ДНК-тесту им оказывается совсем другой, на которого сроду и не подумала бы. И бабушка заодно тоже другая вырисовывается. Фёдор Настеньке так осторожненько и объяснил свою позицию:
                — Постарайся меня понять. Ведь перед тем, как полюбить меня, ты не единожды любила других. А они любили тебя. И даже после того, как мы с тобой случайно познакомились в общей бане, ты, радость моя, некоторое время продолжала жить с аптекарем Яковом Семёновичем и его женой…
                И это было правдой. На правах внучатой племянницы из Нарьян-Мара, и будучи студенткой одного престижного нижнетагильского колледжа, Настенька около года бесплатно проживала в семье Якова Семёновича. На птичьих правах. И в комнатке переделанной из шифоньера усердно грызла гранит наук. И кроме этого покупала в семью продукты, и выносила ежедневно мусор, и варила щи. А по ночам, когда супруга аптекаря засыпала, оказывалась вместе с ними в одной кровати. Словом, дел у Настеньки было невпроворот. А подобное времяпровождение даже самый гуманный суд, по мнению Фёдора, признал бы серьёзным аргументом. И посчитал бы именно отца Якова Семёновича дедушкой Настенькиного малютки. А ведь ещё и соседи по подъезду могли дать показания, что в течение многих лет наблюдали молоденьких студенток разных учебных заведений Нижнего Тагила, выносящих мусор из квартиры аптекаря. И среди которых ими была неоднократно замечена и Настенька. И Фёдор дал бы показания. Даже несмотря на то, что Настенька усердно втирала ему про «распутье на перекрёстке трёх дорог, про непростой выбор, про то, что любовь — это безымянная звезда…» и съезжать от аптекаря долго не торопилась…
                Другими словами, Фёдор попал в крайне неловкую ситуацию. Конечно, было не по-мужски и очень некрасиво попрекать Настеньку связями с другими поклонниками, которые были у неё до него, но ведь и Фёдора понять было можно. Понять его беспокойство за будущее ребёнка. Или его тревогу по другому поводу: что дедушка кого-нибудь из поклонников может так никогда и не узнать, что его внука назвали не в его честь, а назвали в честь неизвестно кого. И, конечно, обидится тогда...
                — Может, отец Якова Ильича в этом вопросе, как раз очень щепетилен, — подытожил Фёдор…
                — Ну, нет так нет. Не очень-то и хотелось, — ответила Настенька и тут же стала обдумывать, как по-другому назвать своего малыша, который наверняка когда-нибудь у неё родится. Когда она окончит колледж, например. Или когда выйдет за кого-нибудь замуж. Или просто так. И чтобы Фёдор всё-таки несмотря ни на что, именем остался доволен…
                «Потом определюсь. Года через три. Ведь впереди ещё целая жизнь», — спустя минуту после разговора с Фёдором решает Настенька. Как раз перед тем, как вынести мусор, и не дожидаясь, пока это сделают за неё дальние родственницы Фёдора — близняшки Аня и Маня из Вологды. У которых и так дел невпроворот...