Два вопроса Лампадовны

    Подбирается осень. Августовские вечерние сумерки неспешно уплывают в ночной
мир тишины и покоя. Стемнело. На глубоком тёмно-синем небе замерцали безмерно
далёкие, полные тайн, звёзды: волнуются, выходя в ночной дозор, и, как усталые в
трудах праведных пчёлки-труженицы с богатым взятком, трепещут крылышками.         
Повис тонкой дугой серпик месяца, так похожий на серп-трудягу страды. Гордо висит
и нет ему дела до звёзд-пчёлок, то близких друг другу, то сбивающих в бездну слабых, что так похоже на истории обитателей Земли… 
    « Не на этом ли зиждется и вся Вселенная? Не это ли есть вечность, куда одни
обитатели отбывают с наивным детским любопытством, другие – с надеждой, третьи –
со страхом и больным, жалящим чувством НЕВОЗВРАТА», – делюсь своими мыслями 
по телефону с Лампадовной, тоже, видимо, кукующей от бессонницы у тёмного окна. 

 – А меня, уже улетающую, так и не покинут два вопроса. Зачем я здесь, на Земле,
   была? Что привнесла землянам, а что с собой забрала? – прерывает Лонгина. 

 – Зачем, зачем? Чтоб трудиться и род продолжить.   

 – Трудиться – да. А вот насчёт «род продолжить»… Эк-ка незадача! О «простоте» её 
   решения ещё классик Грибоедов заметил: «…детей иметь – кому ума недоставало?»   
   Краше и не скажешь, – хихикнув, отпарировала собеседница.– Сложность в том,
   как их поставить на ноги, не обделив разумом, дабы знали труд честный, не
   спутав добра со злом. Не всякий … «продолжатель» над этим задумывается. Жаль.

 – И второе, что «привнесла, а что с собой забрала?». Думается, мало кто может
   дать ответ на столь глубокое вопрошение. Привнесение – это дополнение,
   углубление чего-то чем-то во имя служения. Человек должен оставить свой след
   в этом мире. Но не каждый уходящий уверен, чему и как послужил, какой след
   для потомков оставил.      
   С собой забрать можно только опыт, свой опыт исполненного долга, познаний
   света и тьмы. Когда земная чаша, наполненная сим до самых краёв, испита до
   самого дна, пора и честь знать –  в путь…

 – А если вовсе не служил – без опыта: ни долга, ни добра… – заметила Лонгина.      

 – Знать, тогда явится ко вратам Небесным ни с чем – голым. Тут очень кстати
   японская пословица: «Не было случая, чтобы ГОЛЫЙ что-нибудь потерял».
   Терять-то нечего. Потому – являться ему в мир нашенский не раз, чтобы
   послужить кому-то, чему-то, дабы вернуться в мир иной хотя бы в марлевой
   накидке  и, возможно, подняться в Небесном на ступеньку выше предыдущей.               

  – Ну и картина выходит ... ИПОТЕКА от Вселенной: получай, душа, жизнь в заём –   
    будь добра к расплате и здесь, и пред вратами Небесными.               
    Не у Вселенной ли мы скопировали ИПОТЕКУ на крышу земную? Ещё и слово-то
    не наше (в переводе с французского, английского – смертельный залог, смерть). 
    Плати или – что? В Древней Греции, например, задолжавший становился рабом
    кредитора.  А у нашего должника? Плакала уже выплаченная сумма – встречай,
    свобода под тёмно-синим небом со звездопадом… 
    Ненасытность капиталистов – вовеки беда для простого труженика.   
    Видать, при выписке из роддома в карточке новорождённого, уже заявившего
    первым криком претензию на права землянина, пора расписать по графам :
   
     а) дата появления в сим хрупком мире неисправима, поскольку её выбрал сам 
        выписуемый;
   
    б) собственный вес, набранный в закрытом пространстве; 
   
    в) пол (муж. жен. – пожизненно, изменения лечить «небом с овчинку»);      
 
   г) ИПОТЕКА небесная (раба, ещё не наречённого) перешла в ИПОТЕКУ земную 
      с часу явления свету. Сей закон обязателен до дня насытности сильных мира
      сего, когда жадность подаст им на ужин их же нутро, – ворчала себе под нос
      Лонгина.               
   
 – Ну и выдала ты, Лампадовна, этим, ненасытным… «нутро на ужин». Тебе самой-то   
    не жутко?          

 – Ничуть. Всё по справедливости. Мой карман всю жизнь был дырявый, да и тот
   непришитый… Бог с ним, с карманом. Зато я познала великую любовь к земле и
   к тем, кто возделывает её, украшает своим трудом. Думается, и моя агрономия
   на полях не была напрасной.
   Ладно. Простите меня, люди: у каждого своих грехов – сто ворохов.   
   Светает уже. Пойду готовиться «ко вратам Небесным» – зачинать новый день, –   
   заключила Лонгина и положила трубку.               

    Пустым и скучным был бы мир без Лонгины, человека открытого до наивности,
болеющего душой за народ, за нашу землю-матушку, да ещё и далеко не скупого
на слово в адрес тех, кто  «глотает лишнее», что рано или поздно – наказуемо.    

                10.12.2024 г.