Легендарные деньги

     В кафе «СВ» было тепло и уютно. А за окном слякотно и сыро. Мелкий дождик падал почти бесшумно, так шуршат шины тяжелых лимузинов. ПеПе, Прищепка и Бывалый холодным пивом остужали страсти после бурного обсуждения всегда актуальной темы повышения цен.0

   - Мне совершенно непонятно, почему практически один человек, хотя и не исключаю, что с помощью нескольких помощников, решает, сколько денег должно находиться в обращении в нашей стране. И это не президент, не министр финансов, не академики. Это директор Центробанка. Который никогда не занимался выращиванием зерновых или выплавкой стали, не ухаживал за молочным стадом, не копал землю и не добывал уголь, не водил машину по колдобинам, добираясь к полузаброшенной деревеньке. То есть не знает по собственному опыту цену труду сталеваров или хирургов, пограничников или пилотов, строителей или воспитателей в детских садах.

   Я помню повторяемый как мантру девиз, что рынок сам все отрегулирует. И вдруг всем нам - и пенсионерам, и госслужащим, и предпринимателям, и Администрации Президента - этот человек заявляет, что в стране слишком много денег (где такая страна находится?), и поэтому поднимает проценты за кредиты, чтобы мы их не брали, потому что трудно будет отдавать. И где же тут рынок, который сам себя отрегулирует? И для чего так долго и трудно рожала наш бюджет Государственная Дума?

     Прищепка в который раз за вечер, уже как бы по инерции, вновь взялся пересказывать свои обиды на денежную политику Центробанка. ПеПе, строительный бизнес которого ощутимо пострадал от повышения ставок кредитования, предложил сменить тему и вспомнить молодость.

     - А то вечер будет испорчен окончательно. И вместо отдыха мы проведем рабочее заседание с заведомо плачевным результатом.

     - Да, - задумчиво произнес Бывалый. – Деньги в молодости вроде бы были, но редко когда их хватало. Студентом подрабатывал грузчиком по субботам и воскресеньям в ночные смены. На автосборочном заводе всегда была запарка с погрузкой вагонов, а в выходные и праздники совсем беда. Нам были рады и платили за смену, как сейчас говорят - «в черную», 10 рублей наличными. Три выхода в месяц - 30 рублей. Плюс стипендия 35, а на старших курсах - 40 рублей. А если чрезвычайные обстоятельства возникали, и деньги нужны были позарез, сдавали кровь. За 300 граммов 15 рублей. Плюс бесплатный обед и талон на шоколадку и пару коржиков. Вот это была жизнь - гуляй, отдыхай, товарищей угощай. До сих пор помню цены. Одна самса из тандыра – 12 копеек, одна палочка шашлыка из баранины – 16 копеек, лук и хлеб бесплатно. И так было все пять лет учебы. Ни о какой инфляции слыхом не слыхивали, да и слова такого не знали.

     - Согласен, студенту вольготно можно было жить, если родители одежду и обувь покупали, - с ехидцей прервал Бывалого Прищепка. – А вот скажи, когда ты большие деньги впервые в руках держал?

     - Отработали мы с женой год учителями в школе и получили отпускные и зарплату. Пришли домой, достали пачку десятирублевок и разложили их по одной купюре на кровати. Все 440 рублей. Едва места хватило. А я достал еще тридцать рублей и добавил. Жена спрашивает, откуда. А повезло. Говорят же, деньги к деньгам. Нам часто при выдаче зарплаты в добровольно-принудительном порядке на два рубля давали лотерейные билеты. И как раз один выиграл 3 метра ковровой дорожки по 11 рублей за метр. Я, конечно, взял деньгами, своей-то квартиры еще не было, некуда дорожку было стелить.

     Так вот мы на эту кровать, застеленную деньгами, любовались часа три. И чувствовали себя богачами, хозяевами мира. За прошедшие полвека много денег прошло через мои руки, иногда весьма серьезные суммы. Но в памяти БОЛЬШИМИ деньгами остались вот эти 470 рублей.

     - Да вы тогда цену деньгам и не знали. Вы были их хозяевами, а не они вашими, - вступил в разговор ПеПе.
 
     - А вот здесь ты неправ. Я рассказал о больших деньгах, а в моей жизни были еще и легендарные. Вот тогда-то я и узнал настоящую цену денег.

     - Это что еще за чудо чудное? Клад, что ли, нашел? – Пепе был заинтригован.

     - Почти угадал. Можно и так посчитать. Открою вам тайну. Только это будет не рассказ, а скорее, повесть.

     Как с моим другом и одногруппником Сашкой мы очутились на пешеходном мосту через железнодорожные пути фрунзенского вокзала, я уже не помню. Только что закончилась летняя сессия, мы радовались, что стали третьекурсниками. Стояли и смотрели, как прибывают и отходят поезда, суетятся пассажиры и железнодорожники, слушали объявления.  И тут отправляется состав до Красноярска. Мы стали высматривать нашего одногруппника Льва Гармаева. Он приехал учиться из Улан-Удэ, а чтобы туда добраться, надо было попасть в Красноярск, а затем уже продолжить путь на другом поезде.

     Левку мы не увидели, но вспомнили, как настойчиво он приглашал нас приехать к нему в гости и побывать на Байкале. Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Байкал, Селенга, тайга - эти волшебные манящие слова нас околдовали.

     Посмотрели мы с Сашкой друг на друга и решили (почему бы и нет) съездить в Бурятию.

     Не откладывая дело в долгий ящик, спустились в здание вокзала, выяснили, сколько стоят билеты в общем вагоне. В справочной нас предупредили, что в такую даль в общем вагоне замучаешься ехать, да и поезд, где в составе есть общие вагоны, движется очень и очень неспешно. Нас это не напугало. Зато обрадовали цены на билеты.

     Поначалу решать, где заработать денег на поездку, нам не пришлось. Мы должны были укрепить свое материальное положение в студенческом стройотряде - построить клуб в селе на берегу Иссык-Куля. Все обрадовались возможности заработать и одновременно покупаться и загореть.


     И с этого момента все пошло вкривь и вкось. Наш комсомольский вожак уехал разыскивать стройконтору, которая должна была обеспечить нас стройматериалами и зарплатой. Больше мы с Сашкой с ним не встречались, потому что, прождав пять дней, поняли, что денег на дорогу здесь не заработаешь, и уехали. Да и в Иссык-Куле искупаться не довелось. На десятки километров  вместо песчаного пляжа тянулось болото.


     Во Фрунзе Сашкин родственник, узнав о нашем желании заработать, предложил  потрудиться на закладке фундамента дробильных установок для геологов. Мы с удовольствием согласились, знали, что за бетонные работы действительно платят хорошие деньги. Еще и радовались, говорили, что черная полоса закончилась на комсомольской стройке, а теперь начнется белая.

     Знали бы тогда, что черная полоса была широкая, как стратегическая автострада, благоразумно отказались бы от авантюры. На геологов мы пахали как папа Карло. Самосвалы  могли выгрузить бетон не ближе 12 метров от окна, через которое мы подавали его в ведрах, а потом еще несли его 5 метров до опалубки. В помощь никого не выделили. Самые покорные рабы на нашем месте давно бы подняли восстание и залили бы прораба бетоном. Но мысль о хороших деньгах удерживала нас от бунта.

     Через две недели выдали нам аванс по 47 рублей. Прораб куда-то предусмотрительно исчез, а сметчица стала объяснять, что наряды закрыть можно будет только по завершению строительства. Месяца через три. Не был бы прораб родственником, мы бы сильно испортили ему и фас, и профиль.

     Однако билеты до Красноярска уже были куплены. Байкал по-прежнему манил нас кристально чистой водой, омулем и тайгой. Несколько ночей удалось подработать грузчиками. Но, как назло, запарки на заводе не было - на целине уже вовсю шла борьба за выращенный урожай, и все вагоны превратились в зерновозы. Вот на заводе и отпала  потребность в дополнительных грузчиках.

     Тут долго молчавший Прищепка воскликнул:
     - А давайте я угадаю, о каких легендарных деньгах ты нам хочешь поведать. Золото Колчака! Вы нашли пару золотых слитков на Байкале!

     - Не угадал. Абсолютно. Нет у тебя в родословной ни цыганок, ни гадалок, - грустно возразил Бывалый. – Мы уже были на грани отказа от поездки. Времени оставалось все меньше и меньше, а идеи, как быстро срубить денег, не появлялись.
 
     И тут по ТВ продемонстрировали сюжет о жизни в Улан-Удэ. До сих пор помню репортаж с городского базара. Крупным планом были показаны несколько прилавков с яблоками. Обычным для нас «апортом». Стоимостью 3 рубля 50 копеек за кг! А у нас во Фрунзе «апорт» продавали по 80 копеек. Позвонили Льву, убедились, что яблоки в Бурятии ходовой товар. Решили, что один разок можно побыть спекулянтами, да еще и сумничали, решили повезти не «апорт», а «грушовку». Во-первых, она гораздо вкуснее, во-вторых, лучше выдерживает транспортировку, ведь ехать предстояло без малого пять суток.

     Сашка раздобыл громадный чемодан, а я нашел приятеля, у которого родственник имел собственный яблоневый сад в горах. Перед самым отъездом поехали к этому садоводу, собственноручно аккуратно собрали и упаковали в чемодан 50 килограммов прекрасной душистой «грушовки», да еще и заплатили по 50 копеек за килограмм.

   Самонадеянно посчитали, что черная полоса закончилась. Хотя денежек было маловато, но мы рассчитывали прокормиться дарами тайги. Взяли с собой ружье (со слов Левки в тайге рябчиков можно было и палкой добывать), я взял крючки, поплавки, блесны (по вечерам баловаться ухой), ну и разнообразить меню должны были грибы.

     Путешествовать в общем вагоне – это вам не в СВ валяться на мягких диванах. Места для сна в них вообще не предусматривались. Но мы были молодые, физически крепкие (спортом занимались и модным в то время культуризмом, который нынче зовется бодибилдингом), привыкли преодолевать трудности. Мы нахально считали себя хозяевами жизни в своей стране и были уверены, что всегда получим помощь, если она потребуется.

     Трое суток мы пролежали  под раскаленным потолком вагона на третьих полках, предназначенных для багажа. Пили чай и ели пирожки, которые продавались на каждом полустанке. А поезд наш никого не обижал, останавливался даже там, где и жилья-то никакого не было видно.

     В Красноярске первым делом побежали в кассы. Нам твердо отказали в продаже билетов в общем вагоне до Улан-Удэ. На купейные и плацкартные денег не хватало.

     Мы поняли, что черная полоса ехала вместе с нами, или мы ехали по ней. Но не сдались. В Красноярске в это время находился с гастролями Русский драматический театр, а в нем служила старшая сестра моего отца с мужем. Отыскали городской театр, узнали гостиницу, где проживали наши актеры. Тетя Люда и дядя Коля первым делом нас накормили. Это была первая белая точка в черной полосе. Затем познакомили с замдиректора театра по хозвопросам. Он заверил, что решит нашу проблему, и поехал с нами на вокзал.

     Билеты он не достал, а проблему решил.  Повел нас на грузовую станцию, где познакомил с «хозяевами» вагона, который развозил багаж и почту от Москвы до Владивостока.

     «Хозяева» объявили, что вплоть до Улан-Удэ мы становимся крепостными и будем разгружать и забирать багаж и почту со всех разъездов и полустанков. Но на крупных станциях мы должны будем прятаться от возможных проверок в служебном купе в нише над коридором. Сверх того, они не постеснялись взять с нас за проезд по 10 рублей.

     На шестые сутки мы добрались до Улан-Удэ. Лева адреса нам не давал, объяснил только, что каждый житель города легко подскажет, куда ехать - достаточно сказать, что нужен «большой дом». Он нас не обманул. Дом, действительно, в то время (1968 год) был самым большим в Улан-Удэ: пятиэтажным и очень длинным.

     Познакомились с его мамой и пятилетним братишкой Доржиком, фото которого до сих пор храню в альбоме. Накормили нас праздничным обедом, мы впервые попробовали бурятские позы - это похожее на привычные среднеазиатские манты национальное блюдо.

     На следующее утро помчались на рынок продавать яблоки. Действительно, на трех прилавках красовался крупный «алма-атинский апорт» ярко красного цвета по 3 рубля 50 копеек за кг. Раздобыли весы, разложили нашу «грушовку». Чтобы побыстрее покончить с торговлей, цену установили в два с полтиной.
 
     Но народ проходил мимо и упорно покупал «апорт». Мы стали расхваливать свой товар. Безуспешно. Одна пожилая женщина даже укоризненно нас пожурила: «Молодые, а брешете. Какая Средняя Азия, какая Киргизия? Такие яблоки у нас на дачах растут. И красная цена им 50 копеек».

     За час не удалось продать ни одного яблока. Затем к нам подошел один из торговавших «апортом» азербайджанцев и предложил купить «грушовку» оптом по рублю за килограмм. «Я знаю, что товар у вас хороший, но здесь покупают только красные яблоки, зря время теряете».

     Мы гордо отклонили предложение, но собрались и уехали на другой рынок, где народа было поменьше, и яблоками никто не торговал. Цену установили по два рубля, самые хорошие яблоки порезали на дольки и стали предлагать попробовать и убедиться в их отменном вкусе. Дело сдвинулось с мертвой точки, но медленно-медленно. До вечера удалось реализовать всего лишь килограммов пятнадцать. Наш бюджет дал ощутимую трещину.

     Утром мы подарили все оставшиеся яблоки Левиной маме. Затем подъехал четвертый участник нашей экспедиции Борис, двоюродный брат Левки, на машине, которую предоставил нам его отец.

     И через четыре часа мы высадились на берегу Байкала, недалеко от Гремячинска.

     - Ну, наконец-то, - встрепенулся ПеПе. А то я уже решил, что до легендарных денег мы дойдем в 133 серии «Рабыни Изауры».

     - А ты как хотел, - съязвил Прищепка. – Это тебе не обоснование на одном листочке, чтобы выцыганить пару десятков миллионов на строительстве жилья. Легендарные деньги – они этикета требуют, да еще отдельно стоящего бункера для их хранения.

     - Ладно, уговорили. Буду краток. Подробно распишу наши приключения в байкальской тайге как-нибудь в другой раз. Просто представьте, мы самонадеянно решили, что черная полоса закончилась. Но оказалось, ни Лев, ни его брат Борис, хотя и прожили уже по двадцать лет в Бурятии, по тайге самостоятельно не бродили. И, как и мы с Сашкой, были обречены учиться на ходу.

     Высадили нас на берегу Байкала, где у костра, судя по одежде, сидели три рыбака.

     - Рыба есть? – первым делом после приветствия спросили мы.

     - Вы что? Думаете, мы в котелке топор кипятим? А вам поесть или купить?

     - Нет, нам половить.

     - Конкуренты, значит. Ну, что ж, Байкал большой. Наши деды и прадеды ловили, да и нам оставили. Может, и вам хватит. Только что-то не видно у вас ни сетей, ни лодки, хотя бы резиновой. Как вы рыбу добывать-то будете? Если взрывать, то мы в Рыбнадзор жаловаться не пойдем, сами вас на корм рыбам отправим.

     - Нет, мы удочками.

     - Удочками – это как?

     - Берешь леску, привязываешь поплавок, грузило, крючок, на крючок червяка насаживаешь, забрасываешь в воду и рыбку вытягиваешь, - решили мы тоже поприкалываться.

     - Вот, Бадма, а ты мне не верил, что в Европе рыбу по-другому ловят. Чисто, сухо, жилы сетями не рвут. Глядишь, и до нас прогресс дойдет.

     Бадма, на вид самый пожилой из троих, спокойно, по-деловому объяснил нам, что километров через десять находятся два небольших озера, в которых водятся караси, хотя на удочку они вряд ли пойдут: «Там мошкары столько, что они к червям равнодушны, видимо, считают себя хариусами».

     Забегая вперед, скажу, что Бадма оказался прав на все сто.

     В оставшееся световое время мы прошли километров семь и решили остановиться для ночлега. По пути попытались набрать грибов, которых было великое множество. Попадались маленькие и большие, даже гигантские, размером чуть ли не с крышку от канализационного люка. Но, увы, они выглядели как пришельцы из космоса, такие же диковинные, а иногда страшные.  Проконсультироваться было не с кем. Мы проявили благоразумие и не стали испытывать наши желудки на прочность.

     Так из нашего таежного меню вслед за  рыбой были вычеркнуты грибы.

     Оптимизм мы не утратили, ведь оставались еще кедровые орешки, ягоды и, главное, рябчики. В тайге с голоду никто не умирал.

     Засиделись у костра до глубокой ночи. Утром я решительно не позволил вырвать меня из объятий Морфея, пожертвовав свой  завтрак вечно голодному Льву. Когда же все-таки проснулся, узнал, что мои товарищи успели подстрелить рябчика, сварить и съесть. В утешение они сказали, что рябчики, оказывается, далеко не такие вкусные, как о них говорят, поэтому они и не оставили мне даже маленького кусочка на пробу. На что я возразил, что были бы невкусными, то как раз бы и оставили.

     Взял я ружье и отправился на охоту. В лесу кроме грибов - никого и ничего. Походил впустую, расстроился. И тут заметил бурундука. Шустрого, симпатичного, шмыгающего по стволам вверх и вниз. Тоже голодного, наверное. Стою, не шевелюсь, чтобы его не спугнуть. Только собрался уходить, гляжу, а метрах в двадцати на ствол поваленного дерева здоровенный глухарь сел. Стрельнул, промахнуться с такого расстояния было невозможно, он свалился. Подхожу, смотрю. Нет, не глухарь, похоже, тетерев. Поднял. М-да, все-таки рябчик, но большой.
 
     Вернулся к вероломным друзьям, говорю, что этого рябчика сам, один съем. Они подлизываться стали, за водой сбегали, Борис ощипал добычу, сварил. Рябчик в готовом виде уже не то, что на тетерева стал похож, а так, на воробья, хотя и крупного.

     В общем, съели мы эту таежную курицу и с аппетитом, и с удовольствием. Только тогда Левка признался, что предыдущий «рябчик» был такой невкусный, что они единогласно приняли решение его выбросить. Кто пал жертвой их некомпетентности, так и осталось тайной.

     Мы повеселели, решив, что от голода не умрем. Опять стали беспробудными оптимистами. Но это сессии заканчиваются каникулами, а жизнь заставляет учиться каждую минуту.

     На следующий день встретились нам два, как они представились, геолога. Их в Гремячинск в магазин отправили.
 
     Поговорили о наших проблемах. В грибах они не разбирались, посоветовали и в дальнейшем воздержаться от их употребления. Кедровые орешки созреют только через месяц, к середине сентября,  а прошлогодние давно собраны местными жителями. На ягоду тоже предложили не рассчитывать, ее мало, и она тоже только начинает созревать. Из рыбы можно поймать хариуса, но ловят его «в проводку» в реке, и без лодки рассчитывать на него не стоит. Посоветовали в ягодники без ружья не лезть, километрах в шести они видели хозяина тайги.
 
     - Везде пишут, что в это время медведь на людей не нападает, - перебил их Сашка.

     - Может, оно и так.  Только это у вас в Москве медведи грамотные, а наши газет не читают, радио не слушают.

     - А у меня ни одного жакана нет, только дробь, - растерялся Сашка. – Может, вы нас выручите, дадите парочку.

     - Дай уехал в Китай, - выдал один из геологов популярную среди детей в то время поговорку. - Но деньги не предлагайте, магазины остались в Улан-Удэ. А поменять можем. У нас курс - три патрона с мелкой дробью за один с пулей.

     Пришлось согласиться, уж очень уважительно они о хозяине тайги говорили. Только по возвращении в город мы узнали, что курс обмена был прямо

противоположный – три жакана за один с дробью. Дело в том, что медведи избегали встреч с людьми, и охота на них была под запретом. А вот рябчики, утки, гуси, зайцы встречались повсюду, поэтому патроны с дробью всегда были в дефиците.

     Какими мы оказались лохами, до нас дошло дня через четыре, когда патроны кончились почти одновременно с тушенкой.
 
     На этот раз Бывалого перебил ПеПе:
     - Вы же бродили по диким местам Забайкалья, где золото роют в горах. Наверное, нашли самородок, сдали по-честному государству. А на ставшей легендой премию домой возвращались не на третьей полке общего вагона, а на мягких диванах в СВ, с индивидуальным душем и туалетом, еду вам приносили из вагона-ресторана, а на ночь слушали колыбельные песни лучших проводниц железной дороги.

     - Тебя послушать, так ты всю жизнь не дома строил, а воздушные замки. Золото я попробовал добывать в Киргизии, где его гораздо больше, но расскажу об этом как-нибудь в другой раз. Через четыре дня мы уже думали не о золоте, а где раздобыть хоть какой-нибудь еды. Патроны кончились. Застрелили жаканом одного рябчика (от него мало что осталось), и все.
 
     Из провианта сохранилась соль, немного сахару и мука. Собирались лепешки печь на камнях, но соду не захватили, а без нее никак. Выручил Борис. Он все-таки химию не зря изучал. Вместо соды добавляли мы в муку пепел от сигарет. Лепешки получались серые, да и на вкус были не очень. Однако голод – лучшая приправа, как утверждают французы. Спасли они нас от истощения.

     Про красоты Байкала и тайги, волшебные рассветы и великолепные закаты рассказывать не буду. Можете все это увидеть в интернете. Сегодня, прошло все-таки полвека со времени нашего путешествия, места, по которым мы бродили, объявлены заповедными. Пускают туда только по пропускам. Проложена туристская тропа, оборудованы места для отдыха. А тогда приходилось иногда через такие буреломы пробираться, что заблудиться можно было.
 
     Решили мы путь обратный сократить – пойти по берегу Байкала. Но не подумали, почему местные жители предпочитают по тайге ходить, а не по песчаным пляжам. Отец с детства учил: не та дорога короче, что прямее, а та, что ровнее. Так вдоль воды как раз все ровненько, иди и наслаждайся. Правда, полоска песчаная не шире 5-10 метров, а справа гольцы вертикальные метров по тридцать-шестьдесят. В случае чего забраться на них с рюкзаками невозможно. Однако погода была замечательная, озеро спокойное, гладкое. До Гремячинска километров тридцать, за семь часов дойти можно.
 
     Часа четыре все шло, как мы и рассчитывали, хотя изгибы береговой линии километров семь добавили. А потом жизнь вновь принялась превращать нас бестолковых в толковых, учить не по учебникам, опыта добавлять.

     Песчаные полоски становились все уже и уже, местами приходилось разуваться и шлепать босыми ногами по воде. Были бы умные, развернулись бы, нашли распадок, поднялись бы и пошли дальше тайгой, но были мы пока только нахальными и упрямыми. До умных еще предстояло жить да жить.

     Вода в Байкале чистая, прозрачная, на дне все прекрасно видно. В районе Гремячинска она считается теплой -  на мелководье летом может прогреться до 15-16 градусов, многие даже купаются минут до десяти. А у гольцов она выше 9 градусов не бывает. Мы это прочувствовали накрепко. Где появлялись полоски песка, обязательно останавливались, пытались согреться, затем упрямо шли вперед. Но дно постепенно понижалось, пришлось раздеться. Сначала до пояса, потом полностью. Рюкзаки несли на головах. Замерзли - по самое не могу.
 
    И наступил момент истины. Лев, как самый невысокий, начал захлебываться.  Возвращаться назад, значит брести еще полчаса в ледяной воде. А рыбацкая стоянка, от которой мы стартовали, уже была видна. Решили идти вперед. Я, как самый длинный, шел мористее, Сашка – вплотную к скалам, Левка отдал свой рюкзак Борису, положил руки нам на плечи. Мы с Сашкой одной рукой поддерживали рюкзаки на головах, другой Левку. Шли на цыпочках, благо в воде Левка, и так худой, почти ничего не весил.

     Как мы добрались до рыбаков, никто из нас не запомнил. Они же как будто и никуда не уходили, также сидели у костра и варили уху. Правда, чаем горячим нас угостили.

     Бадма обратился к одному из приятелей: «Давай-ка, Батор, дуй в Гремячинск за бутылкой, а то забудешь про проигрыш». А нам пояснил, что Батор спорил, что мы бросим рюкзаки, чтобы добраться до суши, а он сказал, что ребята крепкие, сумеют   сохранить свое добро.

     Мы поблагодарили его «за высокую оценку». Но Бадма показал на третьего рыбака: «Высокую оценку Наран хотел вам поставить. Он говорил, что вы все-таки студенты университета, а значит, умные. Догадаетесь повесить рюкзаки на скалах, а затем на нашей лодке за ними сплаваете».

     В утешение Наран сказал, что, если бы мы в боевой обстановке сумели обойти по ледяной воде дзот противника, за такой подвиг стали бы кавалерами госнаград.

     Удивительно, но ни один из нас после этой ледяной купели не заболел.

     В Улан-Удэ мы получили очередной удар от бесконечной черной полосы. Билеты в общий вагон достать не удалось, до Новосибирска пришлось ехать в плацкарте. В нашем бюджете образовалась внушительных размеров дыра. Деньги практически кончились.
 
     Хорошо, что Левка поехал с нами. Мы четверо суток питались тем, что мама дала ему на дорогу.

     В Новосибирске сутки не могли купить билеты в общий вагон, на плацкарту денег уже не хватало. В конце концов, достали билеты до Алма-Аты. Я позвонил родителям и попросил выслать 20 рублей до востребования на алма-атинский главпочтамт.

     К моменту посадки мы уже начали привыкать обходиться без еды, а впереди было почти трое суток пути.

     В Советском Союзе существовала, да и сейчас еще себя не изжила, традиция сразу после посадки в поезд доставать завернутую в газету курицу, сало, вареные яйца, хлеб, печенье к чаю и начинать все это есть. Раньше мы как-то не особенно обращали внимание на эту привычку. Но не в этот раз.

     На скорый поезд, который шел из Новосибирска до Алма-Аты менее двух суток, билеты были значительно дороже. Наш был самым медленным, потому что останавливался везде. Люди пользовались им как электричкой – съездить в гости в соседнее село или в город за покупками. Поэтому контингент в вагоне сменялся с калейдоскопической быстротой.

     И каждые полтора-два часа новые пассажиры доставали куриц в газетах, сало с чесночком и вареные яйца. На вторые сутки звук разбиваемых яиц превратился для нас в пулеметные очереди. Ныне мало кто знает, как пахнет свежеиспеченный подовой хлеб. А именно такой пекли в небольших селах. Даже если вы были сыты, его аромат пробуждал аппетит. А мы были голодными, очень-очень голодными. Левка сказал, что в этом был плюс – не надо было ходить за водой, слюны хватало.

     Если бы мы ехали в купе, соседи непременно угостили бы нас домашними запасами, а узнав, что мы студенты, угостили бы чаем или чем-нибудь покрепче. Но путешествие в общем вагоне такого общения не предполагает.

     На каждой остановке мы выходили подышать свежим(?) воздухом, не содержащим превратившихся в пытку запахов. И именно на одной такой остановке мы обрели крошечное белое пятнышко на преследующей нас черной полосе. Сашка нашел 5 копеек. Мы с Левкой подержали их в руках, убедились, что это не подделка, обрадовались. Но на три стакана чая без сахара нужно было заплатить 6 копеек.

     На следующей станции мы поделили перрон на три части и приступили к поискам.
 
     Если человек хороший, то удача его не покинет – Сашка нашел маленький кулечек из тетрадного листа, а в нем! 76! (семьдесят шесть!) копеек!

     Мы не орали от восторга, не исполняли твист или лезгинку. Мы купили на перроне три буханки полубелого хлеба по 14 копеек. А в те времена, не то что нынче, они были килограммовые. Зашли в вагон и взяли по стакану чая с сахаром по 4 копейки.

     Через полчаса мы уже были способны шутить. Я поделился своим сокровенным желанием спрыгнуть с третьей полки и «случайно» раздавить курицу в газете. Сашка мечтал затолкать яйца со скорлупой в ненасытные пасти полчищ Гаргантюа и Пантагрюэлей, заполонивших наш вагон. Лев нас пристыдил. Он сказал, что воспринимал нашу голодовку как тренировку к последним трем дням перед стипендией.

     А еще мы поклялись, что в День железнодорожника будем провозглашать тост за процветание благословенной станции Аягуз!

     С автовокзала во Фрунзе поехали ко мне домой. Родители Сашки уехали отдыхать на Иссык-Куль, а в Левкином общежитии тем более никто не готов был нас накормить.

     Мои родители в соседней квартире праздновали день рождения соседки. Мама обрадовала – приготовила гигантскую кастрюлю фаршированных перцев. Возвратившись вечером и увидев, что из пятидесяти перцев на дне кастрюли сиротливо лежало десять, испугалась, что нам станет плохо. Но мы заверили ее, что, напротив, нам хорошо как никогда.

     Первого сентября в университете мы с упоением рассказывали о чудесной поездке: о красотах тайги, лечебной воде Байкала, что были как раз в том месте, откуда дует прославленный Баргузин, об ухе из хариуса и омуля, гигантских грибах, медведях, рябчиках и бурундуках. Все эти восторги мы подкрепляли фотографиями. В общем, сейчас это назвали бы превосходной пиар-акцией. А тогда мы несколько дней купались в лучах заслуженной славы.

     ПеПе заявил, что не аплодирует, так как опасается, что посетители СВ, узнав о причинах овации, заставят Бывалого повторить эпос о легендарных деньгах и байкальской эпопее.

     Прищепка не смог удержаться и заявил, что теперь-то ему понятны истоки аргументированной критики финансовой политики Центробанка. Все дело в библейском яблоке, вернее, яблоках на рынке в Улан-Удэ.

     Бывалый на подкалывания друзей внимания не обращал. Он все еще не вернулся из путешествия.