Однажды рабби уйдёт-6. Гарри Кемельман

Гарри Кемельман


                ОДНАЖДЫ РАББИ УЙДЁТ

41
Гальперин усмехнулся, услышав на другом конце телефона глубокий, торжественный литургический тон:
– Рабби Гальперин слушает.
– Привет, Херб, – радостно крикнул он. – Кончай. Это я.
– Моррис! – Октавой выше: – Как дела? – И с внезапным беспокойством: – Что-то неладно?
– Неладно то, что я здесь, а мой младший брат в захолустном городке, который и на карте не найдёшь, и в существование которого никто не верит. Так вот, Херби, послушай меня. У меня есть предложение. – Он объяснил ситуацию в храме.
Брат терпеливо выслушал и протянул:
– М-да, Моррис, я бы с удовольствием согласился, но просто не могу. Я не могу стать участником заговора, который лишит парня работы. А этот ваш рабби Смолл, он вообще особенный. Он настоящий учёный. У него была статья в последнем «Квотерли»…
– Послушай, малыш, его уход не имеет к тебе никакого отношения. Мы избавляемся от него, потому что просто больше его не хотим. Может быть, он особенный и всё такое, но он не ладит с конгрегацией. Практически с самого начала. Несколько раз он удержался на своём посту буквально чудом. Если его место должен занять другой, так почему бы не ты?
– Но остаётся проблема свадьбы.
– Знаешь, время от времени нам всем приходится вносить постепенные коррективы в своё мышление. И разве ты однажды не сделал то же самое, когда был директором «Гилеля»? Когда дочь декана вышла замуж за профессора…
– Это было совсем другое. Её бабушка была еврейкой, поэтому и мать была еврейкой (111)…
– Да, как будто я ирландец.
– Я хотел сказать, по Галахе…
– Я знаю всё о Галахе и прочей чепухе. Ты смухлевал и знаешь это. И всё, что я прошу – повторить то же самое здесь. Никто не узнает об этом. Если дадут объявление в газету, твоё имя либо не упомянут, либо мы напишем его неправильно. И всё будет происходить в доме президента. Позволь мне поговорить с Долли…
– Я слушаю, Моррис, – сказала жена рабби.
– Ну вот, теперь ты знаешь, о чём идёт речь. Теперь ты должна обработать Херби. Это его шанс на выигрыш. Президент нашей общины – знаешь, кто он? Это Говард Магнусон. Говард Магнусон из «Магнусон и Бек». Я объясню тебе, что это за человек. Он дал мне три случая, только три случая, и я заработал больше, чем за всю свою практику за весь прошлый год. Он предупредил меня, он недвусмысленно предупредил меня, чтобы я не запрашивал слишком мало, иначе его репутация пострадает. Вот с кем будет связан Херби.
– Да, но ты сказал, что это временно. Как долго – временно?
– Ты сама знаешь, как всё происходит, Долли. Это не столько временная работа, сколько испытательный срок, потому что мы не посылаем ритуальный комитет, чтобы выслушать и оценить Херба. Я покажу им ту видеокассету, которую он прислал, но он всё равно приедет сюда вне зависимости от её просмотра, тихо и незаметно. И если он ничего не испортит и не будет совать нос, куда не надо, тогда устроится не хуже Флинна (112), поверь мне. Это исключительный шанс для Херби. Другого может не представиться.
– Да нам и так неплохо, Моррис.
– Плохо-шмохо. Вы в Канзасе, а от Канзаса шаг до Арканзаса (113). Я говорю о Восточном побережье. Полчаса до Бостона и Кембриджа. Театр, концерты и всякие университеты.
– Ну ладно, мы подумаем и дадим тебе знать, скажем, к концу недели.
– Не пойдёт (114). Значит, так: сейчас десять часов. Вы звоните мне сегодня в одиннадцать. Не позднее. Я буду ждать у телефона.
В одиннадцать зазвонил телефон, и Долли Гальперин сказала:
– Хорошо, Моррис, мы согласны. Что нам теперь делать?
– Абсолютно ничего, милая. Просто тихо ждите. А в воскресенье вечером, если мы будем готовы к тому времени, или в следующее воскресенье вечером я сам позвоню вам. Моя идея состоит в том, что Херби должен приехать один. Он остановится у нас. И если всё пойдёт хорошо, ты выезжаешь с детьми и начинаешь поиски дома. Но ничего никому не говори, пока не получишь звонок от нас. Ладно?
– Ты начальник, Моррис.
Моррис взглянул на часы и решил, что ещё не поздно позвонить Магнусону.
– Всё готово, – объявил он. – Мне пришлось довольно сильно потрудиться, и не думаю, что справился бы без помощи моей невестки, но он, наконец, согласился.
– А моя маленькая проблема?
– О да, я объяснил, что это – часть сделки. Я обещал ему, что не будет никакой публичности, несмотря на свадьбу. Я имею в виду, что церемония пройдёт в вашем доме. Поэтому, если ваша дочь отправит уведомление в газеты, ей не нужно будет указывать, кто на самом деле проводил венчание. Или можно сообщить, что церемонию проводил преподобный Гальперин, так что читатели посчитают его протестантским пастором. А если свадьбу проводит рабби – значит, обещание бабушке, которой больше нет рядом, выполнено. Согласны? Так что для публикации вообще нет причин.
– Думаю, всё будет в порядке, – ответил Магнусон. – Я просмотрел кассету, и он мне пришёлся по вкусу. Пожалуй, я соглашусь, что он именно тот человек, которого мы хотим принять на работу. Естественно, я понимаю, что не могу действовать в одиночку, и что нам нужен консенсус членов правления. Поэтому я подумал, что если вы соберёте группу и попросите их прийти ко мне завтра вечером или на следующий день, может быть, на лёгкий ужин – ничего сверхъестественного, только бутерброды и напитки – мы могли бы показать им ленту, и если они одобрят то, что увидят, мы сможем поднять этот вопрос на следующем заседании правления.
– Вам не нужно всё правление, верно?
– Не-ет. Лучше, если у нас будут те, кто, вероятно, отреагирует положительно. Это даст нам большинство, согласны?
– Думаю, так. Я уверен в этом. А остальным можно показать на следующий день или…
– Никакой необходимости, Моррис. Позвольте мне рассказать вам кое-что о корпоративном управлении. Если у вас есть голоса, всё проворачивается в два счёта (115). Пусть это и не демократия, но единственный способ, который работает.

 
 

42
Видя, как рабби закатывает левый рукав и вынимает филактерии (116) из синего бархатного мешка, в котором держал их, Мириам спросила:
– Ты не идёшь в храм, Дэвид?
– Нет, не сегодня.
Она смотрела широко раскрытыми глазами, как он надел тфилин и талит (117), а затем, повернувшись на восток, начал утренние молитвы. Затем пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак. Дождя не было. Свежее, ясное воскресное утро – как раз тот день, когда рабби, как правило, наслаждался короткой прогулкой до храма. Один-два раза она заглядывала в кухонную дверь, пытаясь по внешнему виду и поведению мужа понять, не расстроен ли он, не огорчён ли.
За завтраком Мириам спросила:
– Заседание правления, не так ли?
– Правильно. Президент попросил меня не приходить.
Храбро пытаясь улыбнуться, она поинтересовалась:
– Очередное повышение?
– Сомневаюсь. Совсем наоборот. На этот раз наш президент дал понять, что я больше не буду посещать собрания.
– Почему, что случилось?
– Я сказал ему, что он должен уйти в отставку.
– Дэвид! Ты не мог!
– Мог. – Он рассказал, почему так поступил.
Жена удивлённо покачала головой.
– Тебе удалось ввязаться в конфликт?
– Нет, не думаю, – легкомысленно отмахнулся рабби. – Хотя признаю, что за эти годы разные президенты сумели ввязаться… ну, в разногласия со мной. Это закаляет, знаешь ли.
– Но Магнусон – другое.
– Да? Каким образом?
– Помнишь, что сказал Мортон Брукс? Магнусон не понимает, что такое рабби. С его точки зрения, ты просто сотрудник храмовой организации.
– Ну, другие тоже так думали.
– Но Магнусон всю жизнь имел дело с сотрудниками. Его естественная реакция на человека, проявляющего непокорность, буйство или просто не согласного с ним — увольнение.
– Я знаю.
– Но тогда…
Рабби поставил кофейную чашку и вытер салфеткой губы.
– Я не могу так жить. Я не могу согласиться с тем, что мой образ жизни, моё благополучие зависят от прихоти одного человека, и что я должен сосредоточить свои силы на том, чтобы доставить ему удовольствие или даже не обидеть его. Если это характер моих отношений с Говардом Магнусоном, то я немедля разорву их.
– Но что, если он попросит тебя уйти в отставку?
– Я откажусь, конечно. Если правление проголосует за мою отставку, я потребую объяснить причину, а также права изложить свою позицию перед всеми членами общины и …
– О, Дэвид, Говард Магнусон никогда не позволит втянуть себя в открытую конфронтацию с тобой перед конгрегацией. Он просто убедит большинство членов правления не продлевать твой контракт после его завершения. И что ты будешь делать?
Он пожал плечами.
– Я бы, вероятно, уведомил семинарию, что свободен и ищу другую работу. Или я мог бы попробовать что-нибудь ещё: преподавать, получить какую-то редакционную работу в издательстве, возможно, работать корреспондентом по еврейским вопросам в какой-либо газете, или…
– Но всё это связано с тем, чтобы быть обязанным, как правило, одному человеку – директору или декану, редактору или издателю, который может оказаться другим Магнусоном.
– Тогда я вспомню, что у меня есть сбережения, чтобы начать собственное дело.
– Какое дело?
– О, не знаю. Может быть, открыть собственную школу, еврейскую школу для взрослых, или... или любой другой вид бизнеса, обувной магазин или кондитерскую, или… или...
– Рабби, управляющий кондитерской?
Он улыбнулся.
– Конечно, почему бы и нет? Ну, возможно, не кондитерскую, потому что с моей любовью к сладкому я съел бы всю прибыль. Дело в том, что, в отличие от католического священника или протестантского пастора, я не предан религии. Как рабби, я светская фигура. И зарабатывать на жизнь торговлей, бизнесом или профессией – вполне в нашей традиции. Многие великие рабби в старые времена трудились плотниками, кузнецами, лесозаготовителями. Совсем недавно в гетто России и Польши некоторым рабби приходилось обеспечивать себя какими-то светскими предприятиями. Мой собственный дедушка, когда служил рабби в штетле до того, как приехал в эту страну, заправлял лавкой, хотя местечко и предоставляло ему льготные условия, ограничивая конкуренцию.
В некотором смысле это даже более правильный путь, поскольку наша традиция требует, чтобы никто не использовал своё обучение в качестве получения дополнительных наград. Нынешняя система оплаты труда раввина основана на тонкой пилпулистической (118) казуистике, которая утверждает, что община платит не за учёность и знания, а за то время, когда он не может зарабатывать на жизнь, выполняя функции раввина.
– Скажи мне, Дэвид, ты устал быть раввином?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что ты был рабби двадцать лет. Если бы ты занялся чем-то другим, юриспруденцией или бизнесом, я уверена, что нам было бы намного лучше в финансовом отношении. Так что, если ты откажешься от этого сейчас, у меня возникнет ощущение, что эти двадцать лет были потрачены впустую.
– Нет, Мириам, я не устал быть раввином. Если учесть всё случившееся, это были очень приятные двадцать лет. – Он потёр челюсть, пытаясь помочь умственной деятельности. – Но если рабби действительно заботится о своей конгрегации, и если община – не просто стадо овец, которые думают о нём, как о своём пастухе, то периодически должна вспыхивать драка. Как в хорошем браке, – добавил он.
Мириам хихикнула.
– Мужская или женская обувь? – спросила она.
– Что?
– В своём магазине ты будешь продавать мужскую или женскую обувь?
– О, женскую, конечно, и я бы ограничил торговлю небольшими размерами, чтобы привлечь молодых и симпатичных.
Тут на лестнице послышались шаги, и вошёл Джонатон, зевая и потягиваясь.
– Эй, папа, мы едем или идём?
Прежде чем рабби успел ответить, Мириам сказала:
– Отец сегодня не пойдёт к миньяну, Джонатон, и я думаю, что было бы лучше, если бы ты по утрам тоже молился дома.
– Ладно. Я пойду наверх. – В будние дни так и было, а в субботу и воскресенье – когда нет занятий – Джонатон сопровождал отца к миньяну. И, конечно, он предпочитал домашние молитвы, так как это быстрее, и не требовалось ждать, чтобы набралось десять человек, необходимые для миньяна.
Когда он ушёл, рабби заметил:
– Знаешь, Мириам, мне просто пришло в голову, что Джонатан не намного моложе юного Крамера.
– И?
– И если бы он во что-то вляпался…– Он ненадолго замолчал. Затем продолжил: – Я собираюсь немного покататься по Глен-лейн.
Рабби Смолл проехал весь Глен-лейн до Хай-стрит, а затем развернулся и направился назад, двигаясь очень медленно. Когда он добрался до полянки, где Д’Анджело оставил свою машину, то припарковался и вышел. Хотя он и был знаком с дорогой, но, шагая, понял, что она длиннее, чем он думал раньше. Кроме того, на полпути к Мейпл-стрит имелось значительное возвышение, которое он не заметил, находясь в машине. Достигнув вершины холма, рабби смог увидеть весь дальнейший путь до Мейпл-стрит. Затем он повернулся и пошёл туда, где оставил машину, по дороге считая шаги.

 
 

43
– Получил лабораторный отчёт о машине Гальперина, – объявил лейтенант Дженнингс, занимая кресло посетителя.
– И? – Нетерпеливо спросил Лэниган.
– Ну, один из отпечатков возможен.
– Что это означает?
– Это означает: если у нас есть другие подходящие отпечатки, можно использовать и этот.
– Зачем?
– О, знаешь, для положения жертвы на капоте, чтобы указать, как он мог упасть.
– Но без уверенности?
Дженнингс покачал головой.
– Без. Теперь вот что. Одно из волокон, снятых с обода фар на машине Гальперина, соответствует волокнам, взятым с обода автомобиля Крамера. – Он поднял глаза от отчёта. – Видишь ли, у нас есть два шанса: действие на вершине холма в Глен-лейн, где был сбит парень, и действие, связанное с поломкой фар Крамера. Очевидно, и то и другое – дело рук одного и того же типа, поэтому, если мы сможем связать его с фарами, это будет означать, что он – тот, кто совершил наезд. Здесь говорится: «Возможный источник – махровое полотенце».
– Притянуто за уши, – с отвращением фыркнул Лэниган. – Стоит протереть свою фару махровой тряпкой, или доверить это заправщику, и тут же получишь несколько волокон в щели, где фара присоединяется к крылу. Могу поспорить, что их можно найти и на твоей, и на моей машине.
– Догадываюсь, – уныло согласился Дженнингс. – Ну что, забываем о Моррисе Гальперине?
– Давай ненадолго оставим его в покое. Сейчас я сконцентрировался на Томе Блейкли.
– Правда?
– Вчера вечером я спустился на Мейпл-стрит и остановился перед домом Десмонда. И, знаешь, там, сидя в машине, видишь весь дом Крамера в зеркале заднего вида.
– Да?
– Итак, допустим, Том Блейкли договорился о свидании с Агги Десмонд. Мы знаем, что это так, по его собственным словам в «Корабельном Камбузе» тем вечером. Это слышал Билли Данстейбл. Блейкли паркует свою машину примерно там же, где и я. И ждёт, пока Агги выйдет. Ну вот, пока он сидит в машине и ждёт, мимо проходит девица Кимбалл. Может быть, он с ней поздоровался. Раньше они были парой. Возможно, она машет в ответ. А может быть, просто качает головой и идёт дальше. Поэтому он следит за ней в зеркало заднего вида и видит, как она входит в дом Крамера.
– Так.
– А Десмонд не появляется, или выходит и говорит ему, что свидания не будет. Он злится на Десмонд, а то и на Кимбалл за то, что те продинамили его. Когда я спросил Кимбалл, видела ли она кого-нибудь знакомого по дороге к Крамеру, она как-то заколебалась, прежде чем даль отрицательный ответ.
– Хорошо.
– По словам Данстейбла, он оставался в «Корабельном Камбузе» примерно до десяти часов, а затем ушёл, потому что его отказались обслуживать. Данстейбл думал, что он, вероятно, отправился домой. Но если так, Блейкли был не настолько пьян, как казалось. Скорее всего, он уселся в машину и отправился искать место, где его обслужат. В Барнардс-Кроссинге ему ничего не светит, потому что мы здесь довольно осторожны. Но в Линне или Ревире масса очаровательных маленьких ночных клубов, где не будет никаких проблем с выпивкой, если только ты не валяешься на полу.
– Чёрт, в этих заведениях иногда так темно, что и не узнаешь, что кто-то лежит на полу, разве что сам грохнешься на него.
– Ну, во всяком случае, я подумал, что стоит проверить. Поэтому я попросил парня посетить эти клубы с фотографией Блейкли.
– Где ты взял снимок?
– Из ежегодника (119). Они хранятся в городской библиотеке. И мы сделали на их аппаратуре несколько фотокопий. Снимки не очень чёткие, и он в то время был на пять лет моложе, но в целом они достаточно хороши.
– И?
– И – в яблочко. В одном из мест его узнали. Немного путаются во времени, но считают, что он приехал около десяти, а уехал около одиннадцати.
– Итак, мы можем доказать, что Том Блейкли напился в Линне и отправился домой около одиннадцати часов. Что нам это даёт, Хью?
– Это даёт мне основание для размышлений.
– Например?
– Я предполагаю, что Блейкли вернулся домой по Глен-лейн. Если он был пьян, то хотел бы как возможно больше избегать главной дороги. Кроме того, это короткий путь.
– Хорошо. Согласен.
– Он сбивает парня на холме…
– Всего минута.
– Время подходит. Он набрал скорость, поднявшись на возвышение, и вдруг на дороге неожиданно появился пешеход. Блейкли пьян, реакция замедленная.
– Хорошо. Возможно.
– Что ж, он испуган. И не может заявить об этом обычным способом, даже если может доказать, что это была ошибка пешехода, даже если у него имеется видеозапись жертвы, бросившейся под его машину, потому что он пьян и поэтому автоматически считается виновным. По меньшей мере, он потеряет водительские права. Как можно работать в гараже без водительских прав? Возможно, он не очень заботится о работе, хотя в наши дни не так-то просто её найти, но…
– Ясно. Он скорее убежит, чем сообщит об этом в полицию. Принимается.
– Итак, он едет обратно по Глен-лейн, и как только подъезжает к углу, очевидно, замечает свет. – Лэниган откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на животе, явно довольный собой.
– Какой свет?
– Свет в доме Крамера, наверху, в спальне с видом на Глен-лейн. Может быть, он увидел женскую тень на шторах, а возможно, шторы даже не были опущены, так как с той стороны нет домов, и он на самом деле увидел её, или просто предположил, что она там, наверху…
– И он приходит в ярость и…
Лэниган кивнул.
– И решает отомстить. Он разбивает фары Крамера, потому что в тот момент думает, что Крамер украл его девушку. Затем он разворачивается, возвращается на место происшествия и бросает туда осколки фары. На следующий день ему удаётся рассказать Билли Данстейблу, где находится машина.
– И конечно, у тебя нет ни малейшего доказательства, Хью.
– Ни единого. Но у меня есть хорошая история, и если я её доработаю, а затем позвоню Тому Блейкли и ошарашу его, она может сработать. У нас много зацепок. Мы можем взглянуть на его машину. И найти помятое крыло. Он скажет, что это старая вмятина, но вдруг Глоссоп вспомнит, что это не так? Скорее всего, он помыл свою машину на следующий день, и, возможно, Глоссоп припомнит и этот факт.
– Не припомнит. В этом гараже моют чёртову уйму машин. У них стоит агрегат, который очищает двигатель паром, так что, скорее всего, машину в гараже моют и полируют кузов воском.
– Он может вспомнить, если это необычно для Блейкли. Затем я поболтаю с Агги Десмонд и выясню, когда именно Блейкли звонил той ночью. И снова поговорю с девицей Кимбалл. Я хотел бы знать, во сколько они легли, и в какой спальне, и был ли свет включён, когда они раздевались, и были ли опущены шторы.
– Можно узнать у Крамера.
– Нет, ему предъявлено обвинение. Я не могу допрашивать его, если адвокат не согласится.
– Ну, может быть, Скофилд согласился бы, если бы ты объяснил, что тебя интересует не его клиент, или что ты пытаешься избавить его от обвинений.
– Возможно, – признался Лэниган. – Суть в том, чтобы получить как можно более хорошую историю, со всевозможными мелкими деталями, подкреплёнными свидетельствами разных людей, и тогда я бы попросил Данстейбла привести Блейкли, чтобы сделать заявление.
– Заявление о чём?
– О том, как он узнал, где находится машина Крамера, – лениво протянул Лэниган. – Просто формальный вопрос для возможного использования в суде. Я заставлю его выждать некоторое время, чтобы он обеспокоился и занервничал, а потом спрошу, как он сломал фару Крамера. Если помнишь, мы использовали ту же технику пару лет назад, чтобы расколоть Слокума по поводу взлома и проникновения, когда у нас вообще не было ни единой улики.
– Как насчёт Миранды?
Лэниган взглянул на лейтенанта с невинным удивлением.
– Да ведь я ни в чём не обвиняю его, а просто спрашиваю, как он разбил чью-то фару.



 
 

44
За обеденным столом рабби Смолл посмотрел на пустое место справа и спросил:
– Где Джонатон?
– О, он позвонил и сказал, что его попросили допоздна поработать в республиканском штабе. Они сейчас очень заняты.
– Он считает себя большим прыщом на ровном месте, – зло фыркнула Хепсиба.
– Сиба!
– Мне не нравится, что он не будет ужинать…
– Он сказал, что ему дадут бутерброд и молока, – объяснила Мириам.
– Но мне не нравится, когда он пропускает семейный ужин. И не уверен, что хочу, чтобы он там работал, – ответил рабби.
– Почему бы и нет? Оплачивается лучше, чем присмотр за детьми, и он считает, что это более достойный труд. А также говорит, что многому научился, и теперь лидирует в изучении политических процессов у себя в классе.
– Ну, до выборов осталось всего две-три недели. Как он планирует вернуться домой? Он взял велосипед?
– Нет, он пошёл туда прямо из школы. Пешком или, может быть, сядет на автобус…
– Или, возможно, позвонит и попросит меня подъехать и забрать его, – закончил рабби.
– А может, его подвезут.
– Он сказал, когда его ждать? – спросил рабби.
– Около половины девятого. Ты слишком волнуешься, Дэвид. В конце концов, ему семнадцать.
– Он очень восприимчивый. Вокруг штаб-квартиры Республиканского комитета всегда масса бездельников, они разговаривают и пьют, особенно по вечерам, и я не думаю, что это окажет хорошее влияние на юношу.
– Ты можешь сказать ему, что не хочешь, чтобы он там работал допоздна, и что ему каждый вечер следует быть дома к ужину, – рассудительно ответила Мириам.
– Да, думаю, что так и скажу.
Но Джонатон не пришёл домой ни в восемь, ни даже в полдевятого. Когда часы пробили девять, встревоженная Мириам подошла к телефону, чтобы позвонить в штаб-квартиру Республиканского комитета. Через несколько минут она вернулась в гостиную и сказала:
– Я разговаривала с ответственным дежурным. Он говорит, что послал Джонатона с поручением около часа назад, до восьми. Вероятно, он идёт домой. Как ты думаешь, тебе не следует поехать и посмотреть, не встретитесь ли вы на улице?
– Нет. Если он ушёл до восьми, то скоро должен быть дома.
***
Шеф Лэниган поднял стакан виски в формальном и автоматическом тосте за свою жену, которая только что вручила ему этот стакан, и выпил одним большим глотком. Он хорошо пообедал — Эми каким-то особым способом готовила свиные рёбрышки — затем расслабился за вечерней газетой и некоторое время смотрел телевизор. В девять часов он собрался надеть пижаму, лечь и почитать перед сном, но Эми была настроена на разговор.
– Ну, что у тебя сегодня?
– Ничего особенного. Обычная работа. – Затем из вежливости: – А у тебя?
– Днём я повстречала Мэри Хагерстрём.
– Ага.
– Ты помнишь её.
– Хагерстрём?
– Она экономка и кухарка у Магнусонов.
– А-а…
– Я спросила её, почему она не пришла на заседание общества. И она сказала, что мистер Магнусон попросил её остаться, потому что у него были гости, и он хотел, чтобы она приготовила для них кучу бутербродов.
– Вот как?
– Ты в последнее время виделся с Дэвидом Смоллом, Хью?
Эта внезапная смена темы, хотя и раздражала время от времени, не удивила Лэнигана. Он привык. Более того, был уверен, что рано или поздно Эми установит связь между Магнусонами, Мэри Хагерстрём и рабби Смоллом. Поэтому он ответил:
– Нет, не за последние дни.
– У него какие-нибудь проблемы?
– У кого? Дэвида Смолла? Толком не знаю. Но, конечно, ничего, что касается полиции.
– Я имею в виду – с его конгрегацией.
– Разные слухи. Я постоянно слышу то одно, то другое с момента его появления у нас. Кажется, что евреи не очень-то довольны своим рабби.
– Я говорю о заговоре, чтобы избавиться от него.
– Нет, ничего подобного не слышал. А в чём дело? – Он положил газету и сосредоточил взгляд на лице жены.
– Ну, по словам Мэри Хагерстрём, причиной этой вечеринки с бутербродами – знаешь, там были только мужчины…
– Ближе к делу, женщина.
– Они смотрели видеозапись рабби.
– У них была видеозапись рабби Смолла?
– Не рабби Смолла. Другого рабби, молодого человека. Он был в облачении и шарфе, а также в такой маленькой шапочке, какую носят епископы, только чёрной (120). И он стоял у кафедры, наверное, проповедовал. Мэри только мельком увидела, когда заносила в комнату бутерброды и кофе. И слышала комментарии о том, как он хорош, и как здорово работает.
– Мэри Хагерстрём рассказала тебе всё это? Почему?
– Ну, она просто вскользь упомянула, а я вытянула из неё остальное.
– К чему ты клонишь, Эми?
– Я думаю, что те гости на вечеринке – большие шишки в храме. Мистер Магнусон – президент, ты помнишь. И я думаю, что они планировали избавиться от рабби и нанять другого на его место. Мэри Хагерстрём сказала, что, когда они уходили, мистер Магнусон напомнил им о необходимости держать язык за зубами, и даже жёнам не обмолвиться.
– Может быть, они решили нанять Смоллу помощника, своего рода викария, – предположил Лэниган, но его тон отнюдь не был убедительным.
– Тогда рабби Смолл знал бы об этом, не так ли?
– Да, конечно.
– Почему бы не позвонить и не спросить его?
– Да, пожалуй.
Он подошёл к телефону и набрал номер. Когда Мириам ответила, он представился:
– Хью Лэниган.
– О, привет. Вы хотели поговорить с Дэвидом?
– Да. Нет, Мириам, подождите. Просто скажите мне: вы одни, никого не ждёте?
– Да, шеф. Хотите приехать?
Он сменил домашние тапочки на мокасины и надел свитер.
– Я скоро вернусь, Эми. Я не могу спрашивать об этом по телефону.
Он поехал на Мейпл-стрит, и Мириам открыла ему дверь, едва услышав, как он свернул на подъездную дорожку.
– Мы собирались пить чай, когда вы позвонили, – объяснила она, – и решили подождать вас.
– Спасибо, Мириам, не откажусь от чашки.
Только после того, как чай был налит, и собравшиеся принялись есть печенье, Лэниган спросил:
– У вас проблемы с конгрегацией, Дэвид?
– О, у Дэвида вечно проблемы с конгрегацией, – небрежно бросила Мириам. – Обычное дело.
– Почему вы спрашиваете? – произнёс рабби.
Окинув их взглядом, Лэниган рассказал им о том, что слышал. Застывшая улыбка на лице Мириам ясно показывала, что женщина расстроена. Однако её муж просто кивнул и улыбнулся:
– Это доказывает важность наличия высокопоставленного руководителя на руководящей должности. Предпринять определённые меры, прежде чем выгнать меня. Раньше меня уже пытались уволить. Обычно диссиденты начинают с попыток получить большинство в правлении, и к тому времени, как им это удаётся, формируется значительная оппозиция: часть, надеюсь, одобряет меня, другим не нравятся те, кто пытается меня вытеснить, а больше всего тех, кто хочет избегнуть неприятностей. Им придётся обходиться без раввина, пока они не найдут другого, и как можно быть уверенным, что новый будет лучше? Но с таким руководителем, как Говард Магнусон, эффективность обеспечена. Сначала они подбирают другого раввина, а затем получают большинство, и держат всё это в секрете, чтобы оппозиция не могла действовать.
– И вы ничего не можете с этим поделать? – спросил Лэниган.
– Я не уверен, что хочу.
– Не уверены?
– Нет. Я не могу допустить, чтобы моя жизнь и общее благосостояние моей семьи полностью зависели от доброй воли одного человека. Если я так думаю, то перестаю быть хозяином самому себе. Придётся провести остаток своей жизни в постоянном беспокойстве, понравится ли ему то, что я говорю или делаю. А я не могу так жить.
– Один человек – Магнусон?
– Конечно.
– Но он не может действовать в одиночестве. Разве ему не нужно заручиться большинством голосов членов правления?
– О, это не проблема для него. Он магнат, миллионер.
– Вы не имеете в виду, что он подкупит их, или что они продадут свои голоса…
– Не голоса – только души. Вот мелкий делец, которому нужен банковский кредит или доступ к конкретному оптовику. Магнусон может договориться об этом по телефону. Или, скажем, врач, стоматолог или юрист – у них у всех есть портфели акций. «Что вы думаете, мистер Магнусон? Продавать ли их? Правдивы ли слухи о том, что ABC собирается слиться с XYZ?» Даже если вы никогда не обращаетесь к нему за помощью, приятно иметь друга-миллионера, просто для того, чтобы похвастаться перед друзьями. Нет, это полностью его работа. Видите ли, я знаю действительную причину. Его дочь…
Он остановился, услышав, как к дому подъезжает машина.
– Это, вероятно, Джонатон, – промолвил он. – Должно быть, его подвезли домой.
Мириам с рабби подошли к двери, и Лэниган, удивляясь их беспокойству, присоединился к ним.
– Он сказал, что будет дома в восемь часов, и до сих пор не ужинал, – объяснила Мириам.
В свете гостиной они увидели розовую машину Скофилда с табличкой на крыше. Джонатон вышел, обогнул машину и сказал водителю:
– Ох, спасибо, мистер Скофилд.
– Спасибо вам, – ответил Скофилд и уехал.
Когда Джонатон появился в гостиной, Мириам спросила:
– Почему ты так поздно? Что с твоей рукой?
Джонатон поднял правую руку, замотанную носовым платком.
– Просто поцарапался. Ничего страшного.
– Покажи.
– Мам, да говорю тебе, ерунда. Мистер Скофилд ремонтировал машину возле своей штаб-квартиры. Мистер Чисхолм отправил меня туда с кое-какими агитационными материалами. Естественно, я помог ему. Должно быть, я поцарапал руку, когда полез в багажник за гаечным ключом. Там было много хлама.
– Я хочу увидеть.
– Ой, мам… – Он размотал носовой платок.
– Это не царапина. Это порез. Отправляйся наверх и как следует вымой руки с большим количеством мыла и горячей воды. Затем смажешь меркурохромом и заклеишь лейкопластырем. А потом уже можешь поужинать на кухне.
– Хорошо, хорошо. Но я не голоден. Мне дали пару бутербродов с сыром.
– Ну, если хочешь, еда готова. Или возьми молока с печеньем.
– Это была машина Скофилда? Я имею в виду – та, на которой он постоянно ездит? Или она только для целей кампании? – спросил Лэнигана рабби Смолл после того, как Джонатон вприпрыжку помчался наверх.
– Нет, это его машина. Насколько мне известно, у него другой нет.
– Но цвет!
Лэниган усмехнулся.
– Да, единственная в своём роде.
– Тогда это может быть причиной! – воскликнул рабби.
– Какой причиной? – удивился Лэниган. – О чём вы говорите?
– Это может быть причиной разбитой фары Крамера и осколков, рассыпанных на месте происшествия, – тихо произнёс рабби.
Лэниган пристально посмотрел на него. Мириам, поднявшаяся, чтобы убрать чайный поднос, снова села.
– Если вы сбили кого-то своей машиной на тёмной, одинокой дороге, такой, как Глен-лейн, – продолжил рабби, – и не хотите сообщать об этом из-за страха перед последствиями, что вы предпримете?
– Ну, вероятно…
– Вы скроетесь так быстро, как только сможете, – перебил рабби. – Это очевидно и разумно. Но я предполагаю, что вы бы сбавили скорость, приближаясь к Мейпл-стрит, потому что там есть домА, и кто-то мог бы увидеть вас выезжающим из Глен-лейн и вспомнить это, когда найдут тело. Вы могли бы даже остановиться, выйти и посмотреть на переднюю часть автомобиля, чтобы проверить, нет ли чего-нибудь компрометирующего – например, вмятины на крыле или частей одежды жертвы, зацепившихся за крыло или бампер. Вы заметили, что там, где крыло проржавело, откололась краска. Она могла отслоиться и раньше, но вы не уверены, что на земле рядом с телом жертвы нет куска краски. И если ваша машина яркого, шокирующего розового цвета, то вы – тот, к кому полиция отправится немедленно, потому что другой такой машины в округе не найти. Но вы опасаетесь вернуться туда, где лежит жертва, чтобы поискать маленькие кусочки краски. Поиски могут занять несколько часов. Однако вы видите машину, припаркованную прямо на углу, как будто её поместило туда Провидение.
– И даёте полиции очевидную подсказку – разбитую фару, – подхватил Лэниган. – Да, ради такого стоило развернуться и…
– Точно. Вы открываете багажник, чтобы достать фонарь – не маленький, который может уместиться в бардачке…
– Что-нибудь вроде такого большого фонаря, как у электрика, который приходил на днях, – предположила Мириам.
– Правильно, электрический фонарь, – продолжил рабби. – И там, конечно же, обязательно найдётся гаечный ключ или ручка домкрата…
– И вы достаёте газету или журнал, чтобы собрать осколки фары, – перебил Лэниган.
– Или у него лежит в багажнике старый свитер, как у тебя, Дэвид… – вставила Мириам.
– Или старая тряпка, или кусок махрового полотенца для жира или грязи, – подытожил рабби. – Которые одновременно могли приглушить звук. Он накрыл фару тряпкой, затем ударил по ней гаечным ключом, собрал разбитое стекло и положил на пассажирское сиденье. Затем развернулся и вернулся к телу. Он вытряхнул полотенце, а затем направился в Барнардс-Кроссинг по Хай-стрит. А когда на место происшествия прибыла полиция, у них оказалась чудесная подсказка – стекло от разбитой фары.
– Но он по-прежнему рисковал, Дэвид, разве нет? – спросила Мириам. – А если бы Пол Крамер пошёл в кино с друзьями? Тогда полиция узнает, что это – ложная улика.
– Не сразу, – взглянул рабби на начальника полиции. – Сначала они проверят его алиби у друзей. «Далеко ли от Пола ты сидел? Он вставал в течение фильма? Покупал попкорн? Он твой близкий друг, и ты бы сделал всё, чтобы вытащить его из передряги, правильно?» Далее, если бы алиби подтвердилось, они начали бы проверять врагов Пола, тех, кто, вероятно, хотел бы причинить ему вред. Предположим, наезд совершил тот самый Сэмюэль Перкинс, автор всех тех критических писем, которые появляются в «Курьере».
– Сэмми Перкинс? Чёрт возьми, тогда придётся проверить половину города, – засмеялся Лэниган.
– Рука Джонатона! – воскликнула Мириам.
Мужчины озадаченно посмотрели на неё.
– При чём тут рука Джонатона? – спросил Лэниган. – Что с ней…
– Он порезал её. Вечером он помогал Скофилду сменить шину, – взволнованно выпалила Мириам. – Что Скофилд сделал с полотенцем? Зачем ему его выбрасывать? Держу пари, он просто бросил его обратно в багажник. И когда Джонатон пытался найти гаечный ключ, он порезался.
– Я возвращаюсь в участок, – резко встал Лэниган. – У меня много работы. Я хочу осмотреть машину Скофилда.
– Но как вы…
– Он припарковался на улице. Я собираюсь отбуксировать автомобиль. Ночью в зимние месяцы, начиная с ноября, запрещено парковаться на улицах.
Он шагнул к двери. И спросил, взявшись за дверную ручку:
– Вас осенило, когда вы увидели розовую машину?
– Ну, я размышлял об этом с тех пор, как встретился с Полом Крамером. Видите ли, я ему поверил. И какое-то время я полагал, что виновным может быть Моррис Гальперин.
– Моррис Гальперин? Почему он?
– Потому что именно он сообщил о наезде в полицию. Но когда я узнал, что Скофилд взял на себя защиту Крамера без предварительной оплаты, я начал думать о нём.
Лэниган усмехнулся.
– Может быть, в этом и состоит разница между полицейским и рабби. Я склонен не думать плохо о своих собратьях. И просто считал его хорошим парнем.

 
 

45
Рабби только что закончил завтракать, когда Лэниган позвонил и с ликованием сообщил:
– Полагаю, вы заслужили право знать. Сегодня утром мы взяли Скофилда под стражу. Вы высказали удачную догадку.
– Это было не просто предположение. Видите ли, я начал с другого конца.
– Что вы имеете в виду – с другого конца? Впрочем, неважно. Не по телефону. Я собираюсь приехать к вам. Вскоре здесь начнётся чёрт знает что, и мне бы не хотелось отвечать на миллион вопросов.
Невероятно довольный собой, Лэниган начал, как только вошёл в дом:
– Я отбуксировал машину в час ночи. Я открыл багажник…
– Взломали?
– Нет, не было нужды. Есть рычаг, который открывает его изнутри. Ну, полотенце оказалось на месте, и я сразу увидел, что в нём застряли осколки стекла. Патрульный отвёз его в Бостон. Я уже связался с экспертами и попросил их задержаться. Мой сотрудник ждал результатов. Они нашли четырнадцать кусочков стекла, один из которых – полоска длиной почти в дюйм и шириной в восьмую дюйма… – внезапно он остановился, чтобы спросить: – Какая группа крови у Джонатона?
– Как и у меня. Четвёртая.
– Точно. На осколке была кровь четвёртой группы, а сам осколок идеально соответствовал краешку сломанного отражателя, который мы изъяли в гараже. – Он хихикнул. – Утром Скофилд позвонил и сообщил, что его машину украли. Я подсоединился к разговору и объяснил, что полицейский-новичок отбуксировал автомобиль из-за постановления о зимней парковке. Я попросил его подождать несколько минут. – Он поднял глаза к потолку. – Полагаю, Скофилд думал, что мы собираемся отбуксировать машину обратно и извиниться за причинённые неудобства. Но вместо этого я послал Эбана Дженнингса арестовать его. Так что вы имели в виду, говоря, что начали с другого конца?
– Ну, полиция начала с аварии…
– Естественно.
– Но это был конец, кульминация. Мне же в первую очередь было интересно, как там оказался погибший, Д’Анджело. Почему он поздней ночью прогуливался посреди дороги?
– Он поехал туда. Его машина находилась на маленькой поляне прямо за Хай-стрит.
– Хорошо, но почему он туда поехал? Почему он свернул на Глен-лейн? Этот переулок едва заметен с шоссе.
– Мы предполагали, что ему понадобилось… – Лэниган бросил взгляд на Мириам и прочистил горло, – облегчиться.
– Так почему же он оказался посреди дороги в ста ярдах от того места, где припарковал свою машину? В воскресенье я прошёлся по Глен-лейн пешком и подсчитал шаги. Добрые сто ярдов. Если бы ему хотелось облегчиться, он мог пойти куда угодно. Дорога усеяна кустами и деревьями по обе стороны от Хай-стрит до Мейпл.
– Значит…
– Я предположил, что он пошёл туда, чтобы встретиться с кем-то, – завершил рабби.
– А может, он хотел поспать несколько минут. Скажем, он засыпал за рулём…
– Спать, стоя в ста ярдах от машины? – разбил довод рабби.
– Хорошо, допустим, что он собирался встретиться с кем-то, – согласился Лэниган.
– Тогда, очевидно, эту встречу держали в секрете, и если бы их увидели вместе, это было бы опасно или, по крайней мере, неудобно. Поэтому я спросил себя, кем может быть другой человек.
– Да почти кто угодно, разве нет?
– Мы можем немного сузить круг поиска, – возразил рабби. – Прежде всего – какова была цель встречи? Не просто разговор: поговорить можно и по телефону, что, кстати, будет даже более личной беседой, а если опасаешься прослушивания – по телефону-автомату. Я предположил, что один должен что-то передать другому. Скорее всего – деньги, пачку наличных.
– Вознаграждение?
– Разумеется. То, что нельзя доверить почте или курьеру. И тогда я задумался о том, кто будет тайно расплачиваться наличными.
– А, вы имеете в виду шантаж. Ну, это может случиться с кем угодно.
– Я думал не о том, кого можно шантажировать, а о том, кому придётся платить, скрываясь от всех. – Рабби встал и начал расхаживать по полу. Его голос приобрёл традиционную для талмудиста напевность. – Не доктор. Любой может прийти к врачу, и ему не составит труда передать деньги в уединённом кабинете. Не адвокат, потому что в ходе обычной практики он встречается с разными людьми, будь то клиенты или возможные свидетели по любому делу, в котором он участвует. И то же самое можно сказать о бизнесмене – у него есть офис или магазин. Единственный, кому требуется с осторожностью выбирать круг знакомств – это политик, который занимает некую должность или баллотируется куда-либо. Даже если политик является юристом, он тщательно сортирует тех, кого можно увидеть входящим в его контору. И когда я прочитал в газете, что жертва – как там его звали?
– Д’Анджело. Тони Д’Анджело.
– Да, точно. Когда я прочитал в газете, что он был известен в политических кругах Бостона, то понял, что прав. Он не занимал никакой должности – ни выборной, ни назначаемой – иначе об этом упомянули бы. Даже если он был клерком в правительственном учреждении. Но термин «известный в политических кругах» обозначает человека, не имеющего официального положения и действующего в качестве посредника или прихлебателя политического босса, человека, не имеющего постоянной работы, которому платят за крупицы информации или оказанные мелкие услуги.
– Да, думаю, это точная характеристика Д’Анджело, – кивнул Лэниган.
– С этого момента мне пришлось подключить своё воображение, – продолжил рабби.
– Боже мой, а что же вы до сих пор делали?
– До сих пор – только логические выводы, – серьёзно ответил рабби. – Я вижу, как Д’Анджело ждёт в своей машине, курит сигарету за сигаретой. Затем ему приходит в голову, что он должен был ждать на другом конце Глен-лейн. Вот почему я думаю, что он отправился к возвышению. Если бы он хотел просто прогуляться, то не пошёл бы так далеко. Но если он хотел посмотреть, не остановилась ли машина на другом конце Глен-лейн, ему пришлось бы идти к возвышению. Я вижу, как Скофилд с пачкой банкнот в конверте съезжает на Глен-лейн с Хай-стрит. Может быть, он не замечает машину, припаркованную на полянке. Или, может быть, наоборот, и он замедляется или останавливается и, увидев, что в машине пусто, едет дальше. Вероятно, он включил дальний свет. Вполне естественно. Очевидно, он ехал медленно, чтобы случайно не проехать мимо своего конфидента. Затем он замечает его на пригорке и увеличивает скорость, чтобы как можно быстрее добраться до него, дать ему деньги и уехать.
– Но речь не шла об обмене какого-либо рода – на компрометирующее письмо или фотографию. И ему пришлось бы остановиться.
– Очевидно, нет, поскольку ничего подобного у мертвеца не обнаружили, и вряд ли Скофилд остановился бы, чтобы обыскать его. Нет, дело заключалось в единовременной выплате, и он надеялся, что этим закончится.
– Да, всё верно.
– Он замечает, что его фары ослепили Д’Анджело. Может быть, тот вскинул руку, защищаясь от яркого света, и Скофилду внезапно пришло в голову, что, если он собьёт его, то будет свободен, и необходимость выплаты исчезнет. Поэтому он нажал на газ.
– Но всё равно это мог быть несчастный случай.
– Конечно, но Скофилду будет трудно настаивать на этом, раз он сам назначил встречу с Д’Анджело. Я полагаю, что он даже не остановился, чтобы посмотреть, насколько сильно жертва ранена. Это было опасно: если пострадавший остался в сознании, то узнал бы его…
– Но в любом случае он знал бы, что на него наехал Скофилд, – возразил Лэниган.
– Как? Как он, ослеплённый дальним светом, мог распознать машину в темноте?
– Пожалуй, никак.
– Но… но если Скофилд знал, кто это был, и должен был встретиться с ним, разве это не убийство? – робко вмешалась Мириам.
– Максимум – второй степени (121), – ответил Лэниган. – Я не знаю, сможем ли мы доказать его. И уверен, что адвокаты защиты попытаются отвергнуть часть наших доказательств на основании правила Миранды, но надеюсь, что окружной прокурор посчитает наши аргументы вескими. – Он встал, собираясь уходить. – Знаете, Дэвид, я буду сожалеть, когда вам на смену придёт новый человек, и вы уедете из города.
– Спасибо. Благодарю за ваши слова, но, вероятно, пока что я останусь.
– Из-за случившегося?
– Именно.
– Этот тип, Магнусон, был как-то связан со Скофилдом?
– Он хотел, чтобы я провёл обряд бракосочетания его дочери со Скофилдом. Вот из-за этого и разгорелся весь сыр-бор.
– А вы разрешаете брак с иноверцами не больше, чем мы. Хотя за последние годы мы немного снизили требования (122).
– А мы – нет.
– Так вот в чём дело, а? – Он восхищённо покачал головой. – Могу сказать лишь одно: вы – счастливчик.
Рабби улыбнулся.
– Видите ли, мы верим в удачу.
– А разве другие не верят?
– Нет, у нас всё по-другому. Мы верим в удачу, хорошую и плохую, как в вопрос практической философии. Можно даже сказать, что для нас это – вопрос религии.
– Вот как? А можно поподробнее?
– Ну, когда человек болен, беден или несчастен, мы не предполагаем, что он зол и грешен. Мы просто считаем его неудачником.
– Всё верно, но…
– Я могу включить телевизор в любое воскресное утро, да и в другое время, и услышать, как проповедник говорит: если вы покаетесь в своих грехах и отдадите своё сердце Иисусу, то избавитесь от болезней и страданий. И тут же появляются свидетельства: люди, рассказывающие об ужасных недугах, от которых они излечились молитвами, или о том, как, отдав свои сердца Иисусу, они добились процветания. А общий смысл в том, что болезни и несчастья в целом являются результатом греха или неверия.
– А, эти евангелические секты (123), – небрежно взмахнул рукой Лэниган.
– Да, но в последнее время католическая церковь тоже пошла по этому пути. Например, вы можете молиться различным святым, чтобы они походатайствовали за вас. Предположительно, молитвенный акт с подразумеваемым покаянием устраняет грех, который является причиной невзгод. Основное различие между католической церковью и протестантскими евангельскими церквями в этом отношении, по-видимому, состоит в том, что в католической церкви работа в значительной степени делегирована святым. Я полагаю, что в свете сложной системы бухгалтерского учёта, связанной с уравновешиванием греха и благодати, логично определить конечный пункт назначения – рай, ад или чистилище. Мы ни во что из этого не верим, и поэтому можем быть реалистами.
– А если вас увольняют? – поинтересовался Лэниган.
– Тогда это случится просто потому, что мне не повезло. Не из-за греха, даже не из-за ошибки. Просто не повезло.
Лэниган широко улыбнулся.
– Хорошо, я рад, что вам повезло, – усмехнулся он. – Говорят, что это заразно.

 
 

46
Лора в полном недоумении положила трубку телефона.
– Его арестовали. Они арестовали Джека.
– Кто арестовал? О чём ты? – отозвался отец. – С кем ты разговаривала?
– Я позвонила в офис Джека и поговорила с дежурной. Она сказала, что Джек позвонил, чтобы сказать, что его арестовали, и хотел, чтобы Дж. Дж. Малкейхи – он там вроде старшего юриста – приехал к нему в полицейский участок Барнардс-Кроссинга. Малкейхи ещё не появлялся на работе, но вызов был срочным, поэтому она позвонила ему домой, и он ответил, что уже выезжает. Но он ещё не добрался до офиса, а уже почти одиннадцать.
– Она сказала, почему его арестовали?
– Она не знала. О, я должна прямо сейчас поехать туда.
– Нет, Лора. Поеду я. Я могу узнать в полиции больше, чем ты.
– Почему? – Она с подозрением относилась к отцу, поскольку чувствовала, что он не испытывал особого энтузиазма по отношению к Скофилду.
– Потому что я каждый год делаю значительный взнос в Полицейскую ассоциацию.
– Когда ты поедешь? – спросила Лора, по-прежнему сомневаясь.
– Прямо сейчас. И незамедлительно вернусь, как только что-нибудь узнаю.
В участке Магнусон сразу же увидел Лэнигана, который стоял у стойки регистрации и разговаривал с сержантом. Увидев Магнусона, он кивнул:
– Здравствуйте, мистер Магнусон. Что привело вас сюда?
– Вы меня знаете? – спросил Магнусон, удивлённый и немного польщённый. – Могу ли я поговорить с вами…
– Конечно, идёмте в мой кабинет и там поговорим. Кофе?
– Э-э… нет, спасибо. – Когда они уселись, Магнусон начал: – Послушайте, я хотел бы знать, что у вас есть против Джека Скофилда.
Лэниган развёл руки и пожал плечами.
– Это – компетенция окружного прокурора.
– Я спрашиваю не просто из любопытства. Моя дочь связана с этим человеком.
– Да, я знаю. Она управляла его кампанией.
– Нечто большее. Она почти помолвлена с ним. Так вот, если вы арестовали его за нарушение какого-то незначительного постановления, за то, что он что-то сделал или не сделал, допустим, в связи с кампанией – это одно. Но если здесь нечто серьёзное, предосудительное, тогда я должен это знать ради Лоры – ради моей дочери. Думаю, что радио и газеты сообщат о случившемся ещё до вечера, так почему бы не дать мне фору? Возможно, я даже смогу вам помочь.
Лэниган поджал губы и кивнул.
– Хорошо. Некоторое время назад на Глен-лейн произошёл наезд, и жертва погибла. Скофилд был за рулём. Это серьёзно?
Магнусон кивнул. Не остановиться после аварии, не проверить, насколько сильно пострадала жертва, и не обратиться за помощью – просто ужасно. С другой стороны, он вполне мог понять панику Скофилда, учитывая то, что ставилось на кон.
– И всё? – спросил он.
– Не только. Чтобы сбить с толку полицию, он разбил фару на припаркованной машине, привёз на место преступления осколки стекла и разбросал их возле тела. По моему мнению, достаточно предосудительно.
– Вы точно знаете, что он это сделал?
– Ага. Видите ли, он собрал осколки в старое полотенце, которое хранил в багажнике своей машины. Некоторые фрагменты прилипли к полотенцу. И они идеально сочетаются с разбитым стеклом возле корпуса.
– А этот припаркованный автомобиль – он принадлежал кому-то из врагов Скофилда?
– Нет, просто стоял, можно сказать, подвернулся под руку.
– Понятно. Вот, значит, как. Наехал, скрылся, а затем пытался сбить с толку полицию.
– Это всё, что мы можем доказать на данный момент. Но у нас есть основания полагать, что Скофилд знал человека, которого убил, что он поехал туда, чтобы встретиться с ним, и что эта встреча не случайная, а заранее оговорённая.
– То есть…
– М-м… Мы считаем, что погибший провернул для Скофилда какой-то грязный политический трюк, и тот договорился встретиться с ним на Глен-лейн, чтобы заплатить ему.
– Но это убийство.
– Да, так мы и считаем.
Магнусон кивнул.
– Понимаю. – Он подумал о Лоре и о том, как она воспримет новости. Его дочь была разумной девочкой, но если она любила этого человека, то могла считать, что должна быть ему верна. Возможно, она сможет оправдать наезд и побег, аргументируя тем, что он был слаб, и запаниковал. Может быть, даже оправдает попытку ввести в заблуждение полицию. Но убийство? Магнусон был уверен, что она не сможет принять его. И тем не менее... Он принял решение.
– Когда Лора сказала мне, что интересуется Скофилдом, я проверил его банковский счёт, – тихо промолвил он. – Я директор главного банка в Бостоне. Однажды, сразу после выборов, Скофилд снял три тысячи долларов наличными, половину своего общего капитала.
– И?
– И вернул всю сумму на следующий день.
– Очень интересно. Мы запросим в суд банковские записи и проверим их. Большое спасибо, мистер Магнусон.
Рассказать Лоре оказалось не так сложно, как считал Магнусон. Сначала она пришла в ужас, а потом разрыдалась – трудно сказать, из-за Скофилда или из-за себя.
– Это я виновата, – не унималась она. – Может быть, если бы я не поощряла его победить... Если бы я не подталкивала его... Я видела, что ему не хватало энергии, но думала, что мы вдвоём составим первоклассную команду. Понимаешь, он слабый...
– Знаешь, Лора, слабые люди не просто слабы в чём-то одном; обычно они слабы во всём.
– Я должна повидаться с ним.
– Нет, Лора. Это – единственное, что ты не должна делать. Я хочу, чтобы ты и на милю к нему не приближалась. Он отравляет всё, с чем соприкасается.
– Но я должна. Даже просто… осталось то, что нужно доделать в связи с кампанией – неоплаченные счета, неотвеченные письма…
– Я не хочу, чтобы ты имела к ним какое-либо отношение. Для тебя это может оказаться опасным. Пусть делами занимается Моррис Гальперин. Он свяжется с этим Малкейхи, который защищает Скофилда, и между собой они решат, что нужно сделать.
– О, папа, это похоже на крыс, покидающих тонущий корабль.
– Нет, Лора. Это гораздо больше похоже на заботу о том, как не оказаться в грязной луже.
– Но что я буду делать всё время, пока он…
– Я предлагаю тебе поехать в Париж с мамой. А я составлю вам компанию. Давно уже не виделся с братом.

 
 

47
– Послушай, сынок, – сказал Малкейхи, – если тебе нужен другой адвокат, я не против. Но если ты хочешь меня, тогда будь любезен выложить мне всё начистоту.
– Я бы хотел, чтобы вы занялись этим, но…
– Послушай, малыш, я защищал обвиняемых в изнасиловании, убийстве и даже кровосмешении. Я не сижу в судейском кресле. Говорить со мной – всё равно, что разговаривать с магнитофоном, что бы ты ни натворил. Всё, что меня интересует – что мне нужно преувеличить, а что преуменьшить, чтобы добиться оправдания. Но я не выношу сюрпризов в суде. Так что либо выкладывай мне всё как на духу, либо ищи себе другого адвоката.
– Конечно, Дж. Дж., я понимаю. Видите ли, кампания шла не очень хорошо, и я не думал, что у меня имеется шанс. Много счетов, и никакой бесплатной рекламы, о которой вы говорили. Дело застопорилось на месте. И тут ко мне пришёл этот тип.
– Д’Анджело?
– Он самый. Казалось, он знал, как всё устроено. Он говорил так, будто знал всех больших шишек в Бостоне. И он сказал, что следил за мной, потому что я был новой фигурой, а Баджо и Кэш – просто обычными политиками. Мы говорили о кампании, и он сказал, что я должен победить Баджо, и не нужно беспокоиться о Кэше, потому что тот не выиграет. Ему не позволят. Затем он сказал, что есть способ победить Баджо, но это будет кое-чего стоить.
Я спросил его, сколько, и он сказал – пару тысяч. Я сказал ему, что у меня нет таких бабок, и он объяснил, что всё сразу платить не нужно, что я могу дать ему пару сотен сейчас, а остальное – после выборов. Но я подумал, что, если проиграю, то всё равно буду платить ни за что, и это только увеличит сумму неоплаченных счетов. В общем, мы в конце концов договорились: я даю ему пару сотен на расходы, если выиграю номинацию – ещё три тысячи. А если проиграю, то ничего не буду должен. Это мне показалось хорошим соглашением. Я чувствовал, что он может кое-что сделать.
– Что ты получил в обмен?
– У него была эта фотография, снимок группы гангстеров в смокингах. И рядом с ними – Баджо. Он собирался выпустить листовку, перечислив имена всех этих парней и то, в чём они обвиняются, а внизу крупным шрифтом написать: «Вас не тревожит окружение будущего сенатора?». Понимаете, он не стал бы выпускать листовку лично. А от имени ассоциации, «Комитета обеспокоенных граждан».
– Ах, значит, он и был этим комитетом. Но потом ты отказался от него перед выборами.
– Да, Лора настояла. Она подумала, что это подло. Наверное, так и было, но вы знаете, как говорится, все средства хороши…
– В любви и на войне все средства хороши – это пословица. И в наши дни это не относится к политике, – перебил Малкейхи.
– Да, ну, можно сказать, что это было по любви, потому что к тому времени я был довольно сильно зациклен на Лоре, и чувствовал, что, если проиграю, у меня не останется шансов с ней.
– Возможно, но не очень умно с твоей стороны.
– Это обеспечило мне победу, – возразил Скофилд.
– Может быть. Но если бы это вышло наружу, то испоганило бы тебе всю оставшуюся жизнь. Нельзя играть грязные трюки с членами своей собственной партии. Если ты выигрываешь номинацию, то рассчитываешь, что остальные помогут тебе победить на выборах. Грязные трюки можно проворачивать только с противниками. И что случилось дальше? Он позвонил тебе и потребовал заплатить?
– Не сразу. Было не совсем ясно, должен ли я платить ему после выдвижения или после окончательных выборов. Но Баджо оказался на высоте; он очень переживал по этому поводу, потому что на самом деле это была не его фотография. А кого-то другого. Он никогда не был на вечеринке, где сделали этот снимок, и мог это доказать. В тот день его не было в штате. Он пожаловался в Избирательную комиссию, и, похоже, у него там имелись друзья, потому что они сразу же взялись за работу.
– У него зять в комиссии.
– О, вот как? Тогда всё понятно. Затем мне позвонил Д’Анджело. Он сказал, что детективы из комиссии рыскали среди печатников, и он боялся, что рано или поздно они доберутся до него. Он думал, что должен исчезнуть на некоторое время, может быть, до выборов, когда, по его мнению, всё утихнет. Естественно, я согласился. Он сказал, что собирается уехать рано утром, но ему нужны деньги на отъезд. Вот как он выразился. Он хотел, чтобы я взял деньги, а он сам зайдёт в офис или в мою квартиру, чтобы забрать их. Ну, в сложившихся обстоятельствах я, естественно, не хотел, чтобы меня видели с ним, поэтому я предложил ему встретиться в другом месте – на Глен-лейн. Ему следовало прийти туда около десяти и подождать, потому что я ужинал в доме Лоры – я ужинал там практически каждый вечер – и не знал, как скоро я смогу уйти. Видите ли, я беспокоился, потому что дал ему чек на две сотни – не ему, понимаете ли, а комитету…
– Твой личный чек или из фонда кампании?
– Я не мог выписать ему чек из фонда кампании, потому что Лора всё проверяла, и я не хотел, чтобы она знала. Но когда из банка пришла выписка из моего счёта, чек оставался необналиченным, поэтому я разволновался. Узнав, что фотография была подделкой, и что Избирательная комиссия проводит расследование, я решил, что попал в передрягу. Поэтому, естественно, мне было приятно, что он собирался уехать из города. Я пошёл в банк и снял три тысячи долларов наличными. Когда вечером я пришёл к Лоре, то предупредил, что мне придётся уйти пораньше. Обычно я оставался до одиннадцати, но тут мне удалось уйти сразу после десяти.
Когда я выехал на Глен-лейн, в голове завертелись разные мысли. А вдруг там будет фотограф, который снимет меня во время передачи денег? Теперь, когда я узнал, что за человек Д’Анджело, то решил, что невозможно предсказать, что ему ещё взбредёт в голову.
– Ясно.
– Ну вот, я выехал из Салема, добрался до Глена, и двигался медленно, потому что боялся его пропустить. А потом увидел его машину на маленькой поляне и одновременно – его самого перед собой, посреди дороги. Сам не знаю, что случилось. Мне пришло в голову, что даже после того, как я заплачу ему, он не отцепится от меня и после выборов из-за того чека, который я ему выписал. Ну, я нажал на газ...
– И сбил его. А дальше? Ты остановился?
– Пришлось. По крайней мере, я уверен, что снизил скорость, потому что оглянулся и увидел, что он лежит на дороге лицом вниз. Я собирался сообщить об этом в полицию. Я действительно хотел. То есть сообщить об этом как о несчастном случае. Я мог бы сказать, что он внезапно вышел из леса, и что я его не заметил. Но вы знаете, как полиция относится к автомобильным авариям. И можете представить, как это повлияет на выборы. А если бы я проиграл выборы, то потерял бы Лору и… вообще всё. Поэтому я решил просто остановиться где-нибудь и сделать анонимный звонок. И Д’Анджело найдут, и я не пострадаю. Ведь он меня шантажировал. Я остановился у подножия холма, где Глен-лейн поворачивает на Мейпл-стрит, чтобы проверить машину…
– Проверить для чего?
– Ну, вы видели фильм по телевизору, где судмедэксперт раскрыл дело о наезде с помощью химического анализа маленьких кусочков краски, найденных на месте происшествия? Он смог доказать, что они принадлежат машине, которая виновна в аварии. Поэтому я хотел посмотреть, не откололась ли краска на моём крыле и не помято ли оно.
– И?
Скофилд печально покачал головой.
– Ничего не вышло. Крыло немного проржавело, и я не мог определить. Но моя розовая машина, насколько я знаю, единственная в городе, и я встревожился. А потом заметил машину, припаркованную чуть дальше. Я подумал, что, возможно, удастся заставить полицию искать в другом направлении. Во всех домах было темно, и я решил рискнуть. Я вытащил из машины гаечный ключ и старое полотенце, которое валялось в багажнике. Я обернул полотенце вокруг фары, а затем ударил её гаечным ключом. Затем я собрал осколки рассеивателя, которые упали в полотенце, и принёс их обратно в машину. Потом развернулся, поехал обратно, туда, где он лежал, и выбросил стекло на дорогу. И уехал домой.
– А как они тебя поймали?
– Они забрали мою машину из-за парковки на улице. Запрещено парковаться на ночь в Барнардс-Кроссинг в зимние месяцы. Это может помешать уборке снега. Но погода была такой мягкой…
– Машина была заперта?
Скофилд покачал головой.
– Нет. Я обычно не запирал её. Я думал, что её никто не угонит. Розовый цвет, легко узнать…
– Хорошо, продолжай.
– А дальше они нашли полотенце в багажнике…
– Ты сохранил его?
– Ну, конечно, мне не пришло в голову, что в нём могут остаться кусочки стекла.
– Но, конечно, багажник был заперт.
– Конечно.
– Тогда они должны были взломать замок.
– Нет, под приборной панелью есть рычаг, который открывает багажник. Что это меняет?
– Мы можем заявить о незаконном обыске. Хорошо, я проверю. Кто тебя арестовал?
– Пришёл лейтенант Дженнингс с другим полицейским. Он сказал, что они нашли осколки стекла в моём багажнике, которые соответствуют стеклу на дороге рядом с телом.
– Понимаю. А что ты сделал с деньгами?
– Какими деньгами?
– Где три тысячи, которые ты не передал Д’Анджело?
– Вернул их в банк на следующий день.
– Это все деньги, которые у тебя есть?
– Нет, у меня ещё три тысячи там же. А в чём дело?
– Итого получается шесть тысяч. Хорошо, для начала сойдёт.
– Что вы имеете в виду – для начала?
– Послушай, малыш, я планирую снизить собственный гонорар, но дело будет связано с большими расходами – детективами, экспертами того или иного рода, психиатрами. На твои шесть тысяч далеко не уедешь, по крайней мере, в наши дни. Где ещё ты можешь раздобыть денег?
– Ну, если Магнусоны не оставят меня…
– И пальцем не пошевельнут. Забудь про них. Если окружной прокурор выдвинет обвинение в убийстве, такой человек, как Магнусон, не допустит, чтобы его имя ассоциировалось с твоим.
– Тогда не знаю. Может быть, моя сестра…
– Ну, в общем, думай. У тебя теперь много времени. Я пойду к помощнику окружного прокурора, который будет заниматься этим делом. Если он не узнает о твоей связи с  Д’Анджело, то может обвинить только в наезде и побеге с места аварии. Тогда наша стратегия – признать себя виновным. Ты запаниковал. И всё.
– Как насчёт того, что я разбил фару?
– Я постараюсь отделить этот факт от наезда. Два разных суда, если удастся.
– А смысл?
– Потому что всё, в чём тебя сейчас могут обвинить – это введение полиции в заблуждение или, на худой конец, воспрепятствование сотруднику полиции в исполнении им своих обязанностей. Но если окружной прокурор откопает твою связь с Д’Анджело, он обязательно предъявит обвинение в убийстве, и тогда нам, возможно, придётся заявить, что ты был охвачен временным безумием. Я не знаю. Я говорю с тобой открыто, потому что ты всё-таки юрист, и сразу поймёшь, если я попытаюсь тебя обмануть. А пока, я думаю, тебе лучше уйти в отставку с поста кандидата в сенаторы. Я состряпаю какое-нибудь заявление, а ты подпишешь. Что-то вроде желания сначала очистить своё имя. И что бы ни случилось, ни с кем не разговаривай, даже с Лорой или её стариком. Уяснил?

 
 

48
Говард Магнусон давал Моррису Гальперину инструкции перед отъездом в Париж.
– Вот ключи Лоры от лавки. Она говорит, что документы на арендованные вещи находится в верхнем ящике стола, вот ключ. Вы свяжетесь с человеком Малкейхи и договоритесь с ним о том, чтобы закрыть лавку и вернуть мебель. Вот доверенность от Лоры. Она позволит вам использовать деньги в фонде кампании, чтобы погасить любые счета. Лора подписывала все чеки. Но Малкейхи, защищающий Скофилда, может взять это дело в свои руки.
– Он хочет.
– Предоставьте ему свободу действий. Я хочу закончить с этим как можно быстрее. Если в фонде кампании не хватит денег для покрытия, я восполню любой дефицит. Уведомите мой офис в Бостоне, и они заплатят. Ну что, всё?
– Как насчёт моего брата, мистер Магнусон?
– Ну, видите ли, в сложившихся обстоятельствах вы понимаете, что мы не можем придерживаться первоначального плана. Он ушёл со своей работы в Канзасе?
– Нет, но…
– Послушайте, Моррис, такие вещи случаются. Вы как-то сказали мне, что вашему брату не повезло. Я полагаю, что всё сводится к тому, что рабби Смоллу повезло. Почему бы вам не позвонить брату, не объяснить ситуацию и не сказать ему, что я благодарен ему за готовность сотрудничать, считаю себя в долгу перед ним и помогу ему при первой же возможности. И, кто знает, может быть, однажды рабби уйдёт.


ПРИМЕЧАНИЯ.
Частично эту ситуацию обрисовал рабби Смолл, беседуя с Магнусоном. Согласно Галахе, еврейство определяется по женской линии. Следовательно, если бабушка по матери была еврейкой, то и мать является ею, равно как и дети матери, даже если она вышла замуж за нееврея.
112.   «In Like Flynn» — сленговый термин, возникший в начале 20 века и ставший популярным в 1940-х годах. Он относится к человеку, способному легко и быстро добиться успеха, особенно в романтических начинаниях. Это выражение имеет два различных источника и два различных значения — американское и австралийское. Американское значение этого выражения — выгодная или гарантирующая успех позиция. Источник — Эд Флинн, политический лидер Нью-Йорка. В 40-е гг. XX в. демократическая партия приобрела абсолютную политическую силу в Бронксе, районе Нью-Йорка. Сам Флинн и другие кандидаты, которых он поддерживал, были «in» (внутри), т. е. существовала гарантия их избрания, если они выставляли свои кандидатуры.  Австралийское значение этого выражения - успешно использовать любую предложенную возможность, особенно сексуальную. Относится к уроженцу Австралии, американскому киноактёру Эрролу Флинну (1909—1959 гг.), знаменитому своими сексуальными победами.
113. Многие считают Арканзас одним из худших штатов США.
114. В оригинале: «No, sirree» — то же самое, что и «Нет, сэр», но с более выраженной эмоциональной окраской.
115. Использовано выражение «Railroad it through» — это идиома, означающая принудительное проведение или принятие чего-либо, особенно законодательства, через авторитетный орган в спешке и под давлением. При этом стандартные рассмотрения последствий игнорируются или избегаются. Другое её значение – ловко управиться, провернуть в два счёта.
116. Тфили;н или филакте;рии — элемент молитвенного облачения иудея, пара коробочек из выкрашенных чёрной краской (бычьей, козьей) кожи кошерных животных, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Торы и повязываемые на лоб и руку.  При помощи чёрного кожаного ремня, продетого через основание, ручную тфилу укрепляют на плече левой (левши — правой) руки напротив сердца, немного повернув к телу, а головную тфилу укрепляют на лбу, на линии волос, между глаз.
117. Талит — молитвенное облачение в иудаизме, представляющее собой особым образом изготовленное прямоугольное покрывало.
118. Пилпул — метод изучения Талмуда и ведения дискуссии.
119. Ежегодник – здесь: ежегодный сборник фотографий студентов различных курсов.
120. Еврейская кипа действительно немного похожа на головной убор высшего католического духовенства.
121. Убийство первой степени – это умышленное убийство и убийство, совершённое во время тяжкого преступления, например, такого, как грабёж. Убийство второй степени – это убийство, которое не является преднамеренным, или убийство, вызванное небрежным отношением к человеческой жизни со стороны преступников. Убийство третьей степени, также известное как убийство по неосторожности – это незапланированное, непреднамеренное убийство, которое не является частью другого преступления.
122. В частности, католическая церковь стала признавать действительным брак, заключённый по протестантскому обряду.
123. Евангельские христиане (евангелические христиане, евангелисты, евангелики, тж. евангельские верующие) — ряд протестантских конфессий, получивших обобщённое название от Евангелия, которое (как и в целом Библия) рассматривается как основной источник вероучения. Основные характерные черты евангельских протестантских церквей: акцент на личном духовном возрождении каждого верующего, миссионерская активность и строгая этическая позиция. Движение рассматривает спасение как свершившийся факт и считает, что оно возможно только через веру в искупительную жертву Иисуса Христа. Внутри евангелизма, как и в других религиях, имеется множество различных течений и сект.