Аве Летиция

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Великий инквизитор Арагона Хавьеро Д,Яблос макнул перо в чернильницу, поставил вензель подписи под приговором, песчаной пудрой влагу осушил, встряхнул пергамент и отодвинул в сторону.

- Что, на сегодня всё? – спросил помощника.

- Ещё одно есть дело, ваша милость, - ответил младший инквизитор Алонсо Кальвадос, - из Каталонии прислали.

- Что, на бумагу щедры, но скупы на правосудие? – Небрежно щёлкнув по внушительной стопе листов, Верховный едко усмехнулся. – И что же там?

- Ведьма, ваше святейшество...

- Сжечь! – не дослушал его Д,Яблос.

- О, Справедливейший, она так дьявольски прекрасна! - вздохнул помощник.

- Ну, хорошо, - начальник милосердно согласился, - но после сжечь!

- После чего? – Кальвадос поперхнулся и закашлялся.

- После допроса сжечь, - великий инквизитор пояснил и улыбнулся благостно. - Мы же всегда так поступаем с еретиками, разве нет? Так что же там за дело, столь запутанное, что в Каталонии не справились и нам прислали?

- Взгляните, ваша милость.

Алонсо Кальвадос младшим инквизитором не только чином был, но летами: ему пошёл двадцать восьмой. Начальник же вступил зимой в возраст Христа, что импонировало подчинённому. Благоговея перед мудростью Великого, чутьём его судейским, умением распутывать дела и милосердно даровать раскаявшимся казнь быструю на жарком, не на медленном огне, Кальвадос промыслу Господнему приписывал начальника заслуги. Хавьеро Д,Яблос не разуверял его.

- Ты кратко суть мне изложи, - великий инквизитор приказал, - уж скоро время ужинать, а мы и не обедали.

- Умеренностью в пище мы укрепляем дух свой! – осмелился напомнить младший и в полновесность истины сей вверх поднял палец.

- Да-да, хвала аскезе, - рассеянно начальник отозвался. - Итак, у нас тут ведьма. Чем дело необычно? Она стара?

- Напротив, ваша милость, молода, но лишь лицом и телом! А возрастом... Вот, посмотрите сами, - Кальвадос услужливо открыл страницу дела, - прочтите.

- Летиция Чавес, ста семи лет? – Великий инквизитор смотрел с недоумением в бумаги. – Должно быть, писарь поставил по ошибке нуль меж единицей и семёркой? – спросил помощника. - И ведьме этой семнадцать лет?

- Нет, Справедливейший, не ошибался писарь. Сто семь годов шагает по земле Испании проклятая отступница! Ведь душу Дьяволу продав, она сумела время обмануть!

- Однако сильно! – крякнул Великий, нахмурив лоб. – И что, в такие древние лета она лицом и телом молода? И, как сказал ты, дьявольски прекрасна?

- О, ваша милость! Её сегодня привезли. Вот точно так, как вижу вас сейчас, её я видел! О, дьявольское наважденье! Она подобна ангелу! Прости мне, Господи, сравненье это! – И младший инквизитор горячо перекрестился.

- Какие брошены ей обвиненья? – спросил Верховный.

- В её саду растут большие груши! – помощник доложил. - С ладонь, ваше святейшество! – добавил, потрясая пятернёй.

Досада исказила спокойное лицо Великого.

- Они там что, с жары перебесились в Каталонии? – спросил он тихо, не веря слышанному. - Давно ли добрый урожай проделкам Дьявола приписывают, а не наградой Божьей за труды считают?

- И с-сливы тоже, в-ваша милость, - добавил нерешительно Кальвадос, - во-о-от такие! С полкулака!

Великий инквизитор щёлкнул пальцами, как будто муху отгонял назойливую, встал и шагнул к решёткой забранному узкому окну.

- Жара, брат мой, - проговорил, смотря на улицу, - должно быть, в Каталонии зной ещё больше, чем у нас. Вот и спеклись мозги у местной инквизиции. Схватили по доносу завистливой соседки и ведьмой посчитали хозяйственную бабу лишь потому, что вырастить сумела плоды крупнее, чем у них в садах. И с перегрева писарь допустил в её годах ошибку Сегодня же допросим и отпустим крестьянку эту.

- Это не всё, ваше святейшество. Тут показания соседей, что видели, как обращалась ведьма чёрной кошкой и как с крыльца слетала на метле и возносилась в небо.

- Довольно бредней! – оборвал его начальник, не оборачиваясь. – Тошно слушать! Дурные злые бабы и не того наговорят! Гульнёт соседка с чьим-нибудь блудливым мужем, так мужу-псу ни слова поперёк не скажут, но свалят всю вину на женщину, что ведьма, что приворожила и что не токмо с чьим-то мужем-кобелём, а с Дьяволом самим была в сношенье! Чать, не впервой такой дело разбираем, Кальвадос! – напомнил снисходительно. – Я пропишу их инквизиции и попеняю за леность и за беспорядок. Ишь ты, совсем работать не хотят! Такие пустяки, такую глупость нам пересылают!

- Нет, ваша милость, вовсе и не глупость, - осмелился помощник возразить. - Когда пришли за ведьмою солдаты, она их опоила, воду превратив в вино!

- О, это интересно! – Великий инквизитор обратно сел за стол, руки сложил на полированную крышку, чернилами заляпанную, щёлкнул пальцами. – Подумай только, брат мой, выгода какая! Нужды не будет больше виноградники сажать и взращивать! И виноделов труд ведь тоже упразднится. Нам каталонская кудесница наполнит бочки! Ну что за прелесть! – и язвительно расхохотался.

Вздохнул печально младший инквизитор, взял со стола кувшин, налил воды в серебряную кружку, выпил. Не потому, что жажда одолела, а чтобы успокоить голодную в желудке пустоту. Ведь пообедать не успели за делами. Теперь, пока всю суть начальнику изложит, пока допросят ведьму, так и ночь настанет.

Но самолюбие сознаться, что устал, что хочет есть, Кальвадосу не позволяло. Вот перед ним великий инквизитор, куда покрепче помыслом и телом. Лицо как будто высечено в камне. Бесстрастное, холодное. Кинжалом режут чёрные глаза, в сознанье тотчас проникают, едва посмотрят. Высок, суров открытый смуглый лоб. Чтоб тёмная волна каштановых кудрей не умягчала взгляд, назад их убирал Верховный, скрывал под красным капюшоном инквизиторской сутаны. Внушительно смотрелся, грозно, не смели возражать ему, боялись. Допросы вёл легко и быстро, и кто в застенок попадал по преступленью, все сознавались в том, что натворили.

Как заступил на пост верховного Хавьеро Д,Яблос, так палачи почти всегда скучали, поскольку пытки редко применялись. Упрямство разбивал великий инквизитор коварными вопросами, пронзал тяжёлым взглядом. Поставив под признанием печать свою и подпись, он отдавал приговорённых палачам для казни, позорными колодками, сечением плетьми или на каторгу ссылал.
Искореняя ересь в Арагоне, всё больше сталкивался Д,Яблос с невежеством людским, с доносами по личной неприязни, с мошенничеством. Серьёзных дел давненько не перепадало. И нынешний присыл из Каталонии, как есть пустяк, жаль только тратить время.

Однако же помощник так не думал. Во всём желая походить на главного, а втайне даже от себя мечтая превзойти его однажды, согласен был Алонсо Кальвадос терпеть и голод, и усталость, лишь бы до правды докопаться и стать повыше в чине.

- Великий инквизитор Каталонии подал прошенье Папе об отставке с поста, им занимаемого, и заявил, что хочет послушание нести пред Господом в простом труде. Просил благословения его направить братом милосердия в приют иль в лазарет.

- Я не ослышался, Кальвадос? – Глаза начальника смотрели с изумленьем. – Под старость лет, почти что шесть десятков отмахав, верховный инквизитор каталонский ходить за сирыми или больными пожелал? Да, точно, зной всему виной. Не помню я такого лета жгучего, как ныне. Все разума лишились от жары.

- Не от жары, о Справедливейший, а ведьмовскими кознями, - помощник возразил, - тогда решенье принял великий инквизитор каталонский уйти с поста и помогать убогим, когда бесовское отродье допросил.

- Довольно, хватит! – Хавьеро Д,Яблос хлопнул по столу. – Не забывайся! – металлом лязгнул его голос. - Да как ты смеешь говорить, что дура деревенская, крестьянка, сумела столь смутить Верховного, что он решил оставить пост?

- Она его околдовала, ваша милость! – простёр Кальвадос руки к небу. – Здесь всё прописано, весь протокол допроса. И результат осмотра вот! Прочтите! На теле она носит дьявольские знаки! И обладает страшной силой, которой наделил её Нечистый! Такою силой, что дух сломила Каталонского...

- Довольно! – повторил великий инквизитор. – Вели немедля привести эту крестьянку!

- Извольте, ваша милость, ведьму! – поправил младший, подошёл к двери, окликнул стражу, приказав доставить подследственную в зал суда. Вернулся в комнату, за стол уселся, досадливо вздыхая. Теперь уж точно до обеда не дойдут. И тотчас успокоился пословицей, что без труда не вытащишь и ведьму на костёр.

ПРИШЕСТВИЕ

- Костры палить сейчас совсем не по погоде, - точно услышав его мысли, раздумчиво сказал начальник, - да и с дровами плохо.

- Но казни час никак нельзя отсрочить! – запальчиво воскликнул подчинённый. – Как только, ваша милость, подпишите вы приговор, так в следующий день его и должно в исполненье привести пред лицами всех горожан!

- Какой дурак пойдёт смотреть сожженье ведьмы в такое пекло на дворе? – добавил снисходительно великий инквизитор. – Вот ты пошёл бы, брат мой? Я бы не пошёл. К тому же, дров у нас нехватка. Потребовать вязанку хвороста за первый ряд в толпе? Тогда они тем паче не пойдут.

- Была бы ведьма, а костёр найдётся! – напомнил помощник и предложил: - Помолимся о ниспослании дождя? Чтоб землю остудил Господь всесильный ради свершения благого дела.

- После помолимся, - не поддержал его ретивости Верховный. - Спервоначалу просить нам должно ясности ума и зоркости очей, чтоб в приговоре не допустить ошибки, - он голову склонил и принялся перебирать янтарные кругляшки чёток, шепча «Pater noster, qui es in caelis». Младший инквизитор последовал его примеру.

В судейский зал вернулись плотно пообедавшие палач с подручным, писарь, лекарь и сестра Аугуста, обязанностью чьей являлось женщин на беременность смотреть. Тяжёлых не допрашивали и не пытали до разрешения. Во имя новой жизни, что даровал им милосердный Бог, селили в сухих и тёплых камерах и хорошо кормили.

Пришли и инквизиторы из Каталонии, чтоб лично засвидетельствовать изложенное в деле. От всех несло мясной подливкой густо, и Кальвадос сглотнул тайком голодную слюну. А Верховному хоть бы что было, он раздумчиво просматривал страницы предыдущего допроса и пил давно согревшуюся и ставшую невкусной воду.

Писарь, худой, невзрачный парень с пустыми рыбьими глазами, занял своё место, взял чистый лист пергамента, проверил остроту пера. Сестра Аугуста на скамье уселась, оправила передник белый поверх юбок и зашелестела чётками. Ревностная в служении священной инквизиции, она кровавых не смущалась пыток, бесстрастно взирала на распятых на дыбе мучеников. Лишь плотнее смыкала нитку бледных тонких губ и стискивала в сухих ладонях отполированное медное распятие.

Палачи, потея в красных балахонах с дырками на месте глаз, жаровню разожгли и разложили на углях железные щипцы и прутья. К допросу было всё готово.
Вошёл солдат и доложил с поклоном, что ведьму доставили и стерегут за дверью.
- Введите обвиняемую! – приказал великий инквизитор.

Придерживая с двух сторон за плечи, солдаты провели и поставили перед судейским столом женщину. Её лицо и тело скрывала грубая накидка, и сделал было знак Хавьеро Д,Яблос, веля убрать покров, но инквизитор, прибывший из Каталонии, остановил его:

- О, Справедливейший, молю вас, будьте осторожны! Нельзя смотреть в глаза проклятой ведьме! Сгубило богомерзкое создание Франсиско де Толедо, верховного служителя...

- Вздор! – оборвал его великий инквизитор. – По-твоему, погибельно душе пойти на службу слабому? Могу себе представить, как надоела ваша глупость де Толедо, что предпочёл смотреть на язвы прокажённых, чем на тупые ваши рожи!

- Во имя милосердия! – воскликнул из-под покрывала чистый звонкий голос. – Откройте мне лицо! Я хочу видеть, кто это сказал!

- Не делайте этого, ваше святейшество! – вскричал со страхом в голосе приезжий. – Способна зрения лишить такая красота!

- Спасибо, мне приятно это слышать! – хихикнула закутанная.

- Слепому ослепленье не грозит! – припечатал великий инквизитор.

- Снимите, умоляю, эту тряпку! – вздох восхищения раздался из-под покрывала. – Хоть бы одним глазком мне посмотреть, кто может изрекать такую мудрость!

- Вот, ваша милость, вот оно! – хлопнул в ладоши каталонец. – Как лестью медоточит ведьма! Не верьте её дьявольским речам!

- С чего ты взял, что я им верю? – пожал плечами Д,Яблос.

- С чего ты взял, что я его прельщаю? – фыркнула под накидкой обвиняемая. – Я правду говорю не ради лести, но ради истины! Не часто слышать мне приходится разумные слова. Они ласкают слух подобно музыке!

- Закрой свой рот! – прикрикнул на неё великий инквизитор. – Распелась! Тут тебе не балаган!

- А что же? – от смеха закачалось покрывало.

- О, Справедливейший! – молитвенно сложил ладони Кальвадос. – Прикажите язык отрезать этой мерзкой ведьме!

- Откуда в человеке столько злости? – вздохнула обвиняемая.

- Закрой свой рот, - раздельно повторил великий инквизитор, - когда спрошу, тогда и будешь говорить.

- Я рот закрою, когда откроешь ты моё лицо, - последовало предложение.

- Что? – ахнул Д,Яблос. – Ты условия мне ставишь? Да знаешь ли ты, дерзкая, с кем говоришь?

- Откуда? – в её голосе вновь заискрился смех. – Я что, по-твоему, способна видеть через такую толстую холстину?

- Готов поклясться, ваша милость! – встрял Кальвадос. – Что корчит рожи там она под покрывалом! Язык показывает!

- А докажи, попробуй! – хохотала обвиняемая.

«Сейчас вот точно показала», - подумал Д,Яблос.

Приезжие из Каталонии растерянно запереглядывались, сестра Аугуста истово молилась, лекарь с опрокинутым лицом сидел, и даже рыбья морда писаря, по жизни равнодушная, изображала признаки смятения. Только по палачам нельзя было понять, что они чувствуют, закрывшись колпаками. Тут с обвиняемой они были похожи.

Суду священной инквизиции грозили скандал и слава площадного вертепа, когда поднялся с места Верховный, к обвиняемой шагнул, сдёрнул покрывало, схватил её за плечи и толкнул в пыточный угол.

- Теперь тебе всё видно? – рявкнул. – Смотри внимательно! Ты думаешь, мы тут с тобою шутки шутим?

- О, как грубо, - с сожалением она проговорила, - а сила ведь – не довод. Ты что, не знаешь этого, святой отец? – Повернулась и посмотрела на него. – Так, значит, это ты речёшь разумное, - разглядывая, улыбнулась с лёгкой укоризной. - Затейливое сочетанье: ум и грубость! Но опасным становится для своего владельца, когда жестокость верх берёт над разумом!

Хавьеро Д,Яблос видел, что не солгал его помощник, не преувеличил, сказав, что ведьма подобна ангелу лицом. Как будто написал с неё великий итальянский мастер Да Винчи свою «Мадонну в гроте». Великий инквизитор прошлою зимой по порученью кардинала приезжал в Милан и там, в капелле церкви Сан-Готтардо, увидел это полотно. И позабыл о времени. Стоял, как вкопанный, от красоты оцепенев. О, как Она была прекрасна! Светился лик Её любовью и кротостию неземной. Она склонила голову, простёрла руку, младенца Иоанна благословляя, а другой рукой к себе прижала Спасителя-младенца.

Великий инквизитор Арагона пал на колени, молил Святую Деву дух укрепить его, чтоб никакая сила низвергнуть не могла с пути служенья Господу. Перед Её пресветлым ликом он клялся очистить мир от ереси. Его глаза исполнились слезами благодарности, что зрит он это чудо – Мадонну, Мать Христа, вложившую уменье изобразить Себя в кисть мастера Да Винчи.

И вот теперь в судебном зале он видит тот же лик! Высокий лоб, румянец лёгкий на тонких скулах, каштановых кудрей волна. Глаза лишь только цветом отличимы от глаз Мадонны. В них топь болотная, густая зелень, мох изумрудный, что растёт по срубам старых, заброшенных колодцев. И дерзкая насмешка, в которой за напускным весельем он разглядел крупицы страха. Она его сумела удержать в зачатке, не дала расти и шириться, и захватить сознанье, но и исторгнуть из сердца полностью была бессильна. Да и найдётся ли такой храбрец отчаянный, что мог смотреть без ужаса на раскалённую жаровню, на плети с крючьями и на щипцы, на стол, в чьё дерево навеки въелись пятна крови мучеников? На палачей, скрестивших руки на груди, сопящих мрачно из-под красных балахонов?

«Нет, не Мадонна! Это женщина земная, простая смертная и грешная как все! Святая дева, дай мне сил судить её! – взмолился великий инквизитор в мыслях. – Убереги впасть в прелесть! Господь всемилостивейший! Ты тяжкое послал мне испытанье! Через её очарованье я должен с Дьяволом сразиться! Я устою, не рухну в пропасть греховную, мне исцеление от помутненья разума даст Крест Святой! Я уповаю на Тебя, Господь мой!»

- Женщина! – воскликнул грозно младший инквизитор и встал из-за стола. – Перед тобою не простой священник! Ты говоришь с Хавьеро Д,Яблосом, великим арагонским инквизитором! К нему должна ты обращаться «ваше святейшество»! Тебе понятно?

- Да, понятно, - она кивнула, - а как должна к тебе я обращаться, святой отец? И кто ты, скажи мне, чтоб ненароком я не обидела тебя своею неучтивой речью.

- Я младший инквизитор! – худое лицо слуги Господнего залило краской гнева, но гордость и тщеславие в словах звучали. – Я правая рука Верховного, запомни моё имя - Алонсо Кальвадос!

- Так это же напиток! – бровей её изящных ленточки приподнялись насмешливо. – Кальвадос - это крепкое вино из яблок!

- Ты, верно, языком не дорожишь, предерзкая?! – младший инквизитор, севший было на своё место, опять вскочил.

- Да сядь ты и не ёрзай! – дёрнул его Верховный за сутану. – Тебя бабёнка разводит, точно на базаре! Имей достоинство! Что в имени? Кальвадос и Кальвадос! Я Д,Яблос, род наш двухвековую летопись имеет, священников в нём было много, гонителей еретиков. Ну, женщина, что скажешь? Что Д,Яблос для карающей Господней длани неподходящая фамилия?

- Как с языка снял, ваше... э... забыла!

- Ваше святейшество! – напомнил он.

- Она вас оскорбила! – взвизгнул младший инквизитор. От негодованья сорвался его голос, дал петуха.

- Не поперхнись, ретивый! – Великий инквизитор плеснул воды в серебряную кружку и протянул помощнику. – Чем оскорбила? Тем, что фамилия моя с приставкой знати «Д» звучит как имя врага Господнего? А то не знал ты будто! Впервые слышишь! – он коротко, язвительно расхохотался. – Если впервые слышишь, то ты глухой глупец да и слепец к тому же! И как тебе судить людей, когда простых вещей ты сам не разумеешь? Что имя не так важно, как тот, кто его носит!

- Слушаю тебя, ваше святейшество, и точно мёд мне льётся в уши, - улыбнулась обвиняемая, - какая редкость в наши дни разумный человек! А человек судейский с умом - вообще жемчужина!

- Заткнись уже! – махнул рукой великий инквизитор. – Начнём допрос! Не заседанье – балаган!

- Я сразу так сказала!

- Заткнись, болтливая! – повысил голос Д,Яблос.

- Дай мне воды. Я пить хочу.

- Святая Дева! – он встал, наполнил кружку. – Пей! Хоть помолчишь, пока хлебаешь!

- А как я буду пить? – она простёрла связанные руки и посмотрела с самым кротким выраженьем своих зелёных глаз. – Ты руки развяжи мне, ваша милость. Ой, нет, не так! Ваше святейшество! – поправила себя. – Верёвки грубые натёрли мне запястья! Вон, ссадины какие!

- До костра всё заживёт, не хнычь, - утешил он, - Кальвадос, развяжи её.

- Но, Справедливейший!

- Куда она отсюда денется? - Великий фыркнул снисходительно. - Пей, женщина, начнём допрос. И не испытывай моё терпенье! – потребовал сердито. - Трепаться будешь не по делу, язык укорочу!

Младший инквизитор с гримасой отвращения приблизился к подследственной и, тщательно движения вымеряя, чтоб не коснуться лишний раз, освободил её от пут.

- О, благодарю сердечно! – она потёрла опухшие запястья. – Дай жира, - попросила, - намажу, заживёт быстрее.

- А розовой воды не хочешь? – прищурил Д,Яблос чёрные глаза. – Или лавандовой? Кальвадос, сбегай! – прищёлкнул пальцами. – Да побыстрее шевелись! Их светлость ждать не любит!

Все шутку оценили, даже сестра Аугуста, даже писарь с глазами снулой рыбы. Все хохотали, вытирая слёзы смеха, а каталонцы ликовали: вот так поездка! Уж своим расскажут, как в Сарагосе заседали! На ярмарке такого не покажут! Подследственная их веселья не разделяла, жадно пила воду, пролила на грудь, утёрла подбородок и поставила на стол судейский пустую кружку, сказав:

- Благодарю сердечно!

- Итак, начнём допрос, - великий инквизитор открыл подшивку дела, - и помни про язык, болтушка!

- Я помню, Справедливейший! Но мне один вопрос задать позволишь? – Крыжовенная зелень глаз её такую расточала искренность, что сдался Д,Яблос:

- Изволь. Глаголь.

- Вот если ты язык мне отчекрыжишь, тогда как будем мы вести допрос?

- А всё, никак не будем, - благообразно улыбаясь, ответствовал великий инквизитор, - язык в огонь, тебя туда же.

- Я поняла, - она кивнула торопливо, - я слушаю тебя.

- Как твоё имя? Назови себя! – и тут же упредил: - Посмей мне только вякнуть, что вписано оно в сей протокол! Здесь мы ведём допрос от самого начала.

Она опять кивнула, жестом показав, что на замок уста смыкает, и ответила:

- Летиция Чавес.

- Сословье!

- Я из простых людей. Отец мой был скоморохом.

- По тебе и видно! - не удержался от поддёвки Д,Яблос.

Скрипело писаря перо, записывало её признанье.

- Ты замужем?

- Господь отвёл, - она чуть повела бровями, - а почему ты спрашиваешь? Хочешь ко мне посвататься?

- Лет тебе сколько? - Верховный постарался скрыть раздраженье в голосе.

- Сто семь, - она в лице не поменялась, назвав ту цифру, что значилась в подшивке протокола.

- Ты издеваешься? – спросил негромко великий инквизитор. – Косишь под безумную? Не выйдет! Лет тебе сколько, хитрая лиса?

- Сто семь же!

- Ладно! Пиши, Сантьяго, так, как говорит. Против тебя семь обвинений в порче...

- Как – семь? Ведь было восемь, Справедливейший! – поправила она. - Одно порастеряли где-то каталонцы!

- Два в блуде, - продолжал бесстрастно великий инквизитор, - и в оборотничестве чёрной кошкою одно, в летанье на метле одно же, одно, что превращала воду ты в вино, и в небывалой величине плодов в твоём саду ты тоже виновата.

- Они всегда завидовали моим грушам! – вздохнула Летиция. – Мои шли нарасхват на рынке, а дульки их никто брать не хотел!

- Ещё что скажешь в свою защиту?

- Что врут всё злые люди! Ни слова правды! Кошкой я не обращалась, а чёрного кота держу. Мышей он ловит как всякий кот. И на метле я не летала! Я подметала двор! Что там они увидели, подглядывая через забор ко мне? И не блудила я ни с кем! Ещё чего мне не хватало! – Рассерженная, она была ещё красивее. Сверкали тёмной зеленью глаза, на грудь, прикрытую льняной косынкой поверх кофты, каштановые кудри падали, горел румянец на щеках. Она взглянула на свои руки, вздохнула горестно:

- Вот за что мне это? По наговору злых людей я тут страдаю! Где справедливость?

- А что, солдаты тоже на тебя наговорили? – прищурил угли чёрных глаз великий инквизитор. – Что опоила ты их, воду превратив в вино?

- Солдаты не солгали, так и было, - она вздохнула, - я хотела порадовать их, утолить их жажду. Хорошее вино ведь получилось!

- Так, значит, ведьма ты? Коль можешь такое чудо сотворить? – негромкие слова так прозвучали, что оглушили всех, кто находился в судейском зале.

А в сердце Хавьеро Д,Яблоса вползла тоска, обжала ледяными пальцами, и понял он вдруг ясно, чётко, что не хочет разбирательств. Что не нужны ему её признанья. И вновь внутри себя взмолился о помощи Пречистой Деве. Ужели эта молодая женщина – исчадье ада, служанка Сатаны, что обольстила его своею красотой, умом, весёлым нравом? «О Боже! Укрепи мой дух! Во имя Твоего Креста Святого!»

- По-твоему выходит, ведьма, - не смутилась Летиция. – А только из воды вино для страждущих делал Иисус...

- Как смеешь ты упоминать Святое Имя Господа, рассказывая о своих деяньях колдовских! – завопил, багровея от ярости, Кальвадос. Его худое лицо стало похожим на перезревший перечный стручок.

«Да что она несёт?» - Непроизвольно в кулак сжал пальцы великий инквизитор.

- Но я тебе скажу, так всякий смог бы, если б захотел! – уверила она, будто читая его мысли.

- Она призналась, ваше святейшество! – возликовал Кальвадос. – Она призналась в ведьмовстве! Сжечь ведьму!

- Она и в Каталонии призналась! – напомнил хмуро приезжий инквизитор. – Что нам её признанье? Нам нужно покаяние, возврат души этой заблудшей к Господу! И очищенье тела грешного огнём!

- Святой отец, - поворотилась к нему Летиция, - тебе что, не хватает тепла погодного и женского тепла? Ты посмотри, жара кругом! Какие могут быть костры? О, я прошу прощенья! – Она перевела свой взор на младшего помощника. – Его ведь тоже надо называть «ваше святейшество»? Или сойдёт «святой отец»?

- Безумная фиглярка! – Грохнул об стол кулак Верховного. – Ты смертный приговор себе пророчишь! Ты что, не разумеешь, что настроила против себя весь суд? Сотрудничать ты с церковью не хочешь? Так отправляйся на костёр, гори в аду!

- А я слыхала, с дровами нынче плохо. - Невинно хлопнула она ресницами.

- Ты так противна каждому здесь, ведьма, - брызнул слюною младший инквизитор, - что, даже находясь в пустыне, мы бы сумели для тебя найти дрова по прутику! По соломейке!

- Да, злые. Злые-злые люди! – вздохнула она, вновь убеждаясь в очевидном. – Вот что я вам всем сделала?

- Ты ересь сеешь, отрицая веру в Бога!

- С чего ты взял? Ничуть не отрицаю! В вино я превращала воду, это было, а имя Божие я не хулила! И не глумилась я над церковью святой!

- Она права, - поддакнул инквизитор каталонский, - ни слова не услышали худого мы от неё про Бога и про церковь.

- А что на теле она носит дьявольские знаки? – вскинулся Кальвадос. – Это что? Не есть хула на Бога? Служение нечистому, скажите, ваша милость, возможно сочетать ли с истинною верой?

- Совершенно невозможно, - негромко подтвердил великий инквизитор и отёр ладонью вспотевший лоб. Но не жара из пор исторгла влагу, а будто стужа вползла в застенок каменный и в пот холодный вогнала. – Но нужно убедиться арагонскому суду, что есть на ней те самые отметины. Быть может, тут вкралась досадная ошибка, и родинку приняли в полумраке за дьявольские знаки? Всякое бывает.

- Велите ей раздеться, ваша милость! – посоветовал приезжий каталонец. – И вы увидите над левой грудью три шестёрки – печать Антихриста!
Сестра Аугуста вскрикнула и широко перекрестилась. Забормотал молитву лекарь, гусиной кожею покрылись руки писаря.

- А на плече премерзкая звезда с лучами, что подобны рогам и бороде у Сатаны! – закончил инквизитор каталонский.

- Я ничего подобного не видел никогда. - Бледные губы Хавьеро Д,Яблоса сложились в подобие улыбки. - Вот любопытно будет посмотреть! Разденься, женщина! Пройди за ширму, сними с себя одежду и выходи сюда, где больше света.

- Я-то разденусь, вы бы не ослепли! – фыркнула подследственная и неторопливо прошествовала туда, куда ей указали.

- Совсем стыда не ведает, проклятая! –зубами скрежетнул Кальвадос.

- Или стальную выдержку имеет. Или дурачит всех нас тут, - мрачно изрёк великий инквизитор, - но зачем? Знавал я узников, которые суд в заблуждение вводили, чтоб оправдаться и освободиться. Но никогда не видел тех, кто так бесстрашно восходит на костёр... Ради чего? Своих она не защищает убеждений! И даже не озвучивает!

- Так много ты спросил-то? – отозвалась Летиция за ширмой. – Задал два-три вопроса и сразу: «Раздевайся!» Хотя бы полюбопытничал, а нравишься ты мне? Ладно, не спрашивай, - хихикнула, - скажу, как есть: ты нравишься! Ты умный! И на мордочку красивый! А вот помощник твой, что злобный паучок, плетёт свои сетишки, в слюне своей же ядовитой задыхаясь. Кальвадос, ты меня слышишь? – позвала она. – Нельзя настолько злобным быть по жизни! Сам себя отравишь!

- Недолго каркать тебе, ведьма, остаётся! – потрясая кулаками, сулил ей младший инквизитор. – Огонь золою обратит тебя!

- Однако ты горячий паучок! – она захохотала.

«Да что ж такое, Господи всесильный! – Великий инквизитор голову склонил, сжал пальцами виски, силясь унять биенье пульса. – Она так говорит, как будто ей неведом страх! Но я же видел его в её глазах! Что с ней? Она безумица? О, Боже милосердный, пусть так случится! Тогда нетрудно будет ей от костра уйти! Святая инквизиция не судит сумасшедших! Они в умалишении своём не виноваты!»

- Ты долго там ещё возиться будешь? – спросил он вслух. – Снять юбку, блузу, нижнюю рубашку тебе так сложно? Так сестра Аугуста тебе поможет!

- Да всё, иду уже, смотри, не жалко! – буркнула Летиция и вышла из-за ширмы.

Глазам своим не веря, поднялся из-за стола великий инквизитор. Помощник его выбежал и встал напротив обнажённой, к ней близко наклонился. Верховный тоже подошёл. И как тогда, в капелле Сан-Готтардо, застыл бег времени, миг обратился в вечность.

Она стояла в солнечном луче, что бил потоком из окна. Она светилась как с небес сошедший ангел. Над головой её сияние струилось, и волосы казались облаком.
Единым вздохом пролетело многоголосье восхищенья всех, кто пребывал в судейском мрачном зале. И даже палачи в восторге замерли. Ужели это тело не Господа творенье, а лукавого?

Хавьеро Д,Яблос видел мраморные плечи, грудей высоких сферы, тонкую талию, крутой изгиб бедра, ног длинных стройность, манкий треугольник каштановых волос под животом. И три шестёрки над левой грудью, как листик клевера растёт, так и они располагались, соединившись хвостиками в центре.

- Вбок повернись! – сорвался хрипом приказ Верховного.

- Да тут она, на месте, звезда и все лучи при ней! – Чуть не под нос ему Летиция подсунула плечо. – Ну, разглядел? Мне можно одеваться?

- Постой! – Стремительно шагнул к столу он, схватил серебряную кружку, на донышке которой вода осталась, выплеснул в ладонь, метнулся к обвиняемой.

- Э, стой, не лапай! – вскрикнула она. – Смотреть - смотри! Куда ты руки тянешь?!

- Заткнись! – Он за руку её схватил и мокрой от воды ладонью протер плечо, помеченное символом нечистым. – Та-а-ак, - протянул, - хорошенькое дело!
Размазался рисунок от воды, поплыли контуры.

- Сок грецкого ореха? – с негромкой яростью спросил Верховный.

- Ведь угадал! – Она восторженно захлопала в ладоши. – Умён, не зря ты это место занимаешь!

- Ты что нам тут комедию ломаешь?! – загрохотал великий инквизитор. – Зачем на своём теле – творенье Божьем – нарисовала ты такую мерзость? Зачем себя ты выставляешь ведьмой? Зачем ты врёшь про свои лета? Тебе ведь двадцать? От силы двадцать три! Все видели? – Он за руку схватил Летицию, подвёл к Кальвадосу, затем и к каталонцам, к дохтуру, к сестре Аугусте, даже к писарю. – Отметины фальшивые! Она нас всех дурачит, дрянь такая! Пошла отсюда вон! Оденься! Стража, увести её! Всем разойтись! Продолжим заседанье завтра утром! Мне нужно поразмыслить над выходкой этой площадной дуры! Остаться одному! – Не дожидаясь, пока судейские покинут зал, он вышел быстрыми шагами и в комнату свою тайком позвал начальника охраны.

Когда же тот вошёл, то получил приказ сокрытно ото всех к Верховному доставить ту узницу из Каталонии. Чуть погодя. Да, через полчаса.

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

- Вот обвиняемая, Справедливейший!
- Благодарю, Антонио, ты можешь быть свободен.
- А кто её обратно отведёт?
- Я. Проходи, Летиция.

Она нерешительно вступила в комнату, освещённую закатным солнцем, остановилась.

- Проходи, - повторил великий инквизитор, - садись.

Она шагнула к накрытому столу, отодвинула тяжёлый стул с резною спинкой, села напротив Верховного. Осмотрелась, увидела кровать у стены, распятие в изголовье, туалетный столик, ширму, на которой висела судейская красная сутана. Взглянула на вершителя своей судьбы, непривычного для взора в простой рубахе и штанах, без капюшона, с разбросанными по плечам волнистыми власами.

- Так-так, - сказала, скрестила руки на груди, - здесь, значит, ты ведёшь допрос с пристрастьем, Справедливейший?

- Господь свидетель, как надоели мне твоё веселье и ты сама, - вздохнул устало великий инквизитор, - такая каша в голове твоей, что тошно делается. Ты здесь, чтобы со мной не ложе разделить, а ужин. Из-за тебя я нынче даже не обедал. Но, знаю, тебе понравится, Кальвадос тоже весь допрос сидел голодным.

- Он не поэтому такой наполнен злобой, - покачала головой Летиция, - а потому, что зависть его гложет к твоему спокойствию, к уму и к прозорливости.

- Могу тебя я попросить, - опять вздохнул Хавьеро Д,Яблос, - не расточать мне похвалу? Мне кажется, ты справишься с нехитрым этим делом.

- Ты в искренность мою не веришь?

- Причём тут искренность? Мне просто неприятно слушать хвалу от женщины, чья жизнь в моих руках. Давай поужинаем и поговорим. - Он придвинул ей блюдо и снял с него крышку.

От вкусного мясного духа у пленницы заурчало в животе.

- Дело житейское, - отмахнулся инквизитор, - не смущайся. Ешь. Вот бараньи ребра с чесноком, с тушёными бобами. А здесь котлеты из рубленого мяса поросёнка. Вот зелень, фрукты, хлеб. Ты пьёшь вино?

- Пью, Справедливейший, вот только напиваюсь быстро и обращаюсь круглой дурой, - призналась Летиция, подтянула с блюда кусок баранины, откусила, блаженно простонала: «Как вкусно!» и принялась жевать.

- Ну, с кубка, думаю, ты не спьянеешь, - Д,Яблос плеснул вина в серебряную чашу и протянул ей. - Будь здорова!

- Спасибо, ваше... – она хлебнула жадно и снова вгрызлась в мясо.

- Ешь, не церемонься, нас тут никто не слышит, - доброжелателен был голос Верховного, - потом поговорим.

Но исподволь за ней подглядывал. Уже не помнил, когда с ним за столом сидела женщина. Последних полтора десятка лет ему компанию за трапезой монахи составляли, священники, судейские, но чаще одиночество. А нынче обвиняемая в ведьмовстве, с лицом Мадонны, с острым умом и острым словом, за которым в карман не лезет. В ней не прослеживалась чопорная та манерность, что видел юношей он среди знатных дам. Те за столом клевали, будто птички, не улыбались, мало говорили. Откуда силы брать на разговоры, когда почти что ничего не ели?

Он помнил свою тётку. Мать не помнил, она ушла к Создателю, когда Хавьеро по замку делал первые шаги. А тётку не забыл: накидка, хрупкий стан, монашеское платье, чётки на плоской, чахоточной груди. Прозрачна кожа на висках, такая тонкая, что видно голубые жилки. Нет ни кровиночки в лице и так же бледны губы. Ревностная католичка, она всю жизнь служила дому Д,Яблос и трижды в день по часу определяла для молитвы.
Были и другие дамы, никто из них не мог похвастаться здоровым аппетитом. Есть много – просто неприлично!

А эта женщина – крестьянка из деревни - манерам не обучена, другая школа преподавала ей уроки жизни: ешь, пока дают. Она и ела, прижмуривалась, вытирала жир котлетный с подбородка, облизывала пальцы. Нисколько не стеснялась. Как знать, быть может, эта трапеза последней станет?
Собой рискуя не известно для чего, идя по лезвию, она умела, как никто, брать удовольствия от каждого момента. Как остроумничала в зале заседанья! Кто смог бы так, как это делала она? Не женщина, живой огонь! Костёр пылающий!... Опять костёр!

Он плюнул мысленно. Хоть бы сейчас не думать о костре, украдкой просто любоваться ею, здоровой, полной жизни, молодой. Он к ней придвинул ближе вазу с тёмным, терпким виноградом и апельсинами, подлил ещё вина. Попьёт, когда захочет.

Когда они окончили трапезничать, стемнело, и инквизитор зажёг лампады на столе. Летиция, осоловев от ужина, смотрела сонными глазами на огоньки светильников, ждала вопросов.

- Про груши всё понятно - зависть глупых баб, - проговорил Верховный. - Про блуд с чужими мужьями мне знать нет никакого интереса, то твой грех, если был, и за него ты перед Господом ответишь. Но как в вино ты воду превращала, я не могу понять. Расскажешь?

- Твой кубок пуст? – Она потянулась через стол, заглянула. – Налей в него воды. Я покажу, - Летиция сняла завязанную на груди косынку, открыла на обозренье шею, руки. Великий инквизитор глянул на неё и опустил глаза.

- Да полно! – она тихо рассмеялась. – Что смотришь в стол? Стыдишься женской наготы? Ведь я не голая, как там была, в судейском зале! Здесь в полумраке кельи Бог не способен защитить тебя от серой накипи греховных мыслей?

- Откуда же в тебе бесстыдства столько? – с досадой молвил Д,Яблос, нарочно медленно прошёлся взглядом по обнажённой её шее, вперёд подался, вглядываясь в ложбинку под шнуровкой блузы, скользнул глазами по рукам, до самых плеч открытых. - То ты пеняешь мне, что я позвал тебя сюда для блуда, то ёрничаешь, что не хочу смущать тебя и в сторону смотрю! Как ни крути, а всё не ладно! Вот потому и мужа нет у тебя! Кто ж выдержит такую перечную бабу? Я понял! – Он хлопнул по столу. – Ты так же одурачила солдат! Разделась и, пока они тебя глазами ели, ты воду заменила на вино!

- И снова угадал. - Блестели отблески лампад в её глазах болотными зелёными огнями. - Но только я не раздевалась. Или ты думаешь, что перед каждым я разбегаюсь задирать подол? – добавила самолюбиво. - Смотри! Смотри мне на руки! – велела. – Что пялишься на мою шею? Верёвку примеряешь?

- Не женщина! Змея! – вздохнул великий инквизитор так, будто бы устал смертельно. – Я подумал, что на такой красивой шее нет даже маленького, - он показал фалангу пальца, - крестика. Нет на тебе креста, Летиция! И потому стыда нет и язык, что помело! Давай, показывай, как воду в вино ты превращаешь! Я на руки твои гляжу! Меня не проведёшь!

- Да проведу, как пить дать! – уверила она. – Смотри! Перед тобой стоит с водою чаша! Передо мной – с вином! Проверь!

Стараясь сохранять серьёзность, Хавьеро Д,Яблос заглянул в свой кубок, палец макнул, лизнул, вперёд подался, посмотрел, что у неё налито в серебряный сосуд.

- Всё достоверно, - согласился, - передо мной вода, перед тобой вино.
Летиция расправила косынку, взмахнула ею, накрыла оба кубка и принялась водить руками над тканью, быстро бормоча:

- Кручу, верчу, запутать хочу! Пошло, поехало, было и уехало! Ходим, ходим, мимо не проходим! Кто со мной играет, тот вино получает, а кто просто так глаза пучит, тот ничего не получит!

Великий инквизитор смотрел на маленькие, как у знатной дамы, кисти её рук, запястья тонкие со ссадинами от верёвок. Такие тонкие, что мог бы оба в одну свою ладонь взять. Браслетами украсить бы такие руки! И кольца драгоценные надеть на каждый пальчик!

- Если в доме нету денег, привяжи ты к жопе веник! Веник за тобой пойдёт, в доме денежку найдёт! Если в доме нет вина, это не жизнь, это беда! Три, два, раз, открывай свой глаз-алмаз! – она торжественно провозгласила и сдёрнула косынку со стола.

Кубок с вином стоял перед великим инквизитором, а кубок с водой оказался перед Летицией.

- Да как?! – Хавьеро Д,Яблос вскочил, вгляделся. – Как ты это сделала? Как ты их передвинула? Я же смотрел! Ты их не касалась! Руками поверху водила и дристала глупыми словами! Ну, точно ведьма!

- Сожжёшь меня за это? – усмехнулась она, сложила ровненько свою косынку, прикрыла шею, руки, завязала красивый узел и заправила края под под пояс юбки.

- Мошенница! Фиглярка! – Изумлённый и раздосадованный великий инквизитор поднял кубок, глотнул вина.

- Это фокус, ваше святейшество, - пояснила Летиция, желая погасить его сердитость, - и я могла бы научить тебя, будь у тебя желание и время.

- Время! – фыркнул он с издёвкой. – У меня его в достатке. Я никуда не тороплюсь. Чего не скажешь о тебе!

- Да неужели за фокус ты меня отправишь на костёр? – не поверила она.

- За фокус – нет, - пообещал Великий, - за груши тоже не отправлю. Про насылы порчи я даже заикаться не хочу. Сущий вздор! Я столько этих дел о порче разобрал, что глаз уж дёргается, едва о них услышу! Люди так глупы!

- Да, Справедливейший, - она кивнула понимающе, - скажи же, нелегко жить умному среди тупиц непроходимых?

- Врагу не пожелаю! – в сердцах ответил он. – И мне с тобой отрадно было бы вести беседы по уму ещё когда-нибудь. Но будущего нет. Обречена на смертный приговор ты.

- Да за что? – Она всплеснула руками. - Я что, оболгала кого иль довела до смерти? Ограбила? Чеканила фальшивую монету? Хулила Господа?

- Хулила, - в тишине вечерней ответ так прозвучал тяжеловесно, как падает в наполненную чашу последняя тугая капля, - как у тебя ума хватило нарисовать на своём теле три шестёрки и богомерзкую звезду? Зачем устроила ты это представленье?
- Затем, что мне хотелось посмотреть, насколько люди слепы! – С горячей искренностью хлынуло признанье. – Кроты, что ничего не видят, кроме земли! Жуки навозные! Покажешь пальцем на любого, скажешь: «Ведьма!» Или: «Ведьмак!» Они поверят тут же и не станут разбираться! Сожгут живого человека, как пук соломы! И ничего в душе не дрогнет, как будто так и надо! Ты здесь один, кто понял мою игру! – Она простёрла к нему руки. - Один, кто человек, а не баран из стада! Ты знаешь, я не ведьма! Я артистка! Отец мой скоморохом был и научил меня всем фокусам! Мы выступали раньше по городам, когда была я маленькой. Потом состарился отец и стал хворать. Мы поселились в Каталонии, продали лошадей и цирковой возок-кибитку, купили домик, груши посадили и сливы! Мы с юга веточки везли, они прижились! Нет в Каталонии поблизости таких дерев с такими крупными плодами! Как стали урожай давать, так все вокруг от зависти меня клеймили ведьмой! Лишь потому, что мы с отцом растили и холили деревья, а после его смерти я за ними ходила, стволы белила известью, от гусениц спасала, поливала в зной! Я разве соседям саженцы жалела? Сколько раз давала! Они ленились вырастить, а я обратно – ведьма!

Она перевела дух, потянулась к кубку с водой. Инквизитор мягко отвёл её руку и подал свой с вином. Чтоб дальше досказать, понадобятся силы. Летиция глотнула, вытерла губы и продолжала теперь без страсти, с тихой горечью:

- И грушами детей соседских я оделяла, и сливами. И на базаре продавала, дохода я большого ведь не имею, а жить на что-то надо. Раз в год хожу к ростовщику, он мне даёт проценты с тех денег, что с отцом скопили на чёрный день, они хранятся у него. Я виновата разве, что Создатель мне эти дал глаза и волосы, и тело? Да лучше б я была дурнушкой, Справедливейший! Хоть не вязались бы ко мне мужчины, кобели паскудные! Один залез через забор во двор, чуть вилами не запыряла! Кричала: «Уходи, охальник! На душу не клади греха, я никого и никогда не убивала!» А он, вином заливши бельма, так и пёр! Я вилами его тогда пырнула прямо в жопу! Ой, как бежал, а как орал, да ты бы слышал! После него другие уж не лезли. И вот тогда пошли доносы, что я ведьма, что мужчины при взгляде на меня лишаются рассудка! Как будто он у них был прежде! – Она опять глотнула из чаши, посмотрела, сколько осталось, и допила решительно до дна. – Потом приехали солдаты меня забрать, - продолжила. - А мы с Марией – это моя служанка – вот только слили первое вино. И я их с тем вином и разыграла! А что они? Попили от души и мне скрутили руки! Один ещё кота обидел, пнул сапогом! За что кота, тварь бессловесную? – голос её сорвался, дрогнул слезой.

- И ты в отчаянье, что ведьмой тебя кличут, над инквизицией глумиться стала? – спросил Хавьеро Д,Яблос.

Бесстрастно прозвучал его вопрос и лишь догадываться можно было, о чём он думал, выслушав её признанье.

- Солгала о летах своих, нарисовала на своём теле эту мерзость! – перечислял он, загибая пальцы. - Где ж ты взяла в тюрьме зелёные орехи?

- В телегу ветром сдуло с деревьев, по пути в тюрьму, я и подобрала. Хотели ведьму? Вот вам ведьма! Жгите! Подавитесь!

- Ты что плетёшь? – Нахмурил брови Великий инквизитор. – Дитя капризное! Кому назло сгореть ты хочешь?

- Так всё равно жить не дадут! Найдут, в чём обвинить, и на костёр отправят! Так хоть устрою напоследок представленье! Над всеми вами, злые дурни, посмеюсь! – Голос её звучал нетвёрдо, вино шумело в голове, но мысли она пока что излагала ясно. – Но, знаешь, Справедливейший, - добавила доверчиво, - я всё же верила, что дураки не все. И каталонский великий инквизитор понял, что я не ведьма. Мы с ним поговорили вот так же точно, как сейчас с тобой. И он прошенье Папе Святейшему подал, решил под старость очистить свою душу от пролитой невинной крови! Вот видишь? Всё не зря! На сторону добра оборотился, быв раньше беспощадным и жестоким!

- Так что же он тебя не спас? – живо отозвался Хавьеро Д,Яблос.

Он сидел, сложив на стол сомкнутые в замок большие руки, вперёд подавшись, разглядывал её лицо, подсвеченное красноватым огнём лампад, тонул в болотной зелени очей и был бессилен избавиться от наважденья.

Смешалось время. Он говорил со сбившейся с дороги, гонимой и отчаявшейся, что в помутненьи разума, не видя выхода, печать лукавого поставила у сердца. А видел лик Мадонны, что украшала капеллу храма. И слышал пенье ангелов «Аве Мария».
«Аве Летиция!»
О, Боже! Изыди!

- Великий инквизитор каталонский меня к тебе отправил! – ответила она. – Чтоб разобрался ты во всём!

- Какой же молодец его святейшество Толедо! – Д,Яблос в ладоши хлопнул. – Сам ничего не сделал, тихо слился, отправился молиться о душе своей заблудшей! Помощник в лазарете! – он рассмеялся зло. – Какая польза от него? Что он там будет делать? Читать молитвы прокажённым на сон грядущий? Отпевать усопших? Ещё год-два, за ним самим носить горшки придётся! Умно придумал, сразу Папе написал прошенье! Не потрудившись обратиться к его высокопреосвященству! А мне теперь расхлёбывать эту нечаянную радость! Отчитываться перед испанским кардиналом!

- Так не расхлёбывай! – она отозвалась. – Сжигай, и вся недолга!

- А если жалко? – Прищурил он чёрные глаза.

- Жалко? – голос её подсел до шёпота. – Меня? Ты пожалел меня?

- Да ты-то тут причём? – Пожал плечами инквизитор. – С чего тебя жалеть я буду? Мне корчишь умную, сама валяешь дурака! С чего не подавала ты прошенье в суд, что от соседей пострадала? Сама хотела справиться? Ведь с вилами же получилось! Так что ж не справилась? Солдат вином поила да с фокусом ещё! Такая сердобольная, желаешь мир очистить добротой от зла? Ну, как? Добрее стали к тебе соседи? А, может быть, солдаты прониклись?

- Нечестно, Справедливейший, - проговорила она с трудом и опустила голову, - зачем бьёшь по больному? Всяк ошибиться может! Зачем же попрекать?

- Могла всё объяснить его святейшеству Толедо! – добавил Д,Яблос. - Так не объяснила! Нагородила огород! Шестёрками измалевалась! Сто семь годов отмерила себе! Теперь я как тебя отмажу, чтоб с совестью своею жить потом в ладах? Как мне судить в дальнейшем, коль осужу сейчас невинную? Вот я чего жалею! Покоя своего! Размеренности! Чести!

Он помолчал немного, потом сказал уже спокойно:

- Была б ты сумасшедшей, то отпустили бы. С безумца спроса нет. Но ты в уме была, когда шестёрки рисовала, в нём же остаёшься. Дурацкий жест! Кому и что ты доказала?

- Но ведь нельзя сжечь человека только потому, что он на теле нарисовал три цифры и звезду! За это не сжигают! – отчаянно воскликнула Летиция.

- Да как нельзя? – он мягко возразил, как глупому ребёнку объясняют. – Тебя отпустим, завтра три таких дурёхи себе шестёрки намалюют, а послезавтра - пять. Потом другие тоже, на этих глядя. Растреплют волосы, помчатся ночью в рощу, устроят пляски у костра. Раз с рук сошла хула на тело – Божий храм, Великого Создателя творенье, так и не будет веры! Всё звук пустой! Что хочешь, то и делай! Хоть Сатане молись, хоть Богу! Хоть в церковь, хоть на дьявольский шабаш! За меньшую хулу горели на кострах! А тут печать Антихриста на теле! Откуда знать могла ты, как она выглядит? Кто подсказал тебе? Быть может, сам нечистый подсказал? Сидишь тут, нежная, невинная, про груши заливаешь, про кота! Разжалобить пытаешься! Не выйдет! – он потряс пальцем перед её лицом и заключил уверенно: - Дух крепок мой! Судить тебя по справедливости я буду!

- А ежели сожжёшь, то совершишь благое дело? – Она во все глаза смотрела на него, разгневанного, непреклонного, не веря, что всё кончено, что нет спасенья.

- Оружием Своим Господь избрал меня! – Великий инквизитор поднял руку, неторопливо повернулся, взглянул на крест, висящий на стене, и осенил себя святым знамением. – Твоё приму я покаянье, и огонь очистит твою душу грешную!

- А если я не покаюсь?! – Она вскочила из-за стола, бледная, с разметавшимися волосами, горящим взглядом, впрямь похожая на ведьму. – Мне не в чем каяться! Я невиновна! Богопротивные рисунки вам, жестокие глупцы, назло! А не хула на Господа! Я не покаюсь! Ты казнишь меня, безвинную загубишь и свою душу кинешь в грех, которого не смоешь до самой смерти!

- Ох, как же ты запела! – восхищённо протянул великий инквизитор. – Уж не твоя забота, как с Господом договорюсь и чем я отмолю свой грех! Довольно, побеседовали! – Он встал, шагнул к окну, открыл стоявшее под ним бюро, достал кольцо с ключами от камер. - Завтра тебя ещё сестра Аугуста осмотрит на предмет беременности, таков порядок, - вспомнил. Вдруг повернулся к пленнице, спросил с надеждой: - Ты не беременна? – и пояснил, не получив ответа: - Тогда б тебя не трогали до разрешенья, а там, быть может, Господь управил всё бы, и я придумал бы, как от костра тебя избавить...

- Так это выход! – Она обрадовалась и тут же сникла. – А, сестра Аугуста завтра меня осмотрит? Эх, - вздохнула с сожаленьем. – Не успеем!

- Что не успеем? – переспросил великий инквизитор. – Ах, это... Понимаю. Тут за любую соломинку ухватишься, лишь бы в живых остаться. Хоть бы и дитя зачать от Господа карающей десницы! А до меня тебе, конечно, дела нет, готова в пропасть столкнуть священника!

- А ты давал обет безбрачия? – спросила она с живейшим любопытством.
- Нет, не давал, - сознался честно Д,Яблос, - но аскетичен к женщинам.

- Но я же тебе нравлюсь? – Она шагнула к нему ближе.
- Нравишься, - ответил он бесстрастно, - как может мне не нравиться Создателя творенье?

- Лукавишь! – запальчиво воскликнула она. – Не как творенье Божие, как женщина!

- Что ты услышать хочешь? – усталым обреченьем был полон его тихий голос. – Чтоб осквернился я греховной ложью? Или сказал ту правду, что ты ждёшь? Очароваться женской красотой не грех, я честно признаю: тобой я очарован! Тебе моё признание зачем? Тщеславие потешить? Иль думаешь, что я в такой впаду искус, что душу погублю свою, с тобой связавшись?

- Я думаю, впадёшь! – Её глаза сияли, раскраснелись щёки. Не то от выпитого, а не то от безрассудства. – Но ты любовью душу не погубишь! Любовь лишь может душу исцелить!

- Идём, тебе пора в темницу. - Великий инквизитор подошёл к столу, отрезал хлеба край, взял две котлеты, увязал их в полотняную салфетку и подал пленнице. – Возьми с собой, - сказал, - лампаду тоже. Небось не спалишь камеру, дотянешь до костра?

- Что там палить: соломенное ложе? – фыркнула Летиция. – И спать потом на камне? Спасибо, хоть постель сухая! И нету крыс, как в Каталонии!

- Да есть, - ответил он, - у нас тюрьма не хуже. Как ночь настанет, набегут. Повыше спрячь от них котлеты с хлебом, чтобы не достали.

- Да кого ты учишь?

- Вот жир. - Он протянул ей блюдо. – Возьми, помажь свои болячки на руках.

- Какой ты добрый! – отметила она с ехидством, но пальцем зачерпнула остывшее свиное сало и втёрла в ссадины.

- Пойдём теперь! – Великий инквизитор шагнул к двери. - И чтоб ни звука в коридоре! Коль неприятностей не хочешь! – пригрозил.

- Куда уж хуже может быть, чем есть? – Летиция вздохнула грустно. - В тюрьму упрятали! Сожгут, как мусор! И ты ещё! – добавила сердито. – Меня негодной в матери считаешь! Род свой со мной продлить не хочешь! Конечно! – с горечью заметила. - Ты Д,Яблос, дворянин! А я простолюдинка! Гусь свиньям не товарищ! А ты представь, какое у нас с тобой дитя бы получилось! Твои глаза, как ночь безлунная, как чёрные колодцы, и мои волосы! А может быть, наоборот, глаза мои, а волосы твои, как перья ворона, а может...

- Давай не будем выяснять, кто гусь из нас, а кто свинья, - поставил точку великий инквизитор, - и как могли бы смешаться наши черты в каких-то детях, которых никогда у нас с тобой не будет! Выходи. - Толкнул дверь. - И тихой будь!

Они прошли сквозь длинный тёмный коридор, спустились на два этажа по каменным ступеням, остановились у тяжёлой, железными полосами обитой двери с окошком-прорезью вверху, с ладонь величиной. Великий инквизитор отомкнул замок, дверь осторожно потянул с опаской, что скрипнут давно не смазанные петли, кивнул Летиции и взглядом показал, чтоб проходила.
И тогда она к нему метнулась, быстро, молча, привстав на цыпочки, поцеловала в щёку, на миг к груди прижалась и рукой волос коснулась, погладила, как будто птица крылом в полёте осенила, и скользнула в камеру.

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

Он, запирая дверь за нею, досадовал, что провела его, как глупого послушника, воспользовалась случаем, знала, что он не скажет ни слова, чтоб не разбудить храпящего через три двери стражника. И сделала, что захотела. «Блудница! Совратительница! – ругался в мыслях Д,Яблос, идя к себе. – Ну, ничего, сочтёмся! Такой тебе допрос устрою завтра! Сама во всём покаешься!»

А в сердце разбился будто холодный, острый камень, плавились осколки в горячей крови, растекались по венам, наполняя жизнью тело. Столь яркой, бурной, что всё вокруг переменилось. Уют привычной кельи вдруг стал подобен склепу: тесному и душно-затхлому. Сутана алая, висевшая на ширме, смотрелась вымоченной в крови, как одеянье палача. И тонкий абрис Христа, раскинувшего руки на распятии, не благоговение внушал, но ужас бесплодным мученичеством. Он на Голгофу взошёл ради людей, желая мир очистить от греха, а мир остался прежним, купался с наслажденьем в грязи невежества и злобы!

«Зачем Ты отдал Себя на муки, Господь мой?! – Хавьеро Д,Яблос снял со стены распятие, всмотрелся жадно в безмолвный лик Великого Страдальца. – Во имя Твоей жертвы моё служение, вся моя жизнь! Сказал Ты, умирая на кресте, чтобы Отец Твой простил им, что творят, ибо не ведают! Я так же должен простить Летицию во имя милосердия и человеколюбия? Но я запутался, мне трудно разобраться, кто она: мученица или преступница, посланница Твоя или лукавого? Господь мой! Укажи мне верный путь! Открой глаза! За что такое тяжкое мне испытанье Ты посылаешь, Боже?»

Впервые молитва не успокоила сумятицу в сознании. Впервые он не понимал, куда идти, что делать. Не осознал, как ноги его вынесли за стены, в подножии которых терновник дикий рос. Великий инквизитор пошёл вдоль линии кустов колючих, остановился, взглянул на небо. В необъятной тёмной выси, над самой головой его раскинул крылья Лебедь, свободно над тюрьмой сияя.

Долго стоял Хавьеро Д,Яблос, смотрел на звёзд скопление, дышал размеренно горячим воздухом, пропитанным густым цветочным, перечным, фруктовым ароматом. И вроде упорядочились мысли, точнее, он оставил всё управить провиденью Божьему, сомненья отпустил.

Он обошёл тюрьму и, завернув за угол, на задний двор войдя, услышал чистый звонкий голос, что пел хорал Пречистой Матери:
- Мне однажды грустно стало,
В храм вошёл я и увидел:
На иконе Дева плачет,
Будто кто её обидел...

Бесстрастное орудие Господне, железный в крепости обетов, несокрушимой веры, великий инквизитор застыл на месте, весь в слух оборотился. С глубоким трепетом, с неизъяснимою любовью лилась в пространство песня сквозь серую твердыню камня тюремных мшелых стен. Для песни нет преград!

- Аве Мария! Я пред тобой стою!
Аве Мария! Что же со мною?

Он бы из тысячи узнал высокий этот голос, полный юной страсти! Такая песня льётся, когда душа поёт, когда слова рождаются из сердца и отдаются таким же пламенным сердцам, не на потеху, не на продажу, не для похвалы.

- Что за чудо? Что за диво?
Мне Мадонна улыбнулась!
И в глазах её печальных
Чувство радости проснулось!

Он снова очутился там, в миланском храме Сан-Готтардо, он перед Ней стоял в купели света, что лил цветным потоком с витражного окна, он простирал к Ней руки, и на ладонях отражались отблески зелёных, красных, синих стёкол. Он глаз не отводил от Её лика, молил: «Мадонна! Матерь Мира! Даруй мне мудрость! Даруй покой! Благослови!»

На что Она его благословила? Какой он должен подвиг понести? Ужели этот? Чтоб слушая её, опять Её увидеть?

- Аве Мария! Я пред тобой стою!
Аве Мария! Что же со мною?

«Продлись же вечность хоть ещё на миг! Мадонна, о, Мадонна! Моя Мария! Летиция! Я пред тобой стою!»

- Что я вижу? Что я слышу?
Будто в храме мрак растаял!
И сказала мне Святая:
«Ты влюблён! Я это знаю...»

Великому инквизитору казалось, что сами небеса исторгли это откровение с сияньем звёзд.

- Заткнись, блаженная! – раздался грозный окрик.

Дежурный стражник, червь земной, снял наважденье, и хрипло выдохнул Хавьеро Д,Яблос, очнувшись от чудесных грёз, вернувшись в жестокий мир.

- Распелась! – рявкнул стражник. – Всю тюрьму перебудила!

- Летиция! – Верховного сорвался голос, стоном прозвучал глухим.

- Ты здесь что делаешь, ваше святейшество? – хрустальною росой в ответ её пролилось удивленье. – Ты почему не спишь?

- Ты почему не спишь? – он овладел собою и говорил с привычной властною насмешкой. – Забыла, что в тюрьме, а не на цирковых подмостках?

- Дозвольте петь ей, ваша милость! – смиренно просипел разбойник, что ожидал на каторгу обоза. – Я в пении её увидел Деву Пресвятую! Такое утешенье ниспосылает голос этой женщины!

- Я тебе сейчас такую покажу святую! Дубиной в зубы! – взревел дежурный. – Она вас разбудила, Справедливейший? – спросил он Д,Яблоса. – Дозвольте, я эту ведьму в камеру к громиле посажу? Пусть он её в ответ утешит!

- Не нужно, - отозвался великий инквизитор, - она не будет больше.

- Спокойной ночи, Справедливейший! – был полон её голос благодарности.
И наступила тишина.

Великий инквизитор не ушёл. Не мог уйти. Стоял, смотрела на звёзды, на окно её темницы, молил Создателя, Мадонну о правильном пути. И когда оглохла ночь, онемела, загустела, как в погребе забытое оливковое масло, он пошёл назад, негромко молвив: «Аве Летиция», и еле уловимое до слуха долетело: «Аве ваша милость!»

Конечно же, ему почудилось. Такого не могло быть, чтобы сквозь толщу камня она услышала, как прошептал он её имя. И он не мог услышать её ответ, далёкий, тихий, как дыхание, как взлёт с цветка ночного мотылька.

Прожив за длинный этот день столетие, великий инквизитор вернулся в свою келью, лёг в постель и в первый раз за много лет не стал молиться на грядущий сон.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Пробудившись, омыв лицо и облачась в сутану, он целый час читал акафист Пречистой Деве, гнал прочь дурные мысли. Потом пришёл его помощник, желая завтракать с начальником, и рассказал за трапезой, что палачи прикинулись больными, чтоб не присутствовать на заседании. Когда же осмотрел их лекарь, то обман раскрылся, и оба признались, что не смогут пытать-калечить прекраснейшее тело, что вчера они узрели при солнечных лучах в судебном зале.

Тогда им младший инквизитор напомнил, что нетрудно оказаться на месте обвиняемой, коли отказываются исполнить долг. И тотчас у обоих хворь прошла.

- Вот, ваша милость, как околдовала их ведьма! – обсасывая косточку от персика, провозгласил Кальвадос.

- Тебя-то не околдовала? – поддел его начальник. – Только и слышу: ведьма, ведьма! А ну, признай, - потребовал, - сам думал о ней минувшей ночью?

Помощник побледнел, потом залился краской, схватил с водою чашу, выпил жадно и выпалил отчаянно, солгать не смея. Уж лучше опозориться, чем согрешить.

- Ваша милость, смиренно каюсь! Из головы нейдёт! Как вспомню три шестёрки над её грудью...

- Или грудь? – быстро уточнил Великий, глазами прожигая помощника.

- И грудь! – Махнул рукой отчаянно Кальвадос, как будто в омут прыгнул. – И бёдра! Всё её тело!

- Так что ж ты палачам пеняешь, что в прелесть впали? – попрекнул начальник. – Слаб человек! И ты ничуть не лучше! Молись! Да укрепит твой дух Господь!

- Я слышал ночью, как пела ведьма хорал Мадонне, - сообщил Кальвадос, - мне не спалось, я распахнул окно. Ведь как коварна! Голос как у ангела! Заслушался, прости меня Всевышний!

- А больше ничего не слышал? – равнодушно спросил великий инквизитор.

- Слышал, ваша милость, как ей дежурный стражник рот заткнул, потом и вы вмешались. Вас тоже духота из дома прогнала?

- Так точно, брат мой, духота замучила, - зевнул нарочито Хавьеро Д,Яблос, а про себя подумал, что ходил по лезвию, когда Летицию вёл в камеру. Что если б их увидел фанатик этот... – Который час? – спросил. – Должно быть, к десяти? Пора за дело приниматься. Идём в судебный зал. Зови приезжих из Каталонии, сестру Аугусту и прочий люд законный.

Все собрались, и снова палачи хотели раскалить жаровню, да их остановил великий инквизитор: куда уж добавлять огня в такой-то зной, и так нет мочи. Сестра Аугуста сидела, вытирая пот с багрового лица, у писаря висели космы мокрыми сосульками, а каталонцы обмахивались веерами.

Пора уж было обвиняемую привести, но вместо неё ворвался в судебный зал начальник стражи и караульного вперёд толкнул, что пост в тюремном коридоре держал.

- Ваше святейшество! – Он низко поклонился и доложил, едва скрывая раздраженье: - Я этого негодника застал под дверью ведьмы! Разинув рот, внимал речам бесовским! Прикажите примерно наказать служаку нерадивого?

- И что же тебе подследственная наговорила? – поинтересовался Хавьеро Д,Яблос. – Что ты стоял, развесив уши, забыв о долге и своей работе?

- Ваша милость, прошу вас, не губите! – дежурный стражник сложил молитвенно ладони. – Она вела, подобно странствующим менестрелям, песнь о принцессе, что проспала волшебным сном сто лет, покуда не явился к ней в королевство храбрый рыцарь и не снял заклятье, поцеловав в уста!

- Какая мерзость! – Передёрнул плечами младший инквизитор.

Сестра Аугуста воззвала к Пречистой Матери и принялась худую грудь крестами осенять.

- А то ты будто не слыхал дурацкой этой сказки! – хмыкнул с гримасой недовольствия Верховный. – Всякий её знает с детства!

- Слыхивал, ваше святейшество, а как же!

- Тогда чего наушничал под дверью обвиняемой?
- Так знамо дело, Справедливейший! – встрял мнящий, будто самый умный он, Кальвадос. – Околдовала его ведьма!

- Да хватит вздор нести! – одёрнул его Великий инквизитор. – Сам бы слюни поменьше распускал! Бездельник, ты забыл о правилах? – вернулся он к дежурному. - Что разговаривать не можно с узниками? К дверям не подходить без дела, а токмо, чтобы передать еду?

- Сам не пойму, как так случилось, что подошёл я! – сокрушался виновник. – И правила не забывал, и сказку о принцессе спящей помнил, а подошёл, стоял и слушал!

- О, велики созданья дьявольского чары! – возопил Кальвадос. – Она способна человека благочестивого и любящего Господа превыше самого себя столкнуть в пучину страсти!

- Простите, саше святейшество, проступок мой! – вскричал дежурный стражник в страхе. – Не казните! Трое малых деток у меня!

- Он что, в лукавого поверил? – Великий инквизитор к помощнику теперь оборотился. Усталостью неимоверной был полон его голос. Как же трудно говорить с усердными служаками, упоротыми в вере и думающими словами из Священного Писания. – Он лишь нарушил правила, внимая пению фиглярки! – заметил Д,Яблос. - За это надо наказать, но справедливо, а не жестоко! Ступай, канаву сточную почисть! – велел виновному. – Нанюхаешься, наберёшься ума-разума! А ты, Антонио, введи сюда подследственную!

- Слушаюсь, ваше святейшество! – начальник стражи скрылся за дверью.
Иуда из Кариота

Вскоре привели Летицию, со скромно убранными за спину волосами в косу, в опрятно завязанной льняной косынке на груди.

- Доброго утра, почтеннейший судейский люд! – Она склонила голову, украдкой взглянув на Д.Яблоса, но он смотрел в подшивку её дела и отозвался рассеянно:

- Доброе утро, Летиция.

Перелистнул страницу, махнул небрежно:

- Ступай за ширму, раздевайся.

- Что, опять? – Она скроила насмешливую рожицу. – Не налюбовались?

- Быстро! – рявкнул великий инквизитор. – Сестра Аугуста, осмотри её.

- Да не беременная я! – попыталась она уверить.

- Твои слова, - Хавьеро Д,Яблос жестом показал, как сдувает с ладони воздух. - Святая инквизиция не возьмёт на душу грех, допрашивая и казня ту, кто жизнь в себе несёт! Иди и не задерживай мне суд!

Но она промедлила мгновенье, всмотрелась в его холодное, бесстрастное лицо. Ничто в его чертах не изменилось. Летиция вздохнула и прошла за ширму, где ожидала её уже сестра Аугуста.

Великий инквизитор, прислушиваясь к шороху, пытался читать дурацкие доносы, что были подшиты к делу, когда раздался изумлённый возглас сестры Аугусты:

- Ваше святейшество! Она невинна!

- Что? – не поверил Д,Яблос.

Служительница Господа вернулась в зал, отёрла руки о передник, и повторила:

- Девственница.

- Ты не ошиблась? – спросил начальник арагонской инквизиции.

- Она чиста, какой её создал Господь! – подтвердила сестра Аугуста.

- Не может быть! – вскричал ошеломлённый младший инквизитор. – Невинная блудница!

«Святая Дева! – На миг Верховному перехватило горло. - Господи, помилуй!»

- Все обвиненья в блуде с тебя сняты, - сказал он вслух.

Писарь, высунув язык, скрипел пером, записывая спешно невероятный в деле поворот.

- Отцы святые, - обратился великий инквизитор к каталонцам, - почему в вашем суде её не осмотрели?

- Так всё указано же в протоколе, - нерешительно напомнил старший, - осмотр был невозможен, поскольку у неё случились дни женского недомогания...

- Читал, - скривились губы Верховного, - но убедиться в этом, засвидетельствовать ваша сестра могла? Где подтверждения? Вы на слово поверили подследственной!

- Простите за оплошность, ваше святейшество!

- Наперёд не допускайте! – сурово заметил Д,Яблос. – В своей провинции всех, кто опорочил её честь, к суду приставить и наказать примерно! За оскорбление имени девицы им плети полагаются, колодки, штраф в пользу церкви, штраф в пользу пострадавшей, и это минимум! Я бы настаивал на усечении их грязных языков, чтобы впредь не молотили! Сегодня же немедля пропишите своим, отправьте с оказией послание и открывайте дело!

- О, благодарю, воистину, ты - справедливейший судья! – Летиция вышла из-за ширмы и низко поклонилась Д,Яблосу. – Но я, как пострадавшая, могу просить о снисхождении к болтливым этим дуракам?

- Можешь. Проси.

- Не вырывайте им языки! И плетьми не бейте! – Она с мольбой простёрла руки к каталонцам. – Они ведь люди, у них семьи, зачем же их калечить? Довольно с них позорного столба! И денег мне от них не надо!

Опять дыхание сбилось и сжалось сердце у Хавьеро Д,Яблоса. «Пречистая в своём великодушии и всепрощении!»

- Волю запиши её, - потребовал от писаря, - пускай исполнят. Итак, все прочие обвинения, уверен я, такой же наговор: о порче, о полёте на метле, о коте, которому не повезло родиться с чёрной шерстью.

- А превращение воды в вино? – напомнил младший инквизитор. Неугомонный, безжалостный и бестолковый пёс, ревниво охраняющий хозяина.

- Стража! Кликните там слуг, пусть принесут кувшин вина и чашу, - отдал приказ Верховный. – Летиция, покажи им свой фокус.

Она три раза накрывала своей косынкой кубки и бормотала всякий вздор. Судейские стояли вокруг стола, во все глаза смотрели, но так секрета и не постигли.

- Эй, писарь, где твоё перо? – вдруг рассмеялась Летиция.

Он суетливо захлопал по карманам фартука, за ухом пошарил, нет пера! Ведь только что лежало на столе!

- Кальвадос, что же ты товарища пугаешь? Отдай, не балуйся! – Летиция с нарочитой сердитостью шагнула к помощнику Верховного и неуловимо извлекла перо из рукава его сутаны.

- Как ты подбросила его, мошенница?! – заверещал охаянный служитель Церкви.

Переглянулись каталонцы, не выдержали и захохотали.

- Как и все фигляры, - пояснил великий инквизитор, - что, никогда не видели на ярмарках подобных фокусов? Обвиненье в колдовстве, что превращает воду в вино, с неё снимаем?

Приезжие согласно закивали:

- Не колдовство оно, а скоморошество!

- Всё это пустое в сравнении с главным обвинением! – неумолимо произнёс Кальвадос. – Начертанье бесовских знаков на её теле!

- Да, - сухо прозвучал ответ Верховного, - вот главное, в чём стоит разобраться.

- Я стёрла их уже! – поспешила сообщить подследственная.

- А зачем нарисовала? – вскричал в охотничьем запале Кальвадос и рукавом утёр вспотевший лоб. – Кто подсказал тебе? Тот, кому втайне молишься?

- Причём тут Дьявол? – удивилась она. – Что, у меня своей нет головы?

- Допрос здесь я веду! – Великий инквизитор ладонью хлопнул по столу перед помощником. - Замолкни ты уже, затычка! Не суйся и не путай мне порядок! Летиция, - спросил он, - должно быть, ты, не понимая, что творишь, намалевала эту мерзость? Наверное, ты нездоровой оказалась, в рассудке помутнения нарисовала?

- Я в добром разуме, - ответила она спокойно, - что прежде, что сегодня. Спроси хоть лекаря, он скажет.

- Она фиглярка, притворщица, но не безумная, - подтвердил дохтур, что оба дня внимательнейшим образом следил за обвиняемой и сегодня впервые объявил весомый свой вердикт.

- Но как же, - поднял палец вверх великий инквизитор, - может благонравная и ревностная католичка, в здравости рассудка пребывая, испакостить себя печатью Дьявола?

- Ради забавы, - тяжеловесным обвинением упало объясненье лекаря, - она смеётся над церковью святой, над праведным судом, над всеми нами!

- Нет, - сделав над собой усилие, натянуто Верховный улыбнулся, - необходимо дух иметь железный и ум немалый, чтобы вызов бросить закону и порядку. Куда ей, скоморошице площадной? Она глупа и может лишь толпе кривляться на потеху!

- Спа-си-ибо, Справедливейший! – Летиция с издёвкой поклонилась. – Уважил добрым словом!

- Да заткнись ты! – отмахнулся он. – Когда спрошу, тогда и будешь говорить!

- Ваше Святейшество, она прекрасно знает, что творит, - не сомневался лекарь, - я допускаю, что она не молится лукавому, но Бога в её сердце тоже нет. Её Господь – она сама, что хочет, то и делает!

- Вот это верно! – кивнула Летиция.

- Рот закрой! – прикрикнул на неё великий инквизитор. – Точно, не безумная она? – Он впился кинжальным взглядом лекарю в лицо.

- Готов покляться на святом писании! – уверил врачеватель.

- Это же костёр... – бледнея, медленно сказал Верховный. – Если это правда! Летиция! Что ты молчишь?

- Ты сам велел заткнуться! – буркнула она.

- Ты не нарочно ведь себя изрисовала! Не нарочно? Ответь! – воскликнул он, и в голосе – ведь ей не показалось – мольба послышалась.

- Я что, по-твоему, лунатила, когда подобрала зелёные орехи, когда в тюрьме с них выдавила сок, когда взяла соломинку и рисовала ею? – снизошла она до объяснений.

Или не видела, как тщится он направить её ответы на безопасный путь, или видеть не хотела, что он спасти её пытается от страшной смерти? Или, что достовернее, достоинство и убеждения дороже жизни были для неё!

- Она, ваше святейшество, подтверждает свою осознанность, когда... – но не закончил фразу каталонский инквизитор.

- Подтверждаю, - с ледяным спокойствием ответила Летиция, - писарь, пиши. Я устала жить средь дураков и злобных трусов. Не помню восемь лет с того момента, как мой отец ушёл к Создателю, чтоб говорила с умным человеком. Встречаю лишь баранью тупость, готовность верить любому вздору, зависть к чужим плодам, если крупнее уродились, будь то груши или дети. Когда солдаты, пьяные от моего вина, везли меня в тюрьму, то всю дорогу воздыхали, что ведьма я, что отдалась Нечистому, он обучил меня такому фокусу... Когда в телегу ветер сдул зелёные орехи, пришло мне в голову нарисовать их соком дьявольские знаки на своём теле.

Из глотки младшего помощника рванулся вопль торжества:

- Она призналась!

- Я ждала, - добавила Летиция с усмешкой горькой, - умных речей и справедливого суда. Не думала, что так легко поверить могут не невежды, а учёные мужи страшилкам глупым. В наш прогрессивный век! В эпоху Возрождения! Со мною говорил великий инквизитор Каталонии, с глазу на глаз, без чужих ушей. О мире, Боге, о людских пороках. Но я узнала, что подал об уходе он прошенье Папе Пресвятейшему, лишь тогда, когда меня перевозили в Сарагосу. И я не отвечаю за действия Его Святейшества! Решение принимал он сам.

- Записано, - фальцетом пискнул писарь.

- Так для чего рисунки? – Великий инквизитор арагонский вперёд подался, застывшие уголья глаз сощурив, в упор смотрел на пленницу. – Ты заигралась? Как ребёнок глупый?

- Ребёнок? – Потемнели её глаза, как в грозовую ночь оливы листья, из зелёных почти что стали чёрными. – Я не ребёнок давно! И не играла, ваша милость! – ударила словами, как кнутом. - Я хотела увидеть, кто на земле Испании во имя Господа творит священный суд! Увидела! Глупцы! И трусы, боящиеся правды, задыхающиеся в старых догмах! Замшелые во зле и тлеющие в стенах тюремных склепов! Я вам смеюсь в лицо!

Писарь прорвал пером пергамент, забрызгал кляксами, спеша записать её бесстрашную и безрассудную хулу.

- Смеёшься? – разомкнув бледные губы, беззвучно переспросил великий инквизитор.

- Смеюсь! – Она не отводила взор. – Вы так смешны, церковные паяцы! Готовы жизни лишить всякого, кто любит жизнь, кто ничего дурного никому не сделал, как я! Своею шуткой я призывала вас задуматься о том, как закоснели вы в своём невежестве, прикрытом верой!

- Довольно! – голос Верховного обрёл привычное звучание. – Я обвиняю тебя, Летиция Чавес, в поношении на Бога и Святую Церковь, в смертном грехе гордыни, что отвращает навеки человека от Господа!

- Ты? – Рассмеялась с изумлением она. – Ты меня в гордыне обвиняешь? Ты решаешь за Господа, должна я жить иль умереть, но это я живу в грехе гордыни? Опомнись!

- А так же в осквернении тела своего – Божьего храма - мерзкими рисунками! – не меняясь в лице, закончил великий инквизитор.

- Моё тело – моё лишь дело! – презрением была полна её усмешка.

- И твой язык – твой враг! – с ледяной надменностью парировал великий инквизитор.

- Костёр? – В глазах её зелёное металось пламя, что жгло сильнее, чем искупленья праведный огонь.

- Костёр! – ответил он. – Но если ты покаешься...

- Ты ничего не понял, - протянула она с тихим сожаленьем, - с меня достаточно! Последние часы я не хочу потратить на беседу с тупицей! Казнь завтра?

- Если бы! – вздохнул помощник инквизитора.

- Как только подпишет его высокопреосвященство твой смертный приговор! – в словах Верховного не промелькнуло ни искры человеческого, будто два клинка звенели мёрзлой сталью, когда он говорил.

- После тебя? – вдруг надломился голос Летиции. – Когда подпишешь ты?

Он едва кивнул.

- Я должна покаяться! – воскликнула она. – Я не права! Всяк может ошибиться!

- В чём не права? – Хавьеро Д,Яблос вскочил из-за стола.

- В том, что к умным тебя причислила! – Наотмашь захлестнула она признаньем. – Что человека в тебе увидела! Мне показалось! Не разглядела от жары и от усталости!

- Увести! – Великий махнул небрежно красным рукавом. – А ты что тискаешь пергамент? – на писаря прикрикнул. – Приговор готов? Давай на подпись!

Выходя из зала, она услышала, как скрипнуло его перо в витиеватом росчерке под её смертью, и мягко оттиснулась печать с крестом господним на каплю воска.

Каталонцы поставили свои корючки в протоколе, в приказе расписались, и младший инквизитор тоже старательно, любовно подпись вывел.

- Я прикажу немедленно доставить дело в Мадрид его высокопреосвященству! – он сорвался с места.

- Да хоть и сам сгоняй! – насмешливо напутствовал великий инквизитор. – А то покоя тебе не будет, если осужденная час лишний проживёт!

МАРИЯ-МИРОНОСИЦА

Отдав приказ и проводив посыльного, у врат тюремного двора увидел женщину помощник инквизитора. Крестьянка молодая, в суконной юбке, оранжево-коричневой от краски луковой, и в лёгкой белой блузе, что неприлично открывала шею и даже смуглый краешек груди. В руках изящных, длинных и бесстыдно обнажённых для поцелуев солнца и греховных мыслей мужчин, она держала прикрытую холстинкою корзину. Из-под косынки ярко-белой, обшитой тонким кружевом, на чистый лоб спускалось чёрное колечко густых волос. Глаза, большие, чёрные, из глубины подсвеченные синим, как черносливины, в лице волнение. Силилась унять дыханье быстрое, что грудь вздымало, приподнятую снизу слишком тесной шнуровкой пояса корсажа.

- Святой отец! – завидев инквизитора, она к нему метнулась, с надеждою вгляделась в худое и бесстрастное лицо, поймала взгляд враждебный, суровый, но не сникла, не отошла.

- Что тебе нужно, женщина? – спросил Кальвадос.

- Я Мария из Каталонии, служанка госпожи Летиции, той, что содержится у вас под стражей...

- Ах, этой ведьмы! – не дослушал помощник инквизитора. – Я только что отправил на подпись кардиналу её смертный приговор! – сказал он с удовольствием. – И, если в Сарагосе себе приют найдёшь ты на день или два, то сможешь поприсутствовать на казни. Тебя, как ближницу, вперёд пропустят.

- Смертный приговор?! – вскричала Мария, едва не выронив корзину. – Нет, невозможно! Ошиблись судьи! Невиновна госпожа моя! Она не ведьма! Она добрейшая из женщин! И по воскресеньям с нею всегда ходили мы на мессу в Божий храм!
- Ты усомниться в праведном суде посмела? – огнём непримиримым полыхнул взгляд инквизитора. – Я сам её судил!

- О Ваша милость, - она отставила корзинку, поспешно опустилась на колени, не жалея юбки, простёрла руки к неумолимому служителю закона, - я прошу вас, пересмотрите дело, призовите меня в свидетели! Не ведьма госпожа моя! Пусть небо отнимет голос у меня, коль говорю неправду!

Глаза её наполнились слезами, она была прекрасна, как в покаянии Мария Магдалена, но не тронули мольбы закованное в железный обруч инквизиторское сердце.

- Ты можешь запросто лишиться языка, если продолжишь в защиту ведьмы говорить! – Смотрел Кальвадос с грозной неприязнью. – Убирайся!

- Кто ваш начальник? – Она вскочила на ноги. – Великий инквизитор Арагона, где он? Проведите меня к нему! С ним буду говорить!

- Да ты совсем забылась, дерзкая! – Бледное лицо Кальвадоса покрыл румянец гнева. – Пошла отсюда!

- Добром пустите, ваша милость! – Она обеими руками его толкнула в грудь, и красная сутана не защитила, покачнулся младший инквизитор, и круглый камень, - что ж такое, двор совсем не убирают! – под ногу подвернулся, под подошву туфли.

Не удержался на ногах закона ревностный служитель, пал навзничь, да так неудачно, что задрался кверху подол святого одеяния, открыв на обозренье и ноги голые, и срам мужской. Что до Марии, то и она, его толкнув, не удержалась, упала сверху, и холодный инквизитор ладонью ощутил жар юной девичьей груди под тонкой блузой. Как руки выставил вперёд, чтоб оттолкнуть её, так и упал, и точно в чашу, в его ладонь её попала грудь! О Боже, почему, зачем так искушаешь?
Всего лишь миг, но долгий, словно вечность!

Горячая щека его щеки коснулась, упала на лицо густая прядь волос, что пахли солнцем, молоком и грушами! И его рука, сама собой, как будто бы от тела живя отдельно, поднялась и крепко к груди прижала тонкий стан крестьянки. Он и понять не мог, как это сделал.

- Что здесь происходит? – услышал окрик, в котором перемешались недоумение, обличение, презрения насмешка.

Верховный инквизитор точно так же, устав от заседания, решил пройтись, размяться и увидал скабрезнейшую сцену! Его помощник посреди двора тюремного валялся на спине, в задравшейся сутане, а на нём лежала женщина в косынке белой, сбитой на затылок!

- Она меня толкнула, ваша милость! – простонал смущённый и растерянный Кальвадос.

- Нечаянно, я не хотела! – Мария в его грудь рукой упёрлась, пытаясь встать, и он увидел перед собой её лицо так близко!

Распахнутые черносливы влажных глаз и губы, точно красный виноград, дыханье тёплое его щеки коснулось, и улыбнулась девушка, поняв всю глубину его паденья.

- Распутница, как ты посмела коснуться и опозорить Господа орудие? – вскричал Кальвадос, наконец поднявшись.

- Оправь сутану, шут гороховый, не то увидит стража совсем не то орудие возмездия! – расхохотался в голос великий инквизитор. – А вы что вылупили бельма? – рявкнул на охрану. – Стоите, как на ярмарке! Что ж не подошли, не помогли отцу святому?

- Ваше святейшество, так быстро всё случилось! – оправдываясь, стражник пробухтел.

- Так что случилось, объясните!

- Ваше святейшество, она...

- Я, ваша милость...

- По очереди говорите! – остановил их Д,Яблос.

- Это служанка ведьмы, Справедливейший, пришла из Каталонии, чтоб с нею участь разделить! – с бессильной детской злостью проговорил помощник. – Прикажите её схватить и допросить! Она такая же, как госпожа её, приспешница Лукавого!

- Где обвинения? – уточнил Великий. – Что ты готов ей предъявить? Что столкнула тебя с дороги? А почему столкнула, Кальвадос, что ж так некрепко на ногах стоишь? Мало каши ел или молился мало? А ты куда ломилась, женщина? – к Марии обратился. – Под стражеские пики?

- Ты есть великий инквизитор? – спросила она, косынку поправляя. – Ты тот, кто во главе суда над госпожой моей стоял?

- Так, - он кивнул.

- Позволь мне говорить с тобой! Позволь просить...

- О чём? Не внемлю я твоей просьбе! Приговор твоей хозяйке уже вынесен и к его высокопреосвященству за утверждением отправлен!

- Тогда пойду я к кардиналу! – Она решительно тряхнула головою.

- Иди хоть к чёрту! – Равнодушно отмахнулся Д,Яблос.

- Но позволь мне повидаться с моею госпожой! Ради всего святого! – взмолилась Мария.

- Что же, дозволяю! Идём, простись с хозяйкой, попотчуй напоследок пирожками! Или что там у тебя в корзине?

- Благодарю за милосердие! – едва заметная издёвка скользнула в голосе служанки.

- А ты, позорник, смойся с глаз! – велел великий инквизитор помощнику. – В часовню и молись! Чтоб я тебя не видел до следующего суда!

ВОЗЛЮБИТЕ ВРАГОВ ВАШИХ

Летицию перевели в другую камеру, для смертников, с усиленной охраной. В тюремном коридоре стоял суровый стражник и снаружи, в тупике двора, другой прохаживался с длинной пикой, следил за окнами застенка в оба глаза.

Окно располагалось невысоко, чтоб можно было видеть с улицы, что узник делает. Туда привёл Марию Хавьеро Д,Яблос, сообщил охраннику, что разрешает свидание и для осужденной велел с едой корзинку передать.

Увидев госпожу через решётку, служанка разрыдалась.

- Не плачь, Мария, - сама, с трудом удерживая слёзы, Летиция просила. - Ступай домой! Опасно находиться здесь! Драконье логово - святая инквизиция, а их начальник злее всех, он и тебя прихватит, найдёт, в чём обвинить и сжечь вместе со мной!

- Потише, госпожа, он тут, всё слышит!

- Пусть слышит! – вскрикнула Летиция. – Дракон и есть!

- Тебе утешу я, приговорённая, - не подходя к окну, промолвил Д,Яблос, - ты за служанку не тужи, она уйдёт спокойно, никто ни в чём её не обвинял.

- Какой ты добрый, аж елей из жопы льётся! – в сердцах воскликнула она.

- Однако! – ахнул великий инквизитор. – Эй, Карлос, ну-ка, посмотри, небось растёкся по сутане, а я и не заметил!

- У, ведьма, как ты смеешь?! – рявкнул стражник, шагнул к окну.

- Оставь её, - остановил его Верховный, - пусть чешет языком с подружкой. Потом проводишь эту женщину.

Мимо её камеры прошёл, не глядя на окно, туда, где рос терновник. Через него вела тропинка в наружный двор, там прошлой ночью он любовался звёздным Лебедем в небесной сини.

- Пока драконы не заберут мой домик в пользу Церкви, ты там живи, Мария, - дала наказ Летиция служанке, - о, что же ты сюда поехала, зачем так рисковала? Мне не помочь, ступай домой, там кот голодный остался! И коза, и курки!

- Я дядюшку Ансельмо попросила, чтоб приглядел за домом и всю скотинку покормил, - Мария протянула руку, через решётку, перехватила пальцы госпожи, - о, милая моя Летиция, как жить теперь?

- Не плачь, моя душа, так видно, на роду написано!

- Я не смирюсь! Сейчас же отправлюсь в столицу к кардиналу просить помилованья для тебя!

- Пустое, дорогая, лишь понапрасну измучаешься себя дорогой в такую-то жару! – Летиция погладила служанку по щеке. – Ступай, моя хорошая. Храни тебя Святая Дева!

Мария перехватила её руку, покрыла поцелуями, слезами оросила.

- С тобой хочу я поделиться своею тайною, - шепнула госпожа, - оборотись, ушли драконы?

- Великий инквизитор ушёл, - ответила Мария, - а стражник в другом конце двора и нас не слышит.

Но не ушёл великий инквизитор, он стоял в проходе, от взора их сокрытый колючими кустами и любовался бабочкой с окрасом крыльев редким, и невольно весь разговор их слышал.

- О, Мария, что я натворила! – Летиция закрыла лицо руками. – Как такое могло случиться? За столь короткий срок! В кого? В того, кто с лёгкостью, в лице не дрогнув, на смерть меня отправил!

- Что, госпожа? Не понимаю!

- Мария, я влюбилась! – отчаянно воскликнула Летиция. – В Верховного! Я ничего не в силах сделать! Едва увидела его в судебном зале, в моей душе костром взвилась любовь слепая! Ведь он умён, куда всем этим дурням до него! Я даже, знаешь что? Вчера его поцеловала в щёку!

- О, госпожа, да как же! Инквизитора! Верховного! Но как ты с ним осталась наедине? – спросила изумлённая служанка.

- Привёл в свою меня он келью, - ответила Летиция, - и трапезу вечернюю со мною разделил. Мы говорили, я всё рассказала про свою жизнь, а он советовал покаяться, упасть перед судейскими...

- Так что же ты?

- Как я могу, Мария, пред дураками этими встать на колени? Уж лучше сгинуть в бешенстве огня!

- А поцелуй?

- Ах, да! Когда он в камеру меня отвёл обратно. Не знаю, что нашло, нахлынуло, как ветер ураганный! Я бросилась к нему, поцеловала в щёку...

- Какие страсти, госпожа! Должно быть, костром и кровью пахнет от него?

- Нет, лемонграссом, перцем, солнцем! – возразила горячо Летиция. – В его насмешливых глазах сиянье лета, цветущие равнины, широкие дороги, извилистые реки, я в них смотрю и кажется, что вижу Бога! Но он жесток, Мария, он может пересечь напополам одной лишь сталью взгляда! Отравить словами! И сжечь костром взаправду! И мою душу уже испепелил, осталось только тело!

- О, госпожа, довольно, не терзайся! Я побегу, найду, кто довезёт меня в Мадрид, я всё успею! Я брошусь на колени пред Его Высокопреосвященством!

- Остановись, куда ты! – Летиция пыталась удержать её, но девушка, послав ей поцелуй воздушный, быстрее лани побежала прочь со двора тюремного. – Корзинку забери!

- Потом, когда вернусь! – услышала далёкое.

Великий инквизитор Арагона стоял в кустах терновника, забыв о редкой бабочке и потеряв реальность времени. Она призналась служанке, что влюбилась. В него. Кто часом раньше её отправил на костёр. Боль острая кольнула руку, и Хавьеро Д,Яблос увидел, что, слушая Летицию, сжал в кулаке с шипами ветку. Он разомкнул ладонь, израненную иглами, смотрел, как набухают капли крови, как между пальцами потёк багровый ручеёк. Что значит эта боль в сравнении с душевной раной?

Великий инквизитор встряхнул рукой, своею кровью окропив терновник, и отошёл, стараясь ступать неслышно, на передний двор.

БЛАГОСЛОВИТЕ ПРОКЛИНАЮЩИХ ВАС

Мария выбежала из ворот тюремных, осмотрелась. Куда пойти, где бы нанять повозку до Мадрида? К утру поспеть бы к кардиналу!

Позади колёсный скрип послышалась. Удача! Со двора телега выезжала и провожал возницу помощник инквизитора Кальвадос.

- Ваша милость! – Себя не помня, к нему она метнулась.

Он удивлённо брови приподнял, но не было в глазах его враждебности. И черты лица теперь не показались ей сухими, желчными. Обычный человек, уставший, сомневающийся, грешный. Он молод, худощав, но крепок, глаза красивые, цвета зрелых, солнцем обласканных каштанов. Суровым облик делают сутана и капюшон, опущенный на лоб. Но того требует устав, а самому ему, должно. до смерти надоела столь мрачная и грубая одежда.

- Мария, ты опять? – спросил Кальвадос. – Что тебе нужно? Ты повидалась с госпожой? Так уходи!

- Ваше святейшество, молю вас, выслушайте!

- Ко мне не обращайся так, я не великий инквизитор! – поправил он. – Говори скорее!

- Куда повозку отправляете? В Мадрид? – и, не получив ответа, схватила его за руки: - Прошу вас, ваша милость, позвольте мне поехать с ними!

- К его высокопреосвященству? – Кальвадос попытался освободиться, но она лишь крепче сжала в своих ладонях его руки.

- Ведь не запрещено просить у кардинала помилования для осужденной? – напомнила.

- Не запрещено, - согласился он, - езжай. Но бесполезной будет твоя поездка! Не глядя, приговоры Д,Яблоса всегда подписывает кардинал!

- Я разберусь! Спасибо, ваша милость! Как ваше имя? Чтоб знала я, за чьё здоровье просить Христа и Деву Пресвятую!

- Кальвадос... Алонсо, - ответил он негромко, смутясь, не понимая, что с ним, почему утратил власть над чувствами своими, откуда появилась в нём податливость, куда девалась непоколебимость?

- Кальвадос – это же напиток! – Мария улыбнулась. – Это сидр из яблок! Дай мне Господь уладить всё, и я тебе тогда, святой отец, такой пришлю кальвадос! Из груш, а не из яблок! Ты знаешь, какие моя хозяйка выращивает груши?

- Езжай уже, - вдруг надломился его голос и, прежде, чем успел понять, сказал: - Храни тебя Господь!

- Ты тоже не болей! – Мария поднялась на цыпочки, быстро поцеловала его в щёку, рукой махнула и к повозке побежала.

- Куда мне сесть, возница? – спросила.

Полупьяный дед ей место указал среди мешков и прошелестел беззубым ртом:

- Что, благословил тебя помощник Великого?

- Благословил! И я сама его благословила! – рассмеялась Мария. – О, госпожа моя! Я сделала всё то же, что и ты! Я верная служанка! И правда, кровью и костром не пахнет от него!

В ПУСТЫНЕ

Великий инквизитор, обойдя тюрьму, пошёл в часовню, чтоб молитвой успокоить сумбур в сознании и там Кальвадоса застал, пришедшего немного раньше.

Коленопреклонённый, он стоял пред статуей Пречистой Девы, молился истово и даже не заметил начальника. А Д,Яблос, ошеломлённый откровением Летиции, рассеянно послушал, да только знать не мог, какой Марии так исступлённо повторяет имя младший инквизитор.

Он встал перед принявшим на Себя грехи испорченного злого мира, сложил ладони, застыл в молчании. Что говорить Христу, о чём просить? Покаяться, что только что на смерть отправил невиновную? А что слова изменят? Разговаривать – это бесплатно.

Он вышел из часовни и отправился бродить по городу, не замечая, как мгновенно пустеют улицы, как люди спрятаться спешат в проулки и дома, увидев грозный красный силуэт.

«В его глазах я вижу Бога!» - Летиция сказала. Так и должно быть, ибо сам Господь избрал Хавьеро Д,Яблоса Своим оружием. Его глазами он смотрел, Его устами рёк Его истины, но оказался бессилен повернуть гордячку каталонскую на путь прямой. Она проверить захотела! Проверить! Праведный ли суд творит Святая Инквизиция? Насколько умные мужи в нём заседают? Простая девка возомнила себя умнее учёных богословов!

Попался на пути кабак, и Д,Яблос шагнул в пропахшую вином и потом духоту. Хозяин побледнел, увидев гостя алый капюшон, но Их Святейшество смиренно сел на лавку и попросил мадеры. Сидел так долго, пил из кубка, и вино казалось горьким и солёными. Как будто кровь глотал, приправленную дымом, и хмель не брал.

Потом к реке пошёл, присел на берегу, смотрел на воду. Опомнился, когда услышал звон колокольный, зовущий горожан к вечерней мессе. Из девяти ударов бил каждый прямо в сердце, и в жарком воздухе текли слова «Аве Мария», то пели верующие.

Великий инквизитор тяжело поднялся и зашагал обратно. Но от себя куда уйдёшь? Под воду? Или в костёр?

Он воротился в крепость, выслушал рассеянно отчёт начальника охраны, что происшествий нет, вот только эта ведьма, Летиция, поёт срамные песни.

- Заткнул бы рот я заключённой, да жить ей остаётся день, от силы два, - вздохнул, сочувствуя, - уж пусть поёт, кому она мешает там, в тупике.

- Про что поёт? – спросил великий инквизитор, проследив, чтоб в голосе не прозвучало интереса.

- Про ведьму и осла, ваше святейшество. Ещё про некроманта. Про босоногого монаха, который даму утешал, чей рыцарь погиб на поле брани. Да только утешал не Божьим словом, ваша милость!

- Какая срамота-а-а! – С напускным возмущеньем прижал к щекам ладони Д,Яблос. – Пойду-ка вразумлю я грешницу! Авось раскается? – Взял со стола распятие, серебряный сосуд с водой святой, кропило и направился в темницу.

БЛАЖЕННЫ АЛЧУЩИЕ И ЖАЖДУЩИЕ ПРАВДЫ

Войдя в тюремный коридор, Великий дежурному дал час на отдых и того охранника, что караулил камеры снаружи, тоже отпустил. Несказанно обрадовались оба и поспешили покинуть пост. Пока Верховный добр, успеют дойти до ближнего трактира, принять на грудь и воротиться. А там уж ночь, и пьяными никто их не увидит.

Из камеры Летиции, приглушенная толстой дверью, звучала песня:

- Так отвечай! – потребовал великий инквизитор. – Ты Дьявола невеста?
И ведьма молвила:
- А что мне остаётся, если твоей невестой быть я не могу?

Глаза на лоб полезли у Верховного и поспешил он отомкнуть замок, чтобы до стражи уходящей не долетели слова эти крамольные.

- Гори в аду! – напутствовал служитель Бога, не понимая, что сгорает сам!

Скрип ржавых петель оборвал занятную историю. Великий инквизитор в камеру вошёл и запер дверь изнутри. Летиция стояла у окна и пела, не зная, что маленькая публика её в кабак помчалась, про концерт забыв.

- Ах, это ты, ваше святейшество! – она скроила брезгливую гримаску. – Чем обязана?

- Что было дальше? – спросил он. – Доскажи!

- Проваливай! – презрением был полон её голос. – Для тебя я петь не стану!

- А если дам тебе монетку?

- Засунь её себе!

- Куда засунуть?

- Да куда захочешь! Убирайся!

- Увы, - он отошёл от двери, - я должен вразумить тебя, заблудшее дитя. Покайся, а?

- Индюк тщеславный! – От гнева потемнели её зелёные глаза, румянцем запылали щёки. Как хороша была она в эту минуту! Бесстрашная, упрямая, железная! – Вот покаяние моё! – Сложила в кукиш пальцы и потрясла перед его лицом. – Ты можешь сжечь меня, но победить не сможешь!

- Я слышал, что сказала ты служанке, - признался тихо он.

- Ах! – задохнулась она в выдохе, назад шагнула, прижалась спиной к прохладной каменной стене. – Вот это врезал! – прошептала. – А только всё равно я встану! – сказала, зубы стиснув. – Я тебя сильнее! И со спины по-подлому не бью!

- Я не подслушивал, случайно получилось, - ответил честно Д,Яблос, - и сожалею, что узнал.

- Да подавись ты! – Обессилев, Летиция присела на солому. – Шёл бы ты с глаз, - устало попросила, - и так измучил.

Он подошёл и рядом опустился на жёсткое соломенное ложе.

- Как угораздило тебя? – спросил сочувственно. – Такую умную! Ну, посмотри ты на меня! Очнись! Перед тобой великий инквизитор Арагона, беспощадный гонитель ереси!
- Ты в своей вере и жестокости не прав! – воскликнула она. – И над людскими душами не властен!

- Мне лишь одна нужна душа – твоя, - сознался он.

- Мою ты душу не получишь! – Летиция мотнула головой, не туго заплетённая коса на грудь упала, закрытую косынкой. – Я лучше Дьяволу её отдам!

- Да где тот Дьявол торг ведёт? – вздохнул устало Инквизитор. – Я тоже продал душу бы ему, чтобы тебя освободить.

- Ты сам меня приговорил! – напомнила она.

- Я никогда ещё так не сворачивал допрос! – с горячностью он возразил. – Тебя ведь пронесло словами, как после слив обжору! Позволив тебе дальше хулу на Церковь лить, пришлось бы перед костром тебе язык отрезать! Правила такие!

- Кальвадос был бы рад! – с усмешкою заметила она.

- И эта, будь она неладна, - добавил Д,Яблос, - комиссия из Каталонии! А так, хоть до костра не покалечат!

- Ох, камень спал с души! – Летиция расхохоталась. К ней острословие вернулось, что всегда спасало в минуты самых тяжких испытаний. – А что костёр...

- Да даст Господь, управлю всё с костром! Ты только не мешай мне! – попросил он. – И ничему не удивляйся! Обещаешь?

- Не собираюсь я с тобой, – ответила она сердито, - ни в чём сговариваться! Я тебе не верю!

- Какая ты слепая! – С улыбкой, полной нежной грусти, он на неё смотрел. – Хоть бы подумала, а мне-то каково после признанья твоего!

- О, да! – Летиция кивнула понимающе. – Весь истерзался, бедненький, боишься жареное мясо есть и на огонь лампады смотреть не можешь! Тебе же на костре гореть, не мне! Давай, иди уже отсюда! – потребовала. – Ты до смерти мне надоел, обманщик!

- Что стоило тебе покаяться, упрямая коза? – вздохнул он тяжело. – Подумаешь, слова, в душе-то знаешь правду! Я испросил бы для тебя помилования у кардинала! Нет ведь, бараном лезла на рожон! Разве такую крепкую систему возможно в одиночку поломать?

- Я на тебя надеялась! – Летиция печально улыбнулась. – Подумала, что умный ты, что тоже дышать не можешь в елейном киселе церковных догм! Что мне побег устроишь, а потом и сам сбежишь из этих стен проклятых!
- Куда бежать, Летиция? – аж взвыл в бессилии великий инквизитор. – Повсюду мои любезные коллеги, из-под земли достанут и за решётку упекут! Разве в Америку, так надо денег сколько, чтоб капитану заплатить! К тому же, её откроют только через года два!

- А ты откуда знаешь?

- Да в прошлом месяце допрашивали нехристя, географа Колумба! Он так нам заморочил головы, тебе не снилось! Сказал... сидишь? Ты только не вставай! Что круглая Земля! И вокруг Солнца...

- Ух ты! – Летиция захлопала в ладоши. – А знаешь, я тоже думала об этом!

- Кто бы сомневался! И что, короче, на другом конце Земли земля есть тоже! Целый континент! Америка!

- Поехали туда!

- Да сам хочу, - кивнул согласно инквизитор, - но, во-первых, мне отпуска никто не даст, а во-вторых, Колумб пока ещё корабль построит, пока команду наберёт. Он сам сказал, что год уйдёт на подготовку, да путешествие само: пока туда, пока обратно...

- Так, погоди! – С недоумением она смотрела. – Вы что же, не сожгли его за ересь этакую?

- Хотели сжечь, но кардинал испанский велел нам погодить, поскольку, когда Колумб Америку откроет, то много всякого добра оттуда привезёт. А если не откроёт, тогда сожжём. Он же вернётся, в море жить не будет.

- Ловко! – восхитилась Летиция. – Эх, мне б в Америку!

- Ох, и не говори, душа моя! Однако, я с тобою заболтался, - Великий спохватился, - сейчас охранники из кабака придут и спалят тут меня... Ну, то есть, не огнём, - поправился, - а догадаются, что я с тобой не богословские веду беседы. Пойду. - Он встал. - Зайду ещё, когда совсем стемнеет. - Он подошёл к двери, открыл замок. - Ах, да, чуть не забыл! – опомнился, по лбу себя ладонью хлопнул, обратно в камеру шагнул к Летиции и, прежде чем она успела сообразить, чего он хочет, быстро наклонился, дотронулся губами до щеки её, виска, волос, махнул рукою и за дверью скрылся.

- Святая Дева, - простонала узница, прижав к горящему лицу ладони и слушая, как проворачивается ключ в замке, - великий инквизитор спятил! – Она в окно взглянула, определила по солнцу время. – Куда он заспешил? Чего наговорил? Что всё с костром управит? С душой своей бы разобрался для начала! Ещё и целовать меня полез, бесстыжий лицемер!

- Эй, женщина! – позвал из камеры напротив узник. – Зачем Верховный приходил?

- Нудел, чтобы покаялась, - ответила Летиция.

- А ты?

- Бегу, задравши юбки!

- Не баба, а скала! – Другая рожа, с клеймом разбойника на лбу, в окошке показалась.

– Спой песню! – третий заключённый попросил.

- Я вам сейчас спою по рёбрам палкой! – Во двор, пошатываясь, выступил охранник. Хоть и хлебнул изрядно и захватил ещё с собой, а на чуть-чуть не подобрел. – Чтоб тихо мне сидели!

- Пёс цепной! – ругнулась на него Летиция.

- Покаркай ещё, ведьма! – Он показал кулак ей и потопал вдоль стены, покачиваясь, будто не по твёрдой шагал земле, а по висячему мосту.

Разбойник в решётку просунул руку, выставил большой и заскорузлый палец. Другой послал воздушный поцелуй, а третий сделал жест, как будто сердце вынимает из груди и ей в окно бросает.

- Я, парни, в ночь перед костром устрою вам такое представленье! - Летиция пообещала, от оконца отошла, достала из корзины пирожок с яйцом и села вечерять.

МАРИЯ МАГДАЛЕНА

Стемнело, а лампада, что дал ей инквизитор прошлой ночью, забытой в прежней камере осталась, да всё равно закончилось в ней масло. Серп месяца светил в окно, и духота дневная рассеивалась в южной ночи. Летиция лежала на соломе, смотрела на звезду в квадратике решётки. Она устала, день так долго длился, немало в нем случилось потрясений. Утих, сомкнул глаза безумный мир, и узница заснула под молчаливым светом звёздной колыбельной.

Тьму коридора тюремного разрезал красный луч, и пламя факела скользнуло вдоль стены, взлетел рукав сутаны, прикрыл огонь, чтобы не разбудить храпящего охранника. Намоченная жиром тряпка прошлась по ржавым петлям, их смазав щедро, затем отверстие в замке, и ключ бесшумно повернулся, не скрипнула, открывшись, дверь.

Летиция спала, укрытая косынкой, уже запачканной, не белой. Великий инквизитор повесил в петлю на стене горевший факел, присел тихонько рядом, наклонился и долго любовался её лицом, потом, бессильный искушенье побороть, коснулся кончиками пальца её щеки, почувствовал податливость и мягкость, отвёл с лица каштановую прядь волос, дотронулся до жилки на тонкой шее.

Летиция, хрупкий стебелёк, но сколько силы, жажды жизни в ней! Под ветром гнётся до земли, но не ломается, и, выпрямившись, снова встречает новый день, и к солнцу тянет руки-лепестки. Так просто обратить этот цветок щепоткой пепла! Он тяжело вздохнул, он принял страшное решенье, но у него есть завтрашний весь день. И эта ночь. И следующая, что последней станет, ночь тоже есть.

Задумавшись, он не заметил, как пальцы нежно гладят её лицо. Она во сне вздохнула прерывисто, перехватила его руку, к своей щеке прижала, пробормотала: «Мне огонь не страшен, если душа согрелась в нём!» Великий инквизитор от боли задохнулся, в грудь точно кол осиновый вошёл, какой вбивают в трупы колдунов. Он думал то же, то же чувствовал! Он замер, боясь пошевелиться, слушая в висках биенье пульса, ощущая на руке тепло её ладони, а под рукой тепло её щеки. И вдруг она проснулась, распахнула омут зелёных глаз, и он упал в него и не хотел выныривать.

Но водоём её очей не жаждал утопленника, что тайком явился под покровом синих крыл ночных, и изумрудная волна на берег выбросила, в реальный мир вернув сердитыми словами:

- Чего припёрся, ваша милость? Ты что, теперь сюда по два раза за ночь таскаться станешь?

- Да сколько тех ночей осталось! – напомнил тихо он. – Уж потерпи, всё скоро кончится.

- Ох, твоя правда. - Она зевнула, посмотрела на его руку, что в своей руке держала, и отпустила. - Говори, - велела, - я слушаю.

- Я у тебя забыл святую воду и кропило, - улыбаясь, он сообщил, - вот и пришёл забрать.

- А пораньше не мог прийти? Край надо среди ночи?

- Да всё дела...

- О, понимаю, то допрос, то пытки, то костры, - фыркнула она с издёвкой, - так забирай свои святыни и проваливай. Я спать хочу.

Он продолжал сидеть, молчать, смотреть. Она во вздохом встала, глотнула воды из кринки, что стояла на полу, взяла оставленный у двери сосуд серебряный с водой святой, кропило, шагнула, в руки подала ему:

- Вот. Дверь вон там. Спокойной ночи.

- Летиция! Такое чувство, что мы с тобой застыли над бездонной пропастью! – рванулось из груди Великого.

- Да потерпи ещё денёк! – утешила она. - Столкнёшь, забудешь!

- Откуда же в тебе такая сила? – Он взял её за плечи, всмотрелся в крыжовенную зелень глаз. – Ты не боишься смерти на костре?

- Руки убери! – она потребовала. – И при себе держи! Что распустил? То лезешь целоваться!

- Так это я же долг тебе отдал! – напомнил инквизитор.

- А я тебе не ссуживала! Я бескорыстно вчера тебя поцеловала! – она ответила с обезоруживающею прямотой.

- О, как мы друг без друга раньше жили? – Великий привлёк её к себе и крепко обнял, гладя по плечам, по волосам рассыпавшимся.

- Я хорошо жила! – В грудь ему буркнула Летиция, пытаясь вырваться. – А ты мертвец давно!

- Ты жизнь в меня вдохнула! – признался он. – Всего лишь за два дня!

- А, и поэтому ты заберёшь мою! – Ехидный смех коснулся тёплым ветром его шеи.

- Моя Мадонна! – Великому казалось, что каменная твердь тюрьмы разверзлась, и он взлетает ввысь, держа её в объятиях.

- Что ты несёшь? – Она уже не вырывалась, стояла смирно. – Что ты мечешься? Ведь всё решил! Сам вынес приговор мне, сам подписал и сам отправил кардиналу на утвержденье! Теперь жалеешь? Так вперёд, кривые ноги, беги в Мадрид, проси помилования, скажи: «Погорячился!» Для инквизитора горячим быть естественно!

- А больше ничего не хочешь? – спросил серьёзно Д,Яблос. – В Мадрид, конечно, я не побегу, да и с ногами у меня всё ровно. Но всё, что в моих силах, для тебя исполню!

- Да? – протянула она с сомнением. – Тогда пусть завтра мне принесут сюда воды и тазик! – потребовала. - Я же должна помыться перед казнью! – пояснила. – Ты-то не чуешь, что я плохо пахну, привык, что всюду запах крови, смерти! И хватит меня тискать! – упёрлась кулаками ему в грудь. – Меня огонь обнимет! Я его невеста! Ты сам меня отдал ему!

- Молчи! Не женщина, а язва! Чума! – Великий инквизитор наклонился, накрыл её уста своими, и в вечность превратился миг, когда соединились их губы.

Ответного порыва он не ожидал, она быть твёрдой перестала, руками его плечи обвила, скользнули выше пальцы, сорвали капюшон сутаны, зарылись в волосы, она тянулась вверх, стремясь теснее слиться с ним, приподнялась на цыпочки... А губы... он с них глотал живительную влагу, что льётся из родника самой Вселенной, он пил с них жар вулканов, что рождают из глуби недр прекрасные алмазы, он наполнялся сияньем звёзд, луны...

Когда он отпустил её, она могла лишь прошептать:
- Да, ты великий инквизитор! Воистину, когда захочешь, заставишь говорить и, когда захочешь, молчать заставишь!

- Да есть ли сила, - хрипло, сдавленно, не голосом людским, а тихим рыком загнанного зверя он спросил, - что может превзойти твою? Я никогда, ни с кем не вёл такой дуэли! Не было ведьмы иль ведьмака, вора хитрейшего, пройдохи, кто устоял бы, не сломался! Но ты железа крепче и твёрже камня!

- А ты хотел меня сломать? – Она оправила его растрёпанные волосы, за спину убрала и, кончиками пальцев взяв за края, надела капюшон, нарочно медленно, почти благоговейно.

- Нет! – Верховный перехватил её руки, прижал к своей груди, она услышала, как часто бьётся его сердце. – Я говорю, что прежде не встречал столь сильной духом...

- Я тоже! Прежде - никогда! – она созналась. – Судьба-злодейка надо мной смеётся! Зачем мы повстречались лишь сейчас?

- Да нам ли знать, какими мы путями ходим? – напомнил он.

- Да как-то криво, тебе не кажется, ваше святейшество? – она опять смеялась. – И разными дорожками. Ты шёл к себе бы. - Её рука скользнула по его сутане вниз, едва дотронулась и, близко прислонившись, она ему на ухо прошептала: - Справляйся со своей потребой сам! Молитва тебе в помощь! И крепкая рука!

- Дурной язык твой, - фыркнул с напускной обидой великий инквизитор, - и как тебе не надоест война? А я давно сложил оружие, и силу признаю твою и преклоняюсь перед нею. И, знаешь, милая, совсем не чувствую себя упавшим в грязь. Хоть и сражён тобою.

Вдруг шум послышался со стороны двора и хриплый вопль, и почти сразу из коридора окрик:

- Эй! Диего!

Инквизитор прижал к себе Летицию и тихо прошептал:

- Должно быть, тот пьянчуга-стражник, что во дворе на лавке спал, во сне свалился. А этот побежал к нему.

- Пока они там возятся, иди! – Она схватила его за руку, к двери толкнула. – Иди же, чёрт тебя дери, Хавьеро! – Впервые назвала его по имени. – Беду накличешь на себя! Сожгут со мною вместе!

Он увидал тревогу в глазах её, но миг промедлил, чтобы поцеловать их свет зелёный, взять с них глоток любви, по волосам погладил на прощанье, кивнув и вышел, бесшумно дверь закрыв.

Летиция к оконцу подбежала.

- Эй, стража! – позвала нарочно сонным голосом, как будто только что проснулась. – Вы что там разгалделись? Дайте поспать!

- Спи, ведьма! – Оба повернулись на голос. – Ишь, высунулась!

- Сами разбудили! Я думала, случилось что?

- Спокойно всё! Заткнись и дрыхни!

- Ладно-ладно! – Она успела увидеть, как за их спинами Великий инквизитор, как ловкий кот, бесшумно двор перебежал, и, перед тем, как в арке скрыться, ей помахал рукой.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

С утра пораньше, едва лучи рассвета позолотили витражи собора, у крепости тюремной собралась толпа. Великий инквизитор после ночных страстей так спать и не ложился, за столом сидел, на стиснутые руки опустив истерзанную мыслями больную голову. Метался под стеклянным колпаком лампады огонёк, освещая тускло келью и мужчину, что законом, которому служил, себя обрёк же на страдания.

Шум у ворот отвлёк его от дум. Он накинул чёрную сутану, надвинул низко капюшон, вышел, смурной и менее всего сейчас желающий делами заниматься.

За воротами пьяных голосов нестройный хор молитвы пел Святому Себастьяну. Дежурный стражник подоспел, железный отомкнул засов. Великий инквизитор увидел связанного человека и мужиков с десяток деревенских, что заорали вразнобой, приветствуя его и доброго желая здравия.

- Кто тут у вас? – спросил Верховный хмуро и поскрёб щетину на заросшем подбородке.

- Ведьмак, ваше святейшество!

- Какая прелесть! – фыркнул инквизитор, разглядывая связанного.

– И чем же этот простофиля похож на ведьмака?

- Он, ваша милость, приворожил мою жену! – Выступил вперёд детина красномордный, стащил колпак и поклонился, сверкнув проплешиной.

- С моей невестой шуры-муры разводил! – взвизгнул молодой и долговязый парень, с кривыми жёлтыми зубами.

- А я его застал с моей Антонией! - трясясь от злости и слюною брызжа, вскричал почтенных лет мужчина, седой и волосом, и бородою.

- Что тут у вас, Ваше Святейшество? – Печальный, с покрасневшими глазами, как будто тоже ночь не спавший, к воротам подошёл Кальвадос.

- Похоже, рогоносцев делегация. Обманутых мужей, чьих жён вот этот, - Великий инквизитор пальцем ткнул в пленённого, - толкнул на грех прелюбодейства.

- Себя спросите, - мрачно посоветовал Кальвадос, - что с вами не так, что ваши бабы к нему от вас сбегали?

Верховный не поверил ушам своим. Такого прежде не было, чтобы его помощник хоть слово молвил в защиту обвиняемого.

- А ты что скажешь? – спросил у пленного.

- Что я могу сказать, ваше святейшество, - Он посмотрел открыто, честно. Обычный парень, миловидный, кареглазый, - люблю я женщин! – признался. – И они меня!

Толпа загомонила. Кричали мужики, что всех с ума ведьмак проклятый сводит, и дев невинных, и матрон почтенных. Пришёл в деревню, поселился у старого Матео-кузнеца, ему подручный нужен был. И за год столько имён достопочтенных опозорил!

- Я, кажется, смекаю, в чём тут дело, - великий инквизитор тонко улыбнулся, - Кальвадос, развяжи его!

Помощник молча подчинился.

- Теперь сними штаны! – велел Верховный пленнику.

- Не надо, Ваше Святейшество! – взмолился обвиняемый.

- Надо, любезный, надо, - мягко возразил служитель Господа. – Снимай портки! Я долго буду ждать?

Бедняга с тяжким вдохом чресла оголил, и ахнула толпа. И оба инквизитора переглянулись и понимающе кивнули.

- Да-а, - протянул Кальвадос, - щедра бывает матушка-природа!

- Вам всё понятно, мелкие стручки? – с издёвкою спросил Верховный.

Мужики подавленно молчали, впечатлившись.

- Так как же быть нам, ваша милость? – запричитал один из рогоносцев. – Он так и будет в деревне нашей женщин совращать!

- Как твоё имя, чудо ты Господне? – спросил великий инквизитор.

- Херес, - ответил, запоясываясь, тот.

- Тебе назад нельзя, сам понимаешь, не дадут житья. Прибьют по-тихому, - Верховный снова почесал небритый подбородок, - тут оставайся, - решил, - а наш кузнец тюремный поедет с этими в деревню жить. За честь своих прекрасных дам вы не переживайте! – упредил вопрос растерянной толпы. – Кузнец мой уж не молод, к тому же с виду неказист и просится давно в деревню жить. Да я не отпускал, никак не мог найти ему замену. Вот и нашёл.

- Ваше святейшество, молю вас! – Херес сложил ладони, поклонился. – Только не это! Я не смогу без женщин! Уж лучше виселица!

- Да кто тебя аскезой наказует, блудливый ты кобель? – снизошёл до объяснения Хавьеро Д,Яблос. – Женись и радуйся! В достатке в городе найдётся вдовушек с хозяйством, что примут в дом рукастого мужчину! Ступайте по домам, Господни чада, - велел пришедшим, - да шибко не браните жён, небось, грешны и сами! Лучше зайдите в лавку и купите им гостинцев! – Махнул рукой и со двора пошёл, не слушая хвалу его уму судейскому, что вслед летела.

МЫТАРЬ МАТФЕЙ

Хереса в кузню отвели, а Кальвадос догнал начальника и робко предложил:

- Пойдёмте, погуляем в город, ваша милость? Ещё ведь рано приступать к делам.

- Что, брат мой, тошно? – понимающе кивнул великий инквизитор.

- Не по себе, - признал помощник, - будто бы мы с вами неправедное совершили, эту ведьму, Летицию, к костру приговорив.

- Ты сомневаешься? – с холодною усмешкой Верховный уточнил.

- Да вроде бы всё верно, хула на Господа, гордыня несусветная! А всё-таки...

- А всё-таки, брат мой Кальвадос, жалко, правда? – Начальник легонько сжал его плечо. – То слабый человек в тебе звучит. Что так естественно, но для суда, увы, помеха. Пойдём, пройдёмся. К вечеру, должно, приказ прибудет с подписью его преосвященства, тогда назавтра состоится казнь.

- Она по глупости ведь на рожон полезла, - осмелился сказать Кальвадос.

- Костёр священной инквизиции отлично лечит от любой амбиции! – напомнил наставительно Верховный.

Усильем воли подавив тяжёлый вздох, пошёл помощник следом за начальником, завидуя безмерно его стойкости и думая, что вдруг сумела упросить Мария кардинала, что вдруг отменит смертный приговор. В его сознании сломалось что-то, и понял он, что больше не хочет никого судить, не хочет ничьих казней.
Он не забыл: лукавый прикинуться способен чистейшим ангелом и искушать невинным обликом. Но был уверен, что не с Дьяволом сейчас ведёт в душе борьбу, а с совестью свою. И кажется, что проиграл ей.

В молчании они прошлись по улице пустой. Присели на каменные ступени крыльца большого дома. Мимо нищенка брела с младенцем на руках, и младший инквизитор догнал её и отдал всё, что в тощем кошельке лежало. Начальник не спросил, с чего такое великодушие, не кинул привычную остроту. Он был своими занят мыслями, своей борьбой, свой крест на плечи поднимал. Но бессознательно тянуло их вместе быть, душевный ад объединял.

К полудню жара такой невыносимой стала, что разошлись по кельям. Дел новых не было, и оба, ночь не спавшие, упали на постели и уснули мёртвым сном.

Под вечер из Мадрида посыльный прибыл, привёз подписанный приказ и прение от кардинала, в котором пенял он арагонских псов Господних, что план по ведьмам выполняют плохо, что надобно позорче быть, присматриваться к пастве, не пропускать отступников.

Великий Инквизитор долго сидел, смотрел на подпись и печать, потом поднялся, приказ свернул и в камеру пошёл к приговорённой.

ИСПОВЕДАЛЬНЯ

Его помощник, испросив посыльного, а не встречал ли он женщину по имени Мария и, получив ответ, что нет, не видел, в часовню потащился, ища в молитве утешения.

Летиция, которой выдали ещё с утра лохань с водой и даже утирку с гребнем, успела вымыться, кофтёнку и косынку простирнуть и на нагретых камнях в темнице просушить, днём поспала, баланды похлебала да завела концерт соседям-заключённым, как обещала накануне.

- Мне не до сна, палач придёт на рассвете! – горланила она в окно. – И звук шагов за дверью бьёт, словно нож!
Но в клетку входит не гонец верной смерти,
А в рясе чёрной святая ложь!

Под эти-то крамольные слова к ней в камеру вошёл великий инквизитор.

- Допой! – Махнул рукой и на солому сел. – Пусть публика дослушает!

- Вот вечно ты не вовремя! – с досадой буркнула она и продолжала:

-Святой отец принёс во тьму слово божье
И вечной жизни мне сулил чудеса,
«Ты смертник и вернуться к Богу ты должен, -
Шептал священник и лгал в глаза. -

Кайся, сын, земная жизнь - прелюдия к другой,
На стене своей тюрьмы увидишь лик святой!»
Ночь короче дня, день убьёт меня,
Мир иллюзий в нём сгорает.
Ночь короче дня, день убьёт меня,
Всё живое исчезает, как и я.
Исчезает! Как и я!

Она допела до конца и извинилась, что выступление приходится прервать, Верховный, видите ли, исповедовать её желает. Народ сочувственно поохал, выразив надежду ещё свою звезду услышать ближе к ночи.

- А почему живое – нищий заяц? – спросил разбойник, меченый клеймом. - Всё живое - нищий заяц, как и я?

- Не «нищий заяц», а «исчезает». Исчезает, как и я, - певица пояснила и посетовала: - Что за публика? Как будто жопой слушают!

- Да этот малый тугоух, на прошлой каторге отбили, - великий инквизитор сообщил.

- Ну, говори, зануда! – Летиция шагнула от окна и встала у стены напротив ложа. – Ты так ведь не забрал свою святую воду и этот помазок, которым брызжешь! – напомнила. – Уж нынче забери!

Служитель Господа поднялся и вполголоса сказал:

- Там уши вялят все, ты подыграй мне...

- С какой-то радости? – взвилась она. - Я каяться не стану!

- Да я и не надеялся! Когда стемнеет, тебя начальник стражи проведёт ко мне. Сейчас я помолюсь, уйду, а ты поспи, поскольку ночью вряд ли выйдет.

- Как интересно! Что мы делать будем? – Она обрадовалась. – Есть, пить, разврату предаваться?

Хаверьо Д,Яблос выдохнул устало, длинно:

- Последняя, ты понимаешь, ночь, Летиция? Последняя! Когда же перестанешь ты кривляться?

- А что мне, плакать, что ли?

- Ладно, - кивнул он обречённо, - поехали.

- Куда?

- Я отпускаю тебе все прегрешения, Летиция Чавес, вольные и невольные! – громко провозгласил Великий инквизитор.

- И себе тоже отпусти! – она велела шёпотом. - Что целоваться лез ко мне, и что намеренья твои столь были твёрды, что я едва рукой коснулась, а уж поняла, и если бы не тот охранник, что пьяным со скамейки шмякнулся...

Хавьеро Д,Яблос сумел серьёзность сохранить и принялся читать распевно «Pater noster». Когда закончил и изрёк:

- Умри же с миром! Amen!

Получил ответ, который слышал весь тюремный двор:

- Да я ещё простыну на твоих похоронах, Великий!

Он хохотал беззвучно, хоть и в голос мог, на фоне сдавленного смеха из соседних камер никто его бы не услышал.

- За что мне столько счастья? – прошептал, когда смог говорить, к ней подошёл, обнял, она ответила, не отстранилась, послушно губы протянула, как для причастия, и он поцеловал её, медлительно, как дорогое вино смакуют, но не дольше, чем можно было бы понять, что задержался не по делу.

- До ночи. - Попрощался и пошёл к двери.

- Сосуд и помазок! – Летиция догнала, отдала. – Во! – Постучала пальцем по лбу. – Память, как у рыбки!

ПРИЧАСТИЕ

Великий вышел из тюрьмы и с удивлением отметил, что небо затянули облака. Парило густо над землёй, как будто Сарагосу накрыло колпаком, и некуда деваться было воздуху горячему. «Не город, адовый котёл», - подумал Д,Яблос и пошёл в зал заседаний. Ещё ведь по дровам на завтра надо порешать. Ещё сказать глашатаям, чтобы о казни объявили горожанам. «Святая Дева! Как хочу я в отпуск!»

Начальник стражи привёл Летицию, когда совсем стемнело. Ему Хавьеро Д,Яблос доверял, да и Антонио нос не привык совать, куда не следует.

- Я эту овцу заблудшую спасу, - смиренно пояснил Верховный, - и до утра читать над ней акафист буду. Это мой долг.

- И да поможет вам Господь, ваше святейшество, - ответствовал начальник.

Какая разница: акафист, екклесиаст, канон? К обеду грядки несчастной ведьмой можно будет удобрять. Но долг всего превыше, ни днём, ни ночью нет покоя карающей деснице Божьей.

Старший охранник сменил дежурных, узницу доставил в келью Великого и отбыл почивать жене под бок.

Летиция, едва за ней закрылась дверь, в объятья Д,Яблоса влетела, прижалась крепко, точно расстались не три часа назад, а все три года. Он обнял её ответно, погладил по плечам и мягко отстранил:

- Садишь, поешь, - сказал, - хлебни вина, поговорим.

- Да что жевать, болтать, зря время тратить! – Её ладони вверх поднялись, снимая капюшон с него, на грудь спустились, к завязкам инквизиторской сутаны. - Ты в облачении зачем? – не поняла она.

- Да пыль в глаза охраннику пускал, чтобы поверил, что я тебе тут буду Библию читать, - он объяснил, снимая ризу. - Вина налить?

- Когда нам пьянствовать, вон сколько дел! – она его к кровати потянула. – О, чистую простынку постелил? – отметила. - Похвально, только пачкать жалко!

- Летиция! Да погоди! – Верховный придержал её за руки, уже успевшие косынку развязать. – Зачем? Что всё равно уже... – пресёкся его голос.

- Нет, мне не всё равно, ваше святейшество, - ответила она серьёзно. - Я берегла себя, а для кого, сама не знала. Я не искала выгодного мужа и не смотрела на парней красивых. Хотела я любви, не похоти! Чтобы моё открылось сердце, чтоб душой я потянулась к человеку...

- О Боже всемогущий! Да почему такой ты беспощадный? – великий инквизитор простонал бессильно.

- А говорила я тебе, что твоя вера – тюрьма! – Летиция упёрла палец ему в плечо. - И говорила, что в искус впадёшь!

- Ну, говорила! Я в полной заднице! Ты этого хотела? Так торжествуй! – Он горько усмехнулся.

- Чему тут радоваться? – Она взяла его за руку, села на кровать, потянула за собой, усаживая рядом. – Я тебя жалею. Как завтра будешь ты меня казнить? И так уж весь извёлся! – Груди его коснулась. – Вон как сердце бьётся! – Сочувственно вздохнула и поцеловала через рубаху. – Как выдержишь ты этот крест?

- Всегда так было: кто любил, тот и распял, - напомнил он, и голос снова дрогнул.

- Да я всё понимаю! – Она в глаза ему смотрела, глотала комья его чёрной боли. – Работа клятая, закон неумолимый. Я завтра обрету свободу, а тебе как жить?

- О Боже! Укрепи мой дух! – Он к Господу воззвал, а сам к груди её прижал – своё распятие, свою Голгофу. – Учитель! Прости меня! – Взмолился, точно так же, как полтора тысячелетия назад просил тот ученик запутавшийся, предавший Пастыря.

- Давно простила. - Она – его Христос, его Мария, его Летиция - взглянула на него с улыбкой. - Не потому, что хуже тебе стократно, ибо прекрасно ведал, что творил. А потому, что Бог – Бог настоящий, он милосердный, не каратель. Он есть любовь.

- Я знаю, Господи! Я знаю, я всё понял!

Он замолчал, оглох от крика собственной души, она ни слова больше не сказала. Потом их руки пальцами сплелись, потом сомкнулись губы, объятья стали горячей, одежда тесной и ненужной.

Потом они кружили в воронке света обнажённых тел, соединились слепо, притянув друг друга, как железный слиток способен молнию в себя принять. Она негромко вскрикнула, почувствовав его огонь внутри себя, и громовой раскат раздался в небе, и отразился эхом от камня древней крепости.

Весь день копилась духота, под вечер набежали облака на небосклон, а к ночи в тучи превратились, грозой прорвались и на измученную жаждой землю обрушились дождём.

Так и великий инквизитор потоком выплеснул всё то, что сдерживал в себе всю жизнь, что прежде страшным грехом считал, который отвратит его от Бога. А вышло всё наоборот, он Господа узрел и понял, очистился, крестившись женским телом, и она, Летиция, его Святая Дева, не в грех упала, а в купель крещенскую.

На жёстком, узком, аскетичном ложе они качались, как в небесной колыбели: смертельные враги, судья и подсудимая, священник и мирянка, два грешника, два мученика, любовники, святые заговорщики.

И в миг, когда из пересохших его губ глухой сорвался стон, а её пальцы, до боли стиснувшие его плечи, разжались, упало медное распятье со стены. И снова грохот грома небо расколол.

Верховный хохотал, свалился на Летицию, перевернулся, за собою потащил её, она на нём теперь лежала и обессиленно стонала, выбрасывая из себя последний смех.

- О, Справедливейший, какой же ты горячий! Как только я жива осталась? Вон небеса трещат по швам, и даже Иисус не выдержал, вместе с крестом свалился! Ты парень с огоньком!

- Да хватит про огонь, Летиция! Давай-ка лучше выпьем! Ты как сама? – Он отстранил её, в глаза, что плавили зелёной топью, с тревогою вгляделся, прядь волос отвёл со лба. - Прости, что сделал больно! – виновато прошептал. - Старался сдерживаться, но...

- Ой, заживёт всё до костра! – Она с кровати встала, он поднялся тоже.

На белой простыне святого ложа алело красное пятно, и снова согнулись в хохоте влюбленные, цепляясь друг за друга, к полу пригибаясь.

- Ох, ваша милость, видел бы сейчас твою кровать Кальвадос! Кого ты тут допрашивал? Откуда столько крови? А инструмент-то как в крови запачкал!

- Всё, хватит ржать! – остановил её великий инквизитор. – Иди сюда, держи кувшин, полей мне. И сама помойся!

Но новое свидетельство греха - вода, порозовевшая от крови, в ней вызвала опять припадок смеха.

Смущённый Д,Яблос, кляня в душе неопытность свою, окно открыл и выплеснул на улицу из таза воду.

- И простыню туда бросай! – Летиция от смеха едва уж говорить могла. – Пусть дождик простирает! Вот сунется на улицу Кальвадос, горшок ночной чтоб вылить, а ему на голову моя утраченная девственность падёт святым покровом!

- Ох, богохульница, язык твой без костей! На вот, беспутная, прикройся, прохладно стало! – Свою сутану он накинул на неё, поддёрнул рукава и на кровать упал в изнеможенье, да разве можно столько хохотать! Ведь сердце лопнет.

- Что тут смешного, сын мой? – Она приподняла сурово бровь. – Я не гожусь в священники? Мне риза не к лицу?

- Святая мать, я грешен, отпусти грехи мне! – Обнажённый Д,Яблос упал пред нею на колени. – Ты только кровью мне не вымажи сутану, - попросил.

- Да унялась уже, - она ответила, - ведь не кинжал же у тебя!

- Да-а-а, - вспомнив «ведьмака» Хереса, протянул Великий и, оглядев себя, воскликнул благодарно: - Спасибо, Господи, что так сработал ладно!

- Вон, посмотри, - она поворотилась, - всё чисто. Да если бы и замарала, на красном всё равно не видно.

- Садись за стол. - Он взял кувшин, разлил вино по кубкам. - Обмоем наше славное грехопаденье!

- Е-ди-ненье! – поправила Летиция. – Любовь – не грех.

Лил дождь на камни серые тюремных стен, ночь грозовая смотрела в щёлку ставен на женщину с зелёными глазами в сутане инквизиторской, на голого священника, - на Еву и Адама, запретного плода вкусивших и пребывающих в Раю.

- Так проще, в одиночку, легче, но это всё не настоящее, - раздумчиво сказал великий инквизитор, - без тебя всё серое вокруг, пустое, безжизненное. За два этих дня, мне кажется, я прожил двадцать лет.

- Тебе не кажется, - Летиция со смаком обгрызла мясо с куриной ножки и бросила на блюдо косточку.

Д,Яблос смотрел, как облизала она пальцы, не с алчностью обжоры, а со здоровым аппетитом растущего ребёнка, оторвала у курицы вторую ножку, сказала:

- Ох, хорошо сидим!

- Ты бы это... сутану запахнула, - попросил он, неловко кашлянув, - а то я на твои гляжу колени голые, на грудь...

Она приподнялась из-за стола, взглянула на него и фыркнула:

- Ну и дела! Прорвало дамбу, Великий? Стоило начать!

- Да я всего-то попросил тебя прикрыться!

- Зачем, когда открыться надо? Эй, Хавьеро! Жизнь как миг! К обеду ложка дорога! – Она вина глотнула, встала, к кровати подошла. – Давай учиться дальше этим премудростям! – сказала. – А то так быстро всё случилось, не поняли же ничего! Как две голодные собаки!

- Теперь уже не будем торопиться, - пообещал он, - только Господа давай поднимем с пола да уберём подальше, чтоб не подсматривал.

Они успели научиться многому за эту грозовую ночь. Они не знали прежде, что собственное имя в устах любимого звучит так музыкально. Они не думали, что слаще самых спелых груш быть могут поцелуи. Что можно у окна стоять босыми и раздетыми, смотреть, как льёт вода с небес, молчать, но слышать перешёптывание душ. Что столько милых слов, забавных шуток придумать может любящее сердце. Что, соединившись, они друг в друга проросли и стали чем-то новым, целым, неделимым.

Что невозможно забыть её улыбку, трепет её тела, в котором так легко он пробудил желание. Легко не потому, что в ней своё взяла природа, не потому, что он умелый опытный любовник, а потому, что сам Господь их создал друг для друга двумя частицами одной головоломки.

Одна лишь ночь, всего одна. А завтра... уже сегодня... им предстоит расстаться навсегда. Через костёр. Огонь возмездия священного суда их разлучит.

С тяжёлым вздохом Д,Яблос отвёл с лица Летиции каштановую прядь волос. Под утро сон её свалил, она уснула, уставшая, счастливая, в его объятиях. Великий инквизитор ловил последние мгновения блаженства, глядел, не мог налюбоваться, касался осторожно кожи шёлковой, слушал спокойное её дыхание.

Ещё минуту. И ещё одну минуту. Последнюю. Ещё секундочку. Да, перед смертью не надышишься. Он разбудил её, целуя спящие ресницы, вдыхая её негу, млея от тепла, обвёл ладонью груди округлую упругость. Рука скользнула ниже. Он обругал себя. Да сколько ж можно! Откуда это всё взялось? Как ненасытный песок дождя всё время жаждет, но сколько бы с небес не лило, а сухости не утолить, так и ему всё мало. Но разве можно насытиться любовью?

Летиция, не открывая глаз, навстречу потянулась, прогнулась томно, сладостно, лениво, не пробудившись полностью ещё, но принимая легко его в себя, как будто так всегда и было.

Потом уж времени совсем не оставалось на разговоры, они оделись молча, быстро, и молча вышли из его кельи, дошли до камеры и так же молча последний раз поцеловались.

Что говорить, когда всё сказано, всё решено, всё сделано.
Как жаль, что ночь короче дня.

ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕНЬ. ГОЛГОФА

День новый суматошно начался. Едва успел великий инквизитор Летицию обратно отвести в темницу, прибраться в келье и побриться, как приплёлся его помощник, выглядевший так, как будто сутки у столба позорного стоял посреди площади.

- Дождь кончился, ваше святейшество, - Кальвадос хмуро посмотрел на криво висящее распятие над кроватью и сумрачно перекрестился.

- Попроще рожу сделай! - порекомендовал Верховный. - Что как говна поел? Не выспался? Опять греховные одолевали мысли?

Помощник лишь вздохнул.

- Там к казни-то готовятся? – спросил начальник.

- Да, ваша милость, площадь подмели, дрова укладывают.

- Замечательно! - Великий выглянул в окно.

Светило солнце, но не жарило. После дождя прохладою тянуло.

- Прекрасный день для смерти! - Хавьеро Д,Яблос сладко потянулся. - Ещё какие новости?

- Приехал его высокопреосвященство великий кардинал, - печально известил Кальвадос, - и ждёт вас в трапезной.

- Ну что ж, идём, позавтракаем с кардиналом, - не возражал великий инквизитор, - он здесь проездом или как? Я не поверю, что прибыл из Мадрида затем, чтоб посмотреть на казнь обычной ведьмы.

- Но так и есть, ваше святейшество, проездом, чтобы посмотреть на казнь, - пробормотал Кальвадос.

- Так или посмотреть, или проездом? - с издёвкой уточнил Верховный.

Помощник сделал жест, который можно было истолковать как "да" и "нет".

- Пойду приветствовать верховного служителя Господня. - Д,Яблос огладил сутану и, выходя, Кальвадосу велел: - Проверь там, чтобы всё в порядке было к казни. Не приведи нам Боже опозориться!

Едва он удалился, как младший инквизитор к воротам побежал в надежде. Вдруг, может быть, сейчас... Уж третий раз за это утро! И всё безрезультатно!

Нет, за воротами пустая площадь, омытая дождём. Холопы инквизиторские к столбу дрова таскают, укладывают ровно. Один дощечку прибивает – латает ступень подмостков, с которых оглашают приговор. А горожан-зевак нет ни души и даже вездесущих мальчишек не видать. Кальвадос постоял, взирая безучастно на подготовку к приходу смерти, и обратно на тюремный двор побрёл, когда услышал в спину звонкое:

- Алонсо!

Как будто острая стрела вонзилась в шею. Он замер, не решаясь повернуться. Кто и когда кликал его по имени? Кормилица в приюте? Он и не помнил.

Он обернулся медленно, не веря. Вдруг стало горячо в груди и в горле пересохло. Мария, Летиции служанка, к нему бежала через площадь. Он ринулся навстречу, их руки встретились, сомкнулись пальцы.

- Алонсо! – Она слова с рыданьями мешала. – Я ничего не сделала! Меня взашей прогнали!

- Мария! – Кальвадос обнял её, не думая, что встал на всём честном обзоре, что слуги видят, как священник девушку прижал к груди. - Я волновался, что беда с тобой стряслась в дороге! О, слава Господу, что невредимой воротилась!

- А госпожа моя! – Она рыдала, и влага её слёз впиталась в ткань сутаны. Помощник инквизитора почувствовал касание сырое, и сердце будто стиснуло колючими тисками. – Они же к её казни сгребают хворост и поленья? – в отчаянии воскликнула Мария.

- Прости меня, - он хрипло простонал, сорвался голос, - я на суде был! Я ратовал за смертный приговор! Всю жизнь теперь нести мне этот крест! Будь проклят я в своей жестокости!

- Господь тебя простит! – она сказала тихо. – А я прощаю. Пусти меня с ней повидаться! – попросила.

- Иди! Скорее, пока Верховный с кардиналом! Я проведу тебя!

- Придумай что-нибудь! – Она вцепилась в его плечи, в глаза смотрела, и он не выдержал, взгляд отворотил. – Всё, что захочешь, сделаю, но только пусть не казнят её!

- Иди, Мария, пока никто не видит! – Он за руку её схватил и за собой повлёк.

- Верховный разрешил свидание! – солгал дежурному, когда на двор тюремный девушку завёл. – Пусть сколько хочет, столько говорит! – И в трапезную поспешил, ведь там великий кардинал с великим арагонским инквизитором решали важные дела, и, как помощнику, ему там тоже быть пристало.

Служанка с госпожой через решётку обнялись, и поразило до глубины души Марию, как Летиция спокойна, каким необыкновенным светом глаза её сияют.

- Хозяюшка моя, да что с тобой? – она оторопела. – Они тебя поили чем-то?

- Любовью, милая Мария! Великий инквизитор всю ночь лил щедро, - Летиция ответила, блаженно улыбаясь, - теперь и умереть не жалко!

- Да что ты говоришь такое? – Отпрянула служанка, вгляделась в лицо хозяйки, за руки ухватила, потрясла. – Очнись! Он же тебя использовал и выбросил, как мусор, который нужно сжечь!

- Нет, моя хорошая, - Летиция серьёзно покачала головой, - он меня любит. И он всё понял. В дальшейшей жизни служить добру и справедливости он станет

- О Боже! Бедная моя! – Мария охнула, назад шагнула, оглядела госпожу. – Ума лишилась от такого потрясения!

Тем временем в тюремной трапезной ни слова о деле ведьмы из Каталонии не говорили. Беседа скучная велась о благочестии паствы, о радении к молитве, о ереси, что всюду прорастает, подобно плесени, и об искоренении оной. Когда откушали, пошли в часовню вознести молитву, а потом на площадь. Подошёл час казни.

Кальвадос задержался, увидел, как со двора бредёт Мария вся в слезах, дождался, пока войдут в часовню кардинал и Д,Яблос, и побежал к ней:

- Не ходи туда! – взмолился. – Не смотри! Я палачу скажу, чтоб дымный запалил костёр! Дрова после дождя сырые! Она не будет мучиться, погибнет быстро, дыма наглотавшись!

- Спаси её! – Мария вцепилась в него, как утопающий хватается на веточку. – Придумай что-нибудь!

Он ничего ей не ответил, ещё раз посмотрел в глаза, как черносливы с синим отблеском в глубине чёрной, отвернулся и пошёл в часовню.

РАСПЯТИЕ

И вот идут на площадь. Кардинал степенен, равнодушен, его свита из двух священников ступает позади и точно так же безразличны к тому, что вскорости свершится.

- Ты будешь приговор читать, - вдруг заявил великий инквизитор.

- Я, ваша милость? – оторопел Кальвадос. – Но почему? Я не хочу! Я... просто не могу! Не буду!

- Что это значит? – металлом лязгнул голос начальника. – Это твой долг! Не хочет он! Шанс редкий выпал: радение к вере перед кардиналом показать! Попробуй только не исполни!

Народ собрался, с жадным любопытством взирал на кучу дров, азартно спорил, покается ли ведьма, будет ли плакать, просить помилования. Среди толпы шныряли ушлые торговцы пирожками, вишнёвой и сливовою водой. Для кардинала поставили большое кресло, для его сопровождающих поменьше.

Великий инквизитор, безмятежно улыбаясь, легко поднялся на подмостки, оглядел толпу, томившуюся в ожидании. Кальвадос взошёл следом, ногами заплетая, будто на собственный взобрался эшафот. Увидел, как протолкалась с криками: «Пустите! Я её служанка!» вперёд Мария, шепнул беззвучно: «Уходи! Не надо тебе смотреть!»

Ввели Летицию в одной рубахе смертницы. Она была спокойна и так прекрасна с разбросанными волосами, что ниспадали, точно чёрный шёлк на белый снег, с сияньем изумрудных глаз, с улыбкой тихой, отрешённой, потусторонней, будто уже за грань успела заглянуть и там увидеть мир иной.

Мария руки заломила, зарыдала в голос. Кальвадос невольно к ней рванулся, шаг к краю помоста сделал, но в руку его лёг пергамент приговора.

- Читай! – неумолимо прозвучал приказ Великого.

Он повернулся к палачам, кивнул, чтоб подвели на середину мрачной сцены приговорённую. Случайно взглядом пересёкся с Летицией, она чуть повела бровями и подмигнула насмешливо, как заговорщик подмигивает тому, с кем связан тайной.

- Читай! – Верховный повторил, как будто лист железный громыхнул под ветром.

- Судом священной инквизиции... – младший инквизитор осёкся, поперхнулся.

- Громче! – потребовал Великий. – Ничего не слышно!

- Добавь-ка голосу! - поддакнула Летиция. - Это меня касается, мне интересно, я хочу всё слышать!

Толпа, опомнившись от ослепления красотой приговорённой, загомонила изумлённо:

- Какая смелая!

- Какая дерзкая!

- Ведьме костёр не страшен!

- Взовьётся птицей, воспрянет из огня!

- С ума сошли вы, что ли? – рассмеялась смертница. – Я человек, не феникс!

- Рот закрой! – прикрикнул на неё Верховный. – Тебе дадут сказать последнее слово! Пока что помолчи и слушай!

- Судом священной инквизиции, - голос помощника теперь был громким, но безжизненными, как будто душу вынули у говорящего, как будто приговор читал лишённый сердца, - простолюдинка из Каталонии, Летиция Чавес, ста семи лет, как утверждает она сама, невинная девица, как показал осмотр...

Великий инквизитор громко фыркнул, а приговорённая расхохоталась в голос.

- Над чем она смеётся? – Пронеслось в толпе.

- Над летами своими!

- Да врёт она! Ведь столько не живут!

- Вот посмотри-ка, Сельма, - сказал почтенный горожанин своей жене – худой, помятой бабе с тусклыми глазами, - как выглядит она в года преклонные! А ты? Как курага в свои тридцать четыре!

- Пошёл ты, толстопуз! – взвилась жена. – Ты бы родил детей десяток!

- Заткнулись быстро! – рявкнул Д,Яблос.

- ... Обвиняется в хуле на Бога и на Святую Церковь, в смертном грехе гордыни, в глумлении над инквизиторским судом и в начертании на своём теле дьявольских печатей! – единым духом выпалил Кальвадос.

Народ качнулся в общем возгласе благоговения и ужаса.

- И приговаривается к смертной казни – к сожженью на костре! – закончил младший инквизитор в полной тишине. – Последний раз суд спрашивает: ты сожалеешь о содеянном? Готова ты покаяться?

- О, госпожа! – вскричала Мария. – Повинись! Авось помилуют!

- Пф, - сдула прядь волос с лица Летиция, - и не подумаю!

Вздох удивления со страхом вперемешку прошелестел в толпе.

- Дай слово ей сказать последнее! - негромко подсказал Верховный.

- Что скажешь напоследок? – спросил Кальвадос.

- Хочу, чтоб голуби тебе нагадили за шиворот! – от сердца пожелала приговорённая.

- Довольно фарса! – не выдержал великий кардинал. – Казнь праведную превратили в балаган! К костру её! И поджигайте!

Палачи схватили под руки Летицию и потащили к столбу.

- Прошу прощения, ваше высокопреосвященство! – Д,Яблос сделал знак палачам, чтобы остановились. – Последнее, согласно кодексу! – и тихо подсказал помощнику: - Спроси, есть ли желающий на её место заступить?

- Последний по обычаю вопрос среди присутствующих! – провозгласил Кальвадос. – Найдётся ли среди вас тот, кто с осужденной готов местами поменяться?

- Пустое, - снисходительно его преосвященство обронил, - откуда бы такой дурак нашёлся?

- Да запросто, - беспечно улыбаясь, заявил великий инквизитор, - я, например!

- Чего? – захлопала толпа глазами.

- Что? – ахнула Летиция.

- Не может быть! – Мария прошептала.

Кальвадос побледнел, за грудь схватился.

- Вы, ваше святейшество, в себе ли? – с холодным изумлением спросил испанский кардинал. - Такие шутки шутите?

- Какие шутки? – голос Д,Яблоса звучал серьёзней некуда. - Всё по закону: есть желающий вместо осужденной пойти на казнь? Ещё раз заявляю: это я. Чего застыли? – обратился к палачам. – Ей руки развяжите, а меня к столбу!

- Я так и знала! – Плюнула в сердцах Летиция. – Я так и думала, что выкинет какой-то фокус! Ведь как меня провёл! – Она смотрела на него, и в зелени её очей метался крик, но говорила тихо, чтобы не слышал кардинал.

Едва ли до него дойти могли её слова, а вот Кальвадос, палачи, Мария и первый ряд зевак отлично всё разобрали.

- «Укрепи мой дух Господь!» - Летиция передразнила. – А я-то думала, ты сокрушался о неотвратимом, что меня казнить придётся! А ты себе просил у Бога крепости! Чтобы достало сил вместо меня...

- Просил же: не мешай мне. И ничему не удивляйся! – так же негромко остановил её великий инквизитор.

- Кого вы слушаете? – вскричала приговорённая. - Он же больной на голову!

- Ты на меня не наговаривай! – ответил Д,Яблос самолюбиво. – Во здравом я уме!

- Во здравом был бы, на костёр бы не полез! – она парировала. – Ишь ты, расщедрился! Раскидываться жизнью придумал! Что, у тебя их девять, как у кошки?

- Одна, - ответил он, - ну, и на чёрта она мне без тебя? Как жить я буду, если тебя не будет в этой жизни?

- А я как буду? – Вскипели злые слёзы в её глазах. – Ваше высокопреосвященство! – как могла смиренно, она воззвала к первому духовному лицу в стране. – Не слушайте его! Не понимает, что речёт! Я виновата, я задурила ему голову!

- Врёт, ваше преосвященство! – тут же живо отреагировал великий инквизитор. – Я всю ответственность осознаю и отвечаю, будучи в рассудке здравом! Из милосердия к этой овце заблудшей хочу принять я на себя её грехи и очищение огнём пройти!

Толпа переводила взгляд с сурового лица Верховного на ангельское личико осужденной, укладывала в умах свершившееся, потом заколыхалась, словно море.

- Так это же любовь!

- Любовь как песня!

- Любовь, ради которой не жалко умереть!

- Великий инквизитор влюбился в эту ведьму с зелёными глазами!

- Какие молодцы, допёрли! – расхохотался Д,Яблос. – Так и есть! Люблю её безумно и ради неё хоть на костёр пойду, хоть к чёрту в пекло!

- Развязывайте ведьму! – обрадовались люди. – Сожгите инквизитора! Туда ему дорога!

- Идите в жопу, идиоты! – заорала Летиция. – Причём тут он? Меня судили, обвинили, меня и жгите!

- Ты рот закрой уже, трещотка! – гаркнул на неё Верховный. – Всё по закону! Я добровольно вместо тебя иду на казнь! Палач, да развяжи её уже! Проваливай, Летиция! Иди домой, кота корми!

Палач, не понимая, что происходит, но, не осмеливаясь противиться приказу, приговорённой руки развязал. Она тотчас рванулась к Д,Яблосу, вцепилась ему в плечи.

- Ты что творишь? Нарцисс ты конченный! Стоит такой, весь в своей жертвенности распрекрасный! Ты обо мне подумал?

- Иди уже, - он её обнял крепко и расцеловал под крик толпы восторженный, - живи на полную, как ты умеешь!

- Да никуда я не пойду! – Она с досадой топнула ногой. – Великий кардинал, раз это так работает, тогда я заявляю, что готова вместо него пойти на казнь!

- Ты что несёшь, безумная! – Такого поворота великий инквизитор не ожидал. – Я вместо тебя!

- А я вместо тебя, раз ты вместо меня!

- Довольно! – поднял руку кардинал Испании. – Немедля прекратите сей жалкий цирк!

- У них любовь же! – толпа орала, глотки надрывая.

- Как друг без друга им теперь?!

- Как думаете, кто из них сгорит? Держу пари, что девушка!

- Да не, Верховный, стопудово!

- А вы сожгите их обоих! – догадался кто-то.

- Час от часу не легче! – вздохнул великий инквизитор. – Вот кто тебя просил встревать? – спросил Летицию сердито. - Чего ты лезла? Ведь спалят обоих! Ты посмотри на эти рожи кровожадные!

- Да наплевать! - Она теснее к нему прижалась. - Лучше с тобой сгореть, чем ты вместо меня!

- Да отпустите их, ваше преосвященство! – Мария вытолкалась из толпы и пала на колени пред кардиналом. – Отпустите! Помилуйте! Ведь за любовь не судят!

- Помилуйте! – воскликнул и Кальвадос.

- За любовь не судят, а за хулу на Бога... – возразил главенствующий над испанской инквизиицией.

- Да она сдуру намолотила своим болтливым языком! – Великий инквизитор подвёл Летицию поближе к краю сцены. – Она и половину того не говорила, что в деле обозначено!

- Выходит, ты её несправедливо обвинил, ваше святейшество? – нахмурил брови кардинал.

- Признаюсь, да, - кивнул Верховный, - в прелесть впал! На красоту её повёлся!

- Да понимаешь ли, что причитается тебе за это? – загремел его преосвященство.

- Да это я, я виновата! – Летиция вперёд полезла. – Я его сбила с понталыку!

- Да стой ты! - Д,Яблос удержал её. – Что понесло тебя опять? Не слушайте её, ваше преосвященство!

- По-ми-ло-вать! – толпа орала и кидала в небо шапки. – По-ми-ло-вать!

- Великий кардинал, они ведь так и будут друг друга покрывать! – осмелился Кальвадос заявить.

ВОСКРЕСЕНИЕ

Наместник Господа поднялся, оглядел бушующее людское море, поднял руку, и тотчас гвалт утих.

- Великий инквизитор Арагона на этом деле показал полнейшую свою профнепригодность! – изрёк вердикт. – С этой минуты я лишаю его сана и низвожу в мирские лица. А что до обвиняемой, которая его так рьяно защищает, её я отменяю приговор, ибо он вынесен не волей разума, но плоти!

- Вот тут обидно! – буркнул теперь уж бывший великий инквизитор.

- Но безнаказанными вы не останетесь! – закончил кардинал.

- Ну, всё! – развёл руками Д,Яблос. – Допрыгалась? – спросил Летицию. – Хана теперь обоим!

- Ты же и допрыгался! – Когда такое было, чтобы она себя признала виноватой?

– Закройте рты, площадные паяцы! – повысил голос кардинал. – Сейчас пройдёте вы в часовню Святого Себастьяна, где я вас самолично обвенчаю, чтобы до самой смерти ты, грешник, Господа забывший, слушал болтовню зеленоглазой этой острословки, а ты, священника с пути столкнувшая, чтобы до смерти детей ему рожала и рубахи мыла! Совет вам да любовь, безумцы!

- Вот это наказанье! – в восторге гоготал народ. – Врагу не пожелаешь! Аве, великий кардинал!

- Вот посмотрю я через пятнадцать лет, при ней останется её ли красота! – сказала мстительно та женщина, чей муж Летицией столь громко восхищался. – Вот как начнёт рожать-то каждый год!

- Да боже упаси! – ей прокричала освобождённая. – Хавьеро, блин! Ты это слышал? Только попробуй!

- Слезай! – Разжалованный Верховный спрыгнул с подмостков, ей руки протянул. – Потопали венчаться!

- А ты меня спросил, оно мне надо? – Самолюбиво она прижмурила зелёные глаза, но слезла быстро, радости-то мало стоять на эшафоте.

- Летиция! – взвыл бывший инквизитор. – Опять с огнём играешь? У нас с тобой что, выбор есть? Я тоже не в восторге! Я безработный, между прочим, теперь! По твоей милости!

- По своей милости! – поправила она. – Ты сам просился в отпуск!

- А было лучше бы сгореть обоим?

Народ, идя за ними следом, веселился, как в хороший праздник. Вот это парочка! На ярмарку ходить не надо!

- Наш кардинал - мудрец великий! С такой женой Верховный бывший в аду поджариваться будет каждый день!

- Он сам вперёд её отжарит до мозолей!

- Вот это публика! – Летиция смеялась. – Я в жизни не встречала такой поддержки на площадных выступленьях!

- А я, признаюсь, подустал от популярности, - не согласился с нею Д,Яблос. – Так что, пойдёшь ты замуж за меня? Давай решим на берегу! А то тебя я знаю, ляпнешь кардиналу, что нет, и нас опять к столбу потащат!

- Ну, я не знаю. - Она воздела к небу очи и нос наморщила. - Вот что ты можешь мне предложить? Я-то богатая невеста! Есть дом и сад, коза и курки и даже позволяю себе прислужницу держать и ей платить за труд исправно!

- Кота забыла посчитать к своим богатствам! – напомнил низложенный инквизитор. – Я как бы не хочу тут хвастать, помятуя, что смирение и скромность – есть добродетель высшая, - вполголоса добавил, - но я, вообще-то, дворянин, имею замок и крестьян, доход с полей и виноградников, каменоломню, животноводство, всё, как полагается. Ты же не думаешь, что я такой дурак, взял всё и церкви отписал? Шагай-ка веселее, неудобно, люди ждут!

- Да ладно уж, схожу! – она ответила, как будто сделала большое одолжение. - Но никаких детей раз в год! – предупредила.

- А сколько бы ты хотела? – заинтересовался бывший инквизитор.

- Двоих!

- Троих! – он тут же начал торговаться.

- Сказала же, двоих! Ты что, глухой?

- А если однополые?

- И что? Двоих, и всё!

- Не, мало. Трёх давай? Бог любит троицу!

- Двоих, Хавьеро! – она не уступала. - Договорились?
- Договорились! Пятерых!

Толпа со смеху помирала, и всякий старался влезть поближе, чтобы яснее слышать. Так, в окружении людей они пришли к часовне. И тут возник конфуз.

- Вы что, ваше высокопреосвященство, в таком негожем виде их повенчаете? – опомнилась Мария.

Народ уставился на девушку в рубахе смертницы, на бывшего Верховного в сутане красной и хохотом зашёлся.

- Вот так жених с невестой!

- А что, - Летиция невинно улыбнулась, - нельзя в рубахе?

- А в рясе можно? – поддакнул Д,Яблос.

- Переоденьтесь, скоморохи! – Поднял очи к небу великий кардинал. – Да побыстрее! Сотворим обряд и вон из Сарагосы, срам божий! Торквемады на вас нет!

- А, кстати, где он? – спохватился вчера ещё великий инквизитор.

- В Аланию уехал в отпуск по горящей!

- Везёт же людям! – Д,Яблос позавидовал. – А я сто лет на море не был.

- Ну, вот и съездим, - Летиция не возражала, - в свадебный вояж. Только сначала груши соберём и сделаем кальвадос.

- А? – отозвался младший инквизитор.

- Да не, не о тебе, мы про напиток!

- А мне Мария обещала, - напомнил он смущенно.

- Да сделаю, пришлю, - ответила служанка, не отрекаясь от своих слов.

- Да я б с тобой попил... – он протянул мечтательно.

- Да отчего же нет? Договоримся, словимся, попьём, - она не возражала. - Вот твоё платье, госпожа! – Мария протянула хозяйке узелок. – Пойдём в укромный уголок, оденешься.

- А дай косынку мне свою, - Летиция спросила, - а то чем голову покрыть...

- С моей кровати простынёй, - негромко молвил Д,Яблос, к ней наклонившись, но кто стоял поближе, те всё слышали, запереглядывались, затолкались локтями, подмигивая многозначительно.

- А, кстати, ты куда её девал? – Летиция спросила так же тихо. – Неужто постирал? Когда успел бы?

- Да нет, конечно! Под матрас засунул!

- Вот ты меня развёл! Как жулик простофилю на ярмарке разводит! – Она в ладоши хлопнула. – Ведь ты же всё заранее задумал! Когда сказал, что всё с костром управишь! И чтобы я не удивлялась и не мешала! И потому устроил мне эту ночку-чародейку! Ты знал, что я не откажусь, мне нечего терять, мне на костёр! А это ты перед костром решился напоследок покуражить! Обманщик!

- Да ладно, чё ты... Хорошо ведь было! И ты не жадничала! – напомнил он виновато.

- Да я же думала, что ты страдаешь, что казнить меня придётся! А ты не за меня страдал, а за себя, что жить тебе осталось на два глотка вина! Поэтому «Господь, ты укрепи мой дух!» Да как же я не догадалась? – Летиция за голову схватилась.

- Но, милая, так жалко помирать же... Я ведь не полено!

- Из-за меня! И за меня! Хавьеро, - она на плечи ему руки положила, в глаза смотрела близко, - ты меня так сильно любишь?

- Ну, да!

- Да что вы там шушукаетесь? – Священник, что был с кардиналом, вышел из часовни. – Вас сколько ждать? Вы почему в столь непристойном виде? Переоденьтесь, живо!

- Я мигом! – Бывший инквизитор побежал к себе, а Летиция с Марией за угол часовни завернули, и там в кустах служанка помогла хозяйке облачиться.

- Вот я не думала, что буду венчаться в старом платье, - сказала с удивлением Летиция.

- Зато за дворянина под венец идёшь! – Мария подняла вверх палец.

- Ох, из огня да в полымя! – хозяйка рассмеялась. – Орешек крепкий, не разгрызть, враз зубы обломаешь! Такой-то мне и нужен. Не бестолковый подкаблучник, что смотрит в рот жене, но умный муж, партнёр надёжный!

- А мы устроим дома свою свадьбу? – служанка предложила. – Вино как раз ведь слили! Дядьку Ансельмо позовём, Родригесов, Мартинесов, они хорошие! Как загуляем!

- Мария! – за угол Кальвадос заглянул. – Такое дело, - сообщил, как в лужу пёрднул, - пока его преосвященство в настроении, давай и мы с тобой поженимся!

- Чего? – Мария так и ахнула.

- Пока он добрый, говорю, - Кальвадос пояснил, - давай ловить момент! Пойду спрошу, да и поедем тоже в Каталонию!

- Да подожди! – она его остановила. – Ты не в своём уме? Тебя же из священников попрут метлой поганой!

- Да и пофиг! – он не расстроился нисколько. – Мне служба надоела хуже горькой редьки! Я виноделом стану!

- Меня бы хоть спросил! – напомнила Мария.

- Ах, да! – он хлопнул себя по лбу. – Так что, согласна?

- Да я же знать тебя не знаю, Алонсо! – она во все глаза смотрела, точно так, как смотрят на придурка.

- Да как не знаешь? – растерялся он. – Ведь мы же подружились!

- Ну, и дела! – Летиция расхохоталась. – Иди, Мария! – легонько в спину служанку и подружку подтолкнула. – В нём всё дурное тут же испарилось, едва тебя он встретил! Иди, он без тебя теперь и жить не сможет. Потащится ведь следом, вот увидишь! Да и сама скучать ведь будешь по нему! Венчайтесь, дома разберётесь!

- Ну и завертелось! – Мария покачала головой. – Иди уже, отпрашивайся, луковое горе. Нет, погоди, - решила, - нужно вместе. Валить всё друг на дружку, как они.

БУДУЩЕЕ СВЕТЛО

Великий кардинал уже не рад бы, что остановился в Сарагосе. Не город, а бродячий цирк. Великий инквизитор ведьму покрывает, потом при всём честном народе заявляет, что приговор ей вынес беззаконно. Туда же и его помощник, расстригаться вздумал, ещё и наглости набрался просить благословения на брак. А, впрочем, может быть, оно и к лучшему, гнать их кадилом, эдаких раскольников. Придут другие, ревностные к вере, кто не таращится на юбки прихожанок.

Вздохнул великий кардинал, некстати вспомнив вдруг мадам Титтю, что каялась в грехах и на богословские беседы к нему ходила тайно. Да как они ещё грешат в такую-то жару, тогда-то хоть зима была...

Бог с ними, можно иногда устраивать театр милосердия, надолго помнить будут, а то взбунтуются ещё, как они любят, вилы похватают, пойдут тюрьму громить да морды бить священникам. Кому охота раскидывать мятеж, когда такое пекло на дворе. Скорее бы вернулся Торквемада из отпуска. Он, кстати, обещался со Святой Софией магнитик привезти.

Благословил Кальвадоса с Марией многострадальный кардинал и обвенчал две пары.

Здесь и поставит точку автор, ведь обычно свадьбой все сказки завершаются. Пусть добрый мой читатель верит, что будут жить герои в мире и согласии, чесать за ушком чёрного кота, пить грушевый кальвадос, спорить, на кого похожи дети, которых точно будет больше двух. Тогда не продавались ведь в каждом магазине на каждой кассе презервативы «Contex».

И где им жить, уж тоже разберутся. Вполне логично, если Д,Яблос в своё поместье повезёт Летицию, то домик в Каталонии она отдаст Марии. А только всё равно чета Кальвадосов там жить не станет, за бывшей госпожой поедет бывшая служанка, а бывший младший инквизитор куда без друга старшего и мудрого? Кто дельный даст совет, ехидное отпустит замечание, с кем обсудить своих любимых вредных баб и втихаря от них бухнуть? Нет, втихаря не потому, что бабы против, а потому что две эти ведьмы ещё побольше выпьют и сожрут всю колбасу, потом костёр запалят. Задравши юбки, будут прыгать через него и до рассвета хохотать да песни петь похабные. Порою бывшим служителям Господним и гонителям еретиков покоя хочется, сидеть с бутылками вина на заднем дворе и вспоминать дела минувших дней, бессовестно стебая духовенство.

Как знать, а может и в Америку получится у них поехать, что киснуть в старом свете? Летиция уж точно нрав свой неуёмный борщами да пелёнками не успокоит, придумает театр, сценарии для пьес подскажет сама жизнь, а зрители всегда найдутся.

Всё будет хорошо. Блаженны и благословенны любящие! Любовью надо заниматься, а не войной. Любовь способна душу излечить, переродить, на путь добра и созидания направить.

Я оставляю их на солнцем залитой дороге. Вообрази себе, читатель. Телега неспешно едет средь полей пшеницы и пастбищных лугов. И парой крепеньких лошадок лениво погоняет низложенный великий инквизитор, глазеет с детским наслаждением по сторонам, потом поглядывает вбок. К его плечу приникши, спит усталая, немножко пьяная Летиция. Она ведь не спала почти что сутки. Какая ночь-то выдалась! Потом костёр, вся эта канитель, кого сжигать, потом венчание... Волнений столько! Когда ж тут спать!

Верховный бывший с улыбкой смотрит на неё. Во сне полуоткрыты её губы, сползла каштановая прядь на щёку. Он в который раз отводит волосы с её лица, тихонько гладит по плечу, не веря, что вместе навсегда и никакая падла, навроде церкви или глупых предрассудков, не оторвёт их друг от друга. Разжалованный инквизитор Арагона наклоняется и невесомо целует тёплую душистую макушку. Потом берёт в ногах стоящую бутылку, хлебает горячо и вкусно и назад оглядывается.

А там в телеге, на охапке сена, безудержно и упоённо целуются Кальвадос и Мария.

Отводит Д,Яблос взгляд и снова смотрит на дорогу, как серо-жёлтой лентой вьётся она далёко-далеко в лучи заката. И улыбается.

А в его келье новый инквизитор стоит и пялится на белую льняную ткань, которую достал из-под матраса. И на пятно на ней, бесстыдно, показушно алое, почти не побуревшее. Он вглядывается, лоб нахмурив. И оседает вдруг на кровать и, прикрывая рот, заливисто хохочет.

Конец.