Блаженная повесть

               

               
                Кто меня знал, да помянет мою
                душу для спасения своей души.               
                Аминь.
            
                Ксения Блаженная         
               
               
    
                Первая встреча

     Петербург второй половины XVIII века.

     Дед Егор снимал крохотную комнатушку в доме вдовы Агафьи. Днями он трудился в мастерской купца Белугина. 
     Внучка же его, шестилетняя Наташа, в ожидании дедушки проводила все время у окна.

     Через мутное оконце она смотрела на улочку, где небольшая стайка оборванных мальчишек обступила странного вида женщину. Женщина была одета  в жалкие лохмотья- видавшую виды некогда красную кофточку и  некогда зеленую юбку.
     Кривляясь и гримасничая, мальчишки дразнили и задирали
женщину ,кидали в нее огрызками, комьями грязи.
    
     Наташа спустила котенка на пол и постучала в мутное оконце:
               
- У, плохой! Отойди! Отойди от нее! А ты не дергай!
               У, какой!   

     Женщина пыталась вырваться из окружения, но самый дерзкий мальчишка схватил ее за кофточку, потом за юбку. Та, ослабев, упала в грязь. Мальчишки, казалось ,не унимались. Они все теснее окружили несчастную.

     Подъехавший извозчик криком и руганью разогнал мальчишек. Те с воплями  скрылись  по ближним закоулкам.
     Неожиданно бодро вскочившая женщина тоже  метнулась вслед за ватагой озорников.
               
- Андрей Федорович! Погодь! - Заторопился извозчик. - Куда тебе – отвезу!

     Блаженная почти бегом припустила по улице.

- Не видишь, куница бежит. Сгинь, ругательный мужик!

- Дык, тебе ж в защиту! - Растерянно оправдывался извозчик. - Затоптали б. Как тут не ругаться? Прости, коли обидел. Ну, давай прокачу. Не откажи.

     Извозчик остановился. Спрыгнул на землю.
     Остановилась и Блаженная.
     Перекрестила мужика.
               
- Не ругайся! Ибо минуешь Царствие небесное. Не бойся,
 хорошо у тебя все будет.   
- Помолись за меня, Андрей Федорович. - Извозчик поклонился.
    
     Блаженная поклонилась ему ответ
               
- Помолюсь. И ты молись.

     Ксения быстро удалялась.
     Извозчик перекрестился и тронулся с места.


               В мастерской Белугина

     Столярная мастерская купца Белугина отличалась большими чистыми окнами. Потому, любой, заглянувший в эти окна, мог рассмотреть не только столы и тиски, но и инструменты, деревянные заготовки, готовые детали. и горы древесной, вкусно пахнущей, стружки.
     Эта стружка с пылью  витала повсюду:  и на подоконниках, и на столах,и на полу и даже в волосах мастеров, рабочих и подмастерьев.

     Работа здесь  спорилась с раннего утра до заката солнца. Мастера гоняли учеников, ругали рабочих. Порой дело доходило и до драки.
 
     Вот и сейчас кто-то обтачивал деталь, кто-то                что-то стругал, кто-то что-то склеивал.
     Все галдели.
     Двое молодых рабочих бранились по-обыкновению.
 
     Потому никто и не обратил внимание на то, как тщедушный невысокого роста мужичонка схватил за шиворот пробегавшего мимо мальчишку – подмастерье. И злым шепотом
прогудел на ухо.

- За водкой- живо!
- Так хозяин не велели днем… - Напомнил было мальчишка.
 
     И получил увесистый подзатыльник.
     Тут же щедро мужичок ссыпал горсть опилок за ворот подмастерью, и вытолкал взашей из мастерской.


     В самом  углу за небольшим столом притулился дед Егор.
     Совсем немолодой, белый как лунь, с большими, какими-то плачущими глазами.
     Дед Егор пытался что-то точить, но дрожащие пальцы его плохо удерживали и деталь и инструмент.
     Неподалеку наблюдал за дедом Егором главный  мастер Капитоныч.
     Его перешептывания с молодыми рабочими и подмастерьями вынудили деда Егора в сердцах отбросить заготовку с инструментом.

     Руки его предательски  дрожали.
     Дед Егор отвернулся к стене.
     Громкий откровенный смех словно ударил его в спину.


     Внезапно шум стих.
     Дед Егор обернулся.
     Пред ним стоял хозяин мастерской Белугин – дородный краснощекий господин в дорогой шубе, распахнутой настежь.
     На огромном животе его сверкали золотые пуговицы нарядного тегиляя.
     Хозяйский живот колыхался прямо перед носом деда Егора.
     Дед не сводил с пуговиц глаз.
     Хозяин кричал, живот колыхался, пуговицы сверкали.
     Их сияние заворожили деда Егора, и он не слышал и не понимал поначалу причину хозяйского гнева.

- Ну, друг любезный! Постарался! Услужил! - Верещал неожиданно высоким голосом раскрасневшийся от злости купец.
- Немецкий заказ загубил! Кому доверился?!Это разве мастер? Руки – крюки!

     Удаляясь, Белугин на ходу бросил Капитонычу:

- Из мастеров- вон!

                Золотой

     Из небольшой аккуратной церкви вышла пара обвенчавшихся с большой компанией.
     У ворот церкви двумя рядами сидели,стояли и полулежали  нищие - попрошайки.
     Молодой вынул из нагрудного кармана монетку и бросил ее перед собой.

     Золотая монетка, сверкая, поскакала вниз по ступеням церкви. Юный франт махнул перчаткой нищим.               
               
- Выпейте за мое здоровье и здоровье моей невесты!

     Компания, громко хохоча, расселась по каретам и повозкам.

     Несколько грязных рук пытались поймать скачущую по ступенькам монету.
     Визг, ругань, толчея, мелькание рук, ног, едва прикрытых лохмотьями - все пошло в ход в стремлении заполучить золото.

     Неожиданно из-за  торговых лавок появилась Ксения   
Блаженная.
     Потасовка мгновенно прекратилась.
     Нищие расположились по своим местам, заулыбались малозубыми ртами.
     Блаженная неспешно прошла вдоль рассевшихся попрошаек.
     Каждого оделила то медной монеткой, то репкой, то пирожком, доставая все это из недр своей необъяснимо изношенной юбки.

     Из руки Горбуна Блаженная вынула золотой и вложила в ладонь бедно одетой женщины с младенцем на руках.

- Твой горб при тебе и завтра будет, а у нее два рта. -
Тихо сказала Блаженная горбуну.

     Горбун злобно сверкнув глазами, едва сдержался.
     Мать со слезами бросилась целовать руку Блаженной, та спрятала ее в лохмотьях своей юбки.
     Впрочем, она тут же ее освободила и махнула в сторону торговых рядов.    

- У Костылихи тепло. Ребеночку хорошо будет.
             Ступай! Ступай!
 
     Не дав опомниться, Блаженная потянула за руку молодую мать за собой. Та, оглядываясь на нищих у паперти, уходила, влекомая Блаженной.

                Агафья

     Вечером Наташа играла  на кровати с котенком. Рядом с ней сидел Алеша, мальчик лет десяти-одиннадцати, сын хозяйки дома – Агафьи. Алеша то и дело пугливо оглядывался на дверь. Мать его запрещала играть с Наташей,а тем более входить в их комнату. Но Алеше нравилась тихая светлая Наташа и ее котенок.

- У тебя, Наташка,  котенок хороший, добрый. Я твоего
котенка люблю, а мамкину Берту не люблю.
- Отчего так, Алеша? - Улыбалась Наташа.
- А злющие они обе.
 
       Наташа рассмеялась, закинув голову. Ее золотые кудряшки рассыпались по плечам.
               
- А Снежок?
- Снежок - собака хорошая. Умная.               

     Издалека донесся голос Агафьи:            
               
- Алешка! Лексей! Опять запропастился! Вот найду, я те дам!

     На пороге комнаты появилась Агафья – хозяйка дома. Тощая злая барыня, брюнетка лет сорока-сорока пяти.
 
     Грубая, но отходчивая, с маленькой собачкой на руках.
     Меж собачкой и хозяйкой иные наблюдали некоторое сходство в глазах и в общем выражении лица.
               
- А,вот ты где! Так и гадала. Опять с оборванкой этой судачишь! Мене позоришь! С приличными детями тебе не любо!
             
     Агафья схватила сына за шиворот, почти выбросила его из комнаты. Заметила котенка.
               
- Развели тут грязь! Кошку выкинуть немедля! - Топнула она ногой. - Фатеру всю загадили своими кошками! Самим жрать
нечего, а туда же! Где дед твой непутевый?

     Не дождавшись ответа от испуганной Наташи, Агафья выбежала из комнаты.

-  Баре какие! Выкину всех! Вон! Вон! - Донеслось из-за двери.

     Наташа спрятала котенка в тряпках на лавке под окном. Сама присела рядом, вытирая слезы.

     Такой и застал ее дед Егор.
     Вошел, осенив себя крестом,поклонился иконе. Увидел расстроенное лицо внучки.

- Кто тебя забижает, Наташка?
- Никто. Агафья велела котенка выкинуть.
- Не бойсь. Уговорю Агафью.Она животинок уважает. У
ей самой собачка аглицкая. Сидай ужинать.
               
     Дед Егор повозился у печки, поставил на скобленый стол  две кружки с кипятком, и одну, небольшую, с молоком. Выложил пару сухарей, луковицу. Протянул девочке небольшой пряник.
     Усевшись, снова перекрестился.
     Макал сухарь в кипяток, обсасывал его.
     Слезы полились из глаз старого Егора.
               
- Эй, Наташка! Не будь тебя, все бы бросил! А вот ты…
И терплю. Потому дите. Понимать должен.
- Дедушка, ты плачешь?
    
     Наташа поймала выбравшегося из  тряпок котенка. Протянула деду.
               
- Да нет, Наташка. - Улыбнулся старик. - Понизили меня, понимаешь? Работы лишили.

     Дед Егор всхлипнул и  уткнулся носом в кружку.

- Дедушка, не плачь, а то и я заплачу. -Наташе стало страшно: такой большой взрослый дедушка и плачет.
    
     Старик оторвался от кружки и посмотрел на внучку покрасневшими глазами. Погладил котенка.

- Что ты, Наташка, что ты! Я это так…  Не слушай! Ешь пряник… Сладкий? Ну, и ладно... Как можно плакать?

     Постепенно Наташа успокоилась. Занялась котенком и пряником.
     Ее тонкие льняные волосы розовели от заката.
     Она улыбалась деду.
     И дед улыбался ей.
     Дед Егор зажег лампадку.
     Долго молился, крестясь.

     Наташа украдкой налила котенку молока из своей маленькой кружки. Оглянулась, не видел ли дед.
     Дед видел, улыбался и ничего не говорил.
     Молился.

            ЧАСОВНЯ НИКОЛАЯ УГОДНИКА.

     В часовенке полумрак.
     Темная фигурка склонилась в святой молитве перед большой иконой Николая Святителя.
     Пряди седых волос виднелись из-под выцветшего платка. Лицо Блаженной освещалось лишь  лампадой, оно казалось бесстрастным.
     Но видны были слезы в глазах.
    
     Блаженная смотрела на лик Святителя, на огонь лампадки, опустилась на колени.


                АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ
     Ночь.
     В богато убраной спальне в доме полковника Петрова Андрея Федоровича - придворного певчего при дворе императрицы  Елизаветы - в углу под иконой Спасителя горела большая лампада.
     На столике коптил канделябр с сильно оплывшими свечами.   

     На кровати – мужчина лет тридцати. Он без сознания. Над ним  склонилась хорошо одетая молодая женщина – Ксения Григорьевна Петрова, жена больного.
     Она бросилась к вошедшей горничной:

- Как? Едет? Скоро?!

     Та поставила  кувшин в таз на соседний столик.

- Не слышно пока.

     Ксения Григорьевна застонала и в отчаянии приникла к постели больного.    

     Горничная подошла к кровати.

-Горячая вода, барыня.

     Ксения оставалась безучастна.

     В комнату заглянули два женских лица и тут же исчезли.
   
     За дверью топтались две сударыни.

     Одна из них, Маланья Карповна, вдова, лекарка годов эдак тридцати пяти - сорока, одетая в лилово-черное, полная, румяная, в сильном расстройстве, держалась за ручку двери в спальню.
     Вторая, сухонькая старушка в черном, притулилась тут же, как бы подпирала собой стенку. То ли родственница, то ли приживалка. Робкая, кроткая, со всем согласная.

     Вышедшая из спальни горничная сделала им строгое лицо и  важно удалилась вдоль по длинному коридору.
     Из соседних комнат тут же повыбежали штук пять насельниц, обступили словоохотливую Маланью Карповну.
     Любопытство приживалок объяснялось неведением в последних домашних событиях.
     Ибо некоторые из них отсутствовали  по причине соседских крестин, а иные, наоборот, на отпевании у соседей с другой стороны.
     Явившись в дом довольно поздно, застали они некую суматоху и даже отчаяние домашних будто.
     Будучи по природе своей добрыми тетушками и даже  в некотором смысле отзывчивыми, приживалки дали знать прислуге: любая помощь,что от них потребуется, сей же секунд и будет предоставлена.

     Но никто ничего не торопился им объяснять и рассказывать.
     Половину ночи уже прислуга металась по дому с тазами, ведрами,  кувшинами с горячей и холодной водой. Растапливали печи, распаривали пахучие травы. Все это волоклось в спальню господ.

- Чего уж и не делали. И грели, и охлаждали… И припарки,
и лед… Настои всякие.… Не пьет, в беспамятстве долго… - Говорила Маланья Карповна. - Плохо. Прямо не знаю, что и делать. Боюсь… Крепко схватилось...
- И не говори, Маланья Карповна. Самой страшно. - Сказал кто-то.            

     За дверью раздался женский стон.
     Маланья заглянула в спальню. Затем осторожно притворила дверь.

- Андрею Федоровичу совсем худо.
- И немца ентого все нет. - Добавила Старушка.
- Где уж немца ночью-то взять. - Вздыхала Маланья Карповна. -  Хоть батюшку отца Федора дождаться.
             
     Старушка перекрестилась:
             
- Успел бы батюшка. Как бы без батюшки не отошел Андрей
              Федорович. Грех какой.

     Все крестятся.
     Шумно вздыхают.

- На все воля Господа. - Сказала Маланья.
- Подождем. - Ответил кто-то.               
- Мы-то подождем, а …

     За дверью раздался отчаянный женский крик.

     Собеседницы в панике заглянули в спальню.
     Ксения рыдала, обхватив руками безжизненное тело мужа.

   
     По длинному темному коридору в доме полковника Петрова с большой свечой в руке спешила горничная. За ней к спальне шествовал батюшка, отец Федор.

     Горничная повествовала на ходу:
               
- После бани… схватилась горячка… в одночасье… Маланья Карповна лечили… лекарка.… Потом послали за немцем – дохтуром. Нет его дома… Очень худо.

     Отец Федор вошел, осенив себя крестом, следом за ним - горничная.
     Ксения бросилась к священнику.
               
- Батюшка! Помоги! Отче! Спаси! Андрей Федорович…

     Рыдая, Ксения вновь бросилась к постели, к мужу.
     Целовала свесившуюся с постели руку покойного.

               
- Крепись, дочь моя. - Говорил отец Федор.

     Батюшка перекрестил Ксению.
     Она упала  без чувств.
 
     Священник ушел.
     Неизвестно откуда появившиеся старушки в черных одеяниях крестом сложили руки на груди умершего.


     В часовне Николая Угодника полумрак.
     Чья-то рука опустилась на плечо Блаженной.
     Над ней стоял сторож.
               
- Пора, голубка. Запираю уж часовню – то.

     Блаженная еще раз перекрестилась и встала с колен.


                ТРАКТИР

      Полуподвальное помещение  отделано толстыми дубовыми стволами.  Такие же массивные столы из дубовых бревен расположились здесь недлинными рядами.
     Недалеко от входа - поставцы с разной посудой.

     Хозяин пересчитывал, складывал деревянные ложки в туесок, расставлял кружки.
     Неподалеку закипал самовар.
     Возле него суетился молодец в грязном, некогда  белом фартуке.
     Хозяин кивком подозвал полового. Тот подскочил, угодливо наклонившись.
               
- Давно сидят?

     Половой обернулся в сторону двух посетителей, заметно разгоряченных.
    
     Дед Егор, сильно возбужденный, размахивал руками, роняя посуду со стола, что-то втолковывал собеседнику.
     Собеседник – тщедушный старичок Тимоха, сивобородый, большой приятель деда Егора.
               
- Давно. - Отвечал половой. - Часов с четырех. А вчерась с утра заседали. Голь перекатная. Зато шума много. Гнать их взашей.
- Я тебе дам гнать! В питейное заведение всех принимать должно. Какая полушка, копейка заведется, посетитель должон сюда несть, енту копейку – полушку. Посетитель должон завсегда знать, потому тута его ждут и привечают. И завсегда
рады ему и его копейкам. Заруби на носу своем!
               
     Половой виновато оправдывался:
            
- Так енти, голытьба, и все в долг…

     Хозяин сердито оборвал работника:

- Посетителю в нашем заведении должно быть лучше, чем дома. Приветь его, обласкай, рассусоль, коль надо. А ты говоришь – гнать! Политесу не знаешь.

     Хозяин важно поднял указательный палец, Строго взглянул на полового.
     Тот ухмыльнулся.
               
- Сходи-ка к ним. Слышь, звякнуло. Не иначе, как разбили что. Да не лайся. А ласковенько так, любовно. За посуду и вычтешь. Да потихонечку с обоих. Да в два раза возьми. Да с ласкою. Всему – то вас учить надо. Э – э, охо – хо…

     Целовальник было отправился к шумной парочке.
               
- У деда Егора, поди, нет ничего теперь. Так ты не шуми, в долг оставь. А с того сдери и за деда.  Без того не отпускай. Да предложи еще чего… Погорячее. Пущай отдыхают. Ступай теперь.

     Вечерело.
     За столом дед Егор и приятель его Тимоха засиделись в унынии. 
     Целовальник уж  поставил свечу на стол.
     Молча убрал черепки посуды с пола.
     Удалился молча.
     И сколь ни были много старики выпивши, немало этому удивились.

     Дед Егор расстегнул худой тулупчик, обтерся рукавом,  громко заговорил.
     Старик Тимофей навалился на стол, кажется, внимательно слушал Егора. На самом же деле, заметно ослабев от выпитого, потихоньку дремал  и вздрагивал лишь каждый раз при новом всплеске Егоровых эмоций.
     К старикам подошел Целовальник, поставил новую бутыль, смахнув что-то невидимое со стола подозрительным полотенцем.
               
- Пряник у вас найдется али булочка? Внучке моей… -Спросил дед Егор.
- С вас за разбитую посуду приказано вычесть. Выпито
 довольно…
      Старик Тимофей очнулся на мгновение, промычал:
               
- М-м-м…
               
- И пирожка сладкого не найдется? - Грустно продолжал спрашивать старик Егор. - Тимоха, молчи.
               
     Целовальник, удаляясь, бросил:
            
- Посмотрим.
               
     Старик Егор вздыхал горестно:
            
- Эх, Тимоха! Молчи! Ничего ты не понимаешь! Сиротку жалко! Кабы не она… маленькую взял к себе. Не объест, думаю, прокормлю, родной человечек все же. Память о сыне, живая память.

     Егор замолк, обтирал рукавом лицо.
     Вдруг сунул руки свои к самому носу деда Тимохи.
     Тимоха вздрогнул от окрика, проснулся.
               
- Руки дрожат! Видишь?! Дрожат! От простуды болят. Сводит. Работать, как ране, не могу. Ни силы, ни ловкости.
     Вот -  старость!.. Не выходит работа чисто – и все. Какой я мастер?..
     Бывало, если надо поручить лучшую работу, важный заказ, - сейчас хозяин ко мне: дорогой Егор Евсеевич, ты уж постарайся. Некому с тобою сравняться.
     От работников уважение, опять же и от хозяина. Опять же деньги.
     Все было.
     Был мастер – первач. И не стало его.
     Обидно. Больно. Да что поделаешь?
     Молчи. И заказ теперь дают бросовый, да еще усмехаются: Ну, это-то и Егор сделает. Обидно.
     Кабы не Наташка, совсем ба ушел.
     Да кто ж меня возьмет старого? Терплю, а то совсем прогонят. Забудешь и честь, коли надобно есть. А Наташка моя.…  Не могу без нее.
     Такая девчушка.…  Вот умри она – свет станет не мил…
жить не для чего.
     Дорог был сын, а внучка, кажись, еще   дороже.

     Дед Тимоха согласно кивнул.
               
- Со стариками так бывает: внучат больше родных детей любят.

     К старикам подсел мужичок средних лет со своей кружкой. Махнул рукой половому,
               
- Здорово, Егор, и ты, Тимоха!

     Старики кивнули.
               
- Вот ты – мастер, Егор. И я мастер.

     Подошедшему половому мужичок что-то шепнул на ухо. Тот ухмыльнулся и  ушел.
               
- Как же, ты – мастер.
- Таперя мы на Смоленском кладбище храм строим.И тако чудо случилося.
               
     Старики недоверчиво хмыкнули:
             
- Гм, чу – у – до.
- Чудо! Кирпич кладем и с утра, и цельный день и опосля 
обеда. Таскаешь, таскаешь наверх по лесам, ажно
упаришься, а и мало. Вечером  уходим: кирпич в кладке, остальной – весь внизу. А третьего дни утром, глянь: наверху -  гора кирпича. Чудо!
               
     Тимоха, словно не услышав прежней речи, спросил:
            
- Ты вот церкву  святую строишь, так че  пьешь?
- Так праздник седни. - Быстро ответил мужичок.
- Какой? - Поинтересрвался Егор.               
- А у церкве кажный день – праздник. - Рассмеялся строитель. - Вот я и … причащаюсь.

     Дед Егор окинул взглядом строителя и медленно произнес:
            
- Иди, добрый человек, от нас. - Светлые глаза его  смотрели холодно и неприветливо.

     Мужичок в опасении привстал, но огрызнулся.

- А сами, прям, святые.
- Двигай от нашего стола. Там причащайся. - Поддержал друга дед Тимоха.

     В трактир влетел Алеша, едва не сбив с ног полового и отошедшего от стола с кружкой мужичка.
               
- Куда несешься, скаженный! - Вскрикнул половой. -
- Ровно  кошка угорелая. Окстись! - Толкнул  Алешу мужичок.

     Алеша отскочил от мужичонки. Бросился к деду Егору.
               
- Вот ты где! Меня мамка послала. Наташка помирает!

     Егор с переменившимся лицом приподнялся со стула.
            
- Как помирает?
- Что с ней? - Встревожился и Тимоха.
- Совсем помирает. - Торопливо разъяснял Алеша.-  Горит, мамка сказала. Тебя  велела найти. Уж ждали – ждали… она и помирает. Скорей иди.

     Алеша убежал.
     У обмершего деда Егора вдруг отказали ноги.
     Некоторое время он не мог встать со скамьи, ноги его не держали совсем.
               
- Как это, а, Тимоха?  - Выходит, накликал я. Помирает, а мы тут?!

     Тимоха растерянно хлопал белесыми ресницами, пожимал плечами, искал нужные слова.

- Ты это. Ступай туда. Нужон, значит. -  Наконец, высказался он.

      Дед Егор тяжело поднялся. Внезапный кашель бросил его обратно на стул.


   Продолжение следует...