Крепкие корни
Дед просил свозить его на Новогодние праздники на свою малую родину, деревеньку Лямиху, брата родного повидать да могилку родителей посетить.
- Людмилка твоя в тягости, только к весне приплодит. Всё одно ей токма дома сидеть. Она роднее вас с отцом оказалась, сразу добро дала, чтоб тебя со мной отпустить.
- Ладно, деда, отвезу, не переживай. Только чего нам на автобусе восемь часов трястись, когда своя машина есть? Ты вон одних подарков насобирал три мешка. С такими баулами в автобус-то не пустят. С комфортом ехать будешь, я тебе музыку включу. За пять-шесть часов доберёмся. Ночью выедем - утром на месте будем, - выдвигал внук деду свои заманчивые предложения.
***
- Генератор, похоже, накрылся. Аккумулятор сел, подзарядки нет. Даже бибикалка не бибикает, больше и быть нечему. Может, конденсатор какой сгорел, может ещё чего, поди разберись, - долго копошась под крышкой капота, влез на своё водительское сидение замёрзший Михаил.
- Ну? И чево теперича, замерзать прикажешь? - сидя на заднем сидении старенького "Жигулёнка", в салоне которого температура уже стала не намного выше уличной, весь скукожившись от холода, ворчал дед Илья. - Делай чё нето, хрен ли сиднем-то сидеть. Окочуримся ведь скоро.
- Ага, сделаешь тут. Гаечный ключ к ладони примерзает, - оправдываясь, бубнил внук, дыша на руки. - Градусов за тридцать уже припёрло, да ещё ветер, словно с ума сошёл, до трусов продувает.
- Говорил тебе, нехрен на этой старой тарантайке в эдаку даль ехать. Не слушашь деда никогда, вот и погибай теперя. Мне и восьмидесяти с лихвой хватит, а у тебя вся жисть впереди, - бухтел дед, засунув свой замёрзший красный нос в лацканы овчинного полушубка. - Бросай свою тарахтелку, давай скорея пёхом двигать отседа. Так по дороге и пойдём, мож, кака попутка подберёт. Чай, не дадут сгинуть-то.
- Какая попутка? Время только шестой час, спят все. Может, лучше костёр запалить? У нас же целая канистра бензина в багажнике, двадцать литров. Если машину здесь бросить, до обеда её махом по частям разберут, - рассуждал внук, предлагая свой вариант, не желая расставаться с родным "Жигулёнком". - Да и как ты пойдёшь? Так-то еле ходишь, да ещё и задубел весь. Ща я бумажку найду, каких-нибудь деревяшек быстренько насобираю. Запалим костерок, хоть погреемся чуток, - начал он шарить в бардачке и в карманах чехлов за спинкой сидений. - Тю-у, вот невезуха, ни одной вшивой бумажки. А у тебя спичек нет случайно?
- Откуда? Я уж тридцать лет не курю. Это ты у нас куряка чокнутый, здоровье гробишь.
- Да-а, влипли мы с тобой. Я тоже три недели назад бросил. Чего же делать-то? Неужели из-за каких-то спичек будем горе мыкать? - снова перевернул он содержимое бардачка. - Всё, нету, не судьба, значит. Придётся действительно пёхом топать.
***
Михаил взял из багажника спортивную сумку с провизией, сунул в боковые карманы пальто две бутылки водки, обвязал деда за пояс буксировочным ремнём, и они тронулись в путь.
До ближайшей деревни было больше четырёх километров. Сильная вьюга пуржила, бросая в лица бедолаг колючую снежную крупу. Им приходилось наклоняться вперёд для уменьшения парусности. Шли очень медленно, внук тащил деда за пояс, постоянно останавливаясь, чтобы его подбодрить.
- Ничего, ничего, деда, дойдём. Ещё каких-то полтора километра осталось. На -ка вот, глотни разочек. Как ты, не устал?
- Всё, Мишка, не могу больше. Ног не чую, отморозил, видать. Бросай меня, один беги. Авось дойдёшь, не сгинешь. Отогреешься когда, за мной и придёшь. Мож, не успею совсем-то окочуриться, - еле слышно прохрипел старик.
На дороге было ещё темно, ни луны, ни звёзд на небе. С обоих сторон дороги угадывались голые ровные поля, покрытые снегом. Только на самом горизонте тускнел слабый огонёк, как ориентир к спасению.
- Чего выдумываешь, неужели я тебя брошу? С ума-то не сходи, - удивлённо возразил внук. - Давай я тебя на кошёлки возьму, цепляйся мне за шею. Прокачу лошадкой, как ты меня в детстве носил. Помнишь?
Но дед отказывался его слушать, присел сначала на колени, а потом стал медленно заваливаться на бок. Его седые усы и борода были густо покрыты инеем, лицо выражало стыдливую улыбку, словно он извинялся перед внуком за свою слабость. Михаил перепугался, не зная чего делать. Сумка выпала из рук, он упал на колени рядом с дедом, из груди вырвался крик ужаса.
- А-а! Нет, деда, нет! Не умирай, прошу тебя, пожалуйста.
Он поднял старика, прижал его лицо к своей груди и весь затрясся в рыданиях. Даже не заметил, как к ним подъехал старенький УАЗик "буханка".
- Вы чё тута, а? - вышел из машины шофер в фуфайке. - Чё случилось? Как ваще оказались-то здеся? - засуетился он сразу около них.
Михаил в двух словах объяснил ситуацию.
- Выручай, браток! Все деньги отдам, только довези до ближайшей больницы, - взмолился он. - Дед замерзает, ноги, похоже, обморозил.
- Дык, конешна! Каки дела?! Давай ево в машину. У меня, правда, тама не больно жарко, но хоть ветра нету, - потащили они старика к машине за руки-за ноги.
В салоне Михаил сразу снял с деда зимние ботинки, носки и стал растирать ему ноги водкой.
- Слышь, братишка, куды ж так помногу льёшь, добро переводишь? Чутка ить надыть, на ладошку всего. Дай хоть глонуть разок, а то с похмелуги сёдни, еля-еля жинка добудилась. Мне, кровь из носу, к шести утра уже в совхозе быть, а ближайша больница у нас тока в Решетихе, двадцать пять вёрст отсюды. Деду-то в тепло надыть скорея, могем и не успеть. Давай я вас к своей тётке отвезу. Её изба акурат тута, рядышком...
***
Ангел-спаситель в фуфайке даже денег не взял, попросил лишь остатки из бутылки и сразу уехал, пообещав вернуться ближе к вечеру.
Баба Варя, хозяйка избы, уже давно встала к этому времени, растопила печь, начавшую уже остывать за ночь. Успела дать еды поросёнку в хлеву, подсыпала зерна в курятник. Приветливо встретила незнакомых гостей, словно давно их ждала. Дед в тепле быстро отошёл, уже сидел на диване, свесив босые ноги, и улыбался хозяйке, желая, очевидно, произвести на неё впечатление. Внук был на седьмом небе от счастья.
- А меня Ильёй Тихонычем величают. Ты не смотри, что я замёрз, как зяблик. Зимища-то вон кака, не грех и сгинуть. Я ишшо мужик-то ого-го. Знать, сама судьба хочит нас вместе свести, - шутками-прибаутками приставал он к хозяйке. - Раз уж спасла, дык обязана таперича супружницей моей стать. Я уж шышнацать годов, как свою схоронил. Мишка тады тока под стол пешком ходил. Всё могу - и щи, и кашу сварганю. Любу вещь заштопаю так, что латку не заметишь. Чай, я тожа деревенский, в город перебралси тока, кады с войны пришёл.
Баба Варя, как бывалая знахарка, намазала какой-то вонючей мазью на гусином жире ноги деду и натянула на них толстые шерстяные носки. Заметив белые пятна на щеках Михаила, заставила и его помазать обмороженные места. Напоила обоих крепким травяным чаем и ушла на кухню печь блины.
- Ай хороша бабёнка-ти. А? Как она тебе? - завеселел дед от выпитого "лекарства".
- Ладно чудить-то, бес тебе в ребро - седина в бороду. Ты лучше подумай, что нам дальше делать. Сотовый здесь не берёт, я уже много раз пытался. Скоро и твой брат, деда Витя, и моя Людмила в панику бросятся - ни там, ни там нас нет.
К обеду пурга заметно поутихла. На термометре за окном показывало минус двадцать семь. Михаил всё беспокоился за свою машину.
- Пойду дойду я, дед, ладно? Здесь всего-то четыре километра. Может, не всё растащили, хоть самое стоящее заберу.
Баба Варя предложила померить Михаилу валенки, оставшиеся ещё от её покойного мужа. Оказались в самый раз, даже немного великоваты. Он надел дедов тёплый полушубок и ушёл. Через час с небольшим его "Жигуль" уже стоял во дворе дома бабы Вари. Проезжавший мимо водитель на грузовике за небольшую плату согласился притащить на буксире.
Во дворе с хлевом было достаточно тепло, машина за пару часов оттаяла. Баба Варя копошилась на кухне, пекла пироги к праздничному столу. На календаре было тридцать первое декабря. Илья Тихонович только мешался, топчась на пятках, морально помогая хозяйке. Михаил к вечеру нашёл-таки причину неисправности. Радостный, вбежал на кухню, чмокнул обоих стариков в щёчки и схватил горячий пирожок с противня.
- Всё, дед, нашёл я в чём дело. Вот же зараза, всего лишь провод отгорел, который как раз от генератора к аккумулятору идёт. Темновато там, еле заметил, - уселся он на кухонную табуретку с радостной улыбкой во всё лицо. - У-у, какие вкусные! Никогда в жизни ничего вкуснее не едал. Можно, баб Варь, я ещё один возьму? Нам бы кусок медного провода потолще, и могли бы хоть прямо сейчас ехать.
- Да ну тя на хрен. Куды ехать, Новый год на носу?! Да я и ботинки-то не напялю, пальцы все опухли, не отойдут никак.
- Конешна, кудысь вы намылились в праздник-та? И не пушшу я вас никуды. В кои-то веки мне с женихом подфартило?! Хи-хи-хи! Нешто мне одной праздник пьянствовать?! Не пушшу, и всё тута, - аж ножкой топнула хозяйка, изображая гнев.
- Да я не против, баб Варь. Может, вам помочь чем по хозяйстьву, а? Вы нас, можно сказать, спасли, приютили, обогрели, и даже денег за беспокойствие брать не хотите. Ну, дрова там поколоть или ещё чего. А то нам с дедом как-то неловко, честное слово.
- Ничево не нады. Дров у меня на две зимы запасено, лимортировать тожа неча. Так шта не беспокойтеся, гости дорогия, отдыхайтя. Скоро за праздничный стол все усядемся, вечерять будем весело. Вы мне токма в радось, как сюприс на Новый год.
- Спасибо вам большое, баб Варь! Добрая вы женщина, даже слов не подберу. Нам ехать-то осталось меньше ста километров, совсем рядом, да вот авария случилась. У вас здесь низина, видать, даже сотовый не берёт. Мне бы хоть жену как-то предупредить, чтоб не волновалась. С ума ведь сойдёт, у меня самого уже вся душа изболелась. Может, Юрий, ваш племяш, наш ангел-спаситель чем-то помочь сможет? Обещался заехать к вечеру - шестой час, а его всё нет.
- Юрка-та? Да он уж, поди, пьяный дома валяца. И как тока ево Нюрка вытерпливат, эдаку пьянь? А ты к соседу добеги, через три дома от меня живёт. Милицианер наш околотышный, у нево дома и телефон с проводом есть. Мы все к ему бегам, кады приспичит. Он мужик хороший, ни в жисть никому не откажет...
- ... Ну, слава Богу, дозвонился, гора с плеч, - ворвался Михаил в избу, притащив за собой холоду. - Во, деда, живём! - показал он кусок толстого медного провода. - Участковый дал, у него в сенях полно валялось. И аккумулятор свой обещал дать, чтобы "прикурить". Ну всё, завтра же с утра и поедем.
***
Дед с хозяйкой сидели на кухне, смотрели праздничный концерт по телевизору. После боя курантов Михаил вышел во двор, чтобы впустить в открытую дверь Новый год. Постоял немного, вдохнув полной грудью морозного воздуха, и ушёл спать. Баба Варя постелила ему на полу в горнице, а на диване постелила деду. За окном завывала вьюга, а в комнате было жарко, пахло сушёными грибами и банными вениками. Михаил быстро заснул с улыбкой на устах. Столько переживаний у него было в этот день, но всё, слава Богу, благополучно обошлось.
Проснулся рано, ещё шести не было. В комнате уже стало довольно прохладно, по полу гулял сквозняк.
"Вот дед молодец, раньше меня встал", - зевая и потягиваясь, заметил он аккуратно заправленный диван.
Быстро оделся и босиком прошлёпал на кухню. Там никого не было, на столе стояли две большие плошки с пирогами, покрытые полотенчиками. Он быстро схватил один, словно своровал, и тут же проглотил. Бросив жадный взгляд на румяные пирожки, нехотя снова прикрыл их ручничком и легонько прихлопнул ладонью - мол, так и было.
"Хм, шесть утра, а их нет. Странно!"
Не успев обдумать последнюю мысль, Миша заметил ухмыляющуюся физиономию деда, высунувшуюся из занавесок на печке.
- Дед? Ты... ты чё там, а? - заикаясь от удивления, спросил внук. - А баба Варя где?
- Тсс! - показал старик указательным пальцем, прислонённым ко рту поперёк губ. - Тихо ты! Тута она, спит, умаялась вчерась. Я уж на двор сходил, поросёнка покормил да курям дал. Иди давай, поспи ишшо чуток.
- Как же так?! - потерял способность адекватно мыслить от такой новости внук. - Нам же ехать... - попытался он было перечить. - А что, она... она ... тоже там? - указал парень пальцем на печку.
Дед мотнул головой в знак подтверждения и, убрав голову вовнутрь, зашторил занавеску. Михаил ещё некоторое время постоял истуканом перед печкой с глупым выражением лица, часто хлопая ресницами, и поплёлся в свою комнату.
"Ну и дела! Ещё вчера чуть было не помер, а сегодня вон чего. Да-а, живуч наш род, однако. Какие крепкие корни! Восемьдесят лет - с ума сойти. Неужели и мне когда-нибудь столько будет? Не-е, вряд ли. Лучше даже не думать об этом", - продолжал он удивляться, засыпая одетым уже на диване.
Свидетельство о публикации №224121100219