Хиония. Дорогами земли русской

Возница натянул поводья, лошадь тряхнула гривой и сбавила ход. Через минуту обоз остановился. Георг Стеллер приподнял голову и, пряча глаза от щедрого апрельского солнца, прикрыл лицо ладонью.
— Ну что ещё? — спросил он у кучера.
— Осмелюсь побеспокоить, барин! Просили разбудить.
Стеллер огляделся.
— Соликамск?
— Верно, барин, Соликамск.
— Прекрасно! Трогай! — Стеллер махнул рукой, и обоз двинулся мимо небольших деревянных домов.
Сани легко скользили по тонкому снегу, с треском продавливая хрупкую ледяную корку. Георг прищурился: сугробы, нагретые робкими лучами солнца, сильно просели и, покрывшись наледью, искрились на солнце.
«Неужели наконец дошли? Сколько вёрст позади, — подумал Стеллер, глядя по сторонам. — Небольшой городок, а сколько церквей!»

Георг возвращался из Второй Камчатской экспедиции в Петербург. За годы, проведённые на Камчатке и Аляске, ему удалось собрать огромную коллекцию ранее невиданных в столице растений, для перевозки которых понадобилось шесть возов. Но ранняя весна изменила маршрут. Надёжно укутанные в дальнюю дорогу растения ожили, задышали и начали пробиваться ростками. Чтобы не потерять коллекцию, Стеллер решил, будучи в Соликамске, высадить растения в ботаническом саду Григория Акинфиевича Демидова. Демидов в письмах частенько обращался к Георгу за советом по устройству оранжереи и настойчиво приглашал его погостить.
После недолгих поисков села Красного обоз остановился у дома промышленника.

Григорий Демидов встретил учёного с нескрываемой радостью.
— Мон шер, — улыбнулся он. — Встреча с вами приятна для меня во всех отношениях, и тем для разговоров у нас найдётся несчётно. Поэтому вы можете полностью располагать моим гостеприимством и проживать в доме моём сколько душе угодно.
— Благодарю, мон ами, — Стеллер поклонился. — Я тоже рад нашему личному знакомству, а учитывая важность нашего дела — я рад вдвойне!

За обедом Стеллер поднял тревожащую его тему.
— Нам необходимо срочно высадить ростки в грунт, — подытожил Георг. — И затем перевезти в Академию наук, а некоторые образцы отправить в Упсалу, что к северу от Стокгольма, моему другу — доктору медицины и известному ботанику Карлу Линнею, к которому отношусь с глубоким уважением.
— Карл Линней? — переспросил Демидов, и вытер губы салфеткой. — Лично не знаком, но с удовольствием бы принял его у себя. А сколько растений надобно высадить?
— Восемьдесят образцов, — ответил Георг.
— Восемьдесят?! — восхитился Григорий. — Интересно! Очень интересно! Пойдёмте смотреть, мон шер, я сгораю от любопытства.
Демидов наблюдал, как разгружают обоз. Он внимательно слушал Георга, который, жестикулируя, рассказывал о каждом образце.
— Посмотрите на это, майн либер фройнд! — с трепетом произнёс Стеллер, и показал Григорию на маленькую шелушащуюся луковицу с едва проклюнувшимся светло-зелёным ростком.
— Тюльпан? — разочарованно спросил Демидов. — Что тут нового? В моей оранжерее их предостаточно.
— Вот в этом и дело, что нет! — азартно ответил Георг. — Это уникальнейший цветок, я нашёл его на Аляске и назвал Хионией. Передать красоту его, нежность и цвет не сможет ни один рисовальщик. А как передать благоухание его? Мне удалось добыть только одну луковицу. Хиония, хотя и обладает красотой неземной, она капризна и своенравна. И это свойство натуры её, несомненно, доставит нам хлопот.
— Да, мон шер, посеяли вы в душе моей любопытство. Так давайте не откладывая приступим к работе!
Несмотря на то что Георг был на шесть лет старше Григория, интерес к биологии и схожесть характеров объединила их, сделав друзьями. По-королевски роскошная оранжерея Григория Демидова пополнилась новыми растениями.
Все они прижились, только Хиония вызывала беспокойство. Небольшой росток, хотя и вытянулся, но цвет не набирал, а наоборот, тускнел, что сильно огорчало учёных. Они тряслись над ним, словно Хиония была не цветком, а маленьким ребёнком, попавшим в беду.

— Вы знаете, мон шер, всё у вас прекрасно в саду, но нет научного порядка, — заметил Георг. — Пока имеется такая возможность, не заняться ли нам этим?
— С радостью, майн либер фройнд! — обрадовался Григорий.

Стеллер помог Демидову определить виды растений, которые Григорий не знал, сгруппировать большой гербарий и завести книгу учёта. Вместе они расставили на грядках и теплицах сада таблички с названиями растений. Стеллер наслаждался вечерами, когда он и семья Демидова усаживались за полукруглым огромным столом на новомодной террасе и пили чай из медного лужёного самовара. Но даже в часы покоя и Григорий, и Георг не забывали о Хионии. Георгу хотелось снова понаблюдать за её цветением, а Григорий настолько увлёкся рассказами друга об этом цветке, что не мог дождаться минуты, когда увидит его во всей красе.
Оставив Хионию на попечение садовников, друзья отправились в длительное путешествие в поисках новых растений. Изучая природу, они дошли до реки Чусовой. Демидов уже хаживал по этим местам, но для Стеллера этот поход был настоящим открытием красот уральской земли. Пройдя две тысяч вёрст, они вернулись домой.
Первым делом друзья подошли к Хионии. Вместо чахлого жёлтого отростка из земли торчала зелёная стрела: сочная, ровная, она словно рвалась к солнцу.
— Прекрасно! — воскликнул Георг. — Терпение наше будет не напрасным.
— Божьей милостью, — согласился Григорий. — А мы пока продолжим походы. Благодаря вам я более и более познаю науку о растениях. Пойдёмте пить чай, майн либер фройнд!
Каждый день Стеллер писал отчёты в Академию, но отправить их времени не было. За работой три месяца пролетели в одно мгновение.

В середине августа ранним утром у дома Демидова остановилась повозка, из неё вышел мужчина. Его нахмуренные брови, суровый взгляд и высокомерная усмешка не сулили ничего хорошего.
— Георг Вильгельм Стеллер? — спросил он.
— Да…— растерялся Георг.
— Я сенатский курьер Лупандин. Прибыл немедля сопроводить вас на допрос в Иркутск.
— Но…— начал Георг.
— Собирайтесь! — отрезал Лупандин. — Путь неблизкий.
— Что случилось? — поинтересовался Григорий, когда Стеллер вошёл в дом.
— Вновь вызывают на допрос в Иркутск. Они по-прежнему считают, что тогда, в 1743 году, я проявил своеволие и выпустил из Большерецкого острога арестованных камчадалов, считавшихся зачинщиками бунта против русских. Но это неправда. Мичман Хметевский, несмотря на запрет Сената, притеснял их, а они невиновны. И ещё он писал на меня доносы, что и послужило поводом для ареста.
— Как помочь вам, мон шер? — участливо спросил Демидов. Отчаяние друга передалось и ему.
— Не знаю. Полагаю, что сия история не стоит вашего волнения, — махнул рукой Георг. — Судебная канцелярия — волокитное дело. Времени жаль. Я прошу вас, Григорий, отправьте в Петербуржскую Академию наук и нашему другу Карлу Линнею в Швецию образцы коллекции. Обязательно! И конечно же, луковицы Хионии. Надеюсь, вы доведёте до конца наше дело и взрастите этот великолепный цветок.
— Не сомневайтесь, Георг, я непременно исполню вашу просьбу! — ответил Демидов.
Друзья крепко обнялись.

Дорога изматывала Стеллера. Постоянные холодные дожди сменялись мокрым, колючим снегом. Лошади вязли копытами в раскисшей глине и нехотя тащили повозку. Промозглость погоды тягостными мотивами бередила душу и усугубляла печаль. Панические мысли не давали покоя, угнетали и сводили с ума. Георг кутался в одежды, его знобило, и он не понимал почему: то ли сдавали нервы, то ли начиналась лихорадка. Да и постоянное присутствие конвоя наводило бесконечный страх. Безудержное отчаяние охватило Стеллера, и он был готов ко всему. Но стоило ему вспомнить о Хионии, думы о своей судьбе отступали и в памяти возрождался образ прекрасного цветка, увиденного на Аляске. На минуты становилось тепло и спокойно.
«Только бы она ожила!» — думал Георг.
Стеллер преодолел уже немало пути, когда его повозку нагнал курьер от Сената.
— Георг Вильгельм Стеллер, вы свободны, — равнодушно объявил он. — Обвинений против вас нет, и вы можете возвращаться в Петербург.
Георг сложил руки на груди и безучастно посмотрел на курьера. Известие он воспринял спокойно, лишь малозаметная искра на мгновение вспыхнула в провалившихся глазах и тут же погасла.
— Вы больны? — спросил курьер.
— Нездоровится, — кивнул Георг. — Беспокоюсь, что лихорадка.
— К лекарю надлежит обратиться, — проявил участие курьер.
— Да что вы! Мне немедля в Академию наук надобно.
Невзирая на сильную болезнь, Стеллер тотчас выехал в Петербург.
Будучи на подъезде к Тюмени, Георг получил письмо из Соликамска. Не откладывая ни минуты, он принялся читать.
«Здравствуйте, мой дорогой друг, Георг! — писал Демидов. — Мне не терпится узнать о делах ваших судебных. Я пребываю в надеждах, что всё решилось в вашу пользу. В добром ли вы здравии? Безмерно верится, что всё у вас хорошо. С горечью сообщаю, что хлопоты наши были напрасны. Хиония не задалась. Листы поддались желтизне и погибли. Событие это я перенёс с нескрываемой печалью. Думаю, что и вас это, несомненно, огорчит.
Не знаю, было ли вам заметно, что во время вашего пребывания в доме моём жена моя, любезная Анастасия Павловна, была беременна. Намедни с Божьей помощью она разродилась девочкой, что принесло в нашу семью безграничную радость. Вы и представить себе не позволите, сколь много характера и капризности в оном крохотном существе! Она мила и большеглаза. Давеча, любуясь на неё, я проникся мыслью, что, по вашим описаниям заморского цветка, она похожа на него и натурой своей, и красотой. Сим сообщаю вам, что во имя дружбы нашей, Георг, и сует общих наших я решился наречь её Хионией. Глядя на неё, я с теплом душевным буду вспоминать ежечасные дела наши. Очень надеюсь, что вы найдёте оказию вновь погостить у меня. Чему с большим удовольствием я буду несказанно рад. О просьбе вашей я помню и непременно исполню. С истинным почтением, ваш друг Григорий Демидов».
Георг тяжело вздохнул и прикрыл глаза рукой. Медленная слеза стекла по щеке и упала на бумагу, размывая чернила ровных строчек письма.
Через два дня Георг Стеллер умер.

Демидов исполнил последнюю просьбу друга. Бесценную коллекцию Стеллера он передал в Имперскую Академию наук, а дубликаты огромного гербария, как и обещал, отправил Карлу Линнею в шведский город Упсалу, что к северу от Стокгольма…