Глава 3

В жизни сей, опьянение лучше всего.
Нежной гурии пение, лучше всего.
Вольной жизни кипение, лучше всего.
Всех запретов забвение, лучше всего.
                (Омар Хайям).    Хочется сказать лучше, но не получается.

      Утром на зорьке Артём вышел из избы. Спать не хотелось совсем. Да ещё Григорий Ильич храпел чрезмерно громко, а от этого храпа голова трещала ещё больше.
      День за днём проводит Артём в полном молчании, погруженный в свои мысли. Раненый волк, который залез в горы и ничего не хочет, только ждёт, чтобы бог леса ожил в нём, либо покинул его, поднявшись куда-то вверх, к вершинам высоких пихт.
      У Артёма — талант от Бога. Но благотворную силу этого таланта нужно ревниво оберегать: говорить о ней нельзя никому, даже самому себе, из опасения, как бы она, таинственная и безымянная, не пострадала от чьего-нибудь глубокого прикосновения. Она покоится глубоко под всеми слоями души,— светлая, ярко сияющая точка, пронизывающая лучом своим все слои.
      Нет, с ним ничего не может случиться в этой мрачной избе с огромной печкой, выложенной из кирпича. Колдовство, молитва Валентины могучи, но его сила ещё сильней.
      Что будет дальше?
      Этого он не знает — знает только, что всё кончится хорошо. Что он выйдет отсюда в зелёное сияние, которое вон там, на противоположном склоне горы. Что люди опять будут любить его, подлецы бояться. Что он снова увидит Валентину. И что его никогда не поймают. И никакая пуля не тронет его: ни автоматная, ни пистолетная, ни оружейная.
      Артём взглянул вверх, на горный гребень. Гора до половины закрыта тёмно-синей завесой, огромной завесой, свешивающейся прямо с неба. Посреди неё клубятся яркие белые облачка, смешные своими малыми размерами и суетливостью. Хата пасечника ещё погружена в полутьму, а долина уже озарена солнцем.
      Лужайка с ульями сбегала к лугам, луга к речке; всё вокруг было бело от снега, бело от утреннего сияния. Деревья, окаймлявшие лужайку, стояли тёмные, неподвижные. Пробегавшие зайцы оставляли на снегу следы и рассеивались по норкам. Неожиданно тишину и спокойствие нарушил высокий, резкий лай лисы, сопровождаемый коротким рыданием, внушающим суеверный ужас,— его не спутаешь не с каким другим кличем, звучащем в утреннем лесу,— и Артём наблюдал, как тощее приземистое существо крадётся из леса, выбегает на поляну и вновь скрывается за деревьями. Чуть позднее он опять услышал этот зов, но уже издалека, из тайги.
      Вдруг, через небольшой промежуток времени, страшно синяя завеса придвинулась к ним. Заполнила всю долину и ущелье. Перед ней теперь — только маленькие пригорки, за ней — ничего не видно, а по ней бешено мчат несколько белоснежных облачков. Стало холодно, почти как зимой. Мёртвая тишина вокруг. Деревья неподвижно застыли в напряжённом ожидании — поскорее глотнуть первых капель, которые упадут после долгой зимы.
      Налетел резкий порыв ветра. Одиноко стоящие деревья низко наклонились. Долина сразу скрылась из глаз. По крыше застучали первые крупные капли. Тьму пронзила молния, разъяв полосой весь небосвод. Из широко раскинувшихся туч прокатился удар.
     Над тучами и вокруг них за змеились молнии. Здесь! Там! Бьют по лужайке, по постанову с ульями. Небеса обрушились на землю ливнем и громом.
      Всё небо в огне, весь мир гремит. Кнуты молний хлещут лужайку.
      Это одно из тех мгновений, когда бог земли говорит. Одно из тех мгновений, когда решается вопрос жизни и смерти.

      Неожиданно со скрипом приоткрылась дверь. В проёме показалась голова пасечника. Выйдя под навес, дед накинул калоши и «улетел» в туалет. Он бежал со всех ног под крупными струями дождя.
— Вот ядрёна-Матрёна, поливает! — воскликнул пасечник, возвращаясь под навес.— А ты что здесь расселся?.. Пойдём накатим по маленькой… Хотел сегодня домой воротиться, теперь придётся ждать пока погода проясниться.
— А чего, так скоро?.. Отдохнул бы, бегаешь туда-сюда.
— Ничего, я привычный… продуктов я тебе принёс, а у меня ещё дома дела есть, нужно технику готовить,— сказал пасечник закуривая.— Во погода!.. Разбушевалась!
— У тебя что за аппарат? — спросил Артём.
— «Уазик»… зверь, а не машина! — воскликнул Устинов и поднял большой палец вверх.— Ладно, пошли в дом.
      Когда вошли в избу и уселись за стол, старый пасечник налил почти по полному стакану разведённого спирту.
      Спирт, стоявший на столе нагрелся и был тёплым до тошноты, и Артём не допив оставил пол стакана.
— Артёмка, ты что? Неужели обиделся? — удивился Григорий Ильич.
— Да как-то страшновато — сразу до дна,— рискнул «от-мазаться» молодой человек.— Нужно сперва приноровиться, приглядеться к ней.
— Э-э, нет! Её брать надо сходу, штурмом. Иначе она тебя самого одолеет. Выпить стакан с похмелья — одно дело, а растянуть его на десять стопок — совсем другое. Пей и не мешкай! А главное — закусывай, закусывай… Ешь сало! Ни один хмель тебя не возьмёт. Мы пьём по науке: по полной и до дна. А кому наша наука не по нутру, пусть хлебает квас…
— А что ты скажешь на то, что все доктора и учёные утверждают, что пить вредно, что нужно беречь своё здоровье? — ошарашил Артём Устинова.
— Ха-ха-ха, хороший вопрос! Умыть меня хочешь, малец!? — загоготал старик.— Ты больше слушай этих учёных дебилов, «крякнешь» от нервного напряжения. Если лишить себя анестезии жизни, не снимать стресс, можно сойти с ума, не прожив и половину своей жизни… Как прожить в нашей жизни, когда везде такой бардак?.. Только бесчувственные люди могут находится в уверенном спокойствии, думать о богатстве, о своём здоровье, о своём благополучии. Во всём нужна мера; в выпивке, в мыслях, в делах,— тогда и здоровье будет, голова будет на месте и нервы будут в порядке. Какой смысл жить сто лет, не о чём  не думать, не переживать, не делать ничего хорошего, достойного?.. А ты что, хочешь прожить сто лет?!
      Артемка, опрокинув стакан до дна закусил приличным куском сала, при этом поглядывая  на Устинова, который накладывал из банки на сало пахучую буро-зелёную мешанину, похожую на перебродивший силос.
— А это что такое? — спросил Артём.
— Салат горных алтайцев,— ответил пасечник хитро улыбаясь.— Может попробуешь?
      Артём зачерпнул половину чайной ложки и проглотил. Сначала ему показалось, что он проглотил железное веретено, потом — горячий уголь. Внутри у него сверлило, обжигало, захватывало дыхание. Артём сильно закашлялся и вынул платок, чтобы вытереть глаза.
      Григорий Ильич, откинувшись, залился по-детски звонким смехом.
— Ничего, для дезинфекции полезно… Эта адская смесь от тридцати болезней,— сказал он, оправившись от смеха.— Алтайцы говорят, что, если поешь этой смеси, ни один медведь тебе не страшен, только дыхни на него — вмиг удерёт.
— Вы любитель охоты?
— А что, не похож? — спросил Григорий Ильич.
— Нет, почему же. Просто мне подумалось, что в вашем возрасте ходить по тайге в такую стужу не совсем легко. Ведь вам уже за шестьдесят?
 —Да-да, бывает очень даже тяжко!.. Но, что делать?! Соболя одолевают… Прошлой зимой не успел я вовремя в связи с обильными снегопадами, так соболя под чистую больше двадцати пчелосемей сожрали. Соболь, он ведь хоть и маленький кот, а зубы у него — будь здоров, в брёвнах дыру прогрызает…
— Что, прям отверстие? — перебил Артём.
— А ты как думал?! — воскликнул пасечник.— В углу омшаника (помещение где зимуют пчёлы) или в потолке прогрызает, нажрётся мёду и уходит. Потом все соболя по его помёту приходят и устраивают соболиный пир…
— Ух ты! А что же пчёлы его не жалят, не защищаются? — опять вмешался Артём.
— Конечно жалят, от нескольких ужалений соболь погибает. Только коты очень хитрые, пчёлы ведь зимой находятся в клубе, в малоподвижном состоянии, и, соболь объедает корм вокруг клуба, делает он это очень аккуратно, при этом раскрывает пчелосемью, стаскивая в сторону утепление, которое предохраняет семью от холода. Пчёлы начинают волноваться, испражняются  прямо в гнезде и не доживают до весны, а которые случайно доживают, выходят очень слабыми. Соболь же, раскрыв один улей принимается за следующий. Если бы Бог отмерил соболю роста побольше, это был бы зверь матёрее любого волка.
— И как правильно с ними бороться? — вновь спросил Артём.— Как защитить от них пасеку?
— Каждый пасечник делает это по-своему,— сказал Григорий Ильич.— Я вот, к примеру,  пятьдесят метров от пасеки ставлю капканы, в круговую… Сначала вырубается небольшая берёзка метра три длинной, втыкается в снег под деревом, а на ветке дерева подвешиваю кусочек медово-пергового сота… соболь чует наживку и, чтобы дотянуться до неё бежит по стволу берёзки, а под наживкой капкан… вот и вся наука.
— И что, когда снимаешь соболя с капкана, он сильно кусается? — спросил Артём.
— Да ты чего! — засмеялся Григорий Ильич.— В большинстве случаев, когда я прихожу проверять капканы соболь уже мёртв, в застывшем состоянии, а если жив, то просто придавил его голову палкой, и сдавливаешь его тело рукой в области сердца, держишь крепко с минуту, соболь сразу погибает…  Добычу соболя надо вести повсюду в этих местах. А у нас что делают? Ловят там, где есть охотничьи артели. Да как ловят! Дадут план на край, а они его — бух!— на две-три артели. А эти ещё и перевыполняют… А ведь соболь — золото нашей тайги! Недаром раньше на Руси казна соболиная была.
      Устинов говорил, лениво пожёвывая фильтр сигареты.
— Люблю я вот так по тайге скользить. Не слышно тебя и не видно… Где утку или глухаря подшибёшь, где лося выследишь, а то и медведь выпрет с дуру на тебя, и его приберёшь. Кормит тайга-матушка.
      В его неторопливых, спокойных движениях чувствовались уверенность и сила. Казалось, он врос в эти горы и тайга стала частью его самого, готового в любую секунду ринуться в погоню или уйти от опасности.
— В городе на мизерную зарплату не проживёшь… А здесь — тайга кормит. Хорошо!
— Уродоваться из-за небольшой добычи, наматывая по горам километры! — усмехнулся Артём.— Чего ж хорошего?
      Устинов ощупал Артёма своим колючим взглядом, улыбнулся.
— Чудак человек! Ты когда-нибудь охотился? Или, может, рыбу ловил? Так вот, разве измеряешь добычу по труду, который затратишь на неё? Так и здесь. Ведь это — та же добыча. В ней никому отчёта не даёшь, а это — главное.
— Я это, что хотел спросить Григорий Ильич…— сказал Артём.— Может вы дадите мне какую-нибудь работу, чтобы мне здесь не унывать от скуки, чтобы я мог сделать что-нибудь полезное.
— Работёнки на пасеке всегда хватает,— обрадовался пасечник.— Нужно улья подготовить, промыть их щелоком (древесный пепел из печки), хорошо проскоблить, и просушить на солнышке. Опять же рамки нужно отремонтировать и натянуть проволоку… работы много, скучать некогда, если желаешь, займись, я буду благодарен.
— Да, влип я плотно, как там моя Валентинушка!? — вздохнул Артём.
— Я скажу тебе так парень,— прожурчал чистым родником пасечник и налил по половину стакана спирту.— Никогда не унывай и не казни себя, ибо ничего не бывает зря. Если ты честный и благородный человек и нет в тебе зависти, нет злой, коварной подлости, значит в тот конкретный момент твоей жизни, в данных поступках был истинный смысл и, ты просто не мог поступить иначе. А если тебе кажется или ты думаешь, что мог поступить иначе, что мог поступить по другому, то знай – ты не мог…
      Устинов опрокинул стакан, крякнул, закусил салом, закурил и продолжил:
— Бедный друг мой, вы не знаете женщину, а я только и делал, что изучал её. «Если хочешь победить весь мир, победи себя». Ибо проблема мужчины в том «предмете», который болтается у него в трусах. Запомни друг мой, брак — это нравственная смерть всякой гордой души, всякой независимости. Брачная жизнь развратит человека, отнимет энергию, мужество в служении делу, пойдут дети, ещё, пожалуй, неизвестно от кого; мудрый не боится заглянуть в лицо истине… Женщина обманет само всевидящее око. Господь, создавая женщину, уж конечно, знал, чему подвергался, но я уверен, что она сама помешала Ему и сама заставила себя создать в таком виде, в котором она пребывает…
— Если вдуматься в сказанное вами Григорий Ильич,— сказал Артём,— то вас определённо невозможно понять… невозможно вместить в голову сказанное вами.
— Э-э брат, это наука жизни, чтобы её понять нужно прожить собственный опыт и свои ошибки,— весело усмехнулся пасечник.— Многие люди даже прожив целую жизнь не могут вместить в голову  истину…
— Не пойму вас, о какой истине идёт речь? — перебил Артём.
— Хе-хе-хе, парень!..  Я говорю о той истине, о которой никто никогда не говорит и, никакие родители не скажут о ней своим детям, даже если Господь откроет им на неё глаза, а разглядеть её дано далеко не каждому…
— Интересно было бы узнать! — вновь срезал Артём старика.
— Я говорю об азартной жизненной игре, в которую играют почти абсолютно все глупые люди, а особенно женщины, ибо женщины не признают никаких разумных правил, потому, как они и представления не имеют, чем закончится их игра. Впрочем, многие мужчины тоже, не далеко ушли в своём развитии и жаждут игры. С начала они начинают играть в друзей, достигнув полового созревания, начинают играть в любовь, но а затем начинается самое страшное,— люди начинают играть в семью. Нужно человеку иметь семью, детей, так учат с детства родители, так принято в обществе… И теперь, когда люди не могут создать настоящую семью, построенную на любви, они вступают в страшную игру – создают вымышленную. Более того, они начинают играть в счастье,— придумывают, что они счастливы и пытаются убедить в этом окружающих. Далее происходит ещё страшнее — они заводят детей, после чего создают вид любящих родителей… А ведь они до конца своих дней не понимают, что дети всё чувствуют, чувствуют всю показуху перед соседями, перед родственниками, которую они проявляют перед окружающим миром. Они лицемерно радуются и веселятся не думая,— что впереди их ждёт горе и разочарование. Ибо, если истинно влюблённые кое-как уживаются, то прикинь в каком кошмаре проводят свою жизнь лицемеры…
— Да, Григорий Ильич! Озадачил ты меня не слабо!
— Сам напросился,— заметил Устинов.— Но это всё цветочки, дальше ещё страшнее, пойдут ягодки. Ибо игра набирает обороты. Дети подрастают, и «святые» мамки начинают вести игру заботливых, любящих мамаш. Ибо часто бывает так, что на самом деле дети им нужны были для того, чтобы привязать к себе мужчину, чтобы устроить свою жизнь или устроить карьеру. Но вдруг, в какой-то момент, разочаровавшись в жизни и не добившись ожидаемого, а момент этот обязательно наступает – они начинают зверствовать, сами того не замечая. На протяжении всей жизни подключается зверь более страшный — тёща.  А если в семье не один ребёнок, а несколько, их интриги, манипуляции, коварные уловки набирают такие обороты, от которых они практически сами сходят с ума и не понимают, что вокруг происходит…
      Но вот дети подросли и пришла пора создавать свою жизнь. Теперь «любовь» мамаш выходит на такой уровень игры, какой вообще здравомыслящему трудно вообразить. Но наивные, неопытные дети настолько сильно доверяют своим коварным мамкам, что совершенно не замечают предательства и подлости, не замечают, как умело матери манипулируют ими в семье, как унижают своих мужей, которые в своём большинстве, к тому времени уходят из семьи или спиваются, если не погибают от какой-либо болезни… Я говорю не про всех женщин, на самом деле я их очень люблю, я говорю о тех, которые сходят с ума от игры в любовь и в семью, которые от своих желаний, своих глупых, коварных умозаключений истинно сумасшествуют, не видя того, какой страшный вред они несут своим близким.
      Вот, в такие страшные игры любят играть женщины, наши мамы. И только прожив достаточно лет и переосмысливая свою жизнь, дети начинают узнавать, в какие страшные игры сыграли с ними их родители… Никогда не играй в такие игры, как любовь, не играй в дружбу, счастье, не играй в показуху. Как бы не было в жизни сложно, будь искренен и честен…
      Ты представь, что сделали наши тупые правители — так называемое равенство между мужчиной и женщиной. Таким образом отняв в семейной жизни у мужчин совершенно все права. Теперь везде женщины. Судьи — женщины, адвокаты, прокуроры — женщины… Да что там… на многих местах, которые занимали мужчины, теперь женщины. Мужчины потеряли свои рабочие места и большая часть из них просто спивается, потому что женщины их вытеснили из жизни, как из семейной, так и из общественной…
      Артём, посмотрел на пасечника таким взглядом, каким смотрит человек, который попал под подозрение и ждёт, когда это подозрение с него снимут.
— Единственное обязательство женщины, рожать потомство… и не совать свой нос в дела благородных мужей… Всё то, что с тобой приключилось, может на пользу тебе, кто знает. Теперь ты не разочаруешься в своей любимой женщине. Возможно, Господь избавил тебя от познания семейных мук. Если бы ты знал, сколько мне пришлось воевать со своей женой, каким адом была моя жизнь, хотя наша любовь была огромной, пока мы не поженились…
      И хорошенько запомни парень, что есть дороги ступив на которые — уже нет пути назад. Ибо ошибки, которые мы совершаем весят, как камни, привязанные к ногам тонущего, потому как нетерпение заставляет разумных совершать дурные поступки.
      Да, действовать нужно, но выбирать правильный путь и на этом пути не должно быть оружия. Как хорошо сказал некто из древних мудрецов: «только тогда, когда комар садится на твои яйца, понимаешь, что есть всегда путь решать проблему без применения силы».
— Возможно вы правы, но рано или поздно оружие будет говорить за нас,— сказал Артём.
— Есть такие женщины, в чреве которых портится любое семя,— продолжал пасечник, пропустив мимо выпад Артёма.— Нельзя говорить с женщиной о своих делах и нельзя доверять им, ибо они разрушат любое дело…
      Постоянная совместная жизнь мужчины и женщины уничтожает людей. Непрекращающиеся скандалы, делёж имущества, желание друг другу смерти, интриги, болезни на нервной почве, преждевременный уход из жизни — это всё проявления брака.
      Люди постоянно выносят друг другу мозг. Особенно хорошо это делают женщины, ибо женщина морально сильнее мужчины. Мужчина — сильнее физически, женщина — морально. Поэтому, если есть возможность иметь отдельное жильё, лучшая форма жизни — одиночество. Ибо спокойствие — залог здоровья и долголетия. И хотя нам природой заложено сто лет жизни, однако мы живём намного меньше — это всё есть происшествия, муки совместного проживания…
      Эмоциональные женщины нелегко сдаются. Называй это упорством, гордостью, как угодно. Несмотря на многие доказательства обратного, их эмоции гораздо примитивнее наших. Они всеми силами держатся за своё и никогда не отступают. У нас есть войны и битвы. Но женщины тоже могут сражаться.
      Единственным минусом и горем настоящего положительного человека является то, что он часто бывает не в силах бороться со сплетнями и клеветой, ибо эти пороки — есть сила слабых, мерзких, подлых людей. Особенно когда подлость и клевета исходит от женщин, ибо мерзость их языка не ведает границ. После чего порядочному человеку приходится отмываться от этой грязи много лет, а иногда и всю жизнь, если к этому делу, к этой клевете ещё приложили свою руку органы власти…
      Возможно ли сделать равными день с ночью? Великая добродетель великих оказалась величайшей глупостью, а проще говоря величайшим самодурством. Ибо невозможно изменить истину… Красивая женщина — приятна для глаз мужчины, а добрая — нравиться его сердцу.
      Личное присутствие любовников друг с другом обладает чарующим свойством, оно смягчает самые враждебные чувства и раздоры в семье, как бы сильны не были причины взаимного неудовольствия. Может быть, любовь прокладывает в сердце тропы, на которые так заманчиво возвращаться? Не разум ли подсказывает, что надобно или расстаться навсегда, или прощать безусловно? И будь то голос рассудка, какая-нибудь физическая причина или побуждение души, но всякий из нас, конечно, испытал, что взгляды, движения, поступки любимого существа пробуждают в сердцах, даже наиболее оскорблённых, огорчённых или униженных, былую нежность. Если разум не склонен к забвению, если личные интересы ещё страдают, сердце, не смотря ни на что, опять идёт в рабство…
      Там, где противники помирятся, даже если подрались на ножах, любящие расходятся безвозвратно из-за одного слова, из-за одного взгляда. В этом воспоминании о жизни сердца, ничем неомрачённой, кроется тайна разрывов, часто необъяснимых. Можно жить с недоверием в сердце, если прошлое не являет картины чистого, безоблачного чувства; но для двух существ, некогда столь связанных душевно, жизнь становиться невыносимой, когда всякий взгляд, всякое слово требует осторожности… За три минуты ссоры с любимой женщиной можно узнать её лучше, чем за несколько лет мирного сожительства…
      Слова имеют огромное значение. Если сказать нужное слово вовремя, оно заткнёт подлые уста. И если правильно поставить ударение в слове, можно исцелить душу человека. Каждый разумный, исследовав свою собственную душу, должен осознать — что Бог — есть совесть человека. И если человек не будет слушать голос совести, то высший Дух Истины заставит услышать этот голос через огромное количество бед, унижений и испытаний…
      И запомни, что любой человек, который приходит в твою жизнь — приходит лишь на время. Не существует плохих и хороших людей, все люди находятся на разном духовном уровне и каждый в своей иллюзии, и, поэтому люди не могут долго проводить время вместе. Нужно научиться извлекать пользу от одиночества. Все самые лучшие идеи и мысли к нам приходят, когда мы находимся в одиночестве.
— Что-то я не понял тебя, Ильич!..— воскликнул Артём.— По твоему, те гондоны, которые издевались над Валентиной не виновны? Они просто заблуждались, находились в неведении?
— Не о том думаешь, парень! Я говорю в общих чертах, о людском,— остудил Артёма Устинов.— Этих же уродов не возможно назвать и людьми… изверги, не имеющие именования, к сожалению таковых теперь много… Я понимаю, тебя настигла депрессия…
      А если настигла депрессия, я например… беру водки, закрываюсь дома один, без посторонних глаз и снимаю стресс. При этом есть возможность хорошенько всё обдумать, чтобы прислушаться к себе и услышать все свои глубокие чувства. Нужно понять, что нет необходимости кому-то что-то доказывать. По настоящему, людей заботят только их собственные проблемы...
      Величайшее в мире чувство, которое дано человеку — это прощение. Ибо прощение окрыляет человека, хотя человек этого сразу не замечает. Но если человек начинает мстить, то он попадает в водоворот непредвиденных и непредсказуемых ситуаций, из которых часто выходит виноватым, теряя честь… Прощение же — отчищает дух и совесть человека и позволяет ему двигаться вперёд, не смотря, ни на что, что происходит вокруг. Ибо прощение — возможность начать всё с начала, с чистого листа…
      С годами горячая когда-то жажда мести заметно во мне поостыла. Теперь я веду себя более осмотрительно, что ли, стараясь сохранять то, что стоит сохранять.
      Будь личностью — всегда слушай свой внутренний голос и хорошо думай о себе, старайся никого никогда не поливать грязью. Если человек в своей жизни не перенёс серьёзных испытаний: голода, нищеты, горя, кто глубоко не страдал – тот никогда не поймёт счастья и радости… Многие, бестолковые, духовно слабые люди думают, что человек, которого сломала судьба или же другие люди погибает духовно – это ложь. Многие думают, что сломленного не восстановить, но бывают очень сильные люди, для которых наступает такой период, когда нечеловеческая боль предательства и измен превращает такого человека в несокрушимую скалу, с очень сильным характером. И теперь, этот человек перестаёт прощать лживых подлецов и начинает с ними прощаться. Так человек начинает ценить свою свободу…
      Быть богатым — значит опереться на Бога, быть довольным своей внутренней силой и своим благополучием. А бедный — это человек, у которого постоянный стресс, который не живёт в согласии со своим внутренним миром, с окружающей его истиной, хотя и имеет большие доходы в финансах и так далее.
      Всё, абсолютно всё происходит из-за мелочей. Есть мудрая поговорка: «не забил вовремя гвоздь — потерял подкову, из-за потерянной подковы потерял коня, из-за потери коня — вовремя не доставили нужную информацию. Из-за того, что вовремя не доставили нужную информацию — проиграли войну».
    А вот ты, не знаешь, почему все мудрецы живут или стараются жить далеко от людей?
— Никогда не думал об этом… И почему же?
— Да потому, что в больших населённых пунктах жизнь суетливая, бесцельная и очень жёсткая, где кругом одни лицемеры, как будто живёшь среди врагов. Ты наблюдал когда-нибудь за пчёлами?
— Нет, пока не доводилось.
— Понаблюдаешь ещё, у них есть чему поучиться. У пчёл всё продумано, в отличие от нас, людей. Каждое насекомое в гнезде выполняет свою работу без всякого указания, у пчёл во всём идеальный порядок. И каждое насекомое заботится об общем благополучии, в отличии от нас…
      У меня иногда возникает такое чувство, как будто я живу среди таких людей, которые думают, что будут жить вечно, что никогда не покинут этот мир. Они настолько сильно увлечены движением к богатству, что фактически забывают о жизни. Они думают только о деньгах, чтобы тратить их на свои придуманные иллюзии, от которых, они думают им будет счастливее и лучше жить.
      Наблюдая за этими новыми хозяевами жизни, я с иронией думаю о том, что все они ещё недавно были коммунистами и били себя в грудь с высоких трибун, проповедуя идеи равенства и братства. На самом же деле оказались заурядными жуликами, обворовывающими государство. Теперь же они делают тоже самое, но уже в куда больших масштабах и вполне легально. Огромные их состояния нажиты исключительно обманом и грабежом. Зависть и жадность ослепила их, делая одержимыми в ненасытном стремлении к богатству любой ценой. Многие даже не задумываются над конечной целью своего обогащения. Пожалуй, сам процесс для них важнее и привлекательнее какой-либо цели. Поэтому, большинство этих новых буржуев инстинктивно чувствуют скоротечность своего головокружительного взлёта к богатству и абсурдность своего бытия в стране тотального беспредела. Они проживают жизнь в постоянном страхе потерять свои капиталы, живут в постоянном стрессе и в раздражении переживая за свою жизнь, за жизнь своих близких.
      Я думаю, что каждый разумный человек должен принять решение — трудится и наслаждаться плодами своего труда, не ожидая какой-то манны небесной. Ибо манна небесная достаётся лишь президентам и Акимам, — сдержанно улыбнувшись проговорил Григорий Ильич.— Мы же должны и посеять, и пожать, и находим, что так вкуснее.
      Всё… всё Артёмка, уморил ты меня с разговором, вздремну-ка я однако,— пробурчал Григорий Ильич, завалился на кровать и захрапел.

      К вечеру дождь прекратился и Устинов стал собираться в дорогу.
— Григорий Ильич, ты никак домой собрался? — спросил Артём.
— Выспался я, слава Богу хорошо,— вздохнул пасечник.— Ни хочу всю ночь бессонницей маяться, пойду однако.
— Так темно же уже, Ильич?!
— Ничего, я люблю по ночному лесу бродить.
— Опять придётся одному «куковать»,— сказал Артём.— Скукота! Как вы тут живёте?
— Работой сынок! Всё на работе держится. Займёшься делом и скучать некогда,— убедительно проговорил Григорий Ильич.— Работу я тебе подсказал, опять же дровишки готовить надо, их всегда надо готовить, книжек вон у меня много, есть, что почитать.
      Поговорив с Артёмом он вышел на крыльцо.
      Ночь бала тихая и по весеннему тёплая. Тяжёлые тучи, как крышка гроба нависли над землёю, было очень темно. Возле постанова с ульями суетилась Белка. Эти низкие, неподвижные тучи, эта глухая тишина давили душу. Далеко за лесом тускло блеснула зарница. Весенний проливной дождь практически везде согнал снег. Снег оставался только местами, на северных склонах и под деревьями.
     К Устинову на длинных, больших лапах подбежала Белка, она слабо повизгивая тоскливо смотрела молодыми, добрыми глазами. Устинов погладил её по голове и почесал за ухом. Белка быстрее замахала хвостом и продолжала жалобно повизгивать.
      В горах снова сверкнула зарница и бледным, перебегающим светом несколько раз осветила неподвижные тучи. Стало ещё темнее.
      Быстрая, нервная дрожь охватила тело. Он подождал, чтобы она прошла, и зашёл в хату.
      Артём медленно расхаживал по комнате, устало понурив голову.
— Артём, ты сидишь всё здесь за книгами. А посмотри, какая ночь чудесная,— тихая, тёплая… Пойдём, пройдёмся.
      Артём потёр рукою лоб и встряхнулся.
— Пойдёмте, пожалуй! Все равно ничего в голову не лезет.
      Они вышли из дому и вошли в лес. И на просторе было темно, а здесь, среди берёз и пихт, не видно было ничего за шаг. Они шли словно в подземелье. Не видели друг друга, не видели земли под ногами, ступали как в бездну. Голые вершины деревьев глухо шумели. Иногда сквозь ветви слабо вспыхивала зарница, и всё кругом словно вздрагивало ей в ответ. Артём молчал.
      Сзади в смутном сумраке раздался мягкий, частый, быстро приближающийся топот.
— Что это там?! — Артём вздрогнул и быстро обернулся.
      Устинов рассмеялся.
— Ну Артёмка, Артёмка, ведь это не позволительно! Что это может быть? Вероятно, Белка нас догоняет!
      Белка подбежала и, радостно виляя хвостом, стала ластится к Устинову и Артёму. Артём старался улыбнуться.
— Ишь негодная! Так неожиданно налетела, невольно вздрогнешь!
      Двинулись дальше. Артём украдкой вглядывался в темноту странно блестевшими глазами. Ветер упал. Стало совсем тихо. Они вышли к реке Сержиха.
     Присели на бревно не далеко от речки. Река бурно и громко шумела в ночи.
— Странно, но на меня действуют такие ночи,— произнёс пасечник.— Тебе не кажется невероятным, чтоб в этом мраке не было ничего таинственного? Мне это очень часто кажется. Кругом необходимо должна быть своя жизнь, но только она ускользает от наших глаз. Нужно совсем неожиданно оглянуться, чтобы уловить из неё хоть что-нибудь. Вот мы идём с тобой,— и неужели мы тут только двое во всём этом просторе, а кругом нас лишь дрожание разных молекул, колебание светового эфира и тому подобное. Почему же в таком случае так ясно и так жутко душа ощущает невидимое присутствие кого-то,— каких-то смутных, бесформенных существ, перед которыми мы так слабы и беспомощны.
— Опять будет дождь,— сказал Артём.— Видишь в далеке не умолкают молнии.
      Как раз над лощиною низко стояло большое чёрное облако с расходившимися в стороны отрогами. Как будто гигантское, странное насекомое повисло в воздухе и пристально, победно следило за шедшими по лощине. Угрюмые и молчаливые зарницы вспыхивали в темноте.
      Незаметная внутренняя дрожь всё сильнее охватывала Устинова. На душе было смутно и не обычно. Только ум работал с полной ясностью.
— Пристегни собаку за поводок,— сказал Устинов.— Смотри, чтобы Белка не увязалась за мной, а лучше уведи её в хату, выпустишь утром.
      От тучи подуло сильным, влажным ветром. По земле зашуршали первые капли дождя. Накинув капюшон, подтянув рюкзак и хорошо закрепив карабин Устинов зашагал в темноту.