Железяка

Ч. 1


     Володька наконец-то дождался своего нового парохода под названием «Волгонефть». До этого он на танкерах не работал. Как только увидел эту уродливую длинную железяку, приписанную к астраханскому судоремонтному заводу, настроение у него сразу упало ниже ватерлинии.

     «Всё, доплавался до баржи какой-то. Удивительно, как это корыто ещё плавает, даже в море выходит. А бензином-то как прёт, на автозаправке так не воняет», - возмущался он.

     Володя много раз бывал в Астрахани, когда на пассажирах работал, но даже не знал, что здесь есть затон и судоремонтная база - филиал от самарского пароходства «Волготанкер». Теплоход уже успел сходить в Самару, где его осмотрели на предмет годности для перевозки бензина.


     ***


     Каюта начальника радиостанции находилась как раз под штурманской рубкой.  Ночью, когда Володька успел лишь на часок вздремнуть, к нему постучали.

-   Э-э, начальник, подъём! Я Саня, второй штурман, только вот вахту сдал. Тебя Кэп на рыбалку приглашает.

-   Привет! Что за шутки, родной? Давай, Саня, приходи завтра. Ага? Тогда и познакомимся, и пошутим, - недовольно буркнул спросонья новенький радист.

-   Да я серьезно. Мы уже два часа, как из устья в Каспий вышли. У нас все рыбачат, закон такой. Если не во что переодеться, пойдём в кандейку, боцман подберёт чего-нибудь. Я в одних плавках всегда рыбачу, только сапоги резиновые надо обязательно, - топтался у входа в каюту второй штурман.

-   Ты о чём вообще? Какая рыбалка, а? Ночь же, - продолжал возмущаться Вова, будучи уверенным, что его разыгрывают ради смеха, как новичка.

-   Мы как раз всегда по ночам и рыбачим. Короче, вставай и приходи на мостик. Там тебе Кэп сам всё объяснит. Серьезно говорю, давай, приходи...



-   ... Доброй ночи! - поприветствовал новенький радист ночную вахту.

-   Ага, заходь, Владимир Александрович. Я тебе уже чаю налил, - подхватил его под локоть  капитан.


     На мосту, кроме Кэпа, у штурвала стоял рулевой и в лобовой иллюминатор смотрел третий штурман. На мостике было ещё довольно темно, рассвет только-только начал брезжить.


-   Сейчас адаптируешься к темноте... Знакомьтесь, это наш новый начальник, Владимир Александрович Смирнов. А это Иван, наш старший рулевой. Он же боцман, он же шкипер, - знакомил командир судна нового начальника радиостанции с ночной вахтой судоводителей.

-   Очень приятно, моя кликуха - Клюз, но это для своих, - ответил, освещаемый маленькими тусклыми лампочками на навигационных приборах густым басом какой-то верзила.

-   А это наш третий штурман, Евгений Павлович. После ленинградской мореходки и сразу к нам. Днём в море сам будет рулить, а по ночам ему одному ещё рано.

-   Женя, кликуха - Студент, тоже для своих, - представился молодой третий штурман, похожий по габаритам на юношу.

-   Мы все тут свои. Меня обычно Кэпом кличут, а тебя уже просто начальником начали звать. Тут до тебя радистом хлюст один был. Локатор, вот этот маленький, весь раскурочил, а устроить не смог, на одном теперь ходить приходится. Давно этого хлюста списать собирался. Совсем ничего не делал, говнюк, только пьянствовал. Все мы здесь любители выпить, но надо же и дело делать. Надеюсь ты не такой? Женат? - сразу, как на допросе, начал сыпать вопросами капитан.


     «Ёкарный Бабай! Куда попал? - как-то сразу пал духом Володька. - Ну и дисциплинка здесь! Лучше бы в Тольятти на Сормовские устроился».


-  Был... в разводе сейчас.

-   И дети есть?

-   Дочка... в школу ходит...  алименты плачу.

-   У меня внучонок тоже осенью пойдёт, утром его увидишь. Дочь здесь с ним катается. Полную семейственность развёл. Муж дочери - третьим механиком, жена - поваром. Хотел дочь прачкой оформить, так не дают пока. Штат раздуваю, видишь ли.

-   Василий Васильевич, а чего мне Секанд про рыбалку заливал?

-   Зови просто Василич, я всем господам офицерам так разрешаю ко мне обращаться. Ну, при чужих, конечно, как положено. Это я к тебе Сашку послал. Вон смотри в окошко, что за рыбалка. Осётр пошёл, севрюжатина, бестер. Даже пару белуг поймали час назад.

-   Эх, ни хрена себе, рыбалочка! А как это вы придумали? Эх ты, вот это рыбина! Это что за рыбина... вон та, огромная, как кит? - с удивлением разглядывая в лобовой иллюминатор огромную белугу, восторгался радист.

-   А-а, это как раз белужка. Завтра моя Татьяна из её башки такую уху сварганит, пальчики оближешь.

-   Ну и рыбина, я таких ещё не видел. Акул ловили на экваторе, но они, по сравнению с этой, просто мальки. Пойду спущусь, погляжу...

-   Погоди! Мы тут все рыбачим. Сейчас Клюз сапоги тебе резиновые подберёт и топор даст по-мощнее. Надень трико какое-нибудь старенькое и майку, что похуже. Видишь, волна по палубе гуляет. Надо будет сейчас балласт малость откачать, а то осадка лишнего, рыбачить хреново. Студент, возьми руль! А ты, Клюз, спустись, покажи начальнику, как осетра глушить. И чтоб за борт хвостом его бестер не скинул. Через пятнадцать минут всех рыбаков сюда, на инструктаж, а я сейчас осадку уменьшу...


     Поглазеть на рыбалку и поесть осетринки Володя был, конечно, не против, но перспектива самому рыбачить его не очень прельщала.


     «Видимо, придётся порыбачить, никуда не денешься, - недовольно рассудил он. - Этот боцман, Ваня-Клюз, громадина под два метра. Руки, как грабли. Одной кистью может мне черепушку раздавить, как сырое яичко. Вот уж кто точно от обезьяны произошёл, причём от гориллы. Ломом не перешибёшь, а лишь пощекочешь. Создал же Бог образину».


-   Ты, Алексаныч, не бойся, бей прямо между глаз. Я обычно обухом ябошу, аж мозги на два метра разлетаются. Мы бошки всё равно за борт майнаем... и требуху с ластами тоже. Берём только тушку - хранить негде. А икра у них сейчас ещё зелёная, невкусная... если только на жарёху. Через пару месяцев, ближе к маю, вся чёрная будет - самое оно.

-   Слышь, Клюз, а что здесь за система? На что ловите-то?

-   Ни на что, сама в кукан залазит. Сейчас увидишь...


    Система оказалась несложная, но эффективная. По обоим бортам, от бака до юта, проложено по тросу. Длина рассчитана опытным путём так, чтобы они волочились по дну. Трос взрыхляет дно и отрывает от него ракушки, на которые сбегаются осетровые породы рыб. Посередине троса приделывается кукан - дугообразный, похожий на хоккейные ворота, каркас, согнутый из толстой металлической трубы, к которому привязана сеть крупной ячейки, как сачок, длиной метра два. Куканы поднимаются консолями, управляемыми с крыльев мостика с обоих бортов. Стрелой, как удочкой, управляет вахтенный штурман - главный рыбак. Через пятнадцать-двадцать минут поочерёдно с правого и левого борта один кукан поднимается, а другой погружается в воду. Высота ворот кукана где-то около метра, ширина чуть побольше. За один подъём из кукана вытаскивается штук пять-шесть рыбин. Когда трос взрыхляет дно, осётр клюёт ракушки и сразу его подхватывает кукан хвостом в сачок, а мордой в ворота. Ячейка сетки рассчитана так, чтобы рыбина не смогла вывалиться из кукана, запутавшись плавниками в сетке (ластами, как их называет Клюз). Задача Володи была всего-навсего убить или сильно оглушить рыбину ударами топора по голове и за жабры оттащить на середину палубы, где её потом разделают и разрежут на куски уже другие рыбаки. Поначалу ему было немного боязно. Средний осётр весит под восемьдесят кило, а длиной около двух метров.


     «Не знаю, как Клюзу удаётся обухом размозжить осетру голову так, чтоб мозги разлетались?! У меня что-то и с пяти ударов убить не получается. Ну и бестер попался! Вообще всю башку раскрошил, а он всё ещё живой, гад, - бурчал себе под нос Вовка. - Похоже, придётся за жабры сначала вытащить из кукана. Дотащу уж как-нибудь волоком, ладно хоть рыбины все скользкие и палуба мокрая».


-   Вообще, эта чертяка очень живучая. Бывает, даже без головы бьётся и трепыхается. Если хвостом по ногам даст, может и ногу сломать, и за борт смайнать. Но у осетра зубьев нету, он губами из ракушек слизняков высасывает, - рассказывал Клюз в перекур. - Помню, на Кубе барракуду поймали. Такая тварь - живучее бестера. У неё вообще, даже через пару часов отделённая от тушки башка может сама укусить, если будешь пальцами в не тыкать...


     На палубе рыбачат четыре-пять человек по четыре часа через восемь. Один забивает и подтаскивает, двое разделывают, а последний солит и укладывает в тару. Соль бузун, крупные кристаллы желтоватого цвета, запасается заранее. Идёт, например, по Волге мимо баржа с солью, вот и происходит с буксировщиком обмен соли на дизельку. Да и без дизельки, за пару литров водки могут отсыпать хоть полбаржи этого бузуна.


     Днём от скуки солильщику кто-нибудь приходит помогать, одному здесь не справиться. Тары, как правило, не хватает, на судне всего двенадцать двухсот литровых бочек. Засаливали в пожарные ящики, которых по всей палубе шестнадцать штук, но и этого было далеко недостаточно. Кэп на свой страх и риск, от жадности или от азарта, приказал солить рыбу прямо в шахте лага. Эта шахта находится на полубаке, размерами два на два метра и глубиной метров шесть от палубы до днища. На дне находится трубка Пито, самая главная деталь лага, которым измеряют скорость судна в стоячей воде. Поэтому из-за рыбы на каботажных судах типа «Волгонефть» вряд ли у кого-нибудь можно обнаружить действующий лаг. Да он таким судам не очень-то и нужен. В реке они идут по фарватеру, где особенно не разбежишься, а в море на таких судах главное не скорость, а лишь бы добраться до порта назначения. Километров двадцать в час, больше всё равно не разгонишься, даже порожняком. В Каспии штормит иногда похлеще, чем в океане. Волгонефть - железяка длинная, сто тридцать метров, а шириной всего семнадцать, надстройка на корме. Бывали случаи, когда такие суда ломались на гребне волны, даже двойные борта не спасали. Восемь штук танков. Обломится такое длинное корыто где-то посередине, и дрейфуют две половинки. Ладно бы порожняком, а бывает и с нефтью...


     Днём тоже рыбачили, но уходили подальше от берега так, чтобы в локатор, на самой большой шкале в пятьдесят километров, был виден край берега. С подачи Кэпа Володя передал радиограмму, что у них шторм, и они, якобы, вынуждены прятаться в подветренных берегах. Надо же до самого верха шахту лага севрюгой забить.

     На завтрак Татьяна Михайловна, жена капитана, успела уже пирогов с осетриной напечь. Знала про рыбалку, хоть одна рыбина, но на пироги поймается, опару заранее поставила. Ей, видимо, помогала Маринка, её дочь.


-  Начальник! Володя, садись сюда, за наш стол, - окликнул радиста капитан. - Здесь всегда место начальников. Так, кто ещё не слышал? Повторяю в последний раз - чистой воды завтра не будет. Кто хочет помыться, мойтесь сегодня, а то неделю грязными ходить будете или мыться забортной. Воду экономить! Оставляем только попить да суп сварить. Передайте всем, чтобы не было неожиданности...


     Кают-компания небольшая - посередине два четырёхместных стола и один длинный общий стол, вдоль иллюминаторов. Телевизор «Чайка» с большим экраном встроен между книжными полками. Напротив - мягкий диван на восемь сидячих мест, обитый зелёным дерматином. Вот и вся мебель, которую можно было запихнуть в такую кают-компанию.

-  Ну как тебе рыбалка? Плечо не болит, намахался топором? Погоди, заболит ещё. За ночь тридцать восемь рыбин засолили - две белуги, ты их видел, восемь севрюг небольших, килограммов по сорок, а остальные осетры с бестерами. Сейчас позавтракаешь, радиограмму отправишь, что продолжаем штормовать. Ещё ночку порыбачим и хорош. На обратном пути с бензином пойдём, а я гружёным не рыбачу, - вводил Володю в курс дела Кэп.


-  Василич, как же так? В шахту лага солить начали. Трубку Пито уже не отскребёшь, без лага останемся, - возмутился радист.

-  Не бери в голову, мы уж пять лет без лага ходим,  - успокаивал его капитан. - Ты лучше вот что сначала... у нас связь с машинным отделением пропадает. Этот балбес, что до тебя был, чего-то целую неделю всё вошкался, да так ничего и не сделал. Посмотри сегодня, а то без связи с машиной на манёврах хреново. А потом уж и локатор. Он хоть и не к спеху, а надо. Вдруг и этот накроется. Без локатора-то нам, сам знаешь, далеко не уехать...


     Железяка уже пятый год ходит рейсами Ленинград — Махачкала, перевозит  девяносто второй бензин. Роковые девяностые - многие суда, особенно пассажирские, встали на прикол. Востребованным остался лишь нефтеналивной флот. Страна медленно, но уверенно превращалась в сырьевой придаток для остального мира. Нужно было как-то вывозить углеводороды за кордон. Пригодились сразу и такие ржавые железяки, которые и в море-то выпускать страшно. Некоторые суда ходили не только без лага, но и с более весомыми дефектами. Большие флотские начальники закрывали на это глаза, и пошли по Волге караваны ржавых пароходов, обломков СССР. О какой дисциплине можно было говорить в те времена? Груз терялся по дороге в больших количествах, убытки не поддавались никаким подсчётам. Верхи грабили по-крупному, низы тоже по мере своих возможностей. В шлюзах часто приходилось делать так называемые паузки. Осадка не позволяла пройти через шлюза, приходилось перекачивать нефтепродукты в другие суда-посудины, а после шлюза обратно из них выгружать. Вот здесь-то бензин и «испарялся» десятками тонн. И так по всей Волге.

     Пятнадцать членов экипажа. Из штурманов - Кэп, старпом-Чиф, второй-Секанд и третий помощники. Из маслопупов - стармех-Дед, второй, третий и четвёртый механики. К маслопупам относился также и электромеханик. На палубе - два матроса, в машине - два моториста. Повар - жена Кэпа. Ну и сам Володя, начальник радиостанции, по должности относящийся к палубной команде и подчиняющийся непосредственно капитану.

     Конец марта. Судно пошло под первую свою погрузку. Сейчас на борту ещё три пассажира - дочь Кэпа, Марина - молодая и довольно симпатичная женщина с сынишкой Антошкой, любимцем всей команды. И ещё жена второго механика, Елена - катается с ним, пока в отпуске. Тоже симпатичная, высокая и стройная женщина, но стеснительная тихоня. На палубу выходит редко, обычно с мужем. Или загорает на палубе, когда Аусыч, её муж, на вахте. Прячется на приличном расстоянии от рубки за мачты, чтобы матросы в бинокль не глазели.

     После завтрака Володя сходил на бак, проверил связь с мостиком. Попросил старпома проверить связь с машиной.

     «Везде всё нормально, пока. Ну и ладно! - решил он. - Надо смотреть, когда связь пропадёт».

     Зашёл на мостик, включил ламповый локатор Донец  - вообще целей не отбивает.


-   Чиф, а давно у вас Донец не фурычет?

-   Не знаю, я вообще им почти не пользуюсь, всё больше Океаном. На нём хоть след от цели хорошо виден, можно сразу курс движущейся цели определить. А этот пока-а раскочегарится...

-   Я тебя попрошу, не включай пока локаторы. На мачту слазаю, посмотрю.

-   Какой нельзя включать?

-   Никакой пока не включай, чтобы меня рупором антенны с мачты не скинуло.

-   Ага, понял. А ты надолго?

-   Минут на двадцать. Сможешь без радара?

-   Ну давай. Я тогда сейчас ближе к берегу прижмусь...


     Старпом Николай - молодой человек, тридцать один год всего. Самарец, заканчивал Горьковский институт инженеров водного транспорта. Сначала на пассажирах работал лет пять, потом женился, и жена заставила его уйти на грузовики. Парень он видный, а в форме, так вообще - Ален Делон. Девушки и молодые женщины, которых на пассажирах всегда почему-то больше, чем по статистике полагается, могли и во грех ввести. Вот из ревности она его и отправила на «Волгонефть», чтоб у него соблазна не было.

     Как мужик, вроде, и ничего, но сам себе на уме как-то. Со всеми в хороших отношениях, но особой дружбы ни с кем не ведёт. Здесь все матом ругаются - одно мужичьё, ясное дело. У жены Аусыча, наверное, уши уже все повяли. Лаются в дело и не в дело, а он нет. Ругнётся, может, если молотком по пальцу тяпнет, так это не в счёт. Чистюля и брезгуша. В каюте ходит в махровом халате. На берег сходит - прихорашивается, как мадмуазель, два часа. В карты играет только в преферанс. В шахматы Володька с ним сыграл партий пять.


     «Слабовато играет и больше не предлагает. Почему? Болезненно переносит проигрыш? Странный парень. Анекдотов знает мало, да и рассказывать их совсем не умеет, но смеётся над ними от души. Порой и анекдот-то не смешной, а если он засмеётся, так сразу все заржут. И не от анекдота, а от него, потому что он так заразительно хохочет».


     Антенны локаторов находились на слишком близком расстоянии друг от друга. Если включить сразу оба, то можно попасть на такой момент, когда при вращении оба рупора хоть на секунду посмотрят друг на друга - поцелуются. Тогда более мощный выбьет более слабому полупроводниковые кристаллы в приёмнике. Именно так, видимо, и случилось. Володя слил скопившуюся влагу из волноводов, подсушил их немного, как смог. Заменил в приёмниках у обоих кристаллы - и всё заработало. Даже картинка на экранах обоих локаторов чётче стала. К обеду эта новость уже разошлась по всему пароходу.

     На обед была такая вкусная уха, что Володька уплёл три тарелки и только из скромности не попросил четвёртую.


-   Ну, начальник, молодец! Я думал, ты, как минимум, дней пять локатор чинить будешь. Этот балбес его же весь раскурочил. Ну теперь у меня хоть душа спокойней будет. Видел, ты на бак ходил. Связь, что ли, проверял?

-   Связь мостик-бак и мостик-машина есть, надо ждать, когда пропадёт, сейчас ничего не сделаешь.

-   Понятное дело! Ладно, когда сломается, я тебе скажу.

-   Василич, а знаешь почему Донец отрубился? Сразу оба локатора крутились под высоким напряжением. Вот один другого и «прострелил». Если есть нужда крутить сразу оба локатора, то один должен крутиться в ждущем режиме, без включения высокого напряжения. Скажи своим, может, кто об этом забыл. Я кристаллы в обоих приёмниках заменил. Осталось всего четыре штуки, последние.

-   Это Студент, скорее всего, нагадил. Я его одного как-то пару раз оставлял ночью в водохранилище. Ладно, разберёмся. А ты составь запрос на радиодетали, какие тебе нужны. Только радиограмму отправляй не в Астрахань, а на Самару - у наших куска мыла не допросишься. Честно тебе говорю. Отправляй, я потом подпишу...


     Василич - маленький, лысый мужичок-колобок, с круглым солидным животом, короткими ножками, пятьдесят восемь лет от роду. Капитаном стал в девятнадцать, как он сам про себя рассказывал. Да и капитаном-то стал на барже, образования даже среднего нет. В длинном слове может сделать две-три ошибки, но настолько тёртый калач!

     Глазки маленькие, узенькие, как щёлочки, но очень живые, насквозь любого видят. Память для его годов просто феноменальная, особенно, если это касается денег. Когда-то капитанов не хватало и он вовремя подсунулся. Сначала на буксирах, потом на судах побольше, и вот уже лет пятнадцать на судах река-море. Но он здорово справляется со своей должностью, всё видит, везде успевает, всё заранее предусматривает.

     Бывает, правда, уходит в запои дня на два с супругой на пару. Видимо, нервы устают всегда быть в натянутом состоянии. Если Татьяна в такие дни хоть иногда появляется на своем камбузе, то он на мостик не поднимется, хоть пожар случись. Все об этом знают, и все боятся, потому что без Вась-Васи, как его для краткости прозвали молодые члены экипажа, на судне не может решиться ни один, даже пустяшный, вопрос.

     Жизнь заставила его стать большим психологом-практиком. Он, как мудрый еврей, всегда знает с какого боку подойти, кому и сколько дать на лапу. За его маленькой спиной, как за скалой от сильного ветра может спрятаться вся команда. Он капитан и всю ответственность всегда берёт на себя. Как-то спокойно, без суеты находил выход из, казалось бы, совсем безвыходных ситуаций. Бензин налево сбывали, с рыбой попадались - он всегда смог отмазаться. Всё у него везде схвачено, за всё заплачено. Володя всё время боялся залететь с дезинформацией в радиограммах, и Вась-Вася, словно чувствовал, сам как-то пришёл в радиорубку.


- Ну давай распишусь.

- В чём?

- В радиограммах, конечно. Не тебе же садиться, если что. На это у тебя я, твой капитан, есть.


      Он вообще ни одной радиограммы за всё время не давал в письменном виде - всё устно, хотя обязан давать именно в таком и с подписью. Володя у него как секретарь был.


- Начальник, сколько я в прошлом месяце мазута заказывал, не помнишь?

- Не помню. Сейчас сбегаю, посмотрю.

- Не бегай, ладно. Прибавь на этот месяц на пару тонн побольше. Нам они, может, и не нужны, погоды не наладят, а если дадут - хуже не будет, это во-первых. А в-третьих, они там нас не так сильно подозревать будут. А то подумают, что мол, если не просят, значит хватает. А если хватает, значит, не штормуют в Каспии, а отстаиваются где-то и сдают дизельку налево.

- Железная логика! А где пропало во-вторых?

- А во-вторых, они сами там все знают, что на таком количестве мазута, какое они всем судам выделяют, никто не доедет, как ни экономь.


     А экономить Вась-Вася умел на всём. Это было его кредо, жизненная позиция. На колпит (коллективное питание) для команды выделяется не густо. Либо живи впроголодь, либо сбрасывайся с зарплаты на жорево. Никто не сбрасывался ни разу и ели всегда от пуза. Никто никогда не считал, сколько колпитовских денег уходит на продукты. Конечно, крупы, картошку, макароны, масло и прочее необходимо покупать - без этого никак. А если пошла осетрина, то мяса уже не жди. Осетрина считается деликатесом, от неё не всякий осмелится морду свою воротить, но и деликатес когда-нибудь, да надоест. Меньше, чем через пару недель, на эту осетрину уже никто смотреть не мог. Поначалу каждый с большим удовольствием, конечно, откушивал пирог с белужьей визигой (спинным мозгом). Никто не ленился сходить на палубу, где по бортам во всю длину железяки висят и вялятся, истекая соком, сказочной вкусноты огромные куски осетрины, севрюги и бестера (помесь белуги с осетром). Нет, не ленился - ходил и отрезал-таки граммов триста севрюжьего балычку под холодненькое пивко. Но потом никто уже запаха осетрины переносить не мог. Начинался ропот команды. Татьяна выкидывала на помойку продукты своего труда со столов - нетронутые кусищи жаренного осетра. В каюте Кэпа слышалась ругань, но на следующий день были уже макароны с тушёнкой по-флотски. Все окончательно понимали, что такое настоящий деликатес. Эта осетрина позволила Кэпу совсем не тратить колпитовских денег, а они немалые, не хилая прибавка к зарплате. Но никто против не был. Все сыты, а как крутится Кэп, чтобы прокормить свой экипаж, никого не волнует.


     Володя сразу как-то подружился и легко сошёлся характером с электромехаником Виталиком, молодым мужчиной тридцати восьми лет. Его земляк, тоже жил в Горьком и совсем недалеко, как оказалось. Электромеханик, как и радист, на реке вахты не несёт. Виталик работал уже четвёртую навигацию на этом танкере.

     В последнюю ночь рыбалка была ещё круче. Один раз в кукан попалось сразу восемь штук осетров. В мотне кукана были одни хвосты, а огромные морды умудрились каким-то образом впихнуться в размеры ворот кукана. С одного подъёма - шестьсот пятьдесят кило...


     «Василич прав, плечо не просто болит, а ноет, взывая о помощи к моему мозгу, как провинившийся матрос к строгому, но справедливому капитану, - ворчал про себя Владимир. - За две ночи я собственными руками убил девяносто два живых существа. Причём, варварски, топором промеж глаз, как учил меня великий наставник Клюз».


     Ваня-Клюз по возрасту - ровесник Виталика, может, чуть постарше. Он детдомовец, детство было несладким. Был женат, но жена его бросила за пьянство - платит алименты за сына. Да, пьёт Клюз частенько, есть такой грех за ним. Старается держаться, и здесь ему с этим недугом немного легче бороться. Он осознаёт, что является маленькой шестерёнкой в целом механизме, представляющем собой экипаж железяки, и что без него людям будет трудно выполнять свою работу.

     Прозвище это он получил потому, что всегда свои речи заканчивал словами : «Ферфатер в клюз, издохен шванс!». Видимо, в школе он учил немецкий. Из этой фразы всем без перевода было понятно только одно слово - клюз, которое и стало родным псевдонимом Ивана.

     Однажды, при опускании судна в шлюзах, в открытое окно кают-компании, когда оно находилось на уровне бетонки, спрыгнул какой-то наркоман - воришка. Чиф был на мосту и заметил его. Стали ловить всей толпой. Задраили все двери, чтобы не убежал. Зашхериться ему особенно негде было, и через десять минут вор был зажат у двери на корму. Но у этого придурка, видимо, крыша поехала, или шибко обкуренный был. Он, как загнанный зверь, махал ножом и никого к себе не подпускал. За поясом у него был виден японский видеомагнитофон, хозяином которого мог являться только Саня - Секонд. Все ходили к Сане в каюту смотреть Шварценеггера.

     Приёмами против ножа никто из экипажа не владел, а долбануть каким-нибудь багром было жалко, да и последствия могли быть печальными. Тут всех растолкал Клюз и спокойно приказал:

-  Так... рассосались все отсюда! Быстро!.. Брось нож, а то руку сломаю...

      Ворюга, поняв, что против гориллы нож бесполезен, а пистолета нет, взвыл утробным воем, как дикий зверь перед неизбежной гибелью, и опустил руку с ножом. Тут же, молниеносно, Клюз ладошкой влепил ему такую оплеушину, что тот аж подпрыгнул. Железная дверь на корму открылась, и вор вывалился за порог.

- Ферфатер в клюз, издохен шванс!

     Клиент ушёл в глубокий нокаут и не мог слышать сакраментальной фразы Клюза. Ваня в своё время служил в морской пехоте, потом остался на сверхсрочку и дослужился до мичмана. Владел приёмами боевого САМБО и рукопашного боя, даже награды имел.

     А по природе своей, он - самое добрейшее существо. Руки, хоть и имели вид граблей, но умели делать всё. Или очень многое, не считая основного предназначения по должности боцмана и шкипера. Он просто не мог обходиться без какой-либо работы. Это его золотое качество сразу заметил мудрый Кэп и максимально приблизил Клюза к себе. Назначил шкипером, хотя такой должности в штате нет, как и должности старшего рулевого. Копеечные доплаты, но дело здесь не в деньгах. Авторитет капитана на судне - это очень большое дело. Если нет авторитета, нет и дисциплины.

     Вась-Вася авторитет имел, как и большой жизненный опыт. Он, может быть, и не знал, что такое психология личности, но с годами стал хорошим психологом-практиком - кнут и пряник, как при дрессировке. Быть на капитанской вахте считалось достоинством, это значило быть в фаворе, чего не так-то просто заслужить.

     Клюза уважали, и он это понимал, старался не обваляться, следил и контролировал каждый свой шаг. Кому безразлично уважение общества, в котором живешь, даже такого маленького, как команда железяки? Но специально он никогда не выпендривался. Втихаря, оказывается, помогал Татьяне на камбузе. Никто его об этом не просил. Лишь однажды увидел, что женщине тяжело и решил помочь. Сначала помои помог вынести раз, другой, мешок картошки подтащить, тушу мяса разрубить. И так постепенно это как-то вошло у него в привычку. Не ради благодарности от Кэпа, тот даже не знал, что Клюз после ночной вахты не сразу ложится спать. Камбуз всегда открыт, мало ли кого приспичит похавать среди ночи. Можно прийти, подогреть то, что осталось от ужина и вдоволь утолить голод. Никто тебя в этом никогда не попрекнёт. Клюз, пока Татьяна ещё не встала, начистит картошки, поставит на плиту бадью с водой, наточит ножи, хлеба нарежет и завернёт в тряпочку. В общем, поможет, чем может. У Татьяны с утра всегда было отличное настроение. Все это замечали, но по мере своей испорченности приписывали эту причину к мужским достоинствам Кэпа.


     К трём часам ночи наконец-то закончилась рыбалка. Всё! На судне не осталось никакой свободной тары, даже пожарного ведра, куда можно было бы засолить рыбу. У всех руки разъело от этой соли, особенно у солильщиков. Хотя солить приходилось всем, даже Кэпу. Даже Елена, эта скромница, пару раз принимала участие то ли из любопытства, то ли совесть замучила, то ли муж на неё поднажал. Шахта лага была заполнена доверху, мясные и рыбные морозилки забиты, и последние две осетриные туши валялись на палубе без приюта. Выкинуть за борт - жалко, а прибрать было совершенно некуда. Матросы отмывали с палубы последние следы преступления, складывался лишний такелаж. Бузуна оставалась ещё целая гора. Накрыли полиэтиленовой плёнкой в несколько слоев, накинули брезент, обложили досками и обвязали верёвкой. Кэп, окончательно поняв истину, что выше задницы всё равно не прыгнешь, распорядился идти на Махачкалу.


   - Команде приготовиться к швартовке! Боцману и третьему штурману на бак, второму штурману на корму! Палубным матросам по местам стоять! Машина-мостику! Машина!.. Тьфу, мать твою, опять заело. Как маневры, так связи нет. Студент, быстро позови начальника...

- Вызывали?

- Да, вызывал. Опять связь с машиной пропала. Как швартовка, так связи нет. Что ты ляжешь будешь делать? Сделай хоть чё-нибудь, яви Божескую милость, измучились ведь.

- А где Клюз микрофон для бака взял?

- У него свой, ему его ещё хлюст дал.

- Мне нужно на бак сбегать...


- Ваня, привет! На мосту связь с машиной опять пропала. Покажи, как ты тут всё включаешь. Это твой микрофон?

- Привет! Как меня научил твой предшественник - вот эту фигню щёлкаю сюда, эту хрень поворачиваю вот так, нажимаю на эту пипочку и ору.

- Ну давай, поори чего-нибудь!

- Мостик-баку! Как слышно? - гаркнул в микрофон своим густым прокуренным и пропитым басом Клюз.

- Хреново, но слышно, - ответили с мостика.

- А зачем у тебя такой длинный провод у микрофона?

- Как же? Мне приходится бегать вон куда, аж до брашпиля. Только оттуда орать приходится изо всей мочи, а на мосту всё равно еле слышно.

- Я выдернул твой микрофон совсем, вызывай мостик! Давай я сам... Мостик - баку!

- Всё тоже самое, Алексаныч, ничего не изменилось.

- Ясно, работаем...


- Слушай, Клюз, я эту систему "Рябина" не очень хорошо помню, у меня всегда "Берёзки" были. Твой микрофон не работает, тебя слышат на мосту потому, что здесь где-то есть ещё один микрофон, местный. Всё закрашено сто раз, его теперь хрен найдёшь. Значит, так! Вот этот тумблер, когда тебя с моста кликать будут, поворачивай посередине, а не вправо до конца. Если вправо до конца повернёшь, у тебя с мостом получится дуплексная связь, и ты получаешь приоритет, а связь моста с машиной пропадёт. Нам нужна только симплексная связь, на приоритет не включай! На вот тебе пока мой микрофон. Нажмёшь на тангенту и говори. Потом, после швартовки, я сделаю тебе провод подлиннее, понял?

- Э-э, начальник, чё наговорил тут? Сам-то понял, чё сказал? Сиплес, диплес! На какой праритет нажимать? Ты можешь сказать по-русски, матом?

- Короче, Клюз, смотри... Вот эту х... б....ё ... мать, не включай ни в коем случае!

- Ну так бы сразу и сказал, а то начал тут - штангенс, сиплес, дупель, праритет! Ферфатер в клюз!


- Мостик - баку, как слышите? Связь с машиной и кормой есть?

- Отлично слышу тебя, Володя. И с машиной связь есть, спасибо! С меня причитается.

- Да ладно тебе, Василич. Просто не так включали...



Ч. 2


     «От Махачкалы до Баку волны катятся на боку..», - вспомнились слова из песни, которые Вовка слышал ещё в юности. Тогда он даже и мысли не держал, что когда-нибудь побывает и в Баку, и в Махачкале.

     Порт, где грузились бензином, находился от самого города Махачкала очень далеко, не меньше десяти километров. Кто-то поехал на автобусе разгонять тоску, у Володи денег не было. Виталик предлагал ему в долг, но тот отказался. На последние деньги, перед самым прибытием на борт этой железяки, он, как положено, купил пять бутылок водки для прописки. Одну оставил, чтобы распить отдельно с Кэпом, а остальные отдал на растерзание толпе, которых ей хватило только губы помазать.

     «Сдалась мне эта Махачкала, - рассуждал Володька. - Я вообще не любитель песчаных берегов. Как в пустыне - жара да песок».

     Фильм «Белое солнце пустыни» снимался как раз в Махачкале, недалеко от места, где грузились бензином. Володя сразу вспомнил этот фильм.

     «И чего тут смотреть? Как молятся на своих ковриках бородатые мусульмане в выгоревших халатах? Или на тощих ослов? Вернее, ишаков. Не в том смысле, я уважаю любую веру, конечно, но это место мне как-то совсем чужое, не родное. Если бы судьба заставила меня здесь жить, я бы считал себя несчастным каторжанином. Ни травы, ни берёз, ни снега зимой. Скорее бы загрузиться и в обратку», - изнывая от жары, мысленно выговаривал он своё недовольство.

     В железяку влезает пять тысяч тонн хорошего бензина. Кэп опять, уже в который раз, бегает на берег с презентами, чего-то мухлюет с балластной водой. Хитрый и ушлый, как двадцать пять евреев и один хохол вместе взятые. С берега пришёл довольный, чего-то, видимо, уладил, немного «навеселе».
 
     Вовка от нечего делать в штурманской отирался, смотрел сверху в иллюминатор на погрузку. В штурманской разрешалось курить. А вообще, курить разрешалось только в строго отведенных местах, в список которых, кроме мостика, входила и радиорубка. Но всё равно курили и в каютах втихаря. Не бежать же вниз, в курилку, среди ночи. Увидят - по-первоначалу штраф. Но все понимали, что на пороховой бочке сидят. Не зря же здесь гробовые платят. Парами бензина все дышат, а они кругом, спрятаться некуда. На палубу к танкам без особой нужды никто не ходит. Там вообще, кажется, пукни - и весь пароход взорвётся.

     Кэп с берега почему-то не к себе в каюту, а сразу в штурманскую зашёл, чего-то прятал в стол с картами. Сунул и запер стол. Вовка кашлянул, чтобы Вась-Вася не сильно напугался.


- А-а, начальник. Ты чего в город не поехал? Там такие дыни, три копейки - тонна. О, слушай, выпить хочешь? Давай по чуть-чуть.

- Ферфатер в клюз! Почему бы и нет?! Когда нас примерно закончат грузить?

- Планирую завтра к обеду отчалить. Не нравится мне ихняя культура - верблюды плюются. Скорее бы слинять отсюда. Я тут от Таньки коньячок прячу, а то она при одном его виде сразу в гипноз входит, отказаться не может. У меня тут и пара конфеток осталось. Ну давай, за успех!.. Фу-у, ну и жара... за тридцать, наверное. Как тут люди живут? Я сейчас к ихнему главному ходил. Сидит такой, в тюбетейке, задница в два раза ширше, чем у моей Таньки, с кресла с обоих сторон свисает. Морда во-о, шеи нет, как у меня, но в галстуке, в костюме даже. И что главное - не потеет. А я весь потом истёк, как из парной. Ты вон тоже потеешь, гляжу.

- Не потеют только мертвецы. Фу-у, во-о как бензином-то попёрло, аж в носу засвербило.

- Все восемь танков, считай, открыты. В море выйдем, не так сильно пахнуть будет, ветерок подует. Ну, по второй? Всё равно делать нечего. Я тут опять кое-чего схимичил. У меня от своих секретов нет. Думаешь, я просто так ходил на берег, чтобы с этим Шейхом пообщаться? Я балласт ещё на Волге весь слил, а сказал, что мне ещё двадцать тонн слить нужно. Даже чистый пресняк весь слил - потерпим до Волгограда. Будут грузить по отметкам. Если всё пройдёт гладко, тонн пятнадцать-двадцать бензина у нас лишняка будет. В прошлом году мы удачно крутанулись. Перед Волгоградом, у Никольского, совхоз есть богатый, с паромной переправой на две машины трёхтонки. За ночь весь лишний бензин продадим, только качай. Они нам в последний раз ещё и двух хряков в придачу дали, с опалённой шкурой уже.

     Да-а, большую работу с рыбой сделали. Затарились - обожрёмся. Четыре с половиной тонны засолено, все морозилки забиты. У меня в Самаре сбыт есть, на всех денег хватит. Мы по паям делим -  у меня два пая, у Деда с Чифом - по одному и две десятых, у всех офицеров, и у тебя в том числе - ровно по одному паю. У остальных по ноль семь - никто не в обиде. На всех танкерах так, как при коммунизме - от каждого по возможностям, каждому по труду. Или по потребностям, как уж там?

- Это принцип социализма, при коммунизме изобилие, делёж не уместен.

- Ну что, допьём уж, чего тут осталось, - предложил Кэп, поглядев на остатки в бутылке.

- Ферфатер в клюз!

- Ай, молодец, нравишься ты мне. А чего ж с морей-океанов-то ушёл?

- Да...  меня по распределению во Владивосток запихали, а там - ни кола, ни двора. Морячил, морячил, а очередь на квартиру не только не уменьшилась, а даже отодвинулась. Да и родители стареют. Женился вот, дочь родилась. Развелись, правда. В общем, наморячился, хватит.

- А я всю жизнь вот на «железяках» живу. Эх, разморило меня что-то, не спамши сегодня. Пойти, разве, вздремнуть до обеда...


   «Коньяк у Кэпа хороший. Что-то меня с полбутылки тоже развозить начало. Все на берегу, потрепаться не с кем. Один матрос на трапе парится. Усталость тоже ещё сказывается, плечо ноет. Пойти, может, тоже «замкнуться на массу» до обеда?» - расслабившись, решил Володька...


         
               
***



- Э-э... начальник, подъём. Опять я тебя бужу. Привет! Мы уж все отобедали, меня Татьяна за тобой прислала. Сегодня обед из-за нас на час позже сделали.

- Привет, Сань! Что-то никак от рыбалки этой отойти не могу. Спасибо, что разбудил. Ну, как съездили?

- О-о, нормалёк, зря не поехал. Дынь накупили - еле в автобус влезли. Я три новых фильма купил, да Виталя два. Сегодня вечером посмотрим. Два боевика, два ужастика и один - порнуха даже. Новьё, ещё в России не крутился, говорят. Я купил, «Греческая смоковница» называется.

- Я это твое новьё ещё два года назад смотрел. Смеёшься? Это же классическая эротика. Её можно даже по телеку показывать. Порнуха! Ты когда уходил с обеда, Кэп уже в кают-компании был?

- Вот, блин, опять обули. Ладно, и классику посмотреть можно. Кэп тоже ещё не обедал, я вот сейчас как раз Кэпа будить иду. А что?

- Ты, это... скажи ему, пусть сначала ко мне заглянет. Дело есть, скажи...

- Ладно! Ну давай, вставай...


- ... Алексаныч, что это у тебя за дела ко мне в твоей каюте? Я по каютам команды не шлёндаю, ко мне все ходят. Возьми это в привычку, без обид!

- Понял, Василич, больше не буду.

- Ну чего за дела у тебя? Давай быстрее, Татьяна только нас с тобой ждёт. Ей тоже отдохнуть хочется.

- Пять секунд, Василич. Не обижайся, я тут на толпу четыре пузыря выставил «за прописку», а один для нас с тобой специально заныкал. Может, перед обедом по чуть-чуть, а?

- Ферфатер в клюз! Только давай короче... Ты мне тут команду не спаивай, я ведь знал про прописку. Студент себе нос ободрал об дверь, еле до каюты дошёл. Он ещё и пить-то не умеет.

- Последний раз, Василич. Но ведь положено.

- Ладно! Давай, наливай мне полный стакан за это, и пошли...


- ... Ну наконец-то, явились-не запылились. Я уж два раза подогревала. Ну-у, где-то уже причастились, голубчики. Чего нет? Нет ещё, главное. Вон морды-то раскраснелись, и пахнет от обоих. В такую-то жару.

- Мне чур маленько! Куда столько-то, Михайловна? Не съем. В такую жарищу что-то и аппетит пропал.

- Ешь, Алексаныч, надо поесть! Зря, что ли, жена старалась? Чтоб всё съел!

- Наши-то мальчишки опять в городе напились. Фрол Мичурину морду намылил, дыню не поделили. А дыня-то действительно хороша, под два пуда.

- Фролова надо в Астрахани списывать. Он на практике у нас, из ШМОньки (ШМО - школа мореходного обучения). Как с берега возвращается, так пьяный. Так-то дурак-дураком, а пьяный - ко всем драться лезет. Жалко мальчишку, а что делать? Я в его возрасте себе такого позволить не мог.

- Штурмана с Виталькой новых фильмов напокупали, сегодня смотреть будем. У тебя в радиорубке, Алексаныч, между прочим. Она у тебя большая, как кинозал, больше кают-компании - все уберутся. Мы при Фёдоре Степаныче всегда у него смотрели.

- Степаныч - это тот самый хлюст, что до тебя здесь начальником был. Действительно, все как-то привыкли в радиорубке. И покурить можно. Два дивана, а кто хочет - на полу. Только, Тань, передай всем на полднике, чтоб с дынями и арбузами не приходили. Всех выгоним, и арбузы отберём...


     Татьяна Михайловна хоть и являлась представительницей слабого пола, но, если бы не женская одежда и частые слёзы на глазах, вряд ли бы кто-то догадался об этом. Конь в юбке - это сказано про неё. Короткая стрижка, чуть ли не под полубокс. Голос - густой бас. Даже, когда она спокойно говорила, казалось, что орёт. Матом владела не хуже боцмана Клюза. Вес под сто двадцать кило. Если б вдарила и попала - нокаут!

     Ей также были присущи мужские пороки - она курила и выпивала. Если Кэп прятал своё спиртное на мостике, то она, естественно, где-то на камбузе. После выпитого стакана водки она даже выглядела лучше, как бы расцветала немного. Появлялись женские жеманности - подобие кокетства. Курила тонкие женские сигареты.

     С возрастом, а ей тоже уже за полтинник было, у неё стали опухать ноги, ходить долго уже не могла. Её постоянно мучило давление, особенно плохо переносила тамошнюю жару. Образование - восемь классов, даже корочек судового повара не было. Её профессия - капитанова жена.

     Несмотря на кажущуюся грубоватую внешность и привычки, Михайловна была человеком очень широкой души, переживала за каждого члена команды, как за родного. Не прийти на обед или ужин, значило, обидеть Татьяну. Для этого у тебя должны быть очень веские причины, а таковых для неё не существовало. Кроме одной, которую она считала уважительной - быть пьяным в стельку.

     Она всегда видела кто и как уплетает её стряпню и радовалась как ребёнок, когда у человека был хороший аппетит, и он просил добавки.


- Эй, Мичурин, зайди к Деду, он последний остался.

- Не может он, у него уважительная.

- Ладно, я ему тогда на плите оставлю. Очухается, придёт и сам себе разогреет.


     Стаж работы на флоте у неё был огромным. На берегу помнила себя только почтальоном, когда её однажды собака покусала, но это было ещё до замужества. А потом всю жизнь - куда муж, туда и она. Иногда они ссорились с ним, и ругань с десятиэтажным матом из их каюты была слышна даже в машинном отделении.


- … дождёшься, спишу к е...матери на берег и будешь там куковать...

- … без меня. Я хоть слежу за тобой, неблагодарный. А кто людей кормить будет?

- … людей я кормлю, а не ты. Ты только готовишь...


     У всей команды в такие периоды падало настроение, было уже не до шуток и анекдотов. Каждый чувствовал за собой подобие вины. Как дети, когда из-за них ругаются родители, прячутся и сидят насупившись по углам, желая скорейшего мира, чтобы не быть невольными свидетелями этой ругани. Но, слава Богу, такое бывало не очень часто.

     Но когда был какой-то праздник, или кому-то из команды был день рождения, все собирались вечерком на корме, накрывался общий шведский стол, ломящийся от всевозможных яств. Здесь Михайловна особенно старалась, чтобы память от вкуса этих деликатесов осталась в памяти каждого надолго, может, даже на всю жизнь. Праздник проходил весело, чуть ли не до утра. Вахтенных подменяли, чтобы каждому досталось отведать всего особо вкусного. Но им не наливали, да они и сами бы не выпили, как и те, кому предстояло вахтить. Вот сменишься, тогда маленько можно.

     Уж каких увеселительных мероприятий не видывал Володька за время работы на пассажирских судах с туристическими рейсами, но вот так, почти по-семейному, он видел только на железяке. Кто-то сбацает свою любимую песню на гитаре, кто-то фокус покажет. Шутки, анекдоты, смешные жизненные случаи, смех до слёз. Потом песни под баян или гитару. С берега машут рыбаки с удочками. Хорошо, мол, поёте. Завидуют. И выпито порядочно, и пьяных нет, а память, как о маленьком кусочке счастья - на всю жизнь.


     Радиорубка на «Волгонефти» была действительно очень большая - от кормовой палубы вдоль правого борта всей надстройки до каюты радиста, которая казалась маленькой каморкой, по сравнению с радиорубкой.


- Алексаныч, а это тот самый ключ, на котором ты стучишь?

- Это, так называемый, Русский ключ или Дятел в простонародье. Я на нём редко работаю, рука быстро устаёт и скорость большую не дашь. С собой вожу вот этот, электронный - сам делал. Одними пальчиками работаешь. В одну сторону нажмёшь - точки выдаёт, в другую - тире. И скорость можно вот этой ручкой регулировать.


     Саня, второй штурман, фанат видеофильмов. Накопил денег на японский видак и маленький телевизор с декодером. Возил его на каждый свой пароход со всей довольно солидной коллекцией фильмов, которые просмотрел, наверное, уже раз по десять каждый и знал их все наизусть. Просто он, этот Саня, не мог быть один, ему обязательно нужно было общество. Если к нему в каюту никто не приходил смотреть боевики, то он шёл на корму играть в карты или домино. Если не находил никого в людных местах, с кем можно было бы пообщаться, то даже оттянув свою четырех часовую вахту, он мог снова торчать в штурманской рубке ради общения. Саня знал все сплетни на пароходе - кому что нравилось, кто кому и сколько был должен, кто чего умел, кто о чём мечтал, кто и как жил до этого. Любитель компаний, не пропускал ни одной выпивки. Но как-то быстро хмелел, начинал хвастать и привирать, пока сам не понимал, что наврал такое, чего и быть не может.

     Закончил тоже, как и Студент, ленинградскую мореходку, но визу ему хлопнули на последней практике, когда он пытался провезти из Италии контрабандой тридцать, вместо положенных двух по таможенной декларации музыкальных дисков. Погорел на искусстве, как говорится. Поэтому вот и сидел в каботаже, на этой железяке.

     Ему было уже под тридцать, а он всё ещё ходил во вторых. Не был женат и говорил, что даже не собирается. «Моряку жена, что некурящему сигареты - сам не курит, а других угощает», - была его любимая фраза, придуманная, конечно, не им, но из-за частого употребления в разговорах, он привык считать её своей. Она как бы оправдывала его вынужденную холостяцкую жизнь. На самом деле, Секанд был очень робким с девушками, надеялся повстречать скромную, добрую и верную, но при такой флотской жизни, ему всегда попадались далеко не такие.

     Фильмы смотрели долго - одни уходили на вахту, другие приходили. Даже Дед пришёл. Его за глаза все Тетерей звали, потому что он был почти глухим, как тетерев. Татьяне приходился двоюродным братом, возрастом уже под пенсию. Высокий, худощавый, с длинными седыми волосами, но на вид ещё довольно крепкий мужчина. Тоже всю жизнь механиком проработал, из машины не вылезал. В машинном отделении настоящий ад - шум от двигателей такой, что кричишь, а сам себя не слышишь. Даже не верится, что такое может быть. Чтобы сказать кому-то что-либо, нужно орать прямо в ухо.

     Трапы в машинном отделении очень крутые и скользкие от масла, того и гляди, поскользнёшься и рёбра переломаешь. Если на улице под тридцать, то в машине все сорок пять, да ещё духота, запах соляры и этот запредельный по децибелам шум. Никто Ивановича на пароходы не брал, а жить без них он уже не мог. Только вот Вась-Вася сжалился, Татьяна упросила.

     У Деда был слуховой аппарат, но маленький наушник всё время выпадал из уха. Стармех часто обрывал проводок и батарейки менять замучился. Изобрёл свой собственный усилитель звука. В обыкновенном оцинкованном ведре сделал вырез для лица и надевал это ведро на голову, как шлем. По бокам, где уши, вварил две воронки-рупоры. На пароходе он везде носил с собой своё изобретение, надевал на все собрания. Над ним все смеялись, как над придурком, потому-что в этом шлеме он был похож на инопланетянина. Но Тетеря не обращал на это внимания, главное - он хоть что-то в нём слышал.

     Саня был горд, что благодаря своему видаку доставлял всей толпе удовольствие. Все эти фильмы Володя уже смотрел по нескольку раз, когда сам крутил видео на пассажирах, что входило в его обязанности, как радиста. Поэтому он рано ушёл спать. Его разбудили только на рассвете, чтобы закрыть радиорубку. Накурено в ней было так, что сквозь дым, как в густом тумане, едва можно было различить очертания передатчиков.


     В Астрахани Вась-Вася, как главный на железяке и как абориген, всегда приказывал бросить якорь на пару суток, якобы, на мелкий ремонт и пополнение ЗИПа. Сам же со всей своей челядью просто отдыхал в домашних условиях. Большинство членов команды тоже были местными, и их всех также сдувало ветром с парохода первым же буксиром до самого отхода...




     ***



     На судне остались только шесть человек нести все вахты. Володя с Виталиком, как самые ненужные, были посланы гонцами в город за спиртным. Им насовали столько денег, что они даже не запомнили, кто сколько дал. На все деньги они накупили водки и большую сумку помидор с малосольными огурцами. Вернуться на судно им удалось только через четыре часа - долго ждали рейдового катера.

     Увидев кучу бутылок спиртного, сдачи никто не потребовал и даже не заикнулся. Да её и не осталось, все деньги были изведены на это святое дело до последней копейки. Как любил говаривать Клюз: «Сколько водки не бери, всё равно на похмелку не останется».


- Где будем, в кают-компании или на мостике?

- Может, лучше на корме посидим, на воздухе?

- На мосту не позволю! Я здесь у вас за старшего, а мостик - это святое место, - сразу обрубил всех Коля старпом.

- Да, ладно тебе, Колян! Святое!.. Сколько раз там выпивали. А на корме тоже стрёмно, увидеть с берега могут, даже без бинокля. В кают-компании душно, пропотеем все. Опять же, кому-то надо всегда на мосту торчать - вдруг по рации вызовут.

- Матроса посадим, пусть торчит. Кто у нас остался?

- Один Мичурин. Он Волгоградский, но его Дед заставил машину драить. Сказал, чтоб к его приходу машина блестела, как котовые яйца. Уже пашет.

- Ладно, пойдём на мост! Только, пожалуйста - не свинячить. Клюз, возьми пока пару пузырей, зачем всё тащить? Мало будет, сходим. Студент, не в службу, а в дружбу, сбегай на камбуз, принеси тарелочки, вилочки там, и всё такое. Балычку захвати, лучше севрюжьего отхряпай, посидим по-человечьи.

- Да, вот именно! И давайте не будем нажираться, как свиньи.

- Чья бы корова мычала, Санёк.

- Ну погнали! За удачный рейс!..

- К вечеру астраханцы начнут за рыбой приезжать. Наверняка, и Кэп кого-нибудь из своих пришлёт... Надо бы погодить с пьянкой-то, - предложил Чиф.

- Ну-у, до вечера-то всё выветрится. А у них на берегу что, сухой закон? - высказал своё мнение Секонд.

- У тебя-то точно выветрится, Саня. Только не раньше, чем придём в Волгоград. Без обид! - поддел его Клюз.

- Ну, раз так, то я вообще больше пить не буду.

- Ладно, извини, пошутил я.

- Надо бы Мичурина позвать на чарку, а то как-то неудобно.

- Ты прав, начальник, я как-то про него и забыл, - согласился Чиф. - Машина-мостику! Ботаник, поднимись срочно в штурманскую...

- Батюшки! Мичурин, ты же негр настоящий. Неужели у вас в машине столько грязи, что ты её всю на себе сюда принёс? Ты же на мостик пришёл, не в машину. Штурманская рубка, запомни, это святое место!

- Не-е, не всю. Это только маленькая её часть. Я, наверное, и до отхода не успею всё отскрести. Чего я один-то? - прогнусавил паренёк.

- Мы тут решили немножко расслабиться. Много не нальём, тебе ещё пахать. Робу сбрось на палубу, умойся и приходи в одних трусах.. Да-а, списывают твоего дружка. Один теперь в машине сидеть будешь, безвылазно.

- Ну, за тех, кто в море!

- Вот это моряк, сразу видно. Только, как такого моряка с фингалом под глазом в Волгограде родители встретят? Подумают, что тебя здесь все бьют.

- Я вот и хочу скорее разделаться с машиной, да в город сбегать. Надо позвонить, чтобы не встречали.

- Ну, это ты зря. Подумаешь, подрался. С кем не бывает?! А родители - это святое! Ты им балыка свалишь, как добытчик. Надо порадовать предков, это святое. Наоборот, позвони, чтобы обязательно встречали. - корчил из себя наставника Николай перед молодым практикантом.

- Ладно! Ну спасибо, я пошёл...

- Давайте тогда вот эти две доделаем, а уж вечерком посидим капитально. Так, Клюз и Студент идут на камбуз. Посмотрите, что можно быстренько, но питательно приготовить на всех к обеду и ужину. Жрать всё равно захочется. Мне нужно вздремнуть, а то до 04.00 всю ночь не спать. Ты, Санёк, рассчитывай с 04.00 до... хотя бы до 10.00. Радиоэлектрические и Студент с Клюзом - на подхвате! Цель - смотреть, чтобы никто не подплывал и следить за вызовами по рации на шестнадцатом канале...



      ***



      Летом, особенно в конце, увидев в бинокль на берегу помидорное или бахчевое поле, железяка останавливается, бросает якорь. Спускается на воду дюралюминиевая лодка «Казанка» с мотором «Вихрь», и у сторожа за пузырь водки набирается помидор, арбузов, дынь, когда они поспеют, сколько надо и сколько возможно увезти.

     Сейчас в низовьях Волги уже тепло, жарко даже. В совхозе, около Никольского, где обычно пассажирские суда делают остановку для отдыха туристов, устраивая праздник Нептуна, железяку всегда ждали. Как темнело, к её борту подходил буксиришко с платформой, на которой убирались две трёхтонные машины-бензовозки. За ночь в несколько ходок скачивали в них около двадцати тонн бензина по низкой цене. И совхозу хорошо - есть топливо для техники, и команда не в накладе. В придачу колхоз всегда давал двух поросят, прямо живых, по центнеру с лишним веса в каждом. Клюз временно, до освобождения морозилок, делал для них подобие хлева на корме. Дед однажды притащил откуда-то маленькую глупую собачонку, которая всю дорогу тявкала на хрюшек.

     Деньги от продажи бензина Кэп, как и обещал, делил согласно паям по принципу социализма. У Володи в первый же рейс появились неплохие деньги. До получки ещё дожить надо, а тут с неба свалились целых три месячных зарплаты.

     В Самаре, бывшем Куйбышеве, по приходу пришлось бросить якорь на рейде. Долго ждали, пока причал не освободится. Нужно было сделать промерку груза, пополнить ЗИП, и прочее. Как в Самаре не причалить, когда здесь находятся все руководящие органы?

     Свободные от вахт и работ поехали рейдовым катером на берег. Четыре человека, как маленький табор - Володя, Виталик, Саня и Ваня первым делом заглянули в кафешку. Как же? С приходом по коньячку - святое дело! Коля-Чиф - местный, уехал домой к жене.

     Помотались по магазинам, зашли на почту, отправили переводы и небольшие посылки. Потоптали Самарские достопримечательности, зашли ещё по коньячку, и с чувством выполненного долга, затарившись спиртным на время стоянки, поехали на железяку.

     За ужином у каждого на столе уже стояло по стакану водки, лично от Кэпа. Потом пьянка пошла полным ходом. Группировались компаниями по каютам. Получили деньги за осетрину, и немалые. Как не обмыть - святое дело!

     Маленький табор в том же составе, плюс Коля-Чиф, сидели в радиорубке с возможностю покурить для полного кайфа. Ночью к табору примкнули Кэп с Татьяной и двумя пузырями, оставив Студента вахтить на мостике. Им, видимо, было скучно выпивать вдвоём. Все уже были в состоянии солидного подпития.  К водке с балыком организмы у членов табора уже испытывали отторжение, поэтому выпивали в основном только Кэп с женой.


- Ты, Чиф, давай последнюю, и... поспать тебе надо чуток, скоро на вахту. После вахты можешь домой съездить до вечера, - распорядился Кэп.

     Высказывались слова благодарности лучшему капитану Астрахани, от которых у Василича аж слезу прошибало. Санёк, как обычно, быстро и незаметно отрубился на диване, так как окончательно заврался, и его уже никто не слушал. В третьем часу ночи, едва выговорив свою знаменитую фразу, пошатываясь, ушёл к себе спать Клюз. Чуть позже, вся иззевавшись, задевая за все углы своим тазобедренным, пошла и Михайловна.


- Иди, ложись! Тебе спать-то осталось чуть-чуть. Мы ещё посидим...
Вот, Алексаныч, это тебе довесок. Не говори ничего, бери - это твоё! За жестокое убийство благородных пород рыб - самую тяжёлую и опасную работу. Мы тебя испытать хотели. Вон и твой брат, Виталька, подтвердить может. Считай, это как премия.

- Спасибо, раз так! Тогда по чуть-чуть? За премию...

- Ну давайте, да пойду я на мостик загляну. Сейчас к вам Студента пришлю, так вы ему плесните, он пацан хороший...


- Заходи Студент! Я, правда, уже пьяный совсем сижу. Вон, с Виталей выпейте, он один у нас живой ещё остался, как последний из Могикан. О-о, да ты ещё и со своим пузырём. Тогда буди Саню, а я сейчас на его место, до завтрака...


     Володя завалил рыбой всех своих родственников. Железяка на пару часов, якобы для забора питьевой воды, причаливала в Кстове, недалеко от Горького. На самом же деле, Вась Вася просто давал возможность Володьке с Виталиком выгрузить свою рыбу. Володю встречал отец на своем «Запорожце». Чтобы перевезти до дома дары Каспия, приходилось нанимать УАЗик «Буханку». Кроме осетрины, грузились арбузы, помидоры, абрикосы, персики, зелёные и красные перцы, целыми мешками вяленая вобла, свежемороженые лещи, толстолобики, сазаны, сомы и другая рыба, которая стоила в астраханских садках очень дёшево. В «Буханку» всё не убиралось, и отцу приходилось даже подкачивать колёса у своего «Запора» - тоже был перегружен. Не меньше выгружал в «Волгу» своего брата и Виталик.



Ч. 3



    Навигация как-то незаметно стала подходить к концу. Лето кончилось. Железяка отходит из Ленинграда. Осталось ещё один разок подняться сюда с Каспия, и «Волгонефть» пойдёт в Астрахань на зимовку.


- Слышь, Виталь, а может это частота у нас гуляет? У локатора в блоке высокого напряжения есть система блокировки. Я точно не помню, но, вроде, она срабатывает, если даже частота хоть на один Герц свильнёт. Меня Вась-Вася задолбал уже этим локатором.

- Ты чё? Если бы частота гуляла, у нас не только твой локатор, все электроприборы бы сдохли. У тебя на эти два локатора свой электрогенератор где-то должен быть, там смотри. Напруга, наверное, гуляет. Может, подшипники в генераторе смазать пора?

- Ох, как же я не люблю эти электродвигатели с генераторами. Может, вместе посмотрим? Ты в них лучше разбираешься. Пузырь за мной, так и быть.

- А я твои транзисторы с микросхемами ненавижу - мелко всё, и не крутится ничего. Ну пойдём, разберёмся, я думаю... А ты видел, какая краля к нам в Питере села? Валентиной Вениаминовной кличут. У всех шары на лоб лезут от этой Витаминовны. Фотомодель, Бритни Спирс и Дженифер Лопес - две в одной.

- Хм, странно. А чего это она у нас забыла?

- Она бактериолог какой-то, мы её лабораторию в Махачкалу повезём. Оттуда она на пароме в Красноводск, в Туркменистан поедет... О, смотри, Саня компанию себе никак не найдёт, сейчас к нам подрулит. Он, как партизан, то тут посидит, послушает, потом на мостике поторчит пару часиков, уже отстояв свои четыре. После обеда в машину спустится, там всё пронюхает, разнося все сплетни по пароходу.


- Привет, близнецы! Чё вы тут раскорячились? Чё чините? Это чё за железина у вас? Может, помочь чего?

- Привет, Саня! Помочь хочешь? Притащи тогда из машины масла, подшипники смазать. Только немножко, а то целое ведро притащишь...

- ... Стока хватит? А вы видали, какая "бактерия" к нам на борт села? Я чуть на булки не шлёпнулся, когда её увидел. Молодая, грудя - во! - показал Саня размер на себе, прижав ладони к грудной клетке и выставив вперёд локти. - Представляю, как она торчком торчит, хоть пальто на соски вешай. А корма-то... Вон Виталя видел. Скажи, Витальк... Никогда бы не поверил, что такие в природе бывают - секс модерн! Все её бактерии мужского полу при виде такой кормы резко в размножение, наверное, уходят. А ты чё, начальник, не видал ещё? Вот на ужин пойдёшь, увидишь. Советую сразу памперсы надеть, а то поллюция замучит...


               

  ***



     Начало октября, на Верхней Волге ярко зелёные берега уже постепенно добавляют в свой цвет багрянец малыми порциями. Ещё месяц-полтора и начнётся тоска. Любоваться с палубы на прекрасные волжские откосы уже не захочется. Лето ушло, тёплых деньков теперь ждать не дождаться. На палубе дожди, ветрище. Осень скоро оголит натуру на деревьях, выкажет всю свою костлявость и уродливость тела, словно поражённого проказой, как смерть с косой. Лучше бы уж сразу зима!..

     Четвёртый день все на судне сходят с ума от этой "бактерии". Только и разговора во всех местах скопления о Витаминовне.

- Студент даже зуб себе сломал. Пялился в кают-компании на её ляжку и пустую вилку укусил, думая, что в неё котлетина воткнута. Видал, какая на ней юбчонка коротенькая? Погоди, нам до Махачкалы ещё ого-го сколько, все бзигнемся. А на югах жара будет - не дай Бог, она загорать в купальнике захочет. Надо будет фотоаппарат приготовить, - высказался в своём репертуаре Саня. - Видал, как Виталик к ней клинья бьёт, как хвостом своим размахался? Того гляди, задница у него задымится.

- Тут не только у Виталика, у всего экипажа везде сразу зачесалось. Между прочим, она вчера и мне один раз улыбнулась. Я на корме палубу швабрил, и тут - Батюшки, она! У меня чуть швабра из рук на выпала. «Здравствуйте! - говорит. - Можно я здесь постою?» - и улыбнулась мне, - с умилением восторгался Ваня-Клюз.

- Она всем улыбается. Говорю же, хочет нас заиками сделать, - продолжал Саня. -  Я вчера вечерком в кают-компанию зашёл, гляжу, она в иллюминатор на берега любуется. Меня не видит и не слышит. Нагнулась так, что аж трусики видно. Я чуть не кончил, пока смотрел. Даже забыл, зачем заходил...


- ... Вовка, ты чего торчишь в своей радиорубке? Она в кают-компании лекцию про вирусы рассказывает. Народу набилось - встать некуда. Даже Вась-Вася прикатился, слезу умиления пускает. Ты же её ещё ни разу не видел, айда скорее...

- Не, Виталя, мне про вирусы неинтересно.

- При чём тут вирусы? Она там в таком свитерочке, что грудь всю обтянуло, всё разглядеть можно. Мама моя, ты такого никогда не видел, зуб даю. И хрена с два где ещё когда-нибудь увидишь. У неё такие тяжелые светлые волосы, волнами прямо на грудь ложатся. Чё ты тут читаешь? Шо-пен-гаугер! Опять, что ли, логику взялся изучать? Брось ты этого Шопен-Жопена, всё прозеваешь.

- Да, ладно, увижу ещё сто раз.

- Ты чё, больной? Ну, как знаешь...

     Саня-Секанд уже не ищет компанию. От безделья он теперь готов стоять в карауле у двери каюты родной сестры Дженифер Лопес, в надежде увидеть её хоть мельком. Один Володя ещё ни разу её не видел. На обеды он приходил всегда самым последним, когда все отобедают. Пустая болтовня его уже раздражала. Он настолько знал каждого из членов экипажа, что стоило кому-то открыть рот, и Володя догадывался, о чём тот хочет сказать. Вся толпа по-прежнему собиралась на корме. Играли в домино, в карты или просто тусовались. Он на корму уже приходил редко, если только, когда его пригласят на партию в шахматы. На реке особой работы для радиста не было. Он читал книги, как художественные, так и познавательные. Даже английским языком занимался, который уже порядочно подзабыл. Делал профилактики радионавигационным приборам на мостике, слушая трёп из пустого в порожнее вахтенных судоводителей и всех, кто там собирался от безделья. В каюте его предшественник сделал такую широченную кровать, что Вовка обычно спал поперёк неё. Вдоль стены над кроватью висел дешёвенький коврик, создавая уют. Над изголовьем он повесил бра. Каюта была шикарная, выходить из неё никуда не хотелось. Целыми днями валялся на кровати с книгой.

     С детства он мечтал стать моряком. Морская жизнь казалась ему полной романтики. Окончил мореходку, мечта сбылась, но в конце концов уже так наморячился, что понял окончательно - лучше береговой жизни у человека быть не может. Семья, дети, любимая работа, родственники и друзья, неограниченный выбор действий. А самое главное - это знакомства и общение с новыми, интересными людьми.

     Но на берегу его с распростертыми объятиями ждали только родители и многочисленные родственники - тётки, дядьки, двоюродные братья и кузины. Работу по специальности найти не мог. Немного поработал в телеателье, немного на заводе, регулировщиком радиоаппаратуры. Обыденность, серость, пресность. Женился. Пришло время, вот и женился. Девушка порядочная, хоть и не писаная красавица, но и не страшилище. Почему бы и не жениться? Любовь, любовь! Жди её, может, к пенсии и объявится. Природа уже брала своё, звала заиметь потомство для продолжения рода. Родилась дочь. В конце концов, работа на берегу стала в тягость. Ему казалось, что его не ценят как специалиста, ощущал свою ненужность. К его мнению никто не прислушивался. Мелкая сошка - молчи и делай, что тебе велят.

     Вспоминалась морская жизнь, разные страны, пьянки-гулянки в ресторанах во время стоянки, женщины в каждом порту. А главное, вспоминалась интересная работа, которую он знал досконально, и которую на судне мог выполнить только он. Ему хотелось быть снова нужным, необходимым. Конечно, долгие рейсы по полгода без захода в Союз его уже не интересовали. Ему снова захотелось жить, двигаясь куда-либо. Как в песне: «Старость меня дома не застанет - я в дороге, я в пути».

     Пусть и в маленьком коллективе, но хотелось быть незаменимым. И возвращаться, соскучившись по дому, где тебя ждут...



   ***



- Скажите пожалуйста, а где можно увидеть начальника радиостанции?

     У Володи от неожиданности даже книга выпрыгнула из рук, которую он с интересом до этого читал, лёжа на спине нога на ногу, ковыряя между пальцами верхней ноги. Кровать была застелена широким толстым покрывалом, на котором он лежал в одних плавках, растянутых на бёдрах так, что они были похожи скорее на очень короткие трусы, из которых того гляди всё хозяйство вывалится.
 
     В открытую дверь просунулась сначала милая головка со светлыми вьющимися волосами, а потом и вся стройная фигура Валентины Вениаминовны в таком облегающем трико, практически колготках, которые отчётливо обрисовывали все выпуклости, ямочки и бугорки её прекрасного тела. Вовка вскочил с кровати. От растерянности у него сначала отпала нижняя челюсть, потом подкосились ноги, и он плюхнулся задом на кровать, вцепившись в край откидного стола, чтобы усидеть, не падая на спину от головокружения.

- Здравствуйте! Это вы Владимир Александрович, радист?

- А? Да!

- Я здесь уже четыре дня, а вас ещё ни разу не видела.


     Вовка не мог шелохнуться, даже не моргнул ни разу. Его глаза смотрели на прекрасный бугорок лобка, в то самое место, где сходились стройные ноги. Трико так врезалось ей в это место, что смотреть в другие места его не могла бы заставить никакая сила воли.


- Меня Валентина Вениаминовна зовут. Можно просто Валя. Моё отчество трудно выговаривать без привычки. А я вас буду тогда просто Володей звать, как все, ладно?

- А? Ага! М-мне бы штаны... Вон там...

- Вам брюки подать?

- А? Я сейчас...


     Вовка сделал один шаг и понял, что всё - отходился. Пока он пялился в одно место у Валентины, плавки в том же месте, только у него самого, растянулись настолько, что ходить он уже не мог. Парень снова сел на кровать и со стыдом, готовый провалиться сквозь землю, посмотрел на свою помеху ходьбы. Валентина тоже с открытым ртом смотрела туда же. А когда Володька, весь красный, с мольбой в глазах, как бы прося её отвернуться, взглянул на неё, она произнесла с едва сдерживаемой улыбкой:

- У вас, кажется, проблемы? Я зайду попозже, хорошо?


     Когда Валентина вышла, он закрылся на ключ и стал лихорадочно приводить себя в порядок. За две минуты успел под раковиной в углу вымыться практически весь несколько раз холодной водой, которая его мало остудила - он продолжал гореть синим пламенем, которое не могла затушить даже вода.

     «Вот это бомба! Чё такое я увидел-то? Атомная! Хиросима, не меньше, - крутилось у него в голове. - Стыд-то какой! Чего это она припёрлась в таком виде? Прав был Саня, памперсы бы не помешали. Вот уж не ожидал такого визита. Опозорился. Надо трусы напялить, всё потуже будет. И джинсы надо надеть».


     В дверь уже стучали, а он всё ещё плескал на себя воду.

- Сейчас, одну минутку...

- Вовка, ты чё заперся? Открой, это я... Ты чё здесь воды-то сколько налил? Лужа целая. Чё случилось? Может, в шахматы сыграем? У меня вдохновение, я тебя надеру сегодня.

- Не-не, Виталя, не, я занят! Извини, зайду, когда освобожусь, ладно?


     Володя надел чистые трусы и джинсы прямо на мокрое тело. Видя недоумение на лице Виталика, он уже с нервной интонацией повторил:

- Давай, Виталя, иди уже! Некогда, говорю. Ну давай, давай. Пока!


     Выталкивая в плечи из каюты своего друга, Володька чуть было не толкнул его на Валентину, готовую открыть входную дверь.

- О, Виталик, привет! - улыбалась "бактерия".

- А? Чего? - глупо улыбаясь, ответил Виталик, выпучив глаза.

- Привет, говорю, не виделись ещё сегодня.

- А? Ага! Я п-пошёл...

- Пройдите, пожалуйста, в радиорубку пока, я ещё не совсем готов.


     Володя натянул впопыхах белую майку наизнанку, вытер полотенцем лужи на полу, не найдя никакой тряпки, и бросил его под раковину. Вошёл в радиорубку и, не глядя на Валентину, успев заметить только, что та уже была в длинной юбке в крупную клетку и в белом лёгком свитере, типа водолазки, подчеркивающем её умопомрачительную грудь, спросил:

- Что вы хотели, Валентина?

- Мне сказали, что вы можете отправить телеграмму прямо отсюда в Красноводск?

- К сожалению, радиостанций в Красноводске нет. Могу только через другие радиостанции. Сейчас смогу только через Москву.

- А когда её получат в Красноводске?

- Не могу сказать, всё зависит от московского радиоцентра. Из Москвы ваша телеграмма уйдёт уже телетайпом, но думаю, часа через четыре, не раньше.

- А когда я смогу получить ответ?

- На этот вопрос я вообще затрудняюсь ответить. Здесь от многих факторов зависит. В первую очередь от того, кто должен вообще ответить.

- Ясно! Ну, других вариантов у меня всё равно нет. Вот радиограмма...

- Это что, частная радиограмма? Что-то не очень похоже. А для служебной нет подписи капитана. Извините, но в таком виде я её у вас принять не могу.

- В каком таком? А в каком виде нужно? Вы что, злитесь на меня? За что? Я же не знала, что вы так сильно... смутитесь.


   Володя снова весь покрылся краской, стесняясь посмотреть на Валентину.


- Это к делу не относится. В вашей радиограмме, как в частной, нет определённого смысла. У меня её просто не примут, как похожую на шифровку. Прочтите её ещё раз. Вы сами-то видите какой-нибудь смысл? Все шифровки должны отправляться, как служебные.

- Какая шифровка? Что вы выдумываете, Владимир? Ну прекратите дуться, я больше не собираюсь вас так возбуждать своим видом. Я же серьезно, мне нужно срочно её отправить.

- Я тоже серьёзно. Шифровкой через эфир считаются все радиограммы, не имеющие явного смысла. Извините, что я в каюте так растерялся, всё очень неожиданно получилось... Вам нужно как-то изменить текст, чтобы появился смысл.

- Как изменить? Я не знаю. Здесь нет ничего лишнего, адресат всё поймет. Ну подскажите тогда, как надо?

- Советую отправить её, как служебную. Подойдите к Вась-Васе... к капитану, извиняюсь... и попросите его поставить подпись под вашей радиограммой. Тогда она, во-первых, будет для вас бесплатной, а во-вторых, она быстрее дойдёт. Частные радиограммы даже я имею право задерживать на двое суток. Столько же времени могут задерживать и другие по пути следования.

- Ах, вон оно как. Спасибо за совет! Пойду тогда к Вась-Васе...


 "М-да, экземплярчик, нечего сказать. Ничего подобного в жизни не видел, а видел не мало. Как её, кишечной палочкой, вроде, прозвали? - вспоминал Вовка. -  А-а, "бактерия"! Да уж, такая "бактерия" всех здесь перезаражает"...


- Он не подписал, сказал, что не понял текста... Телефон где-то звонит у вас...

- Ты чего, Алексаныч, ко мне красоток посылаешь? Я не понял ни хрена в этой радиограмме. И под чем я по-твоему должен подписываться?

- Ей нужно именно этим текстом отправить, а это явный шифр, Василич, сам понимаешь. Никто её как частную не возьмёт, а мне ещё и втык сделают... Из текста ясно, что это про её бактерии с микробами, но смысла не прослеживается. Так что, не подпишешь, значит?..

-  Очень жаль, но я ничего не могу сделать, капитан не подписывает.


     Володя действительно переживал, что так получилось. Он посмотрел на прекрасное лицо Валентины. На её больших голубых глазах стали наворачиваться слёзы. И хотел бы как-то успокоить эту красивую девушку, но сам не понимал, как это сделать. Подойти и погладить по головке - может неправильно расценить этот жест. Ещё больше он боялся опять перевозбудиться от прикосновения к такой красоте. Снова опозориться он не хотел.


- Это очень важно. Там, в Красноводске - засуха. Вода - только стоячая, не успевшая испариться. Её очень мало, в глубоких водоёмах только осталась. Эта вода стала уже почти непригодна для питья. Овцы и верблюды заражены и могут погибнуть, - Валентина стала рассказывать о каких-то штаммах, вирусах, бактериях, эукариотах, но Володя ничего не понимал. - Мы с вами везём спасение для них. Какой у нас следующий город, мне бы позвонить?

- Только Горький, но это ещё не скоро. Погодите, а куда вы хотите звонить?

- Как куда? В Красноводск.

- Так чего же вы сразу не сказали? Телефонный разговор я могу вам обеспечить.

- Как? Прямо отсюда? Телефон?

- Ну, да! Только этот вариант не из дешёвых.

- Деньги здесь уже не имеют значения. Это очень важно...

- Тогда давайте номер телефона в Красноводске и имя абонента. Опять же, только через Москву. Сначала делается заказ на телефонию в телеграфном режиме, а это очередь на час, примерно. Потом ещё очередь на телефонный разговор, ещё часа на два - уж как получится.

- Володя, Володенька, выручайте, миленький. Я буду вам очень признательна.

- Да, конечно, какой разговор?! Приходите через часок, я скажу вам, как дела сложатся.

- Нет, нет, я лучше здесь подожду, а то ещё пропущу, чего доброго.

- Ждать придётся, возможно, долго. Я могу вызвать вас по громкоговорящей связи, когда наша очередь будет подходить.

- Ой, я бы лучше здесь подождала, если можно. Вы меня не выгоните?

- Да пожалуйста! Можете в каюте посидеть, если хотите, пока я связываюсь. Правда, у меня не прибрано.

- Мне бы лучше здесь, с вами...


     Володя стучал на ключе, вызывая Москву и внутренне радовался тому, что опять стал кому-то нужен, что кроме него этого никто не сделает. Снова появилась любимая работа, хоть и совсем пустяшная по сложности, но очень важная для вот этой красивой девушки, что сидит рядом. И он тоже  немного станет причастен к спасению каких-то верблюдов. Вся его осенняя хандра куда-то сразу исчезла...



   ***



     Владимир давно стал замечать за собой, что по осени у него всегда начинается какая-то непонятная болезнь, когда абсолютно ничего не хочется делать. Какая-то внутренняя отрешённость от действительности, тоска на душе, словно не с летом расстался, а с любимой женщиной ровно на год.

     Летом ему всё было приятно, он мог улыбаться, радоваться, и все люди, все члены экипажа, были ему интересны. В Ленинграде, Куйбышеве и Астрахани они с Виталиком иногда ходили в ресторан, чтобы подтвердить самим себе, что ещё не перестали быть мужчинами. Глаз за столько времени флотской жизни на легко доступных женщин у обоих был хорошо намётан. Не надо было никаких ложных признаний в любви, клятв верности. Просто полезный для организма секс, слабое подобие скоротечной любви. Ходили в музеи, на всевозможные выставки, в кино, в баньку попариться, с веником и пивком под воблу. А сейчас осень, и у него снова заболела душа. Он чаще стал задумываться о своей жизни.


     "Годы летят, я уже в зрелом возрасте, а ничего путного за всю жизнь не сделал. Жена и та ушла от меня к другому. Если уж ей, такой неприхотливой, я стал настолько не нужен, что она даже дочку оставила без родного отца, то кому я вообще нужен? - горестно раздумывал он в пессимистическом настроении. -  Как дальше жить, что делать? Жениться снова? На ком? Вон и Виталька - такой же невезучка. Два лоха на одном пароходе, братья по несчастью. Ну, Клюз хоть за пьянство, тут всё понятно. Виталька тоже алименты платит, за двоих даже. Он вообще больше жениться не собирается.

     "А зачем? Чтобы снова развестись? - говорил он. - Мне с одной женщиной теперь жить уже не хочется, отвык. Вон их сколько - одна краше другой. Хочешь - девушку, хочешь - разведёнку, хочешь - замужнюю, которую муж не удовлетворяет. Не можешь удовлетворить - вот тебе рога. И никто из этих женщин никогда тебя не попрекнёт, никому ты не обязан. Зато всегда тебе рады без притворства. Они и отдаются-то не как жёны, по обязанности, а с желанием. А в любовь я вообще не верю. Какая любовь в наше время?" - откровенно высказывал он свою жизненную позицию.

      Да-а, в рейсах по осени тоска зелёная, а на берегу ещё зеленее», - мрачные осенние мысли не давали ему покоя...



     ***



     Валентина впервые в жизни наблюдала, как работают на ключе. Сколько всяких кнопок, тумблеров, ручек настройки, измерительных приборов, моргающих лампочек. В огромном, как кухонная плита, приёмнике пищит морзянка, и Володя понимает, что там пищит. Ей было интересно, любопытно, она совершенно не знала ничего о радио. Всё, что проходили когда-то в школе, она давно забыла. Ей думалось, что домашний приёмник или телевизор - это совсем другое, не такое, как здесь. Дома в приемнике всего две ручки - включение с прибавлением громкости и настройка, а здесь целая куча всяких. Она наблюдала и как-то сразу зауважала того, над которым недавно чуть не расхохоталась.

  - Вот, пятая очередь всего - это недолго. Мне нужно следить на этой частоте, пока не объявят мой позывной, а вы можете пока идти.

  - Куда?

  - Куда хотите, не знаю.

  - Мне некуда идти. Мне здесь, у вас, интересно. Можно я посижу с вами?

  - Гм, сидите, конечно. Продумайте пока свой разговор. Радиопереговоры оплачиваются по минутам, это довольно дорогое удовольствие. Поэтому все стараются говорить кратко, да - нет - до свидания.

  - Я уже всё сто раз продумала. Может, на "ты" перейдём? Мы же ровесники, так проще.

  - Не против, давайте! Хотя... я не очень уверен насчет ровесников. Мне уже тридцать шесть.

  - Да? А я думала, что тебе, как и мне, тридцать четыре.

  - Тебе? Да, ладно! Что ж я, не знаю, как женщина в тридцать четыре выглядит? Шутишь, Валь? Двадцать восемь, самое большое.

  - Ну, скажешь! Я только в тридцать два второй раз замуж вышла. Два года уже незамужняя. И не собираюсь больше, хватит с меня.

  - Вот уж никогда бы... Ах, нас вызывают. Минутку! Ну вот, мы всего седьмые с тобой на очереди на телефонию. На двадцать два мегагерца послали. Боюсь, не очень хорошая связь получится. Часиков бы в семь вечера, частота была бы идеальная. Ну, посмотрим. Если плохо будет, попрошу другую частоту. Может, чаю? Не хотите? Не хочешь, то есть?

  - Спасибо, но я бы лучше кофе.

  - У меня, к сожалению, кофе нет. Гм... кончилось... не начинаясь. Где бы его купить? Дефицит. Кофейный напиток, ячмень голимый, и тот нарасхват.

  - У меня есть, сейчас принесу, я быстро...


     «Просто чудеса. Тридцать четыре, кто бы мог подумать? Дважды замужем уже была, - удивлялся Володька. - А как она возбуждает. Еле сдерживаешься, чтобы в любви с первого взгляда не признаться. Да я уже влюбился, похоже. И взаимность не исключена. Ах, голова кругом идёт, разомлел в мечтаниях».



               
   ***



     У него было достаточно много близких связей с женщинами, но любви настоящей, о которой мечтают все, при которой ни на каких других женщин даже смотреть не хочется, о которой пишут в книгах и слагают стихи поэты, по его убеждению, у него не было. До этой "железяки" он долгое время работал на пассажирских судах, обеспечивая по своей возможности, как радист, комфортное катание туристов на рейсах Москва-Астрахань. Туристы - это мужчины и женщины, которые пришли на пароход не только полюбоваться на красивые берега великой реки, Волги-матушки, не только посмотреть достопримечательности исконно русских городов на ней, но, может быть, самое главное  -  они пришли с тайной надеждой познакомиться, а если повезёт, то и повстречать свою любовь, которую никак не могли найти из-за повседневности быта, монотонности работы, не имея при этом никакой возможности отыскать подходящие условия для таких знакомств. Поэтому здесь, на белоснежном двух- или трехпалубном пароходе, на три недели скромный инженер превращался в супермена, гусара, галантного кавалера, в Джеймса Бонда или Ален Делона. Он долгое время откладывал со своей скромной зарплаты на этот круиз, чтобы потратить все накопления на возможную будущую невесту или, по крайней мере, любовницу.

     А женщины, которых здесь намного больше мужчин, из простых бухгалтеров, воспитателей детских садов, учителей русского языка и литературы, превращались в истинных леди. У них менялась походка, сами по себе как-то разглаживались морщинки на носиках, загорались привлекательным блеском глазки, они становились желанными дамами. Но каждая из них понимала, что для покорения понравившегося мужчины ей придётся побороться со своей конкуренткой.

     Володя не понимал, для чего вообще был нужен на таком пароходе радист, которому здесь совершенно нечего было делать, кроме подачи сигнала «СОС» при возможной гибели судна. Когда все локаторы, УКВ радиостанции, трансляционная установка и остальные нехитрые радиоприборы работали исправно, в его обязанность вменялось лишь показывать видеофильмы в салонах, быть диск-жокеем на танцплощадке, в которую поздними тёплыми вечерами превращалась корма второй палубы, все объявления по громкоговорящей связи и организация автобусных экскурсий в городах. Практически он ничем не отличался от туристов, только не оплачивал путевку, а даже наоборот, ему платили за то, что он здесь катается.

     Как большинство обыкновенных мужчин, забыв о седьмой заповеди, он не упускал своей возможности стать любимым для которой-нибудь из этих туристочек. При такой жёсткой конкуренции среди женского контингента, стать таковым для него было проще простого. Знакомиться с женщинами и заманивать их к себе в постель уже стало для него чуть ли не потребностью, как выработанный рефлекс. Был накоплен достаточно большой опыт. Одни туристы уходили, другие прибывали на новый двадцати двухдневный рейс. При расставании он, конечно, понимал, что больше никогда не встретится с женщиной, с которой был так близок, испытывая некое счастье от этой близости. Каждая из них могла бы стать женой для него при каких-либо других обстоятельствах. Всегда оставляла шрам в сознании, в душе, а иногда и на сердце. В некоторых из них, как ему казалось, он даже влюблялся, но чаще  просто расставался без сожалений. Он знал, что впереди у него будет новый любовный роман, возможно даже более интересный. Только осенью, когда туристов становилось всё меньше и меньше, он заболевал осенней хандрой.



***




     В прошлую зиму, в свой межнавигационный отпуск, он работал в частной компании, которая, кроме своего какого-то основного бизнеса, выпускала ещё и УКВ приёмники с электронными часами. Работа была сдельная. Сам паяешь платы, сам регулируешь - всё от начала до готового приемника делаешь сам. Фирма была небольшая, на этих приёмниках работало всего шесть человек. Однажды он вышел покурить, и к нему подошла довольно симпатичная молодая женщина, лет тридцати.


  - Володя? Владимир Александрович! Не узнаешь? Это же я, Тамара... На пассажирском теплоходе, в позапрошлое лето... Ну, вспоминай...

     Вовка, конечно, узнал это очень знакомое лицо. Если бы она не назвалась, он бы имени не вспомнил. Но что-то очень приятное и радостное памятью отозвалось в душе. Ему было понятно, что у них, наверняка, была близкая связь. В уголках памяти всплывало, что он был в неё даже влюблён, но этих любовных романов у него было так много, что всё перепуталось в памяти за это время.

     «Не узнать женщину, с которой спал, значит, обидеть её, - мысленно рассуждал Володька. - Надо хотя бы сделать вид, что вспомнил».

  - Боже, Тамара! Как ты похорошела за это время, даже не узнал сразу. Ты что, здесь работаешь?

  - Ой, Володенька, я так часто вспоминаю тебя. Какое прекрасное время мы с тобой пережили. Такого счастья у меня, наверное, уже никогда не будет. А ты? Ты вспоминаешь обо мне?

  - Как забыть такое? Конечно! - врал Вовка ни капельки не краснея.

  - А я здесь главбухом. Пойдём ко мне в кабинет, поболтаем...

  - Ой, Тамара, а я ведь здесь на сделке, покурить вот вышел. Надо норму сделать до обеда, извини...

  - А до какого часа ты работаешь? Давай после работы посидим где-нибудь.

  - Я не против.

  - Ну всё, загляну к тебе, жди! Милый мой, как я рада, что ты нашёлся...


     «Вот влип. Угораздило же её тут работать. Кто такая? Совсем память отшибло. Позапрошлым летом? Хм! Тамара... Нет, не вспомню, бесполезно. А вроде, ничего так, женщина, хорошенькая. Очень даже ничего, Неужели я смог покорить такую? - напрягал он память. - Ладно, осталось всего месяц здесь доработать, скоро в навигацию. Как-нибудь выкручусь».


     До этого все шестеро регулировщиков работали тихо, спокойно, никто к ним не заходил, кроме технолога. А тут, буквально через полчаса после встречи с этой Тамарой, в мастерскую повадились зачем-то ходить молодые женщины. Они в упор разглядывали Вовку, делая вид, что смотрят какие-то бумаги, документы.


     «Наверное, эта Тамара уже своим языком всем подругам растрепала. Сейчас норму сделаю и надо валить. Пялятся, как на зверя в зоопарке», - недовольно бурчал он мысленно.


     Пока сдавал свою работу и одевался, Тамаре, видимо, успел кто-то доложить. Одетая, она уже ждала в коридоре.


  - Мне девчонки сказали, что ты закончил работу на сегодня. Я тоже освободилась, специально отпросилась пораньше. Ну, пойдем куда-нибудь, поболтаем... Здесь кафе недалеко, давай там посидим...

     Вовка никак не рассчитывал на такой поворот событий. К тому же, денег в кармане у него было не густо.

  - Ты знаешь, Тамар, почему я раньше-то ушёл? Вспомнил, что матери обещал в аптеку зайти, лекарства купить, а деньги дома забыл, как назло. Надо домой мне сначала заехать, за деньгами.

  - Так давай я тебе дам, завтра отдашь. Чего туда-сюда мотаться? Пойдём в кафе, я угощаю, раз ты без денег... Ну, как ты живешь? Рассказывай!

  - Да вот, работаю здесь, у вас, пока. В феврале уеду в Астрахань. Я ж теперь на танкерах. Пассажирские суда нынче все в затонах стоят, ржавеют - пассажиров нет, билеты дорого стоят. Легче за границей отдохнуть, чем до Астрахани сплавать. Ну, а ты? Как семья, дети?

  - Я же не замужем. И детей у меня нет, ты что, забыл? А ты не женился ещё после развода?

  - Нет, не встретил пока подходящей кандидатуры. Извини, я что-то перепутал, а ты с кем на теплоходе была, что-то провал в памяти?

  - Ну ты даешь, Владимир Александрович... Одна я была, с кем мне быть? Ты меня  почему-то постоянно балериной называл. Неужели всё забыл?


   «Всё, вспомнил. Как же я мог забыть? Такая классная женщина в постели, а я забыл. М-ва, конфетка! Да я даже был влюблен в неё. А чего же я её бросил-то? А-а, это было в начале лета. Потом у меня были другие женщины, вот я и забыл. Ах, какая женщина - балерина! Как сказала, так сразу и вспомнил. Надо бы как-то продолжить этот роман».


  - Что ты, Томка? Как я могу тебя забыть? А помнишь, как мы с тобой в Никольском на остров заплыли? А обратно плыть, у нас с тобой силы кончились - все на том острове истратили. На бревне каком-то еле-еле добрались. Ты ещё перепугалась, что не успеем к отходу? А с кем ты здесь живешь и где?

  - Помню, конечно... Всё, до мельчайших подробностей. Ни с кем, одна живу, с кошкой. Здесь, в Щербинках, совсем рядом отсюда. Хочешь посмотреть, как я живу? Приглашаю, пошли прямо сейчас!

  - А что? Знаешь, с удовольствием. Пошли! Я думаю, успею ещё в аптеку. А могу и завтра эти лекарства купить. У мамы ещё не все таблетки кончились, на пару дней хватит. Тогда возьми за мой завтрашний счёт бутылочку коньяка, чтобы стряхнуть скованность и быть такими же, как тогда...


     «Что это? Неужели долгожданная любовь? Или просто мне опять надоело быть одному? Во всяком случае, Тамара точно влюблена, вон какая счастливая. А мне, дураку, до такой любви чего-то, кажется, маленько не хватает. После завтра мне уже уезжать. Не представляю, как на танкерах работать? Может, и не понравится там. Жениться на ней, разве? Да нет, торопиться, пожалуй, не стоит. Надо проверить свои чувства временем», - думал Володька, лёжа с Тамарой в её постели.


  - Я буду ждать тебя. А может, не поедешь никуда? Хочешь, я поговорю с шефом, чтобы он устроил тебя на какую-нибудь должность получше?

  - Спасибо тебе, Томик! Я уже всё решил, балерина моя! Мне как-то тошно жить на берегу. Тоскую, непонятно почему, вся радость куда-то пропадает.

  - Нет, Вовочка. Я, наверное, просто не смогла тебя привязать к себе, не удалось. Ты избалован женщинами, я же знаю. Ну скажи, чего во мне, как в женщине, не хватает такого, чтобы ты полюбил меня, как я тебя? Я всё равно буду ждать и надеяться. У меня есть надежда, скажи?

  - Ну что ты, Томочка, я тоже люблю! Как мне тебя не любить? Ты такая красивая, душевная, добрая. В тебе, может быть, нет только какой-то искорки. Нам, мужчинам, всегда нравятся женщины, которые всем своим существом как бы кричат, что они женщины. В тебе должна быть какая-то своя изюминка. Найди её! Мы, все мужики, кобели по природе. Сучек много, но кобели бегают только за той, которая истекает. Истекай, и все мужики твоими будут. Извини, может, обидел тебя. Это очень грубое сравнение, но очень точное. Вот тогда, на пароходе, ты была той самой сучкой, истекающей любовным соком. Я же из кожи чуть было не вылез, чтобы тебя добиться. Улыбайся чаще. Даже когда плакать захочешь, всё равно улыбайся. Несчастные женщины мужчин не прельщают.

  - Как же мне отыскать в себе эту искорку, чтобы ты от меня не ушёл? Подскажи, я всё сделаю, как ты хочешь.

  - Если бы я знал, чего я сам-то хочу... Просто будь собой. Будь счастливой, вот и всё! Я приеду в Горький в конце ноября - это очень долго. Не нужно мне ничего обещать, ладно? Я действительно люблю тебя, ты очень дорога мне. Но если не дождешься, я смогу тебя понять.

  - Я всё равно буду ждать тебя, любимый мой. Возвращайся скорее. Пиши...



  ***



  - Вот, растворимый, в Москве случайно купила, сразу десять банок. Осталось только две, последние. Покайфуем?

  - Сто лет кофе не пил, забыл как и пахнет... Что-то боязно. Сейчас на этот запах половина экипажа сбежится.

 - А ты дверь запри. Кому нужно, позвонят по телефону.

  - Задохнёмся. Окно, разве, открыть. Давай, попробуем. Ах, аромат! Я бы покурил в окошко. Кофе без сигареты - кощунство, как лимон без коньяка. Разрешишь?

  - Кури, конечно, ты же здесь хозяин. А какие ты куришь? Опал? Угости сигареткой, я свои в каюте оставила.

  - Пожалуйста! А ты зачем куришь? А если мама узнает?

  - Мама давно знает. Я редко, могу по три дня не курить.

  - Может, и выпиваешь ещё?

  - Ну, это смотря когда и с кем.


     Володька внутри себя радовался её присутствию здесь. Все его печальные мысли сразу сами куда-то улетучились, улыбка не сходила с лица.


  - Ты такая обыкновенная, а выглядишь, как совсем необыкновенная. Тебя здесь все боятся.

  - Почему?

  - Боятся твоей красоты. Все с ума спятили, подойти боятся, только издали любуются.

  - Почему же все? Саня ваш - вообще, как давнишний друг уже. Только с ним и общаюсь, в основном. Всё обо всех знаю от него. С Виталиком общались пару раз. Он мне так понравился, просто влюбилась в него. Только он несмелый какой-то. Был бы он чуть понапористей, я бы не устояла, сразу бы отдалась ему.


     У Вовки от такого откровения даже в сердце кольнуло. Он уже успел влюбился в эту красивую девушку по самое не балуй.

     "Вот Виталька, счастливчик. Конечно, он достоин такой красивой женщины", - с безысходной тоской на душе, почти убитый горем от таких слов, завидовал своему другу Вовка.
      У него к горлу подступил какой-то ком, из-за которого уже не мог ничего говорить.
     "Как бы слёзы не навернулись. Сходить бы умыться. Ах, как обидно! Как дальше себя вести? Сделать вид, что всё по барабану? Скорее бы ушла, хоть в подушку уткнуться. В холодильнике коньяк стоит, сейчас бы не помешало пару глотков сделать. Да, но надо же о чём-то говорить, молчание затянулось».


  - Саня ещё тот у нас партизан... Могу спросить? Почему ты выбрала себе такую профессию? Это же опасно... Вирусы всякие, бактерии, заразиться же можно.

  - Это редкость. Есть же множество средств безопасности. Я медицинский заканчивала. Микробиология - моя стихия. Здесь столько неизведанного, столько открытий впереди. Командировки, правда, частые. В Монголии почти два года проработала, вот только весной приехала.

  - Извини, Валя, нас зовут уже. Сейчас я настроюсь и отдам тебе наушники. Вот микрофон. Только держи его немножко на расстоянии, вот так, примерно. Говори нормально, громко не нужно... Ну всё, держи наушники! Говори, я выйду...


  - ... Всё, Володенька, поговорила. Спасибо тебе огромное! Не знаю, как тебя и отблагодарить. Поцеловать боюсь, вдруг поймешь неправильно. Да и возбуждать тебя понапрасну не хочу.

  - Да уж, лучше не нужно, мне сегодня уже хватило позора.

  - Какой позор? Многие это за достоинство принимают. Мне сейчас нужно к своим бактериям. Можно, я к тебе буду заходить иногда? Кофе будем пить с сигаретой.

  - Конечно, Валь, всегда буду рад. Только предупреди, если в своем сексуальном трико будешь, я хоть джинсы надену... Кофе забыла.

  - Пусть у тебя будет... Только всё не выпей, а то у меня последняя банка осталась.

  - Нет уж, забери, пожалуйста. Виталика угостишь, он тоже большой кофеман.

  - Нет уж, оставлю. Не грусти, я же всё вижу по твоему лицу. Всё будет хорошо. Я приду, ты даже не успеешь по мне соскучиться. Чего же мне с ней таскаться?


      «Ушла, слава Богу. Зачем она только сказала мне про Витальку? Лучше бы ничего вообще не говорила. Ещё выпью, пожалуй. Как же хреново, оказывается, быть в этой шкуре, когда сгораешь от любви, от страсти, а тебя за мужика даже не считают. Прямо в твой толоконный лоб говорят, чтобы не мечтал и не раскатывал свою губищу. Представляю, как страдали и плакали те женщины, которым я разбивал сердца и бросал на произвол судьбы. Как тяжело! Напиться, разве? - оставшись наедине, горестно рассуждал Вовка. - Надо продолжать как-то жить. Не моё, значит, нечего и мечтать. О другом думай, Владимир Александрович. Скоро дома будешь, там мама с папой. Тамара есть, которая любит, утешит, - горевал он, хмелея. - В Горьком надо будет плавки новые купить. Эти совсем растянулись, давно пора выкинуть. Ни позагорать, ни искупаться в них, - переключился он на здравые рассуждения. - Надо же? И Шопенгауэр с Кантом уже не нужны стали...

     Я бы, наверное, с ней и не смог совсем. От одного вида бы постоянно эякулировал... ха-ха... не дойдя до главного события. Это же непонятно, что такое! Сколько было всяких, и чего только не было, а такое вижу первый раз в жизни. Она просто рождена, чтобы сводить мужиков с ума. Интересно, кто были у неё мужья? Наверное, Алены Делоны, не меньше. Неужели можно мужику так зажраться, чтоб от такой женщины отказаться? Это ж кем надо быть? Интересно, придёт вечером или нет? Чего она делает вечерами? Главное, не подавать вида, что с ума сошел. Хотя, как сумасшедший может притвориться нормальным? Даже до сих пор её запах в радиорубке витает. Вот в этом кресле она сидела. Ух, как пахнет, мамочки родные! Может, она сейчас уже с Виталькой целуется»...


  - Вовка, ты один? Можно? Чё, ушла уже? Извини, что я сунулся не вовремя, не знал. Ну, чё? Как? Неужели уже успел?

  - Чего?

  - Ну, того! Трахнул уже?

  - Ты чё, Виталя, больной? Она просто радиограмму на передачу приносила. Даже мысли такой не было. Ты, я гляжу, совсем сексуально озабоченным стал.

  - Станешь тут, везде ей пахнет. В кают-компанию боязно заходить стало, там все стулья её телом пропахли. Как ты только вытерпел её здесь?

  - Давай коньяка выпьем, - предложил Володька

  - Ну давай, а с чего? С радости или с горя?

  - И с того, и с другого сразу.

  - Как это? - не понял Виталька.

  - С горя, потому что она не меня любит, а с радости, потому что любит не кого-нибудь, а моего друга.

  - Это кого же?

  - Тебя, Виталька. Она сама мне сказала. Говорит, был бы ты понапористей, она давно бы тебе отдалась. Думаешь, с чего это я вдруг коньяк-то пью? Так что, давай, действуй смелее...

  - Врёшь? Не могу поверить, боюсь даже. Ну, спасибо за такую новость. Пойду тогда клинья забивать. А ты чего же сам? Не смог уломать?

  - Я не успел даже попытаться, как она меня огорошила. Ну и счастливчик же ты...


     "Вот и всё, наверное. Уж Виталька-то своего не упустит. Тома, Томочка, забери меня отсюда, мне так плохо без тебя,  - совсем упал духом Вовка. - После ужина  радиограмму Томочке передам. Зимой женюсь на ней. Ей-Богу, женюсь! Хватит, нагулялся..."


  - ... Это я опять. У меня коньяка нет, давай с тобой водки выпьем, - зашёл Виталька.

  - Что, уже? Так быстро? Ну, ты даешь!

  - Ты чего мне наврал? Я, как дурак, в гости к ней пришёл. Она банку кофе открыла.

  - Вот такую?

  - Ага, именно! Будешь водку? Теперь у меня в точности такой же повод появился. Обманул ты меня, значит...

  - Ты чего? Я даже чуть не заплакал от обиды и зависти. А чего случилось-то?

  - Всё сделал, как ты сказал. Попили кофейку, слово за слово - всё, вроде, нормалёк было. Ну, я полез. Тискать начал, а она - бац мне пощечину. Я чуть на задницу не сел. Извини, говорит, мне Володя нравится.

  - Чё, так прямо и сказала?

  - Я ведь не ты, врать друзьям не умею. Прямо так вот и сказала.

  - Честное слово, она мне сама сообщила, что ты ей нравишься. «Был бы он понапористей, - говорит, - отдалась бы ему».

  - Что за черт? Она что, поиграть с нами решила? Я теперь тоже впору разрыдаться. Во баба попалась! Обоих нас с ума свести хочет. Чё делать будем?

  - Ну, жребий, я думаю, здесь не пройдёт. Я тебе палки в колеса вставлять не собираюсь, а там пусть куда ветер подует. А ты чего предлагаешь?

  - Может, нам обоим отвернуться от неё?

  - Думаешь, лучше, если она с Санькой-балаболом каким-нибудь будет? А мы с тобой соплями будем умываться? Я, кажется, уже так втюрился, что помани она меня пальчиком - и я, как собачонка, на цырлах за ней побегу.

  - Во-во, и у меня тоже самое. Ладно, тогда - будь, что будет. Давай ещё выпьем, да на ужин пора...



   ***



     «Времени уже восемь. Похоже, уже не придёт. Чего жду, дурак? Ничего на ум не идёт. Хорошо-то как на палубе! Свежо, а воздух-то какой чистый! Пойти, разве, на своем любимом месте постоять?» - размышлял Володька, любуясь на берега.

      Его любимым местом был самый пик судна на баке - форштевень называется.

     «С мостика тебя никто не видит, никто туда не ходит. Наверное, просто никто не знает, как там хорошо, - он любил смотреть на воду, как нос парохода режет её на две части. - На баке такая тишина, не слышно ни шумов двигателя, ни винтов. Особенно приятно стоять на этом месте вечером или ночью. Даже плохое настроение пропадает, душа какой-то радостью наполняется, появляется надежда и вера, что всё будет хорошо, всё наладится. Да и ничего плохого-то в сущности нет, тревога только непонятная. Чего же волноваться, расстраиваться раньше времени? Всё будет хорошо!»...


  - ... Валя? Ты чего здесь делаешь? Это моё любимое место, я всегда здесь стою.

  - Да? Не знала, что оно твоё. Ну, разреши, пожалуйста, и мне тоже постоять. Здесь так хорошо, самое лучшее место. Я уже весь теплоход облазила, ничего лучше не нашла. Спрячешься, и не найдёт никто.

  - Значит, ты всё время здесь прячешься? А все думают, что ты в своей каюте сидишь. Да, действительно, здесь самое лучшее место. Тишина-то какая! На берегу такой тишины не бывает. Какая-нибудь муха или комар всё равно прожужжит-пропищит. Даже в глухой деревне то собака затявкает где-то, то корова замычит. А воздух-то какой, а Валь? Не надышишься. Когда у меня плохое настроение, я всегда здесь от него спасаюсь - постою часок, и всё проходит. Скоро Череповец будем проходить.

  - А почему у тебя сейчас плохое настроение?

  - Что это? У меня хорошее. Я и с хорошим настроением сюда хожу, оно ещё лучше становиться. А тебе здесь почему нравится?

  - У меня тоже самое, такие же ощущения. Думается хорошо, мечтается. Успокоение какое-то, как в церкви.

  - Ага! Только я не знаю, как в церкви, но успокаиваешься здесь легко.

  - Ты что, в церкви никогда не бывал? Ты не веруешь?

  - Нет, почему? Бывал пару раз, давно. Что-то боюсь я в церковь ходить, много грехов, наверное, накопил.

  - Ты грехов накопил? Каких грехов, Володенька? Откуда у тебя грехи? Я вижу всех мужчин насквозь. Не можешь ты согрешить, не способен, и не наговаривай на себя.

  - Ну как же? У всех грехи есть. Как без них прожить? И потом, я попам всяким не доверяю, молитв никаких не знаю. А как ты мужиков всех насквозь видеть можешь? Меня, например, не сможешь, даже не старайся. Я и сам-то себя понять не могу.

  - Вижу, Вовочка, всё я вижу, не сомневайся.

  - Чего же ты терпишь моё присутствие, если всё знаешь про меня?

  - Не нахожу ничего плохого в том, что ты хочешь меня. Многие хотят, и мне это нравится. Быть желанной женщиной - это природное богатство. Я благодарна судьбе за этот дар. И мне самой многие мужчины нравятся, ничего поделать с собой не могу. Вот мои бывшие мужья и не смогли этого вытерпеть. А вот ты? Ты смог бы такое вытерпеть?

  - Я? А почему я? Не знаю, вряд ли. Я обыкновенный мужик, хоть и не был по жизни обделен женскими ласками. Мы в этом очень похожи с тобой. Когда мне, как мужчине, говорят, что, мол, сейчас я тебя осчастливлю женской любовью, а потом пойду осчастливливать другого, то мне такого счастья уже не хочется. У меня за свою жизнь уже достаточно рогов выросло, опыт есть. Рога очень тяжело носить, лишние мне без надобности. Это, как конфетку ребёнку дать, а когда он обрадуется, отнять её. Слава Богу, что ты не собираешься меня награждать таким счастьем.

  - Почему-то мало кто из мужчин видит во мне что-нибудь ещё, кроме тела. Вот ты, например, что можешь разглядеть? Скажи честно!

  - Честно? Если честно, Валь, то твоя красота всё затмевает. Мужикам всё остальное, что у тебя есть ещё, становится уже безразличным. Прости, но ты сама просила честно. Лично я сегодня узнал, что ты любишь свою работу. Чуть было не заплакала от безысходности, когда я твою радиограмму не принял. Так может переживать только тот, кому дорого то, что он творит. И душа у тебя добрая, сразу чувствуется. Только, повторюсь, это всё на втором плане. Извини за честный ответ...

  - Ну, спасибо! Хоть один человек в первый же день знакомства заметил что-то ещё, кроме моей сексапильности. Что-то прохладно стало, ты не замёрз? Пойдем, может, кофейку попьем?

  - Пойдём, с удовольствием. Только мне не хочется, чтобы кто-то видел нас вдвоём. Ты даже не знаешь, какие мы, мужики, все сплетники. Хуже баб.

  - Да знаю я всё про вас, даже лучше, чем вы сами о себе. Пошли, я замёрзла совсем...


  - Слушай, Валь, я на минутку на мостик зайду, ладно? Может, меня кто-то спрашивал. Так, на всякий случай. У меня всегда открыто. Включи чайник пока, я быстро... 


  - Ну вот, никому я не нужен, никто меня не искал.

  - А здесь Виталик на твоей кровати сидел, когда я вошла.

  - Да? А где он?

  - Убежал почему-то, я даже сказать ничего не успела.

  - Если хочешь, можем его позвать. Мы с ним друзья, он должен знать, что я не претендую на его место.

  - Не претендуешь? Вот уж неправда. Не может этого быть! Это просто, как у всех мужчин, мужская дружба за вас говорит. Не понимаю только, при чём здесь ваша мужская дружба? Ну, как знаешь, но мне бы сейчас хотелось побыть с тобой наедине. Мы недолго посидим, одиннадцатый час уже.

  - Ну, это разве время? Мы и до утра иногда не спим. А ты надолго в Туркменистан?

  - Не знаю, как получится. Новый год там отмечу, это уж точно. Наверное, как и в Монголии, года на два.

  - Что-то мне не нравится там, куда тебя в командировки посылают.

  - А ты что, был в Монголии?

  - Нет, но мне туда и не хочется совсем, почему-то.

  - А куда тебе хочется?

  - Не знаю, в Европу куда-нибудь. В Канаде бы не отказался побывать ещё разок. А лучше всего, на своей малой Родине, в Кинешме. Там такие места замечательные. Скоро мимо будем проходить.

  - Ты бывал в Канаде?

  - Приходилось. Ну, не по два года, как ты, конечно. Я моряком был раньше. На берег ушёл, женился, потом через два года развёлся. А здесь я потому, что на берегу для меня работы мало. Переучиваться лень, а телевизоры чинить неохота, надоело... Ты как-то смотришь на меня, словно спросить хочешь о чём-то.

  - Просто я мысли твои читаю.

  - Смеёшься? Как их можно прочитать? Да у меня их и нет ни одной.

  - Времени уже много, надо идти спать. Мне в четыре вставать к своим вирусам. Спасибо тебе! Приходи ко мне теперь в гости.

  - И не скажешь даже, чего в моей башке прочитала?

  - У нас всё с тобой будет, Володенька, не сомневайся. Только не сегодня. Не торопи меня, ладно...

  - Подожди! С чего ты взяла? Я об этом не думал, даже не надеюсь.

  - Думаешь, милый Володенька. Думаешь постоянно и надеешься, я же знаю. Ты мне нравишься, а насчёт секса я никогда против не была. Приходи завтра ко мне, после завтрака сразу. Буду ждать. Спокойной ночи!


   «Вот это фокус! Неужели я об этом думал? Всё будет! Господи, Боже! Я же умру сразу. Неужели я так сильно думал об этом, что у меня даже на роже всё было написано? Ну, теперь я уже боюсь - женщина-прорицатель! Так чего после завтрака? Просто так или как? Не усну теперь. Может, не ходить, вдруг опозорюсь? Лучше в монастырь, чем позор. Нет, не этого я боюсь вовсе. Я боюсь влюбиться и быть брошенным, как множество женщин, с которыми я сам так поступал. Так не влюбляйся! Ходил же ты с Виталькой в кабаки, не влюблялся же. Возьми и сам влюби её в себя. И брось, как обычно ты поступал с женщинами. Пусть хоть раз в жизни помучится. Да что уж там?! Всё равно уже не смогу отказаться. Это ж какую силу воли надо иметь?» - думал Володька до половины ночи...


  - ... Здравствуй, Валя! Вот..  пришёл в гости. Что ж тебе какую каюту-то выделили, рядом с машинным отделением? Как ты тут спишь, шум-то какой?

  - А-а, я не прихотливая. Если спать захочешь, где угодно заснёшь. Зато рядом со своими бактериями. Они в соседней кладовке. Плохо только, что здесь из иллюминатора ничего не видно, я люблю на берега смотреть. Давай кофе попьём, понаркоманим. Как спалось?

  - Плохо спалось, если честно.

  - Обо мне думал? Боишься?

  - Опять мои мысли читаешь? Как это у тебя получается? Научи! Я бы тоже хотел знать, о чём ты думаешь.

  - Сама не знаю и научить тебя не смогу. Хочешь знать, о чём я думаю? О том же, о чём и ты...


     Всё получилось. Так получилось, что оба плакали от счастья. Обоим было так хорошо, такое великое наслаждение получили друг от друга, что ничего уже в их головах другого не было. Не ходили ни на обед, ни на ужин. Володька один подходил к Михайловне на камбуз, Валентина в это время бегала в лабораторию к своим бактериям.


  - Михайловна, положи мне второго в кастрюльку, я в каюте есть буду. Мне так надо. Только на двоих положи, пожалуйста! И две ложки я возьму.

  - Ага, всё ясно с тобой. Если прозеваете обед или ужин, я вам оставлю на плите, сами себе потом разогреете.

  - Спасибо, Михайловна, за понимание! Если я твоему мужу понадоблюсь, знаешь где меня искать.


    Занимаясь любовью, они пропускали и обеды, и ужины - на минуту не могли оторваться друг от друга. Только Татьяна Михайловна замечала, что кто-то по ночам доедает остатки от ужина. Стала оставлять специально что-нибудь повкусней.


  - Схожу к Татьяне Михайловне, возьму опять кастрюльку второго и хлеба.

  - Только прошу тебя, побыстрее, не останавливайся нигде. И к себе в радиорубку не заходи, ладно? Больше десяти минут я не смогу выдержать, с ума сойду.


      Вот уже и ночь вся опять прошла. У Валентины едва хватало силы воли, чтобы сходить в свою лабораторию. Завтрак прозевали, а время уже к обеду. Но счастливые часов не наблюдают, их объятия разорвать невозможно. Всё, что могли сделать в постели мужчина и женщина, они уже сделали много, много раз. Сил не было ни у того, ни у другого. Постель у Вали превратилась в грязную подстилку. На её кровати им было тесно, они давно перебрались на пол, постелив матрасы, её осеннее пальто, халаты и другую одежду. Всё было мятое, но они ничего не могли уже видеть вокруг, их устраивали абсолютно любые условия...


  - Скоро уже Горький. Будем стоять сутки. Мне бы домой надо съездить, родителей повидать. Поехали со мной, я тебя со своими родителями познакомлю.

  - Ой, Володенька, как-то не удобно. Да и за лабораторией мне следить надо, совсем забросила своих микробов с тобой. Ты уж один езжай. Мы же утром приходим, ещё целая ночь впереди.

  - Беспокоюсь, вдруг меня ищут. Может, сломалось чего-нибудь. Не наказания боюсь, за ребят беспокоюсь. Как им без связи маневрировать?

  - Да, да, я всё понимаю. Оставь меня здесь, запри только. Буду лежать и ждать тебя. Сколько потребуется, столько и буду ждать. И ты не думай, что я буду плакать.

  - Ну, Валя, так же нельзя. Нам с тобой нужно сходить в душ, прибрать всё в каюте. Посмотри, во что мы твою одежду превратили? Может, в мою каюту переберёмся. Тебе на моей кровати понравится, она широкая. Будем музыку слушать в наушниках. У меня много записей. Ну, согласна?

  - Я на всё согласна! Как ты скажешь, так и будет. Всё, я встаю, нужно в первую очередь в лабораторию заглянуть, микробов своих проведать. Позвоню тебе из кают-компании, когда буду готова.


      Володька, зайдя в свою каюту, сразу понял, как он по ней соскучился. Как всё у него здесь было удобно и комфортно. Кажется, он уже давно, давно здесь не бывал. За это время столько всего произошло, сколько и за год, и за три года, может быть, не произойдет - словно вся жизнь перевернулась. Он посмотрелся в зеркало.


     «Боже мой! Я ли это? Лицо-то как похудело, аж скулы выпятились. Нужно на ужин обязательно сходить. Как же есть хочется, никогда таким голодным себя не чувствовал. Валя, Валечка моя! Радость великая, счастье человеческое! Я люблю! Я снова люблю женщину! Какое счастье! - никак не мог поверить счастливым переменам в своей жизни Володя. - Сейчас срочно на мостик. Если искали, скажу, что аккумуляторы заряжал. Придумаю чего-нибудь, буду действовать по обстановке»...


  - Всем привет!

  - Привет, начальник! Наливай чаю, ещё не остыл, - предложил старпом Николай.

  - Ну, как этот локатор? Не выбивает больше высокое?

  - Нет, всё нормально... пашет, как зверь. Тебя Виталька искал, час назад заглядывал. Потерял своего брата.

  - А больше никто не искал?

  - Да нет, вроде. Что-то ты редко стал к нам заходить, уже соскучились. В Горький приходим раньше на два часа. В город пойдёшь? Может в кабачок сходим? А, ты же местный, я и забыл.

  - Всё равно у меня на кабак денег нет. Я на книжку стал зарплату переводить, а то зимой не на что будет жить.

  - Да ладно тебе, уж три месяца-то как-нибудь. Что, работу, что ли, не найдёшь? Я вон третью зиму грузчиком в продуктовом магазине работаю. Безо всякой трудовой взяли. Директорша то ли из своих платит, то ли по какой-то левой бухгалтерии. А ты что, ящик водки не поднимешь, что ли? Проживём, не боись!

  - Ладно, пойду брата искать. Счастливой вахты!

  - Давай, заглядывай...


     «Вот жизнь! Никто и не искал. За что зарплату получаю? Надо Валю проведать. Может, помощь какая нужна?», - забеспокоился Володька.


  - Валя, ну как ты? Всё нормально? К бактериям ходила? Как они, живы?

  - Надо же, ещё полчаса, и всё бы пропало. Температура поднялась почему-то, термостат не держит. Я Виталику сказала, он что-то там подкрутил, и всё опять нормально стало. Мне показалось, он пьяный был. Даже ни разу не взглянул на меня.

  - Он, как и я, сильно влюблен в тебя. Переживает страшно. Не дурак, догадался, наверное, что ты со мной. Представляю, что у него на душе творится.

  - Возможно. Мне очень жаль. Слушай, ты в следующий раз просто выгоняй меня, ладно? Нельзя мне так увлекаться.

  - Мы с тобой вообще - совсем обезумели. Я так жрать хочу, если честно. Сейчас на камбуз к Татьяне забежал, две котлетины попросил и хлеба два кусочка. Давай, заморим червячка!

  - У-у, вкуснятина, ничего вкуснее в жизни не пробовала. А чего это у тебя губы-то какие, как у негра? От моих поцелуев опухли?

  - Ты на свои посмотри. Это пройдёт. Уже завтра всё нормально будет, если больше не целоваться.

  - Ты что, милый мой? Как же не целоваться? Я не смогу. Я уже умираю, как хочу тебя поцеловать...


     «Ну вот, не хватало ещё и ужин пропустить, - думал Володька, самопроизвольно целуя и раздевая Валю до гола. - Невозможно, просто никакой силы воли не хватает, чтобы отказаться от такого счастья. Сам весь уже обессилил, и её всю измучил».

  Ему вспомнилось, как ещё маленьким мальчиком мама принесла ему огромный кулёк клубники. Ягоды были такие сладкие, спелые, вкусные, что он не мог оторваться. Ел их и так, и с молоком. Они были такие крупные, что в рот не убирались, приходилось откусывать каждую ягоду. Сок брызгал на его белую майку, но Вовка не в силах был остановиться. В конце концов он так объелся этой клубники, что его стошнило. Но, когда мама в шутку предложила отдать ягоды мальчикам во дворе, он заплакал и стал есть их снова, пока мама не предложила убрать ягоды в холодильник до вечера.

     «Очень похожее сравнение, - подумал Володя, вспоминая этот эпизод из детства. - Только Валю в холодильник не положишь. Нужно чем-то отвлечь её, предложить прогуляться по палубе, сходить на наше любимое место, например». Но Валя гулять не захотела...



               
 ***



  - Здравствуйте, родители, денег не дадите ли? Маманечка! Батенька, дорогие мои! Как же я по вас соскучился, родненькие...

  - Ой, Вовка, а мы к обеду тебя ждём.

  - А мы вот раньше пришли.


     «Дорогой батянька, постарел-то как, - с грустью и радостью одновременно смотрел на своих родителей сын. -  Уже шестьдесят два, а он ещё продолжает работать, хоть и на пенсии. Скоро Колян, брат двоюродный, со своей Настей и дочкой приедут. Посидим, закусим. Хорошо-то как дома!


 - Опять только на ночку?

 - На ночку, мама. Утром надо будет ехать на пароход, завтра в обед снимаемся. На рейде стоим, продуктами запасаемся. Ну ничего, ещё один рейс на Ленинград - и домой. В середине ноября уже якоря дома брошу. Мне, мам, надо бы по магазинам прошвырнуться, купить кое-чего. Ты меня быстренько покорми чем-нибудь, да я побежал, ладно?.. Ну, какие новости у вас?

  - Да, какие у нас новости? Всё по-старому. У Насти Колиной живот уже большой, скоро мальчик у них будет. На УЗИ ходила, там сказали.

  - Ну, а о внучке своей что-нибудь слышала?

  - Нет, не слышала. В Москве живут, ничего не знаю...

   Володя успел всё купить. Хотел позвонить Тамаре, но, вспомнив о Валентине, передумал.


     «Зачем бередить раны, которые, может быть, уже заживают? - рассудил он. -  Наверняка встретиться захочет, что в настоящий момент совершенно не желательно. Лучше не стоит».


     Приходил брат со своим семейством. Радость встречи, душа в тепле погрелась. Утром Володя засобирался на пароход.


  - Пап, как на Ленинград будем подниматься, я телеграмму дам. Встречай опять в Кстово. На своём «Запоре» всё не увезёшь, УАЗик опять нанимать придётся. Рыбы, наверное, много будет. Ну и арбузы, помидоры, и всё такое. Мам, я тут в коробках вам всем подарки привез из Ленинграда, разберётесь. Ну, поеду я, ладно?


    «Отвёл душу. Мама, вроде, ещё ничего, а вот батенька что-то быстро стареть начал. Надо на мостике поторчать, новости послушать. Сейчас старпом на вахте. Коля, наверняка, в курсе всех дел», - решил Володька...


  - Ну, чё? Ходили в кабак-то?

  - Не-а, ни у кого финансов нет, почему-то. Столько денег все получили, а на кабак никто не удосужился отложить. Да и с кем идти-то? Клюз здесь нажрался, до сих пор не отойдёт ещё, пивом отдувается. Тебя не было...

  - А что, Виталька, раньше меня, что ли, приехал?

  - А он и домой не ездил, почему-то. Каюта у него открыта, а его самого я чё-то нигде не нашёл. Санька на вахте был, рассказывал, что, когда все в город уехали, его «бактерия» на кофе к себе в каюту пригласила.

  - Ой, ну ладно, пойду чемоданы распаковывать...


      Вовку словно током шарахнуло, едва до своей каюты добежал. От боли в душе сразу потекли крупные слёзы. Он даже не догадался их вытирать, они падали с губ, с подбородка. В голове сразу перепутались все мысли, кроме одной:  «Не может быть! Этого не может быть!» ...


     «Даже хмель не берёт. Без спиртного бы с ума сошёл. Слёзы не дают успокоиться, сами текут, как тогда, в детстве, когда мать ягоды клубники мальчишкам собиралась отдать, - не вытирая слез, с воспаленными глазами, горестно размышлял бедный Володька. - Как тяжело, невыносимо. Сейчас, наверное, в эту самую минуту, она отдаётся Витальке. Да будь ты проклята, змея подколодная! Красивая змея с убийственным ядом - укусила прямо в сердце. И зачем только такие на свет рождаются? Осчастливила, спасибо!»


     Вот уже второй день Володька не выходит из своей каюты. Звонила Татьяна Михайловна, лично спрашивала о причине игнорирования обедов и ужинов. Он едва мог ответить ей в трубку:  «Уважительная у меня!»


     «И чего я в ней такого нашёл? Обыкновенная женщина... симпатичная, не более того. Знаю всё её тело досконально, все ямочки и бугорки, все родинки перецелованы мной по миллиону раз».


     го печальные мысли прервал телефонный звонок. На этот раз звонил сам капитан.


  - Давай завязывай, Володя, хватит хандрить! Я сейчас к тебе зайду, открой мне.

  - Василич, захвати пузырь водки, если есть. У меня всё кончилось.

  - Ладно!..


  -  ... Ну, чего? Ты же нормальный мужик. Подумаешь, лярва изменила, не жена же... На вот, выпей последний раз... и хорош душой терзаться. Что вы, в самом деле? То ты, то «брат» твой. Пока ты с ней был, он пил, как сумасшедший, теперь поменялись. Потерпи уж, полмесяца ей здесь находиться осталось.


       Володьке было стыдно. И за то, что все знают, что ему женщина изменила, и за то, что он в пьянку ударился. За слёзы, которые видит капитан, и которые он никак не может унять.


  - Прости, Василич! Сам не пойму, что со мной. Тяжело... Когда жена уходила и дочь с собой забирала, у меня даже слезинки ни одной не капнуло, а тут...
 
  - У тебя что, баб мало было, что ли? Убиваешься тут.

  - Не любил ни разу, наверно. Всё на халяву было, без страданий. Ладно, Василич, спасибо за сочувствие! Сейчас в порядок себя приведу, в душ схожу. Ты бы оставил мне этот пузырь на всякий случай, чтобы ночью по пароходу не рыскать. Ужинать приду, пусть Михайловна не беспокоится. У нас там всё с радиоаппаратурой нормально?

  - Всё хорошо пока. Ну, давай, поправляйся...


     Боль в сердце у Вовки была уже не такая острая, но душа ещё маялась. Он не мог ни читать, ни слушать музыку. Оставаться один он уже не мог. Смотрел видак у Сани, вместе с ребятами. Все эти фильмы он видел уже по много раз. Сидел просто так, лишь бы не быть одному. Мог всю ночь просидеть на мостике, слушая пустой трёп судоводителей. Просил руль иногда, любил управлять этой огромной "железякой".


-  Сань, дай порулить, соскучился. Это интересней даже, чем на "Запорожце".


     Ему было необходимо общество друзей, не оставаться наедине с самим собой, отвлечься любыми способами от этих мучительных мыслей. Уже подходили к Самаре.


  - А чё, начальник, может в кабак сходим?

  - Да что-то неохота, Клюз.


     «Вот и Иван тоже как-то хочет морально поддержать меня. Да все ребята понимают, как мне тяжело. Стараются по-дружески успокоить, подбодрить, как больного», - заметил Володька.


  - Давай лучше в баньке попаримся, давно не ходили. Только втроём придётся - Чиф домой уедет, Виталька, похоже, с бактерией всё никак не накувыркается. Саньку возьмём. Куда пойдём, в Амадеус или опять в Избу? - предложил Володя.

  - Что-то не хочу в баню. Насмотрелся тут на эту "бактерию". Так бабу захотелось, до гландов бы достал. Давай тогда просто погуляем, а потом здесь, на "железяке", отдохнём. Шашлычок вечерком заварганим на корме. Надо будет в Самаре подарок Тетере купить, у него же послезавтра день рождения.



    ***



     День рождения стармеха. Ужин проходит на корме, как всегда в таких случаях.

  - Начальник, гитару не забудь прихватить, а Аусыч баян свой притащит - я ему уже сказала. Петь хочу, пить хочу, всё хочу!

  - Как женщине отказать, Михайловна? Всё исполним...


      Валя сначала стеснялась. Сидела, как дикий зверь, забившись в угол. Но после многочисленных тостов в честь Деда, которых глухой Тетеря всё равно не слышал, после вкусной еды, различных деликатесов, на которые была способна Татьяна Михайловна, Валя постепенно освоилась, улыбаться даже стала. Было действительно весело, по-доброму приятно в такой дружной компании. На корме Аусыч с Клюзом готовили шашлык, Татьяна своим женским басом рассказывала похабные анекдоты, над которыми громче всех ухохатывался Коля-Чиф. Санька, после двух стопок, начал врать и сочинять, как обычно. Заврался почти до своего участия в Великой Отечественной. Все над ним смеялись, а ему это нравилось, и он ещё больше и складнее сочинял всякие небылицы. Татьяна попросила Володю взять гитару.


  - Давай нашу, Шаферана...


  Где-то звезда ранняя светит,
  Где-то летят в ночь поезда...

       Татьяна своим густым басом подхватила:

  Где и когда счастье нас встретит?
  Где и когда? Где и когда?

  Время бежит, но без любимых,
  Тянутся дни словно года...

       Тут уж и капитан не в той тональности запел:

  Если любовь встретить должны мы,
  Где и когда? Где и когда?

  Сердце найдёт к сердцу дорогу
  В небе взойдёт наша звезда...

       Аусыч, бросив шашлыки, тоже присоединился. Даже Тетеря, услышав что-то в своем ведре, стал тихонько подпевать:

  Вот бы узнать раньше немного,
  Где и когда? Где и когда?

      У Татьяны по щекам побежали слёзы в три ручья. Вась-Вася обнял её и поцеловал в губы прилюдно. Налили всем ещё по одной.

       Володька первый раз за четыре дня увидел свою недавнюю любовь. Вновь всё вспыхнуло. Обида и невыносимое желание, воспоминание о великом счастье и безысходное горе - всё в куче сразу прожгло мозг.


      «Ах, хороша, змеюка! Только бы предательская слеза не пошла, - снова заныло где-то под сердцем у Вовки. - Ух ты, гадство, как подпирает. Как бы на рыдание не прорвало, а то и не убежишь никуда. Умыть бы сопли свои. Ах, ну всё, прорвало...»


      Володька, не придумав ничего лучшего, подбежал к Татьяне Михайловне и громко, со слезами на глазах, воскликнул:

  - Не могу больше. Василь Василич, разреши тоже твою Татьяну поцеловать. Она всем нам, как мать родная... Михайловна, начну с рук...

      Вовка пустил слезу, не смог удержать, но эффект получился просто феноменальный. Вслед за ним стали подходить и целовать руки Михайловны все ребята, стояли в очередь, по старшинству. Последним в очереди был Мичурин.

  - Ну-ка, Аусыч, бери свой баян! Частушки давай!..

  .. Я с миленком до утра
     Целовалась у метра.
     Целовалась бы ещё,
     Да болит влагалищё... Э-эх...


      Кто-то притащил кассетный магнитофон, устроили танцы. Валентина была нарасхват. Даже пьяный именинник пригласил Валю, но едва не уронил её, и сам чуть было не упал. Матросы вовремя подхватили под руки и усадили именинника в кресло. Володя наблюдал, как Валя хорошо танцевала, изящно владея своим телом. Ради такого праздника Вась-Вася поставил свою "железяку" на всю ночь на якорь в районе Камышинского рейда. Здесь уже было настоящее лето. Тепло, как в июле в Горьком. Ужин продолжался до самого рассвета. Володька незаметно, часов в одиннадцать, ушёл к себе в каюту.

     На откидном столике стояла початая бутылка коньяка, стакан и блюдечко с нарезанным лимоном. Он одетый сидел в темноте, забившись в самый дальний угол кровати, обхватив колени. Слёзы уже не текли, застыли в глазах. Он ни о чём не думал, в голове, как и в душе, всё было пусто. И замер в этом состоянии, словно в наслаждении. За дверью послышался возглас отчаяния:

  - Не уходи, прошу тебя...

     Он узнал голос Виталика. Володька с большой неохотой выходил из своего состояния.

  - Володя, открой, это я, Валя... Открой пожалуйста... Я знаю, что ты здесь. Открой мне, Володенька, - Валя нажала на ручку, и дверь открылась. Вошла в темноту каюты. - Вовочка, ты здесь? Любимый мой, где ты?

  - Не включай свет, пожалуйста, и не запирайся. Чего тебе?

  - Пришла извиниться перед тобой. Я поняла, что люблю только тебя, никогда никого так не любила. Прости, прости меня, - Валентина плакала, закрыв лицо руками, присев у двери, но Вовке было уже всё безразлично. Не хотел ничего ни говорить, ни слышать, ни видеть. Валентина долго тихонько плакала. У неё затекли ноги, подсела к столу.

  - Разреши мне коньяка выпить?

  - Возьми на полочке стакан и налей себе сама, у меня сил нет подняться.

  - Я так виновата перед тобой. Мне было невыносимо одной, когда ты уехал. Хотела только, чтобы хоть кто-то был рядом. Сама не пойму, как всё случилось. Он плакал, и мне его стало так жалко. У нас почти ничего не было. Все эти четыре дня я не выходила из своей каюты, сидела одна, людей боялась. С ним даже поговорить не о чем было. Какой низкий интеллект! Вы такие разные с ним. Как вы смогли стать друзьями, не понимаю? А потом я просто боялась встречи с тобой. Думала, что умру от стыда, - Валентина снова заплакала, а Вовка вдруг расхохотался. Он снова выпил коньяка. - Почему ты смеешься? Мне больно...

  - Не понимаю, зачем ты пришла? Хочешь рассказать мне подробности своего неудачного секса? Или хочешь пожаловаться мне на моего друга? Не исключаю возможности, что ты ему и про меня что-то подобное говорила.

  - Зачем ты так? Я пришла просить у тебя прощения.

  - Прощения? За что? Я же не муж тебе, третий по счёту. Ты мне ничем не обязана...

    Валентина, рыдая, едва могла говорить.

  - Мне нужно, просто необходимо знать, что ты меня прощаешь. Прости, умоляю! Я дура, проклинаю себя, что я такая. Ради всего, что у нас было, прости...

  - Ну, хорошо, я прощаю тебя, если тебе это так важно. А теперь, прошу тебя, уходи! Я хочу остаться один.

      Валентина снова заплакала. Было ещё темно, но Володя, адаптировавшись к темноте, мог видеть, как вздрагивали её плечи. Точно так же они вздрагивали и у него самого некоторое время назад. Он понимал, что у Валентины начинается истерическое расстройство, которое долго не остановится. Свою обессию он укрощал коньяком.

  - Прекрати истерику! Выпей лучше ещё коньяка, я ничем уже не могу тебе помочь.

  - Вовочка, любимый мой, что я наделала? Я не могу, не могу больше. Вернись ко мне, я умру без тебя...


      Валентина опустилась на колени перед кроватью и продолжала рыдать. В дверь постучали. Вошёл капитан и включил свет.
 
   - Боже, что тут у вас такое? Алексаныч, мы снимаемся, нужна твоя помощь. Мой Клюз опять нажрался, сходи на бак со Студентом. Покажи ему, как связь сделать и постой с ним на баке. Возьми свой микрофон, а то Клюз свой куда-то запрятал, не найдём. Это ненадолго, минут на двадцать.

  - Конечно, Василич! Пусть Студент идёт пока, я догоню...


      После маневров Володя поднялся на мостик.

  - Я свободен, Василич? Спокойной всем вахты!

  - Пойдём на крыло выйдем, покурим... Чего у тебя там? На коленях, гляжу, ползает, рыдает. Нехорошо всё это. Доиграетесь вы у меня, оба с электромехаником. Мне её в Махачкалу надо доставить здоровой и невредимой, вместе с её бактериями. Как хочешь, а приведи её в порядок. Если она от твоего «электробрата» снова к тебе убежала, то теперь давай опять ты её ублажай. Мне не нужно здесь, чтобы кандидаты наук на коленках в припадке по палубе ползали. Никто тебя здесь тряпкой считать не будет, я быстро всем рты позатыкаю. Можешь считать это приказом. И чтоб до самой Махачкалы у меня!..


      Володька уже и сам не понимал, чего он хочет. Казалось бы, его болезнь вот-вот должна была стабилизироваться, но душа по прежнему разрывалась на клочки.

      Он зашёл в  каюту, Валентина спала на его кровати. Юбка задралась до трусиков, маячка выехала. На столе стояла почти пустая бутылка. Он пододвинул Валю повыше, положил подушку под голову и укрыл покрывалом. Достал под кроватью целую бутылку и пошел к Виталику.


  - Можно, брат?.. Выпьем?

  - Вовка? Володя! Прости меня, брат, если можешь! Не смог удержаться, совсем крыша поехала. Не смотри на меня, пожалуйста, слёзы текут, не могу...

  - Давай выпьем, легче будет, по себе знаю... Я ненадолго зашёл, спать хочу. Пришёл тоже прощение у тебя просить, Виталя. Прости, что так получилось, она у меня опять. Коньяком её напоил, спит пьяная. Думал, выздоровел от неё, но это, похоже, неизлечимо. Держись! Старайся не находиться наедине с самим собой, со своими мыслями. Иди к друзьям, они всё поймут и помогут. Проверено...



***



      Вновь вспыхнула любовь. Да она и не угасала до конца, а просто активно тлела в ожидании малейшего ветерка.

      Они уже не стесняясь, в открытую плакали на груди друг у друга, рассказывая о своих переживаниях и душевных муках. Им было плохо, а теперь они снова были счастливы. Очень бережно относились даже к мелочам, заботясь друг о друге. Вовка ходил с ней в её лабораторию. Она везде и всюду была с ним. Даже в штурманской рубке, где он проверял приборы и делал профилактические работы, она стояла рядом. Ребята уже привыкли видеть их всегда вместе. Постепенно Валентина становилась на "железяке" своим человеком, без которого было бы скучно в компании. Все удивлялись такой идиллии, и никто уже не смотрел на неё с вожделением.

      Когда они с Володькой загорали вдвоём на крыше рубки, со встречных судов судоводители рассматривали в бинокли Валентину в своём таком супер сексапильном купальнике-бикини, переговариваясь по УКВ:

  - Кто это у тебя, Василич, на крыше штурманской загорает? Боже мой! Мы все тут пялимся в бинокли, ничего подобного в жизни не видели. Кто же у тебя там такой счастливчик, рядом с ней?

  - "Бактерию" в Махачкалу везём. Рядом радист. Пока. Ты, Петрович, его не знаешь, он новенький, первую навигацию у нас.

  - Почему "бактерия", и почему пока?

  - Э-э, здесь у нас не всё так просто. Зимой встретимся, расскажу. Целый роман можно написать. Ну, давай, до встречи в Астрахани!..


      Валентина, как хвостик, всегда была рядом с Володей. В Каспии снова рыбачили. Валентина была в восторге, помогала Вовке оттаскивать рыбин к середине палубы. Была такая разгоряченная, радостная, смешная и счастливая. В резиновых сапогах на десять размеров больше, в своём бикини прыгала по палубе и радовалась каждой рыбине. На мостике её разглядывали в бинокли в упор. Володька снял свою майку и надел на Валю. Сквозь сырую материю майки сногсшибающе прекрасная, умопомрачительно сексуальная грудь Валентины просвечивала так, словно никакой майки и не было. Вся работа встала, никто уже не мог ничего делать. Володька понял это, заставил Валентину сходить в каюту и одеться более скромно. Только после этого работа снова продолжилась...


      Железяка шла под последнюю погрузку в Махачкалу. Последняя ночь! Плакали, изошлись слезами от горя перед предстоящей разлукой. Оба большие практики в любовных делах, они должны были бы уже привыкнуть к таким расставаниям, но...


  - Не смогу больше жить без тебя. Сделай мне предложение, прошу тебя! Хочу, чтобы моё счастье было всегда рядом со мной. У меня хорошая квартира в Ленинграде, разменяю её и перееду жить к тебе в Горький. Давай с тобой поженимся. Мне никогда никого, кроме тебя, уже не нужно будет, буду самой верной женой в мире.

  - Я тоже люблю тебя. Никогда не было, чтоб так сильно любил. Если мы больше не встретимся, я никогда не смогу быть полностью счастлив. Дело вовсе не в этой злосчастной печати в паспорте. Пиши мне чаще, и я тебе буду писать. Когда вернёшься из Туркменистана, мы обязательно должны встретиться...


      Оба плакали, прекрасно понимая внутри себя, что это конец, что такого счастья больше никогда уже не будет.
 
      Валя оставила Володе свой Ленинградский адрес и координаты НИИ Микробиологии Ленинградского филиала в Красноводске. Он оставил ей свой Горьковский адрес, но оба абсолютно достоверно знали, что расстаются на всю жизнь. Валентине нужно делать свою работу, которая была важнее её личной жизни. Два года - очень большой срок. Ни она сама, ни Володя, просто физически не смогут ждать так долго. Они ещё молодые люди, в самом расцвете сил. Не так много времени пройдёт и встретятся на их пути другие мужчины и женщины, которые станут достойной заменой, возможно, даже ещё и лучшей. Нельзя жить на свете, если нет рядом с тобой любви и счастья каждый день, каждую минуту.

      Как же тяжело расставаться навсегда с любимым человеком. Какое это горе, какое несчастье! Весь экипаж провожал Валентину на служебный автобус. Последнее обнимание, последний долгий поцелуй, последнее перемазывание лиц друг друга своими слезами. Рыдала Татьяна Михайловна, скатилась скупая слеза у Вась-Васи. Где-то, спрятавшись за спинами толпы, утирал свои горькие слёзы Виталик. У всех были грустные лица, как на похоронах. Да это и на самом деле были похороны - умирала любовь, которая ещё вчера была так сильна и здорова...



   ***



      Последний заход в устье Волги. Вход с Каспия проходит по очень узкому и длинному каналу, границы которого обложены буями и бакенами. Чуть в сторону - и брюхом сядешь на мель. Канал постоянно расширяют и углубляют земснарядами, но он всё равно сужается и мелеет. Мошки и комары одолевают, в воздухе стоит ровный гул от взмахов их крыльев. Хлопнув себя по щеке, убьёшь целую кучу комарья, ладошка сразу грязная от их трупов. Вся палуба в огромных кузнечиках. Таких больших, что боязно одного взять в руки. Ходишь, давишь их, и под ногами образуется жидкая зелёная грязища. Водная трава, похожая на камыш, высотой доходит чуть ли не до мостика. Всё стрекочет, пищит - и ни дуновения. Вон цапля на одной ноге стоит, лягушек ловит. Болото - не болото, река - не река, но явно не берег. "Железяка" еле ползёт черепашьим шагом до самой темноты.

      Среди ночи почему-то остановились. Беготня по палубе, крик, ор. "Железяку" остановили рыбаки с местного рыб-кооператива, промышляющие здесь воблу. Кучка небритых и одичавших в таких климатических условиях мужиков, как речные пираты, на моторных лодках взяли судно на абордаж и просят слить им бензина в обмен на воблу. Вась-Вася сразу скумекал выгоду, и вся команда быстро вывалила на палубу грузить на борт ещё живую рыбёшку.

       За всю жизнь Вовка помнил только, как однажды в детстве поймал на удочку всего трёх рыбёшек, хотя целый день просидел над речкой. Полосатого окуня, беленькую сорожку и маленького колючего ершишку - всего улова едва хватило бы  кошке на завтрак. Здесь же им свалили воблы по двести двадцать кило на каждого члена команды. Всей толпой навалили три огромных кучи, как скирды сена, в районе полубака, сгребая живую, трепыхающуюся, с большими брюхами от икры воблу огромными совковыми лопатами. В честь такого случая Татьяне пришлось срочно готовить завтрак. Никто уже не спал, и все были не прочь заморить червячка. Разделив всю воблу на примерно равные по объему пятнадцать куч, каждая из которых представляла собой конус с высотой под два с половиной метра и диаметром основания в четыре шага.

       Большинство сразу приступило к солению своих паёв. Из подручных средств в виде досок, фанерок, ящиков и прочего, делалось что-то наподобие колодца, внутрь которого в один-два слоя прокладывался полиэтилен, клеёнка или брезент. На дно высыпалась пара ведер бузуна, потом шёл первый слой воблы. В рот и жабры каждой воблины напихивалась и плотно утрамбовывалась соль. Густо натерев и осыпав солью сверху, её укладывали вплотную к своей сородичнице. На уложенный ряд высыпалось ведро соли ровным слоем, и шёл следующий ряд. И так до конца. Сверху на эти ряды надо было положить гнёт в виде тяжелого камня. Но пока Вовка корячился, всё, что было тяжелое, разобрали, и все его четыре колодца остались без гнёта. Руки разъело от соли так, что кожа потрескалась. Вовке даже во сне приснилось, что он воблу солит. Бывалые солильщики засолили свои паи ещё до Астрахани, Вовка же, как ни старался, едва успел к отходу из неё.

      Последний заход в Самару к начальству на ковёр. Последний раз Кэп разделил деньги за осетровую рыбу. Как всегда это дело отмечалось в радиорубке. Все уже поуходили спать, остались только Володька с Кэпом.


  - Ну, как тебе на нашей железяке? Помнишь свой первый рейс, когда ещё и первой зарплаты не успел получить, а денег имел, как за половину навигации? Ты вот всё на Волгу-матушку любуешься, а я считаю её кормилицей нашей. Она кормит тех, кто на ней работает, как поле, которое крестьянина кормит.

  - Эх, Василич, зарабатывать бы столько всё время, но честно - я бы никогда отсюда не ушёл, до самой пенсии.

  - Ах ты, неблагодарный. Считаешь, что я ворую? А для кого я это делаю? Не для вас разве?

  - Не надо, Василич! Я ведь не пацан, глаза имею. Для себя или для нас... Ты думаешь, если тебя посадят, нам по фигу будет? Нас-то просто с работы выгонят, а тебя мы откупить не сможем. И даже передачки тебе носить всем некогда будет.

  - Типун тебе на язык, не каркай, наливай давай!.. Я, Алексаныч, не первый год замужем, на флот пришёл пацаном, ещё моложе Мичурина. Какой флот был! А сейчас? Ты с пассажиров сюда что, от хорошей жизни ушёл? Стоят в затонах все твои пассажиры, ржавеют. На Волге белый пароход редко увидишь, в диковинку стало. Всё развалили, гады, всё по швам трещит. Каждый мало-мальский начальник не упустит своей возможности стырить, что плохо лежит. А мы с тобой что, хуже, что ли? Им всем сейчас не до нас. То, что мы с тобой рыбки порыбачили, да бензину налево отписяли, это для них, что гайку с завода унести. У них глобальный грабёж идёт. Я всего лишь не хочу при этом с голым задом остаться.

      Да, риск есть. Допустим, дом горит многоквартирный. Пожар врасплох застал так, что все в одних трусах выбежали. Кто-то рискнул, пока не разгорелось, вынес документы и деньги. Кто-то дважды рискнул, пропёр сквозь огонь и вытащил одежонку поценнее. А кто-то успел вообще всё вытащить, до последних шлёпанцев, рискуя жизнью. Вот и стоят они, глядя, как догорает. Государство, конечно, не даст с голоду подохнуть и угол в трущёбе предоставит. Только не хочу я быть на месте тех, у кого одни трусы после пожара остались.

 
  - Не все же воруют, Василич, зря ты так.

  - Эх, начальничек! А говоришь не пацан и с глазами. Наливай, чего сидишь, как в гостях?! Мне ведь уж и жить-то осталось, как пару рейсов за осетром сделать, а у меня дочка - дура. С одним разошлась, думает этот лучше будет. Я ведь не еврей, а хохол, моя хитрость глобальная. У меня дома сосед - друг, в городском автохозяйстве работал начальником автоколонны. Это автохозяйство в прошлом году стало акционерным обществом. С чего бы вдруг? А не может городская власть больше поддерживать на плаву это хозяйство. Нет денег, и выплывай, как хочешь. А соседушка, хоть и не хохол, а тоже мудрый, предчувствовал, что всему скоро кирдык придёт. Откладывал на чёрный день по копеечке, подворовывал с оглядочкой. Вот они с директором хозяйства и стали скупать все ваучеры и акции у своих шоферов. Стали держателями пакета, шестьдесят три процента акций в их руках оказались. Тот директором остался, а сосед стал его замом. Машины все пораспродали, шоферов поувольняли, а подсобные помещения посдавали в аренду. Платят в городскую казну налоги по двойной бухгалтерии, но стабильно. У соседа теперь личный шофер и служебно-личная "Волга". По утрам на работу, как положено. Кофию там попьёт, секретутку полапает до обеда, и на дачу. Я вот, глядя на него, тоже акции своей фирмы «Волготанкер» начал скупать. Рогом упираюсь, свободой рискую, но уже почти два процента имею. Простой капитан, каких пруд пруди. Да меня с такими акциями не только посадить, а скоро в задницу целовать станут. Так что не пукай, начальник, прорвёмся! Ну, наливай, что ли, а то уйду.

  - Тебя послушать, Василич, кажется, ты прав, а что-то внутри всё равно свербит.

  - Не бери в голову, Алексаныч! Осталось тебе свою рыбу с арбузами в Кстове сгрузить, в Ленинграде Эрмитаж последний раз посетить, да и всё. Жду тебя следующей весной. Поработаем ещё с тобой, я пока умирать не собираюсь. Разве плохо тебе было? Такую женщину повстречал! На всю жизнь шрам на сердце останется. Приезжай! Приедешь?

  - Скорее всего. На берегу мне тошно. Если не женюсь снова, то жди, Василич. Спасибо тебе...
 

               
      Навигация для "железяки" закончилась в ноябре, а новая начнётся в феврале будущего года.

 
     «Чего же тоска-то такая? - задумался Вовка. - Всё ведь хорошо, порадовал всех своих дарами Волги, неплохо подзаработал за навигацию. Домой с друзьями в поезде еду, скоро маму с папой обниму. Тамара недавно телеграмму прислала, ждёт не дождётся».



   ***



     Володя с Тамарой стоят у памятника Чкалова, любуются на Волгу. Тамара беременна, уже животик приличный, скоро рожать. Володька рассказывает ей о своей жизни на "железяке".


- Вон видишь, напротив трамплина, где две баржи на зиму встали? Это и есть рейд. Здесь наша "железяка" всегда якорь бросала. Все люди смотрят отсюда на «Волгонефти» и другие суда, но никто не знает, как там на них люди живут. Теперь и ты представление имеешь. Этот труд не из легких. Я про себя, как дармоеда, молчу, а вот почему Дед оглох? Нет, не от старости. Он оглох, когда ему ещё и полтинника не было. А штурману по обмелевшей Волге такой железякой управлять? Высота борта пять с половиной метров, под водой три с половиной, да плюс надстройка в два этажа. В длину сто тридцать два метра, а в трюме опасного груза пять тысяч тонн. Это не на катере в шлюз пропихнуться - это, считай, высший пилотаж...


       Володя по окончании навигации сразу приехал к Тамаре. Не виделись почти девять месяцев. Скрывала, и он даже не знал, что она беременна и уже совсем скоро родит ему девочку.
 

  - Вот она, твоя изюминка! Нашла ты её всё-таки. Спасибо тебе, родная моя женщина! Я самый счастливый мужчина в мире, и у меня самая лучшая в мире женщина. Я люблю тебя, Томочка, и буду любить всю свою жизнь...


      Всё, что было раньше у Володьки, ушло в далёкое и невозвратное прошлое. Наученный опытом, он уже никогда не вернётся к прежней своей жизни.

      Через месяц Валентина написала ему, что будет работать в Красноводске не менее двух лет. Извиняется и просит её не ждать. Володька даже обрадовался, что с прошлым у него оборвалась последняя нить...