Через Камчатку -1 роман-

               
                ПРОЛОГ

     Резея Метевского  крепко облаяла на рынке молоденькая торговка.

     А он  от того и впал в столбняк перед ее ящиками, что увидел в ней новую свою музу.  Черноглазая злючка даже рта не дала ему раскрыть. Обматюгала при всех.
 
     С горя Резейка запил.

     Следующие две недели он валялся на раскладушке, писал стихи, разбрасывая их по полу чердака.

     Виделась  ему ее  тонкая смуглая  рука, ее  крутой  гладкий  лоб,  ее горящие  глаза.

     Как хотелось погрузиться в  их  сладкий  черный  омут,  коснуться   атласной  кожи.  И петь одной ей о любви,  вечной и неповторимой.

     Резей был незлобив и не мог подолгу обижаться или сердиться.

     Ему  страстно хотелось отнести стихи сразу же. Но никакой возможности слезть с раскладушки не было. Кружилась голова, подгибались колении удерживало невысказанное белому листу бумаги.

      Очередное восьмистишие он посвятил своей первой музе, прекрасной прапорщице Раечке Брагиной.
   
     Приходил друг Гиря, Гавриил,записывал стихи под диктовку, собирал смятые листки с извергнутыми опусами.

     Пьяный Резей исторгал из себя массу шедевров, но его неуверенная рука не успевала за стремительным рождением  новых.   
      
     На второй неделе чердачного заточения Резея навестили дети, близнецы Глеб и Олег.

     Глеб отдал листок, который нашел во дворе.  Это были стихи, посвященные  еще одной поселковой музе  - Любаше. Как они могли там оказаться?

     Наконец, Пегас сбросил неверного седока.

     Резей Метевский понял,  пора выходить из штопора.

     Стихи просились к своим хозяйкам. А помощи ждать было неоткуда.

     Гавриил  не показывался вот уж несколько дней. Верно, опять забрался в тундру  или в тайгу.

     Жена Тонька  отправилась с варикозом в больницу.

     Прекрасная прапорщица Раечка Брагина не появлялась на горизонте. Верно, ее прапорщик получил выходные.
 
   
      По больничному коридору Резей летел,  объятый благоуханным облаком. Облако временно перебило крепкий коктейль больничных запахов – рыбного супа и свежей хлорки из туалета.

     Дело в том, что Поэт любил все делать красиво.

     Поэтому стихи своим подружкам он клал в надписанные конверты, поливал жениными духами, и не скупился.

     Он во всем был щедр.
 
     Жена Тонька первое время  пробовала устраивать скандалы непутевому мужу и даже дралась с его бесстыжими «музами».

     Но Резей никак не решался закопать свой дар в землю, дабы перестать им делиться с окрестными тетками.

     Все пятнадцать лет он неизменно оставался тих, ласков с ней и детьми, заботлив и даже ревнив.

     Она смирилась и расплевывалась с доброжелательными доносчиками.


     Он заскочил к Тоньке, спросил, как ее варикоз. Терпеливо дослушал, чмокнул в щечку и умчался в соседнюю палату к Любаше.

     Пока та не родила.
 
     Конечно, он перепутал конверты, и в творческой рассеянности сунул подружке Любаше Раечкины стихи.

     Когда Любаша обнаружила, что она не единственная муза у Поэта, у нее начались схватки.

     Ее наперсница не поленилась поднять смятый шедевр с пола и передать в руки трепетного мужа Любаши, начальника  местного ОВД майора  Паргайкина, большого приятеля прапорщика Брагина  и прекрасной  прапорщицы  тож.
   
     Примирение с очаровательной незнакомкой улыбнулось.

     Оказалось, сегодня понедельник, и базар закрыт.

     Из-за угла  на Резея  вылетела прапорщица Раечка Брагина. Она  торопилась домой. Прапорщик не любил обедать в одиночестве.

     Резей отдал любовное посвящение  прекрасной Раечке и толкнул зеленую калитку   друга  Гири.
 
     Российский флаг трепыхался на мачте, а на двери дома  висел  амбарный замок.

     Черный  пес подкатился к ногам его, дружелюбно лизнул руку.  Резей похлопал себя по карманам: нет ли чего съедобного. Уходя «на  природу»,  Гавриил  ограничивался тем, что отвязывал четвероного питомца и выпускал кота из дома. И те сами добывали себе пропитание.

     Так торопился, что и флаг оставил, огорчился Резей. Обычно, когда Гавриил уходил из поселка надолго, флаг он спускал.
 
     В голове родилась строчка: друзья ломают наши жизни.

     Его лихорадило, домой идти не хотелось.

     Он завернул к свекрови. После борща с  пирожками с кислой капустой  стало будто полегче.

     Пришли со школы близнецы. Сказали, на нужды класса требуется по триста пятьдесят рублей.
 
- Нет у нас денег. В долгах, как в шелках. Маме вашей в больницу что отнесть… Тамошнее кушать невозможно. Канашке   в магазин должны. Грозился тетрадку свою с должниками в газете пропечатать.    Говорит,   фамилия наша на первом месте. – Вздохнула бабушка. – Потерпит ваша учителька.

- Все уже сдали! – Заныли близнецы.
- Вас двое, а класс один. – Вздохнула свекровь. Отдадите,  как  за одного.
- За кого? – Не отставали близнецы.

     В окно постучали. Резей узнал Любашиного  мужа - майора  Паргайкина.
 
     Выскочил на крыльцо,  ожидая самого плохого.

     И оно настигло его.

     Резкий удар в челюсть прочно припечатал  его к тещиной двери.

     Хорошие вести, как и плохие, разносятся быстро.

     Прапорщик Брагин позвонил приятелю, майору  Паргайкину,  и с торжественной злорадностью вручил примчавшемуся рогоносцу стихи Резея.

     Он еще не знал, что его тоже ожидал сюрприз.

     Ибо, в свою очередь,  тут  же словил счастье ознакомиться с лирическими излияниями, посвященными прекрасной  прапорщице.

     Майор  Паргайкин  был на голову ниже Резея  Метевского. Но гораздо злее и проворнее.

     Фактор неожиданности тоже немаловажен, как позже рассуждал Резей, рассматривая вздувшуюся губу и треснувший передний зуб.   

     Ревнивцу  с ходу удалось опустить увесистый кулак пару-тройку раз на опухшую морду автора, да согнуть растерявшегося обидчика почти вдвое.

     А в завершение помусолить обрывками творений по многострадальному лику Поэта.

     Казалось, он вознамерился затолкать Резею в рот его детище.
   
     Уже от калитки он крикнул, что не пойдет к Любаше в роддом. Пусть Резей забирает ее в свой гарем. Навечно!


     Резей  не скоро узнал, каким образом  Любашины стихи попали к чужому мужу в руки.

     Теперь же его удручали две вещи: как объяснить детям то, что они видели? И что делать с Любашей?

     А любила, точно знаю, любила, сокрушался он по дороге домой. И зачем она показала стихи мужу? Так все было хорошо. Видимо, родовая горячка.

     Нельзя беременным  стихи  в палату таскать, решил Резей.
     Родилась новая строчка: любовь ломает нашу жизнь.

     Варвар-прапорщик ворвался в его дом после обеда. Резей едва успел ретироваться на чердак.
 
     Слышно было, как ревнивец крушил все, что попадало под его солдафонскую руку.

     Жалобно звякнули ведра с тазом, грохнулся на пол чайник, хрустнул об стену стул.

     Разъяренный муж прошелся, как цунами.

     Резей  радовался, что дети жили у тещи.

     Хотелось заплакать, лечь на родную раскладушку и забыться в объятиях с беленькой.

     Но беленькие закончились.

     Он накропал несколько строк и с трудом спустился с чердака.

     Его тошнило и  колыхало, как на палубе в шторм.




               ТРОЕ   ИЗ  ТЕТРАДКИ               
      
     Продавщица Маринка распласталась по прилавку. Жарко. Покупателей нет. Народ по тундре-тайге разбежался. Или на рыбалку по рекам.

     Она достала из-под прилавка толстую тетрадь.

     На ней крупными корявыми буквами читалось «Должники Бориса Канашко». Палец ее заскользил по длинному столбику имен и фамилий.

 - Попадет нам от  Борьки. Долги возвращать никто не торопится. – Громко сказала Маринка.

     Из подсобки  выглянула техничка баба Таня и поинтересовалась:

-  И кто ж всех боле отоварился?

    Маринка углубилась в список.

- Сразу и не разберешь. Вот, Петрухнов, Гордеев Иван, семья Болтенко.

    Баба Таня махнула рукой.

- А, все мелкота.

- Прям там! – Возмутилась Маринка. – Они уже по шесть тысяч должны. Я за ту неделю еще не смотрела. Глянь, Сновидовы, Феофилактов тоже, Косыгины. Генка с мыса  должен немного,  Резей Поэт,  брательник его, тоже тут значится. Дружки  его  чокнутые,  Бушуев  Гавриил  с  Шуркой Клещом,  должны  по  пять тысяч.

     Бабка Таня оживилась:

- О, так! То – мужики!

     Кивнула и исчезла в дверном проеме.
               
     У нее в подсобке маленький столик.

     На нем тарелочка с огурчиком соленым  и неизменная бутылочка. Из нее-то баба Таня отольет в стопочку, опрокинет. Посидит. Послушает, как горячее по телу растекается.

     Выглянет.

     В зале – никого.

     Одна Маринка на прилавке.

     Баба Таня повернется  к столику. Снова перельет в стопочку. Опрокинет. Посидит. Цапнет вилкой огурец с тарелочки. Похрустит, похрустит. И опять.

     Выглянет.

     В зале – никого.

     Повернется к столику.

     Нальет стопку.

     Опрокинет.

     Тут же бочка.

     Не глядя, баба Таня рукой там поболтает, выудит соленый огурец. Нарежет его. Потом вилкой цапнет.

     И опять, тут же стопочка.

   
     Скрипнула дверь, звякнул колокольчик.

     В косяке нерешительно топтался Резей Поэт с невозможно помятой и опухшей рожей.

     Его курчавая голова склонилась в немой просьбе.

     В протянутой руке дрожал белый лист.

     Маринка аж фыркнула:

- Стихами расплачиваться! Мухоморов натрескался, что ли? Проваливай, вонючка! Катись к черту!

     Резей  готов был заплакать.

     Бабе Тане послышалось, что в зале кто-то заскулил.

     Опять напустили собак, и куда смотрит эта бездельница?

     Она выглянула из подсобки:

- Резик! Милый! Иди, мой сладенький, сюда! Иди! Головка бо-бо. Ты мой рыженький! Иди ко мне!

   Огромный бородатый Резей, как зачарованный, с протянутой рукой, двинулся к бабе Тане, не веря своему счастью.

    А та заливалась:

- Ты мой сладкий! Такой симпатичный! Ему выпить не дают! Да ты такой хороший.
 
   Резей таял в улыбке:

- Я хороший.

- Иди ко мне, я тебе налью! Ты стихи принес? Почитаешь? Мне никто стихов не читал. Ты мой хорошенький! У него голова бо-бо!

     У Резея рот до ушей. Стихи его спасли.
 
     А баба Таня радовалась. Она и не надеялась так легко и быстро исполнить  поручение всесильного родственника – загнать в стойло первого бычка.

- Маринка! - Крикнула она в зал. – Поставь напротив Поэта галочку!
- Карандаш кудась закатился! – Отозвалась Маринка.


     Взгляд технички упал на стол.

     Бутылочка сиротливо блеснула пустой утробой.

     Резей с голодным ожиданием не спускал глаз со  спасительницы.

     Откуда-то сбоку из-за бочки с огурцами баба Таня  извлекла   непочатую бутылочку.
 
- Нету, нету, парень! – Отвела мужскую руку баба Таня. – Тащи сюда дружка своего Гирю, тогда еще получишь.

     Ей жалко было бутылочку, но в глубине души она надеялась, что Борис обрадуется парочке бычков из тетрадки и расщедрится на  новую беленькую.

     И даже может быть не одну.

- Зачем тебе, старая ведьма, Гавриил? – Неожиданно четко спросил Резей.

     Баба Таня не верила своим глазам.

     Пред ней сидел совершенно трезвый и злой бычок. Да не бычок, а бык.

     Сморщенный Поэт распрямлялся и вырастал под самый потолок. Казалось, еще немного, и он снесет крышу ее каморки. В зеленых глазах его читалась угроза.

- Зачем тебе, старая ведьма, Гавриил? – Повторил Резей.


                ***

     Шурка Клещ трижды проклял тот  момент, когда взбрело ему в голову   увязаться в тундру за Гирей.

     Последний  заворожил его россказнями о  красотах тундры, богатствах Восточного хребта и, главное,  о россыпях аметистов в предгорных реках.

     Красотами тундры Шурка насытился очень скоро.

     К вечеру первого же дня  лицо его распухло, горело и нестерпимо чесалось. Накомарник не спасал.

     Гавриил  прикладывал к Шуркиным глазам подорожник и еще  какие-то шероховатые листья, пахнущие огурцом. Но полчища комаров сводили все  усилия  приятеля на нет.
   
     Гавриил ползал по тундре, нюхал какие-то веточки, листочки,  что-то жевал.

     Часами валялся на жестком моховом ковре, как  кот на лавочке.

     Надеясь  набить-таки карманы  обещанными самоцветами, Шурка терпеливо  сносил  тундровые  неудобства  и  чудачества друга.

     С тушенкой и  сухарями  бродить  еще можно было. Он и сам не знал, зачем ему эти камешки, и что с ними делать в их глуши на краю света. Но он был уверен, с ними ему будет легче.

     На третьи сутки  закончилась тушенка и  водка,  сухари упрямец Гавриил  оставил, как нз.

     Уминая клубни сараны и шляпки неведомых грибов с  отсыревшим хлебом, он уверял,  эта  пища гораздо питательней и полезнее нежели магазинная колбаса  с  салом.
 
     Шурка   пробовал  насытиться предлагаемыми дикоросами, но к вечеру взвыл.

     Его желудок отказывался принимать  эту  дрянь. Гавриил же с аппетитом лопал  и не худел.

     Всегда и везде  он таскался с ружьем и ножом,  и, по собственному убеждению, был заядлым охотником и рыбаком.

     Но за всю  неделю не подстрелил ни одной утки, не поймал ни одной рыбки.

     Ему было некогда.

     Шурка тоже с ножом не расставался. Но толку! Он не мог забыть  об  аметистовых  россыпях.

     Из тундры на  попутке перебрались к сопкам,  застряли  на склоне первой же попавшейся.

     Комарья  и гнуса тут было не меньше.

     Шурка-Клещ  ждал,  когда же  приятель укажет заветное местечко.

     Тот  не  торопился.

     Ходить по лесу с Гавриилом -  все равно, как по Усть-Камчатску прогуливаться с Резеем.

     У того на каждом углу  то подружка, то любовница. За час и ста метров не одолеть. Каждая норовит остановить, и, если не поцеловать, так прижаться.
 
     С  голодным желудком Шурка примирился. Тот уже так скукожился, что и не вякал.

     Но  где же камешки?

     Прямой вопрос ботаника Гирю  не  смутил.

     Он поднял ясны очи к небушку, ухмыльнулся и нагло заявил,  что пошутил.

     У Клеща зачесались кулаки: треснуть брехуна,  как  следует.  И лишь здравый  смысл останавливал - Гавриил был сильнее. К тому же у него в заначке оставались сухари.
 
- Вот бугай здоровый! – Потирал шею Клещ. – Какого хрена ты мотористом служишь? Пошел бы в биологи, ботаники или еще что в этом роде.

     Гавриил задумчиво жевал розовые лепестки шиповника.

- Да куда в сорок пять? Переучиваться, что ли?
- Тебе ж раз плюнуть! И ярма нет на шее.
- Скажешь тоже. – Лениво возразил приятель. – Эт  у мене недавно… обнаружилось.  Туч набежало. Как бы дождь не пошел. А про ярмо, ты это зря. Семья – не ярмо.
- Не ярмо?  Однако, ты его скинул!

     Гавриил отвернулся.
 
     Однажды, в честь возвращения из рейса,  перенесли они с Резеем  среду на вторник,  а  четверг  на  пятницу.  В результате  случился  чистый  четверг.  Пришлось бежать за Шуркой Клещом в цирюльню,  собирать подружек за огородом  в бане.

     Жена  засекла случайно, когда он  с  веником  подмышкой  с чердака   сползал.  Хотел  и ее пригласить.  Да  вовремя  одумался  -  не  поймет.

     Прошмыгнул  молчком мимо.

     Но, видимо, это-то молчание ее и насторожило.

     Выследила-таки!

     Как она орала!

     Соседи  решили, что ее режут.

     Понаехали  майор  Паргайкин  с богатырями-недомерками.

     Пока разобрались  в чем дело,   морды у  стражей порядка  отчего-то сделались красными.

     Неодетые подружки скрылись в смородине и оттуда  скулили  неутопленными котятами.

     Радовало одно, мужья этих недомытых все, как один,   в далеких морях-окиянах  скитались. И не могли сейчас оценить степень заботы о своих  женах  славной поселковой троицей.
 
     Вот этот-то скромный и ничем не примечательный случай из жизни молодца  окончательно лишил его статуса  мужа.

     Жена ушла к матери, бросив его в одиночестве с котом. А Гавриил впал в состояние полной  безмятежности.

     Первую неделю свободы он отметил  с размахом.

     Вторую  -  спал без просыпа.

     А когда проснулся, увидел голые стены и пару стульев у ободранного стола.

     Откуда взялся этот стол, Гавриил так и не вспомнил.

     Жена забрала все.

     Но голые стены и углы не омрачили его счастья.



     С сопочки открывался великолепный вид на долину небольшой речушки. Листва и трава были еще зелеными, но ледяное  дыхание океана напоминало о неминуемо приближающихся холодах.

     Шурка решил продолжить  разговор.

- А Оля-Коля?
- Сам чего не женишься? – Вопрос Гавриил пропустил мимо ушей.
- Где ее взять?
- Вот,  и я о том же.

     Оба вздохнули и умолкли на некоторое время.

- Глянь, вон та тучка на тебя похожа. Когда ты в накомарнике. – Сказал Гавриил.

     Шурка  с полминуты изучал темную тучу, закрывшую собой полнеба.

- Может, и похожа, но профиль нечеткий.
-  Ветер ее по небу разнес, пока ты сверялся. – Приподнялся Гавриил. - Что-то я замерз.
- Костерчик наладим? Чайку? – Оживился Шурка.

     Гавриил подумал и согласился. Шурка не упустил случая воспользоваться моментом.

- Дай сухарь! – Потребовал он. И, дабы подольститься к этому медведю, сунул приятелю темно-фиолетовый цветок. – В чай сойдет?

     Гавриил  бросил взгляд на растение и велел немедленно его выбросить.
 
     Он встал.

- Пошли искать ручей, дурень. – Сказал он. - Аконит вызывает отравление даже при касании. В старину корячки надоевших мужей аконитом  отправляли к верхним людям. И корнями чемерицы Лобеля – тоже. Девяносто процентов растений на Камчатке смертельно  ядовиты.

     Шурка потребовал тут же показать отраву.
 
- Чемерицы везде хватает. – Сказал Гавриил. – Растет  листом гофрированным. Заячья капуста, знаешь?

     Прямо у своего носа Шурка обнаружил  тонкую ветку с наглым лиловым цветком.

 - Почему эту отраву не выдергивают с корнем, почему она так просто болтается тут? – Шарахнулся он от куста, рюкзаком едва не свалив с ног приятеля.
- Забей! – Пробасил Гавриил. – Эта плеть - ломонос охотский. Вполне безобиден.
 
     Шурка никогда не думал, что обычная прогулка по лесу – смертельно опасная вещь.

     В ручье блестел красивый зеленоватый  камешек. Шурка сунул его в карман.

     Здесь же, у ручья они развели костер.

     Гавриил расщедрился и  выделил Клещу парочку ванильных сухарей.

     Но им не повезло. Начавшийся дождь испортил их уютное чаепитие.

- Это что! – Убеждал друга Гавриил, когда они  забрались  в небольшую пещеру под скалистой сопкой. – В прошлом году нас с Резеем на Восточном хребте циклон накрыл. Четыре дня голодом сидели. Песцов пришлось есть.

- Разве они тут еще водятся? – Удивился Клещ.
- Может, то и не песец был.
- А кто?
- Мышь белая.

     Шурка вспомнил про камешек.
 
- Не  аметист, конечно. Но агат.– Сказал  Гавриил,  покрутив в пальцах  зеленоватый с разводами камешек.

     Шурка усомнился.

- Врешь, поди.
- Агат. -_Подтвердил  Гавриил.
   
     Шурка выманил у приятеля еще пару сухарей и уговорил повернуть стопы к дому.



     Резей не придумал ничего лучшего, как спросить совета у Раечки, как поступить с Любашей. Она пока в больнице, но безумный майор Паргайкин отказался и от жены, и от ребенка.

- А чего с ней поступать? – Раздражалась Раечка. – Забери ее себе. Или отправь  к матери.

      Но Резей не узрел опасного состояния подружки.
 
- К моей? – Растерялся он. Его мать недавно вышла замуж и укатила в Иркутск.
- Да хоть к своей. Твое дело.  – Пожала плечами Раечка.

     Она не простила Поэта.

     Ей страшно хотелось нагрубить, поколотить или послать его, куда подальше.

     Но в этот раз Раечка справилась с  эмоциями, решив, что крик – слишком мелкое наказание для такого тяжелого проступка, как измена.

     И она решила подождать.
 
     Прапорщица очаровательно улыбнулась, и потрепала Поэта за щеку.
 
- Ладно, проехали. Не суетись, что-нибудь придумаем!

                ***

     Большего Борис Канашко не мог и желать. Перед ним стояли эти трое,  «из тетрадки».

     Здоровенные, каждый под два метра ростом, крепки, широки в плечах – то, что нужно.

     Эти не сто, а все сто пятьдесят килограммов икры упрут хоть до Аляски.

     Надо признаться, бабка Таня – молодца!

     И, самое главное, всех троих он знал, как облупленных.
 
- Ну-с, добры молодцы. Расплачиваться когда будем?

     Борис  облокотился на стол и вперил длинный взгляд  в злостных должников.

     Троица демонстративно уселась на стулья и так же демонстративно все трое перекинули ногу за ногу.

     Первым открыл рот Шурка-Клещ:

- Чего ты нас выстроил? Ты нам не босс.
- И мы не твои подчиненные.– Поддержал приятеля Резей.
- И должны мы поменьше некоторых. – Вставил слово Гавриил. – Я тетрадку смотрел.

     Канашко обошел стол и завалился  в неудобное офисное кресло.

- Все, высказались?

     Он  потянул паузу.

- У меня к вам предложение. Деловое. О сотрудничестве. Половину плачу сразу. Хотите, деньгами, а захотите, можно товаром. По желанию.

     Шурка скосил быстрый глаз на товарищей  и вскочил.

- Что?!

     Резей встал.

- Я тебе не киллер, и бить никого не стану!

   Его поддержал  Шурка:

- И  мы не рэкитёры!
 
     Канашко развел руками.

- Та-та-та! Уймитесь. Никакого криминала!
- Точно? – Резей нерешительно опустился на стул.

- Точно, точно. Садитесь. Поговорим спокойно. Имеется долг перед москвичами. И имеется сто килограммов икры. Требуется эту икру доставить в Елизовский аэропорт. Все!

     Троица переглянулась.
 
-  Не понял, - сказал Шурка.- Тебе западло на своей  тачке в Елизово сгонять?

     Канашко  засмеялся тихо, заливисто.

- Вы не поняли. Груз контрабандный, и надо доставить его скрытно,  сопками. Чтоб ни одна душа - ни-ни.  Ясненько?

- Ты, дядя, гвоздей нажрался? – Шурка подался к выходу. – Да я только что из тайги! Едва живой выбрался!
 
     Он вышел, хлопнув дверью.

     Оставшиеся двое не спускали с лавочника округлившихся глаз.

     Канашко продолжал:

- Дело для вас плевое, безопасное. Возьмете каждый по тридцать с копейками  кг. Продуктов с собой дам, паек. Плачу по десять тысяч сразу. Долг спишу. Нет-нет, ничего сейчас не говорите. Посоветуйтесь с домашними. Договоритесь. И приходите. Я вас жду. Долго не тяните. Самое большее два-три дня. И прошу наш разговор держать в тайне.


     Трое спускались с магазинного крыльца.

– Посоветуйтесь с семьей, говорит, и та-а-айно. Каналья…  Дурак, что ли? – Мотал головой Резей.

     Он закурил.

     Прищурив глаз, бросил взгляд на Шурку, потом на Гавриила.

     Те вздыхали сочувственно, ибо прекрасно знали:  после домашнего совета, уже через час, Канашкин секрет будет известен половине поселка.

     Тонька была не из болтливых, но привыкла во всем советоваться с матерью.
     А та советовалась с той самой половиной поселка.

     Неожиданно родилась строчка: долги ломают наши жизни.

- Ты-то с чего в его списках оказался? – Спросил он Гавриила. – Ты ж, вроде, у нас по морям  валюту косишь.
- Косил, теперь она от меня косит.
- С конторой разругался?
- Если бы. Контор на свете  много.  Рыбы в море поубавилось.
- О, как!

-  Вот, смотри. Раньше с ноября на жупановский залом шли. Теперь, ни Жупаново, ни селедки.  Охотоморская сельдь вообще исчезла, как и олюторская. Явинская и озерновская треска с камбалой улыбнулись, думаю, надолго. Как и шипунский терпуг. А охотоморский и беринговоморский минтай и без меня почти весь выбрали. А нет, так  к концу нашего разговора доберут. И, заметь, не наши, не  камчатские. А японцы, корейцы, поляки - кто угодно здесь пасется,  кроме нас.  Про краба и лосося  и говорить нечего. Нашим безвалютным конторам к этим деликатесам  и не подобраться.
- Что так?
- Рылом не вышли!


     Баба Таня, служившая в магазинчике Канашко техничкой,
опасалась его и  старалась часто на глаза не попадаться.

     Она догадывалась, жадный Борюсик способен на многое плохое, если не на все сразу.
 
      Потому, когда  поселковые пеняли ей на плутовство и   алчность  хозяина магазина, справедливо прозванным Канальей, напоминала: Борюсик - не кровная родня,а внучатый племянник по какой-то там дальней линии.

     Одно слово -Каналья.

   
     Теперь же она подслушала давешний разговор и пришла в полнейшее негодование.

- Где ты научился людей в узлы завязывать?! – Кричала баба Таня на опешевшего Канашко. – Я тебя вот с этаких лет знаю! Конфеты с пряниками тебе тайком совала! На, Борюсик! Чтобы ротик не гулял! Выкормила! Да, кабы я знала, что ты такой вырастешь!

     Борис не ожидал выволочки от обычно безропотной, тихо пьющей родственницы, и некоторое время смотрел на тетку с изумлением.

     Наконец, он опомнился.

- Уймись, старая! Чего разоралась?
- Ты же их на смерть посылаешь! У Резея дети. А те двое  -  сами, как дети.

- Видали мы таких детей! Под потолок ростом. Не лезь в мои дела. Тебя не спрашивают. Иди в свою подсобку и гунди там!
   
     Но бабка Таня не унималась.

- Подожди у меня! Я всем расскажу! Про все твои махинации скажу! Ты мне не кровный, так что совесть моя будет чиста!

     Борис выскочил из-за стола и вплотную подошел к тетке.

     Он вперил стеклянный  взгляд прямо в ее слезящиеся глаза.

- Вот именно, не кровный. И, если тебя, старую алкашку,  найдут поутру с перерезанным горлом, моя совесть тоже будет чиста. Кровь прольется не моя.

     Бабка Таня схватилась за горло и попятилась к двери.

- Иди, иди, подруга. – Тихо сказал Канашко. - И береги горло, береги, дорогая.

   
     Налетел тайфун и трое суток мял бока прибрежным сопкам.

     Шурка - Клещ сходил на рынок.

     Заглянул в эти огромные черные глаза – и пропал.

     И уже не слышал ни грубых окриков, ни издевательских насмешек.

     Черным бархатом сковало все его нутро, и при одной мысли о молоденькой злючке его начинало трясти и корежить. Такого с ним,  казалось,  еще не было.
 
     Несколько дней до поздней ночи он бесцельно бродил по поселку, раздражая  местных собак, и пугая одиноких прохожих.

     Шурку лихорадило.

     Он перестал есть, но пил воду за троих.

     Тихо радовался, что не тянуло на водку.

     В печали он так забылся, и долго не мог понять, что в его хате делает Гавриил, и какого черта этот огромный кот развалился прямо на столе?

     С минуту Гавриил изучал осунувшееся лицо друга, черные круги под глазами, заострившийся покрасневший нос.
 
- Борща бум? – Буднично спросил он.

     И Шурка очнулся.

     За поздним ужином они и обсудили все последние новости.

- Борщ твой вкуснее, чем то, грибное пойло в лесу. – Говорил Шурка, уминая вторую миску свекольного борща.

- Зря ты. – Гудел Гавриил. – Борщ нынче не удался.  Ты с голодухи, должно, так разохотился.

    Шурка оторвал глаза от миски.
- Угадал.

     Гавриил сочувственно присел рядом.

- Прихватило, брат? Придется, видимо, все-таки нам идти с этой икрой. У меня тоже финансы по нулям.

     Он встал.

- Могу картошки дать,капустки квашеной…

   Шурка открыл рот с недоеденной рыбой.

- Ты что подумал? – Спросил он,спустя минуту.
- Что?
- Что?
- Что что?

     Шурка улыбнулся.

- Да сядь. Ты не понял. Понимаешь, как тебе сказать? – Он умолк, уставившись в пуговицу на рубашке Гавриила.

      Гавриил ждал.

- Короче, ты на рынке был?
- Вчера.
- Черненькую видел?
- Видел. Не одному тебе крышу сорвало.
- Кто еще? – Вскинулся Шурка.

     Гавриил похлопал его по плечу.

- Успокойся, брат. Если угодно будет  Всевышнему,  узнаешь. Хотя, ума не приложу, зачем тебе это?

- А вдруг ее  уже  закадрили? Что мне делать?
- Тебе осталось совсем немногое.
- Что?
- Ждать, пока она выберет одного из вас.
- Ждать? Ждать?! – Шурка вскочил. – Да она понятия обо мне не имеет! Это я ее увидел! Я! А не она! – Он стукнул себя кулаком в грудь и рванул к выходу.

    Гавриил успел схватить его за плечо.
 
- Стой! Сядь. – Он толкнул Шурку к кровати. – Во-первых, сейчас уже поздно. Во-вторых, ты не знаешь, где она живет. Или знаешь?

     Шурка отрицательно мотнул головой.

     Гавриил продолжал:

- В третьих. – Он присел рядом. – А вдруг она замужем?

     Шурка схватился за голову.

- Я убью его!

     Гавриил посадил на колени спрыгнувшего со стола кота.

- Вот я и говорю, придется нам принять предложение этого … пройдохи. Да, Кузька? – Он прижал кота к себе. Тот слабо пискнул. – Подыщу тебе хозяина, ненадолго. У тебя есть кто на примете? – Обратился он  к Шурке.

     Тот кивнул и отвернулся.

               
                ***

- Ты муж мой или чей?! – Кричала в трубку Тонька, когда Резей выложил ей только о тех десяти тысячах, которые обещал  лавочник.

     Тоньку увлекла сумма.

     От радостного возбуждения ей не пришло в голову спросить, за какие коврижки жадина Каналья решил расстаться с деньгами?

     А о деньгах пришлось заикнуться, чтобы выманить жену из больницы.

     Выписываться Тонька не торопилась.

     В палате она обрела задушевных подруг с новыми кулинарными и целительными рецептами, и скоро не желала расставаться ни с тем, ни с другим.
 
     Тоньку можно было понять.

     Детьми постоянно занималась ее мать, а ей, безработной, дома сидеть было скучно.

     Перспектива  стать обладательницей столь крупной суммы развеяла ее скуку в пыль.

     Она заволновалась:

- Ты дома? Я бегу!


     Резей уже с час лежал на кухонном топчане.

     Резкий голос жены больным эхом отзывался в его гудящей голове.

     Почему прежде он не замечал, какой у нее противный голос?
     Он отвернулся к стене.

     Тонька подскочила к нему и больно вцепилась в руку.

- Нет, голубчик! Не отворачивайся! У тебя жена математик или балалайка? Я все рассчитала! Гавриил Камчатку знает, как ты свой чердак. Он вас доведет. Тут нет никакой опасности.
 
     Она боялась, что ее изнеженный Поэт упрется и откажется от столь выгодного похода.

     Резей заткнул пальцем одно ухо. Его длинные курчавые волосы удачно скрывали кисть левой руки. Но Тонька все равно заметила его ловкий маневр и в раздражении оцарапала Резею руку.

     Он заткнул правое ухо.

     Угораздило же  его жениться на такой визгливой бабе?

     Или он был пьян?

     А, может, болен?

     Когда же все это закончится?

     Тонька уже составляла план расходов на ближайшее время.

     Получалось, что десять тысяч едва хватит на проживание их огромной семьи на то время, пока Резей будет отсутствовать. И это не более трех дней!

     На  последней фразе Резей  отнял палец от уха. Он думал, что ослышался и приподнялся с топчана.

- Как ты сказала? Три дня?
- Три!

    Резей вскочил.

- Ты сдурела!? Я же тебе сказал, у нас груз под пятьдесят  килограмм на брата. И как это ты себе представляешь, за три дня с таким рюкзаком мы перескочим пятьсот  километров?! через  пол Камчатки?! по сопкам в Елизово?! в угоду тебе? Или ты думаешь, у тебя муж Карлсон?! У меня на спине пропеллер?! Да?!
 
     Тут он понял,что проболтался.

     Глаза у Тоньки округлились.

- Какое Елизово?! Ты ж говорил, в поселок, рядом.

     Резей пялился на печку и безуспешно пытался чего-нибудь соврать.

- Говорил,говорил. Мало ли что я говорил.

     Тонька его не слышала. Она пересчитывала будущие барыши.
   
- А ты не будь лохом и потребуй денег побольше! За такое расстояние десять тыщ- не деньги!  Каналья не обеднеет!
- Ты думаешь, от этого наш груз легче станет?
- Ему эта икра задаром досталась! – Горячо добавила жена.
- Кто б сомневался!

    Тонька поняла, Резей сдался.

- Нет, он за каждый день  лицензию платит! Очнись! Гнилая рыба весь берег выела! Господи, когда ты  увидишь мир в истинном свете? Так, иди к  своим дружкам и усвой: если эти балбесы откажутся, я не знаю, что с ними сделаю! Я их разорву на запчасти! Так им и передай!

     К счастью, передавать угрозу жены Резею не пришлось.

     Когда он пришел к Гавриилу, тот с Шуркой так взглянули на приятеля, что Резей и без слов все понял.

               
               

            НА  МЫС  БЕЗЫМЯННЫЙ
   
     Резей уговорил Каналью скосить долг и брату Генке, который жил на мысе, и купить ему корову в счет будущего гонорара.   

     Резей  не стал дожидаться  реакции жены на это самовольство. Он быстренько засунул выданную Канашкой  сумму в известное жене место, прихватил  рюкзак, затолкал туда попавшиеся на глаза с носки с парой свитеров и побежал на окраину поселка, к сараюшкам, где их ждал  лавочник.

     Ранним утром на своем огромном джипе тот довез их до переправы.

     Корову продавец пригнал туда же.

     О корове Генка, брат Резея, давно мечтал.
     Всю зиму он возил рыбу в канашкин магазин, и все равно не мог полностью рассчитаться с долгами.

     Небольшая сумма обязательно оставалась в ненавистной тетради. И вот, теперь долгов нет. А есть корова.

     Шурка с Гавриилом были немало ошарашены, как сменой расписания маршрута, так  и однорогой спутницей.

     Первое время приятели молча сидели у переправы, ожидая парома.

     Группа  девчонок неподалеку озорно посматривала на трех  известных  поселковых забулдыг  с огромными рюкзаками.

     Завидев вдали катерок, одна из них громко запела:

            Вот катер идет, трубочка налево!

            С катеристами гулять мама не велела!
 
     Другая тут же подхватила:
               
            Я надену бело платье и поеду в Козыревск!

            А любимому скажу, что я замуж выхожу!


     Девчонки пошептались, поочередно оглядываясь на троицу.

     В одной из них  Резей узнал  Карину, дочку  прекрасной прапорщицы.

     Видимо, она тоже узнала поэта и, пошептавшись, запела:

             Наш поэт-сумасброд, в спину раненый!

             На базаре спекульнул рыбой жареной!
               
             За рекой огонь потух, у него живот распух!


     Частушки  заставили оторваться от дел старуху Пижамкину, которая увлеченно кормила пирожками и плюшками своего сыночка, известного своей добротой поселкового толстяка и силача Васю-Пижаму.

- Вот, кобылы! Чего ржете? – Закричала она, с силой хлопая  поперхнувшегося сына по спине. – Ребенка уморите. Вишь, подавился!

     Последняя фраза огорченной матери вызвала улыбку даже у хмурой   троицы.
     А девчонки просто покатились по песку, схватившись за животы.

     Ребенок Вася загоготал на весь берег, заглушив стук мотора подбиравшегося к причалу небольшого катерка.
 
     Подошли поселковые, которым тоже нужно было на другой берег.

     Они воспользовались моментом, и без очереди заскочили на катер.

     Резей готов был повозиться с коровой, но к  его удивлению, она спокойно и с достоинством взошла по узкому деревянному трапику на борт.

    Так получилось, что последним на этом трапике оказался Вася-Пижама.

     Капитан что-то буркнул, кивнув в сторону его матери. Вася рванул к родительнице. Когда он пришел обратно, трап убрали, и матрос закручивал канат.

     Вася отобрал у него канат, нашел на берегу небольшую яму, и, как следует, уперся в нее ногой.

- Отпусти канат! - Взревел в мегафон  голос капитана.

     Вася молчал и накручивал канат на мощный торс.

     Капитан сменил тактику:

- Вася, уедешь следующим рейсом. Тебя первого посажу.

     Ревели  вхолостую моторы, катер – ни с места.

- Вася! Ты же двести килограмм весишь! – Призывал упрямца к здравому смыслу капитан. – Катер старый! Не вынесет такой нагрузки!

     Катер застрял у причала.

     С моторами творилось что-то неописуемое.

-Ты нас утопишь! – Кричали Васе пассажиры.

     От трапика Вася отказался.

     Он перешагнул через невысокий борт и с блаженной улыбкой опустился на железный ящик на носовой палубе.

- Устал? – Сочувственно спросили  девчонки.
- Я с вами хотел. – Сказал Вася и достал из пакета очередной пирожок.


     Непонятно почему, корова наотрез отказывалась покидать субмарину.

     Всеми четырьмя копытами она упиралась в сваренный шов на скользкой стальной палубе.

     Резей  со всех сил тянул корову за веревку.

     Гавриил с Шуркой хладнокровно наблюдали за этим цирком.

     Корова ревела,  мотала единственным рогом и, в конце концов, поскользнулась и рухнула на палубу.

     Капитан ругался матом.

     Вернулся Вася и поманил корову плюшкой.

     Она грустно подняла на  него свои длинные ресницы и вздохнула.

     Резей был в отчаянии.

     Надо было торопиться.

     Идти далеко.

     Попутной машины вряд ли дождешься.

     Тащиться на мыс охотников  всегда было немного.
 
     Приятели его сидели на бревне неподалеку и не проявляли никакого  интереса к происходящему.

     Вася-Пижама выпросил соли у матроса, посыпал ею краюшку хлеба и помахал ею перед коровьим носом.

     Но обессилевшая буренка  никак не могла подняться. Вася схватил ее за ребристые бока и крепко поставил на железную палубу.

- Мурка, Мурочка. – Резей расцеловал корову.

     И забросил на спину тяжеленный рюкзак.
   
     Катер  ушел.
 
 
     Гавриил  достал  из  кармана стакан,  установил его  в  траве, налил из  фляги  спирта.

     Сверху  устроил ломоть хлеба  с  маслом, черпнул  икры  из  контейнера. Бросил  рядом  сухую рыбешку.

     Отошел полюбоваться  натюрмортом.
 
     Резей с  открытым ртом наблюдал  за  безмолвными манипуляциями  приятеля.

     Шурка возмутился:

- Ты  че?!  Это  ж зимнику ставят. Чтоб домой  добраться.
- А я… осеннику.   Или  ты  в  сопках остаться хочешь?

     Он  взвалил  рюкзак  на  плечи.

-   Здравствуй, новая  дурацкая  жизнь! Где моя  гармошка? Печь, трогай! - Заорал  Шурка.
 
     И  взвалил  свой рюкзак  на хребет  коровы.  Мурка  ухнула  и остановилась.

     Резей оглянулся.

     Взгляд его не предвещал  ничего  хорошего.
 
     Пришлось Шурке  самому влезать в лямки.

-  Переть  самому эту гадость! – Бурчал  он. – Не то  Поэт  заставит  делиться  авансом со  своей коровой.
   
     От жесткого океанского ветра слезились глаза.

     Под ногами хрустели ракушки с галькой.

     С Шуркой творилось что-то непонятное.

     То он значительно отставал от Резея с коровой.

     Часто останавливался, упав с  рюкзаком на гальку, хохотал.

     Потом обгонял всех, согнувшись под тяжестью груза, не смотря на трудности продвижения по скользким булыжникам.

     Орал матом,  безуспешно  стараясь перекричать океанский  прибой. И  ветер, казалось, разносил его яростную ругань по всему побережью.

     Наконец, он подскочил к Резею. Ухватил корову  за единственный рог и заорал длинно и сумбурно.

     Спутники его одно только и смогли понять, какого черта  Резей не предупредил о корове. Он бы захватил тележку у соседской старухи и тащил бы на ней свой груз.
 
     Резей здраво возразил, как бы он волок бабкину тележку по неровному берегу? По камням и валунам?

     Клещ злобно сплюнул  и рванул вперед.
         
     Они поворачивали к мысу.

     Гавриил приотстал и теперь шагал за Резеем и коровой.
   
     Уже с добрых полчаса он спиной чувствовал дыхание зверя.

     Медведя еще не видно, не слышно, а от его глаз уже спину ломит.
 
     Так я и думал, эта говядина привлечет к нам косолапых. С таким грузом не убежать. Предупредить, или рановато,-  размышлял Гавриил. - Чего зря пугать?

     Он поправил ружье на плече. С дробовиком на медведя, как куропатка на волка.

     Может, ему показалось?

     Но нет, вот опять краем глаза он заметил волнение в прибрежных кустах.

     Медведь обгонял их.

     И, прежде чем Гавриил успел сообразить, какой  маневр затеял преследователь, из кустов выкатился бурый ком и преградил дорогу.
      
     Медведь встал на задние лапы и угрожающе зарычал.

     Шурка обернулся, увидел спину медведя и остолбенел.

     Даже снять тяжеленный рюкзак не сообразил.

     Так и стоял, окаменев от ужаса на большом валу, куда взобрался как раз перед явлением любителя говядины.
 
     Гавриил оказался позади Резея. Он успел сделать еще пару шагов к другу, но угрожающий рык незваного спутника остановил его.

- Не смотри ему в глаза. – Тихо сказал он Резею.

     Гавриил осторожно освободил его от тяжелого рюкзака.

     Резей встал впереди коровы.

     Корова дрожала, фыркала и норовила  повернуть в обратную сторону.

     Медведь опустился  на все четыре лапы и угрожающе раскачивался. Но с места пока не трогался.

     Гавриил аккуратно опустил свой рюкзак на землю.

- Медленно отступай.  – Произнес он негромко.

- А Мурка? – Донеслось до Гавриила.

     Тот не поверил  своим ушам.

- Отступай, не оборачивайся.
- А Мурка? – Услышал Гавриил громкий шепот.
- Бросай ее! Самим унести бы ноги! – Процедил он сквозь зубы, и вцепился в руку безумца.

- Ну, нет! – Резей оттолкнул Гавриила и шагнул вперед.

     Медведь рыкнул, оскалив желтые клыки.

- Беги! – Крикнул Гавриил и отскочил в сторону на несколько шагов.

     Но тут же остановился.

     Он вспомнил, от камчатского медведя убегать нельзя. И убежать от него невозможно.

     Резей вдруг пошел  вперед и  заорал:

- Скотина! Ты на кого покусился?! Мяска ему захотелось! Да знаешь ли ты, сволочь ленивая, какой кровью мне эта Мурка досталась?!

     Он стукнул кулаком себя в грудь.

     От непонятного звука медведь будто вздрогнул. Во всяком случае, так показалось Шурке.
 
-  Кругом полно рыбы! Грибов! Ягод! – Орал Резей. - А ты на чужое добро заришься! Детей обездоливать!
 
     Он с треском рванул кожаную куртку. Пуговицы горохом посыпались на гальку. Медведь вздрогнул. В ту же секунду Резей разодрал на груди рубаху и с голой грудью пошел на медведя:

- Ты так!? Да?! –  Голос Резея сорвался на фальцет. – Тебе Мурка нужна!? Тогда и меня дери вместе с ней!

     По берегу разнесся вдруг страшный грохот.

     Медведь присел и стремглав бросился в сторону ольшаника.

     Дымилась на его  месте  рыжая  лепешка.

     А Резей продолжал истошно жаловаться на тяжелую жизнь брата и призывать к медвежьей совести.

     Подошел Гавриил и стал застегивать рубашку  Муркиного защитника.

     Но это оказалось делом бесполезным.

     Все пуговицы остались на берегу.

     И от рубашки, и от кожанки.

     Резея трясло, и он не в состоянии был даже развязать рюкзак. Гавриил помог ему достать свитер.

     Шурка сидел на своем валуне и корчился от смеха.

- Что бабахнуло? – Спросил Гавриил.

     Шурка крутил шнурок. Он развязался, и,  в конце концов, алюминиевый котелок скатился по камням. Наделал столько шуму.

- Говорил же, сунь его в рюкзак. - Покрутил у виска Резей.
- Балда ты. Котелок  и тебя спас, и твою Мурку.
- Скока помнится, хозяин ее Мартой величал. – Напомнил Шурка.
- Чую, не миновать нам по дороге дурдома. – Сказал Гавриил. – Как только попадется, мы тебя туда пристроим, не журись.
- Дери, говорит, меня вместе с Муркой! – Хохотал Шурка, вытирая слезы. – Ну, и имечко ты ей подобрал! Как кошке.
- Сам дурак! – Неожиданно отозвался Резей. – Консерватор! Если Мурка, так сразу и кошка.
- Ну, ежели консерватизм именно в этом… - Протянул Гавриил.
- Ой-ой! Какие все грамотные!
- Дом отдыха,  а  не человек.
- Иди, спрячься.

 
     Гавриил успел набрать какой-то травы и угощал ею напуганную корову.

     Но та есть не желала.

     А наложив большую кучу, во что бы то ни стало решила повернуть копыта вспять.

     Друзьям пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать упрямую скотину на завоеванной у дикой природы позиции.

     Шурка схватил  корову за единственный рог и,  по обыкновению, ругался:

- Это не Мурка, а Дурка! Тупая, как, наверно, ее бывший хозяин!

     Гавриил, наконец, сообразил:

- Идиоты! – Хлопнул он себя по лбу. – Какие мы идиоты! Корова ни за что вперед не пойдет! Здесь же медведь стоял. Его запах,  дерьмо вон осталось.

     Он хорошенько намочил какую-то тряпку в морской воде и повозил им по морде буренки.

     Потом осторожно провел ее  по самой кромке берега с добрый десяток метров вперед. Мурка уже не ощущала запаха зверя и заметно успокоилась.

     До мыса они плелись целый день.
 
     На Шурку опять напала истерика.

     То он хохотал, вспоминая, как  Резей, ростом почти с самого медведя, напугал хозяина леса своей голой грудью.

     То вдруг, несмотря на большие килограммы за спиной, чуть не с кулаками бросался на  того же Резея, требуя бросить эту безрогую тварь и прямиком отправиться к месту назначения.

     Резей, еще не совсем оправившийся от общения с косолапым, молча обходил непонятно почему распсиховавшегося друга.

     В другой раз он успокоил бы его  несильным тычком по шее или в ухо.

     Но теперь ему было не до этого.

     Он  помнил о наказе Канашко  и  ломал голову над тем,  каким образом  набрести им на те  нехоженые тропы в  сопках, о коих никто из них понятия не имел.
      
               

               РЫБАК  И  ХУДОЖНИЦА

     Брат Резея Генка жил с семьей на метеостанции.

     Тут же на сопочке стоял и маяк.

     Метеостанция - всего-то жилой дом  на берегу  океанского залива. Вертушка на крыше, большой сарай и сараюшка поменьше. Все.

     Генка работал служителем маяка, и ,одновременно,  метеорологом.

     Если б ему вовремя выплачивали зарплату, то можно было бы жить терпимо.

     Но ее постоянно задерживали на три-четыре месяца, а начиная с зимы, то и на полгода.

     Посему перебивались  дикоросами,  уловом, изредка дарами  пограничников  с  соседнего  залива.

     Генкина жена, Татьяна, рисовала эти красивые сопки и залив  уже лет двадцать.

     Но, когда  день и ночь, зимой и летом, всю жизнь видишь один и тот же безлюдный пейзаж, красота приедается.

     Ходила Татьяна постоянно вымазанная в  красках, загрубелые руки ее всегда были в трещинах.

     Один и тот же полинялый платок зимой и летом болтался на затылке.

     Крепкий запах растворителя не  выветривался из волос  ее ни зимой, ни летом.
 
- И не обнимешь, грязная  и  воняет. – Ворчал  Генка.

     От  скуки принялась Татьяна размалевывать чашки-плошки и достаточно преуспела: от расписанной  ее кистью  посуды вся семья ходила с перепачканными руками, красок подходящих на мысе не было.
      
     Резей очень уважал Татьяну и как будто любил, но стихи невестке не хотели писаться.

     На мыс подошли к вечеру.

     Две сибирские лайки бросились курьерам навстречу.

     На пороге показались дети, а за ними и Татьяна.

     Над заливом кричали чайки.

     Резей заметил белоплечего орлана.

     Обрадовался.

     Увидеть орлана в начале пути - к удаче.

     В метрах пятидесяти от берега Генка затаскивал в лодку убитую им нерпу.

     Увидев компанию гостей, он поспешил завести мотор, но тот отчего-то заупрямился. Пришлось грести веслами.

     Шурка похлопал по блестящему боку еще не остывшего зверя:

- Не жалко?

    Генка метнул острый взгляд  в сторону Шурки и ничего не ответил.

    Корова уперлась и ни в какую не хотела  входить в пропахшую бензином сараюшку.

- Ты ба предупредил, что ли ча? – Радовалась подарку Татьяна. – А то чем теперя кормить станем? Цельную  зиму. Сена нет. Сараюшка холодная у нас. Ей пойло теплое надо утром, и днем и вечером давать. Не то болеть станет скотина. То грех.

-  Господи! – Она подняла  на Резея большие светлые глаза. – А с тобой расплачиваться как станем? Денег-то нет совсем. И рыбы – тоже нет.
 
     Резей отмахнулся.

- Оставь. Каналье ничего не должны и ладно. Радуйся.
- Так тебе должны. – Татьяна помолчала.– Такие расходы. Антонина-то как согласилась?
- А че ей соглашаться? Она и не знает про корову-то. Ты не проболтайся. А с Генкой мы сами разберемся, кто кому и чего должен.

     Татьяна вновь бросилась к нему на шею и расцеловала в обе щеки.

     Он  ощутил ее дыхание на своем лице и подумал, пожалуй, будут ей стихи.

     В доме было достаточно прохладно.

     Хозяева экономили топливо. Генка возил дрова издалека, не хотел вырубать лес поблизости. Каждый год он увеличивал запас дров на зиму. Высокой поленницей  боевым каре обкладывал он весь дом и пристройки, но дров хватало, как правило, до апреля.
 
     Татьяна заметила  беспуговичность  Резеиного   снаряжения.

     И мужественно просидела часть ночи, приводя в порядок одежду благодетеля.
 
    Уже засыпая, Резей подумал, что за пятнадцать лет жизни с Тонькой он не помнит, пришивала ли когда к его рубашке Тонька хоть одну пуговку? Обычно, неисправная вещь летела на пол и использовалась  уже только в санитарных целях. Или отправлялась в умелые руки тещи. А на полке Резея появлялась кем-то недоношенная рубашка или свитер.

     Он с трудом повернулся. Нестерпимо ныла спина и болели ноги. И это после первого дня прогулки!

     Ночью Резей  проснулся от сильного толчка. Дом трещал, казалось, по всем швам. Вокруг гудело.

     Землетрясение на этот раз было достаточно сильным и продолдительным.
 
     Гавриил, лежавший на полу рядом, приподнял голову.

- А?
- Что?
- Бежим? Или спим дальше? – Спросил Резей.

     Гавриил молча повернулся на другой бок.
               
- Понял. – Зевнул Резей и накрыл голову подушкой.

     Остальные   и  не  проснулись.

     Снилось цунами.

     Морская пенистая вода широким мощным потоком  хлестала через сопочку в залив.

     Резей убегал и не мог убежать.

     Водный поток настиг его и  …  он  проснулся в холодном поту. Жуткий сон помнился до мельчайших деталей.
 
     Вода большая – к дороге дальней, вспомнил он, как толковала мать сны и родным, и соседкам.  Ан, опоздал  сон.  И так уж в дороге.  И путь не близок.
   
     Утром старшая дочка хозяев Надя у зеркала расчесывала свои длинные волосы. Она плакала.
 
- Молодая. – Вздохнула Татьяна. – Красивая.

     Она проходила мимо, и каждый раз гладила гладкие, блестящие дочкины волосы.

- Вишь, не хочет жить тут.

     Резей поинтересовался, отчего Надя не в Усть-Камчатске. Занятия начались, наверное.
 
     Татьяна отвечала, начались, конечно же. А с учебой успеется - не отличница. На той неделе  отец проводит. До зимних каникул далеко, а соскучится - до дому обратно не добежишь.

- В поселок перебирайтесь. В родительский дом. - Сказал  Резей.
- Как в поселок? – Удивилась Татьяна.- А дом наш? А Генкина работа? Да и Тонька  твоя…

     Резей осмотрел избушку.

- Дом ваш  - одно название. Катюшка у тебя той зимой едва в живых осталась…
- Да, не случись тут пограничники с их тягачом, потеряли бы ребенка.

     Татьяна всхлипнула.

- Дом  в поселке пустует. – Продолжал Резей.
 
     Он теперь  ухватил неясную еще  мысль и испугался, что ускользнет она, не успеет превратиться в то нужное, необходимое и  конкретное – то,  чего он так боялся, в чем не решался признаться самому себе, и что вертелось в его голове  туманом.

- Тонька с детьми у матери живет. Давно. Неизвестно, когда я обратно заявлюсь. Да и дом наш общий с Генкой,  родительский. Тонька на него никаких прав не имеет. Так что поезжайте смело. И девчонки при тебе будут. И Генка давно уж стаж свой отработал в глуши этой. Сколько еще мучиться-то?  Дети твои телевизора не видят, кино. Кать, а ну, назови самый  любимый мультик? А?

     Светлоглазая Катя улыбалась и терла пальчиком по стеклу.
   
     Резей кивнул в ее сторону:
- А?
   
     Татьяна откровенно плакала.

- Какой тут телевизор? В управлении говорят, денег опять  не дадут на закупку топлива.  Нет у них для нас ничего. Сами, говорят, выкручивайтесь. Вот  на той неделе за две бочки солярки икрой и рыбой отдавали. Хотя бы на праздники со светом побыть. А то тоска ведь.  День-то зимой  короток. Днем пока по хозяйству покрутишься, уж и темно. А рисовать  со свечкой несподручно, сам понимаешь. Если еще солярки не завезут, вовсе скучно. Ни тебе света, ни тебе музыки.

 - И я про то же. Ты подумай. – Заключил Резей.
 

     Проснулся  Генка и стал собираться на рыбалку.

     Пока гости отсыпались, он решил наловить  свеженькой рыбки.

     Чем еще угощать на берегу Тихого океана?

     Сборы его сопровождались грохотом и звоном.

     Все, чего ни касался несчастный, тут же падало, разбивалось или ломалось.

     Пару раз Татьяна все же глянула в его сторону, когда грохот  казался наиболее нестерпимым, но тут же продолжила заниматься своим делом.

     Гавриил и Шурка спали на полу, очевидно, они так вымотались  в первый же день путешествия, что всякий шум им был нипочем.

     Резею показалось, что Генка даже наступил пару-тройку раз на Гавриила с Шуркой. Но те лишь повернулись на другой бок, и засопели с прежней силой.

     Резей вышел на крыльцо.

     Туман  белым языком слизал большую часть сопки.

     Из воды показалась и тут же пропала голова нерпы.

     Зеленоватая фигура брата Генки болталась маленьким комочком в скорлупе хлипкой лодки едва ли не посредине заливчика.

- Чего он туда забрался? – Подумал Резей и вернулся в дом.
 
     Ему  хотелось поговорить с братом.

     Но тот, казалось, избегал разговора. И Резей не мог понять, почему.

- Ночи  в Камчатке холодные. - Говорила  Татьяна.

     Она протягивала Резею толстый голубой свитер собственной вязки. И как тот не отнекивался, что их у него и так их уже два, наотрез отказалась забирать подарок обратно.

     Резей не мог оторвать глаз от ее красных рук.

     Какими корявыми, некрасивыми они смотрелись на фоне нежного рисунка голубого свитера.

     Неужто эти грубые руки создали такую красоту, изумился Резей.

- Попомни мое слово, он тебе пригодится. О-е-ей, как! – Сказала Татьяна, подняв вверх запачканный краской указательный палец.

     Из-за печки выглянула чья-то блестящая черная голова.  Резей тронул за руку Татьяну, кивнул в сторону печки.

-Так то - Диего с Ключей. Третью неделю уж  гостевает. Жених! – Она тихо засмеялась.

     Вновь выглянул Диего.

     Увидел усевшегося на полу Шурку и спрятался.

     Шурка выспался, отдохнул,  и хорошее настроение к нему вернулось.

     Ему не хотелось думать о том, что через пару часов  вновь придется взвалить на себя здоровенный  рюкзак и тащиться по нехоженым тропам, ломая ноги и спину.
 
     Шурка огляделся.

     Он не впервые гостевал на мысе у Генки.

     Но давненько  тут не был, и теперь с любопытством осматривал как будто скукожившуюся избушку.

     Шурка не в шутку был уверен, что Генкино жилище год от года странным образом уменьшается и врастает в  подножие сопочки.

     На стенке у окошка висела старая цветная фотография  Генки с Татьяной.

     Выглядели они там молодо, весело и вполне беспечно.
 
     На  оцинкованной печке  в огромной сковороде  скворчало  нечто вкусное.

     Высокая железная бочка на плите шумела, исторгала парок.

     На лавке вверх дном расположился  побитый  эмалированный таз с кучкой какого-то тряпья. Очевидно, хозяйка готовилась к стирке.

     По всем углам чьей-то заботливой рукой щедро были понатыканы пластиковые  розы и тюльпаны. От времени они изрядно вылиняли и покрылись толстым слоем пыли.

     Шурка поморщился.

     Он встал, хотел потянуться, но низкий потолок навис над затылком.

     Он вышел наружу.

     Свежий морской ветер ударил в нос.

     Шурка всеми силами втянул этот ветер в легкие и закашлялся.

     Курить надо бросать, подумал было. А потом подкралась другая мыслишка: зачем?

     Он присмотрелся: Генка измерял высоту прилива. Стоя по пояс в воде, он  с трудом удерживал равновесие в невысоких волнах, яростно набрасывающихся на стылый берег.

     Шурку передернуло и он шмыгнул обратно в избушку.
 
     Татьяна меж тем выстроила на лавке батарею из банок с маринованными грибами и какими-то вареньями.

     В белую салфетку заворачивала разрезанный на куски пирог. Она поглядывала на огромные рюкзаки гостей и  тихо вздыхала.

- Убери свои  запасы. – Послышался голос Гавриила. – Видала, у нас своего барахла  хватает.
- Лишний продукт никогда не помешает. – Отозвалась Татьяна. - Далеко собрались-то? – Уцепилась она за тему.  И обрадовалась, наконец-то можно было задать  давно зревший вопрос.

     Гавриил уселся на скрипнувшую под ним лавку, посматривал в окно, и прикидывал, когда удобнее сорваться в дорогу. Помедлить или, наоборот, поторопиться.

     Он не ответил.

     Может, не слышал, или сделал вид, что не слышал.
 
     Татьяну это не смутило.

- А то возьмите Диего с собой. А?
- Диего? Зачем Диего? – Поинтересовался Шурка.

     Пришел с рыбалки Генка.

     Генка, может, нарочно, споткнулся о тяжелые рюкзаки, но ничего не спросил, а выразительно глянул на молодого ительмена.
 
- А что? – Невозмутимо отвечала Татьяна.– Не  совсем чужой, поди. И ему  одному не шарахаться же по тайге? А?
- Ну, да. – Отозвался Генка.– Диего вам пригодится. Парень того, этого…
- А   паромом или автобусом этому парню не сподручнее до дому добраться? – Спросил Резей.

     Генка взглянул на Диего, потом на Татьяну, потом опять на Диего. Тот будто совсем в стенку вжался.

- Не сподручно. Совсем не сподручно этому парню домой  катером добираться. А особливо, автобусом.
- Что так?

     Генка еще раз обернулся к Диего.

-  Возьмите его с собой. Може, вы ему понравитесь, и  он вам по  дороге и расскажет чего.

     В углу гигантским рубином поблескивала десятилитровая бутыль с ранней рябиновкой. Белая резиновая перчатка, натянутая на горло бутыли, уныло свесила все свои пять пальцев.

- Рябиновке холодно. – Сказал Шурка. – Воды добавь градусов сорок. Дрожжей.

- И в холоде дойдет. – Отвечал Генка.

     Гавриил  перехватил Шуркин мечтательный взгляд, потемневшие глаза его не предвещали ничего хорошего.

     Шурка отвернулся к окну, напротив него Татьяна заплетала косы младшей дочке Кате.

     Рябиновка улыбнулась, тоскливо подумал он.

     Но тут же взбодрился, эта зараза теперь не в тему, наливочка и слона  с ног свалит. Первые же три стакана  отключат башню минимум на сутки, а им надо торопиться.

     От раздумий его отвлек острый взгляд парня-ительмена.
 
     Тот залез в дальний темный угол под посудную полку, и молча сверкал из этой темноты своими быстрыми раскосыми глазами.

      В Усть-Камчатске все знали Диего Тескина из Ключей.

      И никого не удивляло столь экзотическое имя камчадала. Его мамаша насмотрелась латиноамериканских сериалов и всех четырех сыновей наградила нездешними именами.
     Имена младших Леонсио, Освальдо и  Нанду  не все в поселке и запомнить могли. Впрочем, до Диего по поселку уже бегали Зита и Гита, две Изауры и одна Милагрос.

     Почему сие поветрие одолело только Ключи, никто и в толк взять не мог?  В ближних  Усть-Камчатске и Майском   экзотикой не баловались  и размахнуться могли лишь на  традиционных Егора, Данилу  и Настю.

     Шурка знал, Диего был влюблен в племянницу Резея, пятнадцатилетнюю Надежду и частенько наведывался на мыс к ее родителям.

     Помогал на метеостанции во всем, что ни попросят, тащил в дом любимой все, что мог добыть.

     Но был Диего малоудачлив.

     Да и Надя бывала в доме только летом. Первое время училась она в Усть-Камчатской школе,  жила  в доме дядьки своего Резея, но потом ушла в интернат. Там жилось не так сытно, зато веселей.

     Генка уселся за стол, жестом пригласил присутствующих на свободные места рядом:

- Завтракать будем сегодня?

     Пред каждым отдельно Татьяна поставила глубокие миски с искусно вылепленными пельменями в золотистом бульоне. Рассыпала ложки.

- Где рыба-то?

     Генка развел руками.

     Подул култук, так местные называют ветер с суши,  вся рыба ушла на глубину, в океан.

- Мы что ли рыбы не видели? – Покрутил головой Шурка и шумно втянул ноздрями аромат из миски  - М-м! Вкуснотища!

     Он в момент натрамбовался  пельменями и  едва дышал теперь.

     Татьяна убрала пустые тарелки и  водрузила перед гостями сковородищу с грибами и картошкой.

     Рядом поставила огромное блюдо с  пирогом.

     Гавриил вздохнул. Шурка похлопал он себя по животу.

– Я уже обожратый. - Намекнул он на пельмени.
- Так то – закуска. - Возразила Татьяна. –  А перед дорогой обязательно серьезно поесть надо.
- Но не обжираться же? - С  легкой  укоризной заметил  Резей. - Идти-то как? Нельзя так вкусно готовить, Татьяна.
 
     Татьяна засмеялась.

- Мне мама так говорила: нельзя готовить вкусно. Я в девушках  сама  стряпала  и все съедала. Толстая ходила. О! Пончик.

     Мужчины  недоверчиво осмотрели ее плоскую  фигуру в трико и в халате.

- Генка, ты помнишь?

     Шурка приподнял край пирога.

- И как ты его делаешь? – Восхитился он.– Воздушный.
 
- О, то - так! – Согласился Генка.– Лучше ее пирогов нет.
- Скажете тоже. – Засмущалась Татьяна. - Обыкновенное тесто. Дрожжевое.

    За пирогом и  пельменями вспомнили о ночной тряске.

- Двадцать лет живу здесь, и двадцать лет чудится: океан вот-вот хлынет через сопку. Смерть, как боюсь. – Жаловался Генка.

- Ежели через сопку, то – цунами. – Заметил Шурка-Клещ. – А его в этих местах отродясь не было.

- Не было? – Усомнился Гавриил.
- Тогда и бояться нечего. - Обрадовался Генка.

     Резей поддел вилкой аппетитно дымящийся пельмень. Целиком сунул его в рот, прожевал.

     И высказался.

- А не тебя ли мать вылавливала в родилке  из-под кровати, когда цунами нас посетил  в день рождения твое.  Рассказывала, вода в палатах прибывала аж по подоконники!

     Шурка перестал гоняться за последним грибочком  в своей тарелке:

- То не цунами. То – наводнение.
- Как раз и цунами.  Мать врать не станет.
- При чем здесь «врать»?  Цунами и наводнение - вещи разные.
-  Разные?   - Отозвалась  Татьяна. -  Один черт, и  там –вода, и тут –потоп.  Везде гибель.
- Людей много пропало тогда, мать  сказывала.– Осторожно  вставил Генка.

     Резей перестал жевать:

-  Двадцатого декабря, аккурат в твой день рождения, прям пред Новым годом,  вода медленно поднялась из океана и тихо подошла к поселку,  к больничке. Как раз,  когда ты родился. Теткам-дурам, как и мамке нашей, интересно,  развлекуха,  под кроватями льдины плавают. А врач-то, еще с мозгами мужик,  забеспокоился. А потом вдруг как дало -  чурками окно выбило. Врач на заставу звонит, погибаем, спасайте!  Батя наш как раз на заставе был. Приехали они, бросились детей спасать. А мать Генку воткнула меж грудей и забыла.

- О, с тех пор меня никто и не вспоминает. – Вздохнул Генка.

     Резей продолжил:

-  Она, кажись, в шоке была.  Первая шуга пошла по коридору больницы.  Ее в одеяло завернули и вынесли. Тут новый удар волны и накрыло всех с головой.  Все намокли  и забыли, а был ли вообще ребенок? Тут пурга поднялась страшная. Привезли ее к Савинским. К тем самым, что дед их Петропавловск от  англо-французов оборонял. Они тогда  на берегу реки жили, рядом с базой техснаб, в  избушечке маленькой. Детей своих четверо. Генка  к тому времени замерз, оголодал да  и запищал. Тогда  о нем и вспомнили. Домой вернулись когда, а из сугроба одна крыша и торчит. К двери в снегу  тоннель проделали. Так и вползали в дом. Хе-хе.

     Генка сплюнул в сторону.

     Отчего получил от Татьяны  затрещину: не свинячь!

- А ты-то откуда помнишь?
- Так меня ж тетка  Валя понесла в садик утром. Мне уже пять лет было. Что ж я, не помню, что ли?
     Садик был, где универмаг. А ближе к морю стояла контора, барак такой, и школа. В садике  начальница не принимает: не буду брать и все!
     А тетке Вале на работу. Она тогда молодая была, лет двадцать. Куда ж я его,говорит? Пурга  поднимается, ветер с ног валит. Снег пошел такой, самого садика не видать.
     А я такой битюк был. Здоровый. А она, маленькая, меня в шубе, неподъемного, из Таракановки  приперла.
     Обратно со мной только дошла до конторы  торговой базы,а там говорят: детский садик затопило.
 
- Правда твоя.– Подхватила Татьяна.- В детскую спальню льдину занесло, ну она как дала! так кроватки металлические свернуло, словно веревку.

     Садик-то в ста метрах от берега был.

     Генка приподнял голову от тарелки:

- Ты – то  откуда знаешь? Ты и вовсе после меня заделанная.
- Да.– Встрял Шурка.– Тебя на тот момент и не было. Ты ж на пять лет его  младше.
- На четыре. – Поправил Генка.

     Татьяна усмехнулась.
- Так я ж не всегда в глуши жила. Мама мне рассказывала. Нянечкой  в садике  тогда работала. Она и уехала с Камчатки только от того, что потопы эти да трясучка  в кошмарных снах ей до сих пор снятся.
     Живет на Кубани. Так ни разу я у нее и не побывала.  Все денег нет. Пишет, трактор прогромыхает мимо, она в страхе в окно выскакивает. Все ей землетрясение чудится.

- Во! А говоришь, цунами отродясь здесь не бывало? – Повернулся Шурка к Генке.

- Вот пристал!

     Генка вышел из-за стола.

- А, может, то и не цунами? – Продолжал Шурка Клещ. – Всякий дурак знает, когда цунами - вода от берега уходит. Далеко. А кто это видел? Никто!

- Зимой кто что увидит? Лед же кругом. Снег.– Заметил Генка.
- Цунами то было.– Настаивал Резей.- От землетрясения в океане. На юге Камчатки целые поселки с заводами смыло и на Курилах – тоже.

     Кто-то больно надавил Резею на ногу под столом.
 
- Сопка твоя метров тридцать – сорок высотой станет. – Продолжил разговор Гавриил.- А такой волны всю жизнь можно ждать и не дождаться.

- Тогда и ждать нечего. – Резонно заключила Татьяна.

     Генка вернулся за стол и теперь сосредоточенно изучал содержимое своей тарелки.

- Оно так, конечно. Полжизни сижу тута. Наловился, наохотился  до изжоги. На людях  раз в году бываем. Одичали вовсе.

     У Резея заныло внутри.

     Он нащупал в кармане спички и вышел на крыльцо.
 
     Татьяна постучала пальцем по мужнину плечу.
   
     Резей  сидел на перевернутой деревянной лодке у крыльца.

     Генка  присел рядом.

     Резей закурил:

- Брат, я что-то не так сделал?

     Генка тоже закурил, посмотрел в глаза Резея, в самую их глубину.

     Резей пустил длинную струю дыма, продолжил:

- Тогда не мудри. Тебе ведь на твоей нынешней службе все равно ни хрена не платят. А посему, тебе ничто не мешает вернуться в отчий дом.

   Генка отвернул лицо к ветру. Когда он вновь повернул лицо к Резею, глаза его казались подозрительно блестящими.

- Отчий дом давно твоим стал.– Произнес он, наконец.
- Это и твой дом.
- Дом небольшой. Как двум семьям в нем ужиться?
- Когда-то в нашем дому кроме отца с матерью и нас с тобой, да деда с бабкой, еще пропасть родственников  помещалась, что периодически наезжали с материка. И никто на тесноту не жаловался. Короче, не страдай ерундой,  собирай манатки и дуй до хаты.

- А ты – надолго?
- Кто его знает?
- Без тебя не пойду. Вернешься, поговорим.

     Сигареты их погасли. Ветер крепчал, становилось холоднее.
 
     Счас нанесет с океана дерьма всякого, подумал Резей, увязнем  в сопках с этим грузам к хренам собачьим.

     Он встал.

- Как хочешь. Тебе решать. В избушке твоей только летом славно… загорать. Да что я тебе толкую?
- Спасибо, брат. – Генка вытер рукавом глаза.
- Брось. А коли, вправду, тесно станет, пристройку соорудим. Или две. То у нас рук нет? Не журись брат.

     Генка вздохнул.

- Так-то оно так.
 
     Резей погладил шершавый древесный бок  лодочки.

- Лодку  смолить хочешь? или совсем плоха стала?
- А Тонька?
- Что –Тонька? У нее свой дом есть. Мамаша  ейная в четырех комнатах сама управляется. Честно сказать, пацаны  наши там постоянно живут, у тещи. И Тонька тоже. На счет дома не сомневайся.

     Генка тер глаз.

- Ну да, ну да. Казачук  давно на подстанцию приглашал. И в котельную зовут.

     Резей оживился:

- Ну, вот. И с работой  все на мази. В котельне всегда хорошо платили, а?

     Генка согласно кивнул.

- Решай скорей. – Он похлопал по карманам.– Мобилы, конечно, у тебя нет?
- Откуда?  да  здесь и связь-то по нулям. Недавно рыбаки забрели, пытались в Ключи дозвониться, да где там.

     Братья вошли в сени.

     Генка потряс связкой сушеной корюшки.

- Возьми. Пригодится.

     Резей отвел руку с рыбой.

- Обпиться там, что ли? Воды тонну с ней тащить. Бумага найдется? Записку Тоньке черкану, про случай. При первой же оказии ей позвоню. Пусть только вякнет. А то и вовсе писать не стану. Дом  наших родителей, не ее.

     Генка сдернул с гвоздя несколько связок  серебристой корюшки.

- Как будто в лесу воды нет.– Ворчал он, заталкивая связки в первый попавшийся мешок.

     Сразу после завтрака решили выдвигаться.
 
     Проводить троицу с мыса  через Восточный хребет  взялся  Диего. Охотничьи тропы в этом районе вплоть до Атласово он знал неплохо.

     С детства отец  брал его на охоту с собой. К учебе мальчишка особого рвения не испытывал.

     Частенько, когда его ровесники грызли за партой гранит науки, Диего грыз размоченные сухари в чае из сушеного  шиповника, пережидая с отцом пургу где-нибудь в тайге на лапнике.

     С трудом он просидел в школе четыре года, а на пятый забросил сумку с учебниками под кровать.

     Теперь ему стукнуло двадцать    четыре, и он искренне недоумевал, зачем и для какой цели люди слепнут над книгами, когда есть лес, тундра и океан.

               
                У   ГЕОЛОГОВ
 
     Небольшой отряд геологов Пенжинской экспедиции сплавлялся на тяжело  груженых плотах по реке Быстрой. Ее мутные воды   перекатывались через большие плотные мешки, привязанные к скользким разбухшим бревнам.
 
     Все лето геологи отбирали пробы из террасовых и пойменных отложений рек, складывали в специальные маркированные мешки.

     Для чего это делалось, знал лишь начальник партии Сергей Юхнович.

     Отдельный небольшой, но очень тяжелый мешочек Юхнович спрятал у себя на груди.

     И даже верному  товарищу Алешке Михайленко он не счел нужным объяснять столь нежную привязанность к тяжелому мешочку.

     Остальным  геологам и в голову не пришло требовать объяснений  у вспыльчивого и несдержанного начальника  партии.

     Алешка не обиделся, и не стал задавать лишних вопросов, а продолжал делать свое дело по-прежнему быстро и уверенно.

     Именно это его качество,  молчаливость  и  неназойливость,  и сблизило когда-то двух таких непохожих людей.

     Иногда Сергей подолгу задерживал взгляд на Алешке, как будто что-то хотел сказать. Алексей  чувствовал, что Сергей в раздумье, но не решался подталкивать друга к откровенности.

     К тому же рядом постоянно кто-то крутился.

     Позднее Алексей  будет вспоминать этот взгляд друга, и мучиться от безысходности и невозможности разгадать его.

     Река  Быстрая, как и всякая горная речка, оказалась с норовом и угрожала  разбить об острые утесы плоты и скинуть груз и людей. И все же плоты устояли в ее потоках, вышли на струи реки Мутной и, тяжело покачиваясь, пошли вниз, огибая ржаво-серые скалы большой сопки.

     Передним плотом управлял сам Юхнович. Позади него сидел рабочий Голых, следил за  драгоценными мешками. Быстрым течением их плот вынесло далеко вперед. Остальные плоты остались за поворотом.

     Поэтому, случившееся следом трагедия стала известна только со слов  Голых.

     На одной из струй плот сильно качнулся, под тяжестью мешков потерял равновесие и перевернулся.

     Юхнович и  Голых оказались под бревнами. Остановить плоты  было делом немыслимым. Спастись удалось только рабочему Голых.

     Сергей  Юхнович   пропал.

     На перевалочную базу экспедиции отряд прибыл с опозданием.

     Сообщение  об  исчезновении  начальника партии  Юхновича в области восприняли с крайней нервозностью.  Велели немедленно  организовать  поиски.  Грозили  комиссией.
      Несколько  дней  ушло на сборы, еще неделя  на поиски.   

      Тело  Юхновича так и  не  нашли. Поисковики вернулись в лагерь  экспедиции ни  с  чем.

      В тот  же  день из  областного   Петропавловска прибыли  два  вертолета.
   
      Геологи не верили своим глазам: из вертолетов, кроме их собственного   зам. начальника областного геологического управления,  спускался целый отряд  чиновников.  Как позже выяснилось, для расследования ЧП к ним прибыли следователь по особо важным делам прокуратуры РФ,  чиновник из СК,  его помощники  и два сотрудника ФСБ.
 
     Вся группа немедленно и вплотную приступила  к расследованию  всех  обстоятельств   исчезновения  тридцатилетнего начальника геологической партии.

     Двое же из новоприбывших изъявили острое желание осмотреть его  жилище.  Отобрав трех, самых надежных, на взгляд начальства, работников, велели перетрясти все доставленные плотами мешки с пробами.

     Очевидно, поиски не дали  ожидаемых результатов.
   
     Приезжие  поначалу сильно расстроились, потом разозлились. С помощью все тех же трех проверенных кадров начальство чуть ли самолично перетрясло  барахло  всех участников экспедиции. И даже тех геологов, которые не были на плотах в тот злополучный день.

     О нулевых результатах немедленно было доложено в область.

     Высокое начальство улетело.
 
     А с начальником экспедиции остались два невзрачных типа. Они согласились сопровождать экспедицию на базу.

   
                КУРЬЕРЫ

     Некоторое время Диего вел их по тундре.

     К вечеру поперек  пути легла гряда пологих гор –  приземистых гладких сопочек.  Решили ночевать здесь. Заодно и определить маршрут дальнейшего продвижения.

     В обход, вдоль гряды раскинулось довольно большое  Медвежье озеро с  речушкой. Места эти давно облюбовали медведи. Впрочем, всякого зверья хватало и в сопках.

     На таком расстоянии от поселка в сопках встретить охотника или грибника было делом маловероятным.

     Шанс наткнуться на  человека  у подножья гор был  гораздо  велик.

     И все же, Диего повел их  длинным, но и менее трудным путем, в обход гор, вдоль озер и проток. Команда решила поберечь силы, и не лезть пока  в горы.

     Они попали в заросли двухметрового шеломайника.

     Высокие  крепкие стебли то и дело цеплялись за тяжелые рюкзаки и норовили стащить груз с усталых плеч.

     Следом тут же начались заросли пучки. Ее коварные листья так и норовили отхлестать  покусанные  комарьем щеки   невольных пилигримов.

     Первым не выдержал Шурка-Клещ:

- Что же ты не расскажешь о ее полезных свойствах? И латинское название нам, ой как, не терпится узнать! – Толкнул он в плечо шагавшего впереди Гавриила.

     На последних словах  Клещ споткнулся и растянулся во все свои метр девяносто три. Железный контейнер с икрой больно стукнул по спине и лопаткам. А его нос ощутил сладкий запах раздавленного стебля пучки.

     Все, подумал Шурка, теперь изуродованная пучкой рожа мне обеспечена.
   
     Черные бархатные глаза взглянули  на него с недоумением и брезгливостью. Она так и не увидит меня настоящего! – едва не зарыдал он, колошматя  кулаками  по  примятым   стеблям.

      Он поднялся, старательно пряча лицо.

      Гавриил посоветовал поторопиться, а лицо обмыть по дороге.
      И почти бегом бросился догонять скрывшийся с глаз авангард.

     Шурке вдруг захотелось все бросить, вернуться домой, запереться  и никого не видеть.

     Шли долго мимо озера. Отдыхали, не снимая рюкзаков, оперевшись на крепкое дерево.

     Невысокий щуплый Диего великодушно взял часть продуктов себе. Хлеб, сало, юкола и соль перекочевали в его рюкзак.

     Каждый из курьеров нес теперь менее сорока килограмм. Но все равно  уже к полудню нестерпимо болели плечи, ныла спина, наливались свинцом ноги.

- Позвоночник в трусы ссыпался. – Шурка  сел, прислонившись к кривой березе и раскинув длинные ноги в высоких ботинках. - Запомнится мне эта прогулочка.
- Не надо так. – Сказал Диего. – Садись – вставай,  садись-вставай – еще больше устанешь.

     Шуркиных сил достало  только отмахнуться от проводника.

- Ноги береги.– Не отставал заботливый ительмен. – Смотри, штаны порвал.

     К ночи обогнули озеро и вброд перешли ледяную реку.

     Заночевать остановились у вершины ближней  кудреватой сопочки.

     В сумерках развели костер в кустах.

     Резей беспокоился, далеко ли виден дым от их костра?  И пару раз  обежал по сопочке, убеждаясь в справедливых догадках.

     Дым виден. И далеко виден.

     Диего готовил чай по своему рецепту.

     Побросал в кипяток  веточки и плоды  шиповника и  рябины, добавил какую-то траву.   

     Раненую  Шуркину ногу завернул широкими листьями шеломайника, предварительно смазав каким-то пахучим  зельем.

     Шурка готов был скакать от счастья, что все так удачно обошлось.  Пучка   лицо  не   обожгла. У него даже пропал аппетит.

     Он пожалел, что не знал ни одной молитвы. Мать сколько раз умоляла его выучить хоть самую коротенькую. В последние годы она почти жила в церкви,  и безуспешно пыталась затащить в церковный хор  единственного сыночка.

     Как ни странно, Шурка обладал прекрасным баритоном, доставшимся ему в наследство от пропавшего в тайге отца.

- Я обрадую тебя, мамочка, и выучу самый длинный Псалом Давида! - Заорал Шурка и взял не самую высокую ноту.

     К нему мигом подскочил ительмен и закрыл рукой рот. А кулак Резея лучше всяких слов напомнил о необходимости соблюдать тишину.

- Тебе повезло, к осени пучка, она же борщевик   шерстистый, не  так опасна.- Сказал  Гавриил.

- По нашему, учкуй. - Добавил  Диего. - Болючая сильно.  Моя бабушка  лекарство от простуды  из  нее делает. Хорошее  лекарство.

     Шурка успокоился и принялся за кашу с тушенкой.
 
     Резей удивлялся: в детстве они умудрялись  есть эту самую пучку  и  никто не обжигался, не ранился. Отчего?
     А в прошлым летом соседка его  задела ногой  эту гадость, так  нога гнила всю зиму и только теперь подсыхать стала. Шрам  останется заметный, сейчас уже видно. Почему  так?

- У детей все по-другому.– Отвечал Диего. – Мой  народ ведет род свой от камчатского медведя и много знает древних обычаев. Пучку мы тоже когда-то ели. Сладкое из нее делали. А камчатские казаки, что сильно любили выпить, гнали из нее вино. Такое чудное, странное вино. Пьешь несколько  рюмок, и   всю ночь  видишь удивительные сны. А утром тоскуешь, будто совершил что-то нехорошее.
 
- Значит, наркота – твоя пучка.– Убежденно сказал Шурка, залезая в спальный мешок. – Надо в СЭС про это вино рассказать, пусть ее всю повырубают, как мак  с коноплей на грядках. И по сопкам спокойно гулять станем.

      Все так устали, что и не обратили внимания на последнюю Шуркину примочку.

      Засыпая, Диего услышал шорох в кустах. Гавриилу тоже показалось будто некое оживление в кустарнике неподалеку.
 
      Каждый про себя решил, что это зверь.

      Заяц   или  росомаха.



             ТЕМ  ВРЕМЕНЕМ  ДОМА

     А между тем в поселке, который остался за спиной  курьеров, этой ночью спали не все.

     Голова начальника местного  ОВД майора Паргайкина вот  уже вторые сутки не касалась подушки.
   
     Во-первых, дабы   избежать  лишних  кривотолков,  ему пришлось- таки состроить счастливую мину и забрать непутевую жену с ребенком  из родилки.

     Во-вторых, еще на прошлой неделе из области поступил сигнал, где-то на севере, чуть ли не в Чукотке, у геологов пропало нечто. А искать это «нечто» приказано тут, в Усть-Камчатске.

     При этом, что пропало, и что искать -не говорят.

     Опешивший от такого распоряжения, майор решил:  наверху либо  все перепились,  либо   вздумали   поиздеваться.

     Поэтому  бросил трубку и пошел на обед домой.

     А поскольку на тот день случилась пятница, то после обеда он, как и обычно, устроил себе предвыходной.

     И отправился  на рыбалку. Чтобы не доставали со службы всякими дурацкими затеями.

     Умный майор забросил выключенный телефон в шкаф.

     И этой дуре, жене, то есть, не сказал про сей фокус.

     Тем более на рыбалку с ним отправилась прекрасная прапорщица Раечка Брагина.

     И зачем жене знать об этом?

     Выходные пролетели незаметно, и  понедельник решено было провести, как послевыходной. Тем более, нерка шла, как сумасшедшая.

     Во вторник, отдохнувший и посвежевший, майор заскочил на пару минут домой переодеться и прихватить-таки мобильник.

     Его встретила жена с зеленым лицом и заявила, что его могут лишить всех званий и наград, и уволить рядовым без пособия.

     По дороге  в отделение майор Паргайкин стал вычислять, кто мог пронюхать про его амуры с Раечкой и донести  жене?

     Помнится, он еще похихикал по поводу лишения званий и наград.

     Эта идиотка забыла про стишки  Резейки-поэта.

     Безмятежное благодушие его разбилось вдребезги, когда он наткнулся на выпученные глаза двух! дежурных на поззеленевших лицах.

     Какое странное совпадение! Все  одном цвете, мелькнукло  в голове  майора.

     Дежурные икали наперегонки и протягивали майору сразу несколько телефонных трубок.
 
     Первое желание  майора Паргайкина, заподозрившего явно нехорошее, было удрать и подальше. Он даже попятился назад.

     Когда же  мягким  местом  ткнулся о вертушку, здравомыслие вернулось к нему. Очевидно, через это самое место.
     И он смело принял на грудь, то есть в руки и в уши, автоматную очередь истерических выпадов областного начальства.

     Ему грозили не просто увольнением. Его обещали повесить, расстрелять перед строем, устроить казнь четвертованием, но в первую очередь лишить мужского достоинства!

      Вот этого уже Паргайкин никак не мог стерпеть. Понимая, что  более терять ему уже нечего, он заорал в трубку:

- Да что у нас, светлее, что ли? Где эта экспедиция и где мы?! Вы там с мозгами дружите?! Или вовсе с жиру сбрендили! Что я должен искать?! Что?! Скажите вы мне!

      За все десять лет подчиненные еще не видели майора в таком раже.

     Орущий на начальство Паргайкин привел их в полный восторг и изумление.

     Из кабинетов повыскакивали немногочисленные сотрудники. Майору многое простили из прошлого и будущего за  исполнение мечты каждого из его коллег, свидетелей происшедшего нынче в поселковом отделении милиции.

     Столь искреннее возмущение обычно робкого майора неожиданно охладило пыл людей на другом конце провода.

     В трубке треснуло и  неожиданно спокойный голос завершил беседу:

- Когда найдете, поймете. Действовать немедленно.


     По поселку пронесся ураган.
 
     К ментам Паргайкина  добавили людей  из соседних Ключей.

     Они перевернули вверх дном все малины и хазы, бывшие ранее на подозрении. Заодно перерыли и дома тех немногих, кто участвовал в злосчастной экспедиции.

     От того, что никто из оперов не знал, чего  же они тут рыщут, обыски отличались особым усердием и стервозностью.
   
     Перебираясь от одного объекта к другому, несчастные  стражи порядка  жаловались друг другу на безмозглое начальство и его кретинские приказы.

     Как можно искать то, не зная что?!

     И где?

     Хоть бы намек какой!

     Можно, конечно, догадаться: раз у  геологов пропало, значит, либо инструмент  дорогой, или  само…   золото.


     На невинную голову многострадального майора Паргайкина свалилось новое несчастье.

     Неугомонные верхи из области  к  поискам «нечто»  подключили солдат из соседних пограничных частей.

     Тех заставили хорошенько прочесать окрест тундру  на  предмет неизвестного лица.

     Служивые добрались до рек и речных проток,  повылавливали кучу браконьеров с тоннами лосося и с закопанными по берегам бочками лососевой же икры.

     Куда все это  девать и что с ними делать?

     Майор Паргайкин совсем перестал спать, когда в переполненной кутузке обнаружил своего давнего  приятеля  и бессменного поставщика  морских и прочих деликатесов Сему Ерохина, пойманного, как злостного браконьера.

     Из области примчалось начальство.

     Набралось икры под завязку.

     Изрядно попортило нервы и, слава те,  на второй день свалило.

     Майор Паргайкин облегченно вздохнул, оставил необходимые ЦУ, и отправился на опустевшую реку.
 
     Прапорщица Раечка Брагина выехала из поселка спустя два часа после отбытия доблестного майора.

     Прапорщик Брагин не скоро узнал об этой нежной дружбе. Его тоже отправили в командировку прочесывать не  столь далекие сопки с ротой солдат.
   
               
            
               
                КОРЯК  УДАЧИН      
               
                или
             КАК ВСТРЕТИТЬ  СВОЕГО  КИТА

     Они проснулись от крика чаек, затерявшихся где-то в тумане.  Низкие облака блестели от  восходящего со стороны океана солнца.
 
     Резей швырнул котелок на землю, зачерпнул ладонями воду и растер лицо. Холод прожег его насквозь.
     Ледяная вода – и сна, как не бывало. Сердце отчитывало четкие удары.
     Ему захотелось крикнуть изо всех сил этому миру, громко заявить о себе: я есть! Я здесь!   

     Он стоял, завороженный, словно впервые видел дальние сопки  в снеговых пятнах, серое низкое небо, безымянную речку,  бегущую к океану.
 
     Разожгли костер.

     Пока грелась вода в котелке, доели  остатки вчерашнего ужина. Запили крепким чаем. Покурили и тронулись в путь.

     Гавриил шагал рядом с Диего.

- Ты слышал ночью? – Негромко спросил он, когда группа вышла из зарослей на открытое пространство.
- Слышал. – Коротко ответил проводник.
- И что ты об этом думаешь?
- То же, что и ты.

     Они спускались с полого склона.

     Впереди показалась широкая зеленая полоса предгорного леса.
     Диего повернулся к заметно отставшим Резею с Шуркой и несколько раз взмахнул рукой. Те не замедлили себя ждать. Решили сейчас не отдыхать, а устроить большой привал за лесом, у реки.

     В лесу  пахло сыростью и привядшими растениями.

     Резей любил этот запах умирающей листвы и еще раз обрадовался, что  согласился на эту авантюру – пешком через Камчатку.
 
     Он часто тосковал, видя вокруг поселка только  плоскую тундру. Его душе не хватало  леса – места, где много, много всяких деревьев.

     Деревья для него были, как особые живые существа, почти, как люди.

     Лес молчал.

     Не слышно было ни птиц, ни  шума близкой реки.

     Диего ступал мягко и неслышно, как лесной зверь.

     За ним, стараясь идти бесшумно, двигался Гавриил. Время от времени под его ногой раздавался громкий предательский  треск раздавленной ветки. Гавриил морщился и кряхтел. Он считал себя бывалым лесным человеком, и каждый свой неловкий шаг или движение воспринимал с болью, как ошибку.

     Резей немного отставал.

     Его донимала мошкара, которой нравились капельки пота на его бороде и усах. Он то и дело увязал  в валежнике или в переплетенных стволах ольховника.

- Вброд по песку и то приятнее. – Ворчал Шурка Клещ.

     Он тащился позади всех. Спотыкался об каждую встречную корягу.Пыхтел и останавливался через каждые двадцать шагов.

     Вскоре по всему лесу далеко разносилась его отборная ругань.

- Пенек.– Пробасил Гавриил.– Нам пилять незнамо сколько, а ты силы на дерьмо тратишь.

     К Шурке подошел Диего.

- Нехорошо в лесу ругаться. Духи рассердятся или куклы услышат.
 
     Шурка заморгал оторопело:

-  Куклы?

     Диего бесшумно уходил вперед.

     Несмотря на тяжеленный рюкзак, Клещ  кинулся его догонять.

- Эй! Ты че молотишь? Какие куклы?
- Не ори. Привяжутся, заговорят, закружат и уволокут в болото.– Без тени улыбки сказал Диего и исчез в рябиннике.
 
     За ним нырнул Гавриил, похлопав Шурку по плечу.
   
     Резей подтолкнул приятеля, сказал негромко:

- После обсудим. Слышь, грохот будто?

     Резей бросился догонять проводника, дабы  задержать. Но было поздно.

     Диего и Гавриил, побросав рюкзаки, уже вышли из  леса.
     Внимание их было приковано к маленькому хрупкому человечку, который тащил вниз с сопочки огромное дерево.
     Под толстый длинный ствол он подложил  короткие бревна, и таким образом тянул  неподъемное бревно к реке. Рядом крутился подросток лет четырнадцати.

- Вот так строили египетские пирамиды! – Воскликнул Шурка.
   
     Гавриил бросился было к трудяге.

     Тот выпрямился, внимательно  осмотрел невесть откуда взявшегося помощника и жестом велел отойти.

- Здравствуйте, Никифор Удачин. Сын мой, Ваня. – Представился трудяга подошедшей команде.

     Удачин предложил устроить днище у него на даче, то есть переночевать.
 
     Компания отправилась вниз, к рыбацкому домику.

     Удачин с сыном продолжали транспортировать дерево  к берегу.
 
     Возле сторожки, на берегу реки, все четверо буквально рухнули на землю. Ноги нестерпимо ныли,  дрожали руки,  все тело ломило и горело огнем.
     Хотелось пить и есть. Сил не было даже на разговоры

     Немного  погодя Гавриила  стала мучить совесть.

     Несмотря на ужасную усталость, он то и дело порывался броситься помочь «этим маленьким».
     Диего стоило многих слов, чтобы отговорить  добряка от бесполезной затеи.

- Не знаю, зачем коряку дерево. Подожди, сам расскажет. – Останавливал он Гавриила.

- Чего хочет? Буратину состругать хочет! – Весело отозвался Шурка.

     Он успел немного отдохнуть, грыз юколу и пребывал в приподнятом настроении.

- Сын у него есть. А дочки – не видать что-то. Вот он из этого бревна дочурочку себе и состряпает. Видишь ли, дети у него маленькие получаются. А ему великаншу надо. Как Оля-Коля. – Невинно добавил Шурка и отодвинулся от Гавриила.

     Гавриил скосил глаз в сторону наглеца, но ничего не сказал. Резей же выхватил у Шурки юколу и несильно хлестнул ею по носу шутника.

- Нам тащиться неизвестно сколько, а ты продукт переводишь!
- Жрать хоцца. – Протянул Шурка.

     Резей не ответил.
 
     Вид маленького человека и огромного дерева побудили его к немедленному действию.
     Он достал из кармана блокнот с карандашом и приготовился писать.
     Но стихи не шли.
     Минут через двадцать родилась первая строчка: Судьба решает наши жизни…

     А дальше – ни тпру, ни ну.

     Резей задумался над нежданным кризисом.

     А вслух посетовал, имея за плечами  груз  в сорок килограммов,  трудно заниматься творчеством. А стихи писать так совершенно невозможно.   

     Гавриил заметил, что сей казус - не  его открытие. О проблеме творчества и тяжелого труда  хорошо сказано Джеком Лондоном в романе «Мартин Иден».
 
- Разве ты буквы не забыл? Что ли ты читать умеешь? – Не унимался Шурка. – Ты же из лесу не выбираешься. Ты там библиотеку надыбал?
   
     Неподалеку от них коряк с сыном втаскивали свое дерево на речной песок. Вблизи  распласталось уже вполовину стесанное огромное бревно.

     Оказалось, Удачин собрался делать бат.
     Свой бат.
     Своими руками.
     И от начала и до конца никто чужой помогать ему не должен.
     Иначе не будет этому бату удачи.

     Гавриил спросил, долго ли делать бат?

- Нет, недолго. – С достоинством отвечал Удачин.
- Как тебе с такой фамилией живется? – Поинтересовался Шурка.
- Хорошо живется. Вся моя родня с такой фамилией живет. Уже давно. Всем хорошо.

  Удачин сел, скрестив ноги, и уставился на воду.

- Ваня, помоги гостям. – Сказал он через некоторое время.

  Он послал сына в избушку, а сам,не торопясь, принялся сколами намечать борта будущего бата.

- А, будет каюрить до следующего потопа. – Махнул рукой  Шурка  Клещ.– Пошли обед готовить.

- Да, обед – хорошо.– Подтвердил озабоченно Удачин. – Нужно что, просите. Ваня все даст. А свое, поберегите. Пригодится.
   
     В  руках Шурки  Клеща  заблестело лезвие маленького изящного топорика.

     Искоса наблюдал он за реакцией приятелей, упиваясь произведенным впечатлением.

     Ведь никто больше  не догадался о такой необходимой вещи, как топор.

     Гавриил бросил взгляд на топорик, перехватил  его  ловко.

- Зачем?
- Дрова рубить для костра. Да мало ли, пригодится. – С готовностью откликнулся Шурка.
 - Елку ты им не срубишь. - Гавриил подбросил легкий топорик. – Он же  декоративный какой-то. А тонкие  ветки… - Он хрястнул пучок веток через колено. Бросил  в огонь.– Вот так.
     Шурка обиделся. Отобрал топорик, сунул в рюкзак.

- Натрепал. Понесло его. Где ты раньше был, таежник хренов, когда я в лес собирался?
- Из меня такой же таежник, как и из тебя.
- Ты ничего лишнего не тащишь.
- Хватит! – Прервал их Резей. – Как бабы!
- Сам же тарахтел, без топора, ножа и спичек в тайгу не суйся! - Не унимался Шурка.

    Гавриил  выразительно повертел указательным пальцем у его носа:

- Без то-по-ра!!! А не без перочинного ножичка!

     К вечеру пришла из лесу жена Удачина, нанесла грибов, все больше белых и лисичек рыженьких. Те славно пахли абрикосами.
     На ужин  она напекла на горячем камне блины гостям. Путники такое видели впервые, блины им понравились.

     Наутро Удачин  топором  вырубал нутро дерева. На костре  грелись камни.

     Резей с блокнотом устроился рядом с ним.

- Ты с таким вдохновением творишь эту лодку. Как я люблю мастеровых людей! Можно, я тебя нарисую.
- Ты всех рисоваешь? – Улыбался Удачин.
- Никогда прежде! Твой труд меня подвигнул!
- Рисовай, позалуйста! Сколько хочешь!
 
     Он обтесывал доски для  распорок.

     Гавриил схватился за голову:

- Ты с ума сошел! Икра прокиснет. Надо срочно выдвигаться. Сегодня сухо. А скоро начнутся дожди. В сопках станет мокро и холодно.– Призывал он друга к благоразумию.

     Резей наотрез отказался идти дальше, пока Удачин не закончит свой бат.

- Так это же недели две! Скажите ему!

     Гавриил в отчаянии повернулся к Удачину.

     Тот улыбался, стесывая бока будущего бата изнутри и выгребая из  него щепки.

-  На берегу рыбой воняет, а в лесу горит что-то. – Сказал Шурка.

     Удачин вытер рукой пот.
     Неподалеку  на костре в огромном котле топился  рыбий жир. Вонь от него неслась по всему берегу.

- Все хорошо. Ничего не горит. Смолу в яме гоним березовую. Деготь называется. Лодку смолить будем. Жир рыбов топим.

- Вот, мастер!– Восхитился Резей.– Все у него под рукой. Все свое. Полное натуральное хозяйство.

- Возни – ужасть! – Пропищал Шурка Клещ.

     Удачин  занимался и рыбалкой.

     На берегу под тонкими навесами  сушилось несколько сот штук юколы.

     Он пожаловался, частенько наведываются полакомиться  юколой  медведи. Зверь совсем испортился. Сам еду искать не хочет. Ягоды, грибы не хочет. Рыбу ловить не хочет. Хочет в доме жить, с человеками за одним столом сидеть.

     Он разливал жир в бутылки.

- Рыбьим жиром на зиму запасаешься? – Поинтересовался Шурка.

- Не-ет. – Засмеялся Удачин.– Дно выскоблю, распорки поставлю. Камней горячих наложу. А уже после стану поливать вот этим.– Он потряс в воздухе бутылкой.– Много поливать. Очень много. Бат жиром пропитается, станет легкий, быстрый.

     Его совсем не смущало, что бат – достаточно узкое, опасное судно, трудное в управлении.
     Оно легко при случае переворачивается.

     Коряк Удачин обещал жене отвезти ее на родину, на Чукотку. Она у  него эскимоска.
 
     Возле берегов Чукотки Никифор Удачин мечтал встретить своего кита, убить его и доставить родственникам жены на их чукотский праздник.
   
     Резей был счастлив.

     Он настолько отдохнул, что написал целый цикл стихов, штук двенадцать.

     Или пять.

     Ему удалось не только  разговорить несловоохотливого коряка,  но и сделать небольшие наброски карандашом - Удачин у бревна, Удачин у костра,  а вот он  же стругает палку.
   
     Намерение дождаться готового бата пришлось оставить.

     Диего заметил, как из леса вышел некий человек.

     Он не стал спускаться к сторожке, но и не уходил.

     Когда же Шурка схватился за бинокль, человек растворился в листве.
 
     Собрались в несколько минут.

     Удачин нагрузил их юколой с сушеными грибами и лепешками.
     Дополнительный мешок  пришлось повесить на грудь Гавриилу, как самому  сильному и выносливому.

     Вообще-то, он – единственный, кто подобрал его. Иначе, мешок  с провизией рисковал  остаться  на  поляне.

     Они покидали гостеприимный берег коряка Удачина.
     От политой рыбьим  жиром лодки несло вонючим жаром раскаленных камней.
     Рыбная вонь преследовала их вплоть до самых зарослей ольховника, в которые они  попали, перейдя мелкую, но очень  холодную и бурную речку.

     Некоторое время шли молча.

     Каждый думал о своем.   

     Диего старался запутать следы, повел их глухими тропами через разросшийся ольховник.

     Шурка едва не утонул в каких-то болотистых плавнях очередной речки.
     Дабы надолго оторваться от неизвестного, решили Шурку сейчас не сушить, а уйти в сопки и там передохнуть. Благо до них было рукой подать.

     Это «рукой подать» длилось до вечера.

     Уже у костра  Шурка изумлялся, как он, изрядно вымокший, умудрился не заболеть? Он даже не натер ноги.

- Как бы ты их  натер? Обувь-то сухая. И двести пятьдесят грамм шила кого хошь просушат. – Заметил Резей.

- Где сухая? Носки мокрые!– Возмутился Шурка.

      Гавриил попросил не говорить громко.

      Шурка огрызнулся:

- Какие мы умные! Ночью костер за несколько километров видать!

     Диего поднял руки:

- Нет-нет. В таком укромном месте – не больше пятьдесят метров.

     Занялись ужином.

     Шурка вспомнил о куклах и с ножом к горлу пристал к Диего. Тот отворачивался и не желал говорить об этой нечисти  в лесу, да еще и ночью.
 
     Резей пришел ему на выручку:

- У старых камчадалок живут будто, поверье не то корякское, не то ительменское. Не слыхал разве?
- Нет.– Недоумевал Шурка.– Всю жизнь живу тут, а такое отродясь не слыхивал. Какие они? Это люди?
- Тебе говорят, куклы! – Сказал  Гавриил. Он то и дело хлопал себя по лицу, комары в этот вечер почему-то одолели именно его.– Тряпичные куклы. В лохмотьях ходят. Живут либо у стариков, одиноких теток или в заброшенных домах. Ты с луны брякнулся, что ли?

- И охота вам языками молоть.– Отозвался Диего.

 - Хватит орать.– Прервал спор Резей. – Всех леших уже распугали. Физию смажь чем. Не то к утру глаз не откроешь.
- Сам себя не узнаю.– Смутился Гавриил и шагнул к кустам. Впрочем, тут же вернулся.
- Почем нынче икра в Москве? – Спросил вдруг Шурка. -  Это ж сколько за сто кэгэ отвалят, а?
- Денег за икру не дадут. Икра идет в долг за какой-то товар. Похоже, за водку и муку. – Отозвался Резей.

     Шурка присвистнул:

- Паленая водка – и та из Москвы! У нас, что ль, сделать не могут?

    Он только теперь увидел распухшее лицо приятеля и посочувствовал:

- Некому тебя, бедняжка, от комаров спасать. И в кусты проводить. А? Да, что там комарье, медведь бы к нам и носа не сунул, будь тут Оля-Коля!

      Гавриил не успел ответить на наглую шутку зарвавшегося Клеща, как в кустах затрещало и сквозь непролазные сучья на поляну выбралась высокая крепкая фигура в черном.
     В отблесках небольшого костра за спиной фигуры угрожающе блеснуло вороное дуло двустволки.
 
- Ку-укла! – присвистнул Шурка.– Зовут Оля-Коля.
- Я те дам Коля!- Шагнула фигура в сторону Шурки Клеща.

     Шурка поднял руки, скорчил жалобную мину:

- Сдаюсь, сдаюсь.

   
     Резей прикрыл глаза.

     Казалось, кого-то ему совсем не хотелось видеть.

     Непроницаемое лицо Диего Тескина ничего не выражало.

     У Гавриила будто скрутило челюсти от зубной боли.

     Грубоватая Оля-Коля вот уже который год портила ему жизнь своими ухаживаниями.

     Она и на женщину не была похожа.

     Сколько ее помнили, ходила она во всем мужском, стриглась коротко, говорила басом.
     С плеча не снимала ружье.
     Мать ее  донимали товарки, выпытывая, с каким ружьем больше нравится  спать ее свирепой доченьке?

     Аккуратно, раз в неделю,  Оля-Коля  вваливалась в  холостяцкий дом Гавриила. Так же молча переворачивала единственный стул на шаткий  стол, вытирала пыль, мыла полы.

     При распахнутой калитке трясла во дворе половики и  старый ковер, который сама  же и притащила в дом Гавриила.
 
     Гавриил, как мог, сопротивлялся.

     Великанша ни на какие просьбы не реагировала.

     На время уборки Гавриил убегал из дома.

     От ковра и половиков он избавился сразу.

     Но и после этого посещения в его дом настырной ухажерки не прекратился.

     Единственным спасением от чумной бабы была работа, далеко в океане.
     К его счастью, Оле-Коле так и не удалось попасть ни на одно судно, куда вербовался рыбаком бесчуственный  Гавриил.
     Но цели своей она добилась - отбила всех невест у него в поселке.

      Теперь она настигла его в лесу.

      Некоторое время у костра царило напряженное молчание. Но Олю-Колю не так легко было смутить.

      Она присела к огню и закурила. Прищурившись, обвела взглядом присутствующих:

- Что, мужики, в штаны наложили? Кукол испугались? Или боитесь  даму чаем угостить?

     Диего скосил глаз в сторону Гавриила.

     С места никто не двинулся и рта не раскрыл.

     Молчание рисковало затянуться.

- Та-ак. – Привстала от костра Ольга. – Понятно. Насильно мил не будешь.

     Резей  перестал жевать:

- Далеко же ты тащилась…

-  Чтобы понять это. – Вставил Шурка.

     Оля -Коля, демонстративно принюхиваясь, обошла вокруг одного, потом вокруг другого  и громко провозгласила:

- Лосьоном что-то завоняло.

      Резей  привстал и угрожающе   двинулся на Олю-Колю.

               
            
              ИСТОРИЯ  С  ЛОСЬОНОМ

     Несколько лет назад Тонька решила наказать Резея - сколько можно пить и посвящать стихи чужим бабам?
     Забрала близнецов, любимый и единственный флисовый халат, и ушла жить к матери.

     Когда Резей протрезвел, обнаружил пропажу халата и жены.

     На радостях он позвал к себе Шурку Клеща с  Гирей.

     Мальчишник затянулся на несколько дней.

     Потом праздновать стало нечем.

     В поисках горючего мужики разбрелись по поселку.

     Резея занесло в магазинчик на окраине.

     По слухам, там появилось почти советское мыло,

 стиральный порошок и почти советский, невероятно дешевый, (совсем даром!), лосьон.

     Вот по этому случаю магазинчик был атакован народом обоего пола, преимущественно, конечно, женским.

     Надо было быть самоубицей, чтобы осмелиться забраться в этот бабский муравейник. Но Резеина голова плохо соображала  в тот  момент после недельного праздника.

     Пока Резей продирался к прилавку сквозь потную толпу, его успели раз десять стукнуть  по спине, ущипнуть и даже дать пинка.

 - Куда прешь, пьянь?! Дуй в очередь!

     Знакомый мерзкий голос провизжал на ухо:

- Нам тожа мыла охота!

     Резей всмотрелся и узнал тещу.

     Он стряхнул с себя  старух, гроздьями повисших на его руке:

- На фиг мне ваше мыло! Мне лосьон от пота!

     Из толпы  донеслось:

- Зачем тебе лосьон от пота?

     Резей пробился к прилавку:

- Лосьон от пота! - Грохнул он кошельком об прилавок.
 
- Лосьон не от пота! «Освежающий», после бритья! - Невозмутимо уточнила продавщица Маринка.
- Плевать! – Резей оглянулся, у порога  он заметил Шурку. Тот  подавал какие-то знаки.– Сорок семь штук.- Появление приятеля придало ему решимости.
- Бери уж пятьдесят! всю коробку! – Предложила Маринка.
- Мне нужно сорок семь!– Настаивал Резей.

     Шурка с порога размахивал руками:

- Бери  коробку!

     Но Резея заклинило.

- Сорок семь!
    Он  и сам не знал, почему застрял на этой цифре.

    Из толпы послышалось:

- Хлебать, да?

   Он повернулся к толпе:

- Вы че подумали-то? Что пить что ли буду? Да Тонька у меня потеет! Заливать Тоньку от пота стану!
- Да ты сам, вонючка чертова,  с пятого класса не мылся!
 
    Резей обернулся. К прилавку подбиралась теща.

    Резей крикнул:
- Сорок семь лет мне сегодня! Давай скорей коробку! – поторопил он продавщицу.

     Мягкосердечная Маринка спасла его от тещинкиных когтей, выпустив с ящиком через подсобку.

     Мальчишник славно продолжался, пока в самый неподходящий момент не влетела растрепанная Тонька. Из ее длинного истеричного монолога  мужики только и смогли разобрать «лосьон от пота!».

     Целый год, наверное, при каждом удобном случае поселковые интересовались, хорош ли лосьон?  избавился ли он от Тонькиной вони?

     И Тоньку спрашивали, удалось ли той залить свой пот?

     Резей  завалился к Гире и задал сокровенный вопрос:

- С чего мы тогда на лосьон запали? А? Водки же  кругом полно.
- Допились, значится.– Последовал ответ.


                ***

     Диего протянул Оле-Коле  увесистую берестяную баклажку. Она с интересом осмотрела поданное, вынула пробку. Из баклажки пошел парок.

- Чай? – Спросила она обрадованно.

          Ительмен согласно кивнул.

- Можно – все?

   Диего улыбнулся.

   Шурка  Клещ поинтересовался:

- А ты одна? или с собачкой?

        Оля-Коля присела рядом с Диего.

- С ней, родимой.

- С чего это ты сегодня такая вежливая? – Не вытерпел Шурка. – Берегись, Тескин! Еще раз улыбнешься,  эта медведица заявится к тебе полы мыть!

     Оля-Коля сделала вид, что обиделась и сказала, что уходит немедленно.
     Но в таком случае пусть компания  пеняет на себя.
 
     Однажды она успела их предупредить об опасности, когда нарочно показалась из леса, зная, что  курьеры насторожатся  при  появлении   незнакомца. Потому, как рота прапорщика Брагина подходила к сторожке  рыбака с другой стороны реки.

     Конечно, некоторые особо безмозглые, вместо того, чтобы с кем-то эту  корову отправить, рискуют собой и  другими.

     Разумеется, может, некоторым придуркам, как той бешеной собаке, сто верст – не крюк. Она не в курсе.  Но, может, идиотам в штанах будет интересно знать, что некто тащится за ними.

     Она заметила его сегодня к вечеру.

     И не знает, нашел он их сейчас или нет.

     Опустив на головы бедняг эту дубину, отвергнутая  поклонница скрылась в темноте.
 
     Оставшиеся облегченно вздохнули.

     И напрасно.
     Оля-Коля  и не собиралась покидать их.
     Она удобно устроилась в рябиннике.
     Ее верная подруга, хаска Броня, сторожила хозяйку под  ветками, на которых Оля-Коля проспала до утра, как рысь.

     Мужчины разгребли остатки костра, покидали на них кедрового стланика и сверху улеглись в спальных мешках.

     Каждый прислушивался к малейшему шороху в кустах.

     Утром встали затемно, изрядно измученные бессонной ночью и мошкарой.
 
               
                ОЛЯ-КОЛЯ

     Оля с детства была не как все.
   
     Росла она с двумя братьями–погодками, старше  ее.

     Сильно походила на отца, во всем следовала ему.

     Мать же боялась своей доченьки чуть ли не с самых пеленок.

     Нарядным и кокетливым платьицам с туфельками  Оля предпочитала  драные штаны, кеды или сапоги, доставшиеся от братьев.

     В них удобнее  было бродить с мальчишками по  речкам за рыбой или по берегу океана в поисках морских звезд и ежей.

      Куклы  Оля ломала сразу, предпочитая машинки и солдатиков, которые  и отбирала у мальчишек.

      В детском саду девочки стаскивали тюлевые занавеси с окон и делали из них себе бальные платья, воображая  себя принцессами.

     Угрюмая Оля пиратом налетала на принцесс с шайкой пацанов, пачкала и рвала  красивые платья, и никогда не просила прощения.
 
     В школе  ее боялись  не  только  одноклассники, но и шарахались мальчишки постарше.

     К тому времени  к ее имени уже прибавилась это второе - Коля.

     Ни одному мальчику, а позже и юноше в голову не приходило не только влюбиться в Олю-Колю, но даже открыто посмотреть в ее сторону.

     Наглец тут же рисковал схлопотать зуботычину. Все споры и сомнения Оля – Коля предпочитала решать кулаками.
 
     Так  дожила она до тридцати лет, месяцами не вылезая из штанов и сапог, таскаясь по тайге с отцом и братьями на охоту или рыбалку.
 
     Наверно, и осталась бы  первобытная душа ее в счастливом покое и блаженстве, если бы однажды  в сильный циклон не вынесло Олю-Колю на улицу.

     Так уж она была устроена: могла неделю просидеть дома в хорошую погоду при солнышке и безветрии, но только поселок накрывал ураган, буря или дождь, Олю-Колю тянуло в непогодь под открытое небо.

      Вот в такую невозможную метель, когда нормальному человеку раз плюнуть  не то, что заблудиться, а и задохнуться от ураганного ветра со снегом, налетел из-за угла на Олю-Колю  медведем Гавриил.
      Ветер сзади еще и подхлестнул его к ней,  столкнулись они нос к носу в снежной замяти.
      Вокруг темень, непогода беснуется, уже снегом их заносит, а Оля-Коля  замерла перед Гирей, будто остолбенелая.
      Как в снежной темноте исхитрилась она увидеть блестящие карие глаза, черные брови и белые крупинки снега на мохнатых ресницах, зарумянившееся от мороза и снега лицо?
     Сама понять не могла.
     Тот постоял мгновение, извинился, обошел Олю-Колю, как столб, и исчез в белых вихрях.
     А ее словно в грудь ударило, что-то там трепыхнулось, сжалось, и с тех пор не отпускало.
     Почему этот  медведь извинился?
     Сроду Гавриил  такими  нежностями  не  страдал.

     Повсюду ей стал его голос слышаться, его глаза карие виделись.
     Знала она этого медведя  всю жизнь до встречи этой, и внимания не обращала.

     Как и  на всю их чокнутую троицу – Резея  Поэта, Шурку Клеща и его, Гирю,
     Гавриила, то есть.

   
     Всех симпатичных баб этот Резей доставал своими  рифмованными  посланиями.
     Дня не проходило, чтобы он и Шурка Клещ  не попали в какую-нибудь историю или  хотя бы  сами не сочинили ее.
     Трудно было понять, когда они говорили  правду, а где просто гуляла их неуемная фантазия.
     Из-за их баек больше всех доставалось Гавриилу.
     Все рассказанное в стихах Резеем и сочиненное Шуркой тот принимал  за чистую монету и лез за друзей в огонь и в воду.
   
     Мнение в поселке о Гире было  вполне определенно: мужик как мужик, как и все, не дурак, но и не умный.
     Живет бирюком, подружек не видать.
     Помешан на растениях, как баба.
     Мужику за сорок, и, если б не вполне мужская работа в море, совсем бы сошел за полоумного.

     В друзьях двое непутевых обормотов значатся.
     Только  и оправдывали  земляки  их  чудачества безобидным  и вполне русским пристрастием  к  беленькой.
 
     Здесь эту слабость и за грех не читали, а вовсе даже за необходимость местную.

     Ольга чувствовала, что пропадает совсем.
     Глаза  Гавриила не оставляли ее.
     Она приказала себе забыть его.
     День приказывала, два приказывала, на третий сдалась.

     Глаза смыкает, его взгляд на нее целится.
     Встает, по радио диктор говорит ей «доброе утро» его голосом, у всех кареглазых, встречающихся по дороге – его глаза.
 
     Всю душу он ей перевернул, все перелопатил и поселился там без спросу.

     Тогда Оля-Коля пробовала убежать, скрыться от этих глаз, от этого голоса.

     Поначалу в тайгу к старшему брату забралась.
     Только из-за каждой  елки и куста его глаза ее преследовать стали.

     В Петропавловске у  другого брата полгода  жила, на хлебозаводе лотки с хлебом таскала, в доме с тремя племянниками управлялась.

     Только  конвейер гудел все одно на ухо «Гав-ри-ил», стиральная машина  на кухне у невестки пела «Гав-ри-ил».
     Глаза племянников  смотрели на нее его  глазами.
     Вернулась.

     Клин клином вышибают.

     Поймала у пивнушки Валерика, спьяну  брякнувшего, что давно сохнет по высокой и статной Ольге.

     Целый вечер она терпела его неуклюжие ухаживания, и бесконечную минуту позволила ему мусолить свой рот противными мокрыми губами.

     А вдруг поцелуи  Валерика выбьют из нее эту Гавриилову дурь?
     Слетел  Валерик с крыльца не своим ходом.
     От поцелуев немилого Ольгу чудом не стошнило, но и дурь не вышибло.

     С каким-то сезонным с рыбзавода, имени не запомнила, перед  его окнами прошлась.
     И красивый, и высокий, да чужой.

     Гавриил, конечно, ни ее, ни кавалера не заметил.

     Однажды ворвалась Ольга в дом своего мучителя и принялась с остервенением драить полы и половики  шуровать.

     По совету местной бабки-ворожеи, коли вымыть полы в доме  того, кого забыть хочешь - и все -  забудешь окаянного навсегда.

     Еще хорошо бы ковры выбить и половики вытрясти.

     Ковра у Гаврила Ольга не нашла, свой приволокла.

     Но, чем  больше трясла, выбивала и мыла Оля-Коля в доме Гавриила, тем больше его карие глаза заполняли ее саму.

      Бабка что-то перепутала, она поняла это, в конце концов, но было поздно.

     Любовь  болезнью вошла в нее и отпускать не собиралась.

     Ей хотелось лишь одного – слышать его и видеть его.
 
     Всегда.

     Мучило одно, чем чаще он ее видел, тем дальше отдалялся.

     У него к ней ничего не было - она подозревала, и не хотела трезво осознавать это.

     Хотела спросить и боялась.

     Гавриил смотрел на Олю-Колю, как сквозь стекло оконное.

     Вот оно есть, но его не замечают.

     Ольга понимала тщетность своих усилий, но ничего не могла с собой поделать.
 
     Два дня она спрашивала себя, зачем потащилась за этими придурками в тайгу?

     Два дня не могла найти себе оправдания.

     Когда же заметила на дальней сопочке  отряд  прапорщика Брагина, облегченно вздохнула и больше вопросами не задавалась.

     Ольга перестала себя мучить.

     Затянула отцовский ремень на ватных штанах, сунула в рот  сухарь и пошла вниз к ручью заполнить  опустевшую баклажку водой.
   

               ПОД ЗНАКОМ ЯПОНЦЕВ
   
     Густой молочный туман поднимался от речки, вдоль которой цепочкой растянулась  группа  неспешно передвигающихся курьеров.

     В утренней тишине слышен был только шелест привядшей травы под толстыми подошвами ботинок.
     Туман понемногу рассеивался и путникам открылся  другой берег неширокой реки.

     Резей любовался сопками, тайгой: золотом берез,  багряными зарослями рябинника, темно-зелеными пиками елей и сосен. Золотыми свечками горели средь них высокие  лиственницы.

     Внезапно, Гавриилу увиделись две странные фигуры   на противоположном берегу. В тумане фигуры казались нереальными. Он остановился, зажмурился, тряхнул головой и  открыл  глаза. Все  те же фигуры сидели  друг против друга на круглом бревне и поочередно щипали друг другу лица.
 
     Гавриил оглянулся и понял, спутники его видели то же, что и он.

     Позже, у костра, Шурка уверял, что заметил даже кровь, которая ручьем текла по щекам соперников.

- Отец рассказывал, до войны здесь жили японцы. – Вставил слово Диего.-  Они так дерутся.
- Откуда они здесь сейчас? – Спросил Шурка.

     Проводник пожал плечами:

- Это не японцы.
- Кто же?
- Не знаю. Духи. Куклы.
- Опя-ать!? – Взвыл Шурка.
   
     По склонам сопок и внизу,  насколько  хватало глаз, тянулся бесконечным ковром кедровый стланик.
     Там, вдали, в сопках, их ждала  труднопроходимая, буреломная тайга. А  в долинах - ягодники: жимолость, голубика, брусника, шиповник и шикша на подсохших болотистых низменностях.

- Какая красота! А ароматы! – Резей втянул в себя воздух всей грудью.
 
     Он вытащил из кармана блокнот с карандашиком. Родилась строчка: природа красит нашу жизнь. И " природа украшает жизнь.

- Аж две строки! -Восхитился Поэт. - С утра! И без водки!


     Остальные удрученно поглядывали то на проводника Диего, то вниз, в долину, прикидывали, смогут ли  до вечера   
 преодолеть этот бурелом.

     Перейти на ту сторону сквозь эти дебри казалось  делом немыслимым.
     К тому же внизу вполне могли оказаться болото  или заболоченная непроходимая речка. И совсем не обязательно через нее мог случиться мост.
 
     Гавриил  сорвал  изумрудную  травинку  и  теперь внимательно рассматривал ее.

- Да, - вздохнул Диего. – Все течет, все изменяется. Я тут последний раз с отцом лет пять назад был. Так кедрач этот только по сопкам кое-где  разбросался, а теперь вишь…  не пролезть.

- Глобальное потепление, что ты хошь?  -  пояснил Резей.
         
     Диего  взял  травинку  из  рук Гавриила,  понюхал.

-  Медом  пахнет.  Видишь?   Травка низенькая. Зеленая. Хорошо. Лето очень холодное было. А теперь жара.
- Эй,  ботаники!  Мы сегодня сдвинемся с места? – Прервал беседу интеллектуалов  Шурка. - Или ты нам  про климат тарахтеть станешь?

- Ключи – там. -  Сказал Диего.

     Несмотря на риск быть замеченными, он решил вести группу по хребтине сопок. Другого пути в этих непролазных дебрях он не видел.

     Курьеры молча сопели некоторые время: на голой вершине  - как на экране. Но ломать ноги  по крутому склону, да по скользящей  траве, да с тяжеленным грузом -  - перспектива малопривлекательная.

     Погода, по обыкновению, в это время года стояла хорошая, расстояние до Ключей небольшое, поэтому они рассчитывали уложиться в два дня.

     У Гавриила в Ключах жила  мать.
     Он надеялся  навестить ее.
     Отоспаться, поесть вволю, ну и в баню сходить.

     Вскоре они спустились в распадок. Продираясь сквозь шеломайник к березам, неожиданно попали в  ольховник.

     А березняком прикинулись две старые каменные березы.

     В зарослях ольховника от Гавриила с Резеем какой-то горбатый  зверь сиганул наутек.

     Диего подробно расспросил о звере и расстроился.

  - Хороши охотнички, росомаху не узнали. А  могла броситься сверху вам на шею.

     Охотнички не поверили. Это повадки рыси.
 
- Не-е, - настаивал Диего. - Росомаха - очень коварный хищник. Раздерет в момент. Умна, как медведь, но  зловредная. Медведь,  если ввалится в заимку,  понюхает, пошатается, мяса, рыбы нет - уйдет. А росомаха, та еще тварь, соль, спички, крупы – все с полок повываливает, перемешает, да еще нагадит сверху.


     Крепкие и довольно толстые стволы ольховника росли извилисто, самым причудливым образом изгибаясь  к земле и поднимаясь на полметра-метр  вверх.
     Диего, несмотря на невысокий рост и нелегкий груз  за  плечами, ловко преодолевал  это природное препятствие с  разнокалиберными и разновысотными барьерами.
 
     Шел он спокойно, не сбавляя умеренной  скорости.

     Высокий крупный Гавриил  старался не отставать от проводника.

     Им, почти двухметровым мужикам, продираться сквозь этот кривой частокол было гораздо труднее, нежели  маленькому  юркому ительмену .

     За ними с оглушающим треском следовали Резей с Шуркой.

     Из головы Гавриила  не выходили слова Оли-Коли о преследователе.

     До его ушей донеслась неистовая Шуркина ругань. Гавриил остановился. Первое желание грубым окриком заткнуть рот этому балбесу сменилось  другим. Он не поленился, скинул тяжелый рюкзак и метнулся к нарушителю тишины.

- Прикрой матюгальник. - Поднес он кулак размером с добрую кастрюлю к носу Клеща.

     Тот молча продемонстрировал в кровь ободранную ногу. Гавриил  ободряюще похлопал друга по плечу.

- Сопли и нюни сейчас совершенно не к месту. То ли еще будет?

     Диего грозился:  в случае необходимости придется подняться в горы.

     Через пару часов они выбрались из ольховых коряг к подножию высоких сопок.

- Такое впечатление , будто из тюрьмы, из плена выбрались. - Никак не мог отдышаться Резей.

     Ноги ныли, подгибались и дрожали мелкой дрожью. Хотелось их открутить и выбросить. Спина вообще немела и отваливалась.

     Шли  старым смешанным лесом, довольно чистым, почти без валежника.
     Спустились к реке и пошли вдоль  по берегу.

     Резей споткнулся, остановился. На его ботинке рыжей нитью  блестела проволока.   

     Припадающий на больную ногу  Шурка с неожиданной прытью отскочил  в сторону и упал. В глазах его читался ужас:

 - Растяжка?

     Как ни странно, его шепот был услышан.

     Компания развеселилась. Телевизора насмотрелся, бедняга.
 
     Ительмен, сбросив рюкзак на листву, внимательно осматривал проволоку, перебирал ее коричневыми пальцами, постепенно вытягивая из земли.
     Но вот проволока натянулась, и проводник  достал нож.
     Быстрыми движениями он раскидал прелую листву и ветки на невысоком  бугорке.

     Под нетолстым слоем дерна  в земле  Диего нащупал  какие-то круглые вещи.

     Словно фокусник, он извлекал на поверхность  потемневшие от времени фарфоровые тарелки, мелкие пиалы, стеклянные бутылочки с какой-то темной жидкостью,  маленькие и большие полусгнившие свертки.

     Трое обступили находку и с интересом наблюдали за  манипуляциями проводника.

     Как всегда, первым нарушил молчание Шурка Клещ:

- Да, брат. – Начал он, присев рядом и рассматривая на свет бутылочку. – И часто с тобой такое случается?

     Тескин не  заметил подвоха:

- Не, со мной – нет. Отец рассказывал,  в лес кто пойдет дрова пилить или за грибами, глянь – проволочка. А тянется она к месту, где японцы прикопали посуду красивую, ткани. – Он ткнул в прелые свертки. – Бутылки с соевым маслом,  коньяком, водкой закапывали. Говорили,  по берегам, в песке, тоже  много вещей люди находили.  В лесах наших много добра япошки пооставляли. Надеялись вернуться.

- Обратно япошки. И давно они слиняли? – Спросил Шурка, незаметно, как ему казалось,  засовывая  несколько бутылочек в карман.

     Диего поднялся.

- В войну, будто. Или после. Давно.
- Эти японцы всю дорогу нас преследуют. – Сказал Резей. – Не нравится мне это.
- Думаю, до японцев далеко. А вот кто преследует, узнать бы не мешало. – Отозвался Гавриил.
- Сделать им харакири, как самураям. – Убежденно сказал Шурка. Что-то звякнуло в его кармане.

- Пойми, японцы – это знак. – Убежденно сказал  Резей. – А что сие значит?
- Я не знаю, что сие значит, - Гавриил повернулся к Шурке Клещу. – Только попробуй хоть нюхнуть эту дрянь, зубов не досчитаешься. Я не собираюсь лишние  кэгэ на своем горбу тащить из-за твоей дурости.

     Диего одобрительно сверкнул длинными глазами и быстро ушел вперед.      
     Пара бутылочек выпала из Шуркиной руки.

     Шурка по дороге умудрился набрать полные карманы шишек.
     И теперь, по выражению Резея, портил котелок.

     Спутники удивлялись, когда он только  успел нарвать столько?   
     Удивление их вскоре перешло в негодование, когда Шурка,  опростав свои карманы, стал извлекать пахучие зеленые шишки кедрача откуда-то из-за затылков своих  сотоварищей.
     Оказывается,  он набросал каждому  в капюшон по горке липких шишек, да так ловко, что никто из них и не почуял.

     Сия участь  миновала лишь Диего. Когда тот вопросительно глянул на Клеща, снимать-таки куртку иль нет? Шурка пробурчал:
 
- На тебе шишки кончились.
 
     Аромат вареных шишек ни с каким городским запахом сравнить нельзя.
     Но выковыривать и грызть эти мелкие, но вкуснейшие орешки – чистое мучение.
     У Гавриила едва хватило терпения на парочку шишек.  Резей тоже вскоре расплевался – лакомство не для него.

- Погодите. Еще не заголодали. – Рассуждал Диего. – Побродите пару месячишков по  Камчатке, сухую черемшу в рот потащите. Рябину мерзлую. Мерзлая-то она сладкая.
- А живот от нее болит, у-у. – Добавил он.
   
     Долго шли длинным перелеском,  с двух сторон он окаймлял лощину, которая к своему финишу переходила в глубокий лог.

- Или у меня в глазах рябит или внизу кто-то рыжий полосатый  ползает. – Сказал Резей.
- Силен, его еще и на болтовню хватает. – Отозвался Гавриил.
- Правду, люди говорят, в аномальных зонах крыша едет у человеков. А я не верил. – Поддакнул Шурка.

     Резей не обиделся.

- Говорю вам, внизу кто-то странный шарахается. Я видел. Вон он! Вон он! – Закричал он внезапно.

     Диего тоже успел заметить нечто странное и подтвердил слова Резея.
     На что Шурка уверенно заявил, глюки случаются не только в пустыне, но и в камчатских сопках.
     Особенно,  когда сопок этих  несметное количество,  а  за плечами несколько пудов груза и неизвестный преследователь.
     А вдруг он сейчас ка-ак пальнет по их спинам, так от всех них и икры не останется.
 
     Гавриил объявил  привал.
     Все  с облегчением  стали  стаскивать  рюкзаки на  землю.
     Шурка  со стоном опустился под березу. С трудом освободился от лямок. Сунул в рот сухарик  и задумался.
 
     Внезапно он вскочил, обежал  вкруг поляны.
     Вернулся к своему  рюкзаку и принялся лихорадочно  развязывать  верх рюкзака.
     От того, что руки его тряслись и он торопился,  узлы затягивались еще туже.
     Шурка разозлился, и буквально вгрыззя в узел.
 
     Наконец, развязал его.

     С совершенно безумным видом откручивал он крышку  контейнера и несколько секунд  бродил  рукой в икряной массе.

     Курьеры с изумлением  наблюдали за происходящим.
     Они вполне уверились, что Шурка Клещ окончательно   сбрендил.
     Неожиданно тот  стал  выбрасывать  икру из контейнера прямо на траву.

     Когда,  по  его  мнению, икры было выброшено  достаточно, он  спокойно  завинтил крышку жбана  и завязал шнурок сверху.

     Довольный  содеянным,  Шурка  растянулся  под  березой в совершенном  блаженстве.

     Реакция  спутников  его  нимало не беспокоила.
 
     Гавриил сплюнул.

- Управился? А  как же договор?
- Плевать на него. Зато теперь груз мой легче. Сам  себе не поможешь – никто не поможет. Не фиг пялиться. Предлагаю вам сделать то же самое.
 
     Резей с Гавриилом  переглянулись.
 
- В Елизово докупим, если не хватит. Соображаете? – Продолжал  он.

- У тебя  денег  много?
- Как у вас.
- Брешет, как всегда.


     Треск по соседству и звуки, похожие не то на  храп, не то на  рычание, заставили прервать  разговор.

     Из ольхового кустарника вывалилась живописная фигура в телогрейке, с всклокоченными волосами и явными беспорядком в обмундировании: одна нога в сапоге, другая в красном носке  маячила на пожухлой траве, как флаг.

     Человек рванул к путникам, загребая руками воздух.

- Тигра  видели? Тигра!
   
     Резей хлопнул себя по лбу:

- Ну, да! Конечно же, это был тигр!
   
     Человек в телогрейке  метнулся к Резею.

- Тигр. У нас. В Камчатке. – Шурка скептически улыбался.
         
     Человек в красном носке вцепился в рукав Резея:

- Я сейчас, вы только не уходите! Сейчас!

     Он бросился обратно в кусты и вскоре вернулся с   вещмешком, большой связкой толстой веревки и сапогом.

- Вот! – Потряс он веревкой перед Шуркиным носом. – Третьи сутки я за этой кошкой по сопкам бегаю. Без еды, без воды, зато с сеткой, - он похлопал по драному  мешку. – И с веревкой. У вас пожрать  что-нибудь есть?

     Он вдруг умолк и с визгом бросился в кусты.
     Сей же момент оттуда  выкатился пыхтящий и сопящий ком.

      Несколько минут  курьеры не могли понять, что же это за живая  куча  перед ними по земле мотается.
      Наконец, Гавриилу надоело разгадывать сей ребус.
      Он схватил комок и встряхнул его, как следует.

      Первым  выпал Диего, тигролов остался висеть в воздухе. Диего вскочил, плюнул тигролову на красный носок:

- У, мерзлота болотная! Щенников, зараза!

     Гавриил поставил на землю барахтающегося Щенникова. Поднес он огромный кулак к носу драчуна.

- Ну, что еще тут?

     Тигролов отыскал вещмешок и сапог.

     Уселся рядом и зарыдал:

- Ухо мне  все уши оборвет! Сиротой оставит! Он и так к моей дочери подбирается! Тащи тигра обратно, скотина! – Заорал он, бросая в  сторону Диего связку веревок. – Почему я за тебя страдать должен?! Иди, лови его, гада! И ты сам – гад! Может, он на тебя польстится, на чурку косоглазую!

     Диего бросился с кулаками на Щенникова.

     Шурка  отодвинул его в сторону.

- Уймись.
- Так это инспектора Ухо  тигр? – Ахнули курьеры.
- А то чей же! – Натягивал сапог человек  в телогрейке. – Кто у нас зверинцем  балуется? А этот вон, чурек безмозглый, распустил весь зверинец по сопкам. Вместях со своим папашкой.

     Он встал, притопнув.
 
–  Я там заместо дрессировщика. Правда, пока меня больше дрессируют. Этот вот, - он кивнул в сторону Диего, -  разогнал всех. И  Котю выпустил.

- Котю?
- Ну да! У него и на боку краской белой написано  «Котя». Сам Ухо распорядился.

-  Вот  скотина! – Возмутился Резей.
- Да чего там, свинство полное! – Отозвался Гавриил.


               
                ИНСПЕКТОР  УХО
   
     Молодого   ключевского   рыбинспектора   Гошу Утятникова половина Камчатки знала как свирепого и непримиримого поборника лицензионной рыбалки и первого врага браконьеров.

     К нему быстро и намертво прилипло прозвище Ухо.
     Потому как  инспектор непостижимым образом знал обо всем, что происходило не только у него под носом, но и за сотню-другую километров от его угодий.
     Он вообще искренне полагал: на благородном поприще рыбинспекции никаких границ нет и быть не может.
 
     Впрочем,  высокие идеи не мешали инспектору  срочно обзавестись маленькими человеческими слабостями.

     Должность инспектора рыбоохраны сулила обширнейшие перспективы.
     Гоша  не смог сразу переварить  широкие горизонты этих перспектив, поэтому, как всякий порядочный мужчина, он остановился на классических трех: женщины, лошади (то бишь, автомобили) и охота (звери, то есть).

     С первыми двумя всем все было понятно.

     Пара-тройка, а может и больше,  юных и милых подружек, дабы не иссохнуть в вечерней тоске в обществе  жены и детей, красавцу рыбинспектору обеспечили местные конкурсы красоты и ума.

     Пара-тройка японских и корейских авто, с которых можно развеять  смертную скуку по камчатским  лесам и долинам, поставили не совсем удачливые браконьеры.

     Но главное – охота.

     Уроженец Ялты охотиться не любил, никогда и не охотился.
     А зверей собирал.
     Зверей он скупал, отбирал, воровал -  в общем, делал все, чтобы всем было не скучно.
     На  свой зверинец инспектор не жалел  ни сил, ни средств, особенно чужих.
     Пойманный браконьер отрабатывал провинность в зоопарке рыбинспектора.
     Сроки назначал сам Ухо.

     В страшных снах виделся инспектор Ухо местным любителям рыбалки, торжественно вручающим вилы и ведро перед клеткой с камчатским медведем Митей.

     Или утреннюю поверку зарвавшихся любителей лосося с икрой у клеток с волками, рысями и росомахами.

-Клетки зверушек долдны быть стерильными! -Любил повторять ялтинский чистюля Гоша Ухо.
 
     Об одном сожалел Гоша Утятников,  что вотчина  его располагалась в столь  холодном месте.

     Трехметровые снежные заносы  нескончаемой  зимой вкупе  с  хроническими  перебоями  электричества  розовой дымкой несбыточных надежд покрывали его мечты о павлинах, крокодилах,  игуанах  и прочих тропических бабочках.

     И лишь,  когда новый чиновник, назначенный с Приморья, подарил ему тигренка, рыбинспектор  Ухо  перестал тосковать по крокодиловому раю.

     Он понял, счастливым можно быть и  у берегов холодного океана.

     Только не надо забывать пестовать это свое счастье.

     Плюшевый тигренок оказался не таким уж безобидно-плюшевым.

     Очень скоро он стал больно царапаться и даже кусаться.

     Через полгода инспектору пришлось приставить к нему своего вечного должника Петра Щенникова.
 
     Однажды утром, оказавшемся совсем  невеселым,  инспектор Ухо, по-обыкновению, навестил своих  любимцев.

     Ветер свистел меж опустевших клеток, стучал распахнутыми  дверцами, подметал листья на неубранных  дорожках.
 
     Любимцы в клетках странным образом не обнаруживались.

     Инспектор Ухо не поверил своим глазам.

     А не сон ли это? - Подумал он. - А, я еще не проснулся.
     Он крепко смежил веки и ущипнул себя за ляжку.
     Но и тогда клетки  оставались пусты.
   
     У забора  послышался чей-то вой.
     Ухо бросился туда.
     Скулил вечный должник Петр Щенников в обнимку с неизвестной дворняжкой.
     Как к последнему доводу, инспектор Ухо бросился к медведю.
 
     Но ни  медведя Мити, ни  приставленного накануне  к нему охотника – браконьера  Михи Тескина окрест тоже не наблюдалось.

     Из малосвязного воя Петра Щенникова инспектору удалось  выяснить, что звери не сами из клеток вырвались.

     Помог им  сын этого бездельника,  небезызвестный  Диего, тоже плут и тунеядец.

     Черт его принес вечером в зверинец.

     То ли наглецу не понравился вид отца, чистившего клетку Мити, то ли сам медведь ему не понравился – неизвестно.

     А может, он  животных вообще ненавидит?
     Только к утру этот враг природы разогнал всех зверей  инспектора Ухо по всей Камчатке.
     Не пожалел и тигренка Котю!
      
     Теперь оба, тигренок Котя и он, Петр Щенников, скакали  по сопкам, безо всякой надежды встретиться друг с другом.

     Лукавый зверь постоянно кружил вблизи, и в то же время уходил от жилья все дальше в горы и уводил своего преследователя.

- Да он сдохнет здесь! – Решительно заявил Шурка.
- Прежде я сдохну. – Вздыхал Петр Щенников, сосредоточенно жуя юколу с сухарем и запивая все это чаем.
- Тигр оголодает и свалится. – Убеждал Шурка несчастного тигролова. – Вот тогда ты его тепленького и схватишь.
- Как же, схвачу! Двести кэгэ живого весу.  Прежде я оголодаю  и свалюсь. – Разливал чай на грудь Щенников.

- Надоел ты со своим пессимизмом! – Разозлился вдруг Шурка. – На хрена было связываться с  этим Ухом!
- Это не я, а он ко мне привязался. – Ныл Щенников. –  Иди, лови зверя! – Набросился он  вновь на Диего.
 
     Тот  отскочил. Пригрозил  ружьем.

     Щенников поднял умоляющий взгляд на Гавриила.
 
-  Вы должны отправить этого бродягу со мной. – Заявил вдруг он. – По его вине я  погибать должен? Да?

     Гавриил отвернулся и стал молча натягивать тяжеленный рюкзак на плечи.

     Шурка слегка стукнул тигролова в грудь:

- Ты что, с дуба свалился? Видишь, у нас груз!

     И тут же получил хорошего пинка.

     Шурка оглянулся, три пары глаз невозмутимо смотрели на него, ожидая его готовности к дороге.
 
- Ну, погодите у меня! – Пробурчал Клещ, наклоняясь к своему рюкзаку.

- Так что, лови своего Котю сам! А нам не по пути! – Не удержался  он  на прощание.

     Петр Щенников откровенно плакал.
   
     Курьеры спешно двинулись вперед.
     Надо было засветло добраться до крутой вершины ближайшей горы.
 
     С трудом продрались сквозь гущу кустов, валежника и огромных валунов.
     Одолев один подъем, они штурмовали другой, третий.

     И все же не успели.

     Ночь настигла их на средине сопки, меж  двумя огромными валунами.

     Скалистая порода козырьком  нависала над  этими громадинами.

     Здесь удобно и дождь переждать, подумал Гавриил и плюнул. Похоже, он как будто жалел об отсутствии этой напасти в столь удобном местечке.

     Ужинали юколой с лепешками и с ительменским чаем.

     Хлеб закончился на третьи сутки.

     Тушенку решили поберечь на потом.

     Как могли, прикрывали пламя костра.
     И все же предательский треск горящих головешек слышен был далеко, а отблески огня со склона видны еще дальше. Это вне всяких сомнений.
     Но  совсем лишить себя горячего здесь, в горах, было бы самоубийством.

     Резей, под молчаливое одобрение остальных, стал рассуждать: негоже далее передвигаться такими быстрыми темпами  с такой тяжестью на горбу. Раз.

     Горячее есть надо не менее двух раз в сутки. Два.
     И отдыхать  надо почаще и подольше. Иначе, очень скоро можно склеить ласты. Это три.
 
     Диего, как опытный таежник, поддержал  его.

     Шурка, по обыкновению, доставал всех своим нытьем:

-  Задолбали! подъемы – спуски! Я даже не могу сообразить, что мне более ненавистно, подниматься или спускаться!

     Ночью  вокруг все хрустело, трещало и топало.

     Гавриилу казалось, что их окружил отряд прапорщика Брагина.
     А Резею привиделось, что прапорщик нагло схватил его за нос и, не давая вздохнуть, тащит на дуэль, делать харакири.
     В ужасе он открыл глаза и увидел прямо перед собой веселое лицо Шурки.

- Храпишь, и в Ключах слыхать. Куда мой рюкзак сховал?

     Резей с вечера уложил все рюкзаки  подле себя.

     Он почти устроился на них.
     Гавриил еще буркнул, что вовсе не обязательно греть икру чьей-то задницей.
     Но Резей решил даже спать на грузе, лишь бы доставить его в целости и сохранности.
     А теперь Шуркин рюкзак словно в тумане растворился.

     Поиски в близлежащих кустах ничего не дали.
     Рюкзак  исчез.
     Диего обнаружил следы чьих-то сапог.
     И только.
     Посетовал, собачку бы сюда отца его, Михи.

-Почему мой рюкзак? - Сокрушался Шурка. - Красивше других, что ли?
-Легче!- Зло сплюнул Гавриил.
 
     Сели завтракать.

     Резей старался не смотреть Шурке в глаза.
 
     Пропавший груз не давал покоя.

     То и дело кто-нибудь срывался с места то к ручью, то к обрыву, надеясь, вот там-то он и обнаружится.

- Рюкзак мой Оля-Коля прихватила, как пить дать. – Злился Шурка. – Надысь мы  оченно ей  не пондравилися, не ласковые. Вот и отомстила.

     Гавриил вяло отозвался:

- Ты это брось! Она – не такая!
- А какая? – Не уступал Шурка. – Много ты знаешь. Бабы, они – знаешь какие!

- Хватит языком молоть. – Сказал Резей. – Где ей  этакий груз упереть? Хотя,- с деланной серьезностью он почесал затылок. - Сия  особа в своем   стремлении к  счастью  с неким субьектом… - Он  покосился  в  сторону  Гавриила.

     Тот,чуя  очередной  подвох, оторвал  взгляд от  заинтересовавшей его  травинки,  настороженно   засопел.

 – Не станем уточнять имечко. - Продолжил Резей. - Но. Ясно  одно. - Он подняд  палец  вверх.- Никакая тяжесть не остановит  стремление Оли-Коли  к заветной мечте! Ну! Как сказал?

-  Трепло.- Добродушно  выдохнул Гавриил  и занялся   следующей  травинкой.
- Тогда это Щенникова мстя. Котю мы ему не споймали.  – Не унимался  Шурка.

     Гавриил вопросительно глянул на  Резея.

     Тот пожал плечами и  стал  собирать вещи.

     Они почти собрались уходить, когда гортанные звуки, сильно напоминающие воронье карканье, заставили обратить головы к выступу скалы.
 
- Эй, придурки! – Ворону звали Оля-Коля.– Так без рюкзака и попретесь? Слабо башку задрать да на камушек?

     Шурка мигом взлетел на  козырек. Рюкзак с достоинством  брошенного одиноко покоился на вершине огромного валуна и молчал.

- Какого ты… - Повернулся он к Оле-Коле, но той уже и след простыл.

     После того, как неимоверными ухищрениями рюкзак был стянут с валуна, Шурку заставили осмотреть поклажу.

     Как ни странно, ничего не пропало.
     Даже сухари с юколой были не тронуты.
     Но вещи свернуты вперемежку с травой и листьями.

- Чертова баба! – Плевался Шурка.– Что ей в моем барахле понадобилось?

     Резей хлопнул друга по спине:

- Уймись. Уже вся тайга в курсе.

     Гавриил в раздумье немного поотстал.
     Ему не давали покоя несколько вопросов: кому и зачем  понадобился Шуркин груз?
     Зачем забросили тяжеленный рюкзак на пятиметровый валун?
     Участие Оли-Коли он отмел сразу.
     За несколько лет он успел хорошо узнать свою воздыхательницу.
     Все, интересующее ее, находилось в нем самом или рядом с ним.
     Но никак не в чужом рюкзаке.
     Да и не в характере этой медведицы  шариться в чужом скарбе.

                ДАЧНИКИ

     После ударного чеса на нерестилищах стало безлюдно, и майор Паргайкин позволил себе, наконец-то, расслабиться.

     А поскольку одному на уютной дачке у реки расслабляться скучно, прапорщица  Раечка Брагина приехала помочь ему.
     Не тосковать же ей, в самом деле, в пустой квартире, пока ее прапорщик скачет по прибрежным сопкам в поисках  вчерашнего дня?

     Освобожденный из недавнего плена «злостный браконьер» Сема Ерохин сделал майору сюрприз.
     Он привез-таки из Ключей давнего друга майора Паргайкина  инспектора  рыбнадзора Гошу Утятникова по прозвищу Ухо.
     Дорогому другу на этот раз Гоша припас новый навороченный мангал и ящик коньяка.
     Два ведра с маринованным шашлыком ждали испытания обновы.
     Красавец-инспектор никогда и никуда не ездил один, и уж тем более с пустыми руками.
     Вот  и  на этот  раз с  трапа осторожно спускалась новая подружка   инспектора.
     Ну, очень красивая девушка, бывшая  солистка какой-то  национальной  танцгруппы.
   
     Нет, Раечка не кокетничала с Утятниковым и не строила ему глазки.
     Она прожгла его затылок своими зелеными глазами.
   
     Он вдруг  споткнулся, обернулся и … вмиг забыл о своей спутнице. И  обо всем остальном тоже.

     Майор угомонился после десятого шампура с шашлыком и двадцатого тоста с коньяком.
     Подружка инспектора уснула после пары рюмочек   прямо в креслице.
     Инспектор Ухо же  никак не мог забыть ту вспышку в Раечкиных глазах.
     Самой Раечке рыжеватый затылок рыбинспектора  напомнил  Резея.
 
     Ну, прекрасно видела она те десять лет, что разнили их с молодым инспектором.
     Инстиктивно она чувствовала, красавцу  рыбинспектору на это  наплевать.
     По стилю и изяществу оболванивания мужчин никакая местная соплюха не годилась ей и в подметки.

     Недолгую беседу Раечка и рыбинспектор Ухо заключили  поцелуем, как обещание их совместного начала.
   
               

            АЛЕШКА   И   ШАМАН

     Вернувшись из неудачной экспедиции домой, Алешка Михайленко уселся в кресло напротив  телевизора, и сидел так несколько дней, как изваяние.
 
     Исчезновение Сергея повергло его в шок.
     Всеми силами отгонял он мысль о возможной гибели  друга.
     Но бурное течение, холодная  вода, намокшая одежда  и, самое  главное, бревна - все это оставляло  мало  шансов  на  благополучный исход.

     И  все  же.  По сравнению с Быстрой,  Мутная  тиха  и медлительна, как озеро.   

     Голых  же спасся.
 
     Напуганная необычным поведением сына, мать пару раз всплакнула.
     Ей привиделось, влюбился ее сыночек в какую замужнюю с ребеночком, чего она всю жизнь боялась, приворожила  та ведьма ее сыночка ненаглядного.
     Вот он и сохнет, в ящик уставимшись.
     Несколько раз она приступала к нему с расспросами.  Алешка не замечал ни слов, ни слез материнских.

     Мать совсем было впала в отчаяние.
     Бесшумно передвигалась она по дому, робко заглядывала в залу, где у телевизора чах ее Алешенька.
     Одно радовало: в родном дому он, рядом с матерью.
     Авось, отойдет, оклемается.

     Как-то по вечеру, замешивая тесто для любимого сыночкиного пирога с луком и яйцами, она лихорадочно перебирала в уме всех поселковых гадалок и ворожеек. Прикидывала, кто из этих прохиндеек мог бы ей помочь.

     Пулей влетела к ней в кухню баба Таня.
 
     По Усть-Камчатску пронесся слух о гибели начальника  геологической партии где-то на севере Камчатки, а убийца – один из поселковых.
     А она сидит тут со своей стряпней и ни фига не в курсе мировых событий.

     Вот оно что! Догадалась мать.
     Жалко, конечно, начальника. И мать его.
     Видела она его, справный парень. Хмурый  только.
     Алешенька как-то приводил его в дом.
 
     Мать отряхнула от муки руки,вытерла их фартуком.
     Заглянула в залу.
     Алешенька по прежнему пялился в экран.
     Мать подошла к сыну, приобняла за плечи.
     И решила оставить его в покое.

     Бросила стряпню и побежала к теще Резея за новостями.
   

     Буквально назавтра в дом нагрянули незваные гости.
     Алешка  частично пришел в себя, когда увидел перед собой малоприветливые рожи коллег майора Паргайкина.

     Ребята старались на славу. Уже через пару минут убранство дома сильно напоминало большую помойку.

     Мать с немым ужасом наблюдала, как рушится ее дом и пропадают еще перестроечные запасы.
     Она отказывалась верить в реальность происходящего.

     На пол валились жестяные банки с крупами, макаронами и прочей снедью, обильно сдабриваемые  мукой, сахаром  и солью со спичками.

     Все, что с неимоверным трудом собрано и скоплено в лихие девяностые, валилось в одну огромную кучу.
     К испорченному добру незамедлительно прибавлялось столовое белье, кружки, стаканы, чайники и прочая кухонная утварь.
     Вскоре сюда же полетели простыни с пододеяльниками и наволочки с полотенцами.
     Плечики с платьями и кофточками  украсили композицию сверху.

     Алешка наблюдал за происходящим молча.

     Будто чужие творили кавардак не у него в доме, а где-то на улице.
   
     Мать прикрыла глаза в надежде, разбойники испарятся.

     Но,увы!
     Здоровенные мужики не исчезали, а сосредоточенно продолжали рыться в кадушке с квашеной капустой, что  некстати  случилась на  кухне, и ковыряться в цветочных горшках с красной и розовой геранью.
     Она возблагодарила небо за то, что горшки с кадушкой не полетели на пол.

     Наконец, ироды скрылись.   

     Голые полки шкафов и шифоньеров выглядывали неровными рядами, как изломанная вставная челюсть.
     На диван взглянуть было страшно, а в спальню вообще идти не хотелось.
   
     Чумной сыночек отрешенно сидел в своем кресле посреди этого хаоса и не проявлял никаких признаков беспокойства.

     Мать потрясла его за плечи и,не добившись ни слова, выбежала из дома.
     Потому как, управившись в комнатах, совершенно неожиданно, добры молодцы бросились в кладовую и по сараюшкам.

     Высыпав из мешков всю муку и сахар во дворе, и не забыв  разломать поленницу, с чувством исполненного долга бригада удалилась.

     Сарафанное радио сообщило, что ребята из команды майора Паргайкина не ограничились визитом в дом Лешки Михайленко.
     Озвучились еще  несколько  фамилий.
     Две из них, Голых и Ешенгулов, значились в списках  последней экспедиции Сергея Юхновича.
   
     Сарафанное радио доставило неожиданное известие: в Петропавловске  считают,   начальник  геологической  партии  Юхнович  сбежал  в Америку.
      
     Вот тогда  Алешка очнулся окончательно.
     Рабочего Голых он дома не застал, того увезли  на следствие в область.
 
     Из экспедиционного отряда в Усть-Камчатске жили еще несколько человек.
     Поговорив с некоторыми из них, он понял, что они знали ровно столько, сколько и он сам.


     Еще два дня он просидел дома.
     Побросал  в  рюкзак теплые  вещи с  мамиными  пирожками  и отправился  к  деду  Яганову в  Еловку.
   
     Он и сам не знал, зачем подался в гости к шаману, и чем  тот мог помочь ему, а тем более пропавшему другу.
   
     Но как часто необъяснимые поступки  позволяют нам  понять  и  объяснить необъяснимое.
 

     От тяжестей дальневосточной жизни отец Алешкин сбежал на материк, да так давно, что Алешка его и не помнил.

     Мать, дабы поправить  дела  домашние, несколько раз  отправлялась в моря поварихой.
     Алешка  же  пережидал отсутствие матери  в местном интернате.
     Вот там-то одно время  и кочегарил  немногословный обстоятельный  коряк  Петр Яганов.
     Мальчишки любили, слиняв с какой-нибудь физики  или  химии, «поцаевать» со словоохотливым  дедом  у гудящей огненной печи, послушать его корякские  сказки.
     Алешка забегал в кочегарку не чаще других, но привязался к старику, как  к родному.
     И уже, будучи на домашних хлебах под неусыпной опекой  матери, не забыл дорожу в уютный теплый подвал деда.
     И старик отличал светловолосого мальчонку.
     Наготове всегда у него припасена была  конфета и   новое чудное присловье для мальчонки, или побасенка, а то и целая история.
 

     Дед Яганов жил в заброшенной  деревне Еловке.

     Был он не то, чтобы стар, но и не молод.

     Толком его лет никто не знал, как и не знал их он сам.
      
     К опустевшей Еловке со всех сторон подступала тайга.

     Единственную дорогу все боле размывало с каждым годом, зарастала она шиповником и кедрачом.

     И теперь по ней с трудом  пробирались лишь тягачи, и то – по ошибке.

     Зимами по случаю наведывались к шаману охотники.
 
     Возле ветхого домика паслись олени, под елками стояли будки для собачек.
     Высились шесты с домиками для белок и птиц.

     В доме вот уже с полгода жила рысь Ита.
 
     Неподалеку от дома  смотрела клиньями в небо настоящая корякская яранга.

   
     Летом,когда живал в яранге, старик надевал торбаса из нерпы и расшитую бисером камлейку, брал в руки бубен.

     Для духов, предков и всех остальных верхних людей он был Шаман.
     А те люди,что бывали рядом,частенько и не догадывались.

     Если Яганов сам не сообщал им о новом своем поприще.

     С осени же и до поздней весны жил он в своем  бревенчатом доме, носил ватные штаны и теплую рубашку с овчинной телогреей.

     Из заготовленной впрок глины лепил бюсты Ленина, Сталина, зверей и еще, кого ему вздумается.
     А когда шаманил в яранге, нещадно разбивал бюсты вождей.
     Что это был за ритуал,он и сам не знал.
 
     По молодости он никогда не думал о шаманстве.
     Но, когда поселился  в таежной глуши, шаманство напало на него, как болезнь неминучая.

     Не знал он и не понимал, зачем это и отчего?
     Доискался знающего человека, и  тот  поведал: предки его  заповедали  так, и пришло, значит, его время – Шаманом стать.
 
     Не знаю ничего из этого, недоумевал Яганов.
 
     В поселке всю жизнь прожил.
     В стойбищах  сроду не был и шамана живого  в глаза не видел.
     Быть-то как? не умею ничего.
 
     Знание – умение - это придет, успокаивал  Яганова знающий человек, духи помогут.
     Верхние люди направят.
     Главное, людям  помогай.
     А коль откажешься, не исполнишь волю предков, болеть тяжко станешь.
     Не то и вовсе помрешь.

     Выстроил Яганов неподалеку от дома ярангу.
     А  вот переехать совсем из глуши не решился.
     Посчитал себя старым жизнь-то менять.
     И посему, когда прибился к его порогу гость,  несказанно обрадовался: вот кому надо помочь.
     Агнцам бредущим в пустыне, жизнь свою лесным духам незримо вручившим.

     Алешка застал его в переходный период.
     Тепло нынешней осенью долго не покидало Центральную Камчатку, сбило с толку и людей и зверей, и саму природу.
   
     Шаман день-два оставался в  яранге, к утру  подмерзнув у погасшего костра, перебирался в дом, поближе к глине.

     Вылепив очередной бюст вождя всех времен и народов, он  разводил огонь в печи и частенько «цаевал» до вечера.

     Чай пили вприкуску с сушеной рыбой, вяленым шиповником, с моченой брусникой и шикшей.

     Изредка старик
 лепил из кислого теста  пирожки и плюшки. С разной начинкой. Вкусные.

   
     Алешка рассказал Шаману все, что знал о неудавшейся Пенжинской экспедиции.

     О друге  Сереге, о плотах и таинственном мешочке на его шее.

     О паргайкинском  шмоне в Усть-Камчатске.

     Старик посидел еще немного в доме, оставил Алешке кусок разработанной глины и ушел в ярангу.

     Гостя с собой не звал.

     Вскоре до Алешки донеслись звуки бубна, крики Шамана и грохот.

     Алешка осмотрел скульптуры и бюсты, занявшие большой стол у окна, полки и широкий подоконник.

     Прежде  он не замечал интерес деда к глине.

     Взял комок, долго мял его в грубых руках.

     Сидевшая на беличьем домике Ита привлекла его внимание, и он попытался в глине повторить изгиб ее тела.

     Никогда прежде он не занимался глиной, и немало был удивлен неудавшимся поначалу пропорциям.

     Голова вышла слишком большой.

     Он намочил кусок и смял его.

     К вечеру Шаман вернулся.
 
- Попусту они его держат, паря.
- Кто? Кого?
- А мужика того,работягу,цо на плоту с твоим другом цуть не утоп.

     Шаман говорил, как многие здешние старики, на «ц»: «цаевать», «цо, паря?».

- Да? - Удивился  Алешка.– Я и забыл тебе сказать, его в область увезли, на допрос. Арестовали, наверное.

     Шаман сокрушенно покачал головой:
 
- Засудят парня ни за что, ни  про что. Тут никто не виноват. Я видел.

     Лешка встрепенулся:
 
- Видел?! Ты?! Как?!

     Яганов взглядом остановил поток вопросов.

- Не сомневайся, паря.Духи сказали.
- И что же мне делать?
- Живи пока у меня. Живи, сколько хочешь. Судьба и здесь тебя найдет.
 
     Лешка привстал  от изумления:

- Как это?
- Если духи пожелают, и в нашей глуши найдешь ответы на свои  вопросы. Так-то, паря. – И, увидев сомнение на лице молодого друга, добавил.- Цо,оставайся.

     Он рассматривал  Лешкину работу.

- Хорошо начал. Захочешь, толк будет, паря.– Заключил Шаман, кивая на глиняную Иту.


     Алешке и самому нравилось в глуши заброшенной Еловки.

     Островок Шамана в тайге напоминал Ноев ковчег.

     Небольшая группа оленей бродила  по лесу, сопровождаемая  собачками.

     К вечеру все они неизменно возвращались к своим кормушкам.

     Собачки частенько носились по заброшенным дворам, охотились на всякую живность и доставляли старику немало хлопот.

     Но, к удивлению Лешки, своих  домашних зверей  не трогали.

     Алешка с удовольствием возился со всей этой братией  и  помогал  старику делать заготовки на зиму.

     Днем он кормил оленей и собак, курочек с петухами, уток, ворона с перебитым крылом, злющую одноногую чайку   и малышку Иту.

     Косил сено, сволакивал его на просушку под шаткий  навес, бензиновой  пилой распиливал  бревна.

     Колол дрова.   

     А вечерами со стариком  шелушил шишки кедрача,  складывал высушенный шиповник в короба – корм для птиц.

     Вслух Алешка удивлялся, откуда Шаман находит силы и средства содержать столько зверей?
 
- Жить в тайге и быть голодным? Ты цо, паря? – Удивлялся Шаман и гладил рысь.

     Ручная рысь Ита ласкалась, как котенок, но и кусалась  пребольно.

     Лешка ходил весь исцарапанный, покусанный и перепачканный глиной.
 
     Шаман посмеивался:

- Ты ее за кошку держишь,а Ита – зверь лесной. Хотя и  прирученный.Паря, ты цо?
               
     Ночью,  на  широкой сосновой лежанке, ворочаясь в пахучих звериных шкурах, Алешке вспоминалось, с каким вкусом обставлял Сергей их нехитрый  полевой быт.

     Для стоянки он обязательно выбирал хорошее место на рыбной речке, с красивыми местами.

     Не ленился ставить большой стол и скамьи.

     А если сезон грозил дождями,заставлял строить столовую.

     Для этого вертолетом забрасывали на  участок  бревна и доски.

     Следил, чтобы рабочие не губили хорошие деревья, а выбирал частые заросли, где  ели или березы росли одна на другой.

     Заставлял сжигать мусор после себя, не терпел временщины и дурного отношения к природе.

     Он организовывал  лагерь с таким настроением и старанием, что многие напоминали с укором, что они здесь не навсегда, а максимум на два-три месяца.

     В ответ Сергей налаживал строительство бани.

     Будто чувствовал скоротечность своего пребывания на этой земле и относился ко всему живому с трогательной нежностью, так не вяжущейся с  его суровой натурой, вздыхал  Алешка.
 
     От последней мысли он отстранялся и в который раз  пытался  представить, что могло случиться с Сергеем?

     А вдруг удалось выбраться из водоворота? И он  заблудился  в  сопках?

     В том  районе места  абсолютно  безлюдные.

     А чуть западнее, вообще - одни  сопки, скалы и  безлесье.   
     Погода  большей  частью  мерзкая.
     Уже в  августе  ледяной  дождь  частенько  сменяется  снежной крупой.
     Утрами  часты  заморозки.

     А если  Сергей  по  ошибке   пошел  на  север,  да без  необходимого снаряжения?!

     Алешка  не  хотел  дальше  думать.

     В этот полевой сезон, роковой для Сергея, их группа обнаружила нечто необычное в этих гипербазитах, Лешка только теперь это понял.

     Будь он повнимательнее, еще тогда он бы обратил на необычную хмурость и тревогу в глазах друга.

     И где-то глубоко-глубоко скребло, почему Сергей не доверился ему?

     Почему взял на свой плот чужого, малознакомого рабочего, этого Голых?

     Этих почему насчитывалось все больше, а ответов не было ни на один.
 
         

                КЛЮЧИ

     К полудню курьеры спустились к долине реки Камчатки.

     Диего  повел группу более глухим  болотистым маршрутом, через десятки рек, ручьев и заброшенных болотных гатей, к Ключам.
     Он посчитал, что двигаться вплотную по долине оживленной реки слишком рискованно.

     Перебрались через несколько речушек.

     Заморосил холодный мелкий дождь.

     Вскоре он набрал силу. Обрушился ливнем на продрогнувших путников.

     Пришлось свернуть в сторону от маршрута к заброшенной лесопильне.

     Там, в небольшом деревянном домишке обсушились, согрелись у корявой железной печки.

     К вечеру дождь прошел.

     Сидели и гадали, двигаться дальше, в ночь, или  дождаться в уютном домике утра.
 
- Да ливень собирается, на небо гляньте! – Горячился Шурка.

      У него вновь разболелась нога, и ему не хотелось сейчас тащиться по болотистым тропкам в непроглядную вязкую темь.

     Гавриил упаковывал  посуду и чайник.

- Нет. Надо теперь сниматься с места.

     Он не забыл о преследователе и напомнил  Шурке об опасности.

- Ерунда.– Отплевывался тот. – Тот лох давно потерялся. Глянь, сколько мы отмахали. Нет у нас на хвосте никого. Я те точно говорю.

     Проводник Диего Тескин неожиданно сделал круглые глаза и приложил палец ко рту.

     Шурка обернулся.

     В окне мелькнуло чье-то лицо.

- Кто это? – Спросил Шурка.
- Вопрос животрепещущий. – Вставил слово Резей. – Только незваная персона не доложила нам о своем титуле.

- Да Оля-Коля  таскается. – Шурка вновь плюнул на раскаленную печку.
- Хватит плеваться! – Возмутился Гавриил. – Ростом гость не вышел. Окошко-то чуть больше метра от земли. И человек прямо стоял, не согнувшись.
- Да чего тут гадать! – Шурка вскочил и пнул дверь ногой.

     Через секунду он втащил в домик  слабо упирающуюся  маленькую женщину.

     С ее длинных черных волос ручьем стекала вода.

     Женщина была грязна, глаза ее лихорадочно блестели.

     К тому же она оказалась сильно беременной.

     Мужчины, растерявшись, некоторое время рассматривали незваную гостью.

     Гавриил несколько раз даже махнул рукой перед лицом, словно пытался прогнать нежданное видение.

     Но беременная корячка не исчезала.

     Большинство из них опомнилось лишь тогда, когда, напившись чаю с лепешкой и сухарями с юколой, она уселась у раскаленной печки и запела нечто нескончаемое и заунывное, как камчатская тундра зимой.

     Песня закончилась, и Зоя рассказала о себе.

     Сама Зоя Чечулина из Ильпыря.

     В Ключи она вышла замуж, да неудачно.

     Муж оказался пьяницей и драчуном.

     Никуда ее не отпускал, даже на работу устроиться не разрешил.

     Большой отсыревший дом, в котором Зоя с мужем жила  в Ключах, достался ему от родителей.

     Дом совершенно был непригоден для жилья.

     Со стен ручейками стекала вода, полы прогнили.

     Молодожены спали в крошечной кухне на деревянной кровати.
     По ночам под одеялом по ногам бегали мыши.
     Пьяный муж приставал, хотя срок беременности был уже большой.
     На нервной почве Зое грозил выкидыш, несколько раз  ее  клали в больницу.
     Муж днями сидел под окнами больницы и плакал, что она в тепле и сытости, а он в холоде и готовить не умеет.
 
     На работу муж так и не устроился, говорил, у него голова больная, работать он  не может.
     Но на вино и водку деньги находил.
     Пропало ее обручальное кольцо и много хороших вещей.
   
     А недавно родители ее переехали в Долиновку и в доме  стало совсем голодно.
     Муж  болтался по поселку в поисках выпивки  и на жену ему было плевать.
   
     Зоя решила сбежать от мужа.
     Но денег у нее совсем нет, в долг на билет взять не у кого.
     И она решила идти пешком.

     (При этом кто-то из слушателей икнул.)

     Но заблудилась.

     Идет она уже уже несколько дней.
     Не помнит – сколько.   
     Питается  ягодами - грибами.
     Но все равно, очень голодна.
     Вот набрела на дом.
     И Бог послал ей друзей, сильных мужчин.
     Они помогут.

     Она повесила мокрую куртку на печку.
     По комнате разнесся запах лесной прелой сырости.

- Чумичка какая. – Шепотом сказал  Шурка проводнику. – Ты ее  в Ключах  видел?

-  В  Ключах не  видел. – Диего  с  некоторой  опаской  посматривал в сторону  гостьи. -  В  Усть-Камчатске  видел,  как будто.

- И что она говорила?
- Ничего. Она шла. Может, и  не она.
- А вдруг она и есть кукла?

    Диего дернулся, но ответил спокойно:

- Куклы  беременные не бывают.
- Много ты знаешь. – Не унимался Шурка. – А вдруг она туда подушку подложила?

- У куклов нет подушек.
-  Ну, пук травы.

   Ительмен со страхом посмотрел в сторону  Зои и прислушался к разговору у печки.

- В лесу хожу, ночую, встаю и думаю, куда мне идти? Вижу, лес рубили, вывозили. Давно. Шла по пенькам. Шла несколько дней. Пришла на старый разрушенный лесхоз. Сюда, к вам.


     Гавриил кое в чем признался.

     Оказывается, у этого тихони в Ключах по соседству с его матерью жила его первая любовь, Лидочка Чечулина.
     Не родственница ли ей Зоя?
     Лидочка тоже очень маленькая и такая же хрупкая, как и Зоя.

     Зоя в перерывах между сражениями с пересушенной юколой рассудительно отвечала, у нее несколько родственниц с такой фамилией.
     От десяти до восьмидесяти лет.
     Разбросаны они по всей Камчатке.
     И в Ильпыре, и в Ивашке, и в Карагинском районе.

     Гавриил не замедлил поделиться датой рождения Лидочки.

     Зоя попросила описать ее. Гавриил, обыкновенно, больше пяти слов в раз не произносил.
     Но тут его понесло.

     Корячка Зоя отдохнула и съела всю юколу.

     Гавриил расписывал Лидочку.

     Зоя вздремнула немного, потом попросила чаю.

     Гавриил подробно описывал внешность прекрасной Лидочки.

     Отходя ко сну, Зоя вдруг вспомнила, что  Чечулины – фамилия ее мужа.

     Сама она из рода козыревских Чуркиных.

- Как же ты шла несколько дней, когда Ключи – вот они? –  Удивлялся Резей.

     Зоина история  запала ему в душу.

     Но, пока он доставал свой  блокнот и искал  карандаш, Зоя заснула.

   
     К вечеру следующего дня, наконец-то, подошли к Ключам.

     На окраине старого  дачного  района нашли заброшенную  дачку,  устроили там  ночевку.

     Гавриил, оставив рюкзак, решил наведаться на другую окраину поселка,  к матери.

     Он только и успел умыться да сесть за стол.

     Несколько человек в милицейской форме без стука ввалились в дом, скрутили  Гавриила и затолкали в пропахший бензином уазик.
 
     По дороге  у него несколько раз поинтересовались, когда и как он попал в поселок, и где остальные.

     Гавриил отмалчивался.
 
     Должно стать хуже, чтобы стало лучше, думал он.

     А еще он думал о том, что его будут ждать со свежим хлебом и другими продуктами, а он даде  не может сообщить о случившемся.

     До утра его затолкали в кутузку.

     В камере он оказался один.

     Долго не мог заснуть.

     За стенкой  спать не собирались.

     Несколько хриплых голосов орали песни, а когда  репертуар иссяк, взялись за анекдоты.

     Взрывы хохота то и дело выводили Гавриила из дремоты.
 
     Ночью кто-то схватил его за шею.

     Убийца оказался извращенцем, потому как, вознамерившись придушить Гавриила, намертво  впился ему в губы.

     Гавриилу стоило немалых усилий отбросить маньяка к стене.

     Нащупал на стенке выключатель.

     Скупой свет выхватил из угла прищуренный взгляд Оли-Коли.

     Рука ее протягивала его вещи, отобранные в дежурке.

- Выключи. – Прикрыла она глаза рукой.
 
     Гавриил повернул выключатель,  вернулся на лежанку.

     Оля села рядом.

     Он почувствовал ее дыхание на своем лице.
   
     Гавриил не стал задавать вопросов.

     Он ждал, что она сама все расскажет.

     И Ольга заговорила.

     Все это время она шла за ними.

     И знает все.

     И она в отчаянии.

     Она любит Гавриила и просит повременить с невестой.

     Она исправится, перестанет  быть здоровенной мужичкой.

     Рост, конечно, не убавить.

     Не может же она себе ноги отпилить.

     Но будет носить платье, юбку или джинсы – все, что он захочет.

- Не торопись с невестой. – Шептала она, грудью прижав его к стене. – Жить без тебя не могу. Ты же видишь, мотаюсь за тобой, как привязанная.  Сделаю, что  захочешь, все сделаю.

     Она обхватила ладонями его заросшее лицо.

- Хочешь, косы отращу? Блондинкой заделаюсь? А? Как Мерлин Монро. Курить брошу! Ружье с сапогами выброшу к чертовой матери! Маникюр сделаю, когти отращу.
   
     Таких слов от Оли-Коли Гавриил еще не слыхивал.

     Он почти разомлел.

     Она опять целовала его.
 
- Только не ходи к ней.–Тихо попросила  Ольга.

     Гавриил дернулся.

     Ее ладонь осталась на его щеке.

     Горящие в полумраке глаза сверлили насквозь.

     Перед глазами Гавриила встала  маленькая черноглазая Лидочка.

     Чужая жена и мать троих детей.

     В последний раз он видел ее полгода назад.

     Гавриил усмехнулся и поднялся.
 
- Идти мне надо. Ждут.
- Так чего сидишь? – Тоже встала Оля-Коля.

     Она подошла к окну, рванула решетку на себя, ткнула кулаком в раму.

-  Иди.
 
     Из окна кутузки они выбрались во двор.

- Ты-то тут  как? – Только теперь ему пришло в голову спросить Ольгу.
- Торопись. – Она прикрыла окно. – Думаю, мой здешний воздыхатель простит мне эту заподлянку.

     В полумраке  Гавриил рассмотрел  силуэт старого «уазика», чей-то велосипед у крыльца.

     Железные ворота были приоткрыты.

- Заподлянку?
- А ты думал. Я ж только  поговорить с тобой  напросилася.  Представляешь, что его ждет?

     Гавриил взялся было за руль велосипеда, но  тут же оставил его.

- Примерно.  Сочувствую. Но ничем помочь не могу. Во  всяком случае, сейчас. Ты за нами зачем тащишься? Пропадешь. Домой поворачивай.

     Ушел, не оглянувшись и не попрощавшись.
 
     Ольга некоторое время смотрела в черноту, где растаяла его фигура.

     Ей хотелось выть.
     Подавив комок в горле, свистнула Броню и пошла к ближайшему магазинчику.
               
   
                ПЕПЕЛ

     Вечером Борюсик Канашко в благодушном  настроении возвращался домой.

     Погода заметно портилась.

     А в плохую погоду значительно повышалась продажа спиртного.
     Как известно, основу всякой  выручки в магазинах составляет лишь спиртное.
     В  счастливой задумчивости Канашко не сразу заметил, как некая черная фигура преградила ему проход к калитке.
     В охватившем его волнении Борюсик собрался было  свистнуть в милицейский свисток, которые в большом количестве водились у него в карманах. Да помедлил, вглядевшись. После обрадовался, что не поторопился.
 
- Не мозоль глаза попусту.– Строго  внушал он фигуре. – Сказал же, рано еще. Клиента жду. Зашхерься где. Дам знать, когда.

- Гляди, ежли что, ты меня знаешь. -Засопела фигура
 и растворилась в темной промозглости позднего вечера.

- Знаю-знаю.– Плюнул вслед Канашко и двинул калитку.

     Внезапно дернуло  затылок. Где-то заныло внизу живота и пополз вверх холодок. Ничего хорошего это не предвещало.  Настроение на вечер было испорчено.

                ***   


     Заброшенная дачка оказалась просторным дощатым строением с двумя комнатками.

     Зоя  прилегла на ветхую раскладушку. Диего  укрыл ее своей курткой и тут же исчез куда-то.

     В кухне Резей с Шуркой быстро затопили кирпичную печурку. Поставили греться котелок с водой и чайник.

     Через полчаса  Диего притащил полный рюкзак картошки и большой шмат сала. В отдельной  холщовой сумке оказалось несколько буханок хлеба с большой  связкой  юколы  и  сушеного  мяса.
     С себя он снял черную куртку и  женскую кофту. Вытащил из кармана теплый платок.

- Из дома? – Спросил Шурка, принимая рюкзак от ительмена.
 
     Тот отрицательно качнул головой:

- Я там не был.
- Да? – Удивился Шурка, нюхая сало.– Хорошее. А откуда ж? Украл?

     Проводник рассмеялся:

- Друзья дали. Я хотел домой идти, потом внутри  сказал кто-то: не ходи, Диего, сегодня домой. Сегодня не надо. Я повернул и пошел к другу. Он все дал.

     Он укрыл спящую Зою принесенной курткой. Сам прилег на соседней раскладушке,и  мгновенно заснул.

     Резей поставил варить картошку. Когда ужин был готов, заглянул в  комнату.

- Оба спят, как голубки.
- В обнимку?
- Язык без костей.
- А у тебя с костями?

     Резей сел за стол.
     Шурка поставил перед ним кастрюлю с вареной картошкой в мундире.
 
- Гавриил задерживается.
- Ерунда. – Шурка брусочками нарезал сало. – Наверно, у невесты сидит. Или лежит. Она соседка его матери.
- Какой невесты? – спросил Резей, обжигая рот  горячей  картофелиной.
- У Лидочки.

    Резей поперхнулся.

- Одурел, что ли? Она замужем давно. И ребенков трое иль четверо.
- А кто их знает? Может, у них любовь? А?

     Резей не ответил. Он чистил горячую картофелину.Ожегся и бросил ее обратно в кастрюлю.

     Шурка схватил стакан с чаем и залпом выпил.

- Что я опять не так сказал? Что?
- Нет.– Мотнул головой Резей.

     Он медленно выкладывал сало на ломтики хлеба.

– Не то. Я давно тебе хочу одну вещь сказать. Признаться. Не могу, знаешь, больше такой груз в душе носить. Короче, виноват я перед тобой. Крепко виноват.

     Шурка растерянно улыбался, стакан в его руке никак не хотел становиться на стол прямо. В конце концов, поставленный на ребро, он покатился и грохнулся об пол.

- Смотри, не разбился. Не люблю, когда бьется посуда. – Сказал Шурка и поднял глаза на Резея.
- Короче, это я...  -  он старался не отводить взгляда от Шуркиных глаз. – Это из-за меня, из-за меня ушла твоя… разрушился твой брак.

     Шурка вздохнул.

- Ты не понял? Я сказал, из-за меня и моих стихов Тамарка  ушла от тебя.
- К тебе?

     Резей встал.
- Нет, зачем? У меня жена.
- А к кому она ушла, ты знаешь? – Голос Шурки заметно дрожал. – Знаешь?
- Н-нет.

     Шурка вскочил и пошел на Резея:

- Признаться он решил! Признаться? А где ты раньше был?! Чего ж ты раньше каяться не пришел? Или ты думаешь, я поп? грехи отпускаю? Шалишь, друг! Стишочки  бабам кропаешь?

     Он внезапно умолк, вернулся на место. Уставился на огонь в открытой печурке. Но тут же продолжил:

- Он, видите ли, не может! А я могу? Так что ж ты со своей вонючей правдой ко мне в душу лезешь?
 
     Резей попятился  и зацепился  рукой за раскаленную печь.

     От резкой боли он вскрикнул.

     Шурка расценил этот звук по-своему:

- А, не нравится? Моя правда тебе не нравится, а хочешь, чтобы твоя понравилась? Да? Ты думаешь, сброшу на этого лаптя свои грехи, пусть таскается с ними. Так, что ли? А ты ручки белые умоешь, поэт хренов? Да?

     Резей молча обошел рассвирепевшего приятеля и сунул обожженную ладонь в ведро с водой.

- Охренел совсем? Мы же пьем из него. – Пробурчал Шурка и вернулся на свое место за столом.

     Из комнаты выглянул Диего. Поморгал сонными глазками и скрылся.

- Я думал, ты меня стукнешь. – Сказал Резей, садясь рядом.

     Шурка  прищурил глаз и хохотнул:

- Надо бы, только не за что. Пока.
- Да? – Резей подул на ожог.
- Ты, Резей, придурок, как и все… м-м…чокнутые поэты. - Шурка повертел пальцами. – Витаешь где-то там в придуманном своем мире. Ну, скажи, чем ты от меня отличаешься? Чем?

     Резей вопросительно уставился на Шурку.

- Вот, то-то. – Продолжал тот. – Ничем. Так какого ж рожна ей менять шило на мыло?

    Он засмеялся и закашлял.

- Захотел чего. Из-за стихов ушла. Щас! В Питер она ушла. У того козла квартира, машина, дача, что твоя вилла, – полный пакет! О как!  А ты – стихи. Начхала она на твои стихи!
- Зачем  ты так? Ей нравились мои произведения.
- Произведения. - Передразнил Шурка. – Скажи спасибо, что она тебя в свои произведения не включила. Не то произвела бы из тебя… мумию. Высосала бы всего и выбросила. Ей не впервой.

- Это ты из ревности. – Догадался Резей.

     Шурка  улыбнулся.

- Не-а.  Психопатка эта пусть кому другому баки вколачивает.
А я другую люблю.
- И я влюбился. Смертельно.      
- А, у тебя всякий раз смертельно. Вот я влюбился. Прямо, беда.
- Беда?
- Объясниться не успел. Она и не знает обо мне.
- Моя тоже не знает.
- Глаза – о! Светофоры! Черные!
- У моей, как два омута.
- Точно. Два омута.
- Вот, я в них и утонул.
- А злющая! Глаза горят!
- В гневе она еще прекрасней…

     Резей запнулся и уставился на Шурку.

- Продавщица!
- С рынка!

     Очевидно, Резея что-то насторожило в Шуркиных глазах.

     Вмиг он перебрался на другой конец стола.

     В то же мгновение Шурка сорвался с места и с диким воплем «убью-у!»  бросился на Резея. Они сделали несколько кругов вокруг стола. На очередном вираже в их орбиту попал… Диего.

     Но какой-то  странный.

     Сильно загоревший, сморщенный и  постаревший.

     Приятели несколько секунд смотрели на вошедшего с самым  глупым выражением.

     Шурка опомнился первый.

     Бесцеремонно ткнул в  грудь вошедшего.

- Что с тобой? – Вырвалось у него.
- Так это… того. Сын мой с вами… бывши. Как будто. Видали, небось?

     Двое  переглянулись.
   
     Старик снял шапку.
     Черные волосы, неаккуратно стриженные, топорщились в разные стороны.

- Диего, сын-то.
 
     Двое расхохотались.

- Так и сказал бы. Нам почудилось, ты сам - Диего.
 
     Мужики  помогли раздеться старику.

     Усаживали за стол.

- Не, я - Миха, Михаил.– Старик привстал, поклонился.

     Резей с Шуркой  пожали Михе руку:

- Смотрим, Диего наш малость сдал чегой-то. Ни с того ни с сего. Чуть не спятили! - Объясняли они старику свое недоумение.

     В кухне показался сонный Диего. Увидел отца, заулыбался.

      Шурка зачастил:

- О! Как близнецы-братья. Не различить.
- Есть маненько. – Улыбался отец, прихлебывая  горячий чай из неглубокой жестяной миски.

     Он отломил хлеб, приложил туда кусок сала и вышел. Диего пошел за отцом. Тут же вернулся.
 
- Собачку кормит.
- Собачку как зовут? – Спросил Шурка.
- Ковран.
- Пусть Коврана сюдой тащит. – Сказал Гавриил.
- Нельзя.- Качал головой Диего. – Забалуется. Собака хорошая. Охотничья. Строгость любит. Отец ее домой отправит.
- И пойдет?
- Пойдет. Собака хорошая.
- А я не люблю строгость. – Развалился на лавке у печки Шурка. – Я свободу люблю.
 
    Резей  чистил картофелину.

-Свобоооду он любит. Из любви к этой самой свободе ты канальину баклагу на хребте тащишь?

-Молчи уж! Сам каналья! - Вскинулся Шурка. - Я про черенькую не забыл!
   
Вернулся Миха.

     После акции в зверинце он повсюду искал сына.
     В  охотничьем зимовье, где они условились встретиться, Диего не оказалось.
     Тот   заверил отца, что ждал его несколько дней там, но потом закончились продукты, и он ушел на мыс к Генке.

     Отец согласно закивал головой.
     К Генке – хорошо.
     Он позже догадался, что сын может быть там.
     Но припоздал.
     И настиг их уже после рыбачьего домика Удачина.
     Он все время шел за ними.
     Видел большую  женщину с отличной собакой.
     Она тоже идет за курьерами.
 
     Сегодня Миха побывал дома.
     Домашние сказали, что ищейки инспектора Ухо наведываются  к ним по нескольку раз на неделе.

     Ухо подарили нового молодого  медведя.
     И он грозился привязать Миху к его клетке.

     Оставаться дома никак нельзя.
   
     Миха был удручен совершено.  Он хотел остаться на этой заброшенной даче. Но решили, что тут тоже опасно. Ищейки Ухо вынюхают его и здесь. Миха хотел идти с курьерами.  Потом  он свернет в Майское  к куме.  А там, если что и в другое место. Родственников на Камчатке хватает.


- Собираться надо. Уносим ноги. –  Сказал Гавриил, стремительно входя в кухню.

- Ты где шляешься? – Крикнул ему разгоряченный Шурка Клещ.

     Гавриил сунул ему кружку с водой.

     Подставил руки:

- Слей. Из КПЗ я. Горячая вода есть? Мне кажется, по мне звери ползают. – Стягивал он  рубашку с крепкого торса.

     Резей налил в таз кипятка из чайника, похлопал по могучей спине Гавриила.

- Ничего нет. Это нервы.

     Шурка поливал шею и спину сбежавшего узника.

- Меня у мамки схватили. В кутузку затолкали. Как узнали про икру, ума не приложу? Возможно, видели  на переправе. – Сказал Гавриил.
 
     Шурка  намыливал его спину.

- Как же тебя ночью отпустили?
- Ольга  выдрала решетку.

     Шурка остолбенел.

- Оля-Коля? Ну, дает! Она-то как туда попала?

     Резей отобрал  у него кружку.

- Слушай, отвянь. Чего пристал к человеку? Олю-Колю не знаешь? Не знаешь, что ходит за ним, как пришитая?  Да?
- Я дождусь сегодня воды? – Спросил Гавриил.

     Подошел Диего с детской пеленкой.

- Бери, очень удобно. – Протянул он  пеленку Гавриилу. – Зою будить?

     Ужинали молча. Шурка предложил все-таки уговорить Зою сесть в автобус, а не тащиться с ними по долине.

- Вот ты и уговори, обаятельный наш. – Сказал Резей и на всякий случай отодвинулся.

     Шурка не спускал с него потемневших глаз:

- Только попробуй подкатить к моей со своими … стишками, я тебе враз твой творческий инструмент вырву!

     Он встал и вышел в соседнюю комнату. Через минуту вернулся с заспанной Зоей.

     Зоя наотрез отказалась от денег на билет.

     Идти на автостанцию она тоже не собиралась.
     При одном упоминании  о Ключах в ее глазах вспыхивал огонек ужаса.
     У каждого в памяти  всплыл недавний рассказ маленькой корячки.
     И этого оказалось достаточным, чтобы мужчины  молча смирились с  присутствием в их группе беременной.Каждый надеялся ,что слабая беременная тетка не выдержит трудностей пути и свернет в первое попавшееся селение.
 
     Загвоздка же состояла в том, что по их пути-дороге селений почти не было.
 
- А ты  это…  по дороге не того? – Спросил  Резей.
- Что?
- Он хочет спросить, не собираешься ли ты родить, пока гуляешь с нами по Камчатке?  Резейка, видишь ли, детей боится. – Пояснил  Шурка.– И не то, чтобы вообще детей, а самого момента их появления на свет.
 
     Зоя  закрыла глаза,  зашептала быстро что-то себе под нос. При этом она совсем по-детски загибала пальцы. Остальные с интересом наблюдали за ней.

- По-моему, еще рано. Надо два месяца гулять. Или три. Да. – Сказала она, спустя некоторое время.
- Это ответ? – Спросил Гавриил.
- Разве ты не была у врача? – Спросил Резей.
- Была.
- А почему ты считаешь сроки? Ты точно не знаешь?
- Точно нет. Знаю примерно.
-  А вдруг у тебя не семь месяцев, а восемь? Или восемь с половиной? Такое может быть? - Допытывался Резей. – Живот большой.

     Зоины глаза наполнились слезами.

- Ты маленькая и слабая. А мы идем быстро. – Вяло отговаривал незваную  спутницу Резей.
- У вас тяжелые рюкзаки, и вы не можете идти быстро. – Не сдавалась Зоя.
- Значит так. – Вскочил Шурка  и  вперил в маленькую  корячку немигающий колючий взгляд. - Нечего тут рассусоливать!Похоже, у тебя, подруга, с башкой не все в порядке!  Мы не врачи и даже не акушеры! И премся не на прогулку в парк! Бабы нам теперь без надобности! Ясно?!

-   Я знаю, что такое сопки и вам в тягость не буду. – Не  уступала настырная.
-  Охренела ты, что ли?! – Заорал Шурка. – Тебе говорят, вали домой! Еще я с беременными дурами по тайге не шастал!
- Мой дом - по дороге с вами! – Зоя говорила тихо, но в  голосе  ее  чувствовалось твердость.
   
     Гавриил с Резеем подтаскивали тяжелые рюкзаки к выходу. Диего собирал в свой мешок вещи, что-то перекладывал в рюкзак отца.
   
- Понимаешь ты, безмозглая курица, что и не одета ты, как надо. И спальника у тебя нет! Я уж о продуктах не говорю -  самим не хватает!  Если б и хватало, кто их за тебя потащит?!  Ты об этом  подумала? – Он  выразительно  постучал  себя по лбу.
     Зою   и эти доводы не смутили.

     Одета она, как раз, так, как нужно: и  штаны у нее есть и куртку Диего принес, с теплой кофтой.  А спальник Миха обещал спроворить сейчас же. Она взглянула на старика,  и тот мигом выскочил  на  улицу.

      Диего набросил на плечи беременной  кофту и куртку. С укоризной взглянул на Шурку.

- Отстань от барышни. – Сказал Гавриил. – Мы боимся, что ты можешь потерять своего ребенка в лесу, понимаешь, малышка?  – Он наклонился к готовой заплакать Зое.
- Не больше меня. – Отвечала она. – К тому же, я  без вас несколько дней  бродила, и, как видите, жива - здорова.
     Резей  согласно закивал на последних словах ее:
- Бабы, они живучие, как кошки. У них девять жизней.

-Все! Хватит! - Поставил точку Гавриил, - Отдыхнуть пора!

-  Учтите, я за нее лишний груз тащить не стану! -  Ворчал Шурка, с остервенением запихивая в рюкзак какие-то вещи.

     На глазах Зои все-таки  заблестели слезы.

     Резей скорчил потешную мину и подмигнул корячке:

 -  Не боись. Шурка, он добрый. Только скверный характер мешает этой доброте его проявиться, как следует.

     Вернулся со спальным мешком Миха.
     Зойка победно взглянула на сопевшего в стороне  противника.
 
     Шурка  демонстративно не смотрел  сторону настырной беременной  корячки.
-  В нашем захолустье долго думать не любят. - Сказал Гавриил. – Два часа сна и вперед.

     Вышли за два часа до рассвета.

-  Я их дыхание на своем затылке чую. – Сказал Шурка громким шепотом, когда курьеры перебирались на лодчонке на другой берег.

- Чье дыхание? – Спросил  Гавриил.

     Шурка не ответил.

-  Вот зараза, сам боится и нас напугать хочет. – Сплюнул  Резей.
     Он полной грудью вдыхал утренние  запахи.

     Перед рассветом  с озера поднялся туман. И немного моросило.

     Неожиданно лодку резко качнуло, показалась небольшая  волна,следом за ней  шла  другая, повыше. Послышался  непонятный гул.

- Это  еще что?! - Шурка  вскочил в  тот  самый момент,  когда  вторая  волна  настигла  их  лодчонку.
 
- Этот дурак  счас нас  утопит!- Вскрикнул  Резей
.
     Он с  удовольствием  отвесил  бы  затрещину  приятелю, если  бы  тот  сидел  ближе.
     Гавриил  с  силой дернул  Шурку  на  место,  указал  в  сторону.
-  Глядите! -  Он  перестал  грести.
-  Землетрясение.   Вулкан  извергается.  – Заметил  старый Миха  буднично.
   
     В  предрассветном  тумане  смутно вырисовывалась Ключевская сопка. Ее вершина скрылась в клочьях темного облака.
 
-  Ключевская,  засранка, проснулась! - Выругался  Шурка.  -  Как  раз  вовремя!
-  Зачем  гору  ругаешь? – Крикнул  проводник. – Духи  ее обидятся.  Плохо нам  будет.

     Гул усиливался.
     Небо, не смотря на рассвет, темнело.
     Шурка презрительно  сплюнул.

- Плевал я на твоих духов! А то нам счас хорошо, дальше  некуда!

    Гавриил  вновь взялся за весла.

-  Надо  торопиться. Не хватало еще утонуть с этими контейнерами.

- А я считаю, что нам не на  тот берег надо, а  дальше  на  лодке пробираться. - Уверенно  сказал Резей. - В  лодке  гораздо  удобнее  с таким грузом, нежели  на  своем горбу  эту  дрянь  тащить.  У  меня  ноги и  спина  до  сих  пор трещат.  И  думаю,  еще  долго  трещать будут. А сколько еще телепать! Ой-е-ей!

- Идея мне нравится. - Коротко  сказал  Гавриил.
- Какой  дурак  против?  Никакой. - Поддержал  Шурка.

     Гавриил  оставил  весла.

- Из  этого озера  выход  в реку  есть?
- Есть. -  Диего  тронул за локоть Миху.
 
     Миха отвечал, что на большую воду есть два  пути. Можно  сразу  выбраться на реку Камчатку, если идти вдоль северного  берега  этим  озером и повернуть направо. Но  река здесь  широкая, бурная, течение мощное и на лодке  без мотора идти  тяжело  будет.
     Лучше  пойти прямо по озеру на закат солнца. Там  по длинному узкому  каналу  выйти  к протоке, и  по  этой  протоке,  придерживаясь  левого  берега  можно  добраться  до  Крестов, Красного  Яра и Козыревского  совхоза.
     Можно  и  дальше,  до  самого  Козыревска по  воде  идти.
     Это уж  как сил достанет.

- Мама, дорогая! - Раздался вдруг вопль Шурки.– И  Шивелуч  туда  же! Дружок  ейный!  Помпеи,  чистые Помпеи!
-  Заглохни. Накаркаешь. - Глухо проворчал Гавриил,  со  всей  силой  вновь налегая  на  весла.


     Курьеры  повернулись в другую сторону и ахнули.
 
     Высокий огненный столб  вырвался из жерла дальнего вулкана, осветив  кроваво-алым  заревом  восточную часть неба.

     Первый залп не успел закончиться, как свирепый  громадина выпалил еще раз. И еще.

     Взрывы сыпались один за другим, исторгая ввысь многокилометровый  шлейф пепла  и дыма.

     Даже  отсюда, за много километров, было видно, насколько сильна и  опасна пробудившаяся  ярость  гиганта.

     Приземистый  Шивелуч, восточный сосед Ключевской сопки,  значительно  ниже своей  подружки, но гораздо свирепее и коварнее.

     Разъярился  он на  этот  раз  не  на  шутку. Он не грозил,  он  действовал, взбудораживая  окрестности.  Огненные  смерчи  заполонили  половину неба.
 
     Все  это  наблюдал Гавриил  в бинокль,  о котором вспомнил далеко  не  сразу.
     Его спутники  замерли, затаив  дыхание, не в  состоянии оторвать  взор  от  непостижимого зрелища.
   
     Меж тем, Ключевская  тоже  не отставала.

     Огненный  столб вырвался  с  новой  мощью  из  гудящей утробы разъяренной красавицы.

     Облака пепла клубились километрами ввысь, теснясь в  уменьшившимся  вдруг  лоскутке  неба.

     Раскаленная лава огненными реками стекала по ее  склонам.   
     За  очередным  взрывом Шивелуча тут же следовал новый  огненный всплеск из жерла  Ключевской.
     В  воздухе  запахло гарью.
     Казалось, вулканы соревновались, кто из них мощнее  и  свирепее.
 
 -  Ну,  попали! - Прошептал  Резей.


     Зоя  заметила в  воде пузырьки.
     Вода  в озере словно  закипала.

- Не хватало  нам еще свариться! - Взвизгнул  Шурка.

     Он оттолкнул Гавриила, схватил  весла  и с  яростью  стал грести к  ближнему берегу.

     Резей с Гавриилом пытались отобрать у Шурки весла. .

-  Куда гребешь,  идиот?! К  вулкану гребешь!

     Но  Шурка  ничего не слышал.

     Еще  крепче  он вцепился в весла и греб прямо  к подножию   Ключевской, столб  дыма  с  пеплом над которой   превышал  ее собственную  высоту в  несколько  раз.

     Небо  темнело.

     Гавриил  сзади  ухватил  безумца  за шею, завалил  навзничь.
     Резей отобрал весла, повернул  лодку в противоположную   сторону.
     Гавриил  сунул Шурке бинокль.
     Зрелище, что  открылось  взору  паникера,  оказалось беспощадно  страшным  и  прекрасным.
     Ум  же  его  никак  не  хотел  воспринимать  происходящее,  как реальность.

     Взорвавшиеся  вулканы казались дурным  сном.
     Шурка  даже поморгал, дернул головой, словно  пытаясь  стряхнуть  наваждение.
     Ключевская  была  настолько близко, что видны  были   раскаленные  вулканные  бомбы, градом катившиеся по склону рычащей горы.

     Шурка навел бинокль на  Шивелуч.
     Темные облака пепла  росли  над ним клубами,  поднимались  высоко-высоко, как  джин из  бутылки.

     Зоя  опустила  руку  вводу.

-  Она совсем не  горячая. Холодная. Подземные  ключи от трясения  земли проснулись. Газы  всякие.  Вот они на  поверхность и  выходят. Ничего страшного.
 
     На  ее черной  куртке  появились  белые  крапинки.
- Снег пошел.

     Со  стороны  Ключевской  послышался  нарастающий гул.

     Курьеры  почувствовали странное  колебание своей  утлой посудины.
     Озерная  гладь внезапно покрылась мелкой острой рябью.
     Озеро  заплескалось самым  необыкновенным  образом.
     Словно  некий  великан взял в руку  озерное блюдце и потряс  его.

     Ключевская  выплюнула новую  порцию  огненного месива.  В  тучах  дыма и пепла  замелькали  огненные искры, молнии.

     Гул  меж тем усиливался.

     Миха  Тескин  тер  в руках  камешек, бормотал  что-то под нос. Его  сын  Диего метал  молнии  в  Шурку:
- Вот,  теперь  духи  горные  обиделись.  Все сопки  зажгли.  Конец  нам  скоро  будет.

     Ближний  вулкан закрылся  облаками.
     Белые  хлопья падали на черные волосы  путников  и  не  таяли.

- Это  пепел.- Сказал  Миха. - Надо  торопиться. Густо  пойдет, совсем   ослепнем. Не то задохнемся. Опасно.

     Гавриила на веслах сменил Резей.
     Но  грести  он  не  умел, дергал и  кружил  на  месте.
     Шурка  оказался немногим  лучше.

     Поэтому совсем скоро за весла сел Диего.
     Лодка  пошла  ходко, быстро.
     Наконец, показался  северный берег озера.

     Миха  оживился:

- Теперя  держи по  берегу. Первый  поворот  пропусти. Второй - не пропусти. Туда заходи.

     И все  равно  они  опоздали.

     Гул  прекратился.
     Пепел упал  вдруг  тяжелой  завесой, приглушил  звуки.
     В  глухой тишине слышался лишь  негромкий всплеск  весел. Вокруг  посерело.
     Диего перестал грести, вопросительно  поглядывая то на отца, то  на Гавриила.
     Миха  махнул  рукой,
     Диего  взялся  за  весла.
     Некоторое  время  лодка двигалась в  прежнем направлении.

-  А вдруг  мы  идем  к  вулкану? – Забеспокоился  вдруг Резей.
-  Почему  к  вулкану?
-  С чего ты взял, что  к вулкану?- Посыпались на него вопросы.

- А  с того. Я  читал, когда человек  не  ориентируется в пространстве, его всегда налево заносит.
- Налево?  Вулкан  налево?

     Курьеры  задумались.

- Вот  оно как, значится. А я-то думал, чей-то тя от  Тоньки налево воротит? А причина-то в пространстве.  Ты  плохо ориентируешься. - Медленно  произнес  Гавриил.

-   Пло-о-хо.  Ой, плохо. – Подхватил  его нотку  Шурка. – Хучь  в  Усть-Камчатске пепла не видать пока, но Резька ни хрена не ориентируется.  Как  увидит  юбку  аль  подол какой, так  и  волочится... со  стихами. Наверное, думает, жены подол. Не ориентируется, понятное дело.

     Хотя смех и  получился несколько вялым, он все-таки  немного  разрядил  удручающую обстановку.

     Курьеры, замотавшие платками и  шарфами лица, щурили слезившиеся от пепла глаза, пытались  высмотреть  очертания  недалекого  берега.
     Пепел стоял стеной.

     Диего уже давно  выдохся, греб медленно.
     Но  все равно опасался  наткнуться на  камень.
     Ветхая лодка  развалилась  бы тут же.
     Без нее  же в здешних  плавнях пропасть можно  ни  за  понюх табаку.

- Камни! Камни! - Закричала  вдруг Зойка.- Стой!
- Надо говорить: «табань». – Привстал  Резей, всматриваясь в  пепельную  завесу.

     Лодка  меж  тем  уверенно  шла  на  прибрежные камни.

 - Счас  врежемся! - Послышалось визгливое Шуркино верещание.

     В метрах трех-четырех вырисовывались нескольких скальных  глыб.

     Гавриил  сменил  проводника  на  веслах и  небыстро  повел  лодку  вдоль  берега.
     С  каждой  минутой дышать становилось  все труднее.
 
     Простояли некоторое время, пытаясь сквозь стену  пепла рассмотреть  очертания  берега.
     Вскоре  двинулись наугад, проклиная пепел, свалившуюся  неожиданно темноту,  землетрясения, а  заодно и  все  вулканы.

     Диего  не  мог  смириться  с такими  поносными  словами в  адрес  священных гор. И  заявил: если б  не нужда торчать  с  ними  в одной  лодке  посреди озера, давно  сбежал  бы  от богохульников.  Пока же  оставалось  затыкать уши.

     Зойка   заметила, кабы не трясучка  и пепел,  вряд  ли  так ловко им  удалось ускользнуть из-под носа  инспектора  Ухо.

     Курьерам  пришлось признать справедливость  ее слов,  и  поток  проклятий прекратился.
               

                ПОГОНЯ   
               
     Прекрасная прапорщица Раечка Брагина проводила в очередной «заступ» своего благоверного.
     «Заступом» прапорщик называл  боевое суточное дежурство.
     Прапорщик Брагин  дежурил каждые четвертые сутки.
     И каждые четвертые сутки Раечка  проводила уикенд в компании своего нового обожателя Гоши Утятникова.

     Ее сердце, раненное жестокостью этого неряхи Резея Метевского, казалось, заживало.
     Но ни нежные речи, ни  роскошные букеты из алых и белых роз, ни даже  соболья шубка из рук Гоши – ничто  не могло заглушить  неизвестно откуда взявшуюся скуку.
     Смертельную скуку и тоску по этому мерзавцу Резею.
 
     Вот этого Раечка никак не ожидала.
     Поняла, что не простит.
     И возненавидела  Метевского.
 
     В ее прелестной головке рождалась идея следующей мести.

     Оглядывая бревенчатую виллу нового  дружка, она размышляла, как бы еще насолить недоступному на сегодняшний момент рыжему Резею.
 
     Нежным шепотом она поделилась с инспектором канашкиной тайной.
 
     Небезызвестный Резей и его приятели не просто по камчатским сопкам гуляют.
     Тащат они килограмм двести икры.
     Браконьерской.
     Хитрый Каналья с Москвой рассчитаться хочет.
     В обход  его, главного инспектора рыбнадзора Гоши.
     Идут они исключительно по глухоманям и заимкам.
     Чтобы на случайных свидетелей не наткнуться.

     Ухо задумался.

- Ты – моя умница. - Поцеловал он Раечку.

     Вот так ключевской рыбинспектор Ухо и узнал, что мимо него контрабандная икра не только проплывает, пролетает и проезжает, но и  передвигается пешком на юг, к Елизовскому аэропорту и аж до самой Москвы.
      
     Инспектор  тут же  снарядил  погоню.
     Благо, под рукой всегда находились люди, которым можно было доверить самое сложное дело.

     Раечка же предвкушала возвращение Метевского.
     Его вернут с позором, и она милостиво вызволит его.
     А может, и нет.
     Она не знает, каково будет ее настроение.

    Она  почувствовала себя Матой Хари.
    И ей это понравилось.

     Весть о поимке главаря контрабандной шайки вмиг  долетела до Усть-Камчатска.
     К приятелю срочно прибыл майор Паргайкин.
     Увлеченный лихорадочными  мечтаниями отомстить блудливому  Резейке-рифмоплету, он и не уразумел поначалу,  что в кутузку  угодил  один Гавриил Бушуев.
     Да и тот вскоре  исчез непонятным образом.
   
     Спектакль не удался.

     Блестяще спланированную операцию  провалил нерадивый дежурный по  КПЗ.
     Ночью этот растяпа разогнал всех дебоширов, а с ними сбежал и главный подозреваемый.

     Паргайкин не сдержался и наорал на чужого старшого: какого черта опасного преступника держать со всякой шушерой!

     Вконец расстроенный, майор уехал на дачу доедать шашлык.

     Инспектор Ухо задумался.
     Ключи - поселок небольшой, так – Ключики.
     И все про всех тут все знают. И знают  не только в окрестностях, но и далеко за.

     Поэтому рыбинпекторские люди, снабженные  огненной водой, уже к обеду нарыли материал об усть-камчатской богатырше  Оле-Коле и влюбленном в нее дежурном из кутузки.
     А вечером  из баньки  провинившегося инспектор с понятыми  извлек целую флягу красной икры и несколько десятков хвостов свежевыловленной чавычи.

     Лицензии  у браконьера не оказалось.
     Надо признаться, в это время года никто никому ее и не давал.
     С одобрения начальства, влюбленный  отправился в известный зверинец чистить  клетку новоподаренного мишки.

     Добряк инспектор снизошел до несчастного и самолично посоветовал побыстрее вспомнить маршрут Бушуевской банды. В противном случае беднягу ожидал  умопомрачительный вояж в сопки,  вслед за тигренком Котей и  смотрителем зверинца  Щенниковым.

     На всякий случай наблюдение за домом Бушуевской мамаши не снимали еще пару ночей.   

     Извержение вулканов и усилившийся  пеплопад нарушил все планы. Пришлось составлять новый.
               
     Решено было  найти и вернуть! Бушуевскую  шайку обратно в Ключи.

     Майор Паргайкин удружил  контрактника с собачкой.

     У мамаши главаря банды изъяли  грязную сыновью рубашку  и  снабдили ею контрактника  с  собакой.

   
     Майор Паргайкин ничуть не сердился на  прекрасную прапорщицу Раечку за ее рекогносцировку в стан инспектора Ухо.
     Он понимал, что редкое женское сердце  устоит перед натиском и обаянием этого мерзавца, как он про себя называл своего  молодого приятеля. Да и не до Раечки ему теперь было.

     Отряд прапорщика Брагина вернулся  ни с чем.
     Но с твердым убеждением, в прибрежных  сопках шарахается самый что ни на есть полосатый тигр.

     Теперь майора Паргайкина терзали сомнения, говорить об этом Гоше Ухо или не надо.
     Он боялся, что наглый приятель потребует еще роту солдат для поимки своего любимца.
     А сие грозило кляузами, доносами и прочими неприятностями.
     Открыто же отказать рыбинспектору майор не решался, не те у них были отношения.

     Он хотел посоветоваться с Раечкой, как с некогда близкой подругой, и уже настроился на нужный лад.

     Но что-то мелькнуло в ее зеленых глазах, и майор смолчал.  Вспомнились ее  недавние откровения на  Даче:
 
- Кровь в нашем роду – цыганская. Бабка – по  золоту,  мама - по золоту, а  я - по лошадям,  по жеребцам, то бишь. Ну, и от наследственных страстей не свободна. Люблю  камушки на желтеньком. И на беленьком.
 
    Голос ее дрогнул и  показалось  майору,  будто заблестело что-то в Раечкиных глазах-озерах.

- Только от любви такого  рода, - она погладила перстни  на тонких пальчиках, - счастья немного.
-  Разве  ты несчастлива, Раечка? - Изумился  тогда майор.  – Тебе чего-то не хватает?
- Мне всего  хватает.– Отвечала грустная Раечка.– Мне  кого-то не хватает.

     Сказаны эти слова были таким тоном, что майор даже не осмелился уточнять, кого именно не хватает прекрасной  прапорщице.
     Он-то уверен был - мерзавца  рыбинспектора  Ухо.
 
- Счастье приходит случайно,- заключила она тогда, - и
только благодаря недоразумению.

     Она-то имела ввиду, не отправься Резей так далеко в поход однажды и еще долго не догадалась бы она, как трудно жить ей без стихов этого  негодяя.
 
     Ошарашенный словами Раечки майор тихо возненавидел  Ключевского  рыбинспектора Ухо.

     Да, по недоразумению, согласился майор.
 
     И еще раз обрадовался, что сумел  промолчать вовремя.  Вот оно – счастье-то.
               
               
               ВИЗИТ  НЕЗНАКОМЦА

     С минуту он стоял у порога.
     Хмурый, неопрятный.

     Инспекторский глаз как бы нехотя скользнул  по лицу  вошедшего.
     Рука  потянулась к кнопке  -  выпроводить  просителя.
     Но что-то привлекло  его в  этой  прямой фигуре, и рука  вернулась на место.
     Меж тем, незнакомец шагнул к столу  и  сел без приглашения.
 
     Все время  разговора  спину держал, как натянутую струну.
     Ни разу не повернул голову в сторону.
 
     Лицо его было неподвижным, будто каменным, с резкими чертами лица. Глаза его, небольшие, круглые, казалось,  стремились проникнуть внутрь  собеседника.

     Инспектор  умел слушать.
     Он понял, визитер пришел не деньги клянчить и не умолять о пощаде заблудшего родича.
 
     Посему Ухо не торопил и не задавал вопросов.
     Он ждал.

     Гость начал издалека.

     Подробно  рассказал об экспедиции на севере, о трагедии на реке Мутной.
     О перевернутом плоте, о  комиссии из области  и о поисках пропавшего начальника  партии.
 
     Гость откровенен был и далее.
     Назвал свою  фамилию  -  Исаев.
     Уверил, что  настоящая.  По паспорту.
     Сказал, что долго не мог найти подходящего человека для сбыта столь редкой вещи.
     И тут подвернулся этот Канашко, хозяйчик.

     Предупреждали   его: нельзя ему верить.
     Но у него не было выхода.
     Канашко – единственный, кто располагает хоть какими-то средствами  и  связями в их глуши. (На этих словах щека рыбинспектора  Ухо  дернулась).
    А теперь время ушло, и он  подозревает, обведет этот каналья его вокруг пальца.

     Гость умолк.
     Инспектор потрогал кончик носа, что означало крайнюю степень озабоченности.
 
- Н-да. Это вы, голуба, большого маху дали. Фамилии  надо все-таки  доверять.

     Исаев успел вовремя.
     Группа  Еремина,  которую снарядил инспектор Ухо для поимки Бушуевской  шайки,  по плану выдвигалась  назавтра утром.

     Но  не  случилось.

     Как часто  в нашей жизни что-то  случается некстати.
     Особенно  на  Камчатке.
     Вечно  тут или пурга, или  землетрясение.
     Так  думал рыбинспектор  Ухо, с  тревогой вглядываясь в окно.
     Он сильно  подозревал, пепельный смог затянется  надолго.
     А  это  означало одно: Бушуеву  опять   удастся  ускользнуть  прямо  у него из-под носа.

               

                ВОСТОЧНЫЙ  ХРЕБЕТ
               
     Пеплопад  усилился.   
     В  течение  дня  картина несколько раз менялась.

     Некоторое  время курьеры почти наугад пробирались вдоль озерного берега к  протоке.
     Вскоре сменившийся  ветер  снес  пепел в сторону и  путники  впервые за  долгое  время смогли  свободно  вздохнуть.
     Несколько  часов лодчонка их шла  по плавням.

     Восточный хребет острым клином врезается  в Центральную Камчатскую низменность, по которой  течет своенравная и холодная  река Камчатка.
     Вот по долине этой реки и решили  курьеры пробираться на юг, к Козыревску.
 
     Рыбоохрана  пешком ходить не любит.
     Курьеры ни на минуту не забывали об удачливом рыбинспекторе  Ухо.
     Справедливо посчитали, и по реке и конкретно вблизи   идти тоже рискованно. Поэтому решено было оставить ненадежную лодку и передвигаться  распадками, ближе к  горам, старыми охотничьими тропами, либо звериными.
 
     Шурка   опять скандалил и порывался  затеять драку  по поводу смены маршрута.
     Он решил бросить груз и возвращаться  налегке обратно.  Гавриил не стал его отговаривать. Смотрел, покуривая,  как  бесновался  приятель на берегу у лодки.

     Докурив,  Гавриил молча  взгромоздил на плечи Шурки  огромный рюкзак  и слегка подтолкнул – иди, мол,  и не  ерепенься.
     Шурка  послушно двинулся вперед за остальными, не обернулся и не сказал ничего более.
     Миха  уводил группу в  сторону, подальше от реки, чтобы при случае можно было скрыться в  предгорных зарослях.

     Пепловую  тучу  сносило на восток, поэтому  воздух  здесь  был  чист  и звонок.

     День прошел без приключений.
 
     В тайге вкруг кедрового  стланика  набрели они на поляну и развели огонь. Улеглись вокруг него на лапнике. Кто-то  сразу задремал, не дожидаясь ужина.

     Кто не дремал, с удивлением наблюдали, как старый Миха обходил  ближние деревца. Он прижимал к груди руку, шептал что-то и часто кланялся.

     В  котелке кипела вода, Резей высыпал туда чай из большой пачки. В другом котелке он налаживал кашу с тушенкой.

- Никак, ты с духами умеешь разговаривать? – Спросил он у старика, когда тот уселся у костра.

- С духами шаман разговаривает.– Степенно отвечал Миха. – Я с  деревьями говорил. Спокойного ночлега испрашивал.

      Старик принялся за чай.
      Шурка чувствовал страшную усталость и решил лечь тотчас же. Он в момент проглотил свою порцию каши и залпом выпил чай-кипяток. Теперь он укладывался в свой спальный мешок.

- И что? Согласны елки иль нет? – Спросил он старика, подмигнув спутникам.

     Старый Миха, не торопясь, допил чай, обтер рукавом губы. Достал из кармана старую курительную трубку. Не спеша забил ее табаком из кожаного кисета. Закурил, уставив щелочки глаз на Шуркин нос, торчащий из  спальника.

- Парень ты канатный, смотрю. Тебе, паря, скажу что. Шел охотник из Анавгая. Долго шел. Видит, не успеет к заимке. Ночь  подходит. А с ней духи темные  к человеку подбираются. Смотрит охотник, елка перед ним. Молодая,  красивая. Подошел к ней охотник, поклонился и говорит: «Здравствуй на многие лета тебе, елочка. Позволь ночь скоротать под твоими ветками, укрой меня от  зверя дикого, от человека лихого, от духа злобного. Будь так добра».
     Видит, елочка  ветку нагнула - согласна, значит. Он внизу-то и устроился. Да хорошо так. Мягко там, тихо, елочка со всех сторон иголками его закрыла. Тепло, как в чуме. Задремал он.
     Ночью проснулся от шума. Слышит, шорох какой-то да разговор. Иди, мол, скорее, мать твоя зовет тебя проститься, умирает совсем. К верхним людям, значит, уходит. А другой голос, приятный такой, отвечает, невозможно никак, вишь, человек на ночевку попросился. Не могу я его бросить. Иди, мол, после приду.
     Ну, охотник тот полежал, полежал. Однако, все стихло. Он и дальше заснул.
     Утром встал. Елочке поклонился, поблагодарил да и пошел себе дальше. А неподалеку видит, елка большая старая упала. Лежит поперек, ветки сломаны. И догадался охотник тот, что это мать той молодой елки умерла, у которой он на ночлег просился.

     Некоторое время над поляной стояла тишина.

- Я всегда знал, что у деревьев  есть мозги. – Высказался, наконец, Шурка после недолгой паузы.
- Что же им еще  остается, когда у тебя их нет. – Поддержал Шурку Резей.
    Шурка стал выбираться из спальника, явной целью затеять  полез драку.
    Но Резей ловко увернулся.
-И охота тебе? Не устал? !Спи уж
- У деревьев душа есть.- Продолжал  он. – У всего живого душа есть. Даже у  камня.
- Правильно. – Оживился Гавриил. – Камни - тоже живые.
   Миха  согласно  кивал головой:
- Душа. Живые.

   Со  стороны  Шурки донеслось:
- Только у вас души нет. Харе орать. Я спать хочу.
- О, то так. Так.  – Медленно пускал дым из  щербатого рта старый Миха. - У всего на этой земле своя душа есть. Все  живое, и  все чувствует  и боль, и радость. Земля вся живая. Всякая вещь любовь требует, уважение. Ты к ней с лаской и она тебе душу раскроет. У нас народ такой.

- У меня кот такой, - сказал Гавриил, - все понимает.
- Кошки, вообще – очень интересные люди, вы согласны? – Мечтательно заметил Резей.

      Все сказали, что согласны.

      Шурка вставил:

- А у моего соседа  Боцман, вот умный пес! Как соседу хреново, Боцман  тут же бежит за пивасиком.
 
       Все ахнули.

- Не может быть!
– Может! - Горячо убеждал Шурка публику.
- Ага, и бутылку он в руках несет? Да? – Недоверчиво спросил Резей.
- А то ты не знаешь? Маринка пиво в сумяру кладет! а он в зубах несет!

     Резей смутился.
     Он вспомнил, как сам не раз  брал сумку с пивом из страшной пасти того самого Боцмана, когда хозяин его был в двух, а то и трехнедельной отключке.

     Зоя, оказывается, тоже не спала.

- Да что там! У меня машинка швейная, мамина, старая уже, как заартачится, не шьет ни фига. Петли – о!  С километр. Я ей: не шьешь, зараза! – вот как выкину, ржаветь будешь на помойке.  Да стукну как. Так что бы вы думали, тут же строчку ровную выводит.  Вот и скажи после, что она не живая! Или, что души у ей нет!

     Наутро  похолодало.
     Отсыревшие рюкзаки неприятно холодили спины.
 
     Зоя шла последней.
     Мужчины то и дело оборачивались к ней.
     После очередного привала ее заставили идти впереди, сразу  за  Диего.
     Гавриилу вновь почудился медведь. И он не ошибся.

     На привале матерый вышел к ним на поляну.
     Они только и успели, что отскочить в кусты.
     Медведь за людьми не пошел. Он изрядно потрепал рюкзаки,  сожрал все припасы. Не смог добраться только до икры. Но бочонки примял.

     Шурка уверял Резея, их преследует тот самый  медведь, что не дождался от них коровы.

- Это он за Мурку тебе мстит. – Тряс Шурка разодранным блокнотом перед носом несчастного поэта.

     Резей воспринял его слова всерьез.
– Неужели тот самый?
 
     От охотников он слышал, что иной медведь умнее и  хитрее человека. А иные особи отличаются почти человеческой мстительностью.
 
     Медведь ушел.
     Старик Миха первый выбрался на поляну.

– Миха, медведь с побережья может тащиться за нами? Просто так. – Спросил Резей.
- Может.  И просто так может.
- Ну, видишь? – Округлил глаза Шурка.

     Медведь не тронул рюкзак Гавриила.
     Хотя в  нем оставалась пара буханок хлеба,  килограмма два пахучей юколы, немного вяленой оленины, тушенка со сгущенкой.  В отдельном кармане обнаружилась еще и ароматная Генкина корюшка,

- Благородного человека и зверь не обидит. А? –  Веселился Шурка.- Гавриил туда  грязный носок сунул. А мишка вони не выносит. – Шурка обернулся. – А где наш проводник? И Зоя?

     Отсутствие беременной спутницы и проводника затягивалось.
     Курьеры молча поглядывали в сторону Михи, не решаясь вслух делать предположения.

     Первый не выдержал Шурка.
- Кабы наша подруга не того, – он сделал выразительный жест у живота, – я бы подумал… она с проводником.

- Вот ботало.
     Резей  налаживал костер.
     Старик с непроницаемым лицом  сидел рядом, курил свою трубку.
     Гавриил оставил рюкзак:
 
- Даже не знаю, поискать или пока не надо?
- А вдруг на них медведь напал? – Сказал громким шепотом  Резей.
- Ну, скажешь тоже.– Протянул Шурка. –  А? – Он вопросительно посмотрел на Гавриила.
    Тот стоял, не шевелясь, прислушиваясь к лесным звукам.
               
               

                КУКЛЫ

     Гавриил остерегался шуметь в тайге.
     Медведь не пойдет  на крик человека. Но крик может привлечь того, кто не должен их ни слышать, ни видеть.

     В таком случае, как найти Зою?
     И где проводник?
     Вполне возможно, с  перепугу Зоя убежала и заблудилась. И Диего ее ищет.
     А вдруг их задрал медведь?
     Но тогда бы они слышали хоть что-нибудь.
     Холодное спокойствие папаши Михи изумляло и раздражало.

                ***

     Сквозь  переплеты ольховника Диего увидел распростертую на земле Зою.
     Она лежала на боку у небольшого камня. Медведь лапой коснулся ее и перевернул. Обнюхал и пошел прочь. Внезапно он  остановился поодаль, поднял морду вверх.  Диего и глазом не успел моргнуть, как зверь бесшумно исчез  меж замшелыми стволами старых елей.

     Диего выждал еще немного и подбежал к Зое. Она была без сознания. Он зажал пальцами ее нос. Она вздрогнула и открыла глаза.

- У меня шишка на затылке. – Сказала она, поднимаясь и ощупывая голову.
- Тебя медведь валял.
- Хорошо, что я не видела.– Спокойно ответила беременная. – А то родила бы от страха. В какую сторону нам идти?

     Диего уверенно повел ее по едва заметной тропке.

     Солнце прыгало по верхушкам деревьев справа.
     Они шли на юг.
     Но, чем дольше и дальше они шли, тем яснее становилось обоим, что они заблудились.

- Мы не туда идем. – Выдохнула Зоя и остановилась.
- Я понял это.

     Они осмотрелись и повернулись в обратную сторону.
     Теперь солнце оказалось слева.
     Его холодный красный диск мелькал сквозь черные стволы высоких сосен.
     Как ни странно, но знакомая поляна и не думала показываться.

- Такой лес, будто я никогда здесь не был. – Произнес Диего  и опустился на упавшую сосну.

     Зоя села рядом.

- Я устала. У тебя есть вода?
- Осталась там. Все там. – Махнул в сторону рукой Диего. – Мы сейчас найдем ручей.
- Лучше найди наших мужчин. Они не уйдут без нас?
- У них должно хватить ума не уходить с той поляны.  – Хмурился Диего. – Они и дорогу не знают. Проводник, вот он.
     Он постучал себя кулаком в грудь и закашлялся.
 
- Там отец твой.

     Зоя принялась теребить его плечо.

- Хотя бы крикнули. В лесу далеко слыхать.

     Диего посмотрел вверх:

- Нет.
- Почему?

      Зоины пальцы больно впились в плечо Диего.
      Он поднялся:

- Надо торопиться. В сентябре дни коротки.
- За нами кто-то идет. -  Едва слышно пробубнила Зоя.
- Где? Сейчас? Ты видела? – Так же тихо спросил Диего.
- Нет. Слышу.
- А. Это Оля-Коля.

     Они разговаривали шепотом. Зоя оглянулась.

- Их двое.
- Одна.
- Но тех - двое. Слушай, они какие-то маленькие.

     Диего схватил Зою за руку и значительно ускорил шаг:

- Что-то тут не так.
- Что не так?
- Я заблудился. Такого не было.Так не бывает.
- Ты боишься?
- Не оборачивайся. – Сказал он прерывающимся шепотом.

     Они попали в старый ольховник.
     Толстые ветки росли поперечными препятствиями на уровне живота или груди.
     Приходилось то  наклоняться, переползать под  суком, то перелезать  через коряги.
     В глаза лезли острые сучья, сверху сыпалась какая-то труха.

     Зоя быстро устала.
     Через какое-то время она потребовала передышки.
     Уселись на толстые корявые  ветки.
     Диего осмотрелся.
     Преследователей  не видно. Тихо.

     Солнце растворилось в белесом небе.
     Лишь кое-где проступали голубые клочки.
     Подул ветер, становилось холодно.

- Беременным корячкам нельзя верить. – Сердито сказал Диего и в упор глянул на Зою.
- Неужели? – Усмехнулась та.
 
     Она повернула его подбородок в сторону.      
     Поодаль, сквозь желтый узор замерзших листьев, отчетливо просматривались две невысокие темные фигуры в странных одеждах.

- Куклы.– Выдохнул Диего и сорвался с места.

     Зоя едва поспевала за ним.
     К счастью, заросли ольхи скоро закончились.

     Они миновали густой ельник.
     Встречавшиеся на пути кустарники Диего не обходил.
     Он продирался сквозь цепкие объятья шиповника или рябины, как молодой медведь, с треском, тяжело дыша.

     Вскоре  лес заметно поредел, кустарники стали попадаться нечасто.

     Они брели по пояс в тумане, как в молоке.
     Воздух стремительно наполнялся синевой.
     Темнело.

     Они шли по единственной узкой тропинке по насыпи, чуть возвышающейся над болотистой местностью, заросшей мелким кустарником.

     Диего внезапно осознал, что уже продолжительное время он идет по чавкающим кочкам.

     Болото!

     Он стал лихорадочно соображать, что это за болото, и с какой стороны они попали в него?
     И в какую сторону теперь пойти, чтобы выбраться из трясины?

     Он  остановился.
     Взял Зою за руку и крепко сжал ее, словно боялся, что она может раствориться в тумане.
     В здешних местах болот немало. А точнее, вкруг  реки - одни болота.

- Ты помнишь, с какой стороны  мы шли сюда? – Внезапно спросил он.

- За моей спиной та дорога. – Отвечала маленькая корячка.
- В болоте мы утонем сразу. А куклы… куклы…

     В кромешной темноте они двинулись обратно.
 
     Избавление от болота Диего отметил собственным лбом, стукнувшись о первое же дерево.
     Вскоре под ногами исчезла вода. Небо прояснилось.  Сквозь верхушки деревьев милостиво засияли  желанные звездочки.

     Диего  склонил голову перед елками и что-то долго шептал.  Зоя в сторонке наблюдала за ним.
     Он нарубил лапник и свалил его у ног беременной.
    В укромном местечке  обнял молодое дерево и стоял так некоторое время.

      Проводник развел костер.

- Ручей сейчас искать не будем. – Сказал он. – Потерпи до утра. Завтра у наших и…

-  Мы их найдем? – Спросила Зоя.
- Ты думаешь другое? –  Взглянул он на нее. Глаза его блестели.

-  Ничего я не думаю. Я устала.

     Костер погас.
     На его головешки Диего накидал лапник, бросил Зоину куртку и свой свитер.
     Кофту она отказалась снимать.
     Они укрылись его огромной курткой. И так,тесно прижавшись, проспали до рассвета.

     Утро. Солнца  нет.
     Видны лишь верхушки сосен под серым низким небом.
 
     Резей рылся в рюкзаке. Он никак не мог найти карандаш. После медвежьей ревизии тот исчез, и, похоже, бесследно.
     Резей  рассматривал огромную дыру на рюкзаке, старательно прикладывал болтавшийся тут же лоскут. И не знал, что делать дальше.

- Что? Не приклеивается? – Поддел приятеля Шурка.

     С его физиономии не сходило кислое выражение.
     Его рюкзаку досталось больше остальных.
     Медведь распорол Шуркин рюкзак почти пополам.
     Шурка представить не мог, в чем нести свой скарб? А главное, каким образом  тащить  контейнер с икрой?

     Он вздохнул.
     За спиной послышалось громкое бульканье.
     Резей глотал водку прямо из горлышка.
     Невозмутимый Миха сидел рядом с дымящейся трубкой. Шурка не мог оторвать изумленного взгляда от обнаглевшего приятеля.

- Ты где ее взял? – Вырвалось у него.

     Резей  только скосил глаз, но от водки не оторвался.

     Шурка вскочил и вцепился в бутылку.

- Дай сюда!

     В тот же миг кто-то отбросил его от Резея.
     Бутылка вырвалась и взлетела вверх.

     Гавриил поискал глазами пробку. Закрыл бутылку и сел рядом с гуляками.

- Пьешь?

     Голодный Резей успел достаточно  опьянеть.
     Его взгляд блуждал и никак не мог остановиться на одном предмете.

- Водочку.
- Нам идти, идти и груз тащить. Забыл? Мы в тайге. В  сопках.

     Шурка потянулся к спрятанной в рюкзаке Гавриила бутылочке:

-  Для профилактики. Ну?

     Гавриил отвел его руку.

- Проводника нет. – Сказал Резей. – И папаша не чешется.
- Будем ждать. Без водки.
- Помнишь, эпидемия была? Молодые мужчины умирали, голова у них болела. А кто водку пил – не умер. У меня голова болит. Так что, не говори мне ничего.
- Нашелся тут  молоденький. Немного освежился и хватит. Вон, твой карандаш из кармана вывалился. Вечно  ты его не там ищешь.

     Добряк Гавриил совсем не сердился.
     Завтракали юколой и несколькими сухарями, оставшимися от погрома.

- Еще один такой визит твоего приятеля, и придется нам охотой або рыбалкой заняться. – Говорил Шурка, выпивая пятую кружку таежного чая. - Юколой особо сыт не будешь. Отощаем.
- С чего ты взял, что мишка – его приятель? – Поинтересовался Гавриил.

     Резей углубился в свои записи и, похоже, не слышал  разговора.

- Медведь корову преследовал? Преследовал. Значит, шибко она ему по душе пришлась. А корова чья? Резейкина. Логика. –  Клещ поднял указательный палец. - Стало быть, мишка – приятель нашего поэта. Вот и не отстает.
- Тупая твоя логика. Скажи спасибо, что человек делом занят и твои бредни не слышит.
 
     Гавриил встал и пошел вниз к  речушке.

     Шурка подкрался к Резею сзади.

 - Страсть, как ширма, закрывает мужской разум. – Прочел он вслух. - Это какая страсть? К кому?!

     Резей обернулся и несколько секунд смотрел Шурке Клещу прямо в глаза. Потом произнес, медленно и четко выговаривая каждое слово:

- Не твое собачье дело!

     У Клеща потемнело в глазах, и он со всего маху стукнул приятеля  по спине. От неожиданности Резей задохнулся, но, пока Шурка соображал, правильно ли он поступил, Резей уже сидел верхом на Клеще и крепко держал его за волосы.
 
- Будем драться? – Миролюбиво спросил победитель.
- Отстань от нее. Убью.- Прохрипел  побежденный.

     Над Шуркиным ухом  прозвучало ласково:

- От кого отстать?
- Ты знаешь!

     Резей приподнял голову Клеща над поляной, поворачивая ее то в одну, то в другую сторону:

- Окромя  Михи, я здесь никого не вижу. А ты?
 
    Клещ дернулся изо всех сил, но Резей удержал позицию.

- Ты никогда не задумывался, почему тебя Клещом кличут?

     Шурка ненавидел это прозвище, а заодно и тех, кто  напоминал ему о нем. Он разозлился не на шутку.

- Отпусти. Прошу по-хорошему. – В голосе его слышалась  угроза.

     Резей прижал Шурку покрепче.

- Первый начал ты. Я защищаюсь. А Клещ ты потому, что идиот. Цепляешься ко всем, как репей к собачьему хвосту, по поводу и без повода. Как сейчас ко мне. Я на бумаге творю. Вчера я  там – царь, а сегодня, к примеру,  простой рыбак или  влюбленный пастух. А ты, дубина, возомнил черт знает что. Художник не может творить, если душа мертва, а сердце холодно.

     Он встал, сделал несколько шагов по поляне.

- Прямо напасть какая-то. Вчера проводник с корячкой исчезли. Теперь Гавриил, как сквозь землю провалился.  Миха, ты ничего не слышал?

     Миха наклонил голову влево, да так и замер.

     Резей  обернулся к Шурке и наткнулся на его колючий  взгляд. В этот момент со стороны реки послышался крик. Резей с Шуркой  взглянули друг другу в глаза и бегом пустились вниз, к реке.

     Старик встал, выбил погасшую трубку, сунул ее в карман и скрылся в лесной чаще.

     Гавриил сидел на скале достаточно высоко и махал приятелям рукой.
     Через несколько минут к нему забрался Шурка.
     Они смотрели куда-то в сторону и улыбались.
     Их приглушенное хихиканье вскоре переросло в откровенный смех.
     Шурка, тот вообще с трудом сдерживался,  чтобы не загоготать на всю долину.

     Подозревая очередной подвох, Резей  не решался присоединиться к приятелям.
     Гавриил жестом предложил ему пройти  вправо и подняться.
     Резей прошел не так далеко и увяз в густых зарослях шиповника. Пришлось вернуться и идти вдоль обрыва над речкой.
     Через метров пятьдесят он наткнулся на мирно сопящую Зою под высокой раскидистой елкой. Проводник Диего сидел рядом, раскачивался всем корпусом и пел какую-то свою нескончаемую ительменскую песню.
     Рядом с ним стоял Миха.

     Появление Резея не произвело на Диего никакого впечатления.

     Примчались Гавриил с Шуркой, окликали, трясли ительмена за плечо, но смогли  добиться только одного слова по-русски: куклы.

     Резей присел на корточки и долго любовался  спящей Зоей. Легкий парок  прозрачным облачком вился над ее свежим лицом.
     Он сбегал за карандашом и бумагой.

     Стоило ему вновь присесть, как проводник умолк.
     Острый взгляд Диего лишил поэта-художника всякого вдохновения.
     Проснувшаяся следом беременная Зоя  не возжелала быть моделью таежного гения.
 
     Сколько километров они накружили по тайге, не могла сказать ни Зоя, ни опытный проводник ительмен.

     Диего неприязненно косился в сторону корячки Зои.

     Зоя  рассказывала:

- Нас куклы в болото завели. Диего не испугался, мы ушли оттуда.

     Трое повернули головы к проводнику. Он кивнул.

      Шурка обрадовался:

- Расскажи, какие они?

       Зоя продолжала:

-  Как  люди. Не отличить. Однажды шел охотник из Камак на охоту. В тайге за ним женщина увязалась. Он шел, с ней говорил. А потом вдруг понял, что это нечисто. Как шарахнул ей и убежал.

- А? Врете, поди. – Шурка повернулся к проводнику. -Чью-то бабу пристукнули!

     Диего не ответил. Даже отодвинулся.
 
     Корячка Зоя  с недоумением взглянула на любопытного. Взгляд ее красноречиво говорил: дурак, что ли?

     По местным поверьям, куклы-привидения, или «тряпочные» люди, с древности обитали в долине реки Камчатки.
     Водятся они либо у одиноких пожилых людей, чаще у женщин, либо в заброшенном жилье.
     Всякий живущий в центральной Камчатке с детства наслышан об этих странных существах. И всякий знал, что нельзя говорить о куклах в пустом старом доме, или в лесу.

     Так же, как не к добру поминать медведя в тайге, когда встреча с ним нежелательна.
     Местные народности хорошо знали эти традиции  и твердо им следовали.
     Остальные же, переселенцы, приезжие и оторвавшийся от села городской  люд, здешних традиций не блюли, а многие попросту и не знали таковых.
     А посему  частенько беду накликивали на свои непутевые  головы.

     Поэтому  и косился проводник Диего на болтливую корячку.
 
     Он  ловко заштопал Шуркин рюкзак  тонкими ивовыми веточками и  упругой травой. Залатал он и рюкзак Резея.

     Приятели  удивлялись ловкости пальцев ительмена.

     Шурка, правда, выразил сомнение по поводу надежности ремонта. Смогут  ли какие-то веточки-травинки выдержать более тридцати килограммов? Но дальнейший путь доказал надежность мастерства проводника-ительмена.

     Гавриил ломал голову,  каким образом  зверь-инспектор Ухо пронюхал об их экспедиции? И не мог ничего придумать.

     Шурка предположил, что продал их сам Борюсик Канашко.
     Эту версию сразу отмели, как невероятно глупую и бессмысленную.
     Потом Шурка  заявил, что это Оля-Коля их выдала. Из мести. Она наверняка прознала  о невесте  Гавриила.
   
     Гавриил на эту тему и разговаривать не стал, а Резей выразительно покрутил пальцем у виска. После чего Шурка сдался и сказал, что больше кандидатур в доносчики у него нет.

- Что за нечисть, эти ваши куклы? На фиг они нужны? – Ворчал Шурка.
   
     После соленой рыбы немало было выпито чая.
 
     Долгих три часа пути  непрерывного продвижения привели к полной несовместимости Шурки с водой.
     Но он никак не решался покинуть кампанию даже на шаг в сторону.
     Боялся  кукол.

     Резей рассуждал:

- На юге живут эльфы, в центральной Европе - гномы, тролли – в Скандинавии. В России – домовые в каждом углу и кикиморы. А у нас в Камчатке - куклы. Параллельные  пространства пересекаются. Природа, и ничего тут не поделаешь.

     Они подошли к распадку двух невысоких, но крутых сопочек.
 
     Миха стал прощаться с курьерами.

     Отсюда его путь лежал направо, в Майское.
     Там жила кума его. И там он решил переждать те неприятные события, что разлучили его с семьей.
     Диего хотел, чтобы отец шел с ними дальше.
     Миха напомнил сыну об отсутствии у них продуктов и посоветовал зайти к Шаману Яганову. Конечно, надо дать небольшой крюк, но без продуктов в лесу делать нечего. К тому же, скоро грядут морозы.

     Резей спросил Зою,отчего бы ей не отправиться вместе с Михой? Зоя  сделала вид, что не слышала.
     Миха настаивать не стал. Пожелал удачи путникам и скрылся в  зеленом ольховнике.

   
     На Камчатке  никак нельзя привыкнуть к тому, что в здешних местах все имеет обманный вид.
     Кажущаяся безмятежная красота гор и лесов, буквально через минуту может обернуться разрушающим ураганом или бурей.
     Вулкан,  такой  близкий, почти домашний, на самом деле расположен не ближе, чем в полусотне километров.
     Но, случись непредвиденное, эта полусотня никак не помешает наделать этому вулкану немалых пакостей в виде  разрушенного жилья, пожара и еще много чего.
     Миленькие, на первый взгляд, зверушки норовят затащить наивного охотника  в глушь, в болото и  утопить там.
 
     У неподготовленного путника  в камчатских зарослях велик шанс сгинуть от  целого ряда  обстоятельств: голода,  мороза, дикого зверя, потопа, землетрясения или просто от несчастного случая.

     Так и игрушечный вид невысокой сопочки на поверку оказался обманом.

     Так рассуждал  Резей, когда пытался покорить очередную в своей жизни вершину.

     Шурка не забывал в очередной раз проклинать красную икру и ее хозяина, этого пройдоху и дармоеда Каналью, когда снова и снова катился вниз по крутому склону.

     Кого только курьеры не поминали, носом упираясь в крутой склон бархатной сопочки, когда вскарабкивались на  ее вершину.

     Ноги мгновенно наливались свинцом, плечи выворачивал тяжелый груз, пот заливал глаза.
     Они радовались единственному плюсу - сопочка оказалась лысой.  Кроме невысокой жесткой травки и разнообразных грибов ничего на ней не росло.
 
     Шурка притащился последним, когда все уже  расселись.   Какое блаженство было скинуть рюкзак  и растянуться на  неширокой каменной вершине.

     Освежив  горло, двинулись дальше.
 
     Соседняя сопка  оказалась совершенно темной и сырой.
   
     Путники  с трудом и матом продирались сквозь  проволоку ломоноса охотского и  совершенно  первобытный папоротник, такой  густой  и  высокий,  что в зарослях последнего мог укрыться небольшой отряд  пограничников.
     Ноги утопали  во мху,  мягком и подвижном, как живое существо.

     Кедрач здесь рос тоже совершенно дикий – высокий и пушистый.
     И шишки  на нем висели крупные.
     Забили шишками все карманы штанов и рюкзаков.
     Тропинки здесь не было. Шли наугад.

     К вечеру с реки поднялся туман.
     Сизой  вуалью обтянул он всю местность.

     Как видение, из тумана сотворился маленький аккуратный домик из бревен. При первом же осмотре оказалось, домик достаточно стар и заброшен.
 
     Гавриил первым вошел в хижину.

     Его вдруг охватило необъяснимое чувство присутствия некого человека. Явно невидимого.
     Ощущение было столь сильным, что показалось, тот человек шел ему навстречу с протянутыми руками, будто хотел  поздороваться.

     Вошедшие следом спутники тоже увидели человека в дымке, и дружно  попятились.
     Диего выскочил из избы и не возвращался туда до темноты.

     Через некоторое время присутствие некого потустороннего существа и чувства, связанного с ним, исчезло.
     Путники отдышались, и понемногу стали налаживать свой вечерний быт.

- Что это было? Мне показалось, я с ума схожу.– Взгляд Резея перебегал с одного угла на другой.
- Тот, кто жил в этой избушке и, видимо, здесь и умер. – Сказал Гавриил.

- Духи это. Нехорошо. – Сказала Зоя.

     Диего никак не мог улечься.
     Он слонялся из одного угла хижины в другой, тяжело вздыхал, бурчал что-то по-ительменски.
     В итоге, он  выбрался наружу и остаток ночи провел неподалеку от дома, на неудобных корягах старого ольховника.



                ИВАШКА

     Раннее  утро. Лучшее время для рыбалки.
 
     Диего выстругал лучину и пошел к реке.
     Ему повезло.
     Вскоре первая  рыбешка затрепыхалась на острых камнях.
     Он успел вытащить  еще несколько хвостов, когда на другом берегу появилось трое ранних рыбаков.
     Конкуренты разинули рты и уставились на бродившего босиком в ледяной воде Диего.
     Его обезоружившая улыбка заставила пришельцев в свою очередь расплыться в улыбках и приветливо замахать руками, приглашая удачливого рыболова на свою сторону. Диего поблагодарил за гостеприимство и заявил, что не один по тайге гуляет.

     Привлеченные криками, к  реке подошли Шурка с Резеем.

- Моста нет! Мы потонем! Уж лучше вы к нам! – Кричал Шурка.
      
     Приглашение  троицы с противоположного берега его развеселило.

     Через пятнадцать-двадцать  минут трое коряков чинно уселись рядышком на старой коряге и с явной  настороженностью осматривали избушку, приютившую на ночь курьеров.
     Все, кроме Диего, с немым изумлением уставились на пришедших. Обувь их была суха.

     Он-то знал, что чуть выше есть брод – большие валуны, скатившиеся с утеса на повороте  этой горной речки.

     Завтрак решили готовить здесь же  у  берега.

     Коряки охотились на диких уток, шли они из села Майское. Они ни о чем не спрашивали, а поделились свежим  хлебом и вяленым оленьим  мясом.

     Из дома вышла Зоя.
     Коряки и глазом не повели в сторону беременной.

     Диего развел костер, обложив его камнями.
     Ловко и быстро разделал рыбу, не подпустив к ней Зою.

- Беременная корячка всю уху испортит. – Пробурчал он.

     Зоя ничуть не обиделась, пошла к реке  умываться.

     Гавриил ушам своим не поверил, он не ожидал услышать подобное от сдержанного ительмена.
     Пришедшие пояснили, у беременных вся еда получается невкусной, а дрожжевое тесто так вообще не поднимается.

- Ерунда! – Заявил Резей. – У моей Тоньки тесто не поднимается независимо от того, беременна  она или нет.
 
     Все заулыбались, а Гавриил заметил, что мнение, однако, чисто русское. Диего  уверил, что ительмены считают его исконно своим.
         
     Коряки не захотели входить в дом.
     Они уважительно поцокали языками и заявили:
- Это дом Кулагина. Корякам туда нельзя. Кулагин сердиться станет.

     Резей с Гавриилом подсели к пришедшим.

- Мы его видели. Его зовут Кулагин?
- Кулагин, Кулагин. - Задымили коряки трубками.
- А на той стороне была землянка Ивашки. – Медленно, со значением произнес седой  охотник в годах.

- Ивашки?

     Диего раскладывал уху  по мискам.
 
     Зоя с полной дымящейся чашкой подсела к сородичам. На ее смуглом личике появилось  выражение,  замешанное на любопытстве и наивности.

- Расскажите, а? – Попросила Зоя.
- Я мало знаю. – Сказал гость помоложе. И указал на седого. – Вот он много знает. Его проси.
      К счастью, старика долго уговаривать не пришлось.

               

            СКАЗАНИЕ  ПРО  ИВАШКУ

     Говорили, что  когда-то на Большой земле Кулагин и Ивашка жили  в одном большом стойбище, были хорошими товарищами.
     А Панка была женой Ивашки, и любила его, но сильно плакала, что у них не было детей.
     Панка ходила к свои шаманам-докторам, но они не смогли помочь.

     А Кулагин и там жил хорошо, богато.
     Часто Панка, жена Ивашки, ходила к Кулагину работать, а потом Кулагин полюбил Панку.
 
     Когда Ивашка узнал об этом, то не стал пускать ее к Кулагину. А потом уехал вместе с ней в другое место, чтобы Кулагин не видел ее и скорее забыл о ней.
     Но так не получилось.

     Однажды Ивашка ездил к своему отцу с матерью, а когда вернулся, то Панки дома не оказалось.
     Прошла ночь, она так и не вернулась.
     Днем он ходил по всему поселку, искал, но жены нигде не было.
     Он поехал к матери Панки, но и там ее не нашел.
 
     Только через много-много дней Ивашка узнал, что Кулагин и Панка уехали куда-то…

     Прошло десять, а может быть и больше зим, когда Ивашка узнал, что Кулагин и Панка уехали на Камчатку.

     Ивашка сильно любил Панку, не мог ее забыть.
     Поэтому обменял на деньги все, что имел, и поехал туда же, за ней.
 
     Прежде, лет триста назад, в Камчатке  жили оленные коряки, береговые крряки, ительмены, эвенки.
     Потом пришли русские  казаки и прочий люд, и оленные  стали уходить на север.

     В старину жили в землянках.
     Крышу  из бревен накатывали, И стенку  в одно низенькое окно.
     Тогда  здесь в землянках много людей жило.
     А старшим над ними был русский, Кулагин.
     У него дом хороший был, большой. Вот этот дом.
     В его стойбище всегда была пушнина, разная рыба, мясо.
     Он имел много ружей, капканов, запасы пороха, дроби, патронов.
     Нет, сам Кулагин не охотился и не рыбачил.
     Все добывали те, кто жил в его стойбище.
     А потом его сыновья, когда выросли.
     Других людей он в свой лес не пускал.

     Зверей, птиц, какие жили в этих лесах и в горах, и вдоль  реки, он считал своими, и не разрешал на них охотиться не только нашим людям, но и русским.

     Но гостей принимал хорошо.
     А кто нуждался, тому давал  порох, дробь, патроны и даже собачек.
     Собачек у него всегда было много.
     Он любил, когда было много маленьких щенят.

     У Кулагина была очень хорошая жена, которую он шибко любил.
     Говорили, это Панка заставляла мужа дружить с людьми, помогать тем, кто нуждается.
     Она очень любила принимать гостей.
     Она тогда делалась веселая, много говорила, хорошо всех кормила, дарила подарки.

     Когда у них выросли сыновья и сами стали хорошими охотниками и рыбаками, то хозяйкой стойбища была больше Панка, а не Кулагин.
     Старики говорили, что сам Кулагин был плохой охотник и рыбак, и ничего не умел делать.
     А Панка любую работу делала не хуже  мужчин. И всему учила своих сыновей.

     А вон на той стороне, в землянке, около березняка, жил тоже русский, звали его Ивашка.
     Он-таки нашел их, приехал сюда.
     Сделал себе землянку, привел старушку-ительменку и стал жить вот на том берегу.

     Ивашка много работал около своей землянки не только летом, но и зимой.

     Землянку выстроил большую, просторную.
     Вокруг росли деревья, шиповник, рябина, жимолость.
     Во дворе и в землянке у него  всегда было чисто.

     Наши-то смеялись над ним, но он не обижался, говорил, что чистыми должны быть не только сами люди, но и место, где они живут.
     А птицы, зверюшки, деревья, кустарники – самые хорошие друзья и товарищи человека.

     Старики говорили, Ивашка был мужчина большой, ловкий, сильный, умел делать все хорошо и быстро.

     Очень скоро он выучился держать собачек, вязать сети, делать нарты.
     У него была большая черная борода, а когда надевал зимой свою кухлянку, торбаса и малахай, то все бабы говорили, что он самый красивый.

     Не только женщины, но и мужчины удивлялись тому, как Панка могла бросить такого мужа и жить с Кулагиным, который ничего не умел делать.

     Ивашка и Кулагин не помирились, но и не ругались.
     Хотя и жили близко, вот, через реку, но никогда друг у друга не бывали.
 
     Летом Ивашка подолгу сидел на своем берегу и смотрел на  этот берег, где жила Панка.
     Зимой же переходил реку, подходил близко к дому, стоял, ждал, хотел услышать ее голос.
 
     А она всегда ему кричала:

- Радость моя! Иди домой. Холодно, замерзнешь. Прости меня, помолись за меня Богу.

     Только после этого Ивашка низко кланялся, поворачивался и уходил в свою землянку.

     Старики говорили, много раз Кулагин и Панка звали Ивашку к себе в дом, но он отказывался и не заходил.
     Когда его спрашивали об этом, то он отвечал, что боится потерять свой покой.

     Теперь он не имеет обиды на Кулагина и Панку.
     Большой русский Бог сделал, как ему надо.
     У Кулагина и Панки много детей, а это самое главное в жизни человека.

     Сиротить детей Панки он ни за что не станет.
 
     Вот и боится за этот маленький уголек, какой еще есть  у него в сердце.
     Вы сами знаете, как от маленького уголька разгорается большой костер.

     И так жили они долго, много зим, и к этому все привыкли.

     Ивашка много не промышлял.
     Он говорил, ему надо совсем мало, детей у него нет, к богатству не привык.

     В землянке у Ивашки было много русских икон и много разных книжек.
     Зимой  у него в землянке каждую ночь долго горел свет. Свет он зажигал около Богов в углу и на столе, если разговаривал с книжками.

     В то время людей много было в здешних местах.
     Но читать никто не умел.
 
     Поэтому наши иногда приезжали за Ивашкой, увозили его к себе и просили его читать им книжки.

     Ивашка любил не только всех людей, с какими встречался, но и птиц.

     Около его землянки жило много ворон, сорок и разных мелких птичек.
     Ворон и сорок он кормил рыбой, разным мясом, а для маленьких птичек заготавливал летом орехи, ягоды, какую-то траву.
     Птицы его не боялись.
     Бывало, вороны даже летали за ним, когда он ехал на собачках.
     Говорили, можно узнать, где едет Ивашка.

     Только у него были свои, одомашненные гуси.
     Такого никогда ни у кого не было, и наши люди приезжали к нему посмотреть, как могут гуси жить вместе с человеком.
     Зачем он так делал, никто не знал.
     Ведь летом в тундре много гусей, и так легко их добыть.

     Кулагин и Панка жили здесь до старости.
     Кулагин все собирался вернуться туда, где раньше жил, но не соглашались жена и дети.

     Вот такими хорошими были Панка и Ивашка.

     Панка лучше всякого шамана помогала нашим женщинам рожать, учила шить хорошую одежду, варить вкусную еду.

     От Ивашки наши мужчины научились делать крепкие и красивые чауты, плести из тальника корзину-морду для рыбы, делать особые нарты, строить прочные землянки.
     Он научил наших мужчин делать лыжи и подбивать их оленьей шкурой, чтобы лучше скользили.

     Как понимают наши люди, каждому человеку Духи дают свою смерть.

     Смерть за Панкой пришла весной, когда на реке рушился лед.
     С младшим сыном она возвращалась домой от береговых коряков, куда ездила помогать молодой женщине. Та  не могла родить долго.

     Была последняя дорога.
     Во многих местах  по реке  стояли уже  забереги.
     Ехали на полной упряжке из двенадцати собачек.
     Как потом говорил Панкин сын, он не смог удержать собачек.
     Только выехали из-за поворота, около самой полыньи мелькнула выдра.
     Собачки увидели ее, кинулись на лед.

     А лед к тому времени изрядно подмыло, собачки проломили лед и вмиг  ушли под воду.
     На твердый лед выбрался только сын Панки.
     Так захотели Духи, чтобы Панка утонула в реке, на которой долго жила.

     Все сильно жалели Панку…

     К тому месту прикочевало много оленеводов, и жили здесь долго, приносили жертвы Духам в память о Панке.
 
     Ивашка много дней плавал на лодке там, где река впадает в большую реку, и все время искал Панку.
     Он хотел найти ее, отобрать у Духов воды и похоронить по-христиански.
 
     Ивашка перекочевал  к тому месту, где умерла Панка,  сделал себе новую землянку на самом высоком месте.
     К нему перекочевали и русские и ительмены, которые жили ближе к тем местам.
     Все лето он  продолжал искать Панку.
     Удалось найти и похоронить обломки нарты, отдельные клочки  от ее камлейки.

     Ивашка жил очень долго.
     Промышлять пушнину он перестал.
     Для себя и старухи ловил только рыбу, куропаток, гусей и уток.
     Когда он сидел с книжкой, то всегда снимал со своей шеи крепкий ремешок, на котором был маленький белый крест и желтое колечко, и клал на столик  возле себя.
     Иногда он колечко надевал на палец, долго смотрел и плакал.

     Его завет выполнили.
     Когда он умер, то его похоронили в ту могилу, где он сам похоронил кусочки камлейки Панки.

     Про Ивашку, Панку и даже Кулагина наш народ помнит  до сих пор, а жили они здесь очень давно.
     Наш народ долго помнит о хороших людях, о тех, кто много думал, как лучше жить не только самому, но и другим людям.

     А Кулагин после смерти Панки жил мало, скоро умер.

     Говорили, в стойбище не стало дружбы.
     Сыновья мало любили отца, плохо его  слушались.
   
     Когда умер Кулагин, то его сыновья уехали каждый по своей дороге.
   
     Вот и все.

     Коряки ушли, оставив весь хлеб, и  не задав ни единого вопроса.
            
                РОКИРОВКА               

     Ухажер  Оли-Коли простил ей все, пожертвовав собой в надежде на грядущие проценты.
     Она не стала его разочаровывать, ибо от души сочувствовала  воздыхателю.
     Убедившись еще раз, что тот  ни сном, ни духом не ведал, какого  рожна  понадобился рыбинспектору  Гавриил со товарищи, просила  заглянуть  к матери   последнего,  - шепнуть старушке об успешном освобождении сыночка ненаглядного.
     А коль вдруг прознает что, то не  забыть звякнуть ей на мобильный. Да постараться дозвониться все-таки.

     Ума не могла приложить Ольга, в какую сторону податься и где искать бригаду Гавриилову.   

     Одурев от пепла, она все же благополучно  выбралась из Ключей.
     И подалась к Восточному хребту, от реки в сторону, справедливо полагая,  Гавриил не станет лишний час пепел нюхать.
     А сбежит под его же покровом.

     Слежку за собой она заметила не сразу.
     Несколько раз ей почудилось, будто мелькнуло что в стороне.
     Настороженность обычно флегматичной  Брони, ее  беспокойство, нервное вздрагивание и виноватый взгляд подтвердили  догадки Оли-Коли.

     На всякий случай она свернула резко на восток, в горы.
 
     Мучил вопрос, кому и зачем она понадобилась?

     Через некоторое время в предгорье она увидела в распадке дымок.
     В бинокль ей удалось рассмотреть людей и собаку.
     Одна фигура в камуфляже  показалась ей  знакомой.
     Но Ольге пришлось тут же скрыться.

     Человек   навел бинокль как раз на то место, с которого она наблюдала.
     Зеленый  охотничий костюм хорошо маскировал ее в лесу, но не в горах.

     В следующий раз ей удалось рассмотреть человека в камуфляже.
     Он отнял от лица бинокль, и она узнала в нем Юрасика Еремина.

    Ровесник Оли-Коли, тот  успел  повоевать в Чечне, потом оказался в Югославии.
    Вернулся  нелюдь нелюдем.
 
    Учиться желания не приобрел, работать не привык.
    Сколотил банду из отморозков и стал   крышевать  окрестных  хозяйчиков – их  магазинчики, лавочки да заводики.
    Новоявленный рыбинспектор Ухо счел сию персону весьма полезной и взял под свое покровительство.
 
     Им нужна не я,им нужен Гавриил с ребятами, -  сомнений  у Ольги  больше не оставалось.

     Этот Юрасик шутить не любит.

     Но что им нужно от курьеров? неужто  из-за паршивой икры целый отряд в сопки отправился?
               
     Плохо, когда ничего не знаешь, но еще хуже, когда ни о чем и не подозреваешь.

     Едва ли не впервые в жизни Оля-Коля чуть не заплакала.
     Надо было срочно предупредить о погоне этих беспечных лохов.
     Но у курьеров никакой связи с внешним миром не было.

     Они беспечно шлендали  по лесу, и ни о чем не догадывались.
     У Еремина же  Оля-Коля видела радиотелефон.

     Он регулярно выходил с кем-то на связь.

     Оставалось одно, увести  шайку в горы, там оторваться  и уйти обратно вниз.

     Она понимала, рано или поздно Еремин раскроет ее тактику.
     Но надеялась, что случится это не сразу.

     К вечеру погода стала  ухудшаться.

     Подул сильный ветер, пошел дождь.

     Ольга укрылась в глубокой расщелине.
     Непогода  не  застала ее врасплох.
     Спасала  надежная куртка, горячий чай из термоса и сигареты.
     Прижавшись к Броне, она скоротала ночь.

     К утру выпал мокрый снег.
 
     Усилился ветер.

     Ольга с собачкой с трудом выбрались наружу.

     Вершины  гор буквально содрогались от штормового ветра со снегом.

     На расстоянии  нескольких метров видимость резко ухудшалась.

     Ольга осмотрела в бинокль окрестности.

     Преследователи не наблюдались.
     Она решила не испытывать судьбу на совершенно голых скалах и  отправилась вниз, в долину.
      
     Половину пути Ольга с Броней прошли по знакомой тропе.
   
     Но тропа скоро кончилась.

     Ольга долго плутала, пока не увидела вдали извергающийся вулкан.
     Это же Ключевская!
     Далее она пошла уверенно.

     Она торопилась вниз, но преследователи исчезли.

     Внизу снега не было, а стояла тихая и теплая сентябрьская погода.
 
     Пока  не стемнело, Ольга развела костер и успела слегка обсушиться.
     В сумерках она загасила костер.
     Ибо не была уверена в том, что преследователи  потеряли ее след.

     Но под мокрой курткой  влажная  одежда  холодом  сковала  тело.

     Пришлось снова развести огонь  и  сушиться.
 
     Следующим днем в сопках  мимо нее прошел незнакомый человек.
     Ольга подождала, человек был один.

     Она свистнула, и человек  скрылся в кедраче.
   
               
                ХАНДРА

     Зоя попросила еще день отдыха.
     Ее тошнило.
     На общем совете решили и следующую ночь провести в доме Кулагина.
 
     День-два погоды не делают, рассуждал Резей.
     Да и сами курьеры порядком  устали.
               
     Диего никак не хотел ночевать в домике.
     Духи сердятся, да и человек жил в нем неприветливый, отнекивался проводник на настойчивые требования курьеров.

     Зоя несколько раз убегала в лес за дом, возвращалась к сидящему у костра Диего.
     В нерешительности топталась некоторое время, так  ничего и не сказав, уходила.
               
     К вечеру похолодало.

     Ужинали под мелкий противный дождик.

     Зоя собралась с духом и выпалила:               
- Коряки наврали!

     Компания оживилась, все с любопытством уставились на Зою.

     Диего укоризненно качал головой:

- Нехорошо  стариков ругать!
- Наврали, наврали. – Убежденно повторила Зоя. – Эту историю я знаю давно. Она не из здешних мест. Она из Ивашки, далеко туда, на север. Там и село Ивашка, и река Ивашка. Я знаю. У меня там родня.

- И что?

     Диего равнодушно поворошил костер, подбросил несколько сучьев в огонь.

- А то, что не было в этом доме, - она  обернулась и обвела рукой дом, как будто спрятала его в ладони, - никакого Кулагина. Как там, - Зоя вытянула руку к реке  и все посмотрели туда, - там не было никакой  землянки доброго Ивашки. Здесь их не было. Понимаешь?

- Нет. – Честно ответил Диего.
- Ты можешь ночевать  в доме. Духи тебя не тронут.
- Но кто-то же там был! – Вскочил Шурка. – Я же видел!

     Резей дернул его за штанину.
     Диего  указал на Шурку:

- Вот. Он видел.
- И Гавриил видел, и Резей. Да-да, не отпирайся!

      Резей дергал  Шурку за штанину, но тщетно.

- И они видели. – Повторил проводник.
- Ну и? – Вяло отозвался Резей.
- И? – В тон ему повторил Гавриил.
- В том-то и дело! Ночь провели и - ничего! Живые! – Не унимался Шурка.
- Мне нельзя. – Упрямился проводник.
- Но почему?
- Я другой.
- Какой другой? А она?

     Шурка стоял над маленьким ительменом, как гора над мышью и возбужденно махал руками.
- Холодрыга же! Зима почти! А заболеешь? Кто на поведет? Кто тебя лечить станет?

- Что ли ты боишься? – Тихо вдруг спросила Зоя. – Одному здесь оставаться опаснее, чем там всем вместе. Разве не так?
   
     Проводник пожал плечами.

- Какая разница, Кулагин  там или кто с другой фамилией. Я знаю одно, там душа неуспокоенная. И надо уходить отсюда скорей. Заболеть можно.

- Это ты сегодня заболеешь. – Рассердился Шурка. – Смотри,  дождик какой. Дубак.

     Ночью Резею не спалось, плечи ломило, болели руки-ноги.
     Набежал короткий ливень и тугими каплями лупил по  треснутым стеклам оконца.

     Резей подсел к окну, уставясь пустым взглядом в темноту ночи.

     Старался разглядеть проводника.
     Но в кромешной  темноте ничего не увидел.

     Он вспомнил, как в раннем детстве впервые попал на спектакль кукольного театра.
     Происходящее на сцене он воспринял, как реальную действительность где-то существовавшей сказки.

     Это чудо пробудило в нем Поэта.
 
     Он стал писать стихи.
     И с тех самых пор не переставал искать  в суровой обыденности нечто романтичное, необыкновенное и нескучное.

      В последнее время  стихи не писались.
      
      Хмурым утром сквозь тучи неожиданно прорвалось скудное солнце.   
      Тоска, набежавшая ночью, не оставила Резея и днем.

      Все, чем вчера восторгался, сегодня казалось ему пустым и ненужным.
     Раздражало и давило низкое небо.

     Близкие сопки и скалы, лежавшие на пути громадной преградой, бесили и казались бессмысленными, как и весь их поход.
     Ничто не радовало, и ничего не хотелось делать.

     То ли от однообразной и скудной еды, то ли от старых  шуток, но на этот раз все хмурились и обедали молча.

     Вопреки обыкновению, Шурка  не отрывал взгляда от своей миски.
     Резей тихо удивился, при любых обстоятельствах Шуркины  интересы распространялись гораздо дальше его собственной  миски.

     Гавриил вздыхал, а  у костра вообще отвернулся  к елке и изучал ее, как пирамиду египетскую.

     Зоя  бродила в кустах, будто и не устала вовсе.

     Диего острым взглядом скользил по лицам спутников, пряча глаза под сросшимися бровями.
   

     Полдня шли по узкой, едва заметной тропке.

     Неожиданно  небо просветлело, тайга расступилась и перед глазами путников  предстала  огромная зеленая долина в обрамлении снежных гор и цветастых сопок.

     Позади них левее высилась сахарная голова огромного вулкана.

- Толбачик. – Сказал Шурка. – Опять дымится.
- Ключевская. – Поправил Гавриил.

     Вершина вулкана была покрыта небольшой пышной шапочкой.
     Может,вулкан курился, а, может, за его седую вершину зацепилось  облачко.

      Диего пристально всматривался в одиозную вершину величественного красавца, не вникая в разговор спутников.

- Толбачик. – Упрямился Шурка. – Ключи-то уже давно прошли.
- Ну и что? – Возразил Резей. – Это Ключевская сопка. Она огромная. Ее отовсюду видать. А Толбачик немного южнее.
- Ключевская извергается.
- И Толбачик –тоже.
- А что ж мы его раньше не видели? – Шурка хотел было снять рюкзак.

     Диего остановил его. И стал спускаться вниз.

- В тайге сосны горизонт закрывают, не знаешь? – Отозвался Резей.
- Надо успеть до дождя. – Сказал Диего.
- Да, это Ключевская. – Повторила Зоя, осторожно спускаясь следом за  проводником.

     Они остановились на скалистом выступе.

     Долина  густо заросла кедровым стлаником.

     Идти через нее, да еще и с тяжелой ношей, казалось делом немыслимым.

     Диего повел группу в обход по склонам сопок.
 
     Он признался, что не был тут много лет, и никак не  вспомнит, есть ли здесь поблизости охотничье зимовье или землянка.

     Диего с тревогой поглядывал на вулкан.

     Здесь он был виден отовсюду.

     Вершина его  полностью затянулась тучами.

     Шли медленно.

     Ботинки скользили  на  крутых склонах.

     Тяжелый груз толкал вниз.

     Поминутно кто-то скатывался со склона, только  проводник и Зоя шли, как по  асфальту.

     До сумерек успели обогнуть только часть долины.

     Для отдыха Диего выбрал склон поровнее, под соснами.

     Налегке  Зоя  быстро забралась на невысокую сопочку,  и теперь отдыхала на поваленном дереве.

     Остальные, отягченные тяжелым грузом, еще добрых полчаса подтягивались к месту дневного привала.

     Шурка подсел к корячке:

- Ну, скажи потихоньку, какие они?

     Зоя не знала его прозвища, но смутно догадывалась: Шурка – из той  породы людей, что если  втемяшит  себе что в голову, сам наизнанку  вывернется, всех  ближних  повыворачивает, а своего добьется.

     Она смотрела на него долгим взглядом.

     Шурка выдержал его, не моргнув.

     Наконец, решилась:

- Маленькие, ржавые какие-то. Лохматые.
- Все камчадалы рыжие, как англичане. –  Брякнул  он  невпопад.
- Камчадалы – потомки  коренного населения с пришлыми. А мы про кукол говорим. Они – не люди.
- Но похожи на нас?

      Зоя утвердительно кивнула:

- Про  кукол - интересно. Но  в  сопках их лучше  не поминать. А вот  ты знаешь,  как появилась наша Камчатка?

     Шурка  поднял глаза  к небу:

-  Как?  Как… Обыкновенно, как. Тектонические плиты  вздыбились…  - Он взмахнул руками, изображая эти  самые  тектонические  плиты.
 
     Все рассмеялись.

     Зойка  звонче остальных.

-  Э-э. – Ее   носик забавно сморщился. – Не знаешь. А  еще камчатский. Прежде был здесь, на этом месте,  соленый океан. Но вздумалось жене Кутха, красавице Гелькхум, спуститься с небес.

     Она сына ждала, вот и капризничала,  прыгнула и прямиком в воду, попала в холодную. Тонуть стала, от страха и разрешилась. А сын ее превратился в землю. Родившийся сын хотел мать из пучины вызволить. Так что, Камчатка наша  от сыновней любви появилась.

 
     До первых капель  соорудили шалаш.

     Костер развели внутри него и тут же загасили.

     Дым выел все глаза, дышать в шалаше стало нечем.

- Да, вулкан  к вечеру весь в тучах скрылся. Теперь нас зальет. – Сказал Резей.

   Ему никто не ответил.

     Под  шалаш натекло достаточно воды.

     Со стороны склона обложили его рюкзаками, прижали  камнями.
     И поступление воды сократилось.
     Но не надолго.
     Ночью дождь усилился. Затопил  палатку.
     Чудом  ее не снесло со склона.

     Утром выбрались из промокшего  насквозь шалаша.

     Ночной ливень примял и поломал кусты, прибил траву и смыл  рюкзаки от шалаша.

     Искали  рюкзаки у  подножии сопочки, но внизу их не было.
     Обшарили каждый кустик, ямку и выступ – рюкзаки как сквозь землю провалились.      
     Через полчаса все собрались, не решаясь посмотреть друг другу в глаза.
     Растерянно оглядывались, как будто ждали, рюкзаки вот-вот сами повыпрыгивают к шалашу из кустов.

     Резей сказал то, о чем  думал каждый и боялся произнести вслух:

- Придется тащиться обратно.

     А  о том, что возвращение будет не простым, он говорить не стал.

     Шурку занимала одна мысль: запросит ли Канашко аванс обратно? и сколько потребует за убыток?

     Он так расстроился, что забыл  произнести это вслух.

     Зоя плакала. Возвращаться в Ключи она не хотела.

     Наудачу решили осмотреть еще раз сопочку.

     Зойка спустилась к подножию сопочки вниз,
подняла глаза и вскрикнула.

     От шалаша  вниз  четко  просматривался след от бурного  потока.

     Он огибал сопочку вдоль  наискосок, обходя  небольшие возвышенности.

     В затопленной низине, в прибитом холодным ливнем шеломайнике, валялись их драгоценные  рюкзаки.

     Матерясь, вытаскивали и выжимали мокрые пожитки.

     Мечты о костре и обсушиться пришлось оставить на потом.

 - Надо  бы грамм по пятьдесят раздать ребятам, - высказался вдруг Диего. – Не то свалятся в горячке.
         
               
   
                БОЛОТО
      
     Диего повел их  правее, на запад, к долине реки Камчатки.
     Они перевалили за вершину сопки.

     Впереди встала стена сосняка, чуть дальше и выше - облака и утонувшие в них вершины деревьев. Там обитали медведи, волки, рыси и прочие соболя с песцами и росомахами.

     Шурка неудобно спал ночью, весь день  у него болела спина.

- Слушай, а чего ради мы сюда поперлись? Что, у нас транспорта мало? Можно было б и по реке отправиться. А тут тайга кругом беспролазная, да и тащиться черт знает сколько! К тому же, зверья дикого полно!
- Чего ты прицепился? – Сказал Резей.- Захлопни хавальник. Сейчас за кустами такие крутяки начнутся, штаны  только  держи.
 
    Его поддержал Гавриил:

- Не зевай!
 
     Действительно, за кустами жимолости и шиповника вдруг внезапно открылась такая глубокая и мрачная каменная щель, что путники невольно подались назад.
     Ширина этого каньона была относительно не велика, метров двадцать пять – тридцать, но глубина не меньше пятидесяти. А может, и того больше.

     Крутизна и высота стен каньона заставила курьеров отказаться от всякой мысли заглянуть вниз.
    Они шли, ощущая всей кожей смертельный холод опасного каньона. Откуда-то  снизу, из тени каменных глыб, доносился шум воды.

     На звериной тропке, идущей самым краем обрыва, нашли маленькую площадку, еле поместились на передышку.
     Диего каждому выдал по корюшке. Здесь, на вершине горы, она была особенно вкусной и ароматной.

     Справа, совсем близко от них что-то ухнуло, и со скального обрыва в каньон  полетели камни.

- Гля, косолапый, ишь, безобразничает. -  Вскочил Шурка. – Или это Оля-Коля?

     Гавриил  пошел на шум. Но никого за валунами не обнаружил.

- Котя это. – Успокаивал  Шурку Резей.– За тобой тащится.
- Гонишь?
- Жрать ему нечего.– Буркнул Резей, доставая зубами  золотистую икру из рыбьего брюшка.
- Охренеть. А я тут при чем?
- Орешь много и громко.– Сказал Гавриил.
- А Котя не ел давно.– Добавил Резей.

     Зоя расхохоталась:

- С вами не соскучишься. У одного медведь в приятелях, а другой тигру приглянулся.

     Резей подсел к Шурке и стал его обнюхивать.

- Отвали. - Отодвинулся тот.
- Нюхаю, чем ты пахнешь?
- Твои борзые приколы… – Шурка забеспокоился.

     Резей сунул в рот корюшкин хвост и потянулся к своему рюкзаку:

 - Диего,тигры козлами питаются?

     Шурка двумя прыжками настиг нахала и… прямо за его спиной опять  затрещали ветки и посыпались в пропасть камни.

     Гавриил встал:

- Не нравится мне это. Уносим задницы.
   
     Быстро собрались и двинулись прочь от опасного соседства.

     Мечталось об одном: напиться горячего чаю и забраться в сухой спальник.

- Думаю, Коте ты понравишься.– Не унимался Резей.
- Ой, от тебя розами  так и пахтит.- Парировал Шурка. – Сам-то когда мылся?

    Гавриил  подождал обоих у березки:

- Заткнитесь.

    Оба выпалили хором:

- Сам заткнись, вонючка!
      
     Пошли спуски, поля, перелески.
     Ботинки скользили по глиняным склонам. Местами приходилось спускаться на пятой точке.
     Перебрались через несколько речушек. Две из них, довольно быстрые, с Восточного хребта едва не унесли груз у Резея и Гавриила.
     Эти двое выбрались с трудом с бурных вод мокрые по плечи, продрогшие и отяжелевшие от влаги,
     Пришлось устраивать незапланированную стоянку,дабы согреться и обсушиться.
      
     По трясинам и топям тащились суток двое.
     Неизвестных преследователей не видели и не слышали.

     В течение полудня курьеры плутали по одному заковыристому болоту, в итоге вернулись к изначальному месту.
     Узнали его по примятым  кочкам под кривой чахлой березкой. Тут же валялась свежая пачка из-под сигарет. Из курьеров никто таких не курил.

- Идут с собакой.– Уверенно заявил Диего.

     Резей понюхал пачку.

- Тогда дело швах. Не оторвемся.

    Шурка стягивал отсыревшие ботинки, бурчал:

- Припереть их к стенке! Надрать им задницы! И дело с концом.
- Долго стенку искать придется.
– Сказал Резей.
- Как бы к этой стенке нас не приперли. – Мрачно заметил Гавриил.

     Он никак не мог взять в толк, что этим неизвестным от них нужно?


     Коварные елки росли прямо у воды.
   
     Своей хвойной безмятежностью они обманули Гавриила и следовавших за ним Шурку с Резеем.

     Гавриил наступил на мох и сразу провалился в мочажину.

     Он попытался  освободиться от рюкзака, но с каждым движением чавкающая жижа  все больше затягивала его.

     Подвернувшаяся под руку гнилая ветка тут же обломилась, но и эти остатки помогли Гавриилу некоторое время удержаться на поверхности.   

     Никак не мог приспособить ружье.
     Он закинул его на ближнюю кочку и теперь старался подтянуться сам.
 
     Шурка был рядом, и ничем не мог помочь другу.
     Он сам  утопал, хотя и медленней.

     Резей растерянно смотрел на приятелей и не замечал, как его ноги засасывает трясина.

     Зоя  протягивала какую-то палку Шурке.
     Он был ближе всех.
     Дотянулась до него она с трудом.

     Диего оказался по колено в воде, но дальше не проваливался.

     Осмотрелся: слева - островок густого ивняка, смешанный с осинником.
     Справа - ели.
     Он мгновенно оценил ситуацию.
     Глаза его впились в густой  ельник.
 
     Через минуту в сторону Гавриила полетел  еловый лапник. Своим легким топориком Диего отсекал ветки потолще и бросал в сторону утопающих.

- Вкруг себя обкладывайте! – Кричала Зоя.

     Она шагнула было  к ительмену, но тот жестом остановил
     Диего  обрубал от хвои толстые сучья.
     Изредка он оборачивался.

- Снимите груз! – Крикнул он.– Кладите на лапник!
   
- Выбрал момент поиздеваться.- Ворчал Шурка.-Как я его сниму?

     С трудом ему удалось опереться полуутонувшим рюкзаком на брошенный лапник и вздохнуть.

     Гавриил обложился еловыми ветками вокруг себя и теперь держался на поверхности трясины чуть прочнее.
     Однако, это продолжалось недолго.

- Холодно.– Пожаловался Шурка, подтаскивая к себе лапник.

     Раздался чей-то нервный смех.
   
- В другой раз нагреют к твоему визиту! Тут горячие источники недалеко!
- Не хочу другого раза! – Взвыл Шурка.

     Очередная толстая ветка полетела к Гавриилу.
      Болото подступило  уже к его плечам, через хвою под рюкзаком проступала вода.
 
     Опираясь на лапник, Гавриил подтянул слегу под грудь и со всей силы старался подобраться к спасительной кочке.
     Однако, хлюпающее месиво не собиралось так просто отпускать добычу.

- В болоте я еще не тонул.– Сказал Гавриил и обнаружил, что ему становится тяжело дышать.

     Объятия трясины становились все крепче.

     Неподалеку Шурка погрузился уже по пояс.
 
     Резей смотрел блестящими глазами на Гавриила, губы его шептали:

- Держись!

     Вторая слега упала возле Шурки, толстым концом она легла к Резею.
     Они переглянулись, и Резей полез первым.

     Добравшись до Зои, он подтащил ветку к Шурке.

-  Тащи Гавриила! Гирю! – Крикнул Шурка.

     Диего рубил третий сук.
 
     Ветка попалась сучковатая и крепкая, и никак не хотела поддаваться топорику ительмена.

     Та кривая, на которой из последних сил держался Гавриил, остальным была недоступна.

     Резей повернулся к Диего.

- Мы его утопим.– Негромко сказал он.
- Бери эту! – Крикнул Шурка. – Достанешь!

     Резей передвинул ветку к Гавриилу, плечи которого уже покрывала коричневая вода.
     Лямки его рюкзака едва виднелись на поверхности.
 
- Хватайся! – Сказал Резей.
- Не могу. Руки сковало. – Едва выдавил из себя  Гавриил.
- Хватай, говорю! – Повторил Резей.   

     Слега ткнулась Гавриилу в щеку.

– Или ты намерен здесь оставаться?

     Ему удалось перетащить конец длинной ветки к правой руке Гавриила.

     Тот схватился за ее сучковатую поверхность.

     Резким рывком Резей  потянул сук с Гавриилом на себя и едва не упал в болото с другой стороны брода.
 
     Диего протянул ветку к левой руке Гавриила.

- Болото чавкает. Духи сразу не отпустят. – Сказал он. – Надо ласково, нежно, духи тогда не обидятся.

     Вдвоем  потихоньку им удалось вытянуть Гавриила.

     Диего бросил свой шест выбирающемуся Шурке.

     К счастью, все рюкзаки удалось спасти.
   
     Как только выбрались из болота, проводник забегал в поисках растопки.

     Прошедший ночью дождь оставлял мало надежды на сушняк.
     Пронзительная  мысль, что вот сейчас эти парни могут заболеть, умереть от сырости и холода  не давала покоя.
     Он метался меж деревьев и не мог смотреть на тех троих.
     И все же довольно быстро он надрал березовой коры и развел костер.

     Зоя, как могла, помогала ему.

     Живительное тепло огня вселяло надежду на спасение.

     Диего быстро закончил с заготовкой дров и теперь налаживал второй костер.

     Шурка сразу принял на грудь стакан горячительного.

     Он  повесил  свою  куртку со штанами на палки у костра и пытался помочь Диего.

     Зоя удивлялась, как этот стакан не уложил его замертво.

     Повеселевший Шурка предлагал поделиться опытом. Усиленно подмигивал и приглашал  в кусты.

     Плохи были Гавриил и Резей.
     Обоих трясло, они никак не могли согреться.
     Два раза Зоя подавала им кружку с водкой.

     Их развезло, но не согрело.

     Рюкзаки курьеров промокли насквозь.

     Диего вытряс их содержимое у костра.
     Одежда оказалась никуда не годной.
     Спальники  промокли, сменного белья не было.

     Диего  засуетился с удвоенной энергией, поддерживая  огонь во втором костре, он еще несколько раз убегал за дровами.

     И соорудил третий. Тут же, рядом, за спинами курьеров. Дабы костер обогревал их и сзади.
 
     С помощью Зои он стянул с Гавриила тяжелые  от болотной грязи и воды  куртку  и свитер.
     Заставил снять и рубашку с майкой.
     Растер водкой тому грудь и спину.
 
     Набросал на угли прогоревшего костра слой лапника, развернул  свой спальный мешок и уложил  в нем на кострище Гавриила.
 
- Не было здесь болота! – огорчался Диего. - Никогда не было. Какие духи добрые, ботинки оставили, Не забрали себе, ботинки-то!

     Резею повезло, каким-то чудом голубой свитер, подаренный Татьяной, остался сухим.
     Намок лишь рукав.
     Растерев докрасна  Резея, Диего облачил  его в  свитер, прикрыл своей курткой.   
     Шурку пришлось  также голяком укладывать в Зойкин спальник.

     Оставив  «утопленников» на попечение  беременной, отправился  в сторону шумевшего  ручья  простирать  провонявшие болотом одежды и обувь курьеров.

     Резей не спал.
     Никак не мог успокоиться.
     Он смотрел в вызвездившееся небо и  размышлял о том, как нелепо и глупо могли они сегодня погибнуть.
     Трое здоровых мужиков, считающих себя опытными таежниками, рыбаками и охотниками. И еще черт знает кем.  Полными дураками шагнули под эти обманные елки.

     Впервые за много дней сложились стихи.
     О голубом, как небо, свитере, океане и Татьяне.
     Но записать сил не было.

     Засыпая, каждый думал, догнали их преследователи? или потерялись в болотах?
     И каждый надеялся на последнее.
               
     Утро случилось сухое и теплое - совершенное лето.
   
     Диего радовался - болотная троица поднялась, как ни в чем не бывало.

- Болото! – Сокрушался он. –  Прежде речка, вот такой ручеек, текла. А болото, тьфу!  Дрянь было. Пешком ходи. А сейчас? Реки нет, болото мокрое. Только духи добрые. Видно, духи  ручейка еще не ушли. Или речные духи там остались?. Болотные духи, уууу! Так просто не отпустят! Что-нибудь, да заберут!
 
     Вкруг  большого  костра  навтыкал он рогатин и разбросал по ним не желавшую  высыхать  амуницию.

     Влажные  сучья  горели неохотно, зато  отчаянно дымили.

- Провоняемся,  как черти в аду. - Брюзжал  Шурка,  ворочаясь в спальнике, как медведь в берлоге.

     Ему давно хотелось до ветру, но вылезать и бежать нагишом перед Зойкой  не хотелось.

     Диего налаживал на рогатины ботинки.

- Да. Болотные духи обиделись и выпили реку.
- А куда же речные духи делись? – Спросил Резей.
- В болоте сидят. Они тебя за ноги  к себе тащили. Не видел? – Высказалась  Зоя.
- Нет. – Отвечал Резей.– Не видел. Небо с овчинку показалось. Небо видел.

     Он посмеивался.

- Хорошо ты улыбаешься. – Сказал  проводник.

     Резей сидел у костра, пытался просушить блокнотик.
     Он надеялся вспомнить ночные стихи и записать-таки их.
     Блокнот его намок, раскис и пришел в абсолютно непригодное состояние.
 
-  Провоняемся, черт с ним. А вот дым наш видать далеко теперь - вот это да.
- Ты думаешь, кто-то еще тащится за нами?
- Кто его знает?  Можа, они уж в болоте утопли. Не все ж такие везучие. И не у всех такой Диего. А болото тут повсюду.

- Болото реку съело. – Сказала Зоя.

     Шурке совсем стало невтерпеж:

-  Шла бы ты погулять, что ли?
 
     Зойка удивленно покосилась в его сторону.

- Мешаю  тебе?  Я и не смотрю в твою  сторону. Иди.

     Шурка не стал более медлить.
     Выбрался из спальника и удул к елочкам.
     Только и мелькнул его белый зад.

     Резей окликнул Гавриила с Шуркой на предмет бумаги.

- Какие мы изнеженные! Не иначе как со вчерашнего болотного переляку! Можа вам ишшо за тувалетным рулончиком в Канашкин магазин слетать? Так это нам  раз плюнуть! – Выглянул из-за рыжей елки Шурка. – Тока  боюся, шо чуток не поспею - и ваша светлость обделается.
-   Оглобля! Мне записать надо! – В елку полетела остывшая головешка.
   
     Зоя заявила, что  перенервничала и у нее заболел живот.

     Шурка  забрался обратно в спальник и обнаружил, что у него у него дрожат ноги и руки.
     От чего бы это? Не иначе,  как организму требуется согревательное.

     Диего оставил друзей разбираться в причинах  дрожания Шуркиных  конечностей, подхватил ружье и пошел охотиться.

     Вдогонку ему посоветовали при встрече с чужаками в штаны не мочить, а мочить неприятеля первым.

     Резей наткнулся на березку и  в отчаянии  принялся сдирать с нее тонкую бересту.
     От души посочувствовал поэтическим предкам, не подозревавшим о благодетельнице-бумаге.
     Царапать  буквы  ножом - то еще удовольствие.
     Пока  выцарапал  одно  слово, остальные  улетучились.
 
     Внезапно он почувствовал над ухом чье-то дыхание.

-  Не суй свой… - Он  повернул голову.
 
     Усатая тигриная морда лизнула его в ухо.
     Резей зажмурился - Котя.
     В висках застучало.
     Он никак не мог сообразить, в какую сторону лучше сигануть.
     Открыл глаза - тигр исчез.
     Резей  оглянулся – тигренка как не бывало.
 
     Гавриил с Шуркой спали  и, конечно, ничего не видели и не слышали.
     По внезапно побелевшему вытянувшемуся лицу  Зойки  Резей понял, что  тигренок  Котя ему не привиделся.

     Шурка еще раз оглянулся.

- Котя. Видела?

    Зойка согласно закивала головой:

- Видела. Твой знакомый?

    Шурка  на мгновение задумался:

- Да.

     Потом сообразил, о чем она спросила и что он отвечал.
     Смех был неудержим и раскатист, как бурная река весной.
 
     Проснулись  Гавриил с Шуркой и долго наблюдали  картину: у костра, схватившись за животы, катались от смеха Резей  с Зоей.
     И только слышалось:

- Котя! Знакомый!

     К вечеру Диего принес в лагерь дичь.

     Шурка  радовался предстоящему бульону, но деланно ворчал, чихая от забившегося в нос и рот птичьего пуха:

- Пока до аэропорта доберемся, всю Красную книгу доедим.
 
     Дичь жарили на костре, насадив мясо на прутики.
     Бульоном пришлось заняться Шурке.
     Потом пили ительменский чай.
     Дежурить у костра охотников не нашлось.
     Пришлось у костра дневалить проводнику Диего.

     Давно все спали, а Резей  ворочался.
     Вскоре он поднялся и сел у костра подле Диего.
     Тот дремал.
     Резей тронул его за руку и жестом предложил отправиться спать.
     Диего спорить не стал.

     Резей сунул карандаш в карман, развернул у костра блокнотик - сушиться, и взял в руки длинный сухой прут.
     Прут от костра загорелся и Резей  похлопал им о песок, гася пламя.
   
     Ему нравилось смотреть на пляску огня.
     Языки пламени завораживали ежесекундно меняющимися  причудливыми формами.
     Пламя согревало, отвлекало и расслабляло.
     На него можно было смотреть бесконечно.

- Не спится?

     Резей вздрогнул.
     Слишком громко в шелесте листвы прозвучал хриплый голос Зои.
     Она курила.

- У тебя есть еще? – Резей указал глазами на сигарету.

     Зоя полезла в карман:

- А ты чего маешься?
- Не спится. И не пишется.
- А надо?
-?
- Зачем ты пишешь? Для чего? Зачем?
- Меня никто не спрашивал. Я пишу, потому что не могу иначе. Понимаешь, это - как дышать, есть, жить.
- Жить? Да? - Она долгим взглядом посмотрела на него,  в глазах ее отразились огни костра.
     А может, то мелькнули другие искры.

- Говоришь, пишешь, как живешь?

     Резей  кивнул.

     Зоя расчищала средину костра, толстые пылающие ветки она отодвигала в сторону.
     Резей машинально помогал ей.

     Внезапно рука его остановилась, сухой прут мгновенно вспыхнул, и пламя лизнуло его кисть.
     Зоя перебирала на расчищенной огненной площадке черные и красные угольки.

- Погаснет.  Сказал Резей и подбросил в костер несколько веток.

     Корячка тут же убрала их.

- Не надо. Я  смотрю.

     Резей подсел поближе, но нестерпимым жаром полыхнуло в лицо.

- Что? О чем ты гадаешь?
- О тебе, обо мне, о нас всех.
- И что ты там видишь?

     Зоя помолчала.
     Наконец, она отвела взгляд от костра.

- Что ты хочешь знать?
- То же, что и ты.– Сказал Резей.
- Это невозможно.
- Почему?
- Мои знания сродни мои чувствам. А они у нас разные.

     Резей дернул себя за ухо.

- Хм. Ты откуда такая?
- Я рассказывала.
- Ах, да! Из Долиновки.
- Из Ильпыря. Мои родители переехали в Долиновку.
- Так ты не скажешь, что там увидела?

     Зоя придвинула свое разгоряченное огнем лицо к лицу Резея:

- А не пожалеешь?

     Он вдруг увидел ее блестящий смуглый лоб, черные брови, ее прямые густые ресницы, ее темные влажные глаза.

     Он вдруг увидел, беременная корячка Зоя – совсем  девчонка.
     Красивая и печальная.
     Почему она такая печальная?

     Он прошептал:

- Нет.
- Трудно тебе будет. И твоим друзьям - тоже.
- Удивила.

     Зоя села прямо, не отводя взгляда.

- Очень трудно.
   
     У Резея заныло в левом боку.

- Мы все перемрем в этой в тайге?
- Не должны.
- А конкретнее?
- Ты не задумывался, зачем вы потащились сюда? – Спросила она, вновь придвинув свое лицо к его глазам.
- Как же! Канашкину икру та…  -  Он остановился на полуслове.

     Зоя улыбнулась.

- Секрет?
- Я много болтаю. – Смутился Резей.
 
     Она взглянула на него и отвернулась к огню.

     Резей взбодрился.

- Что мне в вас нравится, так это – характер.
- У кого? У женщин?
- Если бы. У нацменьшинств.
- А мы еще отличаемся?
- Как это «еще»? Еще как!
- Цивилизация не испортила нас так же, как и вас?
- Где ты видишь тут цивилизацию? – Резей развел руками.
- Разве она снаружи? Она внутри нас. – Зоя опять смотрела в огонь. – Твоя жена все деньги истратила. А в доме твоем люди живут. И не чужие тебе. - Внезапно сказала она.

     Ему вдруг стало трудно дышать.
     Послышалось пение какой-то птички.

- Деньги… жена.– Повторил он. – Птичка поет, ты слышишь? Осень, а она поет.
- Ночью птички не поют. – Отвечала Зоя.

     Слабые языки пламени вспыхивали в догорающих поленцах, которые  аккуратным кругом ограждали  седое пепелище небольшого костра.

- Ты все это в огне увидела?
- Да.

     У Зои опять блестели глаза.
     Ему вдруг захотелось поцеловать ее и, может быть, написать стихи.
     Резей зажмурился.

- Надо идти спать. – Зоя встала. – Вы же не согласитесь еще день отдыхать.
- Коряки все на огне гадают? – Спросил Резей.

- У меня дед шаман.

     Зоя ушла.
 
     Резей добавил чурок в костер и улегся рядом на лапнике.


      
        ГЛАВНЫЙ  ВОПРОС   НАШЕГО   ВРЕМЕНИ

     Рыбинспектор Ухо рассвирепел не на шутку.
     Он так орал в трубку, что  в какой-то момент остановился, прислушавшись к собственному голосу.
 
- Не хрен было и браться! Других бы нашел! Говнюки вы, а не профессионалы!
   
     Он не помнил, когда в последний раз так злился.
     Разве, когда разбежался его зоосад.
     Но иначе  вразумлять тупых раздолбаев, как не криком с матом, он не умел.
     Не реверансы же козлам отвешивать.
     Мало того, что досмотреть груз, как следует, не смогли, еще упустили и саму шайку.

     Рыбинспектор Ухо взгрустнул.
     В последнее время у него ничего не клеилось.
     Неужели фортуна повернулась к нему в профиль?

     Вечером же велел отправить двести килограмм икры местному батюшке отцу Иннокентию.

     И выделил денег приготовить свечи потолще, дабы собственноручно поставить их перед иконами в ближайшее же время.
   
                ***   

     Еремин в который раз осматривал окрестности в бинокль.
     Болота здесь тянулись нескончаемыми топями.
     Третьи сутки его небольшой отряд никак не мог выбраться из них.
     Бессильным оказался и Карат.
     Он не выказывал никакого рвения к перемене дислокации и откровенно скучал.

     Еремин получил нагоняй от шефа и вздохнул облегченно.
 
     Чувство вины за упущенный объект слежки мешком упало с плеч.
     Но теперь все будет по-другому.
     Все будет, как надо.
     Шеф дал добро на решительные действия.
 
     Он похвалил себя за то, что не счел нужным известить шефа о потерянном времени из-за похода в горы неизвестно за кем.
     Вообще-то, рыбинспектор Ухо - кретин, чуть что – орет.

     Зачем кретину говорить всю правду? Верно, совершенно ни к чему.

     Как схватить этих бродяг?- вот главный вопрос нашего времени.

     Еремин в который раз взялся за бинокль.
     Мужики в шайке Бушуева вооружены и, по слухам, неплохие охотники.
     Подставлять свой лоб под пулю не хочется.


                У  ШАМАНА

     Время катило за полдень, когда они вышли к Еловке.

     С пологой сопочки хорошо обозревалось несколько разрушенных дворов, стойбище Шамана - потемневшая от частых дождей и снега крыша его домика, яранга и площадка с бегающими туда-сюда животными.

     При подходе к деревне, небо, дотоле ясное, мгновенно затянулось черными тучами.
     Началась противная осенняя морось.
     Стремительно темнело, и ничего в этой темноте не стало видно.

     Обрушился холодный дождь, через минуту налетел ураганный ветер. И, вперемежку с крупными дождевыми каплями, замелькали перед глазами белые мухи.

- Батюшки! Снег пошел! – Закричал Шурка.

     Внезапно налетел  снежный вихрь неудержимой силы. Казалось, сейчас он подхватит путников, и, словно невесомые листочки, раскидает их по сопкам.
 
     Шурка обхватил ближнюю сосну и зажмурился.
     Его спутники последовали его примеру.
     Буран острыми льдинками колол лицо, выдувал тепло из куртки.
   
     Внезапно все стихло.
     Снег крупными хлопьями валил стеной.

     Диего всматривался в силуэты дальних сосен, где, по его мнению, стоял дом Шамана.
 
     Оглянулся на спутников и нерешительно двинулся вперед. За ним тронулись и остальные.
     Они прошли минут десять-пятнадцать, дом Шамана не показывался.

     Шурка остановился.
 
- Ты что? – Закричал он, направляясь влево. - Туда идти надо, туда!

     Все пошли за Шуркой.
     Но, кроме сосен с елками, ничего не встретили.

     Пришла очередь вмешаться Резею:

- Ну, вы даете! Пространственным идиотизмом страдаете? Идем туда! – Рука его указывала ровно в противоположную сторону.

     Во время их недолгой перепалки внезапно прояснилось небо, и перед глазами изумленных путников предстал дом Шамана и виднеющаяся сквозь стволы сосен яранга.
   

     Яганов принял их радушно.

     Отправился за вареньями-соленьями в погреб.
     Наварил борща с соленой черемшой.
     Соорудил тесто и через полчаса горячие пирожки с грибами, папоротником  и картошкой дымились на столе.

     К обеду пришел Алешка, гулявший по тайге с рысью Итой  и собаками.
 
     Он знал каждого из троицы, как и остальных поселковых в лицо.
     Но близко с ними не общался.
     И теперь с любопытством наблюдал за этими тремя камчатскими медведями, неуклюже передвигающимися по избе Шамана.

     Заскорузлыми пальцами курьеры трогали носы и брови вождей, спинки глиняных зверушек.

- Тебе, дед, в город надо.– Говорил Резей. – Ты - творец.
- Господь ваш творец. – Посмеивался Яганов, кусая трубку. – А я - так, подражатель.
 
- Зачем так много рож? – Спросил Шурка, кивая на бюсты вождей.

     Яганов не слышал вопроса, а может, сделал вид, что не слышал.
 
     Алешка собрал в таз посуду и отправился с нею к ручью.

     Гавриил и Резей любовались зверушками.
     Зоя сидела у окна за столом и смотрелась в зеркало.
 
     Неожиданно Яганов подскочил к Зое и, выплюнув трубку, прокричал что-то по-корякски.
 
     Остальным показалось, что зеркало само выскочило из рук беременной и в мгновение ока вылетело в отворенную форточку.

- Билять! Чука кичигинская! – Крикнул   Яганов.

     Схватил несколько глиняных бюстов, выскочил за дверь и помчался к яранге.

     Через минуту с той стороны донеслись звуки бубна, крики Шамана и неимоверный грохот.
 
     Резей не спускал с Зои глаз, требуя пояснений.

     Зоя пожала плечами и занялась своим чаем.
 
     К ней подсел Диего.

- Настоящий Шаман. Сразу понял, карагинская ты. Злой. Ты забыла, тебе чужое зеркало брать нельзя.

- Дурак твой Шаман.– Громко сказал Шурка.

     Он устроился напротив Зои за столом и смотрел на нее в упор.

- Зачем  обижать хозяина? – Побледнел Диего. - Он уважаемый  старик. Много знает, не то, что мы. Он знает, что после нее,- он кивнул в сторону корячки,- в это зеркало смотреть нельзя. Заболеть можно, а то и вовсе помрешь.

- А она что, проказой больна? – Спросил  Шурка с ехидной ухмылкой на лице.
- Ты живот ее не видел?

    Шурка  привстал, всматриваясь в окно.

- Видел. Потому и говорю, дурак.

    Резей с Гавриилом  переглянулись.

- Смотри. – Толкнул Шурка под локоть Диего. - Это не бред? Я не сплю?

     На поляне рысь Ита облизывала морду сидящему тигру.

- Котя?!
- Он! Кому тут еще быть? – Бросился к окну Резей.- Ну, надо же, за нами приволокся! Вот это да! Рыбинспектора Ухо тигр! Он  меня в ухо лизнул, еще там на болотах.

    Шурка недоверчиво засмеялся:

- Ты че несешь, шлепало?
- Лизнул, я видела. – Подтвердила Зоя. – А вы спали.
 
     Шурка метнулся к выходу:

- Надо его поймать!
- Зачем?

     Остальные вопросительно уставились на Шурку.

- Как зачем? Он же сдохнет в лесу!
- До сих пор не сдох.
- Они целуются. – Сказал Алешка.

    Шурка  выскочил на крыльцо:

- Эй, Котя! Иди к нам!

     Тигр нырнул под елку, Ита побежала за ним.
     Стая ягановских собачек понеслась следом за парочкой.

     Из яранги вышел Яганов, ему рассказали  о визите тигра Коти.
     Весь вечер  старик  курил свою старую трубку и огорченно вздыхал:

- Уведет он мою Иту.

     Морозным  весенним днем  нашел он ее  кустах крошечную, беспомощную.
     Матери поблизости не наблюдалось, погибла, видимо.
     Дед  сунул котенка в рукавицу и с тех пор она жила у него в избе.

     Стемнело.
     Ита в обычное время не пришла.
     Старик  заметил, за те полгода, что Ита жила у него, такого не было, чтобы рысь не пришла домой ночевать.

     Яганов был безутешен.
     Единственное, говорил он, что могло бы  немного залечить его рану, это хорошая порция икры под водочку.
     Ах, как бы он теперь отвел душу икоркой с водочкой. Да где теперь найдешь их. И  к реке не побежишь, и до магазина не доскачешь.

     Гости поставили ему беленькую из запасов и икры наложили из Гаврииловой фляги.
 
     Яганов водку принял, а икру просил дать из другого жбана.
     Пришлось просьбу хозяина уважить.
   
     Поутру, тепло попрощавшись, путники двинулись дальше.
   
   
     Однако, к вечеру они оказались прямо перед домиком шамана.
     Изумленные и утомленные   курьеры  снова ввалились к деду Яганову.
     Шаман, не выказав ни малейшего удивления,  приветливо говорил:

- Заходи. Здравствуй, пожалуйста.

     Ита так и не вернулась.

- Чужая икра, не наша, потому много дать не можем,- неуклюже извинялся Резей.

     Из рюкзаков опять исчезла бутылочка водки и около двухсот граммов икры.
     Очень любил Яганов икру под водочку.


     Наутро  курьеры  решительно прощались с Шаманом.
     Он  после  вчерашнего ослабел и не провожал их.

     Воспользовавшись случаем, Шурка заглянул в ярангу.
     Под камлейкой на вешалке, у висящего бубна, валялась масса расколоченных бюстов вождей.
     Глиняные фигурки животных стояли по другую сторону погасшего костра.
 
     Уходили, ругая проводника Диего.
 
   
     Уже в лесу он посетовал, с колдуном надо бы осторожнее.
 
     И под вечер вновь привел их к стойбищу шамана.

     Зоя плакала.
     Диего рвал на себе волосы.
     Остальные пребывали в немом оцепенении.

     Бутылочка заветного и граммов триста красной икры остались и на этот раз у Шамана.

     Так они уходили и приходили к стойбищу Яганова еще  несколько дней, пока у них не кончилось горячительное.
 
     В очередной раз, когда же  перед  глазами  нарисовалась знакомая крыша, Резей не выдержал и резким движением руки сорвал рюкзак со спины Гавриила.
Вынул тяжеленный жбан с икрой.
 
     Напитков в рюкзаке не было.

     Ввалились к колдуну, уже не здороваясь.
 
     Тот головой кивал, как китайский болванчик:

- Здравствуй, пожалуйста. Проходи.

     Шурка надвинулся на него с кулаками:

- Охренел, старый? Нет у нас ничего! Нет!

     Тот невозмутимо курил трубку.

- Какого черта! – кричал Резей, потрясая  пыльным рюкзаком перед иссеченным морщинами  лицом   шамана. - В нем пусто, как на дне кратера!

     Из рюкзака валились нож, спички, соль, веревка, носки.
     Сверху сыпались какие-то веточки, плавно опускались сухие листья.

     Яганов медленно передвинул  трубку из одного угла рта в другой.

- У него нет. У тебя есть. – Кивнул он на Шурку Клеща.

     Резей, набычившись, пошел на приятеля.

     Все утро Шаман уговаривал отдать оставшуюся икру, великодушно оставляя Гавриилу его долю.
 
     Курьеры сдержанно отказывались.
     Шаман настаивал.

     Попусту маетесь, пропадет зазря икорочка, говорил он.

     Шаман снарядил курьеров свежими домашними  припасами и велел Лешке Михайленко собираться.
 
     Старая закопченная  трубка каким-то непонятным чудом висела на его нижней губе.
     Алешка поймал себя на мысли, что все время ждет, выпадет она - таки из его беззубого рта или нет?

 -  И помни, лучшие учителя человека — это его враги.  - Напутствовал он  Алешку.
 
    А курьерам сказал, что его протеже без хлопот проведет их до Мильково, ибо хорошо знает долину реки, и особенно, окрестности села Шаромы.
 
     Услышь его, Алешка немало бы удивился - в этой части Камчатки он бывал лишь проездом.
     У Шамана, видно, были свои резоны.

     Наконец, Яганов сполз с лежанки.
     Уселся за стол к окну, вынул изо рта трубку.

     Полюбовался на вечерний двор свой.
     Вздохнул, вспомнив Иту.
     Нюхнул стопочку, сиротливо приткнувшуюся в углу стола,  и  обвел долгим взглядом  озадаченных гостей.
 
     В узких глазах его мелькнуло нечто.

-  Вот что, паря.– Хлопнул он себя по коленям.– Скидавай обувку и айда за мной в ярангу.
 
     Зойка вопросительно крякнула.
 
- И ты. - Не глядя на нее, буркнул Яганов.


     Оторопевшие курьеры вкупе с Алешкой и Зойкой разулись прямо в избушке отшельника и так, в носках  проследовали за ним в ярангу.

     От сжигающего любопытства  и  некой боязни никто из них даже не почувствовал  зябкой стылости  предзимней  сентябрьской земли.
 
     У входа Шаман жестом приказал остановиться.
     Сам скрылся за пологом.

     Через  несколько долгих тягучих минут глухой его голос раздался изнутри яранги.
     Но звуки его были столь неясны и непонятны, что ожидающие вопросительно переглянулись, потоптались нерешительно на месте, да так и остались  снаружи.
     Когда  кашель раздался громче, Алешка решительно откинул полог и ступил вовнутрь.
     За ним подтянулись остальные.

     В полумраке сверкал небольшой костер.
 
     Шаман успел переодеться.
     Теперь на нем  красовалась расшитая лентами и бисером камлейка.
     Старинные медные колокольчики обрамляли его своеобразную шапочку, отороченную оленьим мехом.
     На правой руке его висел  бубен.
     По  краям бубна бренчали  колокольчики.

     Жестом  Шаман пригласил гостей  к огню.
 
     Сам встал, медленно  двинулся  вкруг костра,  по кругу.
 
     Негромко  и  нечасто Шаман начал ударять рукой в бубен.
     Постепенно шаг его ускорялся и звук бубна звучал  громче.
     Внезапно он остановился.
     Поднял  бубен над костром, закрыл глаза и под звуки одной понятной ему песни стал раскачиваться.

     Монотонный ритм его пения-завывания погрузил слушателей в некоторое оцепенение.
     Поэтому немало они удивились, когда в руках Шамана появилась деревянная  колотушка, словно соткавшаяся  из  воздуха.
   
     Шаман медленно раскачивался под звуки, которые, казалось, исходили из самых глубин его бездонного горла.

     Изредка он ударял в бубен.
     Тонко позванивали  старинные медные колокольчики.

     Костер разгорался все сильнее.
     Дым заполонил ярангу.
     Пение  становилось все громче.
     Удары в бубен – чаще.
     Полумрак - все гуще.
     Движения - все резче.

     Шаман пошел кругами.
     Грохот ударов в бубен усилился.
     Длинные волосы  Шамана  развевались в терпком дыму, как крылья черного  ворона  в вечернем тумане.
 
     Шаман кружил и кружил вокруг костра.
     И вся яранга закружилась перед глазами курьеров.
     В  какой-то момент каждый  почувствовал дуновение  свежего ветра на своем лице.

     Внезапно шаман изменил ритм ударов.
     Лицо его совершенно  исказилось, как от нестерпимой боли.
     Он закрыл глаза.
     Послышался легкий свист.
 
     И Шаман в изнеможении свалился у костра.
     Слабо  махнув  рукой, он дал понять: пора покинуть  ярангу.

     Обомлевшие путники вышли на воздух.
 
- Что это было? – спросил ошалевший Шурка уже в избушке.
- Ты не понял?  -  Удивился Резей.

     В комнату ввалился Яганов.

     Он уже переоделся в свою обычную одежду.

     Глаза его привычно щурились в  нескрываемой  усмешке.
     Знакомая  трубка  по-прежнему висела на его губе.

     Казалось, ничего необычного совсем не произошло только что.   
     Яганов уселся на свое любимое место у печи и воззрился на собиравшихся в дорогу гостей.


-  Кутх- ворон  первопредок, могучий  шаман  коряков  и ительменов, от  которого  произошли  люди. У него  большая  семья   и он  защищает  своих  детей от  злых  духов. Он защитит вас в дороге. – Наконец произнес он.- Никто  и  ничто  не  помешает  вашему  продвижению  к  цели.  Если на то будет угодно Кутху.

- А  если неугодно? – Вырвалось у Шурки.
- Чет ты там брякаешь? – толкнул приятеля Гавриил.

- Я просил великого Кутха, чтобы вы  стали своими. Все рождены на этой земле. Вы грешники, убиваете эту землю. Рыб, птиц и прочее. Плюете на нее. Она вас потому и не принимает. А злые духи радуются и тащат вас к себе. Духи ненавидят нас, шаманов, потому что мы защищаем людей. Но не бойтесь. Все будет хорошо. -  И  добавил тише. -  Я просил его.
             

               ЛЕСОРУБЫ   ДИКИЕ
      
     Хотя и холодно, решили искупаться.
     Когда-то  же это нужно сделать?

     Диего неодобрительно покачивал головой.
     Все, как один, к концу дня  вспотели от тяжелого груза, а вода в реке – не источник горячий - ледяная.
      
     Первым пошел Шурка.
     Снял ботинок, поболтал ногой в воде и передумал.

     В реку полез Алешка.
     Погрузился по пояс.
     Мгновенно окоченел так, что дух занялся и челюсти свело.
     Окунулся с головой.
     Несколько раз.
     Вышел из реки, пар валил от Лешки, как от гейзера.
     И жарко ему стало, вот что удивительно.

     Лешку поддержал Резей.
     Ему хватило одного погружения.
     Взвизгнув, он выскочил и потребовал водки.

     Гавриил хмуро предложил вспомнить пятидневную экспедицию вкруг стойбища Шамана.

     Быстро темнело.
   
     Лишь когда купальщики оделись, обнаружилась пропажа  корячки Зои.
     Обшарили соседние кусты, подождали немного и  двинулись в сторону от реки.

     Гавриил наткнулся на свежую просеку.
     Широкая дорога из спиленных пеньков испортила ему настроение.
     Гавриил присмотрелся - так и есть: законная вырубка производится по клейму на шейке корня дерева.
 
     Пеньки должны быть низкие.
     Здесь пеньки высокие, клейма нет, дураку ясно – опять браконьеры.

     Уже до Камчатки добрались, а лес в какой-нибудь Китай сплавляют.


     До его уха долетел знакомый голос, сыпались отборные соленые словечки.

- Слышь, как   строчит. – Прогудел сзади Шуркин бас. – Чисто профессионалка.

     В  метрах  пятнадцати-двадцати от них Зоя увлеченно беседовала с группой  мужиков в телогрейках.

     Сваленные у порога бензопилы и тягач близ бараков указывали на диких лесорубов.
 
     Мужики  внаглую лапали и тискали беременную корячку, хлопали по выпуклому животу и ржали, как стадо диких жеребцов.
     Зоя нимало не отставала от гогочущих, успевала стукнуть кого  по спине, кого по плечу, а кого и по заросшей морде.
     Лесорубы окружали ее все более плотным кольцом, каждый старался выделиться, крикнув что-нибудь позабористее.

- Так это же знаменитая Зойка, королева Косы! - Вдруг вскрикнул Резей.

     В животе у него вдруг резко похолодело, и он решил, что зря купался сегодня в речке.

- Эта корячка - та самая Зойка, которая зимой на Косе утопила автофургон с продуктами … Борюсика  Канашко! – Хлопнул себя по ляжке  догадливый Шурка.

- Ба, да она же им и подослана,- продолжил Резей.

 -  Черт! Как я сразу не сообразил! Она и не беременна вовсе! Идиоты! Какая нормальная баба с животом в тайгу попрется? Каналья к нам ее и приставил, потому как должна ему  лимон, не меньше.

- Нет, тут что-то не так. – Засомневался Гавриил.

     В этот момент близ его уха что-то просвистело.
     Над головой Резея тоже что-то прожужжало.

- Ложись! - Сдавленно крикнул Шурка.

     Они  присели.
 
     Диего выбирался из ложбины.
     Тяжелый рюкзак перевесил его на этот раз, и он скатился обратно вниз в ложбину.

     Слева и справа  из кустов показались лохматые  ребята, нечесаные и не совсем трезвые.
 
- Шпиков  мы либо стреляем, либо водкой прощаем. – Раздался над курьерами насмешливый голос.
   
     Хмуро разглядывали их обступившие полукольцом группа  малоприветливых  мужиков.
     Впереди стоял корявый невероятно лохматый мужичонка с охотничьей двустволкой.

     Лисьи глаза его будто ощупывали лица курьеров.

- Не тянут они на шпиенов.– Протянул бледный  парень с полным отсутствием всякой растительности на лице. – С таковыми рюкзаками не шибко пошпионишь-то.

     Он пнул крайний рюкзак.

- Много ты понимаешь. – Возразил ему мужик в норковой шапке. - Может, у них видимость такая. Тут жа  сиганут к кому нать и наклепают.

- Ага, медведю в ухо.
 
     Безбровый вновь повернулся к Шурке.
     Тот выхватил рюкзак из-под его ног и вмиг поднял  на плечо.

- Иди уж,  торопыга. – Толкнули  Безбрового. – Адвокат чертов.
- Какими судьбами, господа хорошие? В наши палестины?
- Палестины-то – наши! – Возмутился  Шурка, оглядывая лесных жителей.
 
     Среди них  он углядел человек десять китайцев.

     Наполненные граненые стаканы с разбавленным спиртом и тяжелый запах перегара радушно встретили утомленных   путников в бараке заброшенного леспромхоза.
 
     Трое, дыхнув, молча опрокинули угощение.
     Лешка, покрутил головой, с обреченностью приговоренного, принял на грудь.
     Диего робко пытался возразить, обычно он не пьет посреди тайги с незна…
 
     Несколько пар угрюмых глаз высветились вдруг из барачной глубины.
     Стоящий позади Старшой приветливо ткнул ему в спину чем-то твердым, сильно напоминающим дуло ружья или пистолета.
     По нарастающей боли под лопаткой Диего понял, угощения избежать не удастся.


     Скобленый барачный стол блистал камчатскими дарами.

     Здесь было все: свежежареная и  вялено-сушеная оленина, жареный лосось, лотки с салатом из папоротника и  грибов,  жареные боровички, маринованные  опята и горки брусники  с клюквой. То там,  то сям сверкали  боками  прозрачные  бутылочки беленькой.  А главное, здесь был свежий хлеб.
     И курьеры оторвались.

     От переизбытка спиртных паров и в воздухе и в телах происходил некий разброд чувств и мыслей.

     Старшой назвался Ленькой Вахрамеевым и уселся за стол  рядом с Гавриилом.
     Напротив тусклый свет керосиновой лампы высвечивал   рожи  Безбрового и  мужика в норковой шапке.

     Вахрамеев, похоже, хлебнул уже достаточно.
     А потому выражался прямо и просто.
     Он наполнил жестяные кружки красной  рябиновой настойкой и  кивнул в сторону молчаливых китайцев.

- Видал наши запасы? Их труды. Домовиты,
страсть. Ты их селедку жареную ел? Засоленную.

     Гавриил сморщил нос.

     Вахрамеев расхохотался, ткнул его в плечо.

- Вот и мы ждали, когда эта проклятая бочка закончится. Вонища! Хоть с Камчатки беги. На что уж мы,  мужики  ко всему привычные, а тут, блевать  тянет. Такая вонь! А они жарят и жарят селедку эту проклятущую. Но, к середине бочки мы к запаху попривыкли. Жарите, и хрен с вами. А как селедка-то на убыль пошла, мы принюхиваться стали. А у кого и слюнки потекли. Кумекаешь?

     Гавриил попытался прямо смотреть на собеседника.
     Но глаза его никак не могли остановиться на одном объекте.
     Вахрамеев не мог долее видеть мучения нового приятеля, сгреб его и потащил в сени.

     Резей с Шуркой, как ни были пьяны, а насильное перемещение товарища своего заметили.
     И рванули  к двери.

     На крыльце барака никого не оказалось.
     Зато за спиной послышалось чавканье.
     Шурка с Резеем вернулись в сени.
     Двое сидели на бочках и грызли огурцы.

     Варфоломеев хвастал:

- Вот здесь огурцы, там брусника, а там папоротник соленый. А как они солят!
 
     Он подался в угол и через некоторое время  вернулся с пучком зеленых стеблей.

- Ты знаешь, как они солят? В семи солях. Не папоротник, а грибы. Белые! Ей Богу. Хошь попробовать?

     Он сунул пучок в нос Гавриилу.
     Гавриил  выбросил огурец и принялся жевать папоротник.
 
- Вот я на груздях сижу. – Продолжал Вахрамеев.

     Он привстал, сдвинул крышку. принюхался:

- Вкусно. Опята, кажется. Хошь попробовать?

     Гавриил отбросил пучок папоротника.
     Вахрамеев зачерпнул  ручищей, как половником, с полкило опят.
     И Гавриил принялся покорно хрустеть солеными опятами.

- Вкусно?
- Угу.

     Только теперь Вахрамеев увидел еще двоих присутствующих.
 
- О! Иди сюда, ребята.
- Врешь, китайцы папоротник не солят. Его японцы едят. – Сказал Шурка.
- Китайцы все едят. А солить папоротник я их научил. – Отвечал Вахрамеев.

     Шурка приблизился к Вахрамееву и долго смотрел ему в лицо.

- Врешь. – Заключил он уверенно.
- Вру. – Согласился тот. – Но все равно китайцы классно готовят.

     А ты на капусте сидишь.

- На баксах или евро?

     Резей не совсем удачно приземлился к бочке.
     Ни с того ни с сего у него заболел нос.
     Он достал груздя из бочки и приложил его к носу.

- Угости пачечкой.– Вставил он слово.
- Бери, сколь хошь. – Развел руками Вахрамеев.

     Шурка заглядывал в ближние бочки и пробовал содержимое.

- А где вы их набрали?
- В лесу. – Ответил Вахрамеев.

    Резей грел нос в соленом грузде.
    Шурка сосредоточенно продолжал рыться в бочонке.

- Я прямо не переставаю удивляться. В Камчатке  теперя и тигры водятся, и китайцы. Скоро слонов увидим.
- Глобальное потепление.

   
     Китайцев Вахрамеев подобрал  на  западном  побережье.

     Их суденышко разбилось о прибрежные скалы.
     Кто выбрался, тот выжил.
     Ехать домой не на чем и не на что.

     А здесь есть возможность заработать на обратную дорогу домой.
     Лес валить они не очень. а вот стряпают…  без них голодом сидели бы, точно.
     По- русски немного уже говорят.
     Но, сволочи, своему языку учить не желают.

     Разговор незаметно перетек обратно за стол.
 
     Все стали вспоминать, как их отцы в свое время покупали яблоки, конфеты не  килограммами, а ящиками,  а мороженую баранину-говядину –  тушами.
     Сахар, соль, крупы, муку – все мешками домой  доставляли;  сгущенку, тушенку – коробками.

- Потому в магазинах ни хрена и  не было! – Заключил Шурка.
- Эти ба запасы да к нам тогда, на мыс. А…
- На какой мыс? – Поинтересовался  Резей.
- А хрен его знает! Щука! Как мыс-то назывался?

     Щука, тот самый Безбровый парень, поднял глаза к закопченному потолку:

- Мыс поста Круглый.
- Не. То не то. То пограничников мыс. – Вахрамеев толкнул мужика в норковой шапке. – Цапа,  на каком мысе мы застряли у прошлом годе?

     Цапа уже продолжительное время пытался испробовать  папоротниковый салат, но ему никак не удавалось донести его до рта.
     И сейчас, когда искомое маячило уже возле глаз, некий толчок сбросил содержимое с неверной вилки.
    С огорчением и укором Цапа воззрился на виновника несчастья:

- У тебя совесть е?
- Имя мыса! – Кратко потребовал Вахрамеев.
- Не было там имени. Бухта Березовая.
- Во, Березовая - дичь, страшенное  безлюдье!
- Ну, ни хрена себе! И че вы там делали? – Поинтересовался Резей.  – Медведей били?
- Они тамочки тигров ловили. – Засмеялся Шурка.


     Лесорубы  оказались бывшими рыбаками.

     Прошлым октябрем собралось их одиннадцать человек.
     На трех мотоботах пошли они за рыбкой.
     Внезапная поломка  заставила  рыбаков прибиться к  незнакомом берегу.
     Ночью разыгравшийся шторм одно судно разбил о берег, а другое отнес в открытое море.
 
     Вместе с судами потерялись личные документы, вещи, а главное, единственная рация - связь с большой землей.
 
     Что делать на диком берегу без пищи, без теплой одежды, без связи?

     Но им повезло.
     Буквально тут же у берега  нашли заброшенную воинскую часть, а там соль и несколько мешков муки.
 
     Поначалу жилось терпимо.
     Как могли, ремонтировали оставшийся третий мотобот. Надеялись на нем вернуться домой.
     Белорыбицу ловили - треску, терпуг.
     Ягоды собирали.

     Лазили по сопкам, по шеломайнику, ставили капканы на зайцев.
     Грелись остатками мебели.

     В хозяйстве - ни ружей, ни патронов, топора – и того не было.
     Когда выпал первый снег, поняли, что без посторонней помощи мотобот починить не удастся.
   
     Заканчивалась мука.
     Оставаться в неотапливаемой казарме без дров, без продуктов было равносильно самоубийству.

     К счастью, нашли несколько пар старых лыж.

     Вот четверо и отправились на поиски людей.
     Снегу к тому времени уж довольно навалило.
     В пути лыжи поломались,  пришлось  добираться  вброд по снегу.
 
     Через пять дней набрели на пограничную заставу грязные, истощенные.
     У погранцов глаза на лоб вылезли.
     К ним медведи и то раз в год заглядывали.

     Добрые люди накормили, напоили четверых бродяг - оборвышей.
     Вызвали вертолет МЧС.
     Забрали тех, что на берегу ждали в бухте Березовой, как оказалось.

     А сидели они там три месяца.
     Все хорошо закончилось.

     Одно плохо, за промысловый сезон ничего не заработали.
     Остались к тому же без плавсредств.

     Родственнички и не искали из них никого.
     Кто-то болел, кто-то пил, а кто-то уже и похоронил  пропавших.
 
     Тогда они собрались снова и ушли.
     Теперь рубят лес на богатого дядю.

     Цапа наконец-то изловчился и поймал  на лету коварный салат. Довольный, он захрустел папоротником, спросил:

- А что нам в морях делать? – И сам ответил. – Правильно! нечего нам там делать! А особливо теперя!

     Цапа перестал жевать, обвел сидящих трезвеющим взглядом и демонстративно полез в карман.
     Долгую минуту он бережно разглаживал газетную страницу.
     На ней отчетливо просматривалась карта.

    Щука придвинулся к Цапе.

- Раунд «семь». – Прочел он. – Что за хренотень?

    Вахрамеев завис над Цапой.

- Раунд  пять а. Раунд шесть а. Точно - хренотень.  Места-то наши, гля.
- Были наши. – Цапа многозначительно поднял палец.
- Да не тяни ты! Говори! – Потребовали с разных концов стола.

     Цапа глотнул из своей кружки, закурил сигарету, потянулся к тарелке со злополучным салатом.
 
     Какой-то мужик в нетерпении стукнул кулаком по столу:

- Ты скажешь, Мюллер гестаповский?!
- Эта карта преступления… нашего начальства! – высказался Цапа.
- Какого начальства? – Взволновалось общество.
- Рыбного!

     В воздухе послышался шумок.
 
- Ну, ваще!
- Во, Цапа дает!
- А я говорю, начальства! – настаивал Цапа. – Карту я из «Камчатского вестника» вырезал. А показывает она  места разработок …э-э… нефтегазовых… нефтегазового  шельфа в Охотском  море. Вот, смотрите.

     В воздухе пронесся вздох разочарования.

- Удивил тоже.

     Но Цапа продолжал:

- Раунд седьмой и шесть А возле нашего западного берега.  Остальные  вдоль Магадана, Хабаровска, Сахалина,  Приморья. О, куда тянется!

- Тут нефтевышки стоять будут?

     Головы  присутствующих склонились над картой.

- Если уже не стоят.
- Вот засранцы, и все возле берега норовят… нагадить. –  Сказал кто-то.
- Рыбке-то кирдык пришел.
- Вот пакостники!

     Гавриил тоже пробрался к карте и долго возил по ней неверным пальцем.
 
-  Гля-ка, в зону эту попадают районы основного промысла  камчатского и синего краба, минтая и основные пути миграции лососевых. – Сказал он.
- О, прохвессор! А ты откелева знаешь-то?
- Что тут знать? – возмутился Щука. – Тут рыбаки все.  Кроме этих. – Он кивнул в сторону китайцев. – В реках на западе Камчатки, семга нерестится. И ей конец.

-  Откель здесь семга-то? – Вопросил голос из темноты.
 - Мы рыбак тозе. – Придвинулся кто-то из китайцев. – Семга есть.
- Точно. Есть там семга. – Подтвердил Цапа.
 
      За столом раздался смешок.

- Гля, понимают.
- Понимают. Только хрена от них добьешься, когда чего надо. – Сказал парень с невероятно длинным носом.

     Шурка некоторое время изучал нос парня, после брякнул:

- Ну, так ты это, спроси у него по-английски, ему будет приятно.

- Нет, я на родном, мексиканском!–Отпарировал парень.

   Шурка оторопел:

- А твой родной – мексиканский?
- А то!

     Публика развеселилась.

- Почитай лет тридцать ходил я по ентому зловредному морю. – Продолжал Цапа. -  И скажу так: крабам, ежу морскому и моллюскам - хана. Та немногая рыбка, что еще умудрялася скрыться от черпаков  японских да китайских, да польских, да  норвежских, от аварий не спасется.
- Они что - идиоты?
- А как они нефть транспортировать собираются?
- Да как бы не собирались, исход един!
- Ежели трубу наладят… - Рассуждал  Щука.
- Трясет тут постоянно, чуешь? – Перебил его кто-то.
- Что я, не знаю, что ли? Начальству видней. А пароходами?
- А буровые работы на дне? А выброс нефти?
- То ты не знаешь? – Вскинулся Цапа. - Погода в Охотском всегда мерзопакостная. Что летом, что зимой!
- Шторма – и только.– Поддержал его Вахрамеев. - Рыболовецкие суда то и дело тонут. Китайцы наши там свою лушпайку потеряли, в Охотском.
     Мы там насиделись на мысе-то. Сколько тут нашего брата, рыбака, сгинуло, не счесть. А твой хлипкий танкер  охотский штормяга  вмиг, как спичку, раскурочит.
 
- Тех мудрецов, что  про  нефть придумали, повесить мало. Враги они Камчатки нашей. И всего Востока  нашего Дальнего. – Заключил Цапа.

- Да, Камчатка – это, прежде всего, рыба.

               
   (Продолжение следует...)      

   © Copyright: Маргарита Горш, 2024
Свидетельство о публикации №224102501293