Марфа-содержанка
Марфа Гавриловна была девица необыкновенной красоты - высокая, стройная, с пышной грудью, упругими округлыми бедрами и тонкой талией. Большие, миндалевидной формы глаза на восточный манер, были цвета летнего василька, тонкий носик и чувствительные пухлые губки, по-детски румяные щечки. И кожа исключительной белизны и гладкости, как дорогой фарфор. Роскошные волосы цвета спелой пшеницы, вились тугими кольцами от природы, спадали по плечам и спине. Николай Лукич увидел эту маленькую красавицу в глухой деревне, закупая у охотников пушнину. Тогда ей было лет тринадцать, но даже в тряпье невозможно было скрыть такой бриллиант. Сторговавшись с отцом девочки за десять рублей и пообещав пристроить девчонку служить в богатый дом, он привез ее в город. Поселил у старой немки, что когда-то служила в его доме бонной, велел ей обучить девчонку наукам, манерам и всяческим обхождениям. После построил для нее дом на самом берегу Енисея, так, чтобы Марфуша могла созерцать смену времен года и наблюдать, как ее благодетель курсирует на своем пароходике мимо ее окон. Домик построил подальше от своей усадьбы и людских глаз, в северной части города. Небольшой - пяти комнат, а усадьбу он обнес высоким заборам. Обставил по столичной моде резной мебелью, коврами и дорогими дамскими штучками. Под вешалкой у входа стоял громадный сундук с зимними вещами. Массивные двери в спальни, зал и столовую плотно закрывались, поэтому в доме всегда была тишина. В двух простенках между окон висели большие зеркала в резных рамах. Под ними стояли столики с тюлевыми скатертями. На столиках размещались вазы с шелковыми цветами, покрытыми от пыли большими стеклянными колпаками. По обе стороны от ваз находились бронзовые подсвечники с хрустальными подвесками и рамки с фотографиями Марфы Гавриловны в разных нарядах. В простенке возле дверного проема под картиной местного живописца стоял складной обеденный стол, покрытый белой скатертью, и на нем два пятисвечных канделябра. Вокруг стола теснились венские стулья. У других простенков и окон на черных восьмиугольных тумбах зеленели в горшках и кадках цветы: рододендрон, фикус, кипарис, мирт, азалия, камелии. У одной стены стоял ломберный стол, на нем граммофон с громадной трубой, рядом голландская печь в голубых изразцах. У другой стены - бордовый шелковый диван и два кресла, которые в обычные дни закрывались парусиновыми белыми чехлами с красным кантом по швам. В столовой стояли большой обеденный стол, покрытый скатертью, венские стулья, большие напольные часы с боем, черного дерева буфет, на стенах висели декоративные тарелки. Помимо кровати с балдахином в комнате хозяйки находился комод, на котором стояло большое овальное зеркало, статуэтки, японский веер и павлиньи опахала, в других комнатах находились этажерки с книгами, маленькие столики, цветастые абажуры, фонари, японские панно - все, что привозил Николай Лукич хозяйке в подарок. Затем, когда благодетель подарил Марфе жеребца и коляску, построили конюшню, птичник для куриц, фазанов и диковинной птицы павлина.
Поначалу Марфа дичилась покровителя, а после свыклась и стала радоваться его редким визитам. К семнадцати годам она совсем расцвела, повзрослела и превратилась в девицу редкостной красоты и обаяния. Полистав местные газеты, а иногда модные журналы, что выписывала из Петербурга, послонявшись в полной лености по дому, Марфа собиралась на прогулку дышать свежим воздухом в сопровождении горничной. Наряжалась она с особым шиком, учитывая каждую деталь туалета, так как учила ее бонна. Ей было крайне важно внимание Николая Лукича и его похвала. Недавно отметив свои двадцать два года, она получила в подарок новую шляпку с перьями лилового цвета диковинной птицы страуса, бархатную пелерину с вышивкой по краю того же тона и золотой туалет, состоящий из ожерелья, сережек и двух браслетов. Все это было невероятно к лицу Марфе.
- Как погоды ныне? - спросила она горничную, завязывая банты на туфельках.
- Холодат, почитай, десято августа, уж и Спас не за горами.
- Мы ненадолго, возьми зонт и вели прячь.
- Ой, барышня, куды вы опеть собралися? Николай Лукич опять браниться станет, погуляли бы по усадьбе и все, - горничная не унималась, натягивая чуньки и снимая с вешалки зонт.
- Николай Лукич прибудут после шести, мы к тому времени возвернемся. И не смей ему говорить, что я выезжала. Вели кучеру ехать на набережную, поняла ли?
- Да, поняла я, - буркнула баба, открывая девице дверь.
Марфа Гавриловна проследовала по мосточкам к коляске и, поправляя подол платья и пелерину, кивнула прислуге: «Можно ехать». Прогуливаясь по набережной, она зашла в читальню к Вере Баландиной, взяла для прочтения новый французский роман. После выпила горячий шоколад, в кондитерской купила на вечер четыре пирожных со взбитыми сливками и, раздав у храма милостыню, вернулась домой. Зайти в храм она не решалась, некая неловкость и стыд сковывали ее, не позволяя переступить порог. В четыре часа Марфа Гавриловна по обыкновению обедала, а затем в ожидании Николая Лукича садилась в любимое кресло за чтение. Жизнь у содержанки была скучная и однообразная, полное одиночество и вечное ожидание благодетеля. А сейчас лето, самая работа для купца, который владеет пароходом, золотыми приисками, ведет торговлю и имеет семью с пятью чадами. Когда Марфуша повзрослела и поняла, для чего Николай Лукич привез ее в город, она испугалась, но после его любезностей, ухаживаний и подарков приняла свою долю и успокоилась. У него было лишь три условия для нее и тогда весь мир упадет к ее ногам: детей иметь она не может, по причине того, что не является ничьей женой, на место законной супруги явно или хитростью претендовать не станет и обязана блюсти себя в чистоте и преданности. На все условия девица Марфа была согласна. Так и жили, барин исполнял капризы юной любовницы, а она, зная толк в любовных утехах, ублажала его.
- Марфа Гавриловна, к вам гости, - громко объявила горничная и удалилась. Девица вспорхнула, отложила книгу на стол и кинулась на шею вошедшему в комнату барину, шепча ему на ушко:
- Доброго вечера вам, я страшно соскучилась.
- Устал, устал, душенька, сил нет. Я к вам ненадолго, послезавтра с рассветом выезжаем в город Красноярск на выставку. Прошу вас быть готовой к шести.
Большой грузный мужик в синем кафтане, шелковой жилетке поверх льняной рубахи, тяжело сел на диван, вынув из нагрудного кармана золотые часы, щелкнул крышечкой, глянул время. Присев рядом, Марфа обхватила его за шею, прижимаясь щекой к курчавой бороде и словно растворяясь в нем.
- Останьтесь, прошу вас! - шептала она.
- Некогда, Яков Кондратич еще ожидают, дела, милая, дела. Вот поедем в город, там уж я вас зацелую, роза моя алая, а покуда некогда, пора мне.
Он тяжело встал, поглаживая себя по седеющей бороде, и направился к двери. Она повисла на его шее совсем на мгновение, он поцеловал ее в лобик, бросил на сундук скрученные рулетиком купюры.
- Вот, убери с глаз. Ладно, Марфуша, пора мне.
Дверь хлопнула и дом опять опустел. Девица вернулась к чтению, иногда она мечтательно поглядывала в окно, думая о чем-то очень личном.
До города Красноярска ехали оживленно, Николай Лукич много говорил и шутил, обнимая спутницу и предаваясь всяческим ласкам. В августе кровососов в воздухе меньше и можно было, расположившись в карете и зашторив окна, наслаждаться поездкой. Порой, забравшись благодетелю на колени, Марфа теребила ему бороду, заливисто смеялась и рассказывала содержание очередного прочитанного романа. Он же, раздев ее, а после, закутав девицу в дорожную шаль и пристроив к себе поближе, гладил, любовался ее невероятной красоты телом. Николая Лукичу было немного за пятьдесят, фигура его с годами раздалась вширь, голова и борода поседели, а вот ретивое не унималось. Супруга была на год помладше его, она совсем постарела, от родов и переживаний сморщилась и стала похожа на стоптанный башмак, от природы косила на один глаз и была нрава раздражительного. Потому Николай Лукич ее давно не любил и терпел для порядка, избегая супружеских обязанностей.
В Красноярске поселились в самой дорогой гостинице. Для Марфы Гавриловны был снят отдельный номер, так полагалось купцу по чину. Он много работал, встречался с товарищами, а вечером выезжал с дамой на увеселения. Сегодня к пяти часам вечера Марфа Гавриловна при полном параде ожидала его в холле гостиницы. Брусничного цвета корсетное шелковое платье с отделкой из черного стекляруса подчеркивало белизну ее кожи. Шляпка из итальянской соломки с нежными маками и черным бантом, высокие ажурные перчатки, а на груди золотое ожерелье в крупных рубинах переливалось в лучах засыпающего солнца.
- Вы сегодня великолепны, все обзавидуются, - важно произнес Николай Лукич, оглядывая Марфу с ног до головы.
Они прошли в экипаж и уже через несколько минут стояли у театра, купец с особой гордостью представлял свою спутницу.
- Добрый вечер! Николай Лукич, ты ли это?
Мужчина средних лет в белоснежной сорочке и тщательно отглаженном сюртуке почти бежал навстречу, раскинув руки.
- Александр Фомич! - всплеснул руками купец. - Как же, как же, помню.
Мужчины обнялись и пожали друг другу руки. Марфа Гавриловна заметила на себе любопытный взгляд незнакомца.
- Марфа, позволь представить тебе моего давнего друга. Это Александр Фомич, игрок и плут! Марфа Гавриловна, моя спутница.
Александр Фомич поцеловал протянутую ему ручку и продолжил:
- Ну уж ты наговоришь, Николаша, а помнишь, как мы с тобой…
- Помню, помню, как ты надул меня на тридцать рублей серебром, когда я покупал у тебя пароход.
- А я предупреждал, смотри бумаги лучше, денег я взял аккурат по договору, а то, что котел потек, так то не моя вина, спрос с команды.
- Да, то дело прошлое. Чем теперь промышляешь, купец?
- Лавка у меня и ювелирная мастерская, после представления милости прошу на чай и посмотреть. Я слыхал, ты золото моешь, так тебе полезно будет глянуть, да и мне выгода, может, и сговоримся о чем.
Прозвенел второй звонок, и нужно было пройти в зал, занять свои места. Николай Лукич со спутницей прошли в ложу, а Александр Фомич занял свое место в зале. Постановка Марфе не понравилась, показалась долгой и скучной, любовная линия была глупой, а игра актеров нарочитой. Она зевала, прикрывая ротик перчаткой, а в конце попросила принести ей шампанского.
- Ну, что ты, душа моя, тебе совсем не понравилось?
- Нет, хочу уже в ресторан, клубники или персик, - надув губки, капризничала девица.
- Поедем, непременно поедем, персик мой сладкий, только вначале к Александру Фомичу, давно хочу песок выгодно пристраивать, а вдруг повезет, - он смотрел по сторонам, боясь пропустить друга.
- Александр Фомич, Александр! - позвал Николай Лукич, завидев друга. - Ну что, покажешь обещанное?
- Непременно, вы на чем прибыли? У меня здесь экипаж, прошу вас.
Пара с новым знакомым прошли на улицу, у театра их дожидался экипаж Александра Фомича. Ехали долго, петляя по ночным улицам, освещенным керосиновыми фонарями. Наконец остановились у большого дома в двух уровнях, первый этаж каменный с железными ставнями, второй бревенчатый с резными ажурными наличниками. На втором этаже в окнах горел свет. Марфа прочитала вывеску: «Ювелирная мастерская Бутов и К».
- Проходите, - пригласил хозяин, открывая небольшую дверь слева от центрального крыльца. - В магазин не пойдем, там на ночь все убирают в сейф, а вот особо ценные экземпляры хранятся у меня в кабинете.
Пройдя небольшим темным коридором, гости с хозяином оказались в уютном кабинете. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, лампа, в углу шкаф с книгами, по стенам три сейфа, украшенные коваными причудливыми узорами и изображением горгулий.
- Присаживайтесь, - подвинул стулья Александр Фомич, приглашая гостей, а сам открыл сейф и вынул несколько бархатных коробок. - Смотри, Николай, это все мои мастера, с Урала привез. А бриллианты, видал, чистейшей воды! У жены императора таких нет.
- Ну уж прям и нет? - поднося футляр ближе к свету усмехнулся купец. - И что, золото наше, Енисейской губернии?
- Наше, чье ж еще, - довольно ответил Александр Фомич, а сам наблюдал за реакцией Марфы.
- А камни где берешь?
- Эти наши, российские с востока, а вот это, глянь, из Индии, а эти из Африки. Поставки сейчас через Петербург налажены.
- Так это ж какие капиталы надо иметь? - рассматривая ювелирные изделия, шептал Николай Лукич.
Марфа Гавриловна приподняла бриллиантовое ожерелье, поднося его ближе к свету, искорки, отраженные от граней алмаза, побежали по ее лицу.
- Примерьте, вам, Марфа Гавриловна, по вашей красоте это украшение будет в самый раз.
- Можно? - робко спросила она.
- Позвольте, - Александр Фомич взял из рук девицы ожерелье и, дождавшись, пока она снимет свое, надел ей на шею.
- Прошу вас, - он подал ей руку и провел к зеркалу, висевшему на стене. Барышня крутилась, любуясь отражением, то и дело поглаживая драгоценность рукой. Мужчины в это время о чем-то тихо говорили.
- Марфуша, нам пора, - позвал благодетель.
- Как, уже?
Он помог ей снять украшение, не отводя взгляда, она смотрела на него, не желая расстаться с ним.
- Купите мне его, - вдруг попросила она.
- После, теперь нам пора.
Николай Кузьмич взял ее под локоток, и они в сопровождении хозяина вышли на воздух.
- Ну так что, Александр Фомич, вы считаете, еще не поздно для визита?
- Для визита, конечно, поздновато, а для покера в самый раз, а Терентий Андреевич - завсегдатай эдакого заведения, там и поговорите. Когда вы восвояси-то отбываете?
- Так еще дней пять и пора, дороги наши, сам знаешь, развезет с дождями, того и жди, завязнем, - ответил купец.
- Так, знать, торопиться стоит. Давай довезем Марфу Гавриловну в гостиницу, а ты уж в клуб.
- Договорились, только вначале меня, это по дороге, насколько я помню, а уж после и Марфу.
Ехали долго, Марфа не слушала, о чем говорили купцы, перед ее глазами явственно стояло золотое ожерелье, усыпанное бриллиантовой россыпью.
- Доброй ночи, Марфуша, вы уж не серчайте, завтра на бега и в ресторан, а сейчас дела. Уж извольте понять.
Поцеловав девице ручку, он спрыгнул с экипажа и пошел в каменный дом, у которого дожидались разные повозки. Александр Фомич повернулся к даме, в свете луны взял ее руку и тихо спросил:
- Марфа Гавриловна, а кто вы Николаю Лукичу, жена, сестра, племянница?
- Никто, - немного подумав, ответила она. - Мы просто путешествуем вместе.
- Прекрасно. Я так понял, вам понравилось ожерелье, оно вам невероятно идет, но ничто не может сравниться с вашей красотой и умением держаться в обществе.
- Благодарю вас.
Он поднес ее ручку к губам и нежно поцеловал.
- Не скучно вам в провинциальном городишке с этим медведем? Он ведь работает как сумасшедший, а любит? Умеет ли он любить?
- Кто? Николай Лукич, любить? Наверное, умеет, он добр ко мне, - стараясь убрать руку, ответила Марфа.
- Я умею быть щедрым, хотите, я подарю вам это ожерелье?
Марфа Гавриловна молчала, опустив ресницы, ей очень хотелось получить украшение, эта мысль согревала ей душу.
- Одно ваше слово, и я сей же час привезу вам его.
- Что вы хотите взамен?
- Вас!
- Меня? - удивилась Марфа. - А как же Николай Лукич?
- Он ничего не узнает, только одна ночь и ожерелье ваше. Ну же, решайтесь.
Она молчала, страх сковал ее, но непреодолимое желание иметь эту дорогую вещицу не давало ей покоя. Марфа подняла глаза и посмотрела в лицо Александру Фомичу, он улыбался.
- Я согласна.
Экипаж остановился у гостиницы, пара поднялась к даме в номер. Утром, еще до завтрака, в дверь постучали. Посыльный передал Марфе Гавриловне посылку, бархатную коробочку алого цвета с бриллиантовым ожерельем и записку с благодарностью и надеждой на новое свидание. Сердце девицы стучало как бешеное, только сейчас, открыв заветный подарок, она поняла, что надеть и похвалиться дорогой вещицей она никогда не сможет. Сунув коробочку в самый дальний уголок чемодана, Марфа заплакала, вспомнив строчки из романа: «И любви-то той хватило до игрушки, а игрушкой стала ты сама. Друг у друга выкрал побрякушку, посмеялся, словно сатана…»
Свидетельство о публикации №224121201505