Право на бессмертие продолжение

ГЛАВА 29
…Алик встал с лавочки, сделал несколько нетвердых шагов по направлению к зданию института, но тут же, почувствовав легкое головокружение и тошноту, вернулся обратно. Снова сел на лавочку под заснеженной ивой и снова зачерпнул рукой снег. Он не ел снег с того самого дня в армии, когда ему в госпитале дали неправильный наркоз и тут же, поняв по виду пациента свою ошибку, этот наркоз отключили. Тогда у него тоже кружилась голова и было так же сухо и горько во рту. Доктор потом объяснил - интоксикация. Яда надышался, то есть. Только тогда не болело так сильно сердце…

…
Разговор закончился 10 минут назад. Вылив весь свой словесный яд на него, земляки ушли с чувством исполненного долга. А он остался - духовно растерзанный и с ощущением той же интоксикации. Только теперь словесной. Яд их слов проникал через кожу, свивался в узел в солнечном сплетении, покалывал сердце, стоял комом в горле. Материальная сторона вердикта  напрягала его не сильно: «дорогие» землячки потребовали «контрибуции» в тысячу рублей. С таким же успехом они могли потребовать и 10 тысяч, и сто. Столько у него все равно не было. Но тут у него была надежда как –то порешать вопрос со своими друзьями- с Толей, с Геной, с Тамазом. Кроме того, у него есть друг Габриэль, земляк, а у Габриэля, вроде, есть какие -то выходы на их «старшего». А вот моральная … От него потребовали расстаться с Леной.

Им, оказывается, было известно, что они встречаются. Рубенчик доложил, не без ненависти и ревности подумал Алик. Эх, надо было вломить ему вчера как следует. Да и записка эта… Они , наверное, видели её в институте, или… Да что теперь! Выхода у него не было, и он это знал. Их угрозы не были пустыми. И грозили они, к сожалению , не ему: поняли, вероятно, что грозить ему лично бесполезно –после того, как он как он был готов кинуться драться один на всю кодлу, намеренно провоцируя их матерной бранью. Но этот вызов они не приняли. С другой стороны, какая – то своя, воровская «честь» у них была, свои чугунные «понятия», по которым, собственно, они его и «судили». Раз сказали отстанут - значит, отстанут. Но он должен выполнить их условие. Хоть при одной мысли об этом сердце сжималось до боли и разжиматься не хотело, словно старалось удержать в себе что-то драгоценное, связывающее его напрямую с самой жизнью и с дыханием.

Алик вспомнил злобно –торжествующее лицо Никола. Обычно чрезмерно разговорчивый и даже красноречивый, сегодня он оставил объясняться с «почтенным собранием» косноязычного тугодума Павлика, а сам молчал и искоса поглядывал на свою жертву сначала без всякого выражения и даже с деланной обидой, а потом, когда подлый вердикт  был уже вынесен , он взглянул на него с ликующим торжеством, и хоть и не произнес вслух ни слова , в его взгляде читалось: я обещал – я сделал. Он же грозился тогда вырвать у него сердце – вот и вырвал, подумал Алик. Алик и вправду чувствовал себя так, как будто из него руками тянут сердце, и в том месте, где его отрывают, из сердца кровь струится. Почти вырвал. Надорвал. А закончить это должен он сам. Своими же руками. Умно, ничего не скажешь. Да вот только слишком подло. И мерзко.

Алик наклонился и зачерпнул еще снега. Горечь во рту чуть смягчилась, но сердце болело все сильней и сильней, здесь ему снег помочь не мог, и он подозревал, что от этого уже ничто и никогда ему не поможет. Что с этой болью ему теперь придется жить , и смиряться с этим, и привыкать к этому, привыкать и не привыкнуть всю оставшуюся жизнь….

Алик встал с лавочки и побрел к остановке. Сколько можно тут сидеть. Надо ехать в университет…


…-Лен, ты чего сидишь? Кондратия сегодня не будет, его за взятки замели!
-Что?

Лена подняла взгляд на подругу. – Свет, ты что, шутишь? Кто замел? Куда?
-Да уж какие шутки! Его с утренней лекции сняли по вызову ректора, а там его уже ждали …сама понимаешь, кто. Так что вместо Кондратия у нас теперь будет другой преподаватель, они как раз сейчас на кафедре заседают, решают, кто его курс вести будет : или мой Удодов, или Николай Петрович, ну или зав кафедрой. если эти не смогут. Лучше бы Николай Петрович.- А почему? - автоматически спросила Лена,- и откуда ты все это знаешь? Опять Танька сказала? – А вот и нет! Я на кафедре у них была, Таньке некогда, она преподов обзванивала, а Удодов с завом шептался, вот я и услышала случайно. Повезло тебе, Лен! Ты бы Кондратию ни в жисть не сдала бы. – Сдала бы,- равнодушно сказала Лена. –А почему ты хочешь Николая Петровича, а не …- Ну ты даешь, Лен! Удодов, хоть и постарше будет, умный мужик и красавец - обалдеть! Ты не поверишь - ему студентки до сих пор письма пишут, в любви объясняются, как Татьяна Онегину, некоторые в стихах, а он их в стихах отшивает. Я у Таньки такой альбомчик видела… А Николай Петрович в маразме, хоть и на 5 лет его моложе, он на лекциях спит, у него списать -раз плюнуть, а ты пойди ,спиши у Удодова, я на тебя посмотрю! –Я ни у кого не собираюсь списывать, Свет, - улыбнулась Лена –я принципиально учу сама, и ты это прекрасно знаешь.- Знаю. - Светка взяла в руки свою сумку.- Лен, ты мне решительно не нравишься, ты все эти дни ходишь как потерянная, я раньше не вмешивалась, но сейчас ты мне расскажешь, или я сама тебе все расскажу. Пойдем, Лен , поехали ко мне.. .

-Рыжкова, срочно в деканат! – в аудиторию заглянула их секретарь Тамара Петровна. – Иду,- отозвалась Светка.- Ладно, Лен, подумай, хочешь - жди меня, а хочешь - потом ко мне приезжай, а хочешь...- Рыжкова, долго я буду вас ждать? -возмутилась секретарь.- Иду-иду…

Светка выпорхнула из аудитории, а Лена открыла свой портфель. Бутербродов нет, она так и думала. Светкины бутерброды они съели еще днем: на буфет не было времени, преподы сегодня как с цепи сорвались, не давая им продохнуть ни на секунду, хватило времени только на туалет и на быстрое поедание бутербродов в пятиминутный таймаут, пока препод по научному коммунизму ходил за контурной картой. И что делать, спрашивается? Ждать Светку? Нет, тогда она не успеет на лекцию. Но до лекции еще почти час. Может ,сходить в кафетерий? А потом на лекцию к юристам, решила Лена: там, возможно, будет Левон, надо же отдать ему книгу. Если и сегодня его не будет, решила Лена, завтра отнесу книгу в деканат, как он просил.



Лена закрыла портфель и направилась к широкой лестнице, ведущей со 2го на 1 этаж. На площадке она остановилась, чтобы поправить прическу, пристроила портфель на перила, подняла руки…и тут …

И тут она увидела Алика, поднимающегося по ступенькам. Почему-то тревожно забилось сердце, но Лена не обратила на это внимания и радостно улыбнулась: -Здравствуй, Алик! Я так рада видеть тебя!

Интуиция продолжала фиксировать что-то непонятное, но Лена продолжала на автопилоте:- Как хорошо, что ты пришёл! Знаешь, я собиралась сразу после лекции ехать к тебе, а теперь ехать не надо, ты сам приехал, понимаешь, мне надо тебе объяснить…

- Здравствуй, Лена,- каким-то чужим, неестественным голосом сказал Алик,- да, ты права, не надо приезжать. И вообще. Нам не надо больше с тобой встречаться. Так будет лучше.
- Что?

Лена растерялась. Она еще не в состоянии была фиксировать детали, делать выводы, что-то анализировать и понимать, но уже чувствовала: происходит что-то страшное. Страшное и непонятное. Кажется, уже произошло. Лена внимательно смотрела на Алика, она уже понимала, чувствовала, что не зальёт сейчас этот пожар, но продолжала по – детски оправдываться:- Алик, я не понимаю. Это потому, что ты обиделся, что я резко с тобой вчера разговаривала? Но пойми…

-‘Это не потому,- безжизненным голосом сказал Алик. – Я понимаю. Пойми и ты. Мы больше не будем встречаться с тобой.

-Господи, что они тебе сказали?- почти закричала Лена.- Зачем, зачем ты только вчера приходил? Я же не раз просила тебя! Это ведь из – за них, да? Скажи, чем они так напугали тебя, чем обидели?

-Я не напуган, Лена, - все тем же неживым голосом сказал Алик.- Я не напуган и не обижен. Мне очень понравились твои родители и брат. А маме твоей я очень благодарен.
-Так понравились, так благодарен, что ты вот так сейчас говоришь?!
-Не надо кричать, Лена.

Алик поднял голову и внимательно посмотрел ей прямо в глаза, и Лена резко вдохнула и сразу не смогла выдохнуть. Голос у Алика был чужой, незнакомый, но глаза были теми же, что она помнила. И в глазах этих было столько боли, что ей захотелось упасть перед ним на колени и умолять его… О чём умолять, она и сама не знала: то ли о прощении, то ли об объяснении, то ли о пощаде. Но она сдержалась. Мама права: гордость превыше всего. И Лена высоко подняла подбородок:- Хорошо, будь по-твоему.

Алик неожиданно вымученно улыбнулся, и в его улыбке было одобрение. - Спасибо. Я рад, что ты проявила понимание. Поверь, мне очень жаль. Жаль, что из нас не получилось Онегина и Татьяны.

Радости, тем не менее, в его голосе не было. Совсем.- Почему ты это сказал?- на автомате спросила Лена, хотя этот вопрос, честно говоря, волновал её меньше всего.

Алик не ответил. Он повернулся и медленно пошёл вниз по ступенькам.

ГЛАВА 30


Лена поднялась по ступенькам на 3 этаж. Включила свет и медленно побрела по коридору. Все аудитории 3 этажа были пустыми. Лена зашла в небольшую, уютную аудиторию, в которой накануне у них проходили занятия по русскому языку, устроилась за первой партой, положила рядом с собой портфель и уставилась застывшим взглядом в гладкую поверхность стола. Ну, вот и всё. Так ей и надо. Ишь, размечталась! Побыла немного счастливой - и хватит. Так, вероятно, решили где-то на Небесах, и ей остаётся только смириться. Хватит ли сил…

Какая-то часть её души еще надеялась, что это мелкое недоразумение, пустяковая ссора, что Алик просто обиделся из-за вчерашнего, что он сейчас найдет её, войдёт сюда, обнимет её и скажет: «Прости, я погорячился». Но она уже чувствовала, понимала, что всё серьёзно. Что дело в чём – то, чего она не знает, не понимает, в чём - то страшном и огромном, навалившемся на что-то хрупкое и нежное всей своей свинцовой тяжестью. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»,- вспомнились строки из Радищева. Она раньше не понимала, что это за чудище такое. Теперь поняла: это оно, то самое чудище и разлучило их. Она не видела это стозевное чудище, но почти чувствовала его смрадное дыхание и тяжесть его когтистых лап на своих плечах, она почти слышала его утробный рык.

Алик тоже его слышал, наверное, поняла Лена, и более того, он видел это чудище. На неё оно напало со спины, а он сразился с этим чудищем стозевным лицом к лицу. Точнее лицом к морде, к мордами и пастям. Ведь это у Алика человеческое лицо, даже сейчас – лицо, может, даже лик, а у него, у чудища этого- морды и пасти. Он сразился с ним, с ними, сразился и проиграл, поэтому он и был сегодня таким: скованным каким-то, неестественным. Говорил так, как будто выталкивал из себя слова. Руки он держал прижатыми к туловищу, как будто боялся сделать неосторожное движение. И не смотрел ей в глаза - до того, самого последнего момента, когда он вдруг взглянул на неё так, как будто… Как будто пытался запомнить. И взглядом вымолить у неё прощение. Или ей так показалось? Лена хотела рассердиться, обидеться на него, но не смогла. Именно из-за этого его взгляда.

Лене вдруг вспомнилась сказка Андерсена про Снежную Королеву. Про мальчика Кая, которому в сердце и в глаза попали осколки зеркала – коверкала, и про девочку Герду, которая искала его и которая, чтобы его найти, обошла чуть ли не пешком чуть ли не пол света. Сегодняшний Алик был похож на Кая, которому в сердце попал острый кусочек льда. Но не в глаза, подумала Лена. Глаза у него были как раз прежними. И в них, как в зеркале, отражалась вся её боль.

Господи, ну почему это случилось сегодня?- беспомощно взмолилась Лена. Ведь меньше двух дней назад всё было так прекрасно! Больше, чем прекрасно! Лена вспомнила, каким был Алик в день их знакомства. Как он взял её руки в свои и сказал: «Ничего не бойся», как дрался с теми двумя подонками- уже не только их лица, но и имена вычеркнулись у неё из памяти- как он дрался один против двух и одолевал их. Как он нёс её на руках, как ласкал её той зимней ночью… Как он стоял, глядя вслед отъезжающему такси. Как он говорил ей о любви… А потом он назначил ей свидание, на которое она не пришла. Неужели из- за этого? Но если бы это было так, он просто мог остаться дома. Тем не менее, он искал её, он пришёл в университет, он приходил даже к ней домой, познакомился с её родителями. Искал её, чтобы с порога, не успев толком поздороваться, вот так отшить? Очень логично! Прямо как в фильме «Обыкновенное чудо», подумалось Лене: «Я искала вас, я ехала за вами три дня и три ночи через пургу, буран, метель, чтобы сказать вам, как вы мне безразличны». Так, что ли? Нет, это было скорее похоже на другой фрагмент того же фильма: «Мне нельзя с ней встречаться: я люблю её». Да, пожалуй, осенило Лену, Алик сегодня выглядел именно так. Он ведь не сказал ей «прощай». Хотя и «до свидания» он ей не сказал тоже. Не верил в возможность свидания, но не в силах был попрощаться. Ведь прощания, какого бы то ни было прощания, в сущности, у них не было, и всё не выглядело законченным. Скорее, оборванным. Незавершённым. Как глагол несовершенного вида, обозначающий незавершённое действие. Недоделанное. Незаконченное.

Незаконченное! Да мы и начать - то толком ничего не успели, - горько подумала Лена. Это мама думает, что мы с ним встречаемся уже три месяца, а на самом деле у нас было всего два свидания, точнее, всего две встречи: самая первая, когда мы познакомились, и та незабвенная, чудесная ночь…Сегодняшний и вчерашний разговоры на полноценные свидания ну никак не тянули. А ведь мечталось совсем о другом. И вот теперь все эти мечты замёрзли, как бутончики сирени под майским снегом.

Лене вспомнился вдруг рассказ одного советского писателя, прочитанный ею несколько лет назад. Она уже не помнила ни его сюжета, ни автора, ни названия, в память врезался только один фрагмент об охоте на белых медведей. Охотники каким-то хитрым образом - она не помнила, каким именно - прятали скрученный, острый железный прут в середину большого шара из топленого жира и разбрасывали эти шарики на берегу в местах, где выходили из воды те самые белые медведи. Несчастное животное глотало сладкую для него приманку, жир проскальзывал внутрь, разогревался от тепла и таял, прут распрямлялся и разрывал жертву изнутри. Потом автор ронял горькую фразу: «Любовь напоминала такую ловушку. » Эх, ей бы раньше вспомнить это и бежать от любви, куда глаза глядят, а она сама стремилась к ней, как бабочка на свет.

Лена вспомнила письма Алика и свои. В этих письмах они мечтали о встрече, он писал ей, что скучает, что считает недели и дни до января, а сама она мечтала, что сессии будут для них сплошным праздником, что они с Аликом всё свободное от учёбы и сна время будут проводить вместе. Они будут ходить с ним в кино, в кафе, к нему домой. И как это здорово, что они оба только на первом курсе, что им обоим учиться ещё 6 лет, хоть и в разных вузах, и эти 6 лет могут быть для них счастьем встреч, чередующимся со счастьем писем, ну а там – видно будет, как сложится жизнь …И вот как всё сложилось. Она сидит одна, в пустой аудитории, у неё слезы наворачиваются на глаза, а она пытается понять, что она сделала не так. За что?

Лена тряхнула головой и взяла себя в руки. Нет, она не будет тут лить слёзы по нему. По человеку, который так с ней обошёлся. Заманил сладкими словами, заставил влюбиться в себя, а потом взял и оттолкнул. Даже не объяснив, за что. Даже преступнику перед объявлением приговора сообщают, за какое преступление он должен страдать. Получается, к ней отнеслись хуже, чем к преступнику. За что? Что она сделала?

Лена вспомнила, что вчера она уже задавала такой вопрос матери, вспомнила и её ответ: ты полюбила нерусского, приезжего. Господи, это что, реально такое уж великое преступление - полюбить человека другой национальности?! Или её преступление в том, что она вообще полюбила? Ведь не зря же он вспомнил Татьяну и Онегина, с опозданием поняла Лена. Татьяна ведь тоже получила отповедь от Онегина, хотя до того, как она написала ему письмо, он относился к ней более, чем с интересом. Ведь не на ровном же месте она ему написала! Она реально нравилась ему - и тому есть куча подтверждений в тексте романа! Не так - то просто было взволновать душу этого пресыщенного ловеласа, но она смогла! Она реально нравилась ему, еще немного - и он, возможно, сам бы дозрел бы и до признания в любви, и до предложения руки и сердца. Ну, или как минимум до охоты на неё, как на очередное завоевание. Но она допустила недопустимое - полюбила его. Более того, она написала ему, сама, первая, более того, она открыла ему душу, призналась ему в любви. И тут молодой, даже симпатичный и обаятельный до того, наверное, мужик на глазах превратился в ментора, в зануду и брюзгу, почти старика с ехидными, оскорбительными намёками и злым, холодным взглядом. Неужели все мужчины такие? - подумала Лена. - Неужели надо, как Светка, самой «крутить им динамо», развлекаться с ними и за их счёт, а потом безжалостно их бросать? Или, как учила её подруга - армянка Карина, устраивать им «театр одного актёра», то есть делать вид, что они тебя решительно не интересуют, отталкивать их самой, играть их чувствами, смеяться над ними, и так как минимум до свадьбы, а лучше и после неё вытирать о них ноги? Или, как говорила мама, вообще в них не влюбляться, не позволять себе никаких чувств, не верить никому? Быть холодной и равнодушной, намеренно этим влюбляя в себя кого - то, к кому ничего не чувствуешь? И зачем? Только чтоб женился? Зачем выходить за того, к кому ничего не чувствуешь? Типа стерпится - слюбится? А если не стерпится? Тогда что? И как оно может стерпеться, если надо выносить ежедневную близость с тем, кого не любишь, или с той, кто не любит тебя? Изначальная пропасть между такими людьми станет только больше. Или нет? Значит всё - таки да здравствует притворство? А зачем? Ведь любое притворство - это обман, а если обманывать того, кого любишь, ничего хорошего не будет. Тогда - зачем? Или любовь и брак на этой Земле живут на разных планетах? Тогда зачем эти лицемерные клятвы верности при толпе народа, какая в принципе может быть верность без любви?! Типа ты мне на фиг не нужен (не нужна) , но на сторону не смотри, а то я тебя убью? Мерзость какая! А насильственная обязательная близость двух чужих людей - зачем? Разве это нормально? Для неё - однозначно нет. Но она, видимо, исключение из всех правил, так всегда было, внезапно поняла Лена, вспомнив, что похожих хотя бы отдалённо на неё подруг да и вообще девчонок она за всю жизнь пока не встречала и вряд ли встретит. Она такая одна на свете, и у неё всегда «своё протекание мысли», как метко заметила когда - то мама. Но для очень многих, пожалуй, да, подумала Лена. За своего генерала Татьяна ведь тоже не по любви изначально выходила, вспомнила Лена, мать её на коленях слёзно умоляла, мол, выходи, отличная партия, то, сё, хороший человек, богатый, наверное. Татьяне просто повезло: стерпелось. И получился брак, основанный на взаимном уважении. А любила - то она всё равно Онегина. Да и он тоже, наверное, он, наверное, всю жизнь её любил, да только обломался. Проснулся, да поздно. И вот два человека несчастны на всю жизнь, зная, что близок локоть, да не укусишь. Да, дорого обходятся людям эти ментальные закидоны типа «все так делают, так принято, так надо». А она одна, как тот мальчик из ещё одной сказки того же датского гения, вечно показывает пальцем : "смотрите, ваш король голый!» А на неё все смотрят с недоумением: ведь все восхищаются его «роскошным новым платьем», потому что опять - таки «так принято, так все делают, так надо»?!

Хотя…Тут возмущайся – не возмущайся, обижайся –не обижайся, плачь- не плачь, а мама-то вновь оказалась права. К сожалению.

Но в отличие от мамы и некоторых других её подруг, от той же Таньки, например, Лена относилась к вопросу замужества без фанатизма, у неё не было этой фишки «лишь бы выйти замуж, а там хоть трава не расти». И вообще, до знакомства с Аликом Лена считала главным в жизни, честно говоря, не это, а работу, учёбу, семью. Под «семьёй» она понимала родителей и брата, ну ещё бабушку с тетушкой. Грядущее (возможно) замужество она считала не целью, к которой надо идти через и сквозь любые препятствия и любой ценой (так относились к этому некоторые другие её подруги), а просто приятным бонусом, возможным подарком судьбы. Если мне повезёт, думала она раньше в те редкие минуты, когда у неё было время подумать, я встречу хорошего парня, мы понравимся друг другу, друг друга полюбим –и вот тогда… И тогда всё будет только само собой. Он просто сам придёт ко мне и скажет: «Выходи за меня». Безо всяких ухищрений с моей стороны. Прямая и искренняя натура Лены всегда была чужда всякого рода притворства.

Но когда она встретилась с Аликом, всё в её жизни стало по-другому. Мама сказала, что она мечтает о свадьбе с ним, и Лена не стала её разубеждать, но честно говоря, она не успела ещё подумать о свадьбе ни разу. Просто как – то так само собой получилось, что с самого первого дня, когда они встретились, точнее, с самого первого вечера, с первой ночи, с той минуты, когда она взяла его за руку и сказала «спаси меня», ей показалось вдруг, что они уже тысячу лет вместе, что они уже венчаны во всех храмах мира и расписались c ним во всех загсах, мэриях, ратушах и дворцах бракосочетания, какие только есть на свете. Глупо? Наверное. Но она именно так себя и чувствовала. Поэтому она и позволила ему той ночью то, что не позволяла больше никому. Она ещё ни разу не успела помечтать о свадьбе с Аликом, зато ей хотелось ходить с ним в кино, а потом часами обсуждать увиденные фильмы, прочитанные книги, просто говорить с ним, говорить и говорить, слушать звук его голоса и бесконечно смотреть на него… Ей хотелось готовить для него и ради этого освоить реально сложные и вкусные блюда (до сих пор она в основном готовила, честно говоря, только самое простое вроде котлет, борщей, пельменей, пирогов, яичницы и жареной картошки), готовить , подавать на стол и смотреть, как он с удовольствием ест, а потом, напевая, мыть посуду и продумывать меню на завтрашний день. Ей хотелось встречать его с работы и слушать его рассказы о том, как он провел день, ей хотелось гладить ему рубашки, стирать ему носки, а если он простудится, подавать ему в постель лекарства, перевязывать его раны, если они у него будут, смотреть с ним телевизор, играть с ним в шахматы, если он умеет (А не умеет -научу, думала Лена), словом, ей хотелось быть рядом с ним и помогать ему во всем, в чем сможет. А больше всего на свете ей хотелось таять от счастья в его объятиях - как вчера …

Лена вспомнила вчерашнюю ночь – и тут долго сдерживаемые ею слёзы прорвались, наконец, наружу. Лена уронила голову на руки и зарыдала.

ГЛАВА 31

Алик шёл по заснеженной улице и и думал про вчерашнюю ночь. Снова и снова он вспоминал, как Лена доверчивым тоном спросила его: «А какие здесь буквы?» и своим тоненьким пальчиком показала на кармашек у себя на груди. Как будто он мог в такой момент сосредоточиться на каких - то буквах! Он думал тогда только об одном… О том, что не сбудется, наверное, уже никогда. Снова и снова Алик вспоминал затопившую его нежность и страсть. Он думал об этом снова и снова. Он снова и снова вгонял этот гвоздь себе поглубже в душу. Словно наказывая себя за ту боль, что он увидел в глазах у Лены.

Алик перешел дорогу, свернул в переулок и постучался в дверь частного дома. Друг Габриэль открыл ему, взглянул на него и, не задавая никаких вопросов, сказал: «Заходи, поговорим».

Алик зашёл в дом, разделся, повесил дублёнку на крючок рядом с печкой, прошёл через большую проходную комнату с длинным столом и двумя старомодными деревянными креслами с высокими спинками в крохотную комнатушку, которую снимал его друг. Электрический свет в кухне и в длинной комнате был выключен, помещение освещалось только отблесками огня из печки. Дверей между комнатами не предполагалось: хозяйка жила в другой комнате, вход туда был со 2 стороны печки, впрочем, комнаты были отгорожены широкими, плотными занавесками.

- Хозяйки дома нет?- спросил Алик.- Нет. Она в 8мь ушла на дежурство, я сам недавно вернулся и уже не застал её,- ответил Габриэль. – Выпьешь?
- Давай чуть позже, ладно? Мне надо с тобой поговорить.
-Ещё бы! Я как пришёл, так тебя и жду. Я так и знал, что ты придешь. Ты не представляешь, какое гнездо ты разворошил, братец. Все земляки сегодня только об этом и говорят. Расскажи мне, что ты там такое натворил?
 
-Что я натворил, я лучше знаю,- сказал Алик, доставая из «дипломата» бутылку «Ахтамара». – Если ты сможешь, помоги мне, пожалуйста. – Я не знаю, Алик, - покачал головой Габриэль,- чтобы помочь, я должен знать всё. Скажу сразу - я не верю и половине того, что говорят. Понял я только одно: ты встретил какую – то необыкновенную девушку. Потому что из-за обыкновенной такой сыр-бор не разгорелся бы. Второе, что я понял: она, вероятно, ещё и красива, потому что столько мужских слюней, как сегодня за один день, я не видел за предыдущие полгода вместе взятых. Ещё я понял, что была какая-то драка. Тут такие слухи ходят, что ты вроде как милицию на земляков натравил, то ли сдал их в милицию, я точно не понял, разные версии слышал. Этому я вообще не верю. А ещё говорят, что ты кого - то избил, двоих вроде или троих, костюмы им дорогие порвал, носы расквасил, что, на мой взгляд, вполне могло быть близко к истине. Говорят, что ты зазнаёшься перед земляками, словом, претензий к тебе – море. Но я хочу услышать всё от тебя. И если я тебе друг, то ты мне сейчас всё и расскажешь.
-Наливай!

Алик решил рассказать другу всё, как есть. И рассказал. Всё рассказал, кроме их ночной встречи с Леной: это касается только их двоих. Но о сегодняшней встрече не умолчал.

Габриэль слушал молча, не перебивал, изредка только издавал удивлённые восклицания. А потом он сказал:

-Я так и знал, что с тобой произошло что-то из ряда вон выходящее, братишка. Я никогда раньше не слышал такой удивительной истории, и если бы речь шла не о тебе, я бы вообще ничему не поверил, но ты, насколько я тебя знаю, всегда был человеком незаурядным, «неформатным»,можно сказать, выдающимся из общего ряда, и я рад, что я не ошибся ни в одном из своих предположений. Честно говоря, Алик, я даже и не знаю, посочувствовать тебе или позавидовать.
- Не надо ни того, ни другого, - сказал Алик.- Просто помоги мне, если можешь.
- Я попробую завтра переговорить с этим вашим главным. Я хорошо его знаю. Думаю, он прислушается ко мне: видишь ли, он мне кое-что должен. Не деньги, разумеется, кое – что большее. Ну, ладно. Алик, сколько у тебя есть денег?
- Ну, максимум, я смогу найти рублей 200. Больше ни-ни.
- Хорошо, завтра я встречусь с ним и попробую договориться на эту сумму.
 – Спасибо! – Пока не за что, дорогой. Завтра посмотрим.

 - Габриэль, брат, если сможешь, ты завтра зайди вечером ко мне, - попросил Алик. - Завтра у нас лекции с утра, а вечером я обязательно буду дома. Зайди ко мне, пожалуйста, зайди независимо от того, сможешь ли ты завтра с ним встретиться, и получится ли у тебя что-то, или нет. Я хочу попросить тебя самого отдать деньги твоему корешу. Честно говоря, я сыт им и ими всеми по горло. Я бы сам к тебе зашёл, да не знаю, во сколько.– Да, я понял, хорошо.

Габриэль проводил Алика, закрыл за ним калитку, поднялся по ступенькам в дом. Повесил куртку на вешалку, разулся, прошёл в длинную комнату, по пути случайно задел что-то локтём на столе, вернулся, включил свет и увидел, что клубок шерстяных ниток со стола – хозяйкино вязанье - укатился под одно из больших кресел с высокой спинкой, стоявших возле окна – пушистая фиолетовая нитка тянулась прямо туда. Габриэль попытался отодвинуть кресло, удивляясь неожиданному сопротивлению предмета мебели - и вздрогнул от неожиданности, обнаружив в кресле нежданного гостя - невысокого худощавого мужчину средних лет в кожаной куртке.- Рафаэль, это ты?- Не узнаёшь? Неужели за полгода я похудел настолько, что даже школьный друг меня не узнаёт?- Рафик, дорогой! Добрый вечер! Ты давно здесь? Когда ты приехал?

-Я приехал из Питера сегодня утром, весь день занимался делами, навещал знакомых, ну вот теперь к тебе. Я тут с 7 вечера. Вероника Антоновна накормила меня и предложила подождать тебя, пока ты придёшь с работы, а сама ушла на дежурство, ну, я тут пристроился в кресле и, прости, немного задремал: в поезде выспаться мне толком не удалось, да и днём совсем на это не было времени. Я переночую у тебя?- Ложись на мою кровать, - предложил Габриэль,- как в прошлый раз, а я лягу в большой комнате, на полатях. Ты голоден? – Чаю, пожалуй, выпью. – А может, чего покрепче? - Да нет, не стоит, наверное, завтра с утра мне в типографию.- Ну, и что? До утра ещё куча времени, а мы так давно не виделись…


…-Лена, это ты? Рад видеть тебя: мы так давно с тобой не виделись. Что с тобой? Почему ты свет не включила? Почему ты сидишь тут одна? Почему ты не бываешь на лекциях?

Левон включил свет, зашёл в аудиторию и сел за учительский стол. Лена подняла к нему заплаканное лицо. – Лена, что случилось? - Ничего, Левон.
 Лена попыталась слабо ему улыбнуться. - Всё хорошо.
– Я вижу, как всё хорошо и распрекрасно!- саркастически протянул Левон.- Скажи, Лена, ты ведь плачешь не из-за учёбы, так? Ну конечно! Дома у тебя, я думаю, тоже все здоровы?
 Лена кивнула.
- Ну, тогда я вижу только одно объяснение: твой друг – армянин оказался не таким умным, как я предполагал, и ты плачешь сейчас из-за него. Я прав? Расскажешь?

Лена отрицательно покачала головой. Левон вздохнул.- Вы хоть увидеться тогда смогли с ним? Он прочёл твою записку?
– Да, прочёл. Я сама отвезла её в лесотехнический институт. Спасибо тебе.- Не за что,- отмахнулся Левон.- Ну, так вы увиделись с ним? Вы встречаетесь?

Лена опустила голову. – Прости, но я не могу тебе рассказать. Это касается только нас двоих. Меня и его…

 – Ты тоже меня прости, Лена, что я так настаиваю, но я волнуюсь за тебя. Ты тут одна, плачешь, и я просто не могу пройти мимо. Может, потому, что я тоже армянин, и мне хочется как - то исправить то, что, как мне кажется, невольно испортил мой земляк, может, потому, что я христианин и не могу пройти мимо человека в таком состоянии, как ты сейчас, даже не попробовав помочь ему. А может, потому, что я старше, и вы с твоим Аликом - для меня как дети. Неразумные дети.

 – А у тебя есть дети?- вдруг спросила Лена, отводя собеседника от больной темы.- Нет. Детей у меня нет, и я никогда не был женат, если тебе это интересно. – А у тебя когда - нибудь была невеста, девушка, любимая женщина?- спросила Лена. – Да, Лена,  была.- ответил Левон.- Это было много лет назад. Мне тогда было столько же лет, сколько сейчас тебе и, наверное, твоему Алику. Я тогда только что приехал в Воронеж, и в первый же день здесь я встретил её. Мы с ней вместе подавали документы в приёмную комиссию, вместе поступали, вместе сдавали экзамены, вместе поступили. Я учился на историческом, она училась на филфаке. Я тогда был очень счастлив, но внезапно всё кончилось.

- Вы с ней поссорились?- Нас с ней поссорили. Мир очень жесток к влюблённым, Лена, и тебе пора это знать. Люди просто не выносят чужих счастливых лиц, а влюбленные всегда очень счастливы и всегда думают, что их никто не видит и про них никто не знает. А это не так. Как правило, их и видят, и слышат, и знают, и ненавидят. Спать и кушать не могут, пока их не разлучат и не потушат свет в их глазах, потому что этот свет освещает пустоту и никчёмноcть их собственного существования. Именно существования, потому жизнь без любви, без любимого человека только так и можно назвать. – Ты говоришь, как поэт, Левон, -заметила Лена.

-А я и есть поэт, Лена, я только не успел тебе этого сказать. У меня уже вышла одна книга моих стихов, сейчас я пишу вторую. - А где она сейчас? - спросила Лена.- Моя книга?- не понял Левон. - Нет, твоя девушка. Я могу вам чем-то помочь?

- Мне уже поздно помогать, Лена,- сказал Левон,- но я рад, что я не ошибся в тебе. Знаешь, я только сейчас понял, кого ты мне напомнила, когда я увидел тебя. Я все эти дни вспоминал, на кого же ты похожа из знакомых мне ранее девушек и женщин, а вот сейчас меня как озарило - ты напомнила мне меня самого 20 лет назад. Такое же неистребимое желание помогать людям, такой же негасимый свет в глазах, такая же упрямая вера, что с тобой никогда не случится ничего плохого. И поэтому я решил - я помогу тебе, Лена. Тебе и твоему Алику. Я хочу поговорить с ним. Скажи, как мне найти его. Расскажи мне всё. - Не надо, Левон,- твёрдо сказала Лена,- я прошу тебя. Алик решил так - что ж, пусть так и будет. И рассказывать тебе о нём я не буду. Просто не могу. Прости.

- Ты не оставила мне выбора, который был еще минуту назад. Ты можешь ничего мне не говорить, Лена. Я знаю теперь, как я должен поступить. Я вижу, что ты по-настоящему любишь этого парня, раз ты согласна уступить его решению, даже если это его решение заставляет тебя так безутешно рыдать. А отсюда я делаю три вывода. Первый: он тоже любит тебя: настоящее взаимно всегда, и по - другому просто не бывает. А значит, ему так же тяжело, как сейчас тебе, даже, может, и тяжелее. Второе - я должен помочь тебе. Судьба когда -то посмеялась надо мной, и я не хочу такого повторения ни для кого. Это моё дело, я как -то сразу это понял, и вот теперь только я понял, почему это так. И третье. Третье тебе не понравится, Лена, но я должен тебе это сказать. Ты думаешь сейчас, вероятно, что это пройдёт, что завтра будет легче, а послезавтра еще легче, потом забудется, стерпится, привыкнется, так? Так вот, я вынужден тебя разочаровать: это не пройдёт, Лена. Если это настоящее, это уже не пройдет никогда. У меня это не прошло. И, думаю, не пройдёт. Говорят, что время лечит. Не верь! Меня вот оно не вылечило, хотя прошло уже 20 лет. Одно ненастоящее можно вылечить другим ненастоящим,это да, в этом я тоже убеждался не раз.Сколько у меня их было-ненастоящих! И большую часть их я уже забыл.А вот она-помнится.Как сейчас стоит перед глазами. Я и сейчас душою на том вокзале,сажусь в поезд, а она стоит на перроне и плачет... А столько лет прошло! Время не лечит. Просто со временем человек привыкает к боли. Но я не хочу, чтобы привыкала ты. А твоего Алика я и сам найду. Лесотехнический институт, говоришь? Первый курс? ... А-аа…

Левон вдруг замер, как будто озарённый внезапно пришедшей ему в голову мыслью, и вдруг неожиданно тихо засмеялся с каким-то облегчением.- Я, кажется, понял, в чём тут дело. Ну да, лесотех, первый курс. Ну да. И как я, старый дурак, сразу - то не просёк, в чём там дело!


Левон встал.- Пойдём, я провожу тебя домой.
- Не надо,- отказалась Лена, - ни в коем случае, спасибо. Скажи, а при чём тут его институт? Ты что, что-то о нём знаешь?
- Пока не уверен, но я догадываюсь, и чтоб мне латынь до пенсии сдавать, если я не прав! Но завтра я буду знать точно, я обещаю тебе, Лена, и тогда я тебе кое-что расскажу. Не вешай нос, не кисни, все институты мира даже вместе с академиями не стоят твоих слез. Помни: пока люди живы, для них на этой Земле ещё ничего не потеряно. Эту грустную, очень грустную истину я усвоил много лет назад. Пойдем.

Левон взглянул на часы. - Пойдём, Лена, провожать мне тебя действительно некогда: мне надо ещё заскочить кое-куда, давай я лучше поймаю тебе на площади такси. Я не хочу, чтобы ты шла пешком одна в таком состоянии. – Нет, Левон, не надо такси. Я прекрасно доеду на автобусе. - Ну, тогда давай хоть позвони домой, пусть кто - то приедет за тобой.- У меня нет телефона, - сказала Лена, - и ничего со мной не случится, я сто раз уже так ездила, и ничего. Кроме того, я с подругой. – И где же твоя подруга? - саркастически улыбнулся Левон.- Ладно, пойдём, я хоть до остановки тебя провожу. - Не надо. Я сама, спасибо…

- А, ты здесь,- в аудиторию заглянула Светка,- я у вахтёра спросила, она говорит, ты не выходила, и шуба твоя в раздевалке одиноко на вешалке висит. Я думала было, что ты без шубы ушла и, честно говоря, уже волноваться начала: ты последнее время на себя не похожа…Здрассьте!

Светка зашла в аудиторию и не сразу заметила Левона, стоящего за дверью. И это ошеломлённое «здрассьте» явно относилось к нему.

 
 – Да, познакомься: это моя подруга, Света. Света, это Левон. Он учится на юридическом.
- Я знаю,- неожиданно сказала Светка.- Откуда? – спросил Левон, но Светка, проигнорировав его, обратилась к подруге: - Лен, так мы едем сегодня домой, или нет? Учти, сейчас сюда вахтёр придет. Ты хочешь, чтобы она на нас докладную в деканат написала?
 - Не напишет,- уверенно сказал Левон, - я с ней поговорю. Пойдёмте.

Левон вышел из аудитории, вежливо пропустив девушек вперёд, выключил свет и закрыл дверь. Все трое спустились на 1 этаж. Светка и Левон были уже одеты. Лена взяла с вешалки свою шубку. Пока она одевалась, Левон подошёл к вахтёрше:- Теть Кать, ты уж не серчай, пожалуйста, на девчонок. Я тут с заочниками поэтический семинар проводил, потом все ушли, а они вот заспорили со мной и остались. Если что, на меня пиши.- Да ладно,- отмахнулась пожилая вахтёрша, - уж не буду спрашивать, как ты так свой семинар проводил, что одна вторую потеряла. Идите уже, я дверь закрою. Интересно, а Марина в курсе твоих поэтических семинаров? – вдруг съехидничала она, когда они все трое уже вышли. - Марине давно всё равно, что я провожу и где,- отпарировал Левон. А ты и язва, тёть Кать.

Левон укоризненно покачал головой, Светка раздраженно фыркнула, а Лена тихо, но уверенно отчеканила:- Да, уже в который раз я убеждаюсь, что абсолютно права была моя любимая учительница Римма Сергеевна: каждый всё понимает в меру своей испорченности.

Выпустив эту словесную парфянскую стрелу, Лена выпрямилась:- До свидания, Левон! Мы со Светой поедем домой, пока ещё транспорт ходит. Спасибо тебе. Да, подожди, я тебе сейчас твою книгу отдам.

Лена полезла в портфель, но Левон остановил её: - Завтра отдашь. Приходи к нам на лекцию по римскому праву, завтра тема, кстати ,будет интересная, Аарон Михайлович в отличие от очень многих с удовольствием поспорит с тобой, Лена, он любит таких въедливых, дотошных студентов, как ты. Говорит, что другим тут и делать нечего. Он и сам такой: въедливый, упертый, списать у него можно, да только бесполезно: он всё равно на дополнительных завалит. И спорить с ним бесполезно, на любую тему. Он всегда вывернется. Ты приходи, Лена , принесёшь мне мою книгу, и у меня тоже для тебя кое - что есть. Не материальное, но тебе это будет интересно. До завтра, Лена. Света, до свидания, надеюсь, ты тоже придешь с Леной на лекцию и ответишь всё же на мой вопрос.

Светка скептически хмыкнула и, вновь проигнорировав нового знакомого, сказала: - Пойдем, Лен.

Подруги вышли из здания университета. Погода стояла просто великолепная. Весь день завывавшая метель успокоилась и уснула, растворившись в красивом снежном ковре под ногами, загадочно поблёскивающем в свете фонарей новогодними фонариками. Девушки медленно пошли вдоль Кольцовского сквера в сторону троллейбусной остановки. – Ну, ты даешь, Ромашкина! – начала с места в карьер Светка.- Я уж думала, что ты ничем меня уже не удивишь, а вот поди ж ты! И главное, я ведь почти поверила, что у тебя никого нет, что ни с каким парнем ты не встречаешься, а твоя нервная любовь к армянскому эпосу - чисто научный интерес, чтобы отвлечься от личного. И что я вижу? Ты прячешься в аудитории на совершенно пустом 3 этаже, и с кем? Со армянином, ровесником твоего отца, на котором просто пробы ставить негде! Ты в курсе, что Маринка, про которую я тебе рассказывала, спит с ним уже много лет? Правда, поговаривают, что они в очередной раз расстались, ну так что ж? Как расстались, так и снова сойдутся. Танька говорит, что они сто раз уже расставались, с другими крутили, прощали друг друга, потом снова сходились, и эта песня длится уже лет десять. – Ну и пускай себе сходятся, тебе - то какое дело? - равнодушно сказала Лена. – Стоп, я не поняла. Лена, ты здорова?

Светка сняла варежку и провела у неё по лбу. Лена ласково, но твёрдо отвела руку подруги и попросила: - Свет, поехали ко мне, ладно? Позвони маме, скажи, что сегодня ты останешься ночевать у меня, а то я не знаю, как я домой пойду. Если сейчас дома вместо «Лена, проходи, покушай» меня хоть кто-то хоть о чём - то спросит, я закричу и долго не смогу остановиться. Коля сегодня ночует у друга, я попрошу маму лечь на его диване, а мы с тобой ляжем в спальне, ты на маминой кровати, я на своей, и я тебе всё расскажу. – Давай 2 копейки, у меня нет.- Не надо, Свет. Смотри: вон «семёрка» в депо- 2 идёт, на Хользунова, а там мы пересядем на что-нибудь, там полторы остановки всего, а в крайнем случае мы можем и пешком дойти - по прямой, вдоль Памятника Славы. Там от Памятника только дорогу перейти, один дом пройти - и я дома. А позвонить ты сможешь от нашей соседки с 4 этажа, я с её девочкой занимаюсь, в школу её готовлю, так что она без звука пускает нас к себе звонить в любое время, да и она сама в любое время к нам приходит. Да, и прежде чем я тебе начну что-то рассказывать, имей в виду: ты опять не так всё поняла, Свет. Левон мне только друг, и только другом и останется. Сегодня я видела его во второй раз в жизни. И с кем он спит или спал, мне глубоко безразлично. Правда. Я не влюблена в него. И никогда не была, на всякий случай. Но в одном ты права: я действительно люблю одного мужчину, и этот мужчина - армянин. Я не знаю, что я смогу тебе о нём рассказать, и смогу ли, но кое - что объясню. Потом. Дома. – Нет, ты мне всё расскажешь, - упрямо сказала Светка.- Я, правда, не могу, Свет.



…-Я, правда, не могу тебе всё рассказать, Толик, извини. Ты прав, у меня действительно неприятности, но это тебя никак не касается. Спасибо за помощь. Будет время - заходи.

Алик пожал руку другу и вышел из его дома. На улице было морозно и тихо. Алик пошел пешком в сторону Московского проспекта: автобусы на этой улице уже не ходили, но там недалеко трамвайная остановка, трамваи еще ходят.

Алик перешёл через дорогу, свернул налево, но на пересечении улицы с проспектом вдруг вместо того, чтобы свернуть направо, ещё раз свернул налево и пошел по проспекту в сторону Памятника Славы. Он сам не понимал, зачем он туда идёт. Ноги сами несли его. У Памятника он ещё раз перешел дорогу и пошел дальше прямо. Потом он ещё раз свернул налево, прошёл вдоль длинной 9тиэтажки и оказался у Лениного дома. Возле её подъезда стояла телефонная будка. Алик стал около будки и достал пачку сигарет "Ахтамар". Это же не называется встречаться? – спросил он сам себя.- Не называется. Он просто постоит здесь и тихонько посмотрит на её окна. А если ему повезёт, он увидит и её саму. Подходить к ней ему вовсе необязательно. Объяснять себе, зачем и почему, он не стал. Чего уж себе - то врать - то! Достаточно, что он знает: из всех мест города Воронежа ему хочется именно сейчас быть именно здесь, и больше нигде.

Алик стал спиной к будке, закурил сигарету и стал смотреть на окна 6 этажа...

(продолжение следует...)