Цена цепной реакции - 17

Весна тысяча девятьсот шестьдесят второго года началась рано, и последние дни в мае казались по-летнему жаркими. Но Френку, который заперся в лаборатории Исследовательского центра, было не до синиц на ветках за окном, не до солнечных лучей и даже не до хлама на столе, который, по мнению Бена Голдвина, следовало разгрести ещё неделю назад и до которого у Френка всё никак не доходили руки. А разгрести хлам наверно следовало — по коридорам Исследовательского центра с самого утра сновали сенаторы, конгрессмены и прочие важные шишки, общаться с которыми, впрочем, Френк не спешил. Клинчер вроде весьма охотно любезничал со всеми этими дельцами, красуясь в генеральском кителе; вот пусть и красуется... Может, и о том, что их изобретение непременно станет оружием, не будет вспоминать?..

Френк покачал головой и повернулся к рабочему месту. Оружием оно точно стать не должно; не в руках сенатора Хениша и подобных ему лавочников. Да и допустит ли этого Бен? А покка что лучше в самом деле разгрести хоть малую часть бардака «самой передовой лаборатории страны», как в прошлом году заявлял гордо полковник... Нет, уже генерал Клинчер. Но возможно ли, чтобы в самой передовой лаборатории фотопластинки с облачной камеры горкой рассыпались по столу; уголок одной из них выглядывал из-под гальванометра, ещё несколько, присыпанных пеплом, перемешались с окурками в потемневшей тарелке, на которую неодобрительно косился Бен всякий раз, как заглядывал в лабораторию Френка. «Но ведь оно само!» Только Бен Голдвин почему-то слушать не слушает, и твердит, что так и сжечь себе все лёгкие можно, и что здоровые люди кашлем не разговаривают... «Так может он от мороженого был? И... Захочу — и брошу!»

Френк вздохнул и тоскливо оглядел стол в лаборатории. Надо бы прибраться — но это ведь заняло бы уйму времени, и отняло бы кучу сил; а разве генерал Клинчер не настаивал на «предельной срочности и важности» всех работ, что вёл Исследовательский центр?

Работы... Френк всё же скомкал все теперь уже точно ненужные фотопластинки и швырнул в коробку для мусора. Следом туда посыпались окурки, пепел и пластинки из тарелки. Стало немного чище. Хоть что-то получилось... Подумав, Френк оглядел уже не столь белые стены и поправил лист календаря мая тысяча девятьсот шестьдесят второго года, с картинкой не то Нью-Йорка, не то Чикаго. Теперь и вовсе порядок; ещё бы работа в самом деле ладилась... А это что за бумага?

Исследователь потянулся к белому листу, подцепил его бледными пальцами. Поблекшее «от Джонатана Гарди» значилось на конверте, который следовало вскрыть ещё в феврале да ответить брату, какие такие причины не дали ему приехать в рождественские дни. Причины, впрочем, были очень важными: как же, раз народу в Исследовательском центре почти не осталось, почему бы не добавить реактору мощности, пока никого нет? Бен, конечно, не одобрил бы; но если на малых мощностях ничего путного не получалось, что плохого попробовать с большими энергиями?

«Ещё бы Джо это объяснить», — подумал угрюмый исследователь, сжимая в руках непрочитанное письмо. Ответить бы надо. Надо — но Френк сердито смял конверт и швырнул в ящик стола.

Френк смахнул несуществующую пыль с реакторного пульта и хмуро сел на стул рядом. Прошёл почти год с того дня, как сенатор Хениш и полковник Клинчер заявили о «долге науки и её лидеров встать на передовую борьбы». Почти год... За эти месяцы они с Беном извели многие мили плёнки для фотопластин, скормили реактору Френка многие фунты урана, облучали вещества из периодической таблицы от свинца до плутония, осваивали высокотемпературную плазму — но стабильность ядер и влияние на них нейтрино оставалось всё столь же далёким, как и в те дни, когда Френк рассказывал о них Илу. Но с Илом уже не пообщаться, а громкое желание обуздать наконец атомы полностью всё чаще вызывало у Френка не затаённый восторг, а тоскливую усмешку, как и сейчас. «А если и вовсе не получится ничего? Если лавочник Хениш прав?»

Если Хениш прав... Френк сердито тряхнул головой. Не может быть Хениш прав. Должен быть способ сдержать энергию ядер; и это должно быть связано с нейтрино! Должно... И должно быть не только очередной бомбой. Нет; применять это как оружие, когда они с Беном откроют наконец способ, нельзя никак — это даже не микроскопом гвозди забивать. Иначе что же — в самом деле, новые Хиросимы? «А городок, говорят, красивый был... И Беркли тоже красивый...» И должен быть красивым и впредь, как и тот город Ила, где-то на континенте, о котором он тогда рассказывал... Но — чтобы Хиросим не было, нужно ведь к атому сперва подкопаться. «Подпаять» как-то протоны и нейтроны, чтоб никакая цепная реакция их конструкцию нарушить не могла. И где же этот «паяльник»?

Френк задумчиво осмотрел пульт реактора, потрогал рассеянно рычаги. Вновь вспомнились неудачные опыты на плазменных генераторах — а ведь, кажется, они с Беном ещё кое о чём забыли... Или стоило поэкспериментировать с генератором плазмы и ещё какой-то установкой? Да, точно... Вспомнить бы, с какой...

Френк торопливо шагнул к столу, выдвинул все ящики. В каком-то из них, в одном из журналов, могла бы остаться нужная запись; если бы найти; если бы только найти! Вдруг разгадка в самом деле под носом, а они с Беном не нашли? Где же... Нет, не тот журнал; нет, записи слишком старые, ещё с Беркли... Может, у Бена Голдвина те записи? Что ж, почему бы и не заглянуть?

Пригладив лохматые волосы и поправив посеревший халат, чтоб не было видно кофейного пятна на рукаве рубашки, Френк вышел в коридор, стараясь не глядеть на деловитых гостей в строгих костюмах — «словно не Исследовательский центр, а Капитолий или совет Объединённых наций!» Вездесущие военные тоже никуда не делись; Френк ускорил шаг и позволил себе расслабиться только тогда, когда плюхнулся в кресло приёмной Бена Голдвина.

— Ох, доктор Гарди! И вы здесь? — вторгся в общий гул голос сенатора Хениша, и Френк вскочил, чуть не сбив кресло.

— Полегче, сынок, — сенатор Хениш, всё с той же широкой улыбкой на круглом лице и всё так же безукоризненно сияющий в идеально наглаженном костюме, коротко усмехнулся и покачал головой. — Разве ж я разбойник? И ножа при мне нет, и даже револьвера.

— Нету... Но что вы здесь делаете, сенатор? — Френк старался казаться спокойным, но побелевшие пальцы, вцепившиеся в рукав халата, отчего-то дрожали.

Хениш с улыбкой пожал плечами, не глядя на напряжённо застывшего Френка.

— Разумеется, то же, что и вы. Работаю. Кстати, прелестная игрушка, — сенатор Хениш, насвистывая незнакомую Френку мелодию, прошёлся по приёмной и выцепил из модели атома один из воздушных шаров. — И наглядно, и внимание привлекает... Погоди, это «Глобус Компани»?

Хениш прищурился, поднёс шарик поближе к лицу, и вскоре его лицо, столь же круглое, как и шар, просияло.

— В самом деле... Удивительно! Наша игрушка, наша продажа. С них когда-то мой дед и начинал. Кстати, поздравляю, Френк, — сенатор обернулся, широко улыбаясь. — Провернуть аферу на тридцать тысяч долларов в год не каждый может!

Френк не помнил, как рванул к сенатору; успел он заметить только то, что улыбка Хениша исчезла, а вместо того, чтобы ударить сенатора, Френк сам не удержался на ногах и плюхнулся на спину. «Это он... Так толкнул?!»

— А теперь, мальчишка, хоть вам и не привили никаких манер, — проронил сенатор. — Извольте слушать. Жаль, что мы отказались от некоторых способов воспитания наших детей, в отличие от, скажем, британцев... Некоторым мальчишкам это явно пошло бы на пользу.

— О чём вы... — Френк наконец смог затащить одеревеневшее тело в кресло и, почувствовав на себе взгляд лавочника, который, казалось, хотел уничтожить его одной лишь мыслью, смолк.

— Хотя вам уже наверно не поможет, — сенатор покачал головой и повертел шарик в руках. — Ах, да, что я хотел сказать — можете поздравить вашего дорогого русского друга из... Из Московского физико-технического института. Как же, Илья Андреевич Степанычев успешно защитил кандидатскую, отличник, и теперь — полноправный знаток надёжности электронных устройств. Разумеется, дражайшему профессору Голдвину тоже будет приятно это услышать.

В ушах Френка зазвенело, и холод прокрался под рубашку. Пальцы сильнее смяли рукав халата.

— Что? Он не знает? Бог ты мой, Голдвин не знает? — сенатор расхохотался во весь голос, словно и не было той злости в его голосе считанные секунды назад, и повернулся к замершему в кресле Френку. — Нет, я не сомневался в Клинчере: тот-то охотно поверит в любого шпиона. Но боже мой, обдурить самого Голдвина, нобелевского лауреата! И обдурить — в физике! Френк, знаете, у нас в «Глобус Компани» вас с вашим талантом примут с распростёртыми объятиями! Подумайте об этом!

— О чём мой коллега должен подумать? Френк, о чём он?

Френк безуспешно пытался подобрать слова, увидев на пороге хмурого профессора Голдвина. «Неужели мы так шумели?» Хениш улыбался неизменной широкой улыбкой. Острые глаза сенатора блестели сталью.