1. Открытая дорога

Негромкий скрип седла перекрывали трели скворцов и судорожные вскрики галок. От прелых листьев поднимался дурманящий запах перегноя, солнечные лучи, пробиваясь через жухлую листву, слепили глаза. Мавка Тарья, вымотанная многочасовым перегоном, встряхнулась, потёрла глаза и прикусила губу в попытке взбодриться. Она брела этой тропой уже больше трёх суток с парой коротких перерывов на тревожный сон. В животе громко забурчало. Конь Голеуфа взбрыкнул, тряхнув заплетённой в тонкие косички гривой, возмущённо заржал и резко замер. Мавка чуть не полетела носом вперёд, если б не схватилась вовремя за седло.

Крепко выругавшись, Тарья одним прыжком спешилась и огляделась: древняя дорога из побуревшего кирпича, заросшая сорняками, продолжала виться вперёд, но тонкие тропки то тут, то там убегали от тракта в глушь Леса. Ни ветра, ни пения птиц, ни шагов животных не раздавалось под древними кронами.
— Лист и лепесток, не могу терпеть, — сплюнув, мавка резким движением размяла плечи, позвонки громко хрустнули. Привязав коня к ближайшему дереву, она скрылась за соседним кустом помочиться. Уже заправляя рубашку в штаны, Тарья услышала едва различимый звук приближающихся шагов.

Люди моргают медленнее, чем мавка достаёт кинжал.
— Кто ты и почему следишь за мной? — она повалила незадачливого шпиона в жухлые листья, приставила колено к его горлу. Остриё почти касалось глаза мужчины.
— Я не… Пожалуйста, пощади! Не хотел! Я лишь выполнял приказ! Умоляю! — закричал молодой ещё карф, не старше девятнадцати. Его светло-зеленая кожа в приглушённом ветвями свете светилась изумрудным.
— Чей приказ? — Убрав кинжал в ножны на ботинке, Тарья схватила соглядатая за загрудки и поставила на ноги. Отряхнув от листьев, мавка обошла его кругом и усмехнулась: — А не мал ещё, одному выходить в дозор?
— Н-н-нет, моя госпожа мавка, я не… — Неуклюже поклонившись, он встрепенулся и, откинув спутанные светлые пряди с узкого лица, гордо объявил: — Я вассал Зенова, мне приказано охранять священную Рощу.
— Ага, конечно. А за мной ты зачем следишь? Мы были здесь всегда, и нам не нужна помощь поганых предателей.
— Моя госпожа, я не предатель, я… — Зенова быстро заморгал, его ореховые глаза наполнились влагой. — Я готов жизнь отдать ради великого Тонгронга.
Мавка тяжело вздохнула, поправила двуручный меч на поясе и, сделав пару шагов назад, окинула незадачливого шпиона тяжёлым взглядом.
— А я думала, нынче все карфы служат Узурпатору, — презрительно сплюнув ему под ноги, она подошла к коню. Пятнистый дрозд-рябинник беззвучно приземлился на ветку ольхи и склонил голову, внимательно изучая пришельцев.

Голеуфа всхрапнул, уткнулся тяжёлой головой ей в плечо, словно указывая, мол, взгляни в ту сторону. Повернувшись, Тарья заметила в пятнистой темноте леса колышущуюся тень. Воздух задрожал, наполняясь еле слышным пронзительным свистом. — Живо, на дорогу! — Зенова замешкался, и мавке пришлось схватить его за шиворот и оттащить на дорогу. Тень приближалась, растения, которых касались её расплычатые края, на глазах превращались в труху.
Голеуфа проскакал полчаса, взмыленный, всхрапывая от резких ударов кожаного хлыста, Зенова тихо скулил, крепко вцепившись в спину мавки. Наконец конь остановился, захрипел, вскидывая голову, и пассажирам пришлось спешиться.
— Моя госпожа, что это было? — Зенова был бледнее любого молодого листа, но крепко стискивал рукоять сабли тонкой ладонью.
Тарья хотела было ответить, но передумала и, махнув рукой, допила последнюю воду из фляги. Конь нервно фыркал, бил копытом и не сразу позволил хозяйке подтянуть седло.

Карф на ватных ногах доковылял до заросшей обочины и уселся в ворох листвы и лапника под раскидистым клёном. Лес вокруг редел, стая воробьёв шуршала в колючих зарослях малины.
— Что, вассал, страшно тебе? — мавка окинула его пристальным взглядом, подмечая новенькую форму и блестящие пряжки мягких сапогов. — Так чей приказ ты выполнял?
— Господин Финн распределил нас патрулировать Рощу, оберегать путников: в последнее время участились набеги повстанцев… — он прикусил язык и тяжело сглотнул: — А вы, собственно…
— Мавка Тарья, у нас с вашим царским племянником перемирие, не бойся. Нам дела нет до политики, у нас своя дорога. А встреть ты повстанца, уже б лежал в самой чаще с перерезанным горлом.
Чёрный дрозд приземлился на стёртые кирпичи тракта и, сделав резкий выпад, схватил крупного жука-носорога. Хитиновый хруст почти потерялся в живом шуме леса.
— А что за тварь там была? В Академии нам рассказывали про существ Чащи, но я думал, это всё сказки, — Зенова подскочил на ноги и принялся стучать ладонями по икрам, прогоняя муравьёв.
— Сказки, ещё какие, — усмехнулась Тарья и потрепала коня по загривку: — Да в каждой из них есть доля правды. Посмотрим, вассал, как поведёшь себя, глядишь, и расскажу. Пойдём, мне может пригодиться твоя помощь. А без меня ты, птенец, из Леса не выберешься.

Зенова смиренно зашагал за крупной фигурой мавки, то и дело возвращаясь взглядом к её тёмно-бирюзовым волосам, заплетённым в плотную тяжёлую косу. На все его вопросы она лишь отшучивалась да пожимала плечами. Голеуфа продолжал похрапывать, но послушно следовал за хозяйкой, размахивая пышным серым хвостом.
Через полчаса густой лес сменился редкими зарослями кустарника, а вскоре - пучками буреющей травы и комками глины. Скудное поле пересекала речушка, и путники остановились освежиться и наполнить фляги.
… — И вот так я оказался в Академии. Сам Наместник приехал на вручение дипломов и лично надел на меня медаль за успехи! — увлечённо делился карф. — Матушка очень мной гордится. В нашей семье мало кто смог вырваться из деревни, вы, может, знаете, у нас не принято покидать родные земли.
— Вассал Зенова, я о твоей родине побольше тебя знаю. Бывала там не раз и не два. Не скажу, что воспоминания приятные, — прищурившись в лучах заката, Тарья приложила ладонь козырьком ко лбу. — Птенчик, ты видишь башню впереди? Слепну я, позор какой.
Зенова нахмурился, разглядывая невысокую круглую башню, выглядывавшую из-за толстой каменной стены. Древняя кладка опоясывала здание, небольшие деревянные ворота были скрыты полотном винограда. Над плоской крышей кружилась стая голубей.

— Госпожа Тарья, а зачем мы здесь? Это же Библиотека, в ней давно ничего не осталось, — недоверчиво покосился на неё карф. — Разграблена лет так двести назад. Наместник ещё хотел восстановить, да народ взбунтовался, что только деньги зря потратим.
— Как на дворцы золото тратить, так народ с радостью, а? — хмыкнула мавка и похлопала случайного товарища по плечу: — И чему тебя всё-таки учили в этой Академии? Разве не знания — главное богатство?
Вскоре в сторону ворот от тракта отделилась грунтовая дорога. По обе стороны когда-то были высажены кусты шиповника, теперь же они беспорядочно разрослись. На упругих ветках с алыми плодами расселись пугливые воробьи и тихо перекликались друг с другом.
— Запомни, птенчик, думать надо своей головой, иначе сложишь её за какого-нибудь… — осёкшись, Тарья взглянула на него из-под синих ресниц. — В общем, нельзя верить всему, что тебе говорят.
— Да, моя госпожа, — пробормотал карф, заглядевшись на полуразрушенные стены, опоясывающие башню. Последние лучи коснулись оражевыми пальцами полотно вьюна на кладке песчаника, тронули сморщенные виноградные гроздья над воротами и сбежали за горизонт. — А что, тут ещё кто-то живёт?
Тарья подвела коня к воротам и привязала рядом за бронзовый крюк с набалдашником в виде клюва. Цветочная резьба на дереве была изъедена термитами и временем, но надпись на створках ещё читалась: “Сок”.

— Сок? — Зенова принялся стряхивать пыль и паутину с узоров в поисках других букв. — Госпожа Тарья, что это значит? Чья это была библиотека?
— А что, тебе разве в твоей Академии не рассказали, птенчик?
Солнце уже село, и ни один луч не отразился в гладком лезвии. Кровь залила древние узоры. Юный карф всхлипнул, взмахнул запястьями, словно птичка, колени подкосились, и он рухнул на потрескавшуюся землю. Алые потоки быстро впитывались в иссохшее дерево.
— Прости, вассал, и спасибо за помощь, — мавка перевернула юношу на спину, выпрямила ему руки и ноги, опустила веки. — Лучше так, чем в очередном походе Наместника.
Тройка чёрных дроздов с пронзительными криками взмыла в небо из ближайшего шиповника. Женщина поправила потёртый жилет, пояс с ножнами и толкнула створку. Дверь от старости перекосило, поэтому она поддалась не сразу. Дерево заскрежетало по каменной плитке, эхо полукруглого свода усилило зловещий звук.
Вокруг царило запустение: обломки телег, истлевшие стоги снега, проржавевшие кованые огненные корзины окутали поросли плюща и ипомеи. Маленький двор выглядел заброшенным столетия назад, но мавка не заметила никаких следов разорения.
— Забавно, Гоэвин, старая плутовка, не соврала, — улыбнулась Тарья и подошла к невысоким ступеням перед входом в башню. — Что ж, посмотрим, за что птенчик пролил свою невинную кровь.

Дверь в башню была выбита, щербатый зёв проёма затягивал своей темнотой и затхлостью. Мавка нашла в коморке сторожа у ворот достаточно сухой факел, зажгла его от огнива на поясе и ступила во мрак. Полуистлевшие деревянные ступени убегали в высоту спиралью, брусья скрипели и осыпались под каждым шагом. Спустя добрых полчаса Тарья наконец добралась до комнаты на самом верху. Чихая от пыли, она плечом, помогая себе рукоятью меча, выбила круглый люк в потолке.
Мавка ожидала стеллажи с древними фолиантами, нагромождения свечей, старинные инструменты. Но её взгляду предстала пустая круглая комната с окнами-бойницами. Поблёкшие от времени витражи преломляли свет факела, который рассыпался самоцветами по иссохшимся доскам.
— Святое древо, да как же так? — Тарья подтянулась и влезла из люка в комнату. Она повозилась над кованой факельной корзиной, но подожгла остатки брёвен.

Комната была пуста.
Мавка принялась ощупывать каждую доску на полу, каждый кирпич на стенах, куда могла дотянуться. Всё тщетно. Неужели всё было зря?
Тарья устало села и привалилась спиной к стене. В нескольких витражах не хватало кусков цветных стёкол, но дым и копоть не вытягивало наружу. Мавка закашлялась, глаза заслезились. Похлопав себя по карманам, она радостно воскликнула: в одном из карманов её старого верного жилета оказался платок. Сквозь пелену слёз Тарья разглядела цветки колокольчиков, вышитые неровной детской рукой.
Допив воду из фляги Зеновы, мавка запустила её в узкое окно. Другое она разбила мечом, третье же догадалась открыть, и створка распахнулась с леденящим душу скрипом.
Вечерний воздух, наполненный тревожными песнями дроздов и запахом палых листьев, ворвался в комнату и разбередил огонь в кованой корзине. Мавка сделала глубокий вдох, запрокинув голову, и открыла глаза.

Вот оно!
На круглом потолке чуть светились письмена. Вырезанные в дереве, заполненные белилами, они переливались в тревожном свете очага.
Тарья вытащила из заплечной сумки пергамент, флакон чернил и перо и принялась записывать.
— Да ты в каллиграфии не сильна, да, подруга? — бормотала мавка, разбирая беглые записи незнакомого писаря. — Ох, да тут богохульство и клятвопреступничество! Мне нравится, — ещё поискав в сумке, она достала сморщенный лимон, один его бок уже начал покрываться плесенью.
— Сойдёт! — дописав обычными чернилами на первом пергаменте, Тарья переписала текст на второй. Закончив, она довольно хмыкнула и скрутила записи в два плотных свёртка.
Мавки всегда готовы к битве, и весь их образ продуман до мелочи. На хлопковый лиф они надевают широкую рубаху, затем кольчугу из мелких металлических колец, а на неё — кожаный жилет. Сверху, по желанию — сюртук, плащ или ещё один слой доспехов. Или всё вместе. Кожаные штаны с маленькими стальными пластинами не особо удобны в носке. Зад от них потеет ужасно. Зато уберегли от многих нелепых смертей. Смотрится весь ансамбль нелепо и претенциозно, но в битвах, особенно с предателями, оправдывает все неудобства.

Тарья спрятала один из свёртков в лиф, прямо между всё ещё больших округлых сисек. Она даже на секунду оттянула ткань, взглянула на грудь и довольно хмыкнула. Спустя столько лет, а сиськи ещё ого! Второй пергамент она скрутила плотнее и засунула в голенище сапог, в складку кожи между ногой и шнуровкой.
Мавка уже собиралась уходить, как замерла на мгновение и достала третий пергамент.
Она вышла из башни, когда за круглой крепостной стеной на востоке уже розовело небо. В рассветном мареве каждый звук отражался от стен резко и опасно. Тарья, разомлевшая от усталости и удовлетворения от выполненного долга, сразу встрепенулась.
Крепко держа рукоять меча на поясе, она подошла к плотно сомкнутым воротам и приникла к ним ухом.
Четыре неровных, но сильных удара заставили её отпрянуть.