Актуальный архив. Снежные колокола

         Я жил на Талнахской улице.

         Одну ее сторону занимали многоэтажные дома, на другой стороне начиналась лесотундра. Летом — яркая от обилия цветов, зимой белоснежная и такая же прекрасная под причудливыми узорами северного сияния.

          В разгар полярного дня, порой жаркого, как на юге, ослепительное солнце разгуливало сутки за сутками по кругу, заглядывая в синие озера. Глубокой полярной ночью только звезды смотрели вниз. Снега, снега — до девяти месяцев в году. Май — пик лыжного сезона. Предчувствие весны.

          Она приходила сюда, когда в ста километрах к западу проснувшийся Енисей взламывал с оглушительным грохотом толстые льды, унося их к заливу, в Карское море. И тотчас к причалам Дудинского морского порта швартовались теплоходы с грузами для Норильска. За уплывающими льдами тянулись густые туманы, уступая место солнечному теплу и такому долгожданному лету, очень короткому и иной раз капризному, щедрому на снегопады.

          Я впервые приехал в Норильск в конце шестидесятых, вскоре после того, как ЦК ВЛКСМ назвал новую Всесоюзную ударную комсомольскую стройку — «Расширение и реконструкция Норильского горно-металлургического комбината». Путевку комсомола получил в войсковой части перед увольнением в запас, и начальник штаба, помню, долго оформлял мне проездные документы — по суше, по воде и снова по суше. Все правильно: Норильск не зря называют городом у мира на окраине. Даже подгоняемый течением пассажирский теплоход почти четверо суток плыл от Красноярска до Дудинки. Мне показалось тогда, что удивительней енисейских берегов ничего не бывает. Но вот от портового города к Норильску отправился пассажирский поезд, и по обе стороны железнодорожного полотна раскинулась лесотундра с крохотными островками пока не растаявшего снега. Не обращая внимания на поезд, неизвестно откуда появилось оленье стадо. Я смотрел на оленей глазами человека, свалившегося с луны. И понял, что это край, где придется удивляться чудесам.

         «Никельстрой», «Медьстрой», «Горстрой» — в голове возникла путаница от названий бесчисленных строительных управлений и организаций. Мне и многим моим ровесникам выпал «Фундаментстрой». Отбойными молотками мы рубили неподатливую вечную мерзлоту, соединяли опалубкой длинные ряды свай, установленных накануне бригадами буровиков, и принимали бетон. Очередной самосвал разворачивался под стрелой крана, через минуту-две бадья с бетоном зависала над опалубкой, надсадно выли вибраторы, уплотняя бетон во всех закоулках будущего фундамента.

           В такие часы нам было не до лишних разговоров, Особенно зимой, когда вовсю трещал мороз и ветер был не гостем, а суровым хозяином. Потом мы отдыхали в балках, сушили у раскаленной электропечки промокшие рукавицы и вскоре со свежими силами возвращались на строительную площадку.

            На первых порах не верилось в то, что этот город вырос здесь, за Полярным кругом, у 70-й параллели. Такой современный и юный.

            До нас другие строили Норильск. Эти высотные дома со всеми удобствами, проспекты и улицы, школы и детские сады, магазины и кинотеатры, библиотеки и спортивные залы. Железную дорогу, по которой согласно расписанию электричка отправляется в аэропорт. И сам  аэропорт, из которого можно долететь до Москвы и Сочи, Владивостока и Ташкента — куда захочешь.

          Каких-то полвека назад ничего этого не было.

          Официальной датой рождения Норильска считают 23 июня 1935 года, когда Совет Народных Комиссаров принял постановление о строительстве металлургического комбината на юге Таймыра. Сам этот факт, как подтвердят вскоре события Великой Отечественной войны, будет иметь для всей нашей страны неоценимое значение. На всех ее фронтах уничтожал врага норильский никель. Прибыв осенью 1942 года в этот заполярный город, заместитель наркома тяжелой промышленности А. П. Завенягин говорил активу:

             — Никель решает качество вооружения, решает качество боеприпасов, решает мощь Красной Армии, в значительной мере решает судьбу войны, успех нашей борьбы с фашистами... Поэтому задача перед Норильском такая: дать как можно быстрее, как можно больше никеля...

             Стране нужны цветные металлы. Во время войны это понимали, наверное, все.

             Не все — раньше, до войны.

             Задолго до нее, в 1932 году, разместившаяся в районе залегания норильских руд экспедиционно-промысловая контора била в набат. Вот что в одной из радиограмм требовал управляющий: «Срочная. Москва, ЦК. Копия ЦКК. 10.02.32. Нет больше терпения, все испробовано, обращаюсь ЦК. До сих пор нет ясности развертывания Никельстроя. Цветметзолото Москве наши настоятельные требования развития строительства не отвечает с июля прошлого года. Посылаем в Москву коммуниста инженера Воронцова полными данными. Цветметзолото бюрократически затирает вопрос, оттягивает на несколько лет. Прошу помощи и проверки, иначе будем тратить из год в год колоссальные средства без толку. Прошу вызвать Воронцова для освещения вопроса или же заставить нас молчать. Зарембо».

              Через год с лишним «Норильскстрой» насчитывал 517 рабочих, инженеров, техников и служащих. Он был передан в подчинение «Союзникелю», потом Главному управлению Севморпути, в 1935 году — НКВД, хозяину, как окажется, весьма беспомощному в деле строительства комбината и города.

              Картину полной бесхозяйственности увидел А. П. Завенягин, приехавший на стройку в апреле 1938 года. Как было в его биографии уже не раз, не растерялся.

              Талантливейший, писала недавно одна из центральных газет, любимый ученик Серго Орджоникидзе, он еще в двадцать два года, при  поступлении в Московскую горную академию, заявил в анкете, что за Советскую власть «готов лечь костьми». Его назначили директором Магнитки в тяжелую для нее пору — он утвердил здесь такие методы хозяйствования, которые незамедлительно реализовывались успешной добычей сырья для заводов, увеличением выплавки металла.

               Ему, первому заместителю наркома тяжелой промышленности (после внезапной смерти Серго Орджоникдзе новым наркомом был Л. М. Каганович), дали завизировать дело на «врага народа» академика И. М. Губкина. Он не подписал, возмутился, позвонил Сталину... Подумал ли о своей судьбе?

               Вскоре ему «предложили» отправиться в Норильск. Перед дорогой в город и на комбинат, которых еще не было, дали прочитать дело и на него, Завенягина. Сотканное из клеветы и готовое обрушиться смертельной лавиной.

             Перед его умом, мужеством, беспредельной человечностью и здесь, на суровом Таймыре (полвека назад!)  отступили все сложности, все невзгоды того тревожного времени. «Советская Россия» пишет об этом так:

              «Трудно даже сосчитать, сколько десятков и сотен спасенных для Отечества жизней на личном счету Авраамия Завенягина. Прежде всего, в Норильске, где он имел директорскую власть. На седьмой (!) день своего пребывания на строительстве заполярного комбината директор приказал создать невиданный ни по тем, ни по нынешним временам проектный отдел численностью более 600 (!) человек. Его титаническую роль в дальнейшем строительстве комбината трудно переоценить, но и для специалистов он был «спасительной гаванью». Проектный отдел стал гражданским подвигом норильского директора. Он сразу понял, людей какого ранга — и сколько! — привела судьба в Норильск, и (на свой немалый страх и риск, естественно) по-своему, по-завенягински распорядился попавшим в его руки национальным достоянием — интеллектуалами высшего класса. Из 11 исследователей, проектировщиков и строителей, удостоенных уже в 1966 году Ленинской премии за «строительство города Норильска и Норильского комбината в условиях вечной мерзлоты», девять из «завенягинского отдела».

               Город начинался с палаток и бараков, ледяных ветров и беспросветной пурги, с котлованов под фундаменты, а затем и с «пляшущих» свай, которые не хотела держать вечная мерзлота.

             Его начинали, продолжали и продолжают строить молодые. Одни — молодые по своему возрасту, другие — по своему характеру, который они называют норильским.

            ...Спустя почти два десятка лет я снова прилетел в Норильск. Из аэропорта первым делом — на Талнахскую. Я иду по ней, не узнаю ее, не узнаю город. Новые улицы, площади, дворцы, новый театр. Выросли города-спутники Талнах и Кайеркан, а скоро к ним, об этом часто говорят и пишут, прибавится Оганер.

             Я записал в блокнот такую цифру: ежегодно норильские строители сдают 200 тысяч кв. метров жилья. То есть, миллион за пятилетку.

            С таким размахом продолжают строить Норильск — наш никелевый фронт в годы войны, кладовую ценнейших полезных ископаемых, цветных металлов сегодня.

             На Талнахе по крутой и длинной бетонной лестнице, построенной каким-то студенческим отрядом, поднимаюсь к новому микрорайону, выросшему у Хараелахских гор. Сто пять ступенек, сто семьдесят, двести, двести двадцать... Сейчас я оглянусь. Оглянусь и увижу там, вдали, город Норильск. А в нем — себя. В солдатской гимнастерке. С комсомольской путевкой.

              ...Был июнь. Было теплое лето. 1968-й год.

              30 декабря 1987 года.